Текст книги "Площадь Согласия. Книга 1"
Автор книги: Наталья Батракова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
2
…Продолжая переживать неудачу с поступлением, остаток лета Тамара практически безвылазно просидела дома. Школа была заперта до сентября, одноклассники и приятели разъехались по городам и весям, так что ничего не оставалось, кроме как поглощать в больших количествах художественную литературу из районной библиотеки и приходившие на дом толстые журналы.
Накануне первого сентября Антонина Степановна привезла дочь в институт и определила в общежитие. Надо сказать, построенное несколько лет назад тринадцатиэтажное здание, в котором жили студенты-строители и робототехники, имело статус образцово-показательного: каждый блок в нем состоял из санузла и двух отдельных комнат – на двух и трех жильцов. Все здесь сияло чистотой, а на отведенном для первокурсников шестом этаже еще витал запах свежей краски.
По очередному звонку мама поселила дочь в комнату на двоих и, убедившись, что все в порядке, уехала обратно. Каково же было ее изумление, когда на следующий день Тамара заявилась домой! Проведя ночь в полупустом еще здании, она так и не смогла справиться с эмоциями: ей не нравился ни этот город, в котором все было чужое и незнакомое, ни воняющее краской общежитие, ни комната, ни кровать. Она готова была потерять год, но только уехать отсюда!
Как и следовало ожидать, дома ее порыв не оценили: наткнувшись на жесткое мамино: «Не смей нас позорить!», наутро она покорно села в автобус и вернулась в ненавистный город. Правда, ей все же удалось заручиться обещанием, что если окончит первый курс на «отлично», то через год ее отпустят в Москву. Чувствуя свою вину, возвратившиеся из командировки столичные родственники клятвенно обещали в этом помочь.
Со временем, в силу возникших обстоятельств, Тамаре и вправду пришлось доучиваться в Москве. Но тогда никому не могло прийти в голову, какие такие обстоятельства возникнут в жизни девочки из приличной семьи, школьной активистки и отличницы, везде и всюду выделявшейся правильным, продуманным поведением. Ей еще предстояло по-новому оценить себя, свои знания, способности, а самое главное – познакомиться с удивительным человечком Инночкой Рождественской…
…К восьми утра прилегавшую к институту узкую улицу заполонили десятки автобусов и сотни первокурсников. С трудом отыскав табличку с номером своей группы, Тамара подошла к стоявшему у передней двери парню, оказавшемуся старостой, отметилась в списке, поставила сумку с вещами в багажник и села на жестковатое сиденье во втором ряду. Без всякого настроения, даже не глядя на постепенно заполнявших автобус студентов, она наблюдала сквозь запыленное стекло за сновавшими вокруг машин людьми. Единственный человек, с кем она успела познакомиться, – соседка по комнате Леночка числилась в другой группе.
– У вас свободно? – вдруг услышала она задорный девичий голосок и, не сразу сообразив, что вопрос относится к ней, медленно повернулась к незнакомке.
Лукавая улыбка, огромные темно-карие глаза на миловидном лице, хрупкая фигурка, повернутая козырьком назад кепка на голове… Настроение, написанное на лице девушки, было настолько противоположно Тамариному, но так заразительно, что, не удержавшись, та улыбнулась.
– Инна, – сунув объемный пакет под сиденье, первой представилась девушка. – Рождественская.
– Тамара.
– Правда?! У меня еще не было подруг по имени Тамара.
– А у меня не было подруг по имени Инна.
– И у меня не было! – рассмеялась девушка. – Я была одна Инна на всей параллели.
– В своей школе я тоже была в гордом одиночестве, – неожиданно в тон ей подхватила Тамара и подвинулась ближе к окну. – Мне еще и на фамилию повезло: Крапивина. Как мне не нравилось это сочетание! А потом в параллельном классе появилась девочка Ада. Аделаида Оглобина…
Девушки прыснули со смеху. Слово за слово завязался разговор, и спустя час Тамара напрочь забыла о плохом настроении. Инночка же вообще была на десятом небе от счастья – надо же, какая удача: в первый день такая подружка! Не обращая внимания на окружающих, посчитавших, что они давно знакомы, девушки так и прощебетали всю дорогу.
Первому курсу в тот год повезло: все пять групп потока направили в один колхоз и разместили в новом общежитии, чем-то смахивавшем на большой коровник. Само же хозяйство, которому достались студенты-строители, слыло одним из самых крепких в районе и специализировалось на выращивании овощей и фруктов. Даже свой консервный завод имелся!
Несколько дней первокурсники недоверчиво присматривались друг к другу, но понемногу раззнакомились. Среди более чем сотни человек тут же выделились явные лидеры: во-первых, те, кого положение обязывало, – старосты групп; во-вторых, балагуры и шутники, рядом с которыми никогда не смолкал смех, кто обладал врожденным даром притягивать к себе людей. Как оказалось, именно к этой категории и относилась новая подружка Тамары.
Каждый день общение со сверстниками побуждало ее на все новые подвиги: проехать на одолженном у местных ребят мотоцикле без глушителя – пожалуйста; на лошади, впервые в жизни, между прочим, – нет проблем; скрыться после отбоя от бдительных очей кураторов и танцевать до утра у костра – с превеликим удовольствием! Глядя на эту неунывающую хохотушку, запросто можно было подумать, что она в жизни только и делала, что смеялась, танцевала и искала приключений. И хотя на самом деле все было далеко не так, Инночка действительно походила на джинна, выпущенного из бутылки.
Честно говоря, поначалу Тамара поглядывала на нее настороженно: ничего подобного раньше она не видела. Всем своим видом и поведением Инночка словно заявляла во всеуслышание: да здравствует свобода! Но так как ничего аморального в ее поведении не прослеживалось, более того, общительная и доступная с виду девушка не позволяла ребятам никаких вольностей, зажатая в первые дни Тамара раскрепостилась и стала принимать самое активное участие в претворении в жизнь фантазий подруги.
Так уж сложилось, что везде и всюду они были вместе. Даже кровати рядом стояли и пользовались они одной тумбочкой! Свежеиспеченная пара тут же обрела славу самой заводной и веселой и в конце концов стала организующей и направляющей силой всех стихийных мероприятий.
Во всем этом Тамару огорчало одно: никто из студентов не догадался прихватить гитару, а ей самой не разрешила ее взять мама. Впрочем, по поводу отсутствия инструмента она недолго печалилась. Кто-то привез кассетный магнитофон, и в нерабочее время в коридоре общежития постоянно гремела музыка: с «Мечты сбываются и не сбываются» Антонова, а тем паче с «Поворотом» Макаревича ее игре на гитаре конкурировать было бы ох как сложно!
Пара же Рождественская – Крапивина продолжала зарабатывать очки: дремавшая доселе энергия одной, слившись воедино с таким же мощным энергетическим потоком, сметала все на своем пути, а присущий обеим природный магнетизм и остроумие (они никогда не лезли за словом в карман) неодолимо влекли к себе. Спустя неделю студенческий лагерь разделился на две части: одни симпатизировали подругам и старались проводить с ними как можно больше времени, другие же, недовольные их чрезмерной активностью и популярностью (естественно, к этой группе принадлежала большая часть женского коллектива), перемывая за спиной кости, всячески их игнорировали.
Конечно, такое поведение беспокоило куратора и вечно раздраженного бригадира. По большому счету придраться было не к чему: работали девушки, как все, не хуже и не лучше, зато проблем и шума от них было больше, чем от остальных, вместе взятых. Посоветовавшись, руководство пришло к единодушному выводу – беспокойную парочку нужно изолировать. Но как? Ответ нашелся сам собой: на кухне одна за другой заболели посудомойки, и на оставшиеся десять дней возмутительниц спокойствия сослали в столовую.
К удивлению многих, две весьма интеллигентные барышни нисколько не сопротивлялись и, казалось, даже обрадовались такому повороту событий. Вставать им теперь приходилось ни свет ни заря, ложиться спать – за полночь, зато в перерывах между работой оставалось предостаточно свободного времени, которое они проводили в бесконечных разговорах.
Вот тогда-то и выяснилось, что обе хранят теплое воспоминание о вырастивших их бабушках, что нравятся им одни и те же книги, что обе любят поэзию, слушать предпочитают одну и ту же музыку, никто из них не познал еще настоящей любви и, что самое главное, ни одна из них до сих пор не была настолько открыта и откровенна с кем-либо: уж слишком их опекали дома, не давали ни мнения своего высказать, ни самостоятельного шага сделать! А здесь все самое тайное, годами копившееся, словно в музейном запаснике, наконец-то было востребовано, выплеснуто, высказано, выслушано и дополнено такими же запрятанными от чужих ушей откровениями.
Иногда им казалось, что они понимают друг друга без слов. Однажды, сидя поздним вечером на валуне у озера и любуясь рассекавшей водную гладь лунной дорожкой, Инна и Тамара прочувствовали это впервые, прижались друг к дружке и совершенно неожиданно произнесли: «Я этого никогда не забуду!..»
…«Как же там было? – не открывая глаз, Тамара попыталась припомнить когда-то написанное Инной стихотворение.
Плещет озеро ночное,
Тихо льется лунный свет.
Никому до нас с тобою
В этот вечер дела нет.
Ты прижмись ко мне поближе —
В грусти трудно одному,
Одиночество, подружка,
Я с тобою разделю.
Сбросим тягостную ношу
И в звенящей тишине
Распахнем друг другу души:
Я – тебе, в ответ ты – мне.
Пролетят десятилетья,
Наши сбудутся мечты.
Но останутся навечно
Озеро, луна и мы…» – беззвучно прошептала она и почувствовала, как самолет начал снижение.
«Боже мой! Как же тогда верилось, что все мечты сбываются! Где взять хоть капельку юношеского оптимизма? Почему прожитые годы добавляют только грусти и разочарования?..»
…Как и Крапивина, Рождественская была медалисткой и поступила в политехнический институт вопреки своей воле и желанию. Разница была в одном – она еще в школе знала, что преподававшие в том же вузе родители никуда ее от себя не отпустят.
Единственная дочь, единственная внучка… Живое воплощение всех несбывшихся надежд и тайных желаний, самая красивая, самая способная, самая любимая… С раннего детства она росла в атмосфере безграничного обожания. Близкие не могли ею надышаться и оберегали от всего на свете: от простуды – с рождения, превратив квартиру в тепличный комбинат, от влияния плохой компании – еще с песочницы, от школьных ухажеров – с первого класса, а бабушка, пока была жива, провожала и встречала ее со школы за руку.
То, что вплоть до старших классов родители никуда не отпускали ее одну, служило поводом для насмешек одноклассников. И как ни отстаивала она свою свободу, как ни рыдала, пытаясь объяснить, что уже давно не маленькая, все было безрезультатно. Во всяком случае, собственные ключи ей выдали лишь после смерти бабушки, в девятом классе, строго наказав при этом, что, переступив порог квартиры, она сразу же должна сообщить о своем благополучном возвращении по телефону.
Если она забывала это сделать или возвращалась домой позже положенного срока, весь вечер родители пили сердечные капли и укоряли: папа с трудом дочитал лекцию, мама не смогла нормально участвовать в заседании кафедры… А все из-за единственной дочери!
Инночка редко ходила в гости. На школьные вечера ее отпускали лишь по большим праздникам и вместо долгих, романтичных прогулок с одноклассниками приходилось со всех ног нестись домой: Боже упаси опоздать! В следующий раз ни за что не отпустят.
Все выходные примерная дочь проводила в кругу семьи, дома или на даче. Пожалуй, единственное, что ей позволялось и даже поощрялось, это чтение. А так как больше заняться было нечем, от корки до корки она прочитывала все: и обязательную литературу по школьной программе, и толстые подписные журналы, и запрещенный «самиздат», который тайком приносили домой родители. Конечно же, они прятали неподцензурные книги, но были не больно изобретательны в поисках укромного места. Тайником служила хранившаяся в кладовке бабушкина корзина с рукоделием, и Инночка отыскивала книги без особого труда. Так что к окончанию школы дочь Рождественских была самой начитанной выпускницей.
И все-таки, несмотря на то что жизнь ее протекала под неусыпным родительским оком, при любом удобном случае Инночка пыталась вырваться из этого опутанного колючей проволокой запретов и назиданий мира. Хорошо зная расписание родителей, после школы она частенько приглашала к себе в гости одноклассников, между звонками на кафедру умудрялась сбегать на дневной сеанс в кино и даже, немея от страха, тайно покуривала с соседкой по двору.
С раннего детства в ее душе жила странная и, казалось, нереальная мечта: попасть в Париж. То, что ребенок ни с того ни с сего изъявил желание изучать французский язык, родителями было воспринято с удовлетворением, но, посоветовавшись, они определили Инну в лучшую в городе английскую школу. Второй язык – немецкий – также не был ее выбором: мама с папой посчитали, что он более перспективен, да и студенты их института нередко выезжали на практику в ГДР. Впрочем, дочь не противилась: для себя она твердо решила, что все равно выучит французский! Хоть на пенсии! Вот только освободится от опеки родителей, которые расписали ее будущую жизнь, как план диссертации. И начинался он с поступления в родной институт.
Смирившись с тем, что стать студенткой иняза ей не удастся, Инна продумала свой план: постепенно и незаметно пробить брешь в железобетонной стене родительских запретов, расширить ее до нужных размеров и, как только выпадет удобный случай, покинуть родительское гнездо. Она очень любила папу и маму, но жить с ними вместе не собиралась.
Получив золотую медаль, она без проблем была зачислена на выбранную ими специальность и с нетерпением стала ждать сентября.
Первый этап самостоятельной взрослой жизни – а поездку в колхоз она относила именно к этой категории – принес и первый желанный результат: у нее наконец-то появилась настоящая подруга…
…Инна пропустила вперед группу вышедших из автобуса туристов и, позволив им вдоволь нафотографироваться у подножия Эйфелевой башни, призывно подняла вверх яркий полосатый зонтик.
– Дамы и господа, мадам и месье, – приветливо улыбнулась она. – Перед вами одно из величайших творений рук человека, подтверждающее его неотъемлемое право создавать вещи, соответственные масштабам его гения. Несомненный символ Парижа – Эйфелева башня – был возведен к Всемирной выставке тысяча восемьсот восемьдесят девятого года, которая развернулась внизу, прямо у ее опор. Инженерная мысль в те времена стремилась преобразовать и приспособить любой вид искусства к новому течению жизни, новому восприятию мира. Это были годы прогресса, годы промышленной революции и научных завоеваний. Инженер Гюстав Эйфель спроектировал этот необыкновенно воздушный силуэт, и башня из металла торжественно вознеслась над Парижем как триумф успеха и залог дальнейших завоеваний человечества…
…Рассматривая по дороге из аэропорта проплывавший за окном машины пейзаж, Тамара усмехнулась: пригороды всех мегаполисов похожи, как близнецы-братья, – трубы, технические сооружения, граффити на стенах… По улицам таких городов бродят в основном толпы туристов, а истинные жители встречаются лишь по пути на работу и обратно. Или точно так же созерцают улицы других городов…
«А настроение у вас, мадам, никуда не годится, – вздохнула она. – Неужели только сейчас осознала, что после звонка Инке вряд ли удастся побродить по Парижу наедине со своими мыслями? Естественно, разговор зайдет о прошлом, а стоит ли его ворошить, прошлое-то? За столько лет все давно перелопатилось, улеглось, сверху даже травой-муравой поросло… Зря все-таки позвонила Инке… Надо смотреть правде в глаза: как ни велико желание увидеться, все это лишь дань прошлому. За столько лет мы стали чужими друг другу – встреча в питерском аэропорту не в счет. Так, соприкоснулись в ностальгических слезах… А ведь было время, и часа не могли прожить порознь… Интересно, куда все девается, если утверждают, что человек со всеми своими привязанностями и желаниями – большой сообщающийся сосуд? Выходит, если из одного места убыло, то в другое обязательно прибыло. Кто же занял Инночкино место?…Ирка?…Наташка? – вспомнила она ближайших минских подружек. – …Нет, пожалуй, никто. Я их обеих люблю, и каждая заполняет в моей душе свой сосудик. Неужели Инночкин остался закупоренным? Разве так бывает? Ведь с тех пор, как мы перестали тесно общаться, минуло восемнадцать лет! – Тамара снова тяжело вздохнула, что заставило водителя бросить взгляд на пассажирку в зеркало заднего вида. – Господи, как же хочется ее поскорее увидеть!..»
…Занятия в институте начинались в половине девятого, и уже с восьми утра территория прилегавшего к нему студенческого городка была похожа на встревоженный улей. Пик всеобщей активности приходился на двадцать минут девятого: в это время уже никто не надеялся на лифт, и жильцы всех тринадцати этажей маленькими ручейками стекались на широкую лестницу, которая волнами выплескивала толпы студентов из практически не закрывавшейся двери.
Реки и речушки спешащих на занятия студентов брали начало от общежитий, от остановок общественного транспорта и вливались в настоящее людское море, образующееся по утрам на небольшой площади у главного входа в институт. И все же самое интересное начиналось за его широкими многостворчатыми дверями: огромное, во всю стену, зеркало служило местом обязательной остановки всех без исключения. Здесь знакомились, встречались и прощались тысячи взглядов, здесь любовались собой и исподволь следили за теми, кто проделывал то же самое, сравнивали, оценивали, чувствовали полное превосходство или крушение надежд, здесь заряжались энергией на целый день или надолго теряли настроение. Огромный мир этого Зазеркалья вмещал в себя горе и радость, зависть и самодовольство, любовь и ненависть.
В первый день учебы Тамара сильно нервничала. Из-за пресловутого эксперимента на их курсе было более половины медалистов: треть – из этого же областного центра, треть – из других, не менее крупных городов. К последней трети принадлежали подобные ей – окончившие пусть и лучшие в своих городках и поселках, но все-таки провинциальные школы
Договорившись с Инночкой встретиться у главного входа пораньше, она выскочила в коридор одной из первых, быстро дошла до лифта и нажала кнопку. О том, что по утрам вызывать лифт в общем-то бессмысленно, она тогда еще не подозревала. Но новичкам везет – лифт тут же остановился. В последнюю секунду вслед за ней в кабину впорхнули еще три такие же сосредоточенные первокурсницы. Кивнув им, Тамара нажала на панели «1» и, отступив в глубину, прислонилась к пластиковой стенке.
Этажом ниже лифт снова остановился, двери раздвинулись, и внутрь зашли трое молодых людей. Быстро сообразив, что их попутчицы – первокурсницы, они без капли стеснения и с нескрываемым любопытством принялись рассматривать их в упор. Не искушенные в таких играх девушки, как по команде, покраснели и опустили глаза. Все, кроме одной.
Словно зачарованная, Тамара не могла оторвать взгляд от одного из ребят, который стоял ближе к ней и являл собой живое воплощение ее девичьих грез о мужском идеале красоты. И хоть находился молодой человек на расстоянии вытянутой руки, все, что происходило в лифте, казалось нереальным.
Ослепительная белозубая улыбка, светлые волнистые волосы, обрамленные густыми выгоревшими ресницами серо-голубые глаза, широкие плечи, спортивная фигура, высокий рост… До этого Тамаре редко удавалось смотреть на парня не сверху вниз: немаленьким ростом и крепко сбитой фигурой она пошла в отца. Как нарочно, в то утро она отказалась от косметики и даже свои чудесные пышные волосы скромно заплела в старомодную косу.
Непроизвольно сравнив себя с этим принцем из сказки, она только успела подумать «он не для меня», как лифт остановился. Перемигнувшись, молодые люди галантно посторонились. Втянув головы в плечи и сгорбившись, точно старушки, одна за другой девушки быстро покидали кабину. Переступая порог последней, Тамара не выдержала, оглянулась и на какое-то мгновение выпустила из внимания пол и следовавшую через пару метров ступеньку. Споткнувшись на непривычных после колхоза каблуках, она вдруг потеряла равновесие и, больно ударившись коленками о цементный пол, растянулась во весь рост прямо у ног выходивших из лифта ребят. Новая сумка отлетела к стенке, расстегнулась и предательски вытряхнула из себя все содержимое.
Сморщившись от боли и покраснев от нелепости ситуации, Тамара попыталась быстро подняться, но, видимо, получалось это у нее не очень ловко: за спиной тут же засмеялись. Вдруг чья-то крепкая рука ухватила ее выше локтя и рывком поставила на ноги.
– Не ушиблись? – приятным голосом обратился к ней принц из сказки.
– Нет, – резко ответила она и, пытаясь высвободиться, дернула плечом.
– Надо бы иногда под ноги смотреть, – снова мягко, но уже поучительно посоветовал молодой человек и отпустил руку.
– А вы в какой комнате живете? – тут же поинтересовался его приятель и удивленно воскликнул: – Леха, ты видел у кого-нибудь такие зеленые глаза? Как у кошки, ей-богу!
Тамара машинально перевела на него взгляд и снова едва не раскрыла рот от удивления: второй представитель сильной половины человечества, как и первый, казалось, сошел с обложки глянцевого зарубежного журнала. Рост, ширина плеч и белозубая улыбка были как и у первого красавца, а вот все остальное – полная противоположность: огромные глаза-маслины за модной оправой очков, прямые черные волосы, слегка рычащий тембр голоса. Кстати, очки его совсем не портили, да и привыкла к ним Тамара: в ее физико-математическом классе их носила добрая половина учеников.
– А вам какая разница? – вдруг резко ответила она. – Я вас в гости не приглашаю!
Стыдно признаться, но до сих пор она еще не встречалась с парнями. Если не считать пары робких поцелуев провожавшего ее после выпускного вечера одноклассника, можно сказать, и не целовалась ни разу. С ребятами в школе она всегда поддерживала дружеские отношения, но лишь до той поры, пока не начинала чувствовать с их стороны нечто большее, чем просто желание общаться. А уж если они были еще и старше!.. То ли от неумения флиртовать даже в легкой форме, то ли от множества слышанных в детстве нравоучительных запретов и высокого положения мамы Тамара тут же сжималась в комок и мгновенно выстраивала железобетонную стену отчуждения: холодный тон, едкие, колючие фразы…
Наталкиваясь на такое поведение, соискатели ее внимания не просто теряли к ней интерес – при случайной встрече на улице готовы были бежать на другую сторону! За ней даже прозвище закрепилось – Дикая. Иногда бессонными ночами Тамара горько сожалела об упущенной возможности с кем-то познакомиться, но ничего поделать с собой не могла: в следующий раз повторялась та же история. Исключений не было. Одноклассник, которому выпало счастье ее поцеловать, даже не подозревал, какое усилие понадобилось Крапивиной, чтобы не оттолкнуть его от себя. Скорее всего потому, что поступать он собирался в военное училище, а у правильной отличницы, воспитанной на патриотических книгах и фильмах, к военным было особое отношение – она их почитала.
Впрочем, даже этот первый не совсем удачный опыт сыграл свою положительную роль, и в колхозе рядом с Инночкой Тамара попробовала вести себя иначе. Вроде получилось. Впрочем, ребята, с которыми предстояло вместе учиться, поначалу ох как походили на нее робостью и неуверенностью!
Здесь же жизнь столкнула ее со взрослыми (на ее взгляд) мужчинами, да и верной подружки рядом не оказалось…
– Фи-и-и! – скривился третий из парней, у которого, казалось, вообще не было ресниц, настолько они выгорели и сливались с цветом кожи. Долговязый и совсем не широкоплечий, как его приятели, он был обладателем ярко-рыжей густой шевелюры и огромного количества конопушек на лице. «Клоун!» – тут же нарекла его Тамара. – Ну и первый курс в этом году! Мало того что монашки-замарашки, так еще и грубиянки! Пошли, на военку опоздаем.
– После первого семестра обтешутся, – усмехнулся парень с глазами-маслинами. – Так что? Не пойдем сегодня первый курс смотреть?
– Да ну их! Разве не знаешь, что поначалу они все гордячки? Зачем время тратить? – махнул рукой Клоун. – Я не жадный, пусть кто-то другой ими займется, а мы свое через годик наверстаем. – И, повернувшись к приятелю, который помог Тамаре подняться, спросил: – Ты слышал, кто в институт восстановился? Лялька Фунтик!
– Правда? – оживился молодой человек, которого, как поняла Тамара, звали Леха.
– Вот к ней-то мы обязательно вечерком заглянем! – радостно кивнул второй из парней, да так, что очки его, казалось, подпрыгнули на переносице.
Продолжая обсуждать вечерний визит к неведомой Ляльке Фунтик, они двинулись вперед и, казалось, совершенно забыли о несговорчивой девушке из лифта.
Тамара быстро собрала в сумку разбросанные вещи и украдкой огляделась по сторонам: свидетелей ее нелепого падения не осталось. Спрятавшись за спины студентов, количество которых росло на глазах, она влилась в перетекавший из общежития к институту людской поток и, стараясь не упустить из виду компанию парней из лифта, заметила, как светловолосый красавец дважды оглянулся, словно искал кого-то глазами в толпе…
– …Ваш отель, мадам, – притормозив в узкой улочке у здания, украшенного флагами, расплылся в улыбке водитель такси.
Понять слово hotel, не зная ни слова по-французски, было несложно. Тамара оформилась в гостиницу, поднялась в номер, распаковала небольшой багаж и лишь после этого достала из сумочки отключенный еще в аэропорту Франкфурта телефон. Едва на дисплее высветились кубики антенны, как одно за другим пришли два сообщения. Быстро пробежав глазами приветствие от французского оператора мобильной связи, Тамара надолго задумалась, что делать со вторым. По опыту она знала, что если ответит давнишнему партнеру-поставщику из Украины, то об отдыхе придется забыть: несмотря на все ее попытки помочь тому «выбить» деньги у должника-госпредприятия, еще как минимум месяц он их не увидит. А ведь поучала: не связывайся, все равно в срок не заплатят!
«Да и что там, в конце концов, могло измениться во второй половине дня в пятницу? Позвоню маме, и если от Сережки нет новостей, значит, в целом все в порядке. Остальное подождет», – решила она и набрала домашний номер мамы…
…Если честно, за мамой все они жили как за каменной стеной. Данные от рождения сила воли, целеустремленность и энергия помогали этой умной женщине решать многие вопросы. Модное ныне изречение «я сделала себя сама» подходило к ней как нельзя лучше. Оставшись со старшей сестрой сиротами в годы войны, обе они попали в детдом, успешно окончили восьмилетку, затем школу-интернат с серебряной медалью и продолжили учебу. И если тетя Аня из-за нехватки средств смогла осилить лишь техникум (высшее образование она получила гораздо позже), то младшая сестра благодаря ее помощи училась в институте на дневном и при этом не считала зазорным там же мыть полы по ночам.
Спортсменка и активистка, на старших курсах она вошла в институтский комитет комсомола и была очень близка к тому, чтобы остаться там же работать. Но не получилось, и потому на распределении попросилась поближе к сестре, в Белоруссию. А спустя четыре месяца в небольшом городке уже справляли свадьбу: молодую учительницу математики приметил вернувшийся из армии красавец Аркадий Крапивин. Его старший брат грезил морем, а потому уехал в Ленинград, и первый по тем временам жених жил в большом, отстроенном после войны доме вдвоем с матерью.
Через полгода Антонина Степановна перешла работать в местный райком комсомола, еще через год родила дочь и, оставив присматривать за ней свекровь-пенсионерку, вернулась на идеологический фронт. Тамара очень гордилась, что мама, ставшая к тому времени первым секретарем райкома комсомола, лично повязала ей пионерский галстук. Вообще вся семья у них была образцово-показательная! Бабушка занималась домашним хозяйством, нянчила сначала Тамару, позже Виталика. Аркадий, сразу после школы не добравший балла в технологический институт, под нажимом жены поступил туда же на заочное, окончил и работал инженером на местном хлебозаводе. Ну а глава семейства продолжала продвигаться по карьерной лестнице.
Тамара не помнила мать без прически и в то же время никогда не видела на ее голове бигуди. Это было так естественно для Антонины Степановны: всегда с маникюром, всегда в строгих костюмах, с прекрасно поставленным голосом, которого никто не смел ослушаться… Шаг за шагом она шла к намеченной цели и при этом никого не распихивала, не расталкивала, не наживала врагов. Этакая природная дипломатия. Где и как она этому научилась, понять было сложно, а если учесть военные годы и жизнь в детдоме, то и просто невозможно.
В год, когда слегла бабуля, начальство наконец-то оценило заслуги Крапивиной и перевело ее в другой городок на должность второго секретаря райкома партии. И хотя особо теплые отношения за годы совместной жизни между свекровью и невесткой так и не сложились, пожилую больную женщину Антонина Степановна не бросила, забрала с собой и ухаживала за ней до конца: больше года стирала изгаженные простыни, варила каши и при этом на ее лице не было заметно ни брезгливости, ни чрезмерного сострадания. Лишь сосредоточенность. Надо так надо – словно это было очередным заданием партии.
Так же сдержанно она воспитывала и своих детей: никакой лишней ласки, никакой жалости, минимум разговоров и никаких послаблений ни в чем. Возможно, сказывался недостаток тепла, полученного ею самой в детстве, возможно, что-то еще, но если бы не бабушка, скорее всего со временем Тамара точно так же воспитывала бы и собственного сына. Хотя кто знает? Ведь выросла же вместе с мамой в одном детдоме ее старшая сестра – добрая и мягкая тетя Аня, баловавшая и любившая свою племянницу до безумия!
Тем не менее многие из качеств перешли Тамаре от мамы с генами. Вот только открыла в себе некоторые из них она гораздо позже, после того как дала почувствовать матери, что в состоянии сама принимать решения и отвечать за свои поступки. Именно тогда образовавшаяся в детстве трещина непонимания между матерью и дочерью показала всю свою глубину. А ведь чисто по-детски ее еще долго тянуло домой…
С тем, что выросшая дочь обладает не менее сильным и властным характером и, в отличие от отца, может не только дать ей отпор, но и сама решать, как строить свою жизнь, мать, похоже, так и не смогла смириться. Даже после того, как им удалось построить шаткий мостик над разделявшей их пропастью и они снова стали общаться…
