Текст книги "Мы все актеры"

Автор книги: Наталья Арбузова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Солнечный свет меркнет, будто напряженье село в сети у господа Бога.

Фарход и Сафина в брачных одеждах за столом, окруженные гостями. Наемный певец сидит на столе, круглоплечий и круглоголовый. Инструмент его рубаб – с длинным грифом. Музыкант далеко отставляет руку, как на иранских миниатюрах. Звучит его игра и две записи его голоса в унисон. Погромче русский текст, потише – таджикский, соответствие приблизительное.

*ПЕВЕЦ: Фарход прискакал на арабском коне за красавицею Сафиной!

Фарход и Сафина протягивают друг другу руки с одинаково сияющими алмазами.

*ПЕВЕЦ: Играй, рубаб, для невесты, пока не настала ночь. Отдай свой алмаз, Сафина – спою тебе шашмаком.

Осенний вечер, хмурая слякоть, московская улица. Рустам бредет с рынка. Покупает жестянку пива, пьет. Сталкивается носом к носу с Али. Тот одет в черную куртку с желтыми полосами на рукавах.

*РУСТАМ ( с трудом соображает): Думал, уже тебя не увижу…

*АЛИ: (выбрасывает вперед руку): Не приближайся… не говори со мною… не кличь беду на себя…

Поспешно проходит мимо. Ангел смерти летит вослед, держит нож, что Али тогда дали.

Чуть свет новобрачная, раньше всех поднявшись, согласно обычаю своими руками готовит плов на всю свадьбу. В поддержку и прославленье ей певец исполняет сложенный специально для этого случая песенный цикл четырнадцатого века ''Шашмаком''. Опять сидит с ногами на бесконечном столе. Нам виден его крепкий загривок.

*ПЕВЕЦ:

Готовь нам плов, новобрачная,

Губы твои как цветок.

Вчера это был бутон,

Сегодня бутон раскрылся,

Для твоего супруга,

Для него одного.

Четырнадцать лет учил

Я для тебя эти песни.

Шесть циклов выучил я –

Учись послушанью и ты.

Сделай, Сафина, плов

В знак своего служенья

Двум сотням гостей, уснувших

В новом доме твоем.

Опустив ресницы, Сафина режет на другом конце стола гору желтой моркови. Устав, раскрывает ладони, но там уж нет алмаза – он отдан.

Мчатся тучи, вьются тучи. Холодный ветер треплет синие тенты в Черкизове. Али в своей зловещей куртке идет по рынку, собирая дань. Подходит к Тохиру.

*ТОХИР: Я, земляк, тебя знаю… мальчишкой ты дрался с моим старшим… как твое имя, парень? напомни, я забыл… (Али показывает нож) … дьявол, у тебя теперь нет имени… неважно, как тебя называли в детстве… сейчас твое имя – рэкетир… а лучше – змеиная куртка. (Ангел смерти возникает за плечами Али. Тохир поспешно отдает ему деньги).

Снежное шоу. Снег еще ранний, снежинка к снежинке. Рустам идет с молодежным рюкзачком, передергивает озябшими плечами. Глядит на новое зданье музыкального детского театра, на плохо различимую во тьме легкую скульптурную фигурку. На большие черные яблони, на чугунные решетки университетской территории. На луну, пробирающуюся сквозь волнистые туманы. Опускает глаза перед редкими интеллигентными прохожими. Звучит та же мелодия Свиридова, которой он тогда подпевал. Звучит спокойно и сильно.

Каморка как коробка в университетском общежитье на Воробьевке. Полным-полна коробушка, и всё подваливают.

ЮНОША В КИПЕ: На голову, блин, не садитесь.

ПАРЕНЬ С ВОЛОСАМИ, КРАШЕННЫМИ В ОРАНЖЕВЫЙ ЦВЕТ: В телефонную будку влезает до сорока человек… согласно книге рекордов Гиннеса…

ДЕВУШКА С ПРЯМЫМ ПРОБОРОМ: Это в чью? в нашу или в ихнюю? я что-то не догнала.

БЕЛОКУРАЯ ДЕВУШКА С ДРЕДАМИ: Ладно, в тесноте – не в обиде.

РУСТАМ (подвыпивши, размахивает руками): Будущее за Россией… не за кем-либо еще, а именно за ней… гениальней нет народа… это моя страна… я ей принадлежу… моё гражданство будет честным… (Его успокаивают, оглаживают, усаживают.)

Рустам моет посуду в задней комнате кафе рядом с черкизовским рынком. Пар стоит над оцинкованной ванной, в которой он ворочает жирные тарелки. В обеденном помещенье сидят одни мужчины, таджики и узбеки. Рустам выходит туда, собирает со столов грязную посуду.

*ТОХИР (Рустаму): Парень, сегодня пришел автобус. Тебе письмо от отца.

Отдает письмо Рустаму. Тот уходит к себе в посудомоечный чулан. Вертит конверт в руках. Вздыхает и, не распечатав, прячет в карман. Снова выходит за посудой.

*ТОХИР (опять к нему): Ты не ответил ни на одно письмо из дому, парень… не посылаешь денег… платное обученье – слишком большая роскошь. Твой отец написал мне (показывает вскрытый конверт). Приказывает, чтоб ты немедленно вернулся. Собирается женить тебя на младшей дочери Манзуры. То, что я задолжал тебе, отправлю твоему отцу. Он уж готовится к свадьбе… да, на сентябрь.

Цветет урюк на алой заре, дует ветер со снежных гор. Мунис, дочь Манзуры, по ветру шлет лепестки.

*МУНИС: Спеши домой, прекрасный Рустам. Когда твоя мать умирала, она сказала при всей родне – Рустам, возьми дочь Манзуры. Только отпраздновали с опозданьем твое обрезанье. Мне было семь, а Сафине восемь – обе уже красивы. Ты сказал твердо – да, мужской разговор. Сафина полгода как замужем – скоро ли наша свадьба? Не навлеки на меня позора – я исполняла всё, что велит мулла. Не надевала чуждой одежды. Не говорила с мужчинами, кроме отца и братьев. Фотографировалась однажды, и то на паспорт. Если меня опозоришь, я с горя умру. Не перейти тебе огненный ров после смерти с таким грехом на душе. Спеши, Рустамджон, на свадьбу, чтоб не застать похорон.

Ветер дохнул на деревце и унес лепестки. Голое, оно тянет к северу темные ветки. Вслед за ветром к северу тянет руки Мунис.

Рустам сидит в квартире на Преображенке, обложившись книгами. ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ в кресле, накрывшись пледом, щурит глаза на лампу.

РУСТАМ: Учитель, настанет ли время, когда я смогу любить и Россию, и свой народ? будут ли снова жить они вместе? что же мне делать? я никого, ничего не хочу предавать.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: То, что ты и делаешь… учиться, понять до конца обе традиции… единственное лекарство от ксенофобии… больше ничем горю не поможешь.

В обеденном зале Рустамова кафе сдвинуто несколько столов. Сидят шестеро мужчин в змеиных куртках.

*ЧЕЛОВЕК-ЗМЕЯ: Тут безопаснее… пока собираемся здесь, потом будет видно. (Показывает хозяину, стоящему за стойкой, на Рустама.) Это кто?

*ХОЗЯИН: Тохир привел… соседский сын, играл с его детьми… не то дрался.

*ЧЕЛОВЕК-ЗМЕЯ: Ладно. (К Рустаму): Парень, ты глух и нем. Понял?

Играет ножом. Ангел смерти садиться во главу стола, берет пустой стакан, опрокидывает с жадностью.

*ЧЕЛОВЕК-ЗМЕЯ: Ну, так чей родственник у нас чернорабочим в белорусском посольстве?

*ДРУГОЙ ЧЕЛОВЕК-ЗМЕЯ: Мой племянник.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ и Рустам в музее восточных культур у Никитских ворот. Зал пуст, они вдвоем любуются персидским ковром во всю стену.

РУСТАМ: Учитель, я давно хотел спросить – отчего в Коране не сказано про водку, пиво, опий, анашу? мои земляки отказываются лишь от виноградного вина.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (замявшись): Видишь ли, Рустам… мудрецы, писавшие вашу священную книгу, связали свои запреты с теми соблазнами, о которых были осведомлены. Остальные искушенья возникли позднее и в тексте Корана не отражены.

РУСТАМ: Я не привык думать о Коране как о книге, написанной рукою человека. Но теперь полагаю, что Вы правы, учитель.

И. А. (с улыбкой): Ты так и не выучил моего имени– отчества, Рустам. Я тоже учусь у тебя… мне с тобой интересно. Я стар, в экспедиции уже не езжу. Если Магомет не идет к горе, гора идет к Магомету. Восток припожаловал ко мне на Преображенку собственной персоной.

Возле панельного дома на Преображенке спит у раскрытых шатров усталый караван. Верблюды лежат, свесив на сторону отощавшие горбы. Бедуин забыл наезды, ворошит уголья костра, догорающего в песочнице. Один верблюд встал на ноги, плюется в окно первого этажа, из которого высунулся ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ в ночном колпаке.

Рустам останавливает тележку перед стендом Тохира. Там сегодня торгует молодая сероглазая женщина безо всякого следа надежды в лице.

РУСТАМ: Не Вы ли приемная дочь уважаемого Тохира? когда он привел меня однажды к себе ночевать, вся семья уже спала, и ушли мы рано.

ПРИЕМНАЯ ДОЧЬ: Ну, я… это я там храпела в соседней комнате.

РУСТАМ: Уважаемый Тохир заказал двадцать коробок босоножек ''Билитис''. Пополам – двадцать пять и двадцать пять с половиной.

ПРИЕМНАЯ ДОЧЬ: Ну?

РУСТАМ: Примите, пожалуйста. И распишитесь вот здесь.

ПРИЕМНАЯ ДОЧЬ: Перебьешься. Я всё и так помню. У меня не голова, а дворец советов.

РУСТАМ: Хорошо. Я помечу у себя, чтоб не ошибиться.

Пишет маркером на картонке: 20 БЛ.

ПРИЕМНАЯ ДОЧЬ: Ты, это, с русским языком поосторожней… я могу на свой счет принять… мне как раз двадцать.

РУСТАМ: Мне двадцать один. Я чем-то провинился перед русским языком? это не нарочно. Хотите, я прочту… разграблен пышный караван, и над телами христиан чертит круги ночная птица… кажется, опять неудачно.

ПРИЕМНАЯ ДОЧЬ: Ладно… какой с тебя спрос… еще не въехал. Пойдем, перекусим в тенечке. Меня, если хочешь знать, зовут Лена… а тебя Рустам.

Отходят два шага в тень стенда, садятся на ящик. Лена достает из другого ящика пакет с едой. И тут начинается что-то неописуемое. Люди негромко передают друг другу какое-то сообщенье. Сначала пытаются наскоро сложить товар в клетчатые мешки из синтетической рогожи. Слышны выстрелы, очень близко. Бросают всё. Беспорядочное бегство.

РУСТАМ: Разборка. Не выходи из-за стенда.

Валит еще два оставленных соседских, получается шалаш. Затаскивает туда Лену, залезает сам. Толпа бегущих редеет и иссякает. Проносятся четверо в змеиных куртках, стреляя в спины отставших. Всё стихает. Ангел смерти проходит один, усталый. Прихрамывает, крылья висят кое-как. Рустам с Леной вылезают из укрылища. Возле импровизированного шалаша лежит человек.

РУСТАМ: Жив. Надо скорей везти к выходу. Могут выстрелить откуда угодно, но делать нечего. Тебя тоже тут нельзя оставлять. Обуви у нас остатки, давай как-нибудь.

Кладут раненого на тележку, заставляют коробками с обувью, прикрывают рогожей.

Уже близко к выходу, людей ни души. Рустам везет тележку, Лена придерживает, чтоб всё это не развалилось.

РАНЕНЫЙ ПАРЕНЬ: Горячо… жжет.

ЛЕНА: Терпи, казак, атаман будешь. Ты что, случайно попал в заварушку?

ПАРЕНЬ: Кой черт случайно… было дело, да не выгорело… они, блин, знали, за кем гнались… а народ так, дуриком побежал… бараны, блин.

ЛЕНА: Передел территории. Чикаго, блин. Тридцатые годы.

РУСТАМ: Похоже, сейчас берут верх змеиные куртки.

ПАРЕНЬ: Как ты их, блин, припечатал… змеи и есть.

РУСТАМ: Не я, а мой бывший хозяин…ее вот отчим… ему патент.

ПАРЕНЬ: Мне всё равно… пусть твое будет. А вас, ребята-девчонки, я запомнил… сектор Г, стенд 264. Без этого нельзя… чай, примечай, отколь чайки летят. Меня звать Алехой. Всю Россию я объехал – с Алехой, даже в Турции бывал. Вот ты и есть турок… ладно, мне по фигу… будешь братан… чурка так чурка… где наша не пропадала, с кем не сидела… с пятнадцати лет, небось . Ты, значит, Рустам, а это Лена твоя… слышал, как вы переговаривались, пока воз везли… не боись, братан, пальцем ее не трону… расшибитесь в доску – мне не завидно. Последняя сука буду.

ЛЕНА: Закрой варежку, кровь хлыще. Вон ворота.

Снимает без стесненья колготки, перетягивает ими руку парня. Парень вскакивает, как Ванька-встанька, накидывает на плечо рогожку.

АЛЕХА: Адью, мерси (исчезает).

МЕНТ (к Рустаму и Лене, даже не взяв под козырек): Пройдемте в отделенье.

В отделенье милиции Лена беспокойно поглядывает в окно на тележку. Рустам еле косит туда глазами.

МЕНТ (Рустаму, разглядывая студбилет): Студент… зачем на рынке оказался?

РУСТАМ: Ботинки хотел купить

МЕНТ: Покажи деньги. (Рустам показывает, мент забирает. Лене, смотря в паспорт): Подмосковная прописка… товар Ваш? продавщица? (Лена кивает.) А этот тип откуда взялся?

ЛЕНА: Помог довезти… я хозяина пуще стрельбы боюсь… без товара не уйду.

МЕНТ: Ладно, пусть хозяин придет… с договором об аренде торговой точки. Вы двое ступайте… тележку с товаром оставьте.

Рустам медлит, Лена тянет его за рукав.

Мунис в европейском платье на дискотеке. Ноги подламываются на высоченных каблуках. Подходит парень по имени Алишер.

*АЛИШЕР: Мунис, тебе тут не место. Наши девушки здесь не бывают. Откуда это платье, туфли? так и домой не пустят. Пойдем со мной… ты как сестра мне… я спасу тебя… возьму замуж, если окажется, что ты еще никого не знала… скорей, не то выйдет сплетня… скорей, Мунис.

*МУНИС: Нет… я тебе не верю… себе не верю… никому не верю. Всё, что творится в Черкизове, известно у нас, и наоборот. Рустам любит женщину с ребенком, ее зовут Лена, они как одно существо. Ступай, Алишер. Я положу свой алмаз на наковальню, и пусть его разобьют.

Мокрая осенняя листва под стенами Преображенского монастыря. Лена затыкает поролоном окошко в кабинете ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ У нее новое лицо, будто актрису заменили в сериале.

ЛЕНА: Какие-то вы оба… не как все.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: От такой же слышу.

ЛЕНА: Я-то что… мать всю жизнь была непутевая… яблочко от яблони недалёко падает. Я в восемнадцать расписалась, в девятнадцать развелась.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Нет, нет… если хочешь знать мое стороннее мненье, в тебе есть что любить… очень даже есть.

ЛЕНА: Сейчас, может, и есть, а раньше не было. С кем поведешься, от того и переползет.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Я не шучу. Ты человек апостольского склада, способный всё оставить и следовать за тем, кто тебя позвал.

ЛЕНА: Ну куда я от ребенка… никуда.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (поет немного надтреснутым голосом, с отменной артистичностью): Но младенец в ко-олыбе-ели, слы-ы-ышишь? слышишь, пла-ачет, пла-ачет и-и зовет. Не смущай, не смущай мою ду-у-у-ушу.

ЛЕНА: Вот и я говорю… вы оба какие-то не такие.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: А я говорю – ты не таковская. Поговорили, называется.

Рустам и Лена, взявшись за руки, подходят к дому на Преображенке. Спешат, сворачивают уже к подъезду. Из темноты выныривает Алеха.

АЛЕХА: Голубки… я на рынок-то не хожу… он не наш сейчас… до поры. Что так бежите? времени на личную жизнь не хватает? угадал?

ЛЕНА: Да нет… хотим навестить одного старика.

Старик, не будь плох, уж высунулся в окошко и, незамеченный, слушает.

АЛЕХА: Знаю… видел дедушку… проследил за вами дважды от рынка.

ЛЕНА: Какого хрена? Тебе вроде бы добро сделали. Сказал тогда – адью, мерси… стало быть, адью… проваливай… на кой ты нам сдался.

АЛЕХА: Ага… адью… адъютант… прощайте, тетенька!

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (из окна): Ты, парень, шибко грамотный. Заходи, коли так нужно. Не стой столбом.

Сидят. Алеха в кресле-качалке, ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ с Леной на диване. Рустам на ковре у Лениных колен.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Ну так что?

АЛЕХА (качается): Где-то мне надо пересидеть. Возле материного дома топтун, дружков забрали, а бабы мои все пуганые. Их с двух сторон достают – менты и змеиные куртки.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Намек понял. Ладно, поживи, у нас неплохо, а я на тебя погляжу… каких только людей у нашего царя нет. Займешь ту комнату, большую… когда они тут (кивает на Лену и Рустама), тебе остается кухня. Там широкая лавка с шерстяным ковром… можешь и полежать.

АЛЕХА: Ладно, я пока добрый.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Скорее я.

АЛЕХА: Это мы потом рассудим, дедуля, кто добрей… лично я очень даже могу озвереть.

РУСТАМ (взрывается): Учитель, гоните его… я их тут уже разглядел, блатных… они не знают, что такое благодарность.

ЛЕНА: В шею… Иннокентий Александрыч, в шею гоните!

Алеха показывает нож. Рустам тоже.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (Рустаму): Уж и с ножом… тоже мне пацифист.

АЛЕХА (прячет нож, открывает ногой дверь): Попомните меня, голубки… адью, старый сводник… (распаляется) …кровью харкать будете!

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: М-да… непересекающиеся миры.

Рустам в темноте идет по улице. Снова снег, фонари, и ставшая родной свиридовская мелодия играет с Рустамом: то подойдет поближе, то отлетит куда-то вдаль. Улица время от времени превращается в проезжий тракт, фонари в верстовые столбы, а освещенные окна многоэтажных домов в дрожащие огни печальных деревень. Рустам не вдруг замечает, что рядом с ним идет Али.

*АЛИ: Рустам, с Мунис неладно. Пошла плохая слава, и не зря… пришлось уехать в Москву. Здесь дела еще хуже. Ну, в общем, она с нашими… (берет себя за рукав) …ну, понимаешь, принадлежит всякому, кто в такой куртке.

Как из-под земли вырастает Алеха.

АЛЕХА (Рустаму): Голубок… ты, оказывается, со змеями водишься… голубку вроде бы не пристало, а? я это запомнил… слышишь, голубок?

Сидят вдвоем – ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ И Рустам. Смотрят фотографии, привезенные ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ из экспедиций.

РУСТАМ: Учитель, я становлюсь всё более русским… угадываю, что сейчас должны сказать, сделать Вы. Лена…даже Алеха. Всё чаще удивляюсь поступкам Тохира, Али… Мунис. На мне всё больше вины перед своими. Пропасть разверзается… будто материки отъезжают друг от друга… мне страшно.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Это называется – обрусеть. Что поделаешь… выход в открытый мир для тебя реальней всего через Россию. Ты отчалил… прыгать за борт поздно.

РУСТАМ: Но вы… мы… Россия – кто мы? насколько принадлежим Европе и насколько Азии? откуда взялась любовь, начавшаяся еще в пути? отчалил я или, напротив, причалил?

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Мой умненький-разумненький Рустам! Ты всегда задаешь вопросы, очень похожие на ответы. Не перерезай своей пуповины. Азиатчина – составная часть нашей русскости. Ты – очень совершенный приемник… ловишь еще слабый сигнал… первым почувствовал притягательную силу воскресшей России…

Морской паром, пыхтя, под крики чаек отчаливает в тумане от берега, на котором остаются отец Рустама, Мунира, Манзура, Сафина, ждущая ребенка, Фарход, обнимающий ее за плечи, Мунис в европейской одежде с крашеными волосами, Алишер, важный располневший Тохир, водитель автобуса, Али и еще несколько змеиных курток, с различным оружьем, от ножа до автомата Калашникова. На борту Анна Сергевна в сером платье, Иннокентий Александрыч, замотанный шарфом, четверо студентов из общежитья, Лена с тяжелым сынишкой на руках, Алеха и гоняющийся за ним по всему парому знакомый зрителям мент. Рустам в одних шароварах возле поручней парома работает против двигателя – изо всех сил тянет канат, пытаясь сократить пропасть, где пенится под винтом вода. Его фигура всё растет в кадре и остается одна с канатом, обжигающим ладони, напряженными мускулами, запрокинутой головой и крупными каплями пота на лбу. Вдруг – плечи его отшатнулись, руки начали выбирать канат. Земля сдвинулась, пошла, как гора к Магомету. Выпуская дым из трубы, не ахти какой современный паром тащит, явно тащит в кадре землю, с которой Рустаму столь трудно расстаться.

В Рустамовом кафе сидит Мунис со змеиными куртками. Среди них Али.

*МУНИС (кокетничает): Парни, зачем вы одинаково одеваетесь? я вас перепутаю. (Уже серьезней): И ментам вас так проще выловить… и Алехиным дружкам подстрелить.

*ПАРЕНЬ, СИДЯЩИЙ РЯДОМ: Мы никого не боимся… пусть нас боятся.

Рустам, опустив глаза, собирает со столов посуду.

*МУНИС (неожиданно, Рустаму): Ты меня никогда не любил… ты любил Сафину, и то издали.

*ПАРЕНЬ, СИДЯЩИЙ РЯДОМ: Такая как ты должна побольше молчать.

Рустам увозит тележку.

В Салтыковке весна. Тохир вышвыривает в зеленеющий палисадник Ленины одежки вперемешку с детскими игрушками.

ТОХИР: Иди гуляй… дочь гулящей матери… сюда не приходи.

ЛЕНИНА МАТЬ (затаскивает вещички обратно): Сам ты отсюда пойдешь, таракан усатый!

Лена молча стоит в сенях. Испуганный сынок обнимает ее колени.

В темноте Рустам подходит к кафе. Ему преграждает путь Алеха.

АЛЕХА: Опять я тебя, голубок, выследил… идешь, ворон считаешь… привел меня еще вчера к ихнему логову. Ты у них шестерка… посуду моешь… даже убивать неинтересно. Кроме шуток: укажешь мне их главаря… хочу живьем взять. Коли что не так, Лена твоя – грёбаная покойница.

РУСТАМ: Я не разбираюсь в иерархии уголовного мира. И предательство – не мое ремесло.

АЛЕХА: Каких слов набрался… студент… на третий курс, блин, перешел… всё, блин, про тебя знаю. (Озлился.) Сутки срока… не на того покажешь – смотри. Лену само собой… и тебя живым дружкам в руки отдам. Их уж повыпустили… они у меня мастера… сам знаешь, каких дел.

В кафе на кухне. Посередине большая плита. Бритоголовый повар в белой куртке колдует над ней. Мунис у него под носом таскает изюм. Входит Рустам.

*РУСТАМ (наклоняется к Мунис, шепотом): Поговорить надо.

*МУНИС (громко и нагло): Надоели русские женщины?

*РУСТАМ (так же тихо): Алеха всех вас выследил… ходит рядом.

*ПОВАР (вострит ухо): Что, что? а ну-ка повтори!

Алеха разбивает стекло, отдергивает занавеску. Стреляет в Рустама. Мунис успевает его заслонить и падает. Алеха исчезает. Врываются змеиные куртки.

*ПОВАР (встает из-за плиты, отряхивается, показывает на Рустама): Парень вроде бы хотел предупредить.

*ГЛАВАРЬ (выступает вперед, глядит подозрительно): Предупредить? а разве он что-то знает? двойная игра? ну-ну. Тебе, парень, придется мне кое-что рассказать… и лучше поточней.

На убитую Мунис никто не обращает вниманья. Ангел смерти берет свою добычу и улетает, укачивая ее, как ребенка.

Большая – любовная – комната в квартире на Преображенке. Рустам положил голову Лене на колени

РУСТАМ: Давай уедем… бросим всё… университет… втроем уедем… с Мишей.

ЛЕНА: Нет… еще чего… бегать от них… много чести. Здесь вон как всё закрутилось… и в другом месте закрутится. Просто люди такие бывают… невезучие… с ними вечно что-нибудь.

Стоят вдвоем спиной к спине на маленьком, тесном земном шаре, здоровенная кривизна поверхности которого ощутима у них под ногами. Держатся обеими руками за руки. Подбирают ноги к ногам друг друга, будто от подступающей вплотную воды. Вдруг сегмент шара под их ступнями заметно распрямляется. Появляется нечто вроде линии горизонта. Кругозор стремительно ширится, просматривается несказанная красота земли, уже гораздо дальше, чем положено. Разомкнув руки, наши двое оборачиваются к югу, где встают, как счастья вестники, горы синие вдали. Там шустро катится подмигивающее им солнце.

В комнату, где сидят влюбленные, без стука врывается растрепанный ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Ничего не нужно выдумывать… всё сладилось. Я тряхнул стариной… организовал экспедицию по мало исследованному отрезку великого шелкового пути. Дело решилось… бумаги подписаны… сейчас звонили… я получил под это грант. Рустам будет моим ассистентом, а ты, Лена, разнорабочей – на всё про всё. Вылетаем в среду, пока наш общий друг отсиживается после очередного убийства – у очередной бабенки. В Ходженте к нам присоединится мой младший коллега из Душанбе. Четвертушка таджикской крови в нем есть… говорит свободно. Сыграет роль ходатая перед твоим отцом, Рустам… расскажет кой-какие легенды о тебе… с моих слов. Лену пока предъявлять не будем… как бы чего не вышло. Прилетим в Москву – увидим… может, на рынке само собой расхлебалось… волки от испуга скушали друг друга. В общем, собираем подарки в Ходжент.

В ответ этому монологу звучит громкое продолжительное ура.

Сидят у Рустамова отца – двое ученых мужей и Рустам.

*ОТЕЦ РУСТАМА (плачет): Сын, не читающий писем отца… я выдал твою сестру без тебя и остался один в этом доме.

Остальные трое молчат, пряча подальше зачетку Рустама, которой думали похвалиться.

На кладбище в Ходженте могила с полумесяцем и красной звездой. Написано кириллицей: Хусейн Джамалов, 24.04.1978 – 19.08.1998. Ангел смерти с притворно постным видом поправляет на ней бумажные цветочки. Рустам, наделенный теперь высшим знаньем, прекрасно его видит и прямо к нему адресуется.

РУСТАМ: Ты не ангел, ты демон… скажи, исчадье сумрачных миров, кто тебе еще нужен? за кем ты прилетишь? каким оружьем с тобой сразиться?

Ангел смерти, жеманно улыбаясь, протягивает Рустаму бумажный цветок. Рустам резко отпрянул. Цветок на глазах осыпает линялые лепестки.

Вечер в горах – рериховский пейзаж. На развалинах сторожевой башни сидят ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ в шортах, Рустам и Лена. Чуть поодаль джип и две палатки. Лена бинтует старику эластичными бинтами ноги со вздувшимися венами. Старик вместе с Рустамом смотрит меняющиеся небесные миражи. На вершинах загораются звезды, от хребта к хребту шатаются высокие облачные фигуры.

РУСТАМ: Тихо в мире, словно что-то готовится. (Его товарищи безмолвствуют. Пауза.) Крыша мира… (безо всякого перехода) …крыша мира поехала.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Должно быть, ты прав… но здесь единственное место, где этого не ощущаешь… (тоже без перехода) …знаешь, если существует жизнь после жизни, я найду способ подать тебе знак.

РУСТАМ (вроде бы и не слышит): Меня отпустили собраться с мыслями… и я собрался.

ЛЕНА (подымает голову от ног старика): Я – что… я вместе с вами.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ: Нет уж, давайте порознь… ложитесь спать, мы сегодня в пять поднялись. Вон мой ученый коллега десятый сон видит (кивает на палатку). Еще чуть-чуть посижу… и к нему под бок. Наше путешествие в страну Востока было удачным. Хватит одной такой находки… (любовно гладит обломок копья, воткнувшегося между камнями – на нем выбиты письмена) …твой трофей, Рустам… ты обнаружил… я так и записал в журнале. Расшифровывать будем в Москве… тут не всё однозначно. Подстережем тень воина… он был знатен. Спокойной ночи.

Раннее утро. Рустам вылезает из палатки. Из ущелья плывет туман. Облачный столб встает во весь рост совсем рядом, идет прямо в небо.

РУСТАМ: Лена… (она высовывает голову) …вон, вон, смотри… уходит! (Бросаются к развалинам, поднимают бездыханное тело, привалившееся к стене.) Он сам! сам пошел! знал дорогу… ангел смерти не прилетал! (Лена смотрит уже не на учителя, а на Рустама – в своем ли он уме.)

УЧЕНЫЙ КОЛЛЕГА (подбегает, кричит срывающимся фальцетом): В таком возрасте не ездят в экспедиции… в таком малом составе… на такие маленькие деньги… такое безумие!

Там, куда ушла гигантская фигура, загорается ослепительным сияньем снежная вершина.

Рустам с двумя рюкзаками – большой сзади, поменьше спереди – отпирает дверь на Преображенке. Понурая Лена пока поставила свой рюкзак – средний – на площадку. Входят. В кресле-качалке сидит Алеха, помахивает надорванным конвертом.

АЛЕХА: Замочили деда… ну, молодцы… вот и завещаньице нашлось… найдутся и свидетели. Слышали под окном, как вы сговаривались. (Наши двое, побросавши рюкзаки, вылетают во двор; Алеха возникает в окне – одна рука с конвертом, другая с пушкой.) Стоять! чурка, взять конверт! по-быстрому оформить квартиру на себя… мне тут другие наследнички без надобности. Будем втроем жить… тихо-мирно. Кормить меня будете… (озлился) …ноги мыть мне станете и эту воду пить! И чтоб никаких тут деток! (Дразнится): Мишенька, Мишенька!

Из кустов выскакивает Али, стреляет прямо в лицо Алехе из пушки с глушителем. Алеха падает, как фигурка в тире за рампу. Ангел смерти сидит на подоконнике, свесив к зрителю босые пятки. Демонстративно считает про себя, загибая пальцы. Пошел уже на вторую руку.

РУСТАМ (обращаясь к нему): Учителя не считай… он не твой… он не там, где все остальные. (Лена опять подозрительно глядит на своего возлюбленного.) А за мучителя спасибо… хотя что я говорю… (поворачивается) …*тебе спасибо, Али-ока!

*АЛИ (наставляет на Рустама дуло пушки): Не подходи… стрелять буду… я здесь не ради твоего спасенья. Сейчас подъедут наши… отвезем тело в лес… сожжем вместе с машиной. Ради Аллаха – прячьтесь… я обязан вас замочить как очевидцев…

Рустам тянет упирающуюся Лену в соседний подъезд. Скрип тормозов. На полном ходу останавливается старая машина volvo. Выходят двое в змеиных куртках. Идут безошибочно туда, куда нужно. Выносят тяжело провисший свернутый персидский ковер. Грузятся, отбывают.

На базаре возле стенда Тохира он сам, Лена и Рустам со своей неизменной тележкой.

*ТОХИР: Тебе привалило счастье, парень. Ни у кого нет московской квартиры – у тебя есть московская квартира. Похоже, Аллах благоволит тебе. Он знает, кому надо жить и кому умирать.

*РУСТАМ (отрешенно0: Да, уважаемый Тохир… и кому куда идти после смерти.

*ТОХИР: Вот и я говорю – кому надо жить и с кем надо жить. Когда жениться и на ком жениться. Манзура отдала Сафину другому, потому что ты медлил с выбором. Манзуру не в чем винить – ей пора было позаботиться о старшей дочери. Тебе же она оставила младшую, как и следовало поступить. Не будем говорить о том, что случилось потом. (Лена внимательно слушает, по именам догадываясь о предмете разговора.) Суть дела такова – ты лишен возможности исполнить волю покойной матери. Так сделай благодеянье… женись на моей приемной дочери… возьми ее в дом, хоть она того и не стоит.

ЛЕНА (по интонации поняв, до чего Тохир договорился): Не лезьте не в свое дело (поворачивается спиной).

*РУСТАМ: Многоуважаемый Тохир… Вы великодушно повторили свое предложенье. Я успел поумнеть… принимаю его теперь с почтеньем и радостью… только напишите сами отцу.

ЛЕНА: Что? скажи по-русски…

РУСТАМ: Я просил уважаемого Тохира дать согласье на наш брак. Обещал усыновить Мишку, если не будет отказа со стороны его отца. В любом случае буду растить твоего сына в любви.

На рынке начинается шоу, приуроченное к счастливому событью. Презренные Рустамом хохлушки и молдаванки в национальных костюмах отплясывают, размахивают вышитыми рушниками, время от времени утирая ими слезы. Сквозь толпу пробирается человек в полосатом халате и чалме. Несет на цепочке жестянку, в которой что-то курится. Кадит на мусульманские торговые точки, за что в его кадильницу бросают монеты. Уважаемый Тохир, подстелив картонку, стоит на голове, хоть кровь прилила к его усатой физиономии. Змеиные куртки построили спортивную пирамиду, как на детских утренниках советских времен. Главарь венчает ее, изображая самолетик, а ушастый русский парень с советским гербом на футболке дирижирует красным флажком вместо палочки.

ПАРЕНЬ С ФЛАЖКОМ: Даешь дружбу народов! через СНГ к СССР!

Человек в чалме обкуривает его из своей жестянки. Парень бросает туда вместо монеты флажок, тот горит ясным огнем.

Сентябрь, теплая ночь. Возле дома на Преображенке пятеро змеиных курток.

*ГЛАВАРЬ: Он еще ничего оформлять не начал… наши проверили… временная прописка у него тут, и всё. Сейчас схватим ребенка, припугнем мать. Уничтожим завещанье, выкинем их… только чтоб без свидетелей. Потом будем разбираться… дадим кому надо на лапу… наша будет квартирка.

Городят свою спортивную пирамиду. Главарь-самолетик светит фонариком в окно. Рустам, Лена и Мишка не просыпаются. Зато с пола, будто кобры при звуках флейты заклинателя, поднимают головы человек двенадцать неудобно ночующих таджиков, в том числе знакомый зрителю водитель автобуса.

*ВОДИТЕЛЬ АВТОБУСА: Мальчишки балуются, блин… не дают, блин, отдохнуть… не спал толком с самого Ходжента… сейчас, блин, выйду.