Текст книги "Слом (СИ)"

Автор книги: Наталья Моричева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 12

Грубая кладка идеально подобранных камней, выглаженная заботливыми руками, выкрошенная безжалостными тысячелетиями, опалённая огнём и льдом, выстоявшая против ударов. Я покинут. Я забыт.

***

Стражники полностью заняли одну из таверн и шумно провожали командира. Эль-Саморен, наконец-то, получил разрешение вернуться в армию, его даже восстановили в звании. Только вот самого эльфа долгожданный приказ обрадовал не так сильно, как он предполагал. И что же заставляло хмуриться, уставившись в кружку и изредка отвечая на поздравления? Ничего необычного – политика и сплетни, просто политика и сплетни, до которых ему никогда не было дела.

– Господин, тебя в боковой комнате ждет богатый гость, – наклонилась рядом служанка-разносчица. – Очень просил, хочет поговорить. Даже монетку обещал, чтобы привела.

– Большую монетку, тяжелую? – невольно улыбнулся стражник.

– Да, серебряную.

Девушка провела эльфа в боковую комнатку, получила обещанную награду и счастливая убежала дальше хлопотать по залу. А два эльфа остались наедине.

– Ну, здравствуйте, посол Альси-Алирин, – сел за стол пришедший. – Я думал, что мы уже всё сказали друг другу.

– Увы, но мне ещё есть чем поделиться, пока я не отбыл в ссылку. Увы, мне не разрешили даже солдатом уйти в армию, и я не скоро вернусь ко двору, – высокопоставленный изгнанник привычно играл словами, не спеша переходить к делу. – Увы, но моя горячность сыграла против меня, и вы уже слышали, что теперь я что-то вроде предателя-безумца, продавшегося врагам. Единственное, что меня оправдывает в глазах света, это недавняя потеря молодой жены. Вот о Яль-Марисен я и пришел рассказать.

Альси-Алирин аккуратно выложил на тол содержимое сумки, стоявшей до этого рядом с его стулом. Шкатулка для писем, тонкий короткий меч в нарядных ножнах и маленькая связка ключей.

– Мой брак в большей мере был союзом двух домов. Не думаю, что такая едкая сволочь, какой была Яль-Марисен, покорила бы сердца, но она точно могла покорить умы. Вот что бы кто не говорил, но ни магических силы и искусства, ни ума, ни прозорливости у неё было не отнять. Вскоре после нашей свадьбы она намекнула, что у магов не всё ладно и это одна из причин, по которым откладывалась церемония смены дома. Я не возвращался к этой теме, не знаю, сколько там было лжи. Последние полгода жизни жена усиленно что-то готовила и почти не выходила из крыла магов. И её опасения явно были не напрасны. Из её вещей пропала вся переписка и самые сильные амулеты-артефакты. Часть амулетов оказалась у Кати, а вот писем я так и не нашел. Зато содержимое вот этой шкатулки весьма любопытно. Она открывается бронзовым ключом. – Эльф встал, прошел к двери и уже взявшись за ручку не оборачиваясь добавил. – Я могу предполагать, что происходит, но мало кто знает это на самом деле. Вещи супруги я оставляю Вам, что-то подсказывает, Вы сможете лучше ими распорядиться.

Альси-Алирин ушел не попрощавшись, а Эль-Саморен поспешил открыть шкатулку. В ней вместо стопки конвертов лежал пухлый томик, переплетённый в синюю и серую кожи – личный дневник эльфийки.

***

Первая запись в дневнике

«Это безобразие! Только я нашла Альси с магическим даром, достойным Полога, как из библиотеки исчезли все книги с описаниями Полога и самых простых заклятий, плетений. Нет, я, конечно, их знаю, но знаю сама, а тут нужно будет учить другого.

Из-за этих книг... Я уже столько времени жду, когда их вернут в библиотеку. Из-за этого приходится откладывать Церемонию смены Дома. Но ничего, потерплю. Зато когда я заполучу этого ребёнка в обучение, я смогу стать наставником будущего правителя. Всего-то нужен новый Раскол. И Дом Ла идеален, чтобы подобраться к самому трону, а там уже дело за малым.

Но как же надоело ждать...»

Последняя запись в дневнике

«Наставник накануне вернулся из неожиданной поездки к Великому Артефакту. Странно это, но ещё более странна привезённая им весть – Артефакт опустошен. Не знаю, какое таинственное предчувствие погнало его в такую даль, если и месяца не прошло, как маги всех королевств проверяли все Великие Артефакты. И они были в полном порядке! Вихрь силы впитывался в камень, я сама это чувствовала, я же была представителем нашего королевства!

Что могло произойти за эти недели? У кого достало сил полностью осушить артефакт, до последней капли, так, что сила перестала вливаться в него? И самое страшное, что мы не знаем, когда это произошло. Возможно, Артефакт уже не спасти. Теперь каждый час на вес золота. Единственное даёт надежду – он столь сильный и древний, что края его структур могут восстановиться, если центр не начался рассыпаться.

Но что бы ни было неладно, я не заметила подготовки покушения на Артефакт и теперь мне идти к Источнику. Но уверена, что мне по плечу зачерпнуть достаточно изначальной силы, чтобы оживить Великий Артефакт. Но что-то неладно.

У меня есть подозрения. Увы, сейчас нет времени их обдумать и проверить. Придётся подождать до возвращения от Источника.»

Эль-Саморен с отвращением пролистал оставшиеся чистыми листы и закрыл пухлый томик в кожаном переплёте. За эту ночь от желтоватых страниц эльф узнал о любимой чуть ли не больше, чем за все годы знакомства. Хотя он был честен с собой: большую часть из не самых лучших черт Яль-Марисен он просто не хотел замечать. И это было горько.

А за окном уже начинало светать, а значит, пора выходить из комнаты, требовать завтрак, седлать коня и ехать дальше. Но так хотелось вместо долгожданной службы забыться.

Только уже несколько минут спустя дневник погибшей эльфийки покоился в глубине дорожной сумки, а командир громко стучал сапогами со стальными подковками по ступеням вниз.

***

Катя попрощалась с очередным караваном и, радуясь весенней оттепели, свернула с дороги на тропу. Она не хотела сейчас появляться в городе и поэтому отправилась в ближайшую деревню. Но стоило показаться домам за последним поворотом, как девушка осела на не растаявший ещё снег и нервно засмеялась. Деревня показалась до странности знакомой. Да, Катя за полтора года успела увидеть столько сёл, деревень и хуторов, что они стали казаться похожими друг на друга, но всё же самую первую деревню забыть было невозможно. Отсмеявшись, юродивая отряхнулась и прошла оставшуюся часть тропинки, пересекла селение насквозь и постучалась в ворота последнего дома:

– Тётя Рисса! Здравствуйте! – закричала она. – Можно напроситься к вам в гости на денёк?!

Звонкий голос среди привычно шума разбудил ещё по-зимнему сонную деревню, одни за другими начали распахиваться ворота других домов и из них начали выходить жители.

– Это же юродивая! Она вернулась! – слышалось с их стороны.

– Где она! Где эта обманщица! – заскрипел голос старосты. – Вот я ей! Да я её сейчас!

Старичок за эти месяцы сильно постарел, теперь ему приходилось опираться при ходьбе на корявую клюку и подслеповато щуриться. За ним по пятам следовали оба его сына, готовые подхватить одряхлевшего, но пытающегося бодриться отца. И эта забота, ненавязчивая и неотступная, ярче всего показала, что в деревне всё хорошо.

Не прошло и часа, как Катя уже сидела за столом в знакомой избе, в том же чужом платье, что и полтора года назад. И напротив сидела Рисса, почти не изменившаяся и такая же словоохотливая. Она, как и тогда, выставила всех желающих общения за дверь, чтобы гостья могла спокойно привести себя в порядок и отдохнуть с дороги. Хозяйка придвинула к девушке большую тарелку с горячей густой похлёбкой и ломоть подогретого хлеба. Здесь, в этой просторной тёплой комнате, Катя вновь почувствовала себя дома.

– Вот так и живём. По зимней дороге столько ушло в солдаты, что теперь в полях работать некому. Да не в первый раз, справимся.

– А староста хоть дочь свою замуж сосватал? – невпопад ухмыльнулась Катя. – В прошлый раз он этой свадьбой «мальчика» очень достал.

– Так из-за него вся молодь наша в армию и ринулась, от соседей постольку не поуходило на призыв. А у нас все, кто без жены, все ушли, лишь бы на старостиной девке не жениться. Теперь на батраков разоримся. А староста бывший после этого уже не староста, уступил он своё место.

– А Ратировские разбойники домой вернулись? – Катя, обжигаясь, ела вкусную похлёбку, наслаждаясь каждой ложкой. – Я их часто вспоминала.

– Хорошо у них всё, девочек домой вернули, а оставшиеся деньги мужики раздали на добрые дела. Ратира тебя тоже поминал. Кто из мужиков хотел продолжить грабить или деньге излишек оставить, так он им про тебя напомнит, мол, юродивая не напрасно им повстречалась, видать боги присмотрели. Вот и обошлось всё благополучно.

– Рада за них. Может, опять дорога до них доведёт.

– А ты стала спокойней, повзрослела. – Рисса задумчиво посмотрела на свою гостью.

Свечка на столе сердито зашипела, выплюнула несколько искр и начала гаснуть, напоминая, что вечер хоть и долог, но ночь не бесконечна. Утро, да и весь следующий день прошли в хлопотах. Катя чем могла помогала Риссе по дому, заодно привела в порядок свою одежду, просушила, наконец-то, сапоги. Высохшие вещи остаток вечера она чинила и штопала одолженными иглой и нитками. И всё это время не иссякала очередь страждущих выговорить богам.

Одна за другой приходили матери и сёстры, девушки-невесты, племянницы... Они лили слёзы, причитая об ушедших мужчинах, ругали бывшего старосту и уходили довольные, словно хорошо сделанным делом. И вроде бы всё то же самое, что и раньше, и в других деревнях матери и жены о рекрутах волнуются, но в прошлые разы после разговоров Катя не чувствовала себя настолько опустошенной. Выпитой.

Нет, это было не то опустошение, которое она почувствовала после встречи с Артефактом, в нем не было ни лёгкости, ни радости, только засасывающая черная дыра и скребущиеся на сердце кошки. А мудрая Рисса, понимающе качающая головой, на третий день разбудила её пораньше и проводила в дорогу.

Оставшись в уже привычном одиночестве на пустом в столь ранний час тракте, девушка с наслаждением глубоко вдохнула чистый воздух, старательно отогнала мысли о дразнящих запахах свежей выпечки из сумки и огляделась вокруг. Она по-прежнему не знала, как выглядит карта нового мира, но раз за её спиной знакомая деревня, то теперь хоть примерно можно прикинуть, в какой стороне Дикие Земли, до которых ещё долгий путь.

***

Катя шла, присоединялась к караванам, заходила в деревеньки, избегая городов несколько недель, но в начале лета с истеричным смехом устроила привал напротив такого не частого явления на местных перекрёстках – напротив дорожного указателя. «Дикие Земли».

Погода стояла по-весеннему нежаркая и сейчас не чувствовалось, а скорей угадывалось то, что накануне прошлой зимы казалось тёплым ветром. Девушка блаженно вытянула ноги, перемотала портянки и позволила себе просто дышать и ни о чём не думать. Она просто впитывала это чувство – нахождения в шаге от завершения долгого пути, в двух шагах от того места, куда стремилась, щекотку лёгкого волнения... Но привал пора было заканчивать и идти дальше.

С лёгким сердцем она шагала по дороге, высматривая место своего прошлого ночлега, гадая, сможет ли узнать его среди зелёной листвы. Не узнала, просто, привычно прислушиваясь, уловила тихое журчание воды недалеко в лесу. Катя свернула с утоптанной ленты тракта, отыскала ручей и по его берегу пошла вверх по течению. Сердце то замирало, то в такт с мыслями принималось бешено рваться на свободу и трусливо предлагая вернуться на торную дорогу.

Но вот за очередным поворотом русла Катя увидела знакомую поляну, на которой, как и в прошлый раз, стоял Сафен. Он смотрел на появившуюся из-за неохватного ствола девушку широко распахнутыми глазами, полными удивления, надежды и радости.

– Привет, – улыбнулась она, не подходя ближе. – Ты ждал?

– Я не верил. Никто не возвращался, – покачал головой он и робко шагнул вперёд. Первый маленький шаг сменился быстрым и размашистым, и уже через несколько мгновений Сафен сжал Катю в объятьях. – Ты вернулась. Ты действительно вернулась. Как обещала, вернулась.

– Прости, – Катя ответила на объятья, уткнулась лбом в его плечо.

– За что? Ты же вернулась...

– Сафен, проводи меня, пожалуйста к Храму.

– Нет, нет, ты ведь в тот раз пришла без Зова! – он немного отстранился, чтобы посмотреть в её спокойное лицо.

– Я чувствовала то, что вы называете Зовом, просто для меня было ещё не время. Ты проводишь? – она снизу вверх заглянула в его погасшие глаза. – Пожалуйста?

Сафен закрыл глаза и долгую минуту стоял неподвижно, продолжая держать девушку за плечи. Потом кивнул и пошел в Сторожку за своей сумкой. Им предстояли полтора дня пути без дороги. Они преодолели их быстрее.

***

В закатных сумерках перед девушкой словно бы из земли выросла каменная громада с окруженным покрытыми мхом колоннами высоким крыльцом. Распахнутые настежь створки темного провала входа единственные не поддались цепкой хватке леса и подчеркивали давящее величие строения.

– Вот он – Храм, проклятие наших земель, – впервые за время пути заговорил Сафен. – Пока ты не вошла в него, ты можешь вернуться. Не ходи туда.

– Прости. – Катя как могла нежно провела кончиками пальцев по его щеке и, больше не оборачиваясь, поднялась по истёртым ступеням. Ей очень хотелось посмотреть назад, но она боялась увидеть боль и отчаяние в глазах Сафена, тогда её собственная решимость могла бы совсем исчезнуть.

Внутри Храма Катю встретила череда проходных комнат, стены которых терялись в темноте. И в каждой из них все меньше оставалось света, а воздух становился все прохладнее. Девушка пожалела, что не взяла ни факела, ни свечи, ни даже щепочки-лучинки, но пятый зал закончился глухой стеной. Те крохи света, что ещё оставались вокруг, не позволяли рассмотреть ничего, кроме смутного белого пятна собственной одежды и более тёмных провалов углублений. Больше об окружающем рассказывали не глаза, а пальцы, нащупавшие среди шершавого камня резной барельеф. Она провела по нему ладонью – и вокруг как будто посветлело. Стало возможно рассмотреть перед собой стенную нишу, как две капли воды похожую на ту, что Катя видела в доме Артефакта – небольшое углубление, посередине маленькая колонна, которую удобно обхватить рукой, и скудный орнамент, выбитый по краям.

От воспоминаний об Артефакте по спине пробежали жаркие мурашки, и Катя сжала ладонь вокруг каменного столбика. Мир вокруг обрушился, оставив черную пустоту.

***

Девушка не успела ни испугаться, ни удивиться, когда увидела себя со стороны. Такую себя, какой она была дома вечность назад.

В захламлённой комнате общежития за заваленным косметикой соседок столом сидела Катя. Девушка девятнадцати лет, полноватая, с заплывшими от слёз глазами и темно-русыми волосами, подстриженными под каре. Она придвинула к себе зеркало и попробовала улыбнуться своему отражению. Не получилось, а от перекошенной оскалом рожи, выглянувшей из зазеркалья, по щекам опять покатились слёзы.

– Так, надо собраться, – девушка схватилась за голову и с силой сжала виски.

Посидев неподвижно с минуту, она встала, прошла, утирая щеки, к спрятавшейся в углу за холодильником раковине, умылась. На обратном пути взгляд упал на весёлую красную дорожную косметичку, исполнявшую роль аптечки. Катя вытащила вскрытую упаковку успокоительного и без запивки выпила таблетку.

– Успокойся, – она вновь села перед зеркалом и смахнула с лица капли холодной воды. – У тебя в сумке лежит подписанное деканом разрешение неделю не появляться в шараге. Люда и Саша до утра не вернутся, они тусить свалили. А дома мама, у неё завтра юбилей, она обрадуется, если я приеду сегодня, не дожидаясь выходных. – Девушка всмотрелась в отражение, убрала прилипшую прядь с лица. – Просто улыбнись. Пусть дома думают, что всё хорошо. Просто нужно улыбаться.

Она продолжала попытки вымучить радость на лице, но вместо весёлой улыбки вновь и вновь шла смывать слёзы и пить очередную таблетку из кремовой пачки, на которой мелким шрифтом гордо значилось «седативное, перед применением рекомендуется проконсультироваться с врачом». Самоиздевательство прервал противный писк будильника, и Катя в очередной раз сполоснула зарёванное лицо, обулась, натянула потрёпаную куртку, закинула на плечо загодя собранную сумку и вышла прочь из комнаты и из общежития. Свежий апрельский ветер взбодрил ее, и затюканная студентка быстрым шагом шла в сторону вокзала.

Катя успела купить в кассе билет на электричку, до которой оставалось ещё долгих пятнадцать минут. Она всегда пользовалась кассой, отстаивая очередь среди пенсионеров, поглядывая на терминал, но не пользуясь им. В этот раз ей повезло – в кассы почти никого не было, очередь вырастала длинным своим хвостом уже за ней. Но в душных залах ожидания девушка не осталась, чтобы не распугивать своими зевками других пассажиров, а когда пришла пора заходить в электричку у неё уже глаза слипались и только неимоверное усилие воли не давало уснуть. Катя пробралась в центр вагона и встала, уцепившись за ручку сидения.

Проснулась она сидя возле окна и в полупустом вагоне. Девушка не помнила момент, когда отключилась и добросердечные пассажиры пристроили студентку на сидячее место. На улице уже стемнело, а электричка тормозила возле станции. Катя спросонья не расслышала объявление по хрипящей и фонящей громкой связи, испугалась, что не успеет выйти, вскочила, путаясь в ставших ватными ногах, выбралась в тамбур и скатилась на перрон. Постояла с закрытыми глазами, дожидаясь, пока иголки в коленках перестанут танцевать, и побрела, погрузившись в собственные мысли.

Девушка не смотрела по сторонам, разглядывая собственные ботинки, и так сосредоточилась на речи, с которой улыбнётся родителям и младшим сёстрам, что не сразу поняла, что сошла не на той станции. А когда сообразила, вокруг уже были незнакомые двухэтажные дома, и вдоль дороги хорошо если горел один фонарь из трёх. Футболка за несколько секунд промокла и прилипла к спине, а дрожащие пальцы покрепче вцепились в лямку сумки, чтобы со стороны был не так заметен страх. Теперь Катя шла, постоянно оглядываясь и лихорадочно пытаясь придумать выход, или хотя бы найти указатель на станцию.

В круге света от очередного мигающего фонаря одновременно с ней возникли две рослые мужские фигуры.

– Девушка, заблудилась? Проводить? – басом спросил один из них.

– Мамочка! – пискнула она, делая шаг назад и чуть в сторону. – Ай!

Катя неудачно налетела пяткой на выбоину в старом разбитом асфальте и полетела вниз, неловко взмахнув руками. Молодые парни в одинаковых спортивных костюмах уже полностью оказались в свете фонаря. Они переглянулись, один, тот, что обращался к ней, пожал плечами, а второй подошел к неподвижно лежащей на земле Кате.

– Девушка, девушка, ты чего? Давай руку, встать помогу, – он замешкался, присел рядом на корточки, потянулся поднять и резко отдернул руку. – Колян, скорую вызывай! Она того, голову бордюром...

Дальше видение ускорилось и распалось на отдельные короткие эпизоды, которые то проступали, то разбивались на пёстрые осколки и сменялись следующим.

Вот вокруг тела суетятся медики и полиция, а бледные словно полотно парни нюхают ватки с нашатырём и сбивчиво объясняют мужчине в штатском:

– Да мы с тренировки шли. Видим – девушка нервная какая-то. Вот посмеялись, заблудилась. А район сами знаете, – махнул рукой тот, что хотел поднять упавшую.

– Ну и решили проводить. Честно, только проводить, чтобы не обидели. Мы её пальцем не тронули! Скажи, Миха, – приятный бас портила плохо скрываемая паника.

Сцена разлетелась и вместо незнакомой улицы перед Катей оказались собственные похороны. Заплаканная мать опиралась на плечо ставшей старшей дочери, а шестнадцатилетняя сестра кивала, принимая соболезнования. К ним одними из последних, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, подошли Колян и Миха. Они, не поднимая глаз от пола, пытались извиниться, оправдаться, что не хотели, но получалось у них плохо – ни один из них не был выдающимся оратором.

Маша устала и как-то механически кивала им, а женщина вновь залилась слезами. Из толпы вынырнула младшая семилетняя Юленька и покрепче обняла маму.

Через час парни уже помогали вынести носилки – от горя у безутешной матери поднялось давление. Отец уехал вместе с ней под присмотр докторов, его сердце тоже было не из железа.

А Маша осталась завершать скорбный обед и провожать собравшуюся родню и друзей семьи. Она повзрослела за последние три дня. Но как только уехали родители на её лице читалось больше злости, чем скорби. А Колян и Миха неприкаянные стояли возле стены и сами не знали, почему до сих пор здесь.

Видение снова разбилось и сложилось, вот уже Миха негромко беседует с Машей в опустевшем зале. Колян был послан ловить такси, Юля дремала в углу, укрытая чей-то курткой. А Миха, беззвучно ругаясь под нос, наливал в стопку девушке минералку вместо водки.

– Ты свидетельство о смерти видел?! Нет ведь! – девушка громко и яростно всхлипнула. – Мама его прочитала утром и чуть сразу в больницу не отправилась. Это за сегодня уже третья «Скорая». Катька, блин, молчала... а тут «на теле обнаружены следы систематических побоев».

Маша не выдержала и с криком «Сволочи!» отправила на пол всё, что стояло рядом с ней на столе, и заплакала.

Картинки замелькали, словно время ускорилось. Вот Миха и Колян находят Катиных одногруппников и весьма жестко их избивают. А вот Миха вновь и вновь приезжает к Маше, летом, осенью, зимой... А вот они же несколько лет спустя женятся и мама всю свадьбу плачет, она сильно постарела. Но уже следующая картинка – бабушка с внучкой на руках, она поднимает наполненные слезами глаза на дочь и зятя и дрожащим голосом тихо спрашивает «Может, назовём её Катенькой?».

И всё растаяло, оставив вокруг лишь темноту и тишину, и горько-солёный комок на полпути к сердцу. А потом начала проступать и стена последнего зала Храма. Но вокруг всё равно была тьма кромешная и то ли в тишине, то ли прямо в голове раздались слова:

– Ты узнала то, что жаждала?

– Да, – тихо выдохнула Катя и сильнее стиснула каменную колонну. – Но зачем?..

– Они должны были встретиться. Ты там больше не нужна. Теперь твоя судьба в этом мире. Ты готова исполнить её и сделать принявший тебя мир лучше.

Перед глазами девушки вновь замелькали картинки, но уже полностью принадлежащие новому дому. Это длилась всего миг, но его оказалось достаточно.

– Да! – она стряхнула с себя наваждение и разжала ладонь. Но в прокатившихся друг за другом волнах жара и холода она будто бы расслышала последнее напутствие «Сделай это, Катя Чистые Руки».

***

Из Храма она выбралась на рассвете. Возле нижней ступени её ждал Сафен, на его грустном лице с потухшим взглядом легко было прочитать, как далеко от него ушла надежда. И его горе резало Катино сердце почти так же сильно, как и слёзы матери, как и растерянность на лице всегда смеющейся Юленьки и ставший строгим взгляд безалаберной Маши. Но теперь Зов Храма был не дразнящим ощущением на грани понимания, теперь он гнал в путь, подсказывая, куда идти, словно стрелка зачарованного компаса.

Это был один из самых тёмных рассветов за обе её жизни.