Текст книги "Слом (СИ)"

Автор книги: Наталья Моричева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 8

Вода. Весёлые капли барабанят по листьям, впитываются мхом, стекают вниз, заливаются упрямыми ручейками внутрь и остаются зеркальными лужами на тусклом полу. Только в их глади не отражаются ни небо, ни огонь. Ничего и никого. Я не могу дотянуться, меня не слышат.

***

Катя сидела возле сердито шипящего костерка, осторожно пробующего влажные ветки. Она бережно завернула огниво и со вздохом облегчения прибрала его в сумку. Прошло уже столько времени, девушка наловчилась разжигать пламя без долгих мучений, а палочки, связанные шнуром, казалось, до сих пор ещё жгли ей руки. Они, как и кружка, всё же были не её. Хоть каждый раз, доставая взятые вещи, Катя убеждала себя, что тот человек, скорей всего, уже умер и ему ничего не нужно, а если и выжил, то вряд ли бы возражал против маленького подарка. Но несмотря ни на что каждый раз не могла отделаться от мысли – это чужое.

И вот сейчас она устроилась между огромными корнями многовекового дерева и отгородилась от ночи и холода своим костерком и кучей веток на его прокорм. Лето закончилось, и если днём ещё стояло хоть какое-то тепло, то ночами холод не давал поспать. Единственное спасение – это найти уголок потеснее, чтобы ветер не забирался под платье, и подкармливать костерок до рассвета.

Но сегодня даже зябкое дыхание грядущих холодов не так пугало, как износившаяся обувь. С тех самых пор, как Катя испытала прелесть стёртых в кровь ног, она со всем возможным вниманием следила, чтобы сапожки не промокали и чтобы портянки не сбивались, на каждом привале наматывала их заново. Но сейчас эльфийская обувка, не рассчитанная на долгие пешие походы, окончательно пришла в негодность: подошва треснула в двух местах на левом сапожке, а на правом протёрлась насквозь.

Костерок продолжал сердито шипеть и плеваться едким дымом, от которого слезились глаза. Но тепла, такого желанного тепла от него почти не было. Огонёк старательно поедал ветку за веткой, упрямо разгоняя темноту, пока не погас в предрассветных сумерках, оставив наконец-то задремавшую девушку без своей защиты.

Но долго поспать не получилось, ещё до появления солнышка, Катя проснулась окончательно замёрзшая. Наскоро приведя себя в порядок, она вернулась на дорогу и быстрыми шагами пошла вперёд – это был самый простой способ согреться.

Через несколько часов пути Катя набрела на гостевой дом, из ворот которого как раз выползала последняя телега купеческого обоза. Люди шумели, спорили, лошадки привычно тянули повозки...

– В какую сторону по дороге город будет, путние люди? – перекричала гомон Катя. Обозники удивлённо замолчали, обернувшись на оклик. – Так далеко ли до города? Вы чего на меня, как на привидение смотрите?

– Ущипни-ка меня. Это же Катя Чистые Руки, – громким шепотом спросил кто-то.

– Да, кажись она. Всё, как люди сказывали. Одна, да в белом эльфьячем платье. Точно она...

– Ну и чего уставились, как кот на колбасу? Да, я Катя.

Через десять минут девушка уже сидела на бортике телеги и терпеливо отвечала на нескончаемый поток вопросов, зная, что скоро расспросы сменятся историями, которые непременно должны услышать боги. Так уже было и в прошлый раз, и в позапрошлый... Сначала, приосанясь, громко будут хвастаться лучшими своими поступками несколько человек, их горячо поддержат одобрительными возгласами и похлопываниями по спине. Потом скромно, робея, будут подходить младшие приказчики, солдатики охраны и возницы со своими такими же робкими историями и мелкими жалобами на несправедливость. А вот когда обоз окончательно успокоится, самые громкие вернутся вновь, уже украдкой и, пряча глаза, будут виниться, следя, чтобы никто больше не услышал.

И в этот раз события шли привычным порядком, на привале только, чтобы проявить дополнительное уважение к юродивой, все вымыли руки перед едой.

Ещё засветло они добрались до города, где их уже встречала восторженная толпа – весть о Кате обогнала медленный обоз и разлетелось внутри высокой крепостной стены. Только радость была не такая, как раньше, как будто с привкусом песка на зубах.

– Катя, Катя Чистые Руки, – слышались восторженные возгласы, когда они проезжали ворота.

– Юродивая. Боги пришли и к нам, – шептались, пока она прощалась с купцами, горожане, но замолкали, встретившись с девушкой взглядом.

И как и в прошлые разы, едва она попрощалась с обозниками и осталась одна, толпа сомкнулась вокруг, а самые предприимчивые уже проталкивались, распихивая локтями всех, в надежде зазвать её к себе. Она не сопротивлялась, просто позволила увлечь себя в ближайший трактир, не переставая с вежливой улыбкой слушать и кивать. Горожане согласились, успокоились и оставили её отдохнуть далеко затемно.

– Хозяюшка, простите, не успела расслышать вашего имени, – робко дёрнула за рукав жену трактирщика Катя. – Что случилось в городе? Мне ведь не всё рассказали.

– Ой, девонька, – женщина всплеснула руками и, воровато оглянувшись на мужа, тоном заядлой сплетницы зашептала: – Мор у нас случился. Заболели-то и бедный люд, и богатеи, но на амулет и толкового лекаря только у богатеньких деньги были. Хорошо хоть город доплатил чуток, чтобы мор не расползся, но заболевшие-то, заболевшие-то так и остались. А коль колдунство ихнее не удержится? Да и людей жалко, их в один дом на окраине отволокли да там и оставили. А среди них такие мастера попали... швея, ей заказы даже эльфы отправляли, три кузнеца, кожевник, пекарь...

Катя слушала, а перед её глазами пролетали лица разбойников, которых мор выгнал на дорогу. Ратира, влезший в долги, Кархи, пошедший убивать и погибший от её руки...

– А вы утром можете отвести меня туда? – закусив губу, попросила девушка. А перебитая хозяйка лишь покачала головой, забыв закрыть рот.

***

Утром, выспавшаяся в тепле и вкусно позавтракавшая, Катя отправилась к дому больных. Решение уже не казалось девушке таким правильным, как накануне, но длинный язык трактирщицы успел растрепать их разговор всем соседкам и торговкам на ближайшем рынке. А раз отступать поздно, можно понадеяться на «колдунство», сдерживающее болезнь.

Люди приветливо кивали ей при встрече и оставались стоять на месте, молча провожая взглядом, выстраиваясь живым коридором прямо до двери длинного приземистого дома. Помешкав немного на крыльце, Катя вошла внутрь.

Здесь пахло прокисшим дачным туалетом, в тяжелом воздухе плыли ленивые пылинки. Из крошечной прихожей можно было пройти только в одном направлении – через приоткрытую дверь, за которой начиналась длинная комната в ширину всего дома. Когда-то здесь, наверное был зал собраний или бальный зал, и от прошлого великолепия ещё сохранился расписной потолок, покрытый неровным слоем многолетней копоти. Но на полу рядами лежали люди, накрывшиеся одеялами, шалями и шубами разом, а между ними, еле держась на ногах, ковылял подросток, разнося воду и поя желающих напиться.

На девушку почти не обратили внимания, лишь несколько лежащих недалеко посмотрели мутным взглядом, вряд ли поняв, кто их навестил. Катя очнулась от нахлынувшего ужаса и, сдерживая тошноту, пошла по рядам. Она опускалась рядом с больными, убирала волосы с их лиц, чувствовала, как их колотит озноб и как сжигает жар. Девушка прошла зал насквозь, заглянула в противоположные двери и не обнаружила там ничего, кроме коридора, в который выходили закрытые двери. В покрывшей пол пыли вглубь дома тянулась тропинка. Воздуха не хватало, начинала кружиться голова. Катя сама не поняла, как смогла выбраться обратно, просто обнаружила себя сидящей на ступеньке злополучного крыльца, жадно глотающей прохладный утренний воздух и бездумно смотрящей вверх.

– Катя, ты их спасёшь? О тебе столько чудес рассказывают... – тихий голос заставил вернуться на землю и посмотреть пустым взглядом в сторону окликнувшей. Говорила немолодая женщина, ссутулившаяся, с обильной сединой в волосах и сеткой морщин на лице. Она замерла, отчаянно надеясь и не смея поверить в чудо.

– Я не врач, – Катя проглотила ком в горле, быстро обернулась на окна залы. «А ведь у них тоже у каждого может быть и свой Ратира, и свой Кархи» пронеслось у неё в голове, пока она молчала. Поэтому после небольшой паузы она с тяжелым вдохом закончила ответ. – Я не врач, но постараюсь облегчить им оставшиеся дни.

– Что тебе для этого надо? – спросил мужчина из толпы.

– Несколько помощников, теплую воду, чистые тряпки, утварь, а там посмотрим, – Катя встала в полный рост и посмотрела по очереди в глаза собравшимся. Люди отводили взгляды, и девушка вернулась в дом.

В этот раз она придержала дыхание, боясь, что снова закружится голова. Девушка решительно вошла в зал и направилась к коридору. Мальчик, разносивший воду, покачнулся и начал падать, когда Катя проходила рядом, и ей пришлось напрячь все силы, чтобы поддерживая его, проводить до стены. Она оставила его там и осмотрела остальную часть дома.

Комнаты стояли пустые, но сквозь слой пыли просвечивала былая роскошь. В конце коридора обнаружилась кухня с заброшенными плитами, под чёрным потолком и лесенкой вниз, в подпол, откуда тянуло гнилью и сыростью. Тут же стояла бочка с тухлой водой, которой, похоже, и подчивал заболевших подросток. Отсюда же можно было выйти в крошечный дворик, окруженный забором и неухоженными вьюнами с пожелтевшими листьями. Дом стоял заброшенным много лет до того, как его превратили в лазарет.

А в зале, когда туда вернулась Катя, возле входа со стороны улицы, уже топтались, настороженно оглядываясь, люди – мужчины и женщины. Все не молодые, но ещё и не старые. Когда они увидели вернувшуюся Катю, то мгновенно приободрились, присобрались и половчее перехватили принесённые с собой свёртки.

– Хорошо, что вы пришли. У нас много работы, идите за мной, – вместо приветствия спокойно скомандовала она.

Под её руководством две женщины начали проветривать и мыть пустующие комнаты, другие дамы принялись оживлять кухню, а мужчины отмыли бочку и натаскали в неё свежей воды. Мужчины же сделали на скорую руку небольшой помосток посреди дворика и отгородили его грязными одеялами, снятыми с больных.

Как только с первыми приготовлениями было покончено, во внутренний двор вынесли подростка, поставили в закуток, раздели догола и, пока мужчины поддерживали его под руки, Катя, краснея и отводя глаза, скомканной тряпкой, тёплой водой и мылом смывала с чужого тела грязь и пот, как могла выполаскивала короткие слипшиеся волосы. И скоро парнишку понесли обратно в дом, в чистую, проветренную комнату.

– Жаль, нет водки, – задумчиво проговорила Катя, глядя на дверь, из которой скоро вынесут следующего больного.

– А что это такое? – поинтересовался вливающий ковш кипятка в таз с водой мужчина. Он, наверное, был самым молодым из пришедших помогать.

– Как бы объяснить... Что-то типа очень крепкого вина без вкуса, цвета и почти без запаха. Такое, которое язык жжет, – Катя машинально пересобирала выполосканную тряпку. – Не знаю, как объяснить, не пила сама. А лучше вообще спирт. То есть такое крепкое вино, чтоб горело.

– А, у травников можно поспрошать. Они на чем-то похожем травки настаивают.

– Сможете достать? – оживилась девушка.

– Да запросто, если юродивая просит, принесём, – обрадовался мужчина.

Разговор оборвался, во дворе появились женщины с ворохом одеял и мужчины с больным, кому эти тряпки и принадлежали. И передышка закончилась – вещи приводили в порядок, прохлопывали, часть откладывали кучу, чтоб перестирать, а хворого мыли.

Скоро Катя перестала отводить глаза и краснеть – люди стали не мужчинами и женщинами, а просто телами, которые нужно вымыть. Нудная, тяжелая работа не оставляла времени и сил на лишние мысли. Рук не хватало, хоть им и помогали всем миром, передавая через кухонное окно дрова, еду, глиняные кружки и миски, интересуясь, чем ещё могут подсобить богоугодному делу. Катя прикинула и попросила чистые простыни и свежие одеяла по счёту больных, свечи, лампы или фонари. И всё это ей принесли!

К вечерним сумеркам все больные, которых оказалось несколько десятков, – Катя сбилась на пятьдесят третьем, – были устроены в свежих комнатах, им оставили только по одному одеялу, положили по мокрой тряпке на лоб и рядом поставили кружки с чистой водой. Люди больше не производили такого же тяжелого впечатления, как утром, некоторые из них даже ненадолго приходили в себя и благодарно улыбались, когда их кормили жидким супом.

Зал, в котором до этого был лазарет, пока закрыли – сил вычищать оттуда грязь не было уже ни у кого, да и тела двух умерших оставили до утра. Здоровые люди заняли последнюю оставшуюся комнатку возле кухни, распределились по сменам и Катя мгновенно уснула, а дежурные обходили комнаты. Они поили каждого, меняли компрессы на свежие, помогали выйти по надобности. А ближе к утру в кухню ввалился радостный мужчина, тот самый, с которым днём обсуждали спирт, и, довольный, потрясал запечатанным кувшином с узким горлышком.

– Нашел! Нашел!

И вновь закипела работа. Зевая, люди обтирали разведенным спиртом страдающих от жара. И почти сразу страдальцы прекращали бредить и забывались спокойным сном.

Дни, последовавшие за первым, сливались в один однообразный кошмар: люди мыли, проветривали, обтирали, поили, стирали и полоскали, падали в сон на несколько часов и снова включались в работу.

А через неделю первый больной выздоровел. Он очень сильно ослаб, но жара больше не было, и потихоньку его переставали кормить супами и начали давать каши. За ним последовали и другие. Увы, но почти каждый день кого-то приходилось отправлять хоронить. И сил радоваться пошедшим на поправку уже не осталось, всё, на что хватало Катю и её добровольцев – это вымученные улыбки.

Когда у последнего из подопечных прошел жар, Катя объявила, что ей пора идти дальше и поспешила покинуть город, она и так задержалась здесь слишком долго. Но её всё же уговорили задержаться ещё на день, устроили в одном из лучших гостевых домов, а утром ей подарили новые сапоги и чудесную огромную пушистую белую шаль. После чего с почётом проводили до ворот, туда, где под серым небом уже пестрел мокрый лес.

Горожане искренне думали, что она не слышала их перешептывания за её спиной вечером и утром. "Сама сбегает, а сколько ей помогать вызвавшихся в том доме так и останутся?«, «А где чудо? Ну, перемёрли не за три дня, так дольше мучатся...» и много похожих. И теперь Катя спиной чувствовала их колючие взгляды и спешила поскорей скрыться из виду. Только новые сапоги были совсем не похожи на её прошлую обувку с мягкой подошвой, они скорей напоминали тяжелые досочки-копытца, неудобные, жесткие. Поэтому идти приходилось медленно, завернувшись в подаренную шаль и хоть так немного отгородиться от давления справедливого осуждения.

Катя сама чувствовала, что неправа. Она просто сбежала, не выдержав однообразия дней в «моровом лазарете». Она держалась, сколько могла, она действительно радовалась, когда поняла, что люди могут и поправиться, но сил одобряюще улыбаться, видя истощённые тела, уже не было, а лица умерших ей снились по ночам, по несколько дней, затем уступали место следующему кошмарному гостю. И теперь девушка спешила прочь, надеясь, что ветер и дорога вычистят из памяти эти страшные дни, когда всё что было в её силах – это помочь умыться несчастным и не оставлять их лежать в грязи.

А пока новые сапоги болтались в пятке, шаль грела спину, а сумка с едой в дорогу, чью лямку сжимали пальцы со стёртыми костяшками, приятно оттягивала плечо. И её до сих пор не раскрыли, не подняли на смех, но она до сих пор не нашла себе место.

***

Раненый долго не мог окрепнуть, все его силы ушли на борьбу со страшной раной. Но его и не торопили – кормили, поили и восторженно рассматривали, словно диковинку. Вещи, те самые, которые были при нём, когда его подобрали, лежали в ворохе рваной и грязной одежды в углу комнаты. Только вот первые недели он мог лишь коситься на них, не имея сил встать. Потом привык и лишь украдкой посматривал туда.

И вот настал долгожданный день – день, когда он сможет покинуть стены гостеприимного дома. Ему, как живому примеру воли богов, подарили от щедрот хозяйских годную для ранней осени одежду, ношеную, но добротную. И теперь бывший раненый добрался до старых своих вещей. С замиранием сердца он выгребал из карманов, простых и потайных, всё до последней мелочи и судорожно распихивал по карманам новой одежды. И только когда нащупал скромное колечко – простой с виду медный ободок – успокоился. Пропади остальное пропадом, кольцо не тронули.

Едва он попрощался с хозяевами и вышел на улицу, как растворился в толпе, будто и не проходил мимо. Мужчина петлял по улицам, всматриваясь в вывески, пока не признал то ли одну из них, то ли часть её украшений. Эта вывеска приглашала заглянуть в скромную лавку, безлюдную и почти заброшенную...

А после полудня мужчина уже выехал из города совсем в другой одежде и в крытой повозке, запряженной двумя резвыми лошадками. Отъехав достаточно далеко, чтобы их нельзя было рассмотреть с городских стен, остановились. Он отошел в лес шагов на тридцать, достал медное колечко, исписанный лист и тонкий шнурок. Перечитал письмо:

Заказ ваш исполнен в срок. К сожалению, из-за возникших трудностей не смог отправить это сообщение раньше.

Как и договаривались, в точке встречи с нанимателем разбойничью банду ждала засада. Свидетелей не осталось, о поручении они больше никому не расскажут. Остальные следы мы уничтожили ещё раньше.

Но кто-то их предупредил, они оказали сопротивление. Мои люди погибли там, я был тяжело ранен. Отныне считаю договор с моей стороны исполненным и рассчитываю, что Тень получит полную плату за работу и непредвиденные обстоятельства.

Текст его утроил, он свернул лист в тонкую трубочку, перевязал и закрепил в колечке. Прошептал три слова, и кольцо с письмом растворилось с ладони. Теперь пришло время заняться своими делами.

Глава 9

Я не могу дотянуться, не могу... но во оно! Приди, приди, приди... Услышь меня! Ты рядом, но я всё ещё не могу до тебя дотянуться. Услышь, услышь, услышь...

Камень такой старый, что не помнит своего прошлого. Камень такой жадный, что ему будет мало даже целого мира.

Но ты услышь, услышь... Иди ко мне!

***

Эль-Саморен стоял в карауле. Он уже почти привык, что стражников как будто и нет, но всё равно его то и дело прошибал холодный пот. Вот и сейчас в приёмной перед крылом магов сидел и беседовал с незнакомой эльфийкой Яль-Паларан. Неожиданно перед ним заискрился красным воздух, и маг привычным движением достал из облачка свёрнутую записку. Не прерывая разговора, Наставник развязал шнур, пробежался по строчкам глазами и отложил лист в сторону. Маг не спеша закончил разговор и решил проводить зардевшуюся собеседницу.

Но стоило за магом закрыться двери, как Эль-Саморен бесшумно поспешил к оставленному письму. Он слышал вздох изумления напарника, но не позволил себе отвлечься – дорого было каждое мгновение. Эльф сверху вниз посмотрел на свернувшийся лист, на оставшиеся видными пару строк и вернулся на пост. Едва он успел выровнять дыхание, как Яль-Паларан вернулся.

Остаток караула пролетел незаметно, только в голове раз за разом проносились узкие, острые буквы послания. «банду ждала засада. Свидетелей не осталось, о поручении они больше никому не расскажут.... Тень получит полную плату».

Подозрения оправдались, но совсем не так, как предполагалось.

***

Катя поплотней запахнулась в шаль, расправила её сбившийся край под ремешком и с тоской посмотрела на затянутое облаками небо – вчера оттуда уже начинал сыпать снег, но он таял, едва касаясь земли. Девушка старалась выдерживать направление на юг, ночевала, если была возможность, в гостевых домах, но зима неотвратимо догоняла её. И вот сейчас скользкая дорога вывела эльфийку к очередной развилке, на которой стоял указатель, чуть ли не первый, встреченный за несколько месяцев пути.

«Дикие Земли»

Девушка устроилась напротив указателя, вытянула уставшие ноги, сняла сапоги и ставшими привычными движениями начала перематывать портянку. Дикие Земли. В деревнях детям про них рассказывали сказки перед сном. В городах о Диких Землях между собой говорили купцы и их охрана. Все они рассказывали разное, Дикие Земли для горожан и селян были разные, но для всех они были местом не добрым. И караваны предпочитали обойти их кругом, хоть и вот она сквозная дорога.

А не сегодня, так завтра окончательно похолодает, и не спасут ни шаль, ни двойные портянки, ни хиленький костерок из наломанных веток. Да и маловероятно, что тут она встретит караван, а еды с собой немного.

– Надо бы к людям идти, – пробормотала Катя, наблюдая, как вода капает с таблички. – В город. В деревню. Скоро одной мне в лесу будет совсем опасно... Ну потерплю, доберусь до города, а потом у ворот караван подожду. – Лёгкий ветерок налетал то справа, то слева, заставляя зябнуть руки. И казалось, что с одной стороны воздух теплее. – Надо идти к людям. – Девушка задумчиво закусила губу и покосилась в сторону Диких Земель, медленно встала, оценила вес сумки. – Я делаю глупость. Но только на денёк, посмотрю и обратно...

Катя оглянулась на дорогу обратно и на дорогу к городу, а потом зашагала к Диким Землям. Через час лес по краям дороги стал ощутимо другим, душно-влажным, голым и тёплым. Желтая трава, почти без просветов зелени, пробивалась сквозь землю, через ковёр опавшей листвы и была чуть ли не единственным ярким пятном, не считая иногда виднеющихся шляпок грибов-переростков.

Сумерки спустились неожиданно, и Кате пришлось спешно искать место для привала и собирать хоть что-то для костра. Но старания получить огонёк так и не дали результата, искры от огнива разлетались весёлым снопом и гасли на сырых ветках, а со всех сторон подступал туман. Девушка поёжилась, поплотнее закутываясь в свою шаль, озябшими пальцами вернула огниво в сумку, достала завернутый в ткань хлеб и, не разворачивая полностью, не спеша приступила к позднему ужину.

Туман мелкими капельками осел на лице, волосах, вещах и растаял, оставив дрожать от холода незваную гостью. Легкий ветерок немного разогнал облака и стали видны звёзды. Ослепительно яркие ледяные точки то кокетливо прикрывались свежей тучкой, то вновь выглядывали посмотреть вниз. Но больше всего этой ночью пугали даже не отсутствие огня и не добравшийся до костей промозглый холод, а тишина.

Уснуть Катя так и не смогла и, лишь начало светать, отправилась искать ручей или родник. Далеко отходить от дороги было боязно, но всё же ей пришлось углубиться в лес шагов на сто, прежде чем она услышала едва различимое журчание воды. Ещё несколько минут поисков, и девушка вышла к ручейку, прорывшему землю до камней и теперь весело пенящемуся среди гальки. И возле воды она была не одна.

На другом берегу ручья стоял странного вида юноша. Огромные глаза на бледном лице в упор рассматривали гостью, синеватые губы вокруг приоткрытого рта постепенно складывались в едва заметную улыбку, медно-рыжая чёлка выбивалась из-под шапочки. Но при поясе висел внушительного размера нож, бело-желтым пятном сиявшим поверх тёмно-коричневой одежды.

– Ты кто? – спросил он, наконец.

– Сама не знаю, – устало ответила Катя, её трясло от холода.

***

Зима в городе выдалась ранняя, и грязный снег, словно тесто размешанный десятками ног, занял улицы, увязывался за сапогами и пробирался в дома. И всё это присыпала новая порция сухого снега, превращая даже короткую прогулку в испытание выносливости. Эль-Саморен шел без света, пробираясь в ночи по зыбкому месиву, по памяти находя дорогу.

Неприметный трактир имел весьма сомнительную репутацию, но всё равно в нём можно было встретить и человека из самых низов, и эльфа, завсегдатая не просто дворцов, а королевского двора. Местный хозяин не задавал лишних вопросов и охотно оказывал многие услуги, не нуждающиеся в огласке. Сейчас в полутёмном зале посетителей было ещё не очень много – заведение недавно открылось и «дорогие гости» ещё не подтянулись, у них до рассвета ещё было много времени.

Эльф привычно и уверенно прошел к стойке, отделяющей вход в погреба, и отправил по столешнице катиться золотую монету.

– Вы известили, что ждёте меня, – негромко, вместо приветствия бросил он трактирщику.

– Пить что будешь? – человек, прищурившись, всмотрелся в гостя. – Подождать придётся.

– Тогда налейте из того кувшина, – ткнул наугад в сторону уставленных бутылками, кувшинами и бочоночками полок на стене.

– С тебя ещё серебрушка старой чеканки, – потребовал хозяин, наливая бесцветную жидкость в кружку.

Эль-Саморен покачал головой, но монетки вновь покатились по столешнице. Эльф взял заказанный напиток, подозрительно принюхался и расплылся в улыбке – из кружки вкусно пахло травами, и он узнал настойку. Повеселевший стражник вновь осмотрелся в зале и, ухмыляясь, направился к одному из столиков, уже занятому соплеменником.

– На Вашем месте я бы уже ехал прочь из города и искал, где спрятаться, – устраиваясь напротив молоденького эльфа, перешел сразу к делу воин.

– Это ещё почему! – встрепенулся юноша, возмущённо скривив изящный носик. Здесь не были приняты приветствия и прощания.

– Ну если Вы не боитесь мести дома Ма. Их молодая невестка не скрывает своей неверности мужу.

Собеседник переменился в лице и побледнел до серости. Но разговор пришлось прервать, трактирщик принёс запечатанное письмо с тремя оттисками по сургучу. Эль-Саморен придирчиво осмотрел печати и сгибы и удовлетворённо кивнул хозяину заведения.

– Так что, одолжить денег, чтобы Вы отправились в путь немедленно? – продолжил благодушно усмехаться эльф и отпил из своей кружки. Настойка приятно прокатилась по языку и упала дальше.

– Да, да, если вы будете так великодушны, – мелко закивал собеседник, беря себя в руки. Как только кошелёк звякнул о стол, он схватил его и поспешил убраться подальше, пока благодетель не передумал. В правдивости предупреждения он не сомневался, с таким не шутили.

А Эль-Саморен пододвинул ближе короткую свечу и вскрыл письмо. Первые же строчки согнали всё благодушие. За весть от этого старого друга не жалко было отдать тот золотой, а за его новости и три кошелька было бы мало. Эльф поспешил спрятать свёрнутый лист в потайной карман, в один глоток опустошил свою кружку и вышел в ночь.

Эль-Саморен шагал по тёмным пустым улицам, не замечая ни холода, ни снега, в который проваливался по щиколотку. Альси-Тамилин, оказавшийся в опале почти пятьдесят лет назад, очень редко давал о себе знать, ему было не до светской переписки, пока он выбивался сквозь все хитросплетения интриг при дворах соседних Королевств. Теперь Дом и рад был бы вернуть изгнанника, да изгнанник не готов потерять в жесточайшей борьбе полученное положение. Но сейчас он написал это письмо такому же опальному кузену, а не главам Дома.

Не отвечайте на это письмо, дальний брат. Ответ всё равно не дойдёт до меня, я сам не ведаю, куда меня забросит миссия.

Этим летом я выступаю посредником в переговорах и уже объехал пять Королевств. По понятным Вам причинам не могу раскрывать подробности. Но везде я встречаю одинаковые слухи. Это беспокоит меня, поэтому спешу их пересказать. Остальное оставляю на Вас, вам же решать, что сообщить дому Са.

Письмо жгло сквозь рубаху, заставляло сердце биться чаще, тревожило. Артефакт, орки, маги, переговоры. Разбойники и покойники. Ответ не приходил, но подслушанные на службе разговоры странным образом повторяли пересказанное троюродным братом.

***

Катя проснулась, но продолжила лежать с закрытыми глазами. Правый бок ощущал сухой жар печки и было слышно приятное потрескивание полешек в огне. Расслабленная, умиротворённая девушка потянулась, перевернулась поудобней и поняла, что спать больше не хочется. Пришлось вставать.

В комнате крошечного домика не было ничего, кроме сложенной из глины и камней маленькой печки в углу, разложенной прямо на полу лежанки, низкого столика, на котором под полотенцем угадывался обед. Катя поспешила привести себя в порядок, хоть ей очень не хотелось выходить на улицу. А когда вернулась, то обнаружила уже знакомого ей аборигена.

– Отдохнула? – улыбнулся он, говорил он хоть и чисто, но с заметным акцентом, припоминая слова. – Садись к столу, я старался.

– Спасибо, Сафен, – на его искреннюю улыбку было трудно не ответить. – Я так проголодалась. Кстати, я утром забыла тебя расспросить про Дикие Земли. Расскажешь сейчас?

– Рассказать? – немного удивился абориген. – А разве ты не знала, куда пришла?

– Я слышала некоторые рассказы, знаю, что сюда не заезжают, – пожала плечами девушка, устраиваясь на полу и поднимая полотенце. – Говорят, тут люди пропадают, кто сходит с дороги, тот не возвращается.

– Они не правдивы. Мы никого не трогали. Они сами шли в Храм, – отводя глаза, ответил Сафен, сел напротив и грустно добавил: – Ты тоже пойдёшь к Храму?

– А что за Храм? – оживилась Катя, проглотив недопрожеванный кусок. – Расскажи, пожалуйста, мне, правда, интересно, я ведь почти ничего не знаю!

– Ты не по Зову идешь? – удивился абориген. – Расскажи о себе, у нас впереди ночь.

Катя размешала ложкой кушанье в тарелке, глядя в глаза гостеприимному хозяину. Она искала в них хотя бы тень подозрительности, умысла, но там были только восторг и интерес, искренние и почти детские. А от печки спину согревало тепло, прогоняя остатки уличной промозглой сырости, а где-то за границей Диких Земель начиналась зима.

– Конечно расскажу. У нас впереди целая ночь.

***

Утром Катя укрыла задремавшего Сафена и вышла на улицу, ей хотелось вдохнуть воздуха, холодного и отрезвляющего. Домик, наполовину врытый в землю и засыпанный по самую крышу, скорей походил на пологий холмик. Жильё в нём можно было угадать только по спуску к двери и отдушинам, похожим больше на чьи-то норы. От ручья, где они вчера встретились, домик казался просто небольшой возвышенностью. Ей хотелось закричать, но она боялась разрушить эту хрупкую тишину.

Дикие Земли оказались действительно странным местом. Людей и эльфов от них отпугивала не память о зверствах – лес был местом мирным. Но мирным он был лишь потому, что его защитили. И Завеса, неизвестно кем и когда установленная, отваживала отсюда прочь чужаков, поэтому редкие гонцы и караваны, если их гнала необходимость, торопили коней по дороге, не сворачивая и отдыхая лишь в проверенных местах. И только немногие из путников слышали Зов, шли на него, сворачивая с дороги. Аборигены не мешали им, ведомые сами шли к Храму, местные только провожали и ждали. В Храме же люди, всегда только люди, могли пробыть и несколько часов, и несколько месяцев, а потом уходили из Диких Земель и больше не возвращались. Последний ушел из Храма около шестидесяти лет назад. Тогда же, когда по Королевствам ходил последний юродивый.