Текст книги "Квартира муж и амнезия"
Автор книги: Наталья Светлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
– Жаль. Мне почему-то кажется, что у тебя были хорошие стихи.
– А хочешь покажу? Мама сюда, в Москву, привезла мои детские записи. Показать?
– Конечно! – воскликнула Рита, и Матвей выбрался из-под пледа и как был, голышом, метнулся выдвигать ящики секретера.
– Вот, нашел!
Матвей вернулся на диван, зажег бра, сел, подоткнув под спину подушку. Рита устроилась у него под рукой, и они вместе стали разглядывать страницы его мальчишеского альбома. Толстая тетрадь, потрепанная в уголках, была исписана неровными стремительными строчками, будто их автор спешил угнаться за своими мыслями. На полях строчки граничили с легкими, в несколько росчерков, рисунками: парусники, волны, чайки, подзорные трубы, тонкие женские профили и летящие силуэты.
– Ты просто как Пушкин, тот тоже на полях женские фигурки рисовал, – заметила Рита и попросила: – Почитай мне что-нибудь.
– Хорошо. Давай вот это, я его в четырнадцать лет написал, – прокашлялся Матвей и начал:
Где вы, женщины нежные?
Где вы, дальние страны?
Там, где море безбрежное
Бороздят капитаны.
Там, где волны лохматые
Пеной плещут соленой,
И восходы с закатами
Поджидают влюбленных.
Там они, где таинственный
Раздувается парус.
Подождите, я вырасту.
В эти страны отправлюсь.
Рите приходилось видеть по телевизору, как читают свои стихи маститые поэты, и ей почему-то всегда было за них неловко. Они то подвывали, закатывая глаза, то рубили строки, выкрикивая слова ненатуральным речитативом. Матвей, наверное оттого, что не был маститым, читал стихи негромко, спокойно, без лишней патетики и рваных ритмов. И от его слов Рите ясно-ясно представился мальчик, мечтающий с томиком Грина на коленях.
– Замечательные стихи, – сказала она тихо, когда Матвей замолчал. И тот, будто боялся услышать нечто другое, переспросил:
– Правда? Тебе действительно понравилось?
– Очень! Прочти еще что-нибудь.
И Матвей прочел. Про Ассоль, из-за которой подрался с Севкой. Про молодого капитана и королеву океана. Про туземку с жемчугами в волосах.
– «Жемчуга в ее волосах сверкали тропической россыпью. Она снилась ему, в стихах появлялась легкою поступью», – повторила Рита за Матвеем. – Слушай, по-моему, очень талантливо. Жаль, что ты перестал писать. А почему ты перестал писать?
– Не знаю... Показалось, что глупости все это, немужское занятие. Я ведь очень остро тогда реагировал на все «немужское», выяснить для себя пытался, что значит жить «по-мужски».
– Что, начал пить-курить и материться? – хихикнула Рита.
– Нет, этим делом мама мне сразу всю охоту отбила заниматься. У нас на лестничной клетке Федя-алкоголик жил. Не то чтобы совсем пропащий, но два раза в месяц, когда на заводе деньги давали, по стеночке на этаж вползал, в двери свои барабанил и орал жене, чтобы открывала. Орал, сама понимаешь, не на французском языке. Она не открывала, и Федя прямо под дверью и засыпал. Так вот мама мне этого соседа показывала и говорила: «Мотенька, видишь, что случается с мужчинами, которые пьют, курят и сквернословят. Они, как собаки, живут на улице!»
– Сильный ход! А почему так радикально?
– А как еще? У меня же никаких родственников-мужчин не было. Да и вообще никаких родственников не было! Мама поздний единственный ребенок у своих родителей, когда они умерли, я еще не родился.
– А отец?
– А отец у меня виртуальный. Мама мне лет до семи фотографию космонавта Титова показывала и говорила, что мой папа в космосе погиб. А потом, когда вырос уже, объяснила, что родила меня для себя. Специально, чтобы быть не одной. Надо знать мою маму, чтобы понять, какой это был для нее поступок: переспать с чужим мужчиной, чтобы забеременеть.
– Многие женщины так делают... – не поняла Рита.
– Многие, но не мама. У нее отец был профессором-лингвистом, мать преподавала в институте французский язык. Воспитывали ее в традициях лучших образцов литературы: любовь, возвышенные чувства и все такое. Учиться пошла на филолога, факультет – сплошь женское царство, замуж так и не вышла. Когда родители умерли, маме уже за тридцать было. И тогда она решила меня родить. Рассказывала, что специально путевку купила в Пицунду, в санаторий. Познакомилась там с одним мужчиной и сделала все, чтобы забеременеть. Короче говоря, рос я без отца и про то, каким должен быть настоящий мужчина, рассказать мне было некому. Поэтому воспитывал в себе мужество сам, так, как я его понимаю.
– А понимаешь ты его так: никаких стихов-соплей, воля, натиск, колючий взгляд и стальная челюсть! – поддразнила Матвея Рита.
– А что, я таким кажусь? – удивился тот.
– Ты знаешь, все прошлые две недели, что я с тобой работала, ты именно таким и казался. Я еще думала, что ты редкостный сухарь и зануда, и фыркала, когда Женька намекала на служебный роман.
– А я сухарь? – удивился Матвей.
– Нет, ты пряник, – прошептала Рита. – Сладкий! – И куснула Матвея за мочку уха.
Тот с рычанием сгреб ее в охапку, и поначалу шуточная возня стала приобретать сексуальный накал.
Глава 14
До утра они так и не заснули. После второго приступа страсти обоим безумно захотелось есть, и они, торопливо одевшись и стараясь не шуметь, чтобы не разбудить маму, пробрались на кухню, собрали раскладушку и бессовестно подъели все, что нашлось в холодильнике. Так что Ольга Матвеевна, когда вышла утром на кухню, застала там не очень вменяемую парочку, которая пила чай и доедала батон с клубничным вареньем.
– Доброе утро, молодежь! Не спится? – с пониманием посмотрела она на сына, и тот расплылся в счастливой улыбке.
– С добрым утром, мам! Чего-то мы с Ритой так оголодали, что смели, кажется, все твои запасы! Ты извини, я сейчас в супермаркет сгоняю!
– Сама сгоняю, денег только оставь, – махнула рукой Ольга Матвеевна. – А вам собираться уже пора. Ты же вчера говорил, дело у вас с утра важное!
– Точно! – Матвей взглянул на часы и очнулся от любовной летаргии. – Через полтора часа нам надо быть в клинике. Рит, собирайся потихоньку и не вздумай краситься. Ты должна выглядеть больной и изможденной.
– По-моему, у Риты получится, – сказала Ольга Матвеевна, разглядывая темные круги под глазами у девушки. Судя по всему, молодые провели бессонную ночь. Надо спросить у соседки Лидии Сергеевны, вроде бы она говорила, у нее есть описание, как связать крючком детскую шапочку и пинетки.
Рита же, вспомнив, что им предстоит сегодня сделать, посерьезнела и принялась быстро убирать со стола. Потом наскоро причесалась и, опять усевшись на кухне в уголке, стала ждать, пока освободится ванная. Идти в комнату не хотелось – вид дивана, где они полночи занимались любовью, сбивал с настроя, а ей в ближайшие несколько часов понадобится ясный ум и холодная голова.
– Рита, чаю со мной выпьете, за компанию?
Ольга Матвеевна вышла из ванной и наливала себе чай в белый бокал. Рита согласно кивнула, Ольга Матвеевна налила и ей, поставила бокалы, присела к столу и спросила:
– Как вы себя чувствуете после вчерашних потрясений?
– Спасибо, я чувствую себя замечательно! – Лицо Риты осветилось счастливой улыбкой, и женщина улыбнулась ей в ответ:
– Ну и слава богу! Вы потом приезжайте ко мне в гости, когда вся эта ваша история закончится. Даже без Мотеньки, одна приезжайте! Сюда очень удобно добираться, от метро «Аэропорт» – одна троллейбусная остановка, потом в арочку, и сразу наш подъезд! Приезжайте, я почему-то уверена, что мы сможем подружиться!
– Да, спасибо, я приеду, – пообещала Рита. Ей тоже казалось, что с этой женщиной ей будет очень легко дружить.
* * *
Больница, куда Матвей вез Риту, располагалась где-то не очень далеко от дома Ольги Матвеевны. Рита еще слишком плохо знала Москву, чтобы понять, куда ее привез Матвей, а названия улиц от волнения никак не запоминались. В голове осталось что-то про ополчение и про набережную. Больница, на территорию которой они въехали после непродолжительных переговоров у шлагбаума проходной и быстрого мелькания сотенной бумажки, располагалась в нескольких облезлых пятиэтажных и одном новеньком девятиэтажном корпусах. Матвей подъехал к одному из облезлых зданий, помог Рите выбраться из машины и, бросив охраннику у входа: «Мы на пятый, в неврологию, на консультацию», быстро, через весь коридор, провел ее к широкой крутой лестнице.
– Это что, терапия у них такая, больных по лестницам гонять, – спросила Рита, оглядывая выщербленные ступени.
– Больные у них в лифте ездят, а мы ножками пойдем. Незачем нам с лишним персоналом сталкиваться, – объяснил Матвей и зашагал вверх.
Рита пошла следом. Наверху Матвей провел ее в выкрашенную белой краской дверь со стеклами – планки выкрасили неаккуратно, стекла по краям были замазаны белым – и постучал в другую дверь, с табличкой «Старшая сестра».
– Да, слушаю вас? – На стук вышла невысокая женщина средних лет в белом халате и гладко зачесанными волосами, собранными на затылке в тугой узел.
– Я от Козловского, насчет отдельной палаты.
– А, вы насчет аренды люкса! – кивнула старшая сестра. – Пойдемте!
Она провела Риту и Матвея в небольшой бокс в начале коридора: крохотный пятачок, дверь в санузел и палата метров девять, не больше. В палату втиснулись две убогие кровати – между ними проход меньше метра шириной – и две обшарпанные тумбочки, одна в изголовье, вторая – в изножье одной и той же кровати.
– Вот, выбирайте любое место, белье сейчас принесут. Можете переодеваться, вещи – сюда, – кивнула женщина в сторону стенного шкафа, который, оказывается, притулился в изножье той кровати, что осталась без тумбочки. Шкаф был выкрашен белой масляной краской и удачно мимикрировал на фоне белых, тоже крашеных, стен.
– Переодеваться? А во что? – спросила Рита.
– Ну, в рубаху, тапочки, халат! Вы что, ничего с собой не захватили?
– Мы как-то не подумали, нам сказали – люкс, мы решили, что тут все есть, – обвел Матвей выразительным жестом убогую больничную обстановку.
– Ладно, – сказала женщина, немного подумав, – я скажу сестре-хозяйке, чтобы прихватила вам сменку из резерва.
Старшая сестра вышла, а Рита с тоской поглядела на Матвея. Теперь ей стало страшно.
– Слушай, тут все так тесно, так близко. А вдруг они на меня бросятся?
– Кто – они?
– Тамарочка и Григорий!
– Зачем им на тебя бросаться?
– От злости, что мы раскусили их планы!
– Планы не раскусывают, а раскрывают. Ритка, не дрейфь! Все у тебя получится, я буду рядом. Значит, так. Ложись вот на эту койку, справа. Фотографии давай спрячем под подушку. С чего ты начинаешь разговор с Гришей?
– Говорю, что он мне не муж, и показываю ему фотографии. Поясняю, что мне их дал Толик. Тамарочка с Гришей начинают ругаться, и мы делаем так, что он признается в убийстве Толика, – послушно, как вызубренный урок, повторила Рита. – А вдруг он не признается?
– Куда ж он денется с подводной лодки! Попросим профессора напомнить, о чем он с Толиком в квартире разговаривал.
Тут в комнату вошла толстая тетка в белом халате и в белой же косынке, бросила на кровать стопку желтоватого казенного белья, рубаху с черным штампом на груди и фланелевый халат бурой расцветки. У кровати плюхнула дерматиновые черные тапки размера сорок второго, не меньше.
– Вот, переодевайтесь!
– А поменьше у вас тапок не найдется? – спросила Рита, разглядывая пару блестящих монстриков с кривыми вензелями «Н.О.», нарисованными белой краской на черном носке. Нет, определенно в палитре больничного колориста преобладает белый цвет!
– Поменьше из дома несите, – буркнула тетка и удалилась.
– Если это у них люкс, что же тогда происходит в палатах на три звезды? – задала риторический вопрос Рита, скинула пуховик, бросила его на соседнюю койку и стала застилать облюбованную кровать. Натянула наволочку на тощую подушку, заправила края простыни под тонкий комковатый матрац, приспособила вторую простынку под колючее суконное одеяло и успокоилась. Привычные и знакомые действия – сколько раз она вот так перестилала мамину постель в больнице, сколько раз меняла несвежие простыни дома! – будто выключили все ее эмоции и оставили только ясную голову и слово «надо». Тогда надо было поддерживать маму. Сейчас – выкинуть Гришу из своей жизни.
– Доброе утро! – в палату вошел профессор Дворецкий. – Экие тут у вас... хоромы.
– Привет, Риточка, привет, Самарин! – Севка Козловский выглядывал из-за плеча профессора. Оба они теснились на пятачке у входной двери. Пока Рита и Матвей стояли в проходе между кроватями, войти в крохотную палату кому-то еще возможности не было.
– Здравствуйте, Лев Казимирович! А что, уже десять тридцать? – всполошилась Рита. Пора звонить Тамарочке, а она с постелью возится!
– Десять двадцать пять, с вашего позволения. Вашему... Григорию позвоню ровно через пять минут.
– Рит, а вы уже можете звонить вашей Тамаре, – подсказал Севка.
Рита кивнула и полезла в сумочку за мобильником. Следом за аппаратом потянулся шнур. Так, где тут розетка? Розетка нашлась у изголовья ее кровати, Рита подключила зарядник, включила телефон и набрала по памяти Тамарочкин номер.
– Алло. – Тамарочкин голос был глухим и тусклым. Таким, как будто она всю ночь плакала.
– Тамарочка, здравствуй, это я, – осторожно сказала Рита. Почему-то, услышав это глухое безжизненное «алло», она подрастеряла уверенность, что Тамарочка – мошенница и аферистка, которая хочет выжить ее из квартиры.
– Ритусик, это ты? Ты куда исчезла? Твой Гриша раза четыре прибегал тебя разыскивать. Ты где? – слегка ожила Тамарочка. Видно, чужие заботы отвлекали ее от собственной скорби.
– Тамарочка, я в больнице. Тут такое дело... Мне вчера на улице плохо стало, я сознание потеряла. Пока прохожие «скорую» вызвали, кто-то сумочку украл, с документами и деньгами. Хорошо, мобильник в пуховике был, в кармане. Тамарочка, ты не могла бы приехать ко мне, денег привезти? И ключи я тебе отдам, чтобы ты смогла для меня белье из квартиры взять, тапочки, халат. Меня здесь на три недели оставляют.
– Ритусик, да что там с тобой приключилось? Давай я Гришке скажу, пусть что надо привезет?
– Тамарочка, не нужно Грише ничего говорить. Я не хочу, чтобы он знал, где я. Я его боюсь. Приезжай одна, пожалуйста!
– Хорошо, хорошо, говори, какая больница!
– Больница? – подняла Рита глаза на Севку, и тот подсказал:
– Третья межрайонная, неврологическое отделение.
– Я в третьей межрайонной больнице, в неврологическом отделении. Вторая палата, – послушно повторила Рита и нажала кнопку отбоя. И тут же телефон в ее руках разразился мелодией звонка.
– Алло, Та... – начала было Рита, уверенная, что это звонит с уточнениями Тамарочка.
– Рита, ты где? Ты куда пропала? Почему у тебя телефон был отключен? Я всю ночь по больницам и моргам звонил! – заорал в трубку муж Гриша, и Рита испуганно отодвинула ее от уха, глядя на серебристый аппаратик, как на ядовитое насекомое. – Рита, ты как себя чувствуешь? Где ты находишься, отвечай! – не унималась трубка, и Рита отключила телефон. Руки дрожали, спина взмокла так, будто она пробежала стометровку.
– Что-то быстро он перезвонил. Сидел, что ли, рядом с Тамарочкой? Или так совпало, что на включенный аппарат попал? – задумчиво протянул Севка. – Если с Тамарочкой сидел, сейчас уже собирается в больницу мчаться. Давайте-ка, граждане, займем места согласно сценарию!
Рита подхватила больничную амуницию и, протиснувшись мимо мужчин, юркнула в туалет переодеваться. Там, натягивая жесткую (от крахмала?) рубашку и завязывая под горлом тесемки, послушала, как входит в роль профессор. Его баритон беспрепятственно проникал через дверь туалета.
– Григорий Борисович, голубчик, я звоню вам с не очень приятным известием. Ваша супруга в больнице. Приступ у нее вчера случился на улице, прохожие «скорую помощь» вызывали. К сожалению, кто-то похитил сумочку Маргариты Ивановны, и единственное, что при ней нашли, – мою визитную карточку. Ваша супруга всю ночь пробыла без сознания, со мной смогли связаться только сегодня утром, я сразу же поехал к Маргарите Ивановне. Рецидивы? Вы знаете, мне пока трудно говорить, чем вызвана вчерашняя потеря сознания... Вы думаете, все-таки съела? А какие именно препараты в аптечке были? Жаль, что вы не запомнили. Думаете, опять попытка суицида? Я помню, вы звонили вчера. Что же вы, голубчик, в таком состоянии на улицу ее отпустили? Ах да, сбежала! Да, да, возможно, вы правы, я сообщу об этом здешнему врачу... А вы сами разве не хотите подъехать? С врачом поговорить, жену повидать. Вы же единственный ближайший родственник, и если выяснится, что Маргарита Ивановна потеряла дееспособность... Она в третьей межрайонной больнице, голубчик. Отделение неврологии, вторая палата. Я здесь, возле нее. Ну что вы, Григорий Борисович, разве я веду речь об оплате? Я, прежде всего, врач и нахожусь возле Маргариты Ивановны по своему врачебному долгу. Да конечно же дождусь.
Профессор сделал паузу и подвел итог разговору:
– Пренеприятнейший молодой человек. Я ему про несчастье с супругой рассказываю, а его, похоже, главным образом интересует, можно ли ее теперь отправить в психиатрическую клинику и сколько я с него возьму за услуги.
Рита накинула поверх рубахи чудовищный бурый халат и повертелась перед зеркалом, вмазанным в стену над жестяной раковиной умывальника. В зеркале отразились голова и плечи, остальное осталось за рамками мутноватого стекла. Но и того, что в нем поместилось, хватило, чтобы понять: больничная одежда превратила Риту в полнейшее чучело. Бурый халат придал коже болезненный зеленоватый оттенок, и девушка теперь выглядела самой настоящей пациенткой, подобранной накануне где-то возле Белорусского вокзала.
– Рита, у меня нет слов. Вы выглядите так, будто вас действительно подобрали вчера на улице, – подтвердил ее ощущения Севка, когда Рита вернулась в палату, опять протиснулась между мужчинами и устроилась на больничной койке, накрывшись серым суконным одеялом и подоткнув под спину подушки с обеих кроватей.
– Она-то выглядит, а нам с тобой где притаиться? Здесь, что ли? – Матвей с сомнением оглядывал стенной шкаф, куда только что повесил Ритин пуховик. Пуховик вольготно раскинулся на пластмассовых плечиках и занял почти все свободное пространство шкафа.
– Спокойно, Самарин, у меня все продумано. Мы с тобой в сортире засядем, – успокоил Матвея Севка. – Пошли пока покурим на лестнице, нервы успокоим. Профессор, вы с нами?
– Я, с вашего позволения, с заведующим отделением пообщаюсь. Мой ученик, на курсе у меня учился в восемьдесят пятом году, – откликнулся Дворецкий.
– Тогда сбор здесь, – Севка кинул взгляд на наручные часы, – ровно в одиннадцать пятнадцать. А вы, Рита, пока расслабьтесь, книжку почитайте. Матвей, на, передай Рите!
И Севка протянул Матвею томик в черной обложке, «Черновик» Лукьяненко.
– Откуда она у вас, вы что, в квартиру ко мне заходили? – испуганно посмотрела на книгу Рита.
– Я, Риточка, вчера в книжный магазин зашел. Но ваша реакция мне нравится, посмотрим, как среагирует на книгу Гриша. Ладно, Рита, вы пока входите в образ, а мы через полчаса вернемся.
И мужчины, друг за другом, гуськом, едва не задевая плечами стены темного тамбура, вышли из убогого люкса. Рита подержала в руках черный том. Действительно, совершенно новая книга и даже пахнет еще типографской краской. Она раскрыла роман и попыталась читать, но буквы пролетали мимо сознания, совершенно не желая складываться в слова. Рита вылезла из-под одеяла и стала смотреть в окно. Слева вид из окна слегка портила железная, в пятнах ржавчины, пожарная лестница.
Впрочем, вид с высоты пятого этажа и так не впечатлял. Новый больничный корпус остался по другую сторону здания, а по эту сторону окна выходили на унылую пятиэтажку с цифрой семь, криво нарисованной на фасаде коричневой краской. В седьмом корпусе, похоже, располагалось приемное отделение. Рита понаблюдала, как из-за угла ее больничного корпуса вывернулась машина «Скорой помощи» и, внося свою лепту в грязно-снежное месиво на площадке перед подъездом, стала разворачиваться задней дверце к крыльцу. Из приемного покоя вышли люди с каталкой и переложили из машины какого-то человека.
От окна тянуло холодом – рамы были не заклеены. Мало того – верхний шпингалет был не закреплен, и сверху окно зияло приличной щелью. «Люкс с кондишном!» – тихонько усмехнулась Рита и полезла обратно под одеяло, греться. Опять уселась, откинувшись на подушки, и снова попыталась почитать книжку. На этот раз получилось: похождения героя увлекли. Тоже ведь как досталось человеку: пришел домой, а там совсем чужая баба поселилась, всю мебель поменяла и говорит, что всю жизнь тут и жила.
– Да, заходите!
Стук в дверь отвлек Риту на самом интересном месте. Покурили, что ли? Прошло уже полчаса?
– Рита, Рита, ты здесь! Господи, как же ты меня напугала!
Гриша бросился к ней с порога, в три прыжка преодолевая путь от двери до кровати. И резко затормозил, уставившись на книгу, которую читала девушка. Руки, которые он растопырил было (обниматься, что ли, хотел?!), поникли подбитыми крыльями.
– Что это у тебя? – Голос дрогнул.
– Роман. Фантастический. Про другую реальность. Медсестра дала почитать.
Рита отложила книгу в сторону и лихорадочно соображала, что ей теперь делать. Время тянуть, пока мужчины придут?
– А ты что подумал?
– Да я чего только не передумал за это время!
Гриша согнал с лица выражение растерянности и принялся размахивать руками, атакуя:
– Всю ночь как идиот я обзванивал морги и больницы! Как будто чувствовал, что ты попала в историю! Скажи мне, ну за каким чертом тебя опять понесло на улицу?
«Не за каким, а от какого», – мысленно ответила Рита, а вслух сказала:
– А почему ты все время на меня орешь?
– Да потому что испугался за тебя, дурочку. – Гриша расстегнул «молнию» на синей, типа «аляски» куртке, сел на край Ритиной кровати и попытался взять девушку за руку.
Рита руку убрала. Ей захотелось отодвинуться от мужчины, как можно глубже вжаться в стену. Она заслонилась раскрытой книгой, как щитом, и сказала:
– А мне показалось, что ты испугался моей книги.
– Книги? А чего в ней такого страшного, – криво усмехнулся Гриша. Попытки взять Риту за руку он прекратил, и теперь его тонкие, узловатые в фалангах пальцы с розовыми продолговатыми ногтями сплелись в нервный узел поверх колена.
– Гриш, – сказала Рита, задумчиво глядя на его пальцы, – у тебя слишком чистые для нефтяника ногти.
– А при чем тут ногти? – не понял он, разглядывая свой маникюр.
– А при том, что нефть так въедается в кожу – месяц ничем не отмоешь. Гриш, ты мне наврал, да? Ты не нефтяник? И ты мне не муж, да?
Гриша перевел взгляд с ногтей на Риту, и его глаза показались девушке черными от полыхнувшей в них ненависти.
– Как же ты меня достала, дура убогая...
И вот тут Рита перестала держать фасон и стала отползать от этих убийственных глаз, как можно крепче вжимаясь в стенку.
– Григорий Борисыч, голубчик, вы уже здесь? Не ожидал, что вы так быстро доберетесь!
Профессор Дворецкий стоял на пороге палаты ангелом-хранителем и внимательно смотрел на Гришу поверх очков. Он где-то раздобыл халат и выглядел не вчерашним чудаковатым стариком-профессором, а авторитетнейшим светилом медицины.
– Здравствуйте, профессор. Я тут был неподалеку, на «Полежаевской», когда вы мне позвонили, добрался на маршрутке, очень быстро, – отчитывался Гриша, будто школьник. Видимо, под впечатлением от профессорской метаморфозы.
– Извините, друзья мои, но мне послышалось, что вы говорили друг с другом на повышенных тонах. Григорий Борисыч, смею напомнить, что вашей жене...
– Он мне не муж, – громко сказала Рита и добилась, чего хотела.
Теперь Гриша опять смотрел на нее, а не на Дворецкого. А значит, не мог заметить две тени, которые мелькнули за спиной профессора, недостаточно широкой и высокой, чтобы полностью загородить происходящее в тамбуре больничного люкса.
– Лев Казимирович, этот человек – самозванец. Он хочет меня убить. Отравить. И завладеть моей квартирой.
Рита говорила отчетливо и уверенно, будто переводила с английского. Страха не было, растерянности не было. Вообще ушли все эмоции, осталась только собранность и деловитость, будто она присутствовала при важных переговорах.
– Рита, ты что несешь? Лев Казимирович, вы слышите, что она городит? Кто тебя собирается убивать? – Гриша встал с ее кровати и оглянулся на профессора, будто приглашая полюбоваться на глупую бабу.
– Ты, – спокойно посмотрела на него Рита. – Ты мне в сок отраву подмешал.
– Да если бы я тебе отраву подмешал, ты бы сейчас в морге лежала, а не в больнице! – взорвался Гриша. – И вообще, это ты сама все таблетки из теткиной аптечки сожрала, психопатка!
– Григорий Борисович, если вас не затруднит, говорите потише. Тут люди с нервными отклонениями лечатся, их могут напугать ваши крики. – Профессор наблюдал за Гришей с отстраненным интересом, будто козявку какую разглядывал.
– Лев Казимирович, вы видите, видите? – показал Гриша в сторону Риты. – У нее опять обострение. Разве можно мою жену с таким психозом держать в обыкновенной больнице? Разве не нужен ей специальный, особый уход?
– Гриш, ты меня в психушку, что ли, упечь хочешь? – спокойно спросила Рита.
– Вы не представляете, что я вчера пережил. Оставил ее, спящую, дома, а когда через полчаса вернулся, нашел в квартире настоящий разгром. Из антресолей все выкинула и свалила на полу кучей, от таблеток пустые упаковки валяются. А самой дома нет! И телефон мобильный отключен! Это счастье, что вчера ее подобрали и сюда привезли! И неизвестно, что она успела натворить и кто за это ответит! – Гриша больше не отвлекался на Риту, переключившись полностью на профессора.
– Григорий Борисыч, я никак в толк не возьму, что вы, собственно говоря, от меня хотите?
– Я хочу, чтобы вы дали заключение о том, что моя жена нуждается в лечении у психиатров. Ведь только по счастливой случайности она после вчерашней выходки отделалась легким испугом. А могла попасть в руки бомжей или бандитов. Или под машину.
– Вот бы ты, Гришенька, обрадовался! – подала реплику Рита, и Гриша дернул спиной, как лошадь от укуса овода.
– Ритуль, ты здесь? – вдруг раздалось от двери.
Профессор обернулся, и Рита увидела, что из-за его плеча торчат знакомые кудряшки.
– Профессор, и вы здесь? Здравствуйте!
В палату протискивалась бледная, но улыбающаяся Тамарочка.
Глава 15
Выглядела Тамарочка не очень хорошо – глаза припухшие, на бледных щеках проступили крупные веснушки, отчего ее лицо казалось забрызганным капельками грязи. Она скинула с головы отороченный норкой капюшон кожаного пальто, и стало заметно, что голова ее перехвачена черной, сложенной в ленту косынкой. Taмарочка пролезла мимо профессора – тот втиснулся между шкафом и кроватью, пропуская, – обошла Гришу, холодно кивнув ему мимоходом, и присела на край Ритиной постели, расстегивая пуговицы у горла и равнодушно отпихивая к стене книжку в черной обложке.
– Уф, запарилась по ступенькам забираться. Пыталась лифта дождаться, но его все время кто-то перехватывает. Ну, Ритусик, жива? И слава богу! Вижу, все тут у тебя налаживается: и профессор приехал, и Гриша тут как тут. Нет, ты не думай! – запротестовала она, уловив движение в Ритином лице и по-своему его истолковав, – я Гришке твоему ничего не говорила! Он сам откуда-то узнал, где ты!
– Ему профессор позвонил. И теперь Гриша уговаривает Льва Казимировича упрятать меня в психбольницу, – спокойно сказала Рита, внимательно следя за выражением Тамарочкиного лица.
– Ишь ты, не уймется никак, – сверкнула глазами Тамарочка, – со вчерашнего дня пытается справку получить, что ты – психическая!
– Тамара, выбирайте выражения! – взвился Гриша. – Тут и так проблем хватает, без ваших инсинуаций!
– Чего? Ты кем это, гад ползучий, меня обзываешь? Какая у меня сунация? Я всю правду, как есть, говорю! Профессор, разве нет? – глянула Тамарочка через плечо, призывая Дворецкого в свидетели, и вновь повернулась к Рите, объясняя: – Толик мой, упокой, Господи, его душу, вчера сразу заметил, о чем твой муженек хлопочет. Так и спросил его в лоб, что, мол, хочешь бабу свою в психушку упечь, а сам ее квартиркой распорядиться?
– Что ты несешь, дура! – Гриша за спиной Тамарочки сделал такое движение, будто хотел броситься на нее, но остановился, одумавшись. – Твой Толик-алкаш навыдумывал всякой ерунды, а ты повторяешь.
Тамарочка вспыхнула и стала разворачиваться к обидчику, а Рита, подняв на Гришу внимательные глаза, громко и четко спросила:
– И поэтому ты спустил его с лестницы?
– Что? – повернула Тамарочка к Рите раскрасневшееся лицо.
– Тамара, Толик не сам упал с лестницы, его столкнули. Это сделал Гриша. Есть свидетели, – объяснила Рита, не сводя глаз с Гришиного лица.
Гриша как-то странно дернул щекой, сказал:
– Ну все, этот дурдом меня достал, – и попятился к выходу. Уперся спиной в профессора, который стоял в проходе несдвигаемой глыбой, и пожаловался ему через плечо: – Вы видите? Теперь у нее к шизофрении еще и паранойя добавилась. Не было никаких свидетелей!
– То есть ты сознаешься, что без свидетелей Толика с лестницы спустил? – вкрадчиво спросила Рита.
– Да я... да ты! – начал хватать воздух ртом Гриша.
– Ах ты, гад, да я тебя своими руками придушу! – Тамара бросилась на него, угрожающе растопырив пальцы.
Гриша кинул на Риту полубезумный взгляд, извернулся и просочился-таки за спину профессора. Сделал рывок к двери и с громким стуком – «Да твою мать!» – налетел лбом на открывшуюся дверь туалета.
– Нехорошо выражаться, тут дамы. – Севка выдвинулся из туалета всей своей шкафоподобной тушей и с интересом наблюдал, как Гриша потирает ушибленный лоб. – Шишка будет, надо что-нибудь холодное приложить!
– Вы кто? – спросил Гриша совершенно замороченным голосом.
– Рояль в кустах! Вернее, два рояля.
Севка прихватил Гришу за локоть и распорядился из-за профессорского плеча:
– Ну-ка, дамы, распределитесь по кроватям, а то, если толпой стоять, нам тут места не хватит!
Тамарочка, угомонившаяся от неожиданного поворота событий и переставшая прорываться через профессора, тихо вернулась к Рите и села на ее койку. Профессор опять втиснулся между кроватью и стенным шкафом, пропуская в палату Матвея, Гришу и Севку. Мужчины сели на вторую кровать, зажав между собой Гришу, и Севка предложил:
– Колись.
– Что значит колись? – трепыхнулся Гриша.
– То и значит. Рассказывай, кому пришла в голову светлая идея выкинуть Риту из квартиры и почему ты убил Толика.
Тамарочка при последних словах вздрогнула и тихо заплакала, а Гриша поморщился и, мотнув головой в сторону Матвея, спросил:
– Слушайте, вы что, в сговоре с этим типом, ее шефом? Вы бандит?
– Я юрист, – поскромничал Севка.
