Текст книги "Мы все актеры"

Автор книги: Наталья Арбузова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Наталья Ильинична Арбузова
МЫ ВСЕ АКТЕРЫ

Оглавление

Пьесы

Развод и брак в одном флаконе, или двоеженец поневоле

Блин

Пугающий пугач

Эй, там, на хуторе!

Юные жены, любившие нас

Пожертвовать пешкой

Из края в край

Киносценарий

Евразийский боевик

Рассказы

Тринадцать невыдуманных историй из жизни моей семьи и моего народа

Сотворенье мира

Утречко

Охранник

Создадим архив времени, или жизнеописание Николая Мухина

Сладкая жизнь

Нефть

Угрюмый край, туманный край

Юнгфрау

Иркутская история, или свет клином

Под деревом зеленым

Уроки русского

Приходим, уходим, приходим опять

Период полураспада.

Старик и горе

Тарусские страницы

Нож

Десять половиц

Два праздника

Контакты

E-mail: [email protected]

РАЗВОД И БРАК В ОДНОМ ФЛАКОНЕ, ИЛИ ДВОЕЖЕНЕЦ ПОНЕВОЛЕ

История загадочная и не очень длинная

На авансцене столик, на нем торт в простой картонной коробке, завязан бантиком, и чайник со свистком. К столику подходит АВТОР, мужского пола, в белой рубашке и темном костюме. Не представляется, но представляет своих персонажей, являющихся друг за другом из правой кулисы.

ВИКТОР! Бывший освобожденный работник – председатель месткома в почтовом ящике города Днепропетровска! (Вытаскивает силком из кулисы актера в гриме – две жирные черные волнистые черты на лбу, без головного убора, в мятом сером плаще).

ГАЛИНА – его жена! (Поспешает за Виктором на небольших каблуках, волосы подколоты, прямое платье до колен, тот же грим).

Ксения – их дочь, с мужем Юрием! (На самом деле идет один Юрий; без шапки, бритая голова, тонкосуконное долгополое пальто; в беззвучном полонезе ведет за руку пустое место).

ВЯЧЕСЛАВ! Недолго бывший партсекретарь в почтовом ящике Виктора! (Тот же морщинистый грим, но идет бодрее; голова не покрыта; плащ поаккуратнее, чем у Виктора).

ОЛЬГА! Страховидная москвичка, недавняя пенсионерка! (Проходит молодая симпатичная актриса в гриме – три жирных косых креста на лбу и на щеках; без каблуков, идет довольно шустро, очень короткая стрижка; одета в прямую юбку до колен и советскую шерстяную кофту с воротничком).

Ее СОБАКА! (Ольга, достигшая уже середины авансцены, достает из-за спины картонную дворняжку, которую доселе прижимала крашеной стороной к юбке; предъявляет зрителю, далее следует с Собакой).

КИЛЛЕРЫ! (Идут двое строевым шагом, в затылок один другому; грим – жирные черные мефистоброви; одеты в черное – кожаные куртки и трикотажные шапочки; на спину прикреплены скотчем бумажки с черепом и костями; игрушечные автоматы вскинуты на пле-чо).

МУЗА с КУПИДОНОМ! (Двое низкорослых подростков следуют за Килерами, держась за руки и глядя друг другу в глаза; девочка на высоченных подошвах, в короткой юбчонке с накладным карманом и кофточке с коротким рукавом; поясница голая; в кудрявых волосах обруч; в свободной руке картонная лира, раскрашенная с одной стороны, которую она поначалу держит не тем боком, потом, поглядевши, переворачивает; Купидон с крылышками, в джинсах и длинной футболке с коротким рукавом, с надписью LOVE и сердечком; несет лук из прутика с веревочкой, а также стрелу с перышками).

ДРАКОН! Говорит исключительно по-украински! (Пробегает актер в зеленой трикотажной пижаме, держа на палке картонного раскрашенного дракона, немного вертя им и тоже иногда показывая непарадную изнанку).

ДРАКОН (в подтвержденье сказанного): Хай живе незалежна Украина!

ТОРТ и ЧАЙНИК! (Трясет этими предметами, подняв их со столика; не выпуская их из рук, заглядывает в правую кулису; убедившись, что там более никого нет, уходит туда, не попрощавшись с почтеннейшей публикой и оставляя своих героев в левой кулисе безо всякой поддержки).

ЗАНАВЕС ПОДНИМАЕТСЯ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Станция московского метрополитена. На стене надпись ЯСЕНЕВО. На скамейке в одиночестве сидит Виктор, лицом к зрителю, спиной к рельсам. Рядом с ним Торт. Виктор кладет на него руку, Торт отодвигается. В течение сцены время от времени справа набегает свет, неслышно появляется картонный поезд, открываются картонные двери; выходят две-три картонные куклы, удаляются налево, к эскалатору. Поезд бесшумно следует далее. Эскалатор всё время движется, по нему ездят вверх-вниз такие же куклы. Вдруг возникает настоятельная музыка – начало «Волшебной флейты» – «Zu Hilfe! Zu Hilfe! Zu Hi – ilf…verloren! Zu Hilfe, zu Hilfe, sonst bin ich verloren». С эскалатора ссыпается Юрий, за ним Киллеры с автоматами наперевес. Виктор вскакивает, чтобы бежать, но застывает от страха. Юрий бросается к нему, путаясь в пальто, вцепляется в него, прячется за его спину.

ЮРИЙ (к Киллерам): Я не Алексей! Алексей не я! Я громадянин незалежной Украины! (Тычет раскрытый паспорт в нос Киллерам из-за спины Виктора). Вот мой тесть, он подтвердит! (Виктор пытается вырваться).

ПЕРВЫЙ (к Юрию): Ты нас не грузи. (Ко второму Киллеру): Ну, кудряво! Не наш клиент! У тебя Алексеева фотка, а ты не въехал! Задолбал меня – идет, идет…

ВИКТОР (в шоке): П – по крыше воробей!

ВТОРОЙ КИЛЛЕР (к Виктору): Достал уже, лох. (Разглядывает фотографию; к первому Киллеру): Не на того наезжаем. Мой прокол – с меня выпивка. Не тормози, мочи этих, раз такая байда.

ПЕРВЫЙ КИЛЛЕР: Ладно, проехали. Сегодня дела не сделали, завтра опять работать. Забей. Пошли, оттянемся. (Уходят к эскалатору, второй Киллер в затылок первому; уезжают, поднявши автоматы горизонтально на обеих вытянутых руках, словно выходя из воды; пауза).

ЮРИЙ (наконец раскипятился): К – козел номенклатурный! Об тебя споткнешься – жив не будешь!

ВИКТОР (неуверенно): Ты же сам за меня спрятался… (К публике): Зять – что с него взять…

ЮРИЙ: К – козел партийный! Опять с тортом сидишь! (Пытается пнуть Торт ногой, тот увертывается). Ты же там, в Днепропетровске, развелся, выписался, на билет в Москву в одну сторону наскрёб – какого хрена ты мне тут под ноги попадаешься? Что тут в Ясеневе забыл, к – озел настырный? Нинкин телефон я у тебя из книжки давно списал. У меня все твои московские адресочки схвачены. Ты звонился час назад? Не открыли? У тебя, к – козла месткомовского, валюты было навалом. Где??? (Энергично разевает рот): …………………………. ?

ВИКТОР (робко): Да Галя с Ксюшей теребили – сдай, сдай… все сдают… такие проценты… кто ж знал… а потом запилили… Галя приходит – и давай… я, инженерша, туалеты мою…

ЮРИЙ: Эта инженерша еще у меня в доме намоется, дай только Ксюше родить.

ВИКТОР (нечаянно): Кто ж не дает…

ЮРИЙ (некоторое время открывает рот без звука, потом прорезается звук): ……………………. . Завтра в Днепропетровск еду, скажу, что тебя, к – козла затюканного, на моих глазах застрелили.

ВИКТОР (теряя последнее самообладанье): Возьми меня с собой! Тут темно, овраги, стройки замороженные, драконы летают… (Опять раздается начало «Волшебной флейты»: «Zu Hilfen! Zu Hilf…» (Затыкается; по эскалатору влетает Дракон).

ДРАКОН: Здоровеньки булы!

ВИКТОР (упавшим голосом): Стоило в Москву ехать… (Дракон ударяет хвостом о скамейку; Виктор закрывает Торт своим телом; Дракон разворачивается некрашеной оборотной стороной, потом, спохватившись, оборачивается к зрителю хорошей и вылетает задом наперед).

ЮРИЙ (к Виктору): Глючишь, к – козел больной! (Плюнув, уходит к эскалатору и уезжает, ероша на бритой макушке отросшую щетину).

ВИКТОР (вслед удаляющемуся Юрию, обессиленным голосом): … и бомжи грязные в метро на всех сиденьях спят… (в пространство): Как есть хочется… (Теребит обеими руками бантик на Торте).

ТОРТ (голосом чревовещателя):

Не ешь меня, глупец, не ешь – подумай прежде.

Быть может, я твоя последняя надежда.

(Со стороны эскалатора приближается Вячеслав; Виктор, оставив в покое Торт, бросается обнять Вячеслава; тот отстраняется).

ВЯЧЕСЛАВ: Хватит обниматься. Сколько ты с меня тогда взял – последний наш дом сдавали? Не помнишь? Я зато помню. Уже слух прошел, что меня того. А то бы ты не заикнулся. На дочку не успел квартиру получить? Не доросла еще тогда? Ладно, не буду. Тебя уже жизнь обмяла. Квартиру мою и деньги твои мы (широко разевает рот) ……….. ! Я тебе всё равно не помощник – сам тут у Марины без году неделя. Про тебя даже спросить побоялся. Она злая пришла – весь день туалеты мыла. (Виктор вздрагивает, точно от удара током). Я телевизор выключил сразу как трубку повесил, а она уж замок отпирала. На экране еще цветная загогулина осталась. Она не разуваясь – в комнату, и понесла меня по кочкам. Я только через час вырвался, вроде с Бимкой погулять, и то сейчас назад, пока его в собачий ящик не забрали, как в том фильме. Ну, короче – не приняла тебя Татьяна? Ты что же, чижик-пыжик, из дому вылетел без артиллерийской подготовки? Вроде был осторожный человек.

ВИКТОР (опуская голову): Я, оказывается, был запасным вариантом… тот, жилистый, из Ташкента… Олег… вперед меня развёлся…

ВЯЧЕСЛАВ: А Нина? Здесь, в Ясеневе – я же и сосватал. (Виктор разводит руками). И тут возможны варианты? Зато лет пятнадцать назад у нас с тобой этих вариантов было завались. Друг с другом делились. В одном купе в Москву ездили. Жили – не тужили. Жёны дома сидели, зарплату получали и молчали в тряпочку. Ладно, слушай в оба уха – даю бесплатный совет. Мы всегда искали помиловидней? Теперь пригляди себе пострашней. Вон – на ловца и зверь бежит. Твоя безобразная герцогиня. Бывай. (Машет рукой и поспешно уходит к эскалатору; на скамейку спиной к Виктору, бочком к зрителю пристраивается неизвестно откуда вынырнувшая Ольга; читает без очков маленькую затертую книжечку стихов, держа ее на отлете; Виктор садится возле нее).

ВИКТОР (очень поспешно): Вы любите стихи? (Ольга одервенела, не кивает; Виктор тем не менее продолжает): Я тоже. Любовь не вздохи на скамейке и не прогулки при луне. (При этой фразе по сцене начинают прогуливаться Муза с Купидоном).

МУЗА: Круто.

КУПИДОН: Отпад.

ВИКТОР (привычным тоном): Как Вас зовут?

ОЛЬГА (вся зажатая): Ольга. А почему Вы так поздно здесь сидите? И с тортом?

ВИКТОР (наболтавшимся языком): У меня было предчувствие, что я сегодня встречу Вас. (Глядит по ходу поезда на часы). Правда, поздно, я Вас провожу. (Берет ее под руку, пытается оторвать Торт от скамьи; тот сопротивляется, будто в нем сто пудов).

ТОРТ (замогильным голосом):

Вглядись в лицо благоприобретенной Оли -

И я тебе колом сегодня встану в горле.

(Виктор отпускает руку Ольги, поддевает Торт рукой под картонку и несет обеими руками; Ольга цепляет его за локоть, роняя книжку; Муза поднимает ее; посмотревши, что подобрала, ищет глазами урну; не найдя, демонстративно рвет и сует в свой накладной карман; звучит настоящий полонез; удаляются танцевальными па – Виктор с Ольгой, за ними Купидон с Музою).

ЗАНАВЕС

СЦЕНА ВТОРАЯ

Квартира в Днепропетровске, где сейчас живет одна Галина. Выход в правую кулису в переднюю, в левую – на кухню. Налево за ширму в глубине сцены – в ванную. Сверху свисает нарядная бутафорская люстра. Темное окно занавешено пышными шторами. В картонном плоском серванте нарисован хрусталь. На тумбочке большой плоский картонный телевизор с темным экраном. Справа диван накрыт пледом, возле него телефон на табуретке и пустой стул. За столом сидит Галина, ковыряет вилкой в тарелке, рядом синяя чашка.

ЧАЙНИК (на кухне): Фью – ю – ю!

(Галина спешит на кухню; щелкает замок, входит Виктор с Тортом; поставивши Торт на табурет, понуро садится рядом в плаще на стул, как в известной соцреалистической картине; появляется Галина с Чайником).

ЧАЙНИК (от удивленья и не к месту): Фью – ю – ю…

ГАЛИНА (не к чайнику, а к Виктору): Сыми плащ и ботинки. (Виктор исполняет с радостной поспешностью). Торт свой забери. (Виктор садится на тот же стул, ставит Торт на колени; в смущенье щупает завязку на Торте, машинально распутывает ее и открывает коробку; плюется про себя чуть что не на Торт).

ВИКТОР:

Такой, как тот! Глаза бы не глядели!

ТОРТ (запальчиво):

Я свежий! Погляди, который день недели!

ГАЛИНА (с досадой):

Не смотришь, что берешь. (Сообразивши): Постой, какой же тот?

ТОРТ (развязно, к Галине):

Какой? Да никакой. Обыкновенный торт. (Виктор поднимает Торт и придирчиво разглядывает).

ТОРТ (к Виктору, конфиденциально):

Я Торт, но я не черт, и нечего пугаться.

Ведь здесь тебя никто не станет домогаться.

ВИКТОР (поставив Торт на колени и держа крышку на отлете, к Галине): Понимаешь, послала меня справки собирать… они там как-то научились инвалидность оформлять… какая-то подруга… (Неожиданно): Можно я туда не поеду?

ГАЛИНА (без паузы): Вымой руки. Натрясешь грязи в торт. (Виктор торопливо закрывает Торт, ставит на самый краешек стола и скрывается в ванной; Галина удаляется на кухню; Виктор выходит из ванной, стряхивая руки).

ВИКТОР (к Торту):

Как много там висит резиновых перчаток…

И хлоркой так приятно пахнет там…

ГАЛИНА (появляясь с кухни на протяжении этой тирады и ставя на стол вторую синюю же чашку): Нечего передо мной-то выламываться. (Во время этой реплики за спиной у Галины из кухни успели выпорхнуть Муза с Купидоном; тихонько хлопают в ладоши; делают без музыки тур вальса в дверях).

ЗАНАВЕС

По авансцене шагает Автор, неся на шесте картонную табличку с крупной надписью: ПРОШЛО ПЯТЬ ЛЕТ.

ЗАНАВЕС ПОДНИМАЕТСЯ

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Та же комната. На столе тот же Чайник. Виктор лежит на диване. Звонит телефон. Виктор не вставая берет трубку. Слышен разговор на обоих концах провода.

ЖЕНЩИНА: Вам опять телеграмма. Прочесть или как?

ВИКТОР: Да не надо… как всегда…

ЖЕНЩИНА: Нет, всегда бывает № 15 – люблю, жду. А сейчас № 48 – подаю на развод.

ЧАЙНИК (без спросу): Фью – ю – ю.

(В трубке гудки; Виктор не сразу вешает ее; рассеянно подходит к телевизору; помедлив, включает его – тычет воображаемую кнопку и переворачивает серую картонку цветной стороной; раздается звук открываемого замка; Виктор снова быстро тычет кнопку и вертит картонку; входит Галина).

ГАЛИНА (не очень радостно): Слава Богу. Девочка, три шестьсот. (Виктор смотрит в одну точку). Тебе подавай мальчика? И то ладно. Десять лет ждали. (За спиной Галины появляется Юрий).

ЮРИЙ: Вы, Галина Ивановна, вещи по минимуму берите. Чтобы за одну ездку. Я Ксюше всё новое куплю. Вы и шубу из чернобурки доносите – с коляской гулять, и всё барахло.

ГАЛИНА (опустив глаза): Витя, у меня чужая грязь уже в печёнках… уж лучше я свои родные пеленки…

ЮРИЙ (к Галине, строго): Какие пеленки? Теперь памперсы! (К Виктору, еще строже): Тут, между прочим, Ксюша прописана. И дочь я сюда впишу. Галине Ивановне там, у себя, уже отдельную комнату выделил. (Срывается со строгого тона): Ты, к – козел неприкаянный, завяжи веревочкой телеграммы от своей бесноватой Ольги и отправляйся по месту прописки.

ВИКТОР (тупо): Она на развод подала.

ЮРИЙ (достает из кармана мобильник): Говори номер, к – козел ненужный. (Виктор тихо шевелит губами. Юрий набирает номер).

ЮРИЙ: Алё, алё, Ольга? Ваш муж выезжает сегодня. Я его по бизнес – классу в вагон посажу. О' кей? (К Виктору): Улажено, к – козел тоскливый, говори! (Передает ему трубку).

ВИКТОР (безжизненным голосом): Оля, Ксюша родила. Я ждал этого, чтобы Галя одна не оставалась. (Пауза). Девочка, три шестьсот. (Пауза). Спасибо, еду. (Виктор застыл с мобильником в руке).

ЗАНАВЕС

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Квартира Ольги в Москве. Такое же расположенье кухни, ванной и прихожей, как у Галины. В картонном окне белый день и останкинская башня. Вместо картонного серванта картонный же шкаф с нарисованными корешками книг, и люстры нет. В остальном всё так же, как у Галины. Сидит картонная Собака. В замке звук поворачиваемого ключа. Входит Виктор с Тортом.

СОБАКА: Тяв!

(Виктор уже привычным для зрителя манером садится в плаще на стул, ставит Торт на табуретку; входит Ольга с Чайником – таким же, как у Галины; Чайник безмолвствует; Ольга водружает его на подставку).

ОЛЬГА: Поставь торт на стол. Разуйся, сними плащ, вымой руки.

(Виктор еле тянется выполнять приказы; Ольга в прихожей возится с его вещами; Виктор выходит из ванной, неловко развязывает Торт, открывает и в ужасе отшатывается).

ОЛЬГА (в дверях, не врубившись в ситуацию): Надо было в магазине попросить показать. Они тебе всучат. (Идет в ванную, несет туда какие-то нестиранные вещи Виктора).

ВИКТОР (с надрывом):

Ужель никак нельзя испечь иного торта?

ТОРТ (саркастически):

Ужель нельзя испечь тебе иной судьбы?

ВИКТОР (патетически):

О ты, злорадный Торт, что зрит мои страданья!

Ты речью наделен лишь в целях назиданья!

О Торт! Скажи – ты тот? Бессмертен, несъедаем?

ТОРТ (философствует):

Что я могу сказать? Ведь мы себя не знаем -

Откуда мы, и кто, и в первом ли рожденье…

ВИКТОР (почти радостно):

Сейчас войдет она, и сгинет наважденье.

ТОРТ (задумчиво):

Как знать, мой друг, как знать! Она меня не слышит…

ВИКТОР (хватаясь за нож, кровожадно):

Вот я тебя ножом! (Пыряет). Ага, уже не дышит.

ЧАЙНИК (милицейским посвистом): Фью – ю – ю – ю – ю!!!

ВИКТОР (к Чайнику):

Заткнись, дурак! Он сам на это нарывался.

ТОРТ (отчаянно):

Хоть режь, хоть ешь… (исчезает вместе с картонкой)…

ВИКТОР: …дематериализовался.

(Входит Ольга, держа перед собой вымытые руки, точно хирург, спешащий на операцию; смотрит на стол).

ОЛЬГА: Ты что его, в мусоропровод выбросил? Прокисший был? Ну, молодец!

ВИКТОР (убитым голосом): Оля, у тебя там в ванной много резиновых перчаток висит и хлоркой пахнет…

ОЛЬГА (гордо): Туалеты мою. Воткнулась, как только ты уехал. А то вахтером вместо меня мужчину взяли, тоже с высшим образованием. Меня однокурсница пристроила. Ничего, управляюсь с шестью туалетами. Подумаешь, тряпкой помахать. У меня первый разряд – и по лыжам, и по волейболу.

ВИКТОР (грезит): Оля, в метро, в вагонах, везде стихи расклеены… (Тоном почтительного удивленья): В разлуке есть высокое значенье…

ОЛЬГА: Пиджак повесь как следует.

(Муза с Купидоном появляются за спиной Ольги в дверях ванной; Муза вытирает нос и глаза платком из своего многофункционального кармана; Купидон с одним крылом обнимает ее за плечи).

ОЛЬГА (к Виктору): Завтра пойдешь в министерство хлопотать пенсию. Твой стаж признают, у тебя предприятие было союзного значения. В Москве пенсии небось получше ваших.

ВИКТОР (совестливо): Да я бы и работал… как с первого курса МАИ выдвинули на комсомольскую работу, так пошло – поехало… командовать да приказы сверху с полуслова понимать… Да и то забыл…

ОЛЬГА: Командовать можешь не вспоминать. А приказ сверху я тебе не вполслова подам, а прямым текстом. Пей чай по – быстрому. Посуду вымоешь. Мне еще идти убираться.

ЗАНАВЕС

БЛИН

Невеселая комедия

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ИРИНА СЕРГЕЕВНА – хозяйка трех четвертей дачи в Салтыковке.

ХОЛЕРА (имя стерлось) – хозяйка четверти той же дачи.

ШУРКА – квартирантка Ирины Сергевны, из Северодвинска.

ОЛЕГ – ее boy-friend в первых двух действиях, из тех же мест.

АЛЁНКА (голос) – Шуркина дочка, лет шести, живет у Шуркиных родителей в Северодвинске.

ЛИДА – Шуркина двоюродная сестра, тоже оттуда.

МАРСИК – Шуркин кот, помесь сиамского с сибирским.

ШАРИФ – гастарбайтер из Таджикистана, квартирант Ирины Сергеевны.

ШАХЗОДА – его жена.

ДАЛЕР и ТАХМИНА – их дети.

ОЗОД и САБИР – братья Шахзоды.

ПРОЧИЕ ГАСТАРБАЙТЕРЫ (тени и голоса) – из бывших среднеазиатских республик Советского Союза, проживают легально и нелегально по другим адресам в поселке Салтыковка.

МЕНТЫ – первый и второй.

ЛЁНЯ и АНЯ – квартиранты Холеры.

СОСУЛЬКА.

СИНИЦА.

СОЛОВЕЙ.

КУКУШКА.

ЧУЖОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС.

ЧЕЛОВЕК В МАСКЕ.

Перед закрытым занавесом Человек в маске сдерживает напор персонажей , которые рвутся из кулисы, наперебой лопоча смесь русских и тарабарских слов. Наконец, этот chevalier masqué всех как-то умиротворил, рассортировал и пропускает по одному или группами через авансцену в другую кулису. Идет Ирина Сергевна, ей здорово за пятьдесят. Сутуловатая, немного небрежно одетая, зато с благообразным профилем. Потом Холера на слоновьих ногах – останавливается посередине, тупо смотрит в зал, кой-как следует дальше. Лида топает задом наперед, перегибая мощный стан. Олег в камуфляже, отвернувшись от зрителей, сияет светлой макушкой. Обгоняет Лиду, направляя четкий шаг в кулису. Лида, всё так же пятясь раком, встречает лицом к лицу несущуюся вихрем хрупкую Шурку в обалденных брюках с разрезами. За Шуркой старается успеть небольшая девочка, лицо ее на бегу полностью скрыто отросшей челкой, и она сильно отстала. Тем временем по сцене колесом прошелся кот. Таджики, человек десять, невнятно беседуя якобы на своем родном языке, продвигаются плотной группой. Тащат двоих детей, передаваемых с рук на руки. Торопят женщину, нагруженную отвисшими до земли сумками. Проходят менты с табельным оружьем, негромко бормоча в один мобильник и вырывая его друг у друга. Аня семенит подле Лёни, напрасно пытаясь попасть с ним в ногу. Человек в маске, завершая шествие, тянет за угол открывающийся занавес.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

В кухне Ирины Сергевны на законных основаниях она сама, Шурка и Марсик, а также Холера сбоку-припёку.

ИРИНА СЕРГЕВНА (чистит картошку над поганым тазом): Мне всё кажется, что я в эвакуации… в Ташкенте или где… в каком-то советском фильме…

Входит Шариф, высокий и сильный, весь в сосульках, с тяжелыми ведрами. Одним махом подымает их на стол.

ШАРИФ: Колонку оттаивали. Замерзла, блин. А потом, блин, как ливанёт.

ИРИНА СЕРГЕВНА (оставляя нож): Шариф, Вы действительно очень хорошо говорите по-русски.

ШАРИФ: Единственный нацмен был в классе. Единственная русская школа в Нау.

МАРСИК: Мяу.

ИРИНА СЕРГЕВНА: Заглохни, Марсик. (Подкладывает ему в блюдце whiskas).

По лестнице спускается походкой лани Шахзода в цветастых штанишках до середины голени и прозрачной юбке с блестками. Полурасстегнутая спортивная куртка в молодежном стиле позволяет видеть на футболке рисунок несколько рискованного содержанья.

ИРИНА СЕРГЕВНА: Ага, Шехерезада идет из сада. Спят?

ШАХЗОДА (вся сияя, как заря): Да. (Становится к плите, колдует над супом).

Вваливается Олег в бушлате и спецназовской черной шапочке, закрывающей лицо. Несет полное ведро умеренных размеров. Ставит на табурет. Сдергивает шапку, открывая белобрысую голову с армейской стрижкой, хмурые брови над прозрачными глазами и жестко сложенные губы. Шурка, режущая лук и хлюпающая носом, расцветает счастливой улыбкой.

ОЛЕГ: Стоило из Северодвинска ехать, чтоб тут колонку оттаивать.

ШУРКА (торопливо): Ну-ну… у нас там прошлой зимой магистральные трубы полопались… целые районы померзли, блин.

ОЛЕГ: Ты мне когда звонила, сказала – хорошие условия, блин… я рассчитывал, а тут все углы заиндевели.

ШУРКА (кривляется): Извините великодушно… погоду не обеспечила…

ИРИНА СЕРГЕВНА: Шура не виновата. У нас такая зима раз в сорок лет… наша горница с Богом не спорница. АГВ почти до упора (щупает трубы).

ШУРКА (мешает лук на сковородке): Взлетим на воздух, блин.

ХОЛЕРА (сидя на лавке, напрягает слух): Начальнику ПВО! Сигнал ''воздух'' ! Докладываю: Бога нет!

ШУРКА: Ага, только черт. По твою душу, холера старая.

ИРИНА СЕРГЕВНА (к Шарифу): Слабослышащая телефонистка была, партийная и с допуском. Находка для первого отдела. Соединяла и разъединяла за пультом согласно инструкции – в министерстве обороны.

ОЛЕГ (бубнит): Я же дома, блин, был устроен… тоже в охране… как здесь, блин… на кой…

ШУРКА: Здесь ты, блин, в фирме. Десять кусков, блин. Копишь, блин, на свое дело. А там космодром Плесецк сторожил – от медведей, блин. У тебя на сигареты не было. Тебя мать, блин, кормила. (Заправляет луком суп на плите).

ОЛЕГ: Хорошо, блин, кормила. Не как ты – фасолевый суп.

ШАХЗОДА (с ошеломляюще грациозным поклоном): Готов, сейчас подам. (Берет в руки подставку из проволоки, как драгоценное украшенье из сокровищницы).

ШУРКА: Дружба народов, блин. А я при советской власти десять классов закончить не успела.

Шахзода легким движеньем ставит на стол кривую кастрюлю. Садятся к столу – Ирина Сергевна и две молодые пары. Тут же дверь в заднюю комнату отворяется с душераздирающим скрипом. Выходят, руки в брюки, двое явных брюнетов. Тяжелоносые, тяжеловзглядые, в темных дешевых свитерах, серых вязаных шапочках с отворотами. На лицах холодная тоска.

ШУРКА: А эти, блин, откуда? Еще утром там пусто было… караван-сарай, блин…

ИРИНА СЕРГЕВНА: Это братья Шахзоды, Озод и Сабир.

ОЗОД и САБИР (заунывно): Здрассьте. Как вы?

ИРИНА СЕРГЕВНА: Садитесь, милые.

Милые не заставляют себя долго ждать и садятся прямо в шапках. Сестра достала тарелки и налила суп. Холера приподнимается с лавки и пытается заглянуть в кастрюльку, не осталось ли там чего. Но Шурка грубо захлопывает крышку. Холера ловит коротким носом запах, глохнущий в холодной кухне.

ШУРКА: Поди, Холера, настучи ментам, сколько нас сегодня за столом. Считать умеешь? или только штыри в разъемы вставлять, блин?

Холера плюхается обратно на скамью. Поправляет на плечах пальто внакидку. Роняет на грудь некрасиво стриженную седую голову и стихает. Минуту-другую едят молча. На авансцене Марсик точит когти об притолоку. Потом вываливается боком в меркнущий палисадник. Там пугает и ловит Синицу, но она не дается в лапы. Шариф встает захлопнуть дверь. Его опережает человек в маске, закрывающий двери наподобие швейцара, отдав прежде коту честь.

ШУРКА (нарушает молчанье за столом): Коммуна, блин.

ХОЛЕРА (воскресая, снова поднимает тяжелую башку на безобразно толстой шее): Парижская! Восемнадцатое марта!

ШУРКА: Тебе, Холера в Париж самая дорога. ( Тянет ее за грязный фартук). Ив Сен-Лоран! От кутюр!

САБИР (мрачно): Не тюрки! Таджики не тюрки!

ИРИНА СЕРГЕВНА: И не тюрки и не чурки, эти Шурки сами дурки. Мольер во гробе радуется.

Холера незаметно встает. Надевает пальто в рукава. Уходит на негнущихся широко расставленных отёчных ногах, неслышно затворив за собой дверь. Человек в маске показывает ей вслед большим пальцем, загнувши остальные четыре.

ШУРКА (к Ирине Сергевне, кивая на братьев Шахзоды): И как Вы, Ирина Сергевна, этих двоих пустить в дом не побоялись? Моджахеды, блин.

ИРИНА СЕРГЕВНА: Они мне крышу обещали…

ШУРКА (вылупляет глаза): Вы… Вы тоже? наркотой промышляете?

ИРИНА СЕРГЕВНА: Нет, в буквальном смысле. Будут мне летом крышу крыть, Шариф и его два шурина.

ШУРКА: Шурина-мурина, блин.

ОЗОД (замогильным голосом): Женщины не садятся за один стол с мужчинами.

ИРИНА СЕРГЕВНА (оторопев): Но у нас всего один стол…

ОЗОД (как из преисподней): Тогда они едят позже.

ИРИНА СЕРГЕВНА: Волк, коза и капуста. А если вы двое будете обедать у себя в комнате на табуретке? и Шариф с вами, если захочет? (Трое брюнетов кивают).

ИРИНА СЕРГЕВНА: Хорошо, со следующего раза.

ШАХЗОДА (с шелковыми интонациями): Я буду им подавать и всё убирать.

ШУРКА: Докатились, блин. Эта Ваша крыша, Ирина Сергевна…

ИРИНА СЕРГЕВНА: Наша общая крыша, Шура…

ШУРКА: …нашими слезами будет полита… общими… вперемешку… русский общинный уклад, блин… (Ирина Сергевна и Шурка улыбаются друг другу). А Шахзода у нас топ-модель. Если еще сделать такую восточную коллекцию… отпад.

ШАРИФ: Нет, это нельзя… Вы же знаете – наши женщины никуда, только дома.

ШУРКА: Блин, а магазин мыть можно? а в этом цехе вашем на площади – бывшие хозтовары – у станка стоять можно? в три смены, блин? станки допотопные, блин… грохот… тоже мне, блин, фундаменталисты.

ШАРИФ (без тени сомненья): Станки импортные. И там работают одни женщины. Это можно.

ШУРКА: А носки какие выпускают? мужские, блин? (Шариф серьезно задумывается). И хозяин, блин, мужчина?

ШАРИФ (не так уверенно): Хозяин должен быть мужчина.

ШУРКА: Гарем, блин. Белое солнце пустыни.

ОЛЕГ: Правда – восточные женщины лучше. (Тычет на Шахзоду). Вон, блин – молчит, вкалывает и улыбается. (Оборачивается к Шурке). Ты, блин, одна наезжаешь.

ИРИНА СЕРГЕВНА: Вы, Шура, эмансипантка. Хвост трубой. Я – кошка, хожу где вздумается, гуляю сама по себе.

МАРСИК (поддерживает разговор) Фыр мяу!

ИРИНА СЕРГЕВНА (к Шахзоде, моющей посуду): А из Нау… цыц, Марсик, закрой пасть… из Нау видны снежные горы?

ШАХЗОДА (нежным голосом): Да.

ИРИНА СЕРГЕВНА: И летом в снегу?

ШАХЗОДА (простодушно): Нет, у нас всё растет – помидоры и чеснок.

ИРИНА СЕРГЕВНА: Не в долине. На вершинах летом – снег?

ШАХЗОДА (поняв): Да, только далеко от Нау.

МАРСИК (сердито поправляет): Мяу.

ИРИНА СЕРГЕВНА: Брысь! уйди в тень. (Человек в маске берет кота поперек живота и оттаскивает в тень).

МАРСИК (продолжает возникать): Демократия, блин.

ИРИНА СЕРГЕВНА: Вот именно… тоже выучились разговаривать... мышей не ловят…

МАРСИК (кипятится): Мыши, блин! где ты их видела, холера?

ИРИНА СЕРГЕВНА: Я не холера! Холера вон сидит! Нет, гляди-ко, ушла. Где бы это записать… выморозили мы Холеру… (Пускает газ в АГВ на полную мочь).

ШАРИФ: Взорвете, блин. Клапана, блин, нету.

ШАХЗОДА (застенчиво): Я блины печь не умею. Я научусь.

ИРИНА СЕРГЕВНА: Нет, Шахзода. Блин – это вместо ругательства. Ты так не говори.

ШАХЗОДА (робко): И печь их нехорошо?

ИРИНА СЕРГЕВНА: Печь можно.

ШАХЗОДА: Пусть я пеку? а как называть?

ИРИНА СЕРГЕВНА (терпеливо): Оладушки.

ШУРКА: Ла-адушки, ладушки, где были? у бабушки.

АЛЁНКА (далеко-далеко, в шуме зимнего ветра): У бабушки с дедушкой не ладушки. Я давно во дворе гуляю, у меня ножки замерзли.

ШУРКА: Чтой-то сердце щемит. Отец там не просыхает, мать издёргалась. У Алёнки на снимке глаза как у волчонка.

ШАХЗОДА (стирая в раковине детские штанишки): Манзура в школу пошла. Мы ее не привезли. Я скучаю, когда мало детей.

ШУРКА: Ладно-ладно… не прибедняйся… подумаешь – далеко… ближнее зарубежье, блин… с чьими родителями осталась-то?

ШАРИФ: У нас дети всегда остаются в семье отца.

ШУРКА: Исламский мир, блин. Свои законы. (Раздается условный стук №1 в заднее окошко, выходящее на стенку сарая). Где Холера, блин? (Быстро отворяет дверцу чулана, заталкивает туда Озода, Сабира и Олега. Закрывает их, задергивает шторку, придвигает стул, сажает Шахзоду). Ну ты, Шухеразада, сиди тихо. (Входят двое ментов, синхронно берут под козырек).

МЕНТЫ (хором, в унисон): Прошу предъявить документы. (Шурка бросает на стол паспорт. Менты хватают его с двух сторон за обе створки, как раковину с жемчужиной, сдвинув головы и упёршись друг в друга лбами.) Гражданка Российской Федерации… регистрация на шесть месяцев… не просрочена… с дочкой… где дочка?

ШУРКА (резко): Спит. Предъявить?

АЛЁНКА (через расстоянья): Мама, я не сплю.

МЕНТЫ (вместе): Не треба. (Шариф протягивает замусоленные от вечных проверок ксивы на себя с женой). Граждане СНГ… регистрация на три месяца… не просрочена… без детей…

ШУРКА (нагло): Не вышло? (Человек в маске показывает длинный нос, не свой собственный из-под маски, а фигурально показывает. Менты по-прежнему одновременно прикладывают руку к козырьку и удаляются с важными физиономиями. Шахзода поскорей вскакивает со стула. Трое мужчин, нагнув головы, выходят из чулана.) Ну, Холера, только приди, блин.