Текст книги " Время делать ставки"

Автор книги: Наталья Корнилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

13

Гена Благовещенский ждал меня в спортклубе с претенциозным названием «Царь-девица». Он был в велосипедных лосинах и обтягивающей майке, под которой прорисовывался сухощавый мускулистый торс.

– Ага, вот и наша победительница, – весело сказал он. – А ты карьеру делаешь не по дням, а по часам, дорогая моя Елена Тарасовна. Тебе бы с таким отчеством да и фамилию Бульба, цены бы не было!

– Ты думаешь, смешная шутка? – ответила я. – Не ты первый сморозил, не ты последний. Ладно. А что, Гена, ты у нас информированный человек? Не только танцульки, но и с боевым холодным оружием горазд?

– Я, Леночка, вообще на все руки от скуки. А что тебя в «Бункер» определили, так тут ничего удивительного. Я как увидел, как ты с той Ольгой двигалась, сразу подумал: тебе прямая дорога на арену «Бункера».

– А что, там в самом деле убивают, как в настоящих гладиаторских боях?

– Случается, – кивнул он.

– И калечат?

– Ну куда ж без этого. Бывает.

– Это как же так – в Москве, под боком у правительства и спецслужб, вот такие клубы?

Геннадий рассмеялся.

– Эх ты, Днепропетровск! – сказал он. – Ты думаешь, кто ходит в этот «Бункер» глядеть на натуральные бои? Среди членов клуба есть и из Госдумы, и из аппарата президента… мало ли кто! Да и, говорят, головной босс «Бункера» сам бывший генерал то ли КГБ, то ли ГРУ… черт их разберет! Так что даже если ты пойдешь в газету и подробно расскажешь об этом клубе, то ничего хорошего из этого не выйдет, а клуб никто не закроет. Говорю тебе откровенно, потому что ты теперь сама врастешь в эту структуру. Никуда не денешься.

– Но ведь… но ведь их убивают, – проговорила я. – Это же… в голове не укладывается. Почему никто не пойдет и не заявит в прокуратуру, что ли?

Гена посмотрел на меня с сожалением. Я подумала, что со своей игрой в «дурочку» начинаю немного переигрывать.

– А почему ты не пошла в прокуратуру? – понизив голос, спросил он. – Почему ты, получив халявную квартиру в центре города, подъемные плюс гарантии больших и скорых заработков, не пошла и никуда не заявила? Да потому, что лучшее, что тебе в таком разе светит, это аннулирование твоей регистрации и высылка обратно в твою «незалэжну Украину». Билет в одну сторону, шмат сала, деньги на постельное белье в вагоне и пинок под зад: езжай, дурочка, обратно до дому, до хаты. И прощай мечты о деньгах, о красивой жизни, о положении, о принце на белом коне и так далее. И еще хорошо, если тебя просто вышлют.

– А худшее? – спросила я.

– А о худшем я говорить не люблю. Я – оптимист, – заявил Гена. – Так что идем, драгоценная, приступим к тренировкам. Там, в зале, твоя группа тренируется. Отрабатывает приемы фехтования. Умеешь фехтовать?

– Немного, – сказала я.

– Сейчас проверим.

В группе, состоявшей примерно из пятнадцати девушек возрастом от восемнадцати до двадцати пяти, меня встретили более чем сдержанно, а одна из них пробормотала:

– Новое мясо привезли…

Кажется, я взглянула на нее довольно нелюбезно, потому что она, не меняя ни тона, ни выражения лица, добавила:

– А ты не обижайся, подруга. Мы все так друг друга зовем – «мясо». А то по имени как-то стремно. Мы и между собой-то стараемся не общаться. Нарочно ссоримся. Потому что подружишься, а назавтра тебя в распечатке поместят напротив этой подруги. И изволь!

– В распечатке? – переспросила я. – Как это?

– Узнаешь, – отрезала та, не пускаясь в дальнейшие объяснения.

Тренировка шла несколько часов, а потом я отправилась на новую свою квартиру. Здесь меня встретил включенный свет и шум воды. Да, мне же говорили, что подселят еще одну девушку. По всему видно, это она и есть.

Я вошла на кухню и увидела, что соседка, в новом вишневом халате, стоит у мойки и расправляется с грязной посудой.

– Привет, – сказала я. – Ты со мной жить будешь, да? Я – Лена.

Та обернулась и произнесла:

– А я знаю, что ты Лена. Уже знакомы.

Я подняла брови, и у меня неприятно кольнуло под ложечкой. Моя соседка была та самая Ольга, с которой я встретилась в тренажерном зале Гены Благовещенского. Ее длинное лицо было бледно и мрачно – очевидно, она заранее знала, кто будет проживать с ней в одной квартире…

Я села на табуретку и произнесла:

– Это они что, нарочно?

– Конечно, нарочно, – бухнула та. – Чтобы мы сразу на кухне подрались, не доходя до арены.

– Тебя тоже взяли в «Бункер»? Так быстро?

– Тебя, я вижу, тоже взяли, – ответила Ольга. – Придется с этим смириться. Этот Филипп Юрьич – мужчина с норовом. Косорезов не потерпит.

– Да уж, – сказала я, вспомнив, при каких обстоятельствах я впервые увидела господина Каморина, – не потерпит. Он – затейник…

* * *

Диалог между мной и мрачной Ольгой открыл длинную, как високосный год, неделю, в финале которой я должна была выйти на арену развлекательного центра «Бункер» и в рождественскую ночь забавлять членов клуба гладиаторской удалью. Как сказал Геннадий, ожидалось большое стечение VIP-персон, и потому следовало досконально отрепетировать действо со всеми видами оружия.

Он начал инструктирование с мечей и щитов, а закончил… дротиками. Это маленькая такая металлическая стрелка, которая при умелом ею пользовании летит со страшной силой и пробивает листовое железо.

Одной из этих стрелок и был убит гастролер Гаранян.

Что называется, вся жизнь прошла у меня перед глазами, когда я увидела, как Геннадий вынимает из ящика горсть таких дротиков, ухмыляется, а потом с силой бросает один за другим в деревянную колоду, всю истыканную металлом.

– Эти дротики, – говорил Геннадий, – имеют больше устрашающее, чем реальное действие. В поединках ты ими пользоваться не будешь. Потому что одно попадание убивает наповал, а зрителям, сама понимаешь, мгновенная развязка неинтересна. Их применяют преимущественно в боях с участием диких зверей и…

– Что-о-о? – воскликнула я. – Диких зве-ерей? И такое есть?

– Даже прямые поставщики из Африки имеются, – сказал Геннадий. – Львов берут, тигров, леопардов, пантер… гиен с павианами даже. А что? В «Бункере» полностью следуют традициям Древнего Рима. Начнем с того, что в те вечера, когда идет настоящее гладиаторское действо, все пришедшие переодеваются в белые тоги, скопированные с римских образцов.

У меня перед глазами встала картина, которую я видела в квартире Михаила Храмова. Та самая, на которой была изображена «группа товарищей» в римских одеяниях. Подумалось, что, скорее всего, ее рисовали именно там, в «Бункере».

– Дурдом… – пробормотала я. – Мне все время кажется, что ты меня дуришь, Гена. Разыгрываешь.

– Все так думают, – сказал Благовещенский, – пока не попадут на арену. Да ты не дергайся так, Елена из Днепропетровска. Мы не такие кровожадные, как в Древнем Риме. Никого из гладиаторш особенно не убивают. Это ловкая имитация, Каморин на такие мастер. Конечно, было несколько случаев, когда приходилось идти на реальные потери, но это так, в виде исключения. А вот увечья – вещь более чем обычная. Одной девчонке тигр руку откусил. Бывает. А другой мечом ногу так повредили, что пришлось отнимать по бедро. Производственные травмы, никуда не денешься.

– И ты это так спокойно говоришь? – вскинулась я.

Благовещенский посуровел:

– Что-то мы с тобой слишком много болтаем! Все, в завяз! Работаем! Тебе в конце этой недели большой дебют предстоит, помни это… Лена из Днепропетровска.

Последнее он произнес со зловещей усмешкой.

Я взяла дротики и под руководством Гены начала отрабатывать броски. Сначала нарочно мазала, чтобы он не подумал, с чего это я так мастерски исполняю броски. Потом начала попадать. Геннадий сосредоточенно молчал, а потом, когда я попала десять раз из десяти, почесал в голове и сдавленно забормотал что-то себе под нос. Он был, видимо, озадачен.

– Н-да… – выговорил он наконец, – сколько я тут занят, такой еще не видел. Тебе, Леночка, все от природы так хорошо дается или как?

– He-а, не все, – простодушно ответила я и, показательно потупившись, сморозила первое, что пришло в голову: – Мне языки плохо даются. Сколько английский ни долбила, никак не запомню. Только что a cat – это кот, и что-то там еще насчет How do you do… вот.

– Ничего. Английский тебе тут не потребуется, – сказал Геннадий. – Если нужно, и так все переведут. А ты, скажу я тебе, перспективная.

– Это как?

– Подаешь большие надежды, – снисходительно осклабившись, сказал Геннадий. – Буду иметь это в виду.

В тот же день Родион, выслушав мой рассказ, сказал:

– Так мы можем раскачивать ситуацию до посинения. Нужно искусственно обострить ее. Если верна моя мысль о том, что хотели убрать именно Ованесяна, то… тут есть поле деятельности. Вот что, Мария. Я полагаю, что заказчик убийства Гараняна и тот, что велел устранить девушек, – одно и то же лицо. Более того, я думаю, что заказчик – свой человек в этой «фаворито-бункеровско-эдельвейсовской» структуре. И вот почему. Заказчик очень уж удачно определил момент, когда надо устранять нежелательного человека. Понимаешь, один легкий взмах руки, дротик летит в цель, пробивает череп, крови – минимум, никто ничего не замечает. Кроме того, если Ованесян не хочет, чтобы «Бункер» был скомпрометирован, он максимально шифрует все следы убийства. Не выносит сор из избы, не поднимает шуму. То есть заказчик с большой вероятностью остается безнаказанным: хозяевам «Бункера» легче спустить дело на тормозах, чем искать и наказывать виновника. Может, они бы его и нашли, но вот шум, гам, пересуды, и члены клуба принялись бы сдавать свои членские карты. Понимаешь?

– То есть… вы полагаете, что инспиратор и вдохновитель акции сидит в этой структуре?

– Да.

– И исполнитель – тоже?

– Кажется, тот охранник из «Эдельвейса», что остался на пустыре, ясно дал понять, что и исполнитель – тоже. Причем он его чуть не назвал, ты же сама говорила.

– Ну да, конечно… – пробормотала я и вскинула глаза на Шульгина: – И что же вы предлагаете, босс? Я же вижу, что у вас есть какая-то идея. Излагайте.

– Идея-то есть, но я думаю, стоит ли тебе идти на такой риск. Это мне хорошо тут сидеть, перебирать факты, перетирать информацию, отсеивая нужное, а ты-то – ты работаешь не с фактами, а с живыми людьми! Факты тоже бывают убийственными, но не в такой степени, как злая воля людей.

– Тем не менее я хотела бы услышать, что вы придумали, Родион Потапович, – настаивала я. – Куй железо, не отходя от кассы, как говорил папановский Лелик.

Родион побарабанил пальцами по поверхности стола и проговорил:

– Ну хорошо. Дело в следующем…

* * *

На другой день я пришла на работу с лицом бледным и злым. Глаза припухли, веки нервно подрагивали. На плече красовался здоровенный кровоподтек, к тому же я прихрамывала. Встретив меня в таком чудном виде, Геннадий оставил свой обычный тон кота-мурлыки и обеспокоенно произнес:

– Что это… с тобой? Проблемы?

Я молчала.

– Нет, ты не строй из себя Зою Космодемьянскую, ты толком скажи, что случилось. Ну, колись. Ско-лько-о я должен ждать, а? – нажал он капризным голосом, когда я вновь промолчала. – Ты мне в таком вареном виде не нужна. Рассказывай давай. Ну ско-лько я должен ждать?

– Да ничего. Просто анекдот грустный рассказали, – отозвалась я. – Как в телевизионной рекламе. Вот про твое «ско-лько». Звонит Ленин Дзержинскому и говорит: «Феликс Эдмундович, аг’хиважно для окончательной победы г’еволюции повесить тг’иста-четыг’еста белогваг’дейцев». – «Владимир Ильич, говорите точно: ско-лько ве-шать!»

Геннадий хмыкнул и отстал. В течение часа, пока мы отрабатывали пластику уходов от удара с мечом и без, он помалкивал. И только когда переходили к статике – я села на поперечный шпагат, левую руку выставила вперед, правую отвела назад, и так две минуты – он подошел ко мне вплотную со словами:

– И все-таки ты не сказала. Что за проблемы? – Он взглянул на секундомер: – Время!! Передохни пока. Что случилось? Могу помочь?

– Я не знаю… в общем, у меня много всего сразу. Во-первых, вчера мне чуть не перерезали глотку. Поймали в подворотне, затащили в машину. Я думала, хотят изнасиловать…

– Обрадовалась, – сквозь зубы процедил Гена.

– А они спрашивают: кто убил Инну Малич и Катю Дееву? Я говорю, что таких не знаю. А они: как же ты не знаешь, если живешь в той квартире, которую они снимали? А я сказала, что я там живу без году неделя и знать не знала, кто там раньше жил.

– А они? – нарочито расслабленно спросил Геннадий, но я уловила металлический блеск в его глазах.

– Они сказали: ты не темни, а то перережем глотку, как… и кого-то там назвали. Он вроде как охранником был в «Эдельвейсе». Я подумала, что это они меня пугают. Одно дело – меня в машину затащить, а другое – здоровенного парня из «Эдельвейса». Они же там вон какие здоровые, правда, Гена? – наивно спросила я.

– Правда… – пробормотал Гена. – И что, они имя называли? Охранника, которого якобы убили?

– Да я не помню. Испугалась. Вроде на «П». Или на «Ф». Коротенькое такое прозвище. Фига… Фоня… Фара…

– Не Фока, случаем? – вкрадчиво осведомился Геннадий.

– Точно! Фока. А что, такой есть?

– Был, – холодно отозвался Благовещенский, – был, да сплыл.

– Они что, правда его убили? – всполошилась я.

– Да нет, – буркнул тренер, – уволился по несоответствию и по собственному желанию. У него со здоровьем возникли проблемы… с горлом.

«Это точно, – подумала я, вспоминая то, как погиб выслеживавший меня человек, – с горлом у него возникли большие проблемы. Тут не поспоришь». А вслух сказала:

– Я же ни в чем не виновата, Гена. Правда? Чего им от меня надо? Я этого Фоку и в глаза не видела. А они мне сказали, что он за мной следил. Что ему за мной следить-то?

– Незачем, – с заметным усилием согласился Геннадий. – Так. А что во-вторых?

– Во-вторых?

– Когда ты начинала говорить о своих неприятностях, то сказала: во-первых, вчера мне чуть не перерезали глотку. «Во-первых». Значит, было что-то и во-вторых?

– А это еще хуже, Гена, – пробормотала я. – Мне нужны… деньги.

– Деньги? Мне сказали, что Каморин дал тебе денег. Штуку или полторы «зеленых». Не бог весть какой капитал, конечно, но для первоначального обустройства нормально. А тебе еще нужны деньги? И сколько?

– Мне, Гена, письмо из Днепропетровска прислали, – заговорила я быстро, словно боясь, что он меня перебьет, – там у меня родственники, и с ними беда. Брат младший врезался в джип, и теперь их выгнали из квартиры и собираются совсем отобрать жилье, если они не отдадут долг.

Благовещенский покачал головой и спросил:

– И большой долг-то?

Я даже вспотела от усилия показаться максимально жалкой. Не знаю, почему, но именно в этот момент губы кривила сардоническая ухмылка – еще чуть-чуть, и я точно расхохоталась бы, безнадежно и бездарно запоров свою партию неудачницы.

– Много? – повторил Гена.

– Много, – тихо сказала я, отворачиваясь.

– Да сколько? – снова стал горячиться Геннадий.

Я сочла, что уже время делиться секретами.

– Много, Геннадий Глебович, много. Десять тысяч.

– Рублей, надеюсь?

– Даже не надейся. Баксов.

Благовещенский надул одну щеку и ударил по ней кулаком. С шумом вышел воздух.

– Черт, много, – сказал он, – и что же ты думаешь делать, а, Лена?

– Не знаю, – с отчаянием в голосе повторила я.

– Деньги-то, сама понимаешь, немалые.

– Да уж конечно…

– Значит, такие дела, – пробормотал он, глянул на меня и отвернулся. Я схватила его за плечо и заговорила:

– Геночка, помоги, а! Я на все готова! Мне все равно, как, где и что! Мне только деньги нужны, срочно! Если нет, то мне все – край! Я и на вас не смогу работать, нужно домой возвращаться, помогать своим! Мне говорили, что можно хорошо заработать в этом… «Бункере». Как?

Он помолчал, очевидно что-то обдумывая. Потом медленно, тягуче, со знакомыми мурлыкающими интонациями произнес:

– Тут навскидку и не скажешь. Это большие деньги. Сразу и не присоветуешь. Вот что, Лена. Когда тебе «бабло»-то это требуется?

– Как можно скорее! И я им – денежным переводом… Только бы достать!

– Ну ты, конечно, обрадовала! Десять «штукарей» в «зелени»! Это тебе не хрен голландский, так просто не поднимешь! – он замысловато выматерился. – Ладно. Ты, наверное, сама понимаешь, что быстро такую сумму честно заработать – совсем нереально. Понимаешь?

– Да, да. Понимаю.

– Тебе обещали хорошие заработки. Ну что же… если все будет удачно, то пару тысяч баксов ты за новогодние праздники срубишь легко. А то и три.

– Но они говорили – по десять!

– Это вряд ли. Если только очень повезет. Вот что… – Он наклонился к моему уху и прошептал: – Есть один вариант. Штучная работка. Оплачивается по высшему тарифу, «десятку» свою получишь. Но вот только есть нюансы… есть сложности, и я их должен перетереть. Поняла?

– Я… да, но…

– Ты действительно готова на все?

– Да на все, конечно!.. Готова!

– Смотри, Ленка, если согласишься, то отказываться уже никак нельзя.

Он сказал это так, что у меня мороз пробежал по коже. Неужели Родион Потапович был прав, когда предлагал свой план, тут же подвергнутый мною жесткой критике? Похоже, что так. На закинутую удочку клюнули быстро, оперативно и без проволочек. Да… он опять прав. Много раз я задавала себе вопрос: каким образом он, преимущественно сидя в своем кабинете, зачастую успевает узнать куда больше, чем я во время даже самых напряженных поисков? Как Родион Потапович умудряется из множества переплетенных в один безнадежно спутавшийся ком нитей вытянуть одну-единственную, и вдруг эта нить-одиночка оказывается той, самой нужной, необходимой. Как он умудряется делать это?

Накануне он предложил мне сыграть на опережение и надиктовал то, что я должна сказать Геннадию Благовещенскому. Откровенно скажу – я была удивлена. Почему именно Благовещенскому? Почему именно это – наивно-невероятное?.. Родня, потерявшая квартиру, сумма в десять тысяч баксов, моя готовность ради нее пойти на все. Я спросила обо всем этом у босса. Он сказал:

– Сделай, как я говорю, Мария. Ты все узнаешь. Но излишнее знание не поможет сработать тебе так, как нужно. Не обижайся. Я все рассчитал. Они должны, должны клюнуть, и тогда это будет подтверждением.

– Неужели, Родион Потапыч, вы полагаете, что Благовещенский связан с заказчиком?

– Этого нельзя исключать, – уходил от прямых ответов босс.

– Кто же заказчик?

– Кандидатур на эту роль не так уж и много. Пока что не время раскрывать все карты.

– Опять роль тупого доктора Ватсона… – пробормотала я, но спорить не стала. Я знаю, что спорить с ним бесполезно.

Вот теперь, когда Геннадий сказал: «Смотри, Ленка, если согласишься, то отказываться уже никак нельзя», я вспомнила босса. Наверное, у него есть веские аргументы, если попадает вот так – в «десятку». Как я – римским дротиком…

14

Я шла по улице, глубоко задумавшись и втянув голову в плечи. Было холодно. Предрождественский морозец забился даже под теплую куртку, снег под ногами похрустывал.

Москва была готова к зимним торжествам.

– Эй! – окликнул меня кто-то. – Погодите! Постойте, погодите!

Я оглянулась. По улице за мной торопилась, бежала щуплая фигурка в вытертой старой дубленке, в которой, вероятно, какой-нибудь московский модник щеголял лет этак тридцать пять или сорок назад. Вязаная шапочка, полностью закрывающая уши, и очки в пластмассовой оправе поверх нее довершали картину.

На меня взглянули любопытные глаза, и я услышала странную фразу:

– Это вы, значит? Интейесно! Здьйавствуйте.

– Добрый вечер, – откликнулась я. – Да, это я. А вы кого ожидали увидеть?

– Да вы знаете, у меня стьйанное такое чувство: вот вижу на улице человека, знаю, что он знакомый, а вот кто он такой, никак вспомнить не могу. Глупость какая-то, да? Вот вас вспомнил. Ну что там с убийством?

– Вам виднее, – сказала я. – Вы имеете в виду убийство Амалии Шпеер? Кажется, это вас забрали в КПЗ, а не меня. Да, кстати, а куда вы подевались из КПЗ?

– Ну не жить же мне там, милая, – заявил он. – У меня и дьйугие дела имеются. Вот, напьйимей, сегодня «отнес» на йезультаты английского футбольного туйа. Ноймально.

– Нет, Александр Александрович, я что-то не понимаю, ведь мой босс звонил и…

– Ой, пьйостите! Я – в «контойу». В «Фавойит», в смысле. У меня еще один «экспьйессик» выносной имеется! Пока-пока!

И неугомонный пенсионер исчез в арке, ведущей к пункту приема ставок «Фаворита». Я посмотрела ему вслед, и почему-то вспомнилась его первая фраза: «Это вы, значит? Интейесно!..»

Интересно…

Впрочем, уже через несколько секунд я отошла от мыслей о странном старичке и окунулась в размышления совершенно иного рода. Сегодня среда, а в субботу должно было состояться грандиозное шоу в клубе «Бункер», где ожидались все владельцы «околобункеровской» структуры. Что-то должно произойти за эти три дня.

Я чувствовала, как росло внутреннее напряжение. Оно не отпустило меня и тогда, когда я пришла на квартиру и села в кресло, налив себе чаю с ромом. Мрачная Ольга при моем появлении молча удалилась в свою комнату, бросив мне на колени какую-то бумажку.

Я перевела взгляд на то, что оказалось у меня на коленях. И невольно вздрогнула. Это была распечатка фирмы «Фаворит», но совершенно другая, нежели все ординарные ее копии, которые раздаются во всех пунктах приема ставок. Это была превосходная бумага, типографская печать, водяные знаки. Словом, в точности такое же качество, как у той, роковой, бумаги с записью Инны Малич: «Катя, Марина, Петька, следующая буду я, а потом Амалия».

Я развернула бумагу и увидела… нет, не перечень спортивных матчей, на которые принимаются ставки. Тут были одни фамилии и непонятные названия. К примеру, «РЕТИАРИИ – МИРМИЛЛОНЫ. Группен-шоу». РЕТИАРИИ: Вострикова, Минько, Калинная. МИРМИЛЛОНЫ: Аннина, Глебова, Хторашвили.

Я перевела взгляд, и в пункте пятом натолкнулась на свою фамилию. Точнее, не на свою, а на… на ту, под которой я устроилась в структуру Ованесяна – Храмова. Кривошлык. И – цифры, цифры…

«Е. Кривошлык – О. Кротова» – 2,26 (8,55): 3,02 (10,0).

– Что за черт? – пробормотала я. – Что это все значит?..

Я вскочила и направилась в комнату Ольги. Она уже укладывалась спать. Я молча встала у дверей.

– Ну? – хмуро спросила она.

– Я хотела спросить, что все это значит.

– А, ты о бумажке? Так это для ставок. Тебе что, не объяснили?

В ее голосе звучала ядовитая издевка. Я подскочила к ее кровати и, схватив ее за плечо, воскликнула:

– Ты по-человечески можешь ответить? Что тут делает фамилия Кривошлык… моя фамилия? И какие-то цифры?

– А это все очень просто, – сказала она, потягиваясь всем телом, – мне вот, например, уже растолковали. А ты, наверное, очень тупая, раз тебя еще не обтесали.

– Полегче!!

– Да пошла ты… 2,26 напротив твоей фамилии означает, что на каждые сто рублей, поставленные на тебя, получится двести двадцать шесть, если ты выигрываешь. В твою соперницу верят меньше. Поэтому коэффициент больше.

– А цифры в скобочках? Вот эти – 8,55?

– О, это особый случай! – отозвалась она. – В скобочках проставлен коэффициент на тот случай, если ты убьешь свою соперницу.

– Убью?.. – пробормотала я.

– Вот именно. Допустим, у тебя есть тысяча долларов. Ты ставишь ее на себя саму, убиваешь свою соперницу и получаешь восемь тысяч пятьсот пятьдесят баксов. Видишь, как круто.

– Ты что, издеваешься?

– Зачем? Нисколько. Я просто уже участвовала в подобных шоу и знаю, что это такое.

– В Москве?

– Нет, в Чикаго. Так что я тебе не завидую.

– Какая ты осведомленная, просто оторопь берет, е-мое! – зло сказала я. – Может, ты еще и знаешь мою соперницу? Эту… О. Кротову?

– Знаю. Ее зовут Ольга Кротова. Я ее очень хорошо знаю. Потому что это – я.

Я на мгновение оторопела, а потом продекламировала классическое:

– …Молвила: «Зачем далеко? Знай, близка судьба твоя, ведь царевна эта – я».

– Вот именно. А теперь иди вон. Спать хочу.

* * *

– Здорово, Лена.

– Доброе утро, Геннадий, – кротко ответила я.

– Ну что, ты сегодня в форме?

– Как обычно.

– Готова к противостоянию со своей злобной сожительницей?

– Всегда!..

– Это не может не радовать.

– Я тоже так думаю.

– Значит, настроение хорошее?

– Если спрашиваешь, значит, хорошее.

– А, ну-ну. Пойдем.

Примечательный этот диалог, прошедший по наезженной, особенно в политике и мыльных операх, схеме – «из пустого в порожнее», состоялся в пятницу. Все эти дни Геннадий ходил нарочито бодрый, посвистывая, смотрел на меня с веселой злостью, и я уже было начала склоняться к тому, что расчет босса оказался неверен, и возжелала было сама напомнить Благовещенскому о нашем разговоре, как он прервал сомнения одним «ну-ну, пойдем» и пригласил с собой в одну из комнатушек для инвентаря, которых пруд пруди в комплексе «Царь-девица».

– В общем, так, Лена, – сказал он, смерив меня пристальным взглядом, – есть предложение. Тебе по-прежнему нужны деньги, не так ли?

– Да, конечно!

– Ну так вот, я поговорил насчет тебя.

– Да, ты упоминал. Что-то вроде «штучной работы».

Теперь он глянул на меня с легким беспокойством и переспросил:

– Что, я так говорил?

– Говорил.

– Ну, значит, мне нужно вырвать язык и засунуть его в задницу, – категорично заявил он. – Ты, Лена, вроде как девочка не пугливая и вполне компетентная. К тому же ты очень хорошо овладела всеми видами холодного оружия за сроки, которые меня просто пугают. Ну, к примеру, вот тебе дротик. Сможешь попасть им отсюда во-он в тот дверной косяк?

– Зеленый?

– Да. Видишь, там еще пятно, маляр, сволочь, по пьянке красил. Так вот в это пятно – сможешь?

Я взяла дротик, прицелилась и бросила. Дротик вошел точно в центр пятна.

– Отлично, – сказал Геннадий. – А теперь усложним задачу. Бей меня правой рукой, в которой зажат дротик. В момент удара отпусти его, и пусть он летит в пятно. Попадет – прекрасно. Не попадет – значит, будем пробовать еще. Но я все-таки думаю, что попадет.

– Зачем все это? – спросила я, хотя по коже поструился холодок: почти не оставалось сомнений, какую миссию уготовил мне Геннадий. А ведь босс, кажется, намекал…

– Ничего страшного, – сказал тренер. – Ты ведь хочешь заработать денег? Ну так бей и бросай. Бей и бросай!!

Я встала в боевую стойку и, отведя к плечу руку с зажатым в ней дротиком, вдруг сделала выпад; рука выкинулась вперед, метя чуть в сторону, правее лица Геннадия, и дротик вылетел из руки и, разминувшись с левым плечом Благовещенского (прошел пятью сантиметрами выше), попал в пятно. Войдя в дерево дверного косяка примерно в сантиметре от первого дротика.

– Уф-ф! – выдохнул Геннадий, поглядев на дело моих рук. – А он еще сомневался!..

– Кто – он? – спросила я.

– Да так… Ну что же, ты на высоте, – он похлопал меня по плечу, и его напряженный голос снова обрел привычные бархатистые нотки… – Ничего-о не-е скажешь, моя шко-ола… В общем, так, Леночка. Я слышал, что с тобой разговаривал непосредственно Ованесян Артур Даникович, не так ли?

– Да, – ответила я. – Такой… носатый-усатый.

– Так вот, этот носатый-усатый, Леночка, запомнился ли тебе, лег ли на память?

– Как?

– Натурально! – рявкнул Геннадий. – Помнишь, как он выглядит?

– Ну, помню.

– Так вот, завтра он будет в «Бункере». Южная трибуна, Красная VIP-ложа. Там, где пурпурная обивка, поняла?

– Да.

– Он будет одет в белую тогу с золотистой окантовкой, которая очень ярко отсвечивает при прямом попадании лучей прожектора. На его голове будет венок из алых роз.

– Красиво как! – сказала я.

– Тебя это не касается, – буркнул Геннадий. Сейчас он был напряжен и зажат, как никогда. Таким я его еще не видела. – Эстетика – это не по твоей части, поняла? Так вот, твой выход на арену – третий. Теперь о главном. Частности мы с тобой отрепетируем, но главное состоит в том, чтобы ты смогла метнуть дротик и попасть – слушай меня внимательно! – в голову Ованесяна. Далее, – продолжал он, как будто не замечая того, что я медленно встаю, – ты должна спокойно закончить поединок, твоей сопернице даны указания немножко попридержать свою прыть.

– Она что, тоже знает? – выдохнула я.

– Конечно, нет.

– Но…

– У тебя появились такие обороты, как «но»? – раздув ноздри, спросил Геннадий. – Я, кажется, пять раз тебя переспросил, нужны ли тебе деньги и готова ли ты к самой неблагодарной работе, какую только можно придумать? Ты кивала, говорила – да, готова. А теперь что же, на попятную?

– Нет, Гена, – пробормотала я, – но это же убийство… заказное убийство, и…

– А ты хотела заработать десять «штук» баксов поливанием цветочков в садочке? – прошипел Благовещенский, хватая меня за плечо. Я с трудом удержалась от того, чтобы не вырваться и не поставить на место этого негодяя. Его напускной бархатный тон ушел, дав место неприкрытой агрессии. Зловещие металлические нотки как бы клепали его речь. – Ты, Леночка, наверное, не совсем дура, чтобы не понимать, каким путем можно заработать много денег за один короткий промежуток времени.

– Что ты раскипятился, Гена? – перебила его я. – Не надо пылить. Я же не против. Только согласись, что прежде чем что-либо делать, нужно пять раз отрепетировать. Я понятно говорю?

В его глазах блеснуло удивление.

– Д-да, – ответил он. – А ты молодцом. Значит, я в тебе не ошибся.

– А если бы ошибся?

Он вяло пожал плечами, однако я видела, какое напряжение светилось в его глазах:

– Ну что же. Думаю, что в таком случае несдобровать ни тебе, ни мне. Что самое печальное. Мы ведь с тобой теперь в одной упряжке.

– Гена, а ты уверен, что это вообще возможно? – тихо спросила я. – Я ведь была в этом «Бункере». Там всегда полно охраны. Зрители сидят хоть и близко, да толком не разглядишь лиц. И вообще… зачем такие сложности? Не проще ли подкараулить Ованесяна где-нибудь на улице и…

– Не проще, – перебил меня Геннадий. – Не проще! Где ты его подкараулишь? Полно охраны. Не-ет, зверя надо бить в его собственном логове.

– В его собственном логове… – машинально повторила я. – Погоди… в его собственном… ведь «Бункер» – это совладение Ованесяна! Значит… значит, мы будем убирать своего хозяина? Как же?..

– А ты что, успела воспылать к нему преданностью? – ядовито спросил Благовещенский. – Мне казалось, что Оганесян вообще такой человек, к которому сложно привязаться. Хачик – он и в Африке хачик.

– Так то в Африке, а тут Москва, и…

– Ты еще долго будешь разводить полемику? – прервал тренер. – Если отказываешься, так и скажи! Только мой тебе дружеский совет: не надо крутить носом. Ты уже в деле, и вырывать тебя из дела можно, что называется, только с кровью и мясом.

«Образно выражается, – подумала я. – Ну, Родион Потапыч, ты снова оказался прав. Как же ты разглядел в милом и очаровательном Гене Благовещенском та-акую гниду?! Ведь Гена в этой цепочке исполняет роль посредника. Я – исполнителя. А кто же заказчик? Как говорил босс, он где-то близко, где-то в этих структурах…»

Вслух же я сказала:

– Честно говоря, мне пока что не верится, что возможно убрать Ованесяна так, как ты сказал. Ведь сразу же увидят, заметят, и…