Текст книги " Время делать ставки"

Автор книги: Наталья Корнилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– Не заметят! Проверено.

– То есть, – произнесла я, понижая голос, – проверено на практике? Значит, кто-то уже делал это? В «Бункере», вот таким способом… да?

Благовещенский с грохотом захлопнул дверь и, повернув ко мне бледное лицо, ответил:

– Да.

– Делал?!

– Все, хватит об этом. У нас осталось мало времени. Следует отработать то, что ты будешь делать завтра вечером, до мелочей. До автоматизма, поняла?..

15

Снег падал нарастающей лавиной. Он залеплял лицо, ластился к плечам и рукавам, словно ласковый белый кот с густой пушистой шерстью.

Развязка дела близилась. Я чувствовала ее горячее дыхание, и оно не могло остыть под двадцатиградусным предпраздничным морозом. Родион превосходнейшим образом просчитал ситуацию и предугадал ее развитие, и мне в очередной раз пришлось слепо следовать по указанным им схемам. Все зависящее от меня я выполнила неплохо, но то, что предстояло завтра… Это было беспрецедентно.

Прежде чем поехать в офис к Родиону, я зашла на съемную квартиру, где обитала вместе с моей завтрашней соперницей по «гладиатор-шоу» в «Бункере». Идти напрямую к нам в бюро «Частный сыск» я не рискнула, потому что слишком свежи были воспоминания о том, как меня выследили, что стало причиной трагических последствий.

Ольга сидела в гостиной и, болтая ногами, смотрела какой-то идиотский сериал про бандитов. По всей комнате были раскиданы ее вещи, обертки от мороженого и апельсиновые корки. Пахло чем-то слабоалкогольным, вроде новогодней шипучки, по недоразумению именуемой шампанским.

– И что? – спросила я недовольно. – Прибраться нельзя было?

Она не ответила, даже не повернула головы.

– Ты что, оглохла, балда? – повторно воззвала к ней я.

На этот раз она среагировала. Встала из кресла, причем оказалось, что из одежды на ней одни трусики, и выговорила нараспев:

– A-а, капризуля наша пришла-а, – язык у ней довольно прилично заплетался. – Ну, где была, уточка ты наша?..

– Почему уточка? – чувствуя подвох, спросила я.

– Потому что под-сад-ная…

Я похолодела. Остро кольнуло под ложечкой. Я бросила свою сумку на диван и ответила:

– Ты, я смотрю, выпила и несешь всякую чушь. Совсем, что ли, спятила? Завтра важный день.

Ее губы искривила усмешка:

– Ага. Важный. А для некоторых – еще и последний.

– Поэтому и готовишься? – спокойно сказала я. – Ну-ну. А что за мужик у тебя был?

– С чего ты решила?

– Да так, знаешь ли… В прихожей – запах дорогого мужского одеколона, ушел, видать, недавно. Зажигалка валяется «зипповская», а ты – не куришь. В пепельнице – три окурка «Кэптэн Блэк», да и…

– Чистый Шерлок Холмс! – перебила она меня, нагловато хохотнув. – Недаром про тебя слушок прошел, мол, ты в натуре подсадная.

– Кто такую чушь городит? – раздельно проговорила я.

– Кто? А девчонки!.. – Она закинула руки на затылок, выставив на обозрение свою обнаженную грудь, на которой виднелся внушительный такой засос, лишний раз подтверждавший мою мысль о недавнем присутствии в квартире какого-то мужчины. – Девчонки в «Эдельвейсе» говорили, что Каморин послал за тобой Фоку лысого, а потом того нашли на пустыре с перерезанной глоткой и рваной раной в брюхе. Что, сука-а… навела на мужика каких-нибудь своих, а?

Меня взяло зло. Такое, что я чуть было не ляпнула: «Почему навела? Я его сама завалила!» Конечно, нечего и говорить, от подобной ремарки я воздержалась. Но эта дура Ольга вызывала у меня такое бешенство, что, будь я сама под градусом, сморозила бы что-то архиглупое и неосторожное.

– Девчонки, конечно, много чего болтают, – продолжала Кротова, – но нет дыма без огня. – Она встала и медленно направилась ко мне. – Может, ты и в самом деле засланная, а, корова? Что молчишь? В гробу еще успеешь намолчаться, а сейчас отвечай!..

Мне показалось, что она нарочно распаляет себя. Может, это способ своеобразной психологической настройки перед завтрашним ночным действом с нашим противостоянием? Быть может. Во всяком случае, я не стала обострять перепалку, а сказала примирительно:

– Хороший хоть мужик-то был?

Она вздрогнула и посмотрела на меня так, словно ожидала подвоха.

– А что? Мужик как мужик. Козел! – бросила она.

– Жаль, – посочувствовала я. – Да я так и подумала, что так себе. Иначе бы ты не такая злая была. Богатый?

– Да Храмов это!

Теперь вздрогнула я. Ольга смотрела на меня мутными глазами, в которых плавала враждебность.

– Храмов? – переспросила я. – Михаил Сергеевич?

– Ну не Горбачев же. Храмов, конечно. Понтов много, а толку мало.

– И что это ты вдруг его пригласила?

Ольга уставилась на меня, как на полоумную.

– При-гла-си-ла? – повторила она. – Да ты рубишь, что говоришь? «Пригласила»! Так он и ждал приглашения, козел! Подвалил ко мне и говорит: «Ну что, подруга, тебя, кажись, Олей зовут, и шампанское ты, наверное, пьешь?» «Пью», – говорю. А что ему ответишь? Он же, сволочь, хозяин, чуть что не по нему, вылетишь из клуба как миленькая. Так что пришлось соглашаться. Он еще и говорит: «Тебе ведь от нашей организации квартиру сняли, так, да? Нравится квартира-то? Жилищные условия сносные? А ну-ка пойдем поглядим. Я, – говорит, – должен знать, в каких условиях обитают мои сотрудницы». Так и сказал: о-би-та-ют. Как хомячки, блин!

– Понятно, – сказала я, – значит, такие дела. Тогда ясно, почему у тебя такое плохое настроение.

– Задобрить меня хочешь, что ли? – прищурив глаза, выговорила она свистящим шепотом. – Да пошла ты! Нам завтра не детей крестить, а, быть может, оправдывать мой коэффициент 10,0! Ладно, пошла я спать. Ну тебя.

– Тебя тоже, – сказала я, – спи!

И я вышла в прихожую, оделась, обулась и хлопнула дверью. Ольга мутно смотрела мне вслед…

Спускаясь по лестнице, я вспомнила, что означал в той распечатке коэффициент ставки на Ольгу Кротову, который она собиралась «оправдать». Коэффициент был на тот случай, если Ольга убьет свою соперницу.

Меня.

* * *

Когда я с максимумом предосторожностей добралась до нашего офиса, то в кабинете босса застала брата недавнего Ольгиного гостя – Виталия. Наверное, у семейства Храмовых сегодня был день визитов, любовных и деловых. Виталий оживленно тряс головой и нудел:

– Прошло уже столько времени, я вам плачу такие деньги, а дело не сдвинулось с мертвой точки! Вы не имеете ни малейшего представления о том, кто убил мою невесту, а я все еще питаю иллюзию, что вы сумеете это сделать.

Он не повышал голоса, говорил длинными, утомительными фразами, и это, по-видимому, раздражало босса еще больше, чем если бы тот орал, выпучив глаза, и обещал застрелить Родиона или размазать его по стене. Как это бывало с особо нервными клиентами.

– Вы знаете, Родион Потапович, я думаю, правильно говорил мой брат Михаил, когда утверждал, что не надо к вам обращаться, – закончил Виталий Храмов.

При этих словах босс поднял голову и заметил меня. Его лицо осветилось улыбкой, он кивнул мне, а потом обратился к негодующему интеллигенту:

– Вы, Виталий Сергеевич, не стали слушать своего брата. Это похвально. А теперь, простите, вы отрываете меня от дела. От вашего же, между прочем, дела. Я должен работать. В самые краткие сроки я представлю вам результаты. Имена, пароли, явки, как говорит Владимир Владимирович, наш президент. Не волнуйтесь, результаты будут. Они уже есть, но боюсь, что вы еще не поняли, какая это прелесть – неведение.

– Вы, Родион Потапович, наверное, полагаете, что я не готов узнать правду? Совершенно напрасно! Другое дело, что вам нечего мне сказать. И вы отделываетесь разного рода отговорками, – заявил Виталий.

– Считайте, как вам угодно, – сказал босс. – Но ради бога, не мешайте. Не отрывайте меня от дела. От вашего же дела, между прочим. Мы работаем, Виталий, мы работаем! И есть промежуточные результаты, которые быстро превратятся в окончательные.

– В самом деле? – сказал Храмов-младший и, поймав мимолетный взгляд босса, проследил его направление, обернулся и увидел меня. Я стояла у двери, прислонившись к косяку, и наблюдала. Он вздрогнул и проговорил:

– Вы, знаете ли… так бесшумно вошли. Добрый вечер.

– Добрый, – отозвалась я. – Виталий, мой босс говорит вам весьма здравые вещи. Мы работаем, и есть подвижки. Так что не надо бежать впереди паровоза. Ну чего вы хотите добиться вашим пришпориванием?

– Я ничего не хочу добиться, – раздраженно бросил единственный интеллигент в семействе Храмовых. – Не знаю, какого рода ваши результаты, промежуточные они или какие там еще, но мне нужно только одно: знать, кто убил мою Инну и зачем он это сделал.

– Не думаю, что выверенная информация такого рода вас сильно обрадует, – вполголоса заметил босс. – Но я гарантирую, что вы все узнаете. Дело сложное, но разрешимое. Вы будете знать правду. В свое время.

– В свое время? Что вы водите меня за нос? Может… может, вы хотите сказать, что вам уже известно имя убийцы и те причины, которые…

– Да! – перебил его босс. – Еще есть вопросы? Нет? И прекрасно. Я позвоню вам послезавтра, Виталий, и расставим все точки над i. А пока позвольте пожелать вам всего наилучшего.

Это окончательно вывело Виталия из себя. Он вскочил с дивана и, засунув себе под мышку портфель, прошипел:

– Ну, знаете ли… если вы изволите шутить, то могли бы найти более удачный повод для шуток! До свиданья!

– Мария, проводи господина Храмова до двери, – кивнул мне Родион. – Благодарю.

Когда мы остались одни, я задала боссу вопрос:

– Так вы что, в самом деле знаете уже, кто убивал этих несчастных девушек?

– Мария, не уподобляйся, пожалуйста, высококультурному зануде, только что нас покинувшему, – строго сказал Родион Потапович. – Он донимал меня своими вопросами едва ли не час. Хотя я ясно дал ему понять, что мне пока что нечего сказать ему. Тебя устроит такая форма ответа?

Я пожала плечами. Родион произнес:

– «Хвоста» на этот раз за собой не привела?

– Нет.

– Уверена?

– Совершенно. Не знаю, как уж вам, Родион Потапович, удалось вызнать, что Гена Благовещенский каким-то боком причастен ко всей этой вакханалии, но он…

– Да, я знаю, – перебил Шульгин, – я уже прослушал запись с «жучка», который ты брала с собой сегодня. И не один раз прослушал. Ну что я могу сказать? Рыба клюнула. Остается только улучить момент, когда можно вытягивать наживку.

– Если меня саму не выдернут раньше, – заметила я.

– А что такое? Сложности? Рассказывай.

– Да дело в том, что моя соседка по съемной квартире сегодня привела в гости Храмова-старшего, выпила с ним, все такое, а затем пришла я и…

– Напоролась на Храмова? – предположил босс.

– Нет. Напоролась Ольга. Напоролась – в смысле выпила прилично. И в пьяном откровении назвала меня подсадной уткой, сказала, что девчонки из шоу шушукаются насчет того, что Каморин послал охранника Фоку проследить за мной, а потом этого беднягу нашли в нетоварном виде на пустыре. Дескать, подозрительно это.

– Девчонки шушукаются? – выговорил Родион Потапович, кажется, с облегчением. – Да пожалуйста! А эта соседка твоя, кажется, сведена с тобой в одну пару, ты говорила?

– Да.

– И она сегодня говорила тебе гадости, напилась, с Храмовым, значит, кувыркалась?

– Да.

– Мне кажется, эта Оля просто настраивается на завтрашний вечер. Ты ведь один раз ее проучила?

– Было дело.

– Так она просто нервничает. Не переживай, мало ли что говорят. Если бы тебя подозревали, то не стал бы Гена Благовещенский предлагать тебе прямую «заказуху». А Геннадий Благовещенский – это так, мелочь, посредник. Самые главные ублюдки во всей этой истории напрямую не работают.

– Я тоже думала, что Ольга просто настраивает себя, чтобы было легче завтра, – сказала я.

– Вот видишь! На нее вроде и ставка похуже, так что она нервничает. Ты, кстати, так и не отдала мне распечатку с коэффициентами ставок. Как фамилия этой твоей соседки, по совместительству – завтрашней… гм… спарринг-партнерши?

– Кротова.

Босс поднял голову. В его глазах блеснул задорный огонек.

– Как? – переспросил он.

– Кротова. Ольга Кротова. Да вот она тут, в распечатке.

– Ну-ка глянем, – выдохнул Шульгин. Его лицо даже засветилось от какого-то с трудом сдерживаемого нетерпения. – Где? А-га… да-а, действительно! «Кривошлык – Кротова»! А что это за коэффициенты в скобках? Я что-то раньше такого не видел.

– А это коэффициент на то, кто кого убьет, – ответила я.

Босс посерьезнел.

– Даже так… – пробормотал он. – Вот уроды… Ну ладно. Кротова! И бывает же!..

– Что? Что – бывает?

– Да так, – отмахнулся он, – это я, что называется, о своем, о девичьем… Хм! «Ретиарии – Мирмиллоны»… Как в настоящем Древнем Риме.

– А кто это такие?

– Стыдно не знать, дорогая моя Маша! Ты, как завзятая гладиаторша, должна затвердить все эти термины как «Отче наш».

– «…А если «на небеси»… так я и «Отче наш» не знаю.

– Ладно. Объясню. «Отче наш» – это в следующей серии, а вот что касается ретиариев и мирмиллонов… Мирмиллон – гладиатор вооруженный щитом и мечом. Ретиарий – гладиатор, с трезубцем и сетью, как для ловли рыбы. Похоже, что устроители шоу в «Бункере» проштудировали немало исторических источников, пока не достигли результата полного сходства. Полагаю, что к этому приложил руку господин Каморин, счастливо совмещающий два кресла – технического директора букмекерской конторы «Фаворит» и режиссера-постановщика игровых шоу в «Эдельвейсе» и «Бункере». Красавец! Черт бы его драл!

– Не будем пока о Каморине. Что мне дальше-то делать, босс? Ведь завтрашняя ночь – решающая. Я выйду на арену с этой бешеной Олей Кротовой, – при упоминании этого имени губы босса искривила непонятная мне мимолетная усмешка, – Ованесян будет сидеть в своей ложе, у меня в руках дротик… и что же дальше?

– Понятно, что не выполнять заказ. Вот что я тебе скажу, Мария: предоставь событиям идти своим чередом. Мы уже направили их в нужное русло. Только ты будь предельно осторожна.

– Но как же… идти своим чередом?

– Да вот так. У меня есть схема этого бункера. Разумеется, данные устарели, датированы они концом восьмидесятых годов, но вряд ли нынешние хозяева этого подземелья сильно его перестроили. Так… подштукатурили, подмазали, сделали кое-где современный интерьер, удобства – но в целом план помещения сохранился неизменным. Просмотри, понаблюдай, запомни. Вот она, схема. Может, пригодится. У тебя ведь неплохая зрительная память, насколько я понял за несколько лет нашей совместной работы?

– Не жалуюсь. Пока.

– Ну, если сейчас не жалуешься, то не будешь жаловаться и завтра. Вспомнишь, если что. Здесь четыре уровня. Вот магистральная галерея, вот шахты лифтов, вот эвакуационные лестницы, вот главный эвакуационный ход. Сейчас он перекрыт решетками.

– Главный эвакуационный ход? А куда он идет?

– Из бункера на поверхность, разумеется. Только выход на свет божий – в двух километрах от самого бункера.

– Зачем же такие сложности?

– А вопросы не ко мне. Вопросы к строителям и бывшим кураторам этого милого учреждения. Например, не мешало бы спросить генерала Бражнина.

– Генерала Бражнина?

– Его. – Родион Потапович уступил мне место за своим рабочим столом. – Вот, садись, рассматривай схему. Сложно, но можно постичь.

Изучение и примерное запоминание схемы заняло у меня примерно полчаса. За эти тридцать минут я затвердила план бункера настолько, что достаточно было закрыть глаза, чтобы представить любой из четырех уровней в разрезе.

На память я действительно пока не жалуюсь.

– Уф… достаточно, – выдохнула я. – Будет. Ну что, Родион Потапович, все должно идти своим чередом? Следовательно, я так понимаю, у вас есть план?

– Кое-что есть.

– Понятно. Я делаю свое дело, вы – ваше. Так?

Босс хитро прищурился:

– Ну да, так. Скажу тебе по секрету, Мария… только обещай мне, что после того, что я тебе сообщу, ты не будешь задавать дополнительных вопросов. Все вопросы – завтра. А сегодня… Идет?

Я кивнула.

– Так вот, – размеренно начал Шульгин, садясь за свой стол с какой-то особой торжественностью, – дело практически завершено. Оно – раскрыто, но еще нужно накрыть сетью всех участников этого чудовищного сговора.

– Сговора?

– Вот именно. Сговора. Накрыть сетью, как ретиарий накрывал мирмиллона на древнеримских ристалищах и аренах и как будет завтра в «Бункере». А теперь иди на свою съемную квартиру. Тебе предстоит последняя ночевка там. И – повторяю – будь осторожна.

Мы распрощались, и я вышла из кабинета. Я еще успела услышать, что босс снял телефонную трубку, набрал номер и, помедлив, сказал кому-то:

– Василий? Это Родион. Все в силе. Она подтвердила… Да. Позже. Ну, до завтра. Будь здоров.

16

В ту ночь я долго не могла заснуть, как ни убеждала себя, что сон требуется мне как никогда. Я даже выпила снотворного, чего со мной давно не бывало. Из комнаты Ольги доносился размеренный храп, что раздражало меня еще больше. Корова! И что это босс так ухмылялся, когда речь заходила об Ольге?

Эх, Родион Потапович… Меня никогда не приводила в восторг его приверженность к почти театральным эффектам. Какой смысл держать меня в напряжении целые сутки, хотя назавтра он все равно скажет мне имена виновников этой серии смертей? Но с другой стороны, его театральные эффекты в подавляющем большинстве случаев были и эффективными.

Всегда, когда бессонница томила до тошноты, а потолок тоскливо плыл перед глазами, не желая распускаться многоликим соцветием сна, вспоминался Акира. Он вырос перед мысленным взглядом, чуть огрузневший с годами, но все равно ладный, статный. Я предпочитала не помнить о том, что он давно умер, потому что всякий раз, когда его дочь Мария чувствовала себя маленькой, одинокой, слабой девочкой, как тогда, у холодной приютской батареи, он приходил и давал мне силу пантеры.

Он поможет и завтра.

Эта мысль неожиданно согрела меня, и победительный сон наконец смежил мои глаза.

Весь следующий день, до самого вечера, мне предстояло провести в квартире, потому что звонил сначала Каморин, а потом Геннадий, и нам строго-настрого было запрещено покидать пределы нашей съемной жилплощади. И нам с Ольгой, никуда не денешься, пришлось контактировать, хотя мы и пытались ограничить общение косыми взглядами в коридорчике. Ни слова, ни полслова. Я чувствовала исходящие от нее флюиды напряженности, но враждебности… враждебности не было. Наверное, она начала понимать, что мы в некотором роде сестры по несчастью. И то, что одна из нас сегодня ночью могла умереть, не подогревало злобы. Понятно, что она не могла чувствовать ко мне приязни, равно как и я к ней, но, по крайней мере, тех фейерверков эмоций, которые заставляли нас едва ли не кидаться друг на друга с кулаками и подручными средствами, не было и в помине.

Примерно в половине девятого вечера раздался звонок, и голос Гены Благовещенского дал нам знать, что ровно через полчаса он будет ждать нас в машине на углу нашего дома.

– Чтобы без опозданий, – сухо сказал он, и меня продрало по коже колючим морозцем. В голосе Геннадия не было и намека на постоянные его мурлычущие нотки.

Я передала слова Благовещенского Ольге. Она кивнула, дав понять, что приняла к сведению. Я отвернулась; в этот момент она положила руку мне на плечо и сказала:

– Ладно. Не будем напоследок дуться. Как знать, может… впрочем, нет. Все будет нормально.

– А как же коэффициенты в скобочках? – спросила я. – Ставки на тебя, на меня?

– Не будем, – отрезала она. – А ты вообще молодец. Думаю, что мне сложно будет с тобой справиться. Может, и не придется даже.

Я не поняла смысла этого «может, и не придется». Она имела в виду, что не выйдет на сцену… то есть на арену? «Сцена», «арена» – эти понятия неразрывно переплелись у меня в мозгу за эти дни так, что я не чувствовала разницы, а точнее, пропасти между ними.

– Ладно, – бросила я, – там видно будет.

– А на тебя все-таки больше ставят, – отозвалась она и ушла в свою комнату.

После этого мы не сказали больше друг другу ни слова. Вплоть до того момента, когда мы спустились вниз и на углу дома обнаружили автомобиль с Геннадием и еще двумя девушками, те также должны были принимать участие в сегодняшнем шоу. Обряженные в шиншилловые шубы, стоящие астрономических денег, они смеялись, плоско шутили и вообще вели себя так, словно ехали на светский раут – ну прямо-таки первые леди, а не «мясо» в жестоком и непредсказуемом действе…

Развлекательный центр «Бункер» снаружи казался куда меньше, чем это было на самом деле. Видна была только вершина айсберга – два этажа с круглыми, как иллюминаторы, окнами первого и затянутыми в фигурные металлические решетки окнами второго этажа. В клуб вели прозрачные пуленепробиваемые двери на фотоэлементах, автоматически открывающиеся при приближении посетителя. После этого следовало преодолеть тройной контроль: рамка-металлоискатель, затем вежливые охранник и охранница, почти неуловимыми движениями, выдающими в них профессионалов, досматривали лиц (каждый – своего пола); и наконец, следовали бронированные двери, в прорезь которых следовало окунуть свою членскую карточку и пригласительный билет с водяными знаками и системой защиты не худшей, чем у иных дензнаков. Гости могли провести время в одном из баров, ресторанов или игровых секциях с бильярдом, боулингом и казино, мы же с Геннадием спустились на лифте на три этажа вниз и отправились в гримерки.

Здесь мне еще бывать не приходилось. В прошлый раз нас привезли в «Бункер» уже экипированными и сразу «бросили» на сцену.

Гримерка представляла собой две длинные и узкие, коридорного типа, смежные комнаты с зеркалами по одну сторону и вешалками и навесными шкафчиками по другую. Помимо меня и Ольги, тут оказалось еще около двух десятков девушек. Правда, в «гладиатор-шоу» должны были участвовать не все, примерно человек пять были дублершами. Из мужчин тут находился один Гена Благовещенский. Он равнодушно взирал на обнажавшиеся прелести гладиаторш, которые облачались в свои костюмы, ведь женщинами, как известно, он не интересовался.

Девицы обладали соответствующей физической подготовкой, зачастую очень высокой – спортсменки различного профиля, несколько каскадерш, две или три из них даже засветились в фильмах, но не пробились дальше… Была даже призерка Олимпиады в командных выступлениях по фехтованию на рапирах, а также бывшая дублерша кинозвезды, о которой нынешняя гладиаторша высказывалась до удивления однообразно:

– И ничего особенного! Я у нее мужика даже отбила. Обычная баба. Нет в ней ничего такого, чтоб прям ах – и не встать. У нее я, кстати, му-жи-ка…

Все эти КМСки, мастера спорта, каскадерши плюс две-три бывшие девицы-пожарники, которые принципиально презирали «киношниц», ругались между собой, судачили, сплетничали и весело и цинично прорицали друг другу скорый конец. Самой гуманной формой прогноза на будущий матч была фраза «Я тебе, Анюта, так уж и быть, постараюсь сиськи не отвинтить, а то тебя твой тепловоз бросит».

Ольга Кротова быстро переоделась в тунику, надела шлем и получила в смежной комнате меч и щит. На меня она посматривала диковато. Потом глянула на суетящегося Гену и решительно направилась к выходу из гримерки.

– Ты куда? – окликнул ее Благовещенский. – И сколько собираешься отсутствовать?

– В туалет, – хмуро ответила та. – А тебе-то чего?

– А ты давай не груби, кобыла, – беззлобно отозвался Геннадий, глянув на часы. – Через сорок минут начало, и никуда я вас не выпущу, там любой форс-мажор может приключиться. Ладно… вали, отливай!

Ольга вышла. Геннадий посмотрел на меня и произнес:

– Ну-ка глянь, куда она с такой решительной рожей пошла. Говорит, в туалет.

– А ты-то чего боишься?

– А я того боюсь, что не дай бог с ней что случится, тогда придется и тебя снимать с шоу. А это, сама понимаешь, не в твоих интересах. – Он резко наклонился, почти коснувшись губами моего уха, и прошептал: – Аванс-то уже получила небось, уже и перевела? Так что пойди, Леночка, попаси подругу.

Я не стала спорить, тем более что я уже переоделась и была совершенно готова к участию в «гладиатор-шоу». Я встала и направилась к выходу из гримерок.

Гримерки находились на предпоследнем, третьем, подземном этаже бывшего элитного бункера, бомбоубежища социалистических времен. Ниже уровня гримерок оставался еще только один уровень, наиболее разветвленный, именно там находились туалеты для работников клуба, наряду с инвентарными, кладовыми, холодильными камерами, а также множеством помещений, ни под что не занятых.

«Н-да, – думала я, – конечно, при коммунистах застраивались капитально. Есть у меня такой знакомый, отставной майор разведвойск, так он на идее подземной Москвы даже повернут немного. Проект «Метро-2», диггеры, сталинские катакомбы, шахты и штреки, все такое… А ведь в самом деле подземные сообщения Москвы – это нечто. Самой приходилось видеть. Не удивлюсь, если боссы «Бункера» зайдут в свой подземный туалет, а выйдут на поверхность где-нибудь из катакомб Парижа. Помню, видела я у босса в компе схему подземных коммуникаций Москвы – из базы данных КГБ скачано. Ушлый вы, Родион Потапыч…»

Впрочем, я вынуждена была отвлечься от мыслей о Родионе Потапыче и вспомнить о том, что вообще-то Геннадий Благовещенский отправил меня присмотреть за Ольгой. Глупость какая-то… Какой смысл смотреть за этой кобылой, если ничего качественно нового я – после более чем недельного-то существования бок о бок – о ней не узнаю? Не-ет уж, как сказал бы сам Геннадий. Следует заняться другим.

Я воссоздала в памяти схему бункера, показанную мне Родионом. Бесспорно, схема содержала данные о старой планировке этого подземного сооружения, но, как говорил босс, кардинально оно не могло измениться.

В данный момент я находилась на так называемой распределительной площадке третьего уровня. Вниз, на уровень номер четыре, шла широкая каменная лестница, которую не отделывали под евроремонт и оставили так, как была – в пещерном стиле обычных советских бункеров. Голые стены, скупые чахоточные фонари, мягкие шорохи шагов, разлетающиеся по сторонам и далеко опережающие идущего. И – пустота. Глухая, гулкая. Откуда-то из далекого далека доносятся веселые голоса, взрывы хохота, из-за приоткрытой железной двери, где, верно, расположена инвентарная комната, сочатся чувственные стоны – надо полагать, шустрый администратор поймал уборщицу в удачной позе. Но это как бы не здесь – в другой жизни. А ты словно на первом, самом легком и самом необитаемом, уровне компьютерной игры-ходилки, бесконечного «квеста».

Пустота. Каменная клетка. Романтика подземелий. Расползающиеся, как щупальца невероятно огромного окаменевшего осьминога, тоннели.

Тоннели!

Основной эвакуационный тоннель…

Интересно, можно ли в случае чего бежать именно по нему? Мало ли какие обстоятельства сложатся по ходу сегодняшнего – праздничного, кстати! – вечера?

Я прислонилась к холодной бетонной стене, села на корточки и закрыла глаза. Нужно было вспомнить план четвертого, нижнего уровня и выяснить, как мне отсюда добраться до начала эвакуационного хода. Причем сделать это следовало как можно быстрее, потому что Геннадий мог и забеспокоиться: куда это подевались основные участницы сегодняшнего… гм… спектакля?

Да. Четвертый уровень прояснился перед глазами, как на экране только что включенного монитора. Так и есть. Схема разворачивалась перед глазами. Мне следовало спуститься на четвертый уровень по северной лестнице, пройти во-от этим длинным коридором, повернуть направо и далее – до упора. Там, по предположению Родиона, теперь находится мощная решетка, преграждающая дальнейший путь в эвакуационный тоннель.

Все оказалось несколько сложнее. Когда я прошла обозначенным в схеме длинным коридором и приготовилась свернуть направо, то обнаружилось, что поворот перегорожен новенькой сверкающей металлической решеткой. У решетчатой двери, из-за которой веяло сыростью, перед монитором сидел молчаливый охранник. Перед ним лежал «калаш», поверх «калаша» – раскрытый примерно посередине журнал. Посреди страницы расплылось ярко-красное пятно.

И пятно в журнале, и молчаливость охранника имели под собой одну и ту же причину возникновения: голова охранника была пробита и держалась вертикально только потому, что правое ухо было пришпилено к спинке стула дротиком.

Точно таким же, как тот, которым я отрабатывала броски.

Мне внезапно стало невыносимо жутко. Нет, не при виде тела охранника. Просто я почувствовала, как из темноты тоннеля на меня кто-то смотрит.

Я окаменела. Не знаю, почудилось или это было в самом деле, но то ли в моем мозгу, то ли в самом сердце каменного склепа, из черного зева зарешеченного эвакуационного хода, возникли слова: «Пусть идет. Иди!!»

И я пошла. Нет, не пошла – побежала. Помчалась!

И – я знала, чувствовала – мне смотрели вслед…

* * *

Геннадий с сомнением посмотрел на меня, когда я вернулась обратно в гримерку и присела перед зеркалом, не без смятения глядя на свое отражение.

– Ну и что? – наконец сказал он. – Ольга уже вернулась, а тебя еще нет. Ты где шляешься? Или тебе тоже приспичило, Леночка-днепропетровочка?

– Приспичило, – мрачно ответила я. – Тебе бы тоже приспичило.

– Ты что, в своем уме? – буркнул тот. – А ну-ка пойдем выйдем. Ты же сегодня дебютируешь, нельзя раскисать, поняла? Нет, ты не поняла. Идем!

Он затащил меня в какую-то подсобку, заваленную картонными коробками и офисной мебелью в разобранном виде. Если бы я не знала, что Геннадий совершенно не интересуется женщинами, то по его возбужденному лицу непременно заподозрила бы, что у него вызревают самые гнусные и похотливые планы.

Он захлопнул дверь и выдохнул:

– Ну ты что скуксилась? Боишься? Тут такие «бабки» могут отвалиться, а она нюни распускает! Соберись!! Ну ты что, в самом деле? У тебя такое лицо, как будто ты привидение увидела.

И он раскатился смехом, но таким, что я тотчас же поняла: он нервничает ничуть не меньше меня. А то и больше. Все-таки он действительно отдал свою судьбу в мои – неопытные, как он полагал – руки и теперь мог и пожалеть об этом. Поздно.

– А что, Гена, – произнесла я, – тут, в этом месте, водятся привидения, да? Уж не привидения ли Инны Малич… Кати Деевой, Ионеску со Шпеер? Нет?

Это было сказано очень необдуманно. Он уставился на меня и облизнул пересохшие губы. Было видно, что моя реплика ужалила его похлеще любого дротика.

– Ты что это такое говоришь? – отозвался он, стараясь еще быть спокойным. – Ты, Леночка… или ты… или ты никакая не Леночка?