Текст книги "Слом (СИ)"

Автор книги: Наталья Моричева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Отступление третье

Степь, раскинувшаяся перед Эль-Торисом, полыхала красным и синим. Весна всегда укрывала землю пёстрым ковром, здесь таким, а если проехать дальше, то можно встретить желтое, розовое, фиолетовое, нежно-голубое озёра цветов, за которыми почти и не разглядеть зелень травы. Но уже скоро лепестки начнёт срывать ветер и взметать их в воздух пёстрыми тучами. Потом цветы завянут, а ласковая зелень будет медленно выгорать.

Эль-Торис когда-то познакомился со степью именно такой, красивой, словно безбрежное радостное море. Тогда тоже была весна. Он тогда состоял в охране генерала... тогда он был безрассудным юнцом, но считал себя опытным воином. Да и имелись причины возгордится, всё же участие в двух войнах между Королевствами значит не мало. Но это оказалось ничто перед степными границами с орочьими внезапными набегами.

Их маленький отряд не выдержал атаки, эльфов смяли числом, а немногих выживших вместе с другими пленными связанными погнали через дурманящее травяное море. Дни пути казались бесконечными, в ровной степи было не за что зацепится взглядом – всё вокруг повторялось, повторялось, повторялось, и это отупляло.

За то время, пока они пересекали степь, их перепродавали дважды. Пленников запирали в загон и показывали покупателям издалека, а потом нужное количество людей и эльфов, не разбирая, выводили и отправляли дальше. После очередной перепродажи Эль-Торис и встретился со странноватым эльфом.

Эль-Элитин, а он назвался этим именем, сиял. Все были хмурые или безразличные ко всему, а он не только улыбался, но и радостно смеялся рассвету, собственным шуткам и новым знакомым. Ему всё как будто бы было легко, он знал все тонкости и предостерегал остальных от ошибок. А когда Эль-Элитин мимоходом упоминал о каменоломнях и шахтах, где успел побывать, ему не верили, ведь мест было слишком много. Но даже когда от эльфа большинство рабов отвернулось, приняв за подсыла, он продолжал радоваться жизни.

И если бы не Эль-Элитин, то Эль-Торис так бы и сгинул ещё тогда, в степи. Юнец ещё во время своего последнего боя повредил ногу, мелочь, но после этого он стоически терпел весь переход, хоть с каждым днём боль становилась всё сильней. Ещё немного, и орки бы просто избавились от такого раба. А Эль-Элитин заметил, что эльф рядом хромает, и поддержал, стал опорой.

Степь огромна, но не бесконечна. Рабов пригнали на рудник, из самых дальних шахт которого было слышно, как прибой разбивается о скалы.

В первые же месяцы несколько людей решились попытаться сбежать. Пока есть силы. Пока есть воля. Пока ещё считаешь старых друзей друзьями. Они не рискнули выйти в степь, а попробовали выбраться вдоль берега. Но волны оказались безжалостны. Рабов потом водили посмотреть на выброшенные на белую гальку тела. А через три дня в шахтах появились Эль-Саморен, Эль-Ренко и Эль-Бондар.

От воспоминаний сидящего на развалинах сторожевой башенки Эль-Ториса отвлёк шум за спиной. Он обернулся и спокойно кивнул высокому утончённому эльфу, одетому по-дорожному и прячущему за серебристой челкой ещё не стёршиеся шрамы.

–Альси-Тамилин, не ожидал, что Вы придёте после моего письма. Всё же с нашей прошлой встречи прошло двадцать лет.

– Я был весьма удивлён Вашим посланием. Но больше удивили место и время встречи. Странный выбор, если вспомнить, что Ваш Дом только что закончил праздновать возвращение беспутного ребёнка.

– Не такой уж и беспутный. Количество девиц в слухах о моих похождениях сильно преувеличили. Кроме Риссы, я никого не тронул, – Эль-Торис даже не нахмурился, он продолжил говорить ровным голосом. – Но я пригласил Вас не для разговоров о моих прошлых ошибках. У меня есть новости о Аль– Элимитаине. Вы же раньше пытались разыскать хоть что-то о нём.

Глава 11

Они боятся, я чувствую. Весь лес боится подходить. Только мох и вьюн добрались и оплели древние камни, укрыв зелёным ковром последние письмена. Но даже они не пытаются пробраться внутрь, там слишком мало тепла и слишком много голода.

***

А в столицах шли шепотки, высокие эльфийские дамы закатывали прекрасные глазки, а властные эльфийские мужи на пол ладони оголяли сталь, ногтём высекая мнимый звон. Всё чаще при дворе появлялись люди, а маги почти переехали из своего крыла дворца в чужие гостиные. И сегодня Эль-Саморена разряженная знать раздражала вдвойне, ведь утром ему шепнули о послании, что ждет в известном месте.

Вот в очередной раз мимо них в сопровождении немногословного мага прошел старший советник, одетый в баснословные шелка, оба сердито хмурились. И стражник вдруг поймал себя на мысли, что так и не знает имени скромного помощника Яль-Паларана. Эта мысль помогла скоротать оставшиеся часы караула, и смену он встретил с радостью и лёгким сожалением, что не успел до конца обдумать загадку.

А как только начало темнеть, эльф уже спешил по улицам в сторону неприметного трактира с не самой лучшей репутацией, кашляя от пыльного воздуха, но не сбавляя шага. Он почти бежал, и добрался до притона ещё до его открытия и нетерпеливо заколотил по двери. Никто не открыл, даже шума изнутри не доносилось, и Эль-Саморен вновь вынужден был стоять и ждать, пока ночь не разгонит зевак и добропорядочных горожан по домам. Редкие прохожие едва замечали затаившегося в тени возле стены незнакомца и обходили его по широкой дуге, а с более людных улиц всё меньше тянуло пыли.

И вот с той стороны лязгнул засов и шаркающие шаги, приглушенные толстыми досками до почти не слышных, удалились вглубь. Эль-Саморен рывком распахнул дверь и прошел в слабо освещенный общий зал. Трактирщик не спеша обходил столики и составлял пузатые кружки-подсвечники, а шаркающие шаги уже затихли где-то в глубине дома.

– Письмо! – эльф нагнал хозяина заведения и со стуком положил перед ним золотой.

– Вот нетерпение, – трактирщик покачал головой, осторожно поставил поднос. – Пить что налить?

– Сначала письмо.

Владелец притона, всё так же укоризненно качая головой, скрылся за дверями, оставив нетерпеливо барабанящего пальцами по поясному ремню стражника одного. Те несколько минут, пока не вернулся трактирщик, показались эльфу чуть ли не более долгими, чем часы недавно завершившегося караула и всё время бездумного ожидания под дверью разом. От волнения и предвкушения вспотели ладони и холодок пробежал по спине. Но когда вернувшийся человек протянул прямоугольник записки и кошелёк, Эль-Саморен севшим голосом потребовал самого крепкого, что есть – на принесённом стояли смутно знакомые печати, но они не принадлежали Альси-Тамилину.

Эльф сел за первый попавшийся стол, онемевшими пальцами затеплил свечку и вскрыл послание. Это оказалось витиеватое письмо от одного из глав Дома, к которому принадлежал невезучий придворный любовник. Родственники опального беглого паренька рассыпались в благодарностях и возвращали одолженные деньги, чтобы негласные обязательства больше не тяготили их честь.

И очень кстати, всё так же с укором, трактирщик поставил на стол пузатую глиняную кружку. У Эль-Саморена на душе было невыносимо гадко не столь от несбывшихся ожиданий, сколь от кошелька – без сомнения с золотом – и витиеватым почерком выведенной фразы «чтобы невольные обязательства больше не тяготили». Кружка с гладкими мокрыми боками опустела в два больших глотка и полетела через половину зала в стену, а эльф направился в обратный путь.

В доме стражи его ждал очередной сюрприз – вызов к старшим. Из залы совещаний он вышел уже не караульным стражником, а командиром развода – вышестоящие оценили его смирение. И теперь следующие несколько месяцев ему предстояло бдить не с одним напарником возле дверей, а с целым отрядом, постоянно проверяя каждого.

За руководящей работой дни полетели словно хищные птицы, приближая осень. То в день, то в ночь эльф выходил в сопровождении двух дюжин рядовых стражников, шагающих колонной по двое, вёл их в один из столичных дворцов, где вместе с другим командиром сменял посты. Колонна, возглавляемая двумя командирами, шла по коридорам, в её конец пристраивались отстоявшие свой караул, а из начала выходили свежие стражи. Уставшие эльфы колонной уходили отдыхать, а Эль-Саморен оставался во дворце и постоянно обходил его, проверяя посты.

Эль-Саморен ещё будучи простым стражником часто видел и слышал что-то, не предназначенное для чужих ушей, ведь его не замечали, словно он был мебелью или ростовой вазой. Сейчас при его приближении те же эльфы благоразумно замолкали, равнодушно посматривая на броню с кованными вставками и спрятанное за полумаской шлема лицо. Но женщины, наоборот, кокетливо поправляли складки на воланах вдоль груди, начинали в его присутствии говорить и смеяться оживлённее, с благосклонностью рассматривая блики света на стали и порой вслух гадая, кто же там внутри, хорош ли он. А Эль-Саморен хмурился на первых – их разговор всё равно шепнут по секрету стоящие рядом стражники, ухмылялся от смешков вторых – он успел увидеть цену их болтовни, намного меньшую, чем заколки в пышных волосах.

А после дежурств разогнать отдыхать подчинённых, посидеть с такими же командирами, как он сам и не выносить за пределы Дома Стражи ничего из того, что узнал. И ждать, ждать вестей от друзей, ждать окончания собственной опалы и возвращения в армию. Третье его прошение отклонили в конце лета.

И вот, осень перевалила уже за половину, когда его вызвали старший из командиров.

– Эль-Саморен, – перешел он к делу после приветствий. – Через два дня возьмёте десяток стражников и составите почетный эскорт. Королевский двор к соседям отправляет посла. Выбирайте, кого возьмёте с собой, и на оставшееся время вы все будете освобождены от караулов. Список мне напишите до обеда. А теперь идите готовиться.

– Слушаюсь. На какой срок собираться? Конными, пешими или отряд смешанный?

– Конными. Свободны.

Назначенного срока едва хватило подготовить бойцов, провести хотя бы начальные учения, узнать слабые стороны друг друга, но во двор королевского дворца они прибыли вовремя. Конюшие слуги придерживали нетерпеливо бьющих землю коней, другие работники спешили по своим делам, по краю обходя грозных всадников. Из эльфов, кроме стражи, ещё никто не подошел, а люди старались не попадаться им на глаза. Как будто боялись попасть под горячую руку. Эль-Саморен, пока ждал, почти пожалел, что не может перекинуться парой слов со стоящими в карауле, чувствуя, что пропустил нечто важное для предстоящей поездки.

Размышления прервал шум спора появившихся из дворца эльфов. Умело поливая друг друга ядом, двое роскошно одетых эльфов задержались на разных ступенях крыльца, пока их более скромные спутники уже шли к эскорту. Но вот и стоящий чуть ниже махнул рукой, сердито развернулся и резкими шагами направился к своему коню. Он, не глядя на сопровождение, вскочил в седло и обратился к стражникам охраны:

– Можем выезжать, путь предстоит неблизкий.

– Да, Альси-Алирин, – откликнулся из-под своей полумаски Эль-Саморен. – Дорога предстоит дальняя.

Посол обернулся, вгляделся в глаза за прорезями маски и кивнул. Холодно и невесело ухмыльнулся и поторопил своего коня. Эскорт выстроился вокруг охраняемых и молча поехал вперёд.

***

Катя куталась в шаль рядом с привычным костерком и прислушивалась к звукам ночи. Шелест медленно падающих листьев, веток, качаемых холодным ветром. Долгое лето осталось позади, наступила осень. А девушка уже давно ушла с оживлённых трактов, где легко можно было попроситься на ночь в гостевой дом, и теперь жильё встречалось всё реже и реже, и порой продукты заканчивались, и день или два приходилось идти голодной. А холодный ветер уже пах зимой, но девушка всё же надеялась на длинную осень, уж больно не хотелось мёрзнуть. И опасения полностью оправдались – утро выбелило инеем и деревья, и траву, и оставшиеся на ветвях листья.

Идти приходилось быстро, иначе ноги замерзали, и только когда день перевалил за середину, удалось хоть немного согреться. Людей на дороге не встречалось с позапрошлого утра, что всё больше удивляло девушку – ведь даже если не удавалось найти деревеньку или гостевой дом подолгу, путники всё равно порой встречались, хотя бы идущие навстречу, хотя бы раз в день. А в этот раз тихо и пусто, только колеи на земле и вытоптанная трава подсказывали, что этот тракт не заброшен. В голову начинали стучаться предположения одно другого страшнее. Вдруг в этих землях сейчас сильный мор, как местные называют чуть ли не все болезни подряд. Или вдруг она слишком близко подошла к орочьим землям, а по приграничью только что прокатился набег? Или... да много других "или", каждое всё невероятнее и страшнее.

Поэтому, когда после поворота уже наметившее садиться солнышко высветило группу из пяти всадников, Катя обрадовалась. Она прибавила шагу, надеясь подойти поближе, пока они стоят, и поправила на плече полупустую сумку. Подойдя ближе, девушка почувствовала, что перед ней люди, и смогла рассмотреть привязанные к седлам тушки зайцев и птиц с одной стороны, и короткие луки с другой. Это были охотники, богатые охотники.

– Здравствуйте, – окликнула она всадников, заметив, что те собрались ехать дальше. – Не подскажите, далеко ли до ближайшей деревни или села?

– Кто посмел! – широкоплечий мужчина, меховая накидка на плечах которого делала его ещё внушительней, развернулся и пристально посмотрел на кутающуюся в шаль девушку в белом. – Кто я спрашиваю!

– Меня зовут Катя, – девушка выдержала его взгляд и, усилием воли подавив желание отступить, поплотней закутаться в шаль. – Многие называют меня Катей Чистые Руки. Так как далеко до ближайшей деревни?

К рассерженному мужчине вплотную подъехала так же богато одетая в меха женщина и, положив свою руку на его, что-то тихо сказала. Дурное настроение богатея слетело от этих слов в одно мгновение, на лице появилась плотная улыбка, а взгляд стал цепким и колючим.

– Ты та самая юродивая, о которой на всех углах слухи пересказывают? Та, что чудеса творит?

– Про чудеса несколько преувеличивают. Это было просто совпадение, которое зачем-то связали с моим именем.

– Тогда не соизволит ли блаженная Катя погостить в нашем доме? И если ты не торопишься, то и перезимовать.

– Не откажусь погостить, пока не найдется попутный караван, – Катя всё же подтянула шаль и украдкой бросила взгляд на так и не растаявший полностью иней, белыми пятнами притаившийся под деревьями.

Всадники по распоряжению женщины окружили юродивую и таким эскортом повели вперёд по дороге. Но шагов через десять богато одетым людям надоело ехать в темпе усталого пешехода, и Катю взяли на седло. Лошади, оставшиеся только с привычными всадниками, быстро обогнали несчастную, идущую под двойным грузом. И поэтому Катя смогла сначала полюбоваться удаляющими спинами, а потом и видом их дома.

В неярком свете можно было рассмотреть обнесенный высоким крепким забором огромный бревенчатый дом, из крыши которого торчало несколько труб, источавших дым. Темнеющий двор освещался факелами, а за угадывающимися окнами мелькали свечные огоньки, всюду суетились люди. Но от воспоминаний о колючем оценивающем взгляде местного богатея по телу пролетел холодок и стало очень неуютно. Оставалось просто смириться, ведь иначе ей предстоит очень холодная ночевка.

Девушку ввезли во двор, сняли с седла и коротко объяснили дорогу на кухню, мол, там её и покормят и направят дальше. Человек, рассказавший всё это, хмуро повёл устраивать на отдых после утомительной скачки коня, а Катя, стараясь быть как можно неприметней, побрела в сторону кухни.

Первое, что бросалось в глаза – это множество вооруженных людей, под чьими куртками позвякивали спрятанные брони. Немногие невооруженные были одеты либо в яркую одежу, явно не из самой дешевой ткани, или наоборот прятали глаза, прошмыгивая мимо в серой одежде с прописанными сажей лицами и руками. Дом казался странным, но не настолько, чтобы сразу уходить. А на кухне было тепло и очень вкусно пахло. Уставшие худые женщины приветливо поделились и тёплой водой – умыться, и ароматным чаем – согреться, и щедрым куском хлеба с сыром – подкрепиться.

Размякшую в тепле Катю нашел один из одетых в яркое аляповатое платье и с плохо скрываемой снисходительностью объяснил, в какой комнате ей выделили место, а так же, что девушку приглашают на завтрашний торжественный обед в честь дня рождения хозяина дома. И девушка, поблагодарив за гостеприимство, зевая, побрела по узкому темному коридору в указанном направлении. Ей навстречу шел один из позвякивающих то ли воинов, то ли охранников.

– Пшла прочь! С дороги, гниль! – рыкнул громила, наотмашь опрокидывая девушку. – Распустились, ик, на дороге мешаются!

– Мамочка, – тихо пискнула Катя, пытаясь отползти к стенке и с ужасом глядя на едва угадывающуюся в темноте пьяную гору. – Не бейте, не бейте...

– Что здесь происходит! – ледяной оклик заставил драчуна замереть, а вслед за голосом в ореоле свечного света появилась и давешняя богато одетая женщина, правда уже не в мехах. – Что здесь происходит, я спрашиваю! Почему моя гостья всхлипывает на полу!

– Госпожа, я... я не знал... я не хотел... Госпожа, – позвякивающий пластинками брони стремительно обретал разум, переводя взгляд с хозяйки на Катю и обратно. – Я сейчас, сейчас...

Охранник поспешно бухнулся на колени и стал неловко поднимать девушку обратно на ноги. Не получалось. Катя отшатывалась, глядя безумным взглядом, продолжая бормотать «Мамочка».

– Иди Вон! – скомандовала хозяйка и бугай проворно скрылся. – Прости нас за это недоразумение, хорошо. Это было просто недоразумение, тебя никто не хотел обидеть. Это случайность, просто случайность. Не держи зла... – она ласково ворковала, ухитряясь не упускать с лица приклеенной улыбки, пока помогала подняться девушке.

Катя потёрла ушибленное плечо, возвращаясь сюда из тени страха, молча кивнула женщине и, прихрамывая из-за неудачного падения, придерживаясь за стену, побрела к комнате. Выделенный ей угол оказался крошечной каморкой. Девушка на ощупь нашла возле двери полочку, на ней подсвечник с огарком. Не с первой попытки, но свечку удалось поджечь, и робкий огонёк высветил голые стены, жесткую пустую лежанку и больше ничего. Но больше ничего и не нужно было. Привычно отряхнув грязь с платья, Катя подложила сумку под голову, свернулась калачиком, натянула вместо одеяла шаль и мгновенно уснула.

Утром первое, что девушка почувствовала – это боль в налившемся синяком плече, и только потом всё остальное. В каморке, душной, но такой тёплой, было темно, а из коридора слышны были шаги и разговоры. Вот и Катя поспешила выйти: на ощупь пробралась к двери и, прихрамывая, отправилась приводить себя в порядок.

Во всём доме царствовала кипучая суета. Люди в серой одежде куда-то спешили, что-то тащили, но даже споря не повышали свои голоса. Богато одетых видно не было, хоть вечером ей и встретилось таких обитателей не меньше десятка. А вот бойцы при оружии остались как и были, они кучками стояли возле въезда во двор, гоготали, тыкая пальцами в слуг, вольно прохаживались, то возвращаясь в дом, то вновь выползая на воздух. И всё встречные посматривали на девушку в белом платье с самыми противоречивыми чувствами: с недоверием, со злостью, со страхом, непонимающие, с надеждой, с подозрением, с ненавистью... Такого внимания к себе Катя ещё не чувствовала и очень надеялась, что больше не почувствует.

Оставшееся до торжественного обеда время она старалась никому не мешать и просто осторожно посматривала по сторонам. С ней не пытались заговорить, ни чтобы рассказать что-то, ни попросить совета или рассудить сторонним взглядом давний спор. Госпожа и господин, так к ним обращались обитатели дома, несколько раз появлялись, чтобы лично проследить за приготовлениями. Порой их сопровождала стайка ярко одетых ближников, которых про себя Катя окрестила «попугайчиками». И с каждой минутой потихоньку у девушки росла уверенность, что не могут быть у искренних, приветливых людей такие застывшие улыбки. Но, кроме встречи с пьяным дураком, других неприятностей не было – ей дали комнату и ужин, утром завтрак... и перед самым обедом, когда начали подъезжать гости, отвели в подготовленную к празднику комнату, занимающую больше половины дома, и усадили за стол для особых гостей.

Со своего места девушка могла видеть весь зал. Каждому человеку, появившемуся из дверей, помимо прочего указывали на Катю и с нескрываемой гордостью поясняли «Это известная юродивая Катя Чистые Руки, так самая, ведомая богами. Видите, она пришла и к нам». Было неприятно, словно говорили не о ней, а о породистом зверьке на ярмарке, расписывая, сколько наград он получил на выставках и в скольких вязках участвовал. Единственное, что вынуждало сохранять приличествующий моменту вид – это уважение к хозяевам дома и нежелание портить им праздник.

Гости прибывали, постепенно заполняя зал, а вместе с гостями в комнате становилось всё больше вооруженных людей, почетным караулом выстраивающихся вдоль стен. Воздуха не хватало. Низкий потолок, коптящие светильники и факелы, парящие густыми запахами редко расставленные блюда создавали непередаваемую удушающую смесь, от которой кружилась голова и с которой не справлялись крошечные отдушины под потолком. Но хозяевам и их гостям такая атмосфер была привычна и не мешала есть, пить, веселиться и громко поздравлять и славить именинника.

А вот Кате кусок не лез в горло, хоть ей заботливо подложили на тарелку немалый шмат дичи и запеченных овощей. Девушка вяло ковыряла ложкой в тарелке, ёжась под взглядами полными любопытства и стараясь не встречаться ни с кем глазами. Во всех речах ей слышались зависть, обман и страх, а в ответах виновника торжества – самодовольное презрение. А ещё настораживали взгляды хозяев дома, их гостей, охраны, слуг... и вслед за взглядами шли шепотки «Катя Чистые Руки, та самая». Это пугало.

Размеренное сытое словоблудие вдруг оказалось неожиданно прервано – в дверь ввалилось с полдюжины оборванцев. Люди в бедной, изношенной почти до лохмотьев одежде, но с чисто умытыми лицами, затравленно огляделись и, радостно улыбаясь, пошли в сторону Кати.

– О, ты ведь Катя! Как хорошо, что ты пришла! – заговорил идущий впереди. – Мы тебя так ждали! Нам столько всего есть сказать богам...

Договорить в затихшем зале он не успел – опомнившаяся охрана, подгоняемая сердитым взглядом хозяев, поспешила наперерез. Амбалы привычно и равнодушно под молчание зала сбили нищих с ног и замахали кто кулаками, кто кривыми мечами в завязанных ножнах.

Катя закричала, долго и пронзительно. Перед её мысленным взглядом яркими мгновениями пронеслись вчерашний удар и вся жестокость первых дней в этом мире, и ещё многое и многое. И из страха неожиданно пришла мысль: «Если они считают, что я воля богов, то пусть слушаются моей воли». И, вдохнув побольше воздуха, она постаралась как могла властно и громко приказать:

– Остановитесь! Не смейте трогать этих людей! – девушка поняла, что её трясёт, но не от холода и не от страха. Впервые в жизни к ней пришли гнев и ярость. – Не смейте трогать этих людей. Прочь!

Катя, даже не заметившая, когда успела встать, решительными шагами обошла стол и приближалась к лежащим на полу. Со всех сторон доносились досадливые высказывания, но местная госпожа с мужем сохраняли презрительное молчание.

– Да кому нужны эти оборванцы.

– Испортили, нахалы, праздник.

– Как жаль, я рассчитывала поговорить с юродивой.

А Катя, хмурясь, поудобней поправила свою сумку и по очереди помогла подняться побитым беднякам.

– Идемте, идемте отсюда, нечего нам тут оставаться, – поторапливала она мужчин, выходя с ними из зала.

По пустому коридору они выбрались из дома, миновали безлюдный двор и приоткрытые ворота, возле которых сидел пьяненький охранник, и по заснеженной дороге в густеющих сумерках побрели в сторону еле виднеющегося села. Было холодно, зима вступила в свои права очень быстро, покрыв белым землю и деревья и пощипывая за лицо и руки. Мужчины уверенно шли по оставленным чуть раньше следам, перешептываясь и пытаясь почтительно кланяться, сталкиваясь с девушкой взглядами.

Мрачная деревня их встретила высыпавшими на улицу жителями. Женщины и мужчины недоверчиво присмотрелись к соседям и радостно бросились обнимать их.

– Вернулись, – ахнула одна из женщин. – Вы так быстро пришли. Поговорить-то успели?

– Нет, лучше, – сияя улыбкой ответил один из вернувшихся. – Она пришла с нами. Вот же она!

Девушка в белом, закутанная в свою белую шаль, потерялась в вечерних сумерках на фоне свежего снега, поэтому её заметили только сейчас. А заметив, радостно потащили в одну из изб.

Внутри было не намного теплее, чем на улице, остывшую низенькую печку едва было видно в свете светильника-плошки, тусклого и сильно коптящего, как и сплошь покрытый сажей потолок, и чёрные почти до самого пола пустые стены. В домике царило запустение: блеснувшее крепление для полки, но самой полки уже не было, видимо ушла на дрова, глиняные горшки и миски, пристроившиеся на печке, даже на беглый взгляд было не спутать с их собратьями в других деревнях, где ценили красивую посуду, а не столь небрежную. Единственная лавка шаталась и кололась занозами.

– Как люди? Их побили. Насколько серьёзные травмы? – как только утихла буря приветствий, поинтересовалась Катя.

– Да чой-т нам сделается, – один из спутников устроился возле стены и с аханьем вытянул ноги. – Мы ж ученые, не впервой... – он ещё раз охнул и начал методично доставать из под одежды короткие дощечки, обмотанные тряпками.

– Точно ничего не повредили?

– Кажись нет, а что поушибли, так само заживёт. Мы чего рвались, мы рассказать хотели, про деревеньку нашу, да про соседские.

– Я готова выслушать рассказ, – девушка вздохнула и поплотней укуталась в шаль, отметив про себя, что в домик зашло всего ничего жителей, только рассевшиеся напротив семеро мужчин и женщин, и никто даже горячей воды не предложил. – Ночи нам хватит?

Ночи хватило. Когда-то это место было благодатным для простых крестьян. Эльфийский Дом, в чьём веденье и был клочок земли, не интересовались делами и урожаями, большей частью держали в кулаке города, торговцев да ремесленников. Вот деревеньки и жили не то чтобы богато, но зажиточно. Урожаи год на год не приходились, каждый третий портили то дожди, то засуха, но с двух других удавалось отложить достаточно, чтобы пережить голодный год. Да и в сундуках многое водилось. Только вот лет тридцать назад появился у них пришлый торговец с маленькой дочкой. В его жалостливую историю о подлой жене, сбежавшей вместе со всеми семейными сбережениями, поверили и ему сочувствовали.

Тихо, постоянно пересказывая историю ухода жены, этот ушлый купчик постепенно полностью перехватил всю торговлю с городом, отстроил поодаль огромный дом, а как дочку замуж выдал, так и в город с концами уехал. Только к тому моменту как-то незаметно получилось, что все окрестные жители продали всё чуть ли не до последнего топора, но всё равно должны остались. Так на долг теперь и работают: дрова, урожай, молоко и скотина, всё уходит в большой дом. Дочь торговца заставила всех обращаться к ней не иначе как «госпожа». Так и живут, не зная, что им делать дальше.

Рассказ, эмоциональный, постоянно прерывающийся короткими спорами, мог бы закончиться намного быстрее, но из совсем простывшего домика Катю выпустили только утром, подробно объяснив, как выйти на другой тракт. Одна из женщин даже вызвалась проводить немного и довела до хорошо различимой даже под снегом тропы.

– Знаете, вы не просили совета, да и не знаю я, как вам помочь. Но дам совет, – Катя обернулась в сторону нищего сёла. – Не запускайте дома, следите, чтобы от лавок и столов не сыпались занозы, горшки и миски не напоминали тяп-ляп поделку, а одежда пусть будет заношенная, но без дыр, в аккуратных заплатках. Может и поможет жить достойней.

И, больше не оглядываясь, девушка поспешила вперёд, надеясь быстрой ходьбой выгнать накопившийся холод, пробравшийся до самых костей. Ещё одним поводом поторопиться был гостевой дом, о котором обмолвились крестьяне, вот до него-то и надеялась дойти к вечеру Катя. Да и чаянья побыстрее попасть в тепло не были беспочвенными: этот тракт даже сейчас, ранним-ранним утром, был покрыт следами колёс и копыт.

Она шла, отстранённо посматривая на синеющие ногти и прекрасно понимая, что и губы у неё такого же экзотического цвета. Но движение разогнало кровь, дало слабые крохи тепла, наслаждаясь которыми, девушка внезапно поняла, что проблемы нищих деревенек почти её не трогают – душа оледенела так же, как и лужи на обочине, и чужие беды лишь царапают мерзлоту. Не задевая спрятавшееся за такой бронёй сердце.

Через несколько часов Катя сначала услышала, а потом и увидела кавалькаду на рослых конях, но только когда они подъехали ближе, поняла, что перед ней эльфы. А спустя ещё несколько минут в одном из притормозивших узнала Эль-Саморена.

***

Альси-Алирин пребывал в раздражении все дни пути. Нет, у него не было причин быть недовольным почётным караулом. Эль-Саморен исправно исполнял свой долг, но держал себя при этом столь отстранённо, что казалось, что его тут и вовсе нет. Они стояли на тонкой грани оскорбления, от пересечения которой их удерживало не старое знакомство, а скорбь об одной эльфийке, память о маге Яль-Марисен. Но эта же память закрывала рты от разговора, а сердца от примирения.

– Смена! – скомандовал старший эскорта.

Караульные, повинуясь приказу, перестроились. Ехавшие впереди всадники придержали скакунов, отставая, замыкающие вернулись к центру группы, а отдыхавшие выехали вперёд. И путь вновь продолжился в молчании и размышлениях под стук копыт.

Эль-Саморен, о котором было забыли больше года назад, неожиданно объявился надменным напоминанием о неудавшемся союзе. Альси-Алирин потратил десять лет на переговоры и подготовку к этому браку и три года пробыл в полном согласии с женой. Но всего лишь из-за того, что кто-то подпортил Великий Артефакт, он овдовел. И, возможно, обратно он вернётся уже с именем виновника, этот пункт есть в ультиматуме одного Короля другому Королю. Да, год назад после дней скорби он смог убедить двор, что гибель одного из сильнейших магов – это удар по государству, а нанёсшего этот удар нашли другие. И кого было отправлять послом с ультиматумом, как не безутешного вдовца?

И, чтобы успокоиться хоть немного, эльф всё порывался пустить коня вскачь, но сдерживался, жалея зверя, и злился ещё сильнее. Поэтому, когда на дороге вдруг возникла одинокая эльфийка в дорогом белом платье, он сначала обрадовался новому обществу и шансу помочь попавшей в затруднительное положение (а кем ещё может быть одинокая эльфийка посреди пустой дороги?), но стоило проехать ещё чуть-чуть, и стало возможным различить лицо. Перед ним на ветру стояла точная копия Яль-Марисен, может, только волосы чуть светлее и лицо обветренное, высушенное загаром, вместо привычного с нежной кожей и едва заметным румянцем.