Текст книги " Время делать ставки"

Автор книги: Наталья Корнилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Мужчина повалился на диван, широко раскинув ноги. В кадр попало его побледневшее от наслаждения лицо. Прядь темных волос прилипла к мокрому лбу. Он тяжело дышал, двигаясь всем телом – хороших таких античных пропорций. На вид мужчине было лет тридцать, и камера надолго прилипла к его лицу, показывая крупным планом то рот, то гладко выбритый подбородок, то несколько длинноватый нос, то большие глаза с короткими темными ресницами, то полоску белых зубов, перламутрово сверкающих под немного вздернутой верхней губой.

– Давай еще, – прошелестел голос не попавшей в кадр женщины, и тотчас же она попала в фокус. Узкой ладонью она растирала свою грудь с набухшими сосками, и в формате этой груди размера этак третьего с половиной, а то и четвертого, пальцы казались особенно тонкими и хрупкими.

– Не, пока не-а, – односложно отвечал мужчина. – Ты прямо как эта… как их… суккуб.

– Сук-ка… кто? – выговорила женщина, и на ее лицо легла тень недоумения. – Ты что такое сказал?

– Обиделась, что ли? Ты не то подумала. Суккуб – это такое… ну, вроде черта, только красивого и женского пола. Она, суккуб, значит, нападает на мужиков, ну и затрахивает их до смерти…

Та улыбнулась довольно:

– А, ну… тогда другое дело. Сук-куб. Это я…

На этом запись оканчивалась. Я вынула из камеры мини-диск, на котором была записана приведенная выше сценка, и осторожно уложила в свою сумочку. Откровенно говоря, я была в шоке. Нет, не от записи – на своем веку мне приходилось видеть сценки куда похлеще, – нет, от того, где я нашла ЭТО. В столе у семилетнего мальчика. Кто эти люди, если он хранил камеру под ключом и диска из нее не вынимал?

Если говорить честно, мое настроение резко испортилось. Пропал тот злой и веселый кураж, который навеяли эти злоключения со стрелой, мертвецом и перчаткой на пружинке. Происходящее перестало быть забавным.

Я механически вставила перчатку на прежнее место, приведя в действие механизм зарядки. Захлопнула гроб с пластиковым мертвецом. Вставила стрелу в арбалет и прицепила пусковую ниточку к двери. Впрочем, нет. Прицепить я не успела. Из громадного зала, где остались Клепины, вдруг послышался грохот, чей-то писк, а потом все потонуло в раскатах мощного баса:

– Мать вашу, урррроды!! Я что, епта, зря вам баблосы отстегиваю? Где он, епта? Че ты на меня выпялился, чмондрик, бля? Где, бля, Илюха, спрашиваю? Где сын, епта?

5

Я приложила щеку к прохладной поверхности двери. Только этого мне еще и не хватало. Семейный скандал! И несложно было догадаться, кому принадлежал тот рокочущий бас, что разрывал сейчас в клочья кроткую тишину, царившую в квартире. Бас принадлежал хозяину квартиры, Ивану Алексеевичу Сереброву. И в этом не могло оставаться никаких сомнений.

– Ваня, я хотела тебе сказать… – послышалось жалкое лепетание Ноябрины Михайловны. – Тут такое…

– Какое? Вы что, опять отвезли его к себе, в ваше вонючее Черкизово? Говорил я, чтобы мальчишка туда ни ногой! Понятно тебе, Нонка? Не нравится ему в вашем убожестве, а вы все туда же!

– Иван Алексеевич, но мы… – послышался сиплый голос Алексаши, но хозяин дома обрушился на того всей лавиной своего грохочущего баса:

– Что-о? И ты еще взялся квакать? На тебя что, гимнастический козел упал на разминке, что ли?

– Я больше не работаю учителем в…

– Ну, значит, какой-то другой козел! Впрочем, не будем о козлах… с меня и тебя одного, Клепин, хватает. Я же сказал: никуда мальчишку без присмотра не отправлять!! Я ясно ведь сказал, так, дура? Тебе, Нонка, говорю! Что на меня пялишься, тупая овца?

Откровенно говоря, создавалось такое впечатление, что я попала на съемки скандального ток-шоу «Окна» с Дмитрием Нагиевым. Впрочем, на «Окна» привлекались актерские силы, артисты сшибают халтурку и приработок к не ахти какому театральному окладу. А тут все было вживую.

Я осторожно выскользнула из комнаты Илюши, ловко прикрепив ниточку к двери так, что она огорошила бы еще так любого вошедшего. Оказавшись в громадном холле, я остановилась у стены, все еще никем не замеченная, и рассмотрела вновь пришедших.

Иван Алексеевич Серебров оказался могучим мужчиной под два метра ростом, в просторных синих джинсах и серой толстовке, поверх которой по-тинейджерски, на шнурке, болтался мобильник. Очевидно, Иван Алексеевич ездил в Германию по неформальным вопросам, потому и не надел деловой прикид. Впрочем, и без того он выглядел чрезвычайно внушительно. Под толстовкой легко угадывался мощный торс. Литая шея бугрилась мускулами. Обширное лицо с широко расставленными глазами и мощным подбородком излучало грубую силу и властность. Но почему-то, несмотря на все братковские атрибуты, Серебров не выглядел этаким «быком». Было в его облике что-то значительное, солидное, харизматическое, что не давало возможности числить его обычным бандитом, ныне удачно попавшим в волну легализованного бизнеса и вынужденно сменившим братковские замашки и жизнь «по понятиям» на деловой костюм и безнес по-европейски.

Иван Алексеевич, чуть прихрамывая, надвигался на Клепиных, сжавшихся в углу дивана, и проревел:

– В общем, так, уроды!! Если через пять минут мальчишка не будет здесь, то – вы меня знаете!

Ноябрина Михайловна переполошенно задергалась. Рыхлый подбородок бессильно распустился на три дряблых жировых складки. Она хотела что-то сказать, но язык явно ее не слушался.

– Да ладно тебе, Ваня, – раздался довольно низкий женский голос, и я увидела высокую, почти с Ивана Алексеевича (хоть и на десятисантиметровых каблуках), девицу в деловом сером брючном костюмчике. У нее было преувеличенно бледное лицо, чуть раскосые глаза и большой капризный рот.

– Что ты пристал к своим лошкам? – произнесла она. – Да никуда он не денется, твой Илюшка. Где-нибудь в автоматы режется со своим придурочным дружком Маратом.

…Я не узнала ее сразу. Макияж сильно меняет женщину, а на том мини-диске она была без макияжа. Но как только она заговорила, я узнала ее. Увидела родинку над губой. Да, это она. Та развратная дамочка, которую ее любовник-красавчик аллегорически именовал суккубом.

– Хо-одит где-нибудь, – тягуче повторила она, растягивая гласные. – Поехали лучше, Ваня, куда-нибудь в сауну. Я уста-ала с дороги. Ну Ваня-а!..

– Молчи, Камиллка, – буркнул Серебров, – не лезь не в свое дело! Я лучше знаю.

– Да-а, – с уже знакомыми мне обиженными интонациями протянула та и села в кресло. После этого она потеряла к происходящему всякий интерес, начав рассматривать свои ногти с таким неподдельным вниманием, словно она видела их в первый раз.

– Так я жду, – сказал Серебров. – Что молчите? Я вам помолчу!!! – вдруг взревел он и, схватив попавшую ему под руку керамическую вазу, швырнул ее о стену над головами Клепиных с такой силой, что несчастный сосуд буквально растерло в порошок. Головы бедного семейства осыпало керамическим крошевом и мелкими осколками. Ноябрина Михайловна нервически вскрикнула, а Алексаша, наверно, вспомнив, что биологически он мужчина, нерешительно приподнялся навстречу разгневанному хозяину дома.

Впрочем, ближайшее будущее показало, что этот маневр был излишним. Серебров поднял громадный кулак и коротко, совершенно без замаха, ткнул в лоб Алексаши. Однако и этого мизерного усилия хватило, чтобы несчастного Клепина сорвало с места, раскрутило вокруг собственной оси и хорошенько приложило о стену.

Алексаша, оглушенный, рухнул на пол. Ноябрина Михайловна задрожала всем телом и, вытянувшись, упала в обморок. То есть – она упала бы в буквальном смысле, если бы уже не полулежала на диване. А так – она только лишилась чувств и закатила глаза.

Игнат, единственный из семейства бедных родственников сохранявший сознание, закусил нижнюю губу и мелко дрожал. По его лбу градом тек пот. Идиотский полосатый, с красным помпоном тапок свалился с ноги и обнажил бинт, которым была перетянута лодыжка Игната.

Я поняла, что и так промедлила.

Я отделилась от стены и произнесла:

– Добрый день, Иван Алексеевич.

Голова на литой мускулистой шее повернулась медленно, как в короткой выдержке из фильма про динозавров. Небольшие темно-серые, с желтизной, глаза посмотрели на меня с нескрываемым раздражением. В басе Сереброва я не нашла и намека на нотку удивления, когда он коротко спросил:

– Вы – кто?

– Иван Алексеевич, я в некотором роде старая знакомая Ноябрины Михайловны, и так как ваш сын, как вы сами, верно, прекрасно знаете, сорванец, каких поискать, меня отрядили играть с ним…

– Играть? Во что?

– В прятки, – невинным голосом ответила я, неспешно приближаясь к Сереброву.

– Старая знакомая? – медленно выговорил он. – Откровенно говоря, сударыня, вы слабо напоминаете существо, к которому применимо слово «старая». Вы, верно, оговорились. Так что потрудитесь объяснить, кто вы и что здесь делаете. И я не помню, чтобы у моей сводной сестры Ноябрины водились знакомые вроде вас. Я вас слушаю очень внимательно.

Интонации Сереброва были упруго скованы, словно обручем, безукоризненной, вежливой сдержанностью. Даже сложно было представить, что этот человек, минуту назад столь обильно употреблявший словечки типа «овца», «чмо», «уроды», теперь столь непринужденно и избирательно, почти изящно, конструирует свою речь.

– Иван Алексеевич, мне бессмысленно объяснять, кто я, если вы все равно меня не знаете. Скажу только, что мы вместе были с Ноябриной Михайловной и ее семьей в Сочи, откуда они приехали по вашему вызову несколько дней назад. Я пришла в гости и застала полный аврал. Ваш сын очаровательный мальчик, но ему нужно поменьше инициативы, а то из этого получается полный дурдом. Если хотите, полюбуйтесь. Он – в комнате.

Только что очнувшаяся Ноябрина Михайловна смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Мне показалось, что она действительно поверила, будто Илюша в комнате.

Алексаша зашевелился у стены и стал сплевывать на пол.

– Пойдемте, Иван Алексеевич, да и вы, Камилла, – пригласила я. – Очень забавно.

Та провела по мне режущим взглядом. Такие, как она, всех людей мерят по своему образцу, и потому – уверена! – она начала расценивать меня как конкурентку. Несмотря на то, что она была законной супругой, а меня Серебров видел первый раз в жизни.

– Он там, – повторила я. – Мы играем с ним в прятки. Прячется он, как Чингачгук. Хотите – поищите.

– Ну хорошо, – первой откликнулась Камилла, и меня почему-то продрало по коже от того, как это было сказано. – Ваня, пойдем глянем… на сыночка.

И она принялась улыбаться, запуская в пространство такие фальшивые улыбки, что меня едва не передернуло.

Сильвер пожал могучими плечами и, покосившись на слабо шевелящегося Алексашу, буркнул что-то вроде: «Что ж молчали, уроды, что он там? Теперь вот сами виноваты… что мне под горячую руку…»

Ноябрина встала с дивана и, схватив меня за руку, быстро зашептала:

– Он что, Мария… он – действительно… он – опять нас разыграл?

– Он вообще большой шутник, насколько я поняла, – в тон ей отозвалась я и, не слушая дальнейших вздохов Клепиной, вслед за Камиллой и Иваном Алексеевичем направилась к злополучной двери Илюши.

О, я знала, что произойдет. Конечно, на это я и рассчитывала, когда показательно-бледная Камилла потянула на себя ручку двери и получила прямо в лоб такой удар стрелой, что не устояла на ногах и скатилась прямо на руки своему благоверному.

– Это тебе не перед камерой позировать, проститутка!.. – злорадно пробормотала я.

– Ой… что это… как… а-а… – бормотала та, пуча на серьезного Сереброва свои раскосые ясны очи. – Ваня… на меня… я умираю… это – киллер!..

– Какой киллер, кобыла! – рявкнул Серебров и, не мудрствуя лукаво, уложил «раненую» супругу на пол и ввалился в комнату. Я перешагнула через длинную ногу Серебровой и последовала за ним, еле скрывая нервный смех. Серебров прошелся по комнате сына, как слон по посудной лавке, несколько раз проговорил: «Илюшка, черт, я тебе сейчас задам! А ну, вылезай… со своими дружками-идиотами будешь шутки шутить!» Разумеется, он не снизошел до того, чтобы заметить растянутую на полу ниточку, и из стоящего на столе гробика тотчас же выскочил мертвец со своей сакраментальной фразой-напутствием, которую я услышала соответственно в седьмой, восьмой и девятый раз.

Серебров недоуменно потоптался на месте, оглянулся на меня и выговорил:

– Что это за похабщина?

– Эта вещица, судя по акценту, сделана в Германии, – невинно отозвалась я. – Наверно, вы и привезли. Да это еще что. В правом верхнем ящике стола…

Я не ставила себе целью заложить Илюшу. Я знала, что в верхнем правом ящике стола лежали и предосудительные журналы, и сигареты, и еще много чего… но всего этого Ивану Алексеевичу не суждено было услышать, потому что я знала, какой эффект воспоследует после выдвигания ящика.

…А так как голова Сереброва находилась куда ближе к хитрому механизму с выскакивающей перчаткой, чем моя – четверть часа назад, то и удар он получил такой, что на мгновение потерял ориентацию в пространстве. На ногах он, в отличие от меня, устоял, все-таки здоровенный мужик, но руки слепо хватанули воздух, и я поняла, что на несколько секунд он ослеп и оглох:

– Чи-о-оррррт!..

– Вот именно, – сказала я. – Даже хуже.

Иван Алексеевич остервенело пнул ногой сломанный принтер (очевидно, им и разбитый, судя по метанию ваз в холле) и коротко, но очень содержательно выругался.

– Быть может, он в шкафу, – проговорила я.

Иван Алексеевич молча проследовал к шкафу-купе, рванул дверцу, и в ту же секунду послышался негромкий хлопок, и хлынувшие из шкафа клубы черного дыма, как разорвавшая упаковку спресованная под чудовищным давлением вата, в несколько секунд захлестнули кабинет. Этот новый сюрприз в очередной раз заставил меня вздрогнуть, но Иван Алексеевич взревел так, словно ему воткнули в мягкое место шашлычный шампур:

– Ты-ва-аю ма-а-ать!! Ты, выблядок мелкий!!! Да когда же!.. Я тебя в детдом! В колонии сдохнешь, и-ди-от!!!

И он, пнув стеклянную филенку так, что она только чудом не разлетелась вдребезги, выметнулся из комнаты, при этом едва не навернувшись через все так же лежащую на полу Камиллу Романовну. Кашляя, я выскочила из злополучного помещения и плотно прикрыла за собой многострадальную дверь. И подумалось: если этот мальчишка вытворяет такое заочно, то на что же он способен, присутствуй тут лично?..

– Вот ублюдок, – уже спокойнее повторял Иван Алексеевич, вынув из бара бутылку «Хеннесси» и плеснув себе в бокал. – Конечно… без матери растет, сорванец… оно понятно, но все-таки чтобы так… Пиротехник! – закончил он и одним движением опрокинул напиток в рот.

– Вот видите, – примирительно произнесла я, – думаю, Иван Алексеевич, вы теперь не удивляетесь, что Ноябрина Михайловна, вконец измучившись с Илюшей, позвала меня на подмогу?

– Н-нет. А вы кто по профессии? Не укротитель тигров? – с впервые проклюнувшейся искоркой юмора спросил Иван Алексеевич.

– Нет. Я… флорист, – ляпнула я первое, что пришло в голову.

– Кто?

– Флорист. Работаю с цветами, составляю букеты.

– На похороны? – хмыкнул Серебров.

Я мягко повела плечами:

– По-всякому бывает. Случается, что и на похороны.

– Это у вас очень хорошая профессия, – мрачно сказала Камилла, появляясь уже в вертикальном положении. На ее лбу красовался здоровенный лиловый синяк, уже начинающий переливаться всеми цветами радуги. – Полезная для нас. С таким Илюшей нам всем цветы на скорые похороны пригодились бы.

– А тебе, мне кажется, слова не давали, – перебил ее Серебров. – Ладно. Теперь я хоть уверился, что он здесь.

– Что, больше не хотите поискать отпрыска? – с улыбкой спросила я.

Сильвер пощупал рукой отбитое ухо и ответил:

– Нет уж, спасибо. У меня утром самолет, а я не хочу лететь в Италию по частям. А это вполне со мной случится, если я наткнусь на еще один Илюшкин камуфлет. Но откуда он берет все эти штучки – перчатки, стрелы, дымовую завесу? Плохо следите!! – перекидываясь на привычную жертву, погрозил он кулаком Ноябрине Михайловне и иже с ней. – У-у, дождетесь у меня! Прилечу через неделю, чтоб он встречал меня у трапа чистенький и причесанный… безо всяких фокусов! Все понятно?

– Да, Ваня… понятно, – растерянно ответила Ноябрина Михайловна.

– Надеюсь на это! На вот на расходы! – И он, кинув на колени сводной сестре несколько крупных купюр, вышел из квартиры, тяжело ступая. Содрогнулся пол. За муженьком зацокала озлобленная Камилла. Наконец мощно выстрелила захлопнутая дверь.

Ноябрина Михайловна глубоко и протяжно вздохнула – и вторично лишилась чувств.

* * *

– Ну что я могу сказать вам, многоуважаемая Ноябрина Михайловна? – произнесла я, когда та очнулась. – Крутой нрав у вашего родственника, ничего не скажешь. Впрочем, мне кажется, что Илюша многое унаследовал у отца.

– Значит, он действительно… никуда не девался? Значит… он там… вы видели его?

– Кого?

– Илю…шу.

– Ах, вот вы о чем. Вы знаете, не хочу вас огорчать, но – Илюши там нет.

Клепина заморгала и подалась вперед всем телом так, что ее могучая грудь запрыгала.

– Как – нет? – испуганно спросила она. – Но… как же? А на кого же, в таком случае, ругался Иван?

– Вы нас… мис-ти…фицируете!.. – вдруг сподобился выговорить Алексаша.

Я посмотрела на него с неприкрытым раздражением. Тоже мне – оратор! Проклюнулся!

– Вот что, почтенная чета Клепиных, – сказала я, – я никого не мистифицирую, как только что выразился уважаемый глава семейства. То, что мне удалось показать присутствие Илюши в комнате, в то время как его там не было, – это большая удача. Удача прежде всего для вас. Не знаю, что было бы, не поверь мне Иван Алексеевич. Скорее всего, он продолжил бы экзекуцию, применяя самые варварские методы. Хотя, как ни странно, господин Серебров произвел на меня скорее положительное, чем отрицательное впечатление. Да и сын…

– Что – сын? – вдруг проснулся в углу Игнат. – Он придурок. Я его терпеть не могу. То, что вы сейчас видели, – это еще ерунда. Он и не так… он вообще…

Сформулировать свои претензии к Илье более содержательно у Игната, верно, не хватило словарного запаса. Он раздраженно заморгал и замолк.

«Бедные вы люди, – подумала я, – мне кажется, что дай вам хоть все состояние Сереброва, вы все равно остались бы теми, кто есть, на всю вашу жизнь – бедными родственниками, существующими на подачку…»

В этот момент в дверь позвонили. Ноябрина Михайловна умоляюще уставилась на меня и попросила:

– Если это снова он… Мария, вы не могли бы… не могли бы открыть дверь?..

– С удовольствием! – громко сказала я.

Взглянув на монитор видеофона, на котором отражалась площадка перед дверью, я увидела длинноносое лицо Берта Сванидзе. Он оживленно крутил головой и ерошил волосы на затылке. Я сглотнула раздражение и открыла дверь:

– Снова свиделись, Альберт Эдуардович.

Он нисколько не удивился. Помялся на пороге и сказал с настойчивой ноткой:

– А, ты уже здесь. Я так и думал. Ну что, дай я войду.

«Я-то здесь, – мелькнуло в голове, – а вот что делаешь здесь ты, горе-работничек прокуратуры? Кажется, ты должен быть на службе, где у тебя работы выше крыши!» Но тем не менее я с самой радушной улыбкой впустила его в квартиру, отметив:

– Вы, Альберт Эдуардович, пропускаете самые пассионарные моменты. Пассионарность – это такая спираль накала страстей, когда…

Кажется, я довольно удачно скопировала его обычный поучительно-дидактический тон, потому что он недоуменно уставился на меня, а потом, что-то пробурчав, прошествовал мимо меня в квартиру. Его лицо было несколько бледнее обычного, а нос, кажется, – несколько длиннее.

– Ну что же? – проговорил он, останавливаясь посреди холла, как солист балета в центре огромной, залитой светом белой сцены. – Есть договоренность о дальнейшем сотрудничестве?

– А как же! – сказала я. – Еще как! Особенно договорился Иван Алексеевич Серебров, твой, Берт, сосед! Он тут договорился до рукоприкладства и дымопуска! Правда, и ему самому влетело. А вот что угодно тебе?

Сванидзе вальяжно выпрямился, разведя в стороны тощие сутулые плечи, и начал:

– Соседская солидарность…

Я не стала слушать. Пока Берт втирал очки растерянным Клепиным, я спустилась вниз, во двор. Следовало поподробнее разглядеть место, где, словно по волшебству – среди бела дня в центре столицы России! – пропал и не объявился семилетний мальчик. Пусть большой выдумщик, но не до такой же степени!..

Кроме того, я видела, что отец Илюши, Серебров-Сильвер, был искренне встревожен отсутствием своего сына. На пустом месте не будет бесноваться и бить вазы даже такой экспансивный и необузданный человек, как Иван Алексеевич. Значит, у него есть причины беспокоиться за сына. Как просто было бы спросить у него об этом напрямую, но контракт!.. Подписанный с Клепиной контракт лишал меня возможности разглашать тайну исчезновения мальчика, следовательно, говорить с Серебровым откровенно.

Впрочем, после сегодняшних фокусов в комнате можно было усомниться в том, что этот Илюша вообще пропал, а не, скажем, забавляется особо изощренным образом.

Было и еще одно. Мини-диск с записью сексуальной сцены. Одним из действующих лиц была Камилла Сереброва, а ее партнер был явно не законный муж, Иван Серебров. Другой. Зачем мальчик хранил эту недетскую информацию? Чего он добивался? Или это было для него очередной жестокой игрой, возможностью шантажировать нелюбимую – еще бы, уже третью по счету! – мачеху?

Я оглядела двор. В принципе, это был достаточно типичный двор, таких тысячи в столице, миллионы в стране. Два старинных дома, корпуса которых шли буквами «Г», смыкаясь над аркой, образовывали неправильный прямоугольник. Периметр этого прямоугольника разрывался только в одном месте: там, где дом Илюши Сереброва, заканчиваясь, не доходил метров пятнадцати до торца второго дома. Во втором доме был злополучный магазин «Продукты». Чтобы дойти от подъезда Илюшиного дома до магазинчика, нужно было преодолеть асфальтовую дорогу шириной метров в пять, перескочить непривычно высокий бордюр, а затем пролезть через разрыв в сетке забора, обносящего детскую площадку в центре двора (иначе пришлось бы делать большой крюк, а как это сделает задорный семилетний мальчик, если можно пройти более коротким и интересным путем?). Затем следовало пролезть во второй лаз – и оказываешься прямо перед дверями магазинчика.

Итого – тридцать метров, если по прямой, и не менее ста, если идти по-человечески, то есть по дороге.

Я решила пройти предположительным путем Илюши. Был прекрасный осенний вечер и, естественно, двор не был пуст. На лавочках сидели старушки, на площадке под надзором мам играли дети, и, естественно, весь этот контингент со смешанными чувствами взирал на взрослую, прилично одетую женщину, которая пролезла в детскую дыру в заборе и, не отрывая взгляда от земли, проследовала так до второй дыры в заборе. Кто-то крикнул, что тетя потеряла шампунь от перхоти. Кричало явно дитятко, одержимое идеями рекламы. Кто-то из старушек на весь двор прошипел, что «совесть она потеряла, а не…».

Разумеется, подобное инспектирование ни к чему не привело. Если не считать того, что ко мне подошел малыш лет пяти-шести, в пестрой курточке и с лохматыми светлыми вихрами, и спросил:

– Вы что-то ищете, тетя?

Я с усилием взглянула на мальчика. Он стоял и, держа в руке веревочку от игрушечного экскаватора, улыбался.

– Тебя как зовут? – спросила я.

– Леша.

– Вот что, Леша. Ты такого – Илюшу Сереброва – знаешь, нет?

Улыбка потухла. В голубых глазах мальчика вырисовалось что-то отдаленно напоминающее испуг. Он отвернулся и пошел по направлению к металлической, раскрашенной в радужные цвета лестнице. Я нагнала его со словами:

– Леша, извини. Я тебя расстроила? Ну прости, маленький. Ты ведь играл вместе с Илюшей, нет? Или он всегда – отдельно от вас?

– Он с нами не играл, – тихо и непривычно серьезно для такого маленького ребенка ответил мальчик – он это… он такой… плохой он.

К нам подошла высокая женщина в зеленом плаще, по всей видимости, мама этого Леши. Она вопросительно взглянула на меня, и я пояснила:

– Простите, я спрашивала у вашего сына об Илюше Сереброве. Живет в вашем дворе такой…

– Да, я знаю, – ответила женщина. – Знаю этого Илюшу Сереброва. Второй день его что-то не видно. А что вы о нем спрашиваете? Вы кто?

– Да так, – сказала я, а потом подумала и вынула из сумочки одно из «липовых» удостоверений, которыми снабдил меня босс. «Корочки» МВД. – Я из милиции. Хотела вот задать несколько вопросов.

– Так вы по поводу пожара, который устроил этот безобразник на позапрошлой неделе? – обрадовалась женщина. – И так задыхались от жары и от торфяников этих дурацких, а тут еще и дымовал на дворе такой, что не продохнуть. Я думала, что папаша этого Сереброва, бизнесмен, – она сказала это так, словно произносила не название вполне уважаемого в нашей стране рода деятельности, а нечто вызывающее животное отвращение, типа того, что вызывают слизни или мокрицы, – я думала, что его папаша все замял. Дал, кому надо, на лапу, и все спустили на тормозах. Значит, вы по поводу того случая?

– Можно сказать, что и так, – уклончиво произнесла я. – Скажите, а как во дворе относятся к семье Серебровых?

– А как они того заслуживают, так к ним и относятся! – с жаром произнесла женщина. – Наглые они все. И Ванька этот здоровый, и метла эта его – Кристина ее, что ли…

– Камилла.

– Ну, или Камилла. Сразу видно, чем они в жизни путь пробивают – наглостью и похабством. Леша, ты иди пока поиграй с мальчиками, – попросила она сына, стоявшего тут же с раскрытым от любопытства ртом и, верно, давно не видевшего свою спокойную маму столь возбужденной. – Иди, сказала. А Илюшка этот – хулиган. От него житья нет. Он у моего мужа все шины в машине проколол. Забавлялся. Вадим, это муж, хотел идти разбираться, да его отговорили. Себе дороже. У этого Ваньки Сереброва таа-акие мордовороты! А он хоть и бизнесмена из себя строит, все равно физиономией не вышел. Бандитом за километр несет!

– Спасибо, – сказала я. – С этим ясно. Значит, не любят их. Простите, а где вы были примерно в это же время позавчера?

– Где? Да с работы только пришла. Хотя нет, нас пораньше… С мужем была. Нет… постойте… Вадим на футбол пошел, в тот день футбол был, этот, как его… «Спартак» играл. С кем-то. А я вышла во двор. Ну да. Мы с Лешей гуляли, как вот сегодня. На этой площадке и гуляли.

– А в промежуток между без четверти шесть и шестью часами вы где были, не припомните?

Женщина покачала головой:

– Ну-у, такая точность. Впрочем, в шесть я здесь была – да. Точно. Там, у моего подъезда, еще бабки шушукались, что скоро, через пять минут то есть, сериал начинается, а это – в шесть.

– Значит, без пяти шесть вы были здесь?

– Ну да. Была.

– А вы не видели в это время и в этом месте Илюшу Сереброва?

– Да вообще нет как будто. Его вообще-то сложно не заметить. Он – шумный. То стрелялку какую-нибудь тащит, то взрывает что-то… петарды вроде. Не было его. Впрочем, можно у Леши спросить. Он бы точно заметил.

Вызванный свидетель Алексей был заслушан и заявил, что в указанное время никакого Илюши Сереброва во дворе не приметил.

После этого я направилась в магазин, где толстая и неожиданно улыбчивая продавщица сказала мне примерно то же самое: Илюшу она хорошо знает, его как-то сложно не знать, но в тот день, в четверг двенадцатого сентября, она его не видела.

– Забавный мальчишка, – сказала она, неодобрительно улыбаясь, – то сникерс сопрет, то покупателю на спину своим красящим баллончиком брызнет… в общем, не соскучишься. А что, собственно, произошло?

Мне хотелось сказать, что произошло, но я справедливо рассудила, что не имею на это права: до тех пор, пока отец мальчика Иван Серебров в Москве, в России, я не могла говорить об исчезновении Илюши.

Потому ничего больше я предпринимать не стала, а вернулась в офис.