Текст книги " Время делать ставки"

Автор книги: Наталья Корнилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

– Или раз шесть, – буркнул Сванидзе. – Ладно, поехали за твоим финном. А почему ты думаешь, что он едет к Гирину?

– Тоже навела справки. Так вот, агентура в гиринском дворе сообщила, что этого Лакка видели входящим в подъезд, где живет Гирин и жил Серебров, почти каждый день. Что это он так зачастил?

– А у тебя есть предположения? – всполошился Сванидзе. – Кто тебе сказал, что он того… каждый день?

– Есть такой – Антон Антоныч Бородкин. Пенсионер. Так вот он мне и сказал. Антон Антоныч все знает. Вот он отслеживает всех соседей и посторонних. Кто куда, кто к кому…

– Кто – кого, – мрачно продолжил Сванидзе. – Странно только, что такой наблюдательный товарищ не заметил, как Илюша Серебров вышел из подъезда и что с ним случилось.

– А у него уважительная причина. Он в этот самый момент направлялся в магазин за пивом. В тот самый магазин, куда шел Илюша. Но он предусмотрительно оставил, что называется, агента – дворника Калабаева. Правда, тот был пьян и ничего не видел, кроме грязной синей «восьмерки», принадлежавшей некоему Гнилину. То есть он думал, что это Гнилин, и еще удивлялся, что тот с трудом поднимает шлагбаум, хотя обычно делал это с легкостью. А это был не Гнилин, а как раз Лакк. Вот такие дела.

– И ты думаешь, что Лакк причастен к исчезновению Илюши? Что он его похитил?

– Причастен – да. Но похитил – нет, он его не похищал.

– Говоришь загадками. А как же тогда?..

– Сейчас разберемся. Ведь уже подъехали почти. Оставим машину тут. Видишь, как он пыжится со шлагбаумом? Вот то-то. Поднять шлагбаум некому, дворник Калабаев-то зарезан.

– Что, ты думаешь, и его Лакк?..

– Не гони лошадей, Берт Эдуардович. Пойдем-ка лучше за нашим клиентом. Видишь, как он бодренько подруливает к подъезду Гирина. Навострился, привычку приобрел. А ведь двенадцатого толком не умел…

– Двенадцатого? Когда пропал Илья?

– Вот именно. Ну, пошли за ним. Он наверняка к Гирину.

– Но что он там делает, у Гирина-то?

– Постой. Выждем. Выкури сигарету, и пойдем. Позвоним в дверь, и ты попросишь у Гирина… ну, градусник. Если он, конечно, не откроет. А если откроет, то сразу войдем и спросим доктора Лакка. А если совсем повезет, застанем его при исполнении.

Второй вариант – без вопросов о градуснике – прошел. Я молча отодвинула в сторону Абрама Ицхаковича и ринулась в квартиру. Гирин, мне кажется, даже потерял дар речи, потому что в ближайшие полторы секунды я не услышала в спину ни одного нарекания. Но когда дар речи к нему вернулся…

Впрочем, это не помогло. Я вошла в проходную комнату, гостиную, где Лакка не увидела. Я решительно направилась к двери, ведущей в спальню. Дверь отворилась. Я бесшумно проскользнула внутрь и – увидела Лакка. Он склонился над изголовьем лежавшего на постели человека. Всклокоченные темные волосы, бледная кожа, бинтовая повязка. И – это был ребенок. Я неслышно шагнула и заглянула в лицо лежащему. Я ни разу не видела его вживую, но тотчас же узнала.

Это был Илюша Серебров.

18

– Ну что же, любезный Петр Петрович! – громко проговорила я. – Мои догадки оказались верными, и, не скрою, я этому очень рада!

Лакк вскинулся всем телом и затрясся. Затрясся, еще не видя меня, но, очевидно, на этот раз узнав по одному голосу. Я продолжала, не обращая внимания на то, что в дверях комнаты буквально окаменели Сванидзе и мгновенно прекративший свои словоизлияния Абрам Ицхакович Гирин.

– Мне следовало догадаться еще раньше, что мальчик, которого мы ищем вот уже больше десяти дней, никуда особенно не пропадал, а лежит буквально в нескольких метрах от собственной квартиры. Не надо смотреть на меня такими отчаянными глазами, гражданин Лакк! В больнице вы, кажется, были очень важный деятель, а тут вдруг склеились. Не надо. Возьмите себя в руки! Не моргать! Лучше рассказать все начистоту.

– Я все расскажу… я все расскажу, – проговорил Лакк, и его лицо пошло крупными красными пятнами, – я не хотел… так получилось.

– Не хотел похищать? – воскликнул от дверей Сванидзе, только сейчас оправившийся от неожиданной развязки. – Как это так?

– Я… я не похищал. В тот день… в тот день я ехал к Абраму Ицхаковичу, мы с ним поддерживаем отношения еще с университета. Вообще сердце – это не моя специальность, но в силу профессии я все равно… понимаю и в кардиологии. Так вот, двенадцатого у Абрама прихватило сердце. Он вызвал «Скорую», а потом, не дождавшись, позвонил мне. «Скорая», как я узнал позже, тоже приезжала, но Гирин их по-быстрому выставил. Потом приехал я. Я никак не мог въехать во двор, пришлось поднимать шлагбаум… самому пришлось. Я подъехал к подъезду Гирина, и тут из него выскочил мальчик и – прямо под колеса. Я хотел затормозить, но – поздно. Я его сшиб. Я выскочил из машины и быстро осмотрел его. Оказалось, что он без сознания… черепномозговая, сотрясение мозга. Я быстро поднял его к Абраму Ицхаковичу. Так получилось, что меня никто не видел, под окнами растут деревья, а моя машина закрыла обзор, если кто смотрел со стороны детской площадки… словом, я поднял Илью в квартиру Гирина и поставил диагноз. Черепная травматология – это же мой профиль.

– А почему же вы не уведомили родственников мальчика? – сурово спросил Берт Эдуардович.

– А вы войдите в мое положение! Сшиб ребенка, а у меня – условный срок за то, что я сбил человека полтора года назад. Я…

– А, так вы страстный автолюбитель! – кивнула я. – Чудно. Продолжайте.

– Меня бы сразу посадили, и тем вернее посадили, что отец мальчика – бандит, то есть… бизнесмен! Вот Абрам Ицхакович его знает.

– Да и я знаю! – злобно процедил Сванидзе, подогреваясь сознанием того, что он созерцает виновника всех своих страхов, сомнений и бед. – И что?

– Он бы меня… убил. (И правильно бы сделал, отразилось на лице Сванидзе.) К тому же мальчика нельзя было транспортировать. При подобных травмах малейшая встряска может иметь непредвиденные и самые тяжелые последствия. Ну вот… я и решил лечить его здесь. Приходил к Абраму Ицхаковичу. Тем более Абрам Ицхакович заверил, что мальчика не скоро хватятся: отец за границей, мачеха крутит любовь с начальником охраны, а бедные родственники… над ними Илья и не так издевался, как говорят. Стерпели бы и это.

– Это вам все Абрам Ицхакович сказал? – выговорила я сквозь зубы.

– Да… он.

– Ну что же, Петр Петрович, благодарите вашего пациента Гирина. Не исключено, что ваше врачевание будет иметь нехорошие последствия. Лет на пять общего режима.

Лакк закатил глаза и вдруг грохнулся в обморок. При этом он упал так неудачно, что ударился головой о край кровати. Редкие волосы на его выпуклом черепе окрасились кровью.

– Черрт! – воскликнула я. – Какой слабонервный эскулап! Ну что вы смотрите, Абрам Ицхакович? Идите вызывайте «Скорую»… вы в этом вопросе большой мастер!

На этот раз «Скорая» ехала существенно быстрее. Забрали и Илюшу Сереброва, и так и не пришедшего в себя доктора Лакка. Сванидзе распорядился отвезти обоих в ту же больницу, в которой лежал Родион, для чего, кажется, несколько превысил свои служебные полномочия.

Когда пострадавших увезли, Сванидзе посмотрел на меня мутными глазами и произнес:

– Конечно, этот Лакк, будем откровенны… редкостный чудак на букву «м», да и вы, Абрам Ицхакович… (Вопреки обыкновению, Гирин скорбно молчал.) Но все равно – никто не заставит меня поверить, что он и есть убийца. Не похож он на убийцу, чтоб меня!..

– А он и не убийца, – отозвалась я. – И давайте, Альберт Эдуардович, на темы, близкие к упомянутой, поговорим в другом месте. Хорошо?

Сванидзе кивнул.

– А все-таки, как ты вычислила этого доктора Лакка и то, что мальчик в квартире Гирина?

– О, это было непросто. Но начнем с того, что я в первый визит к Гирину наткнулась на Лакка. У него был удивительно всполошенный вид, и больше всего он испугался, что я приняла его за слесаря-сантехника. Конечно, одна встреча – это ничего. Однако я встретила его же в день убийства Игната Клепина. Тут я задумалась. Особенно после того, как он, пыжась, поднял шлагбаум и проехал через него на грязной зеленой «восьмерке». Именно такая есть в этом дворе у некоего Гнилина, и именно его якобы видел в день исчезновения Илюши дворник Калабаев. Калабаев еще сказал, что Гнилин удивительно туго поднимал шлагбаум, хотя обычно делал это с легкостью. А в том-то все и дело, что в день исчезновения Ильи во дворе стояла машина Лакка, а никакого не Гнилина. После этого я заинтересовалась Лакком. Попросила Антон Антоныча Бородкина проследить, в какие дни Лакк приходит к Гирину. Врач-травматолог, специализирующийся на черепно-мозговых повреждениях, каждый день ходит в квартиру к человеку, у которого нелады с сердцем, – это забавно. При этом Лакк испуган. Но все это – еще ничего, я не находила прямой связи между исчезновением Илюши и визитами Петра Петровича Лакка. А обнаружила я ее только сегодня днем. Да! Лакк сам невольно разоблачил себя, когда сказал о Родионе: он вне опасности, ждите. Точно такая же фраза была в письме, полученном Клепиными. И тогда все стало ясно. Еще несколько мелких штрихов, которые я не стану приводить, потому как они угадываются без особых проблем – и все. Картина инцидента восстановлена.

После того как мы со Сванидзе вышли из квартиры Гирина (немедленно наглотавшегося таблеток от всех мыслимых заболеваний), я произнесла:

– Главное, что меня радует, это то, что теперь наследство не достанется этой жабе Камилле. Ничего. Пусть полирует свои телеса в сочинской клинике. Тут ее ждет превосходный сюрприз.

Я была очень довольна собой.

Во дворе ко мне подошел Антон Антоныч Бородкин, уже подшофе, и объявил, что после похорон дворника Калабаева у него нет ни копейки на организационные моменты. Тонкий намек был понят, за праведные труды на тучной ниве шпионажа дед Бородкин получил пятьсот рублей и, удовлетворенный, удалился в магазин. В тот самый злополучный магазин.

Сванидзе посмотрел ему вслед:

– Теперь дело за главным: поймать убийцу.

– Я все-таки надеюсь, что это только вопрос времени, – ответила я. – Очень скорого времени. И ловить убийцу будешь ты. Родион подтвердил, что я вычислила правильно. Теперь можно не бояться, что спугну. Никуда он не денется.

Сванидзе затаил дыхание. Пнул ногой горку красно-желтых листьев и проговорил:

– Ну… и кто?

– Знаешь что? Идем к Ноябрине Михайловне в больницу. По-моему, еще не поздно. Меня в последнее время по каким только лечебницам и врачам не носило. Она ведь лежит в той же больнице, что и Родион Потапович, только в другом корпусе. Я с ней хотела переговорить. Не поздно?

– Половина седьмого вечера. Не поздно, там посетителей до семи пускают. Сейчас позвоню, узнаю, как она, – сказал Сванидзе. – А ты пока побеседуй с Антон Антонычем, вот он идет. Уже тепленький. Верно, твои деньги – в коня корм.

Антон Антонович приблизился с развевающейся по ветру бородой. Кожные складки на его шее подрагивали. Он пошевелил нижней челюстью вправо-влево, а потом проговорил, распространяя вокруг устойчивый запах алкоголя:

– Значится, так и не нашли Алексашку-то Клепина? А мы, – продолжал он, не дожидаясь моего ответа, – в катакомбах его ищем. Главна-а, Игната бросили близко, а того беднягу, говорю, куда-то потащили. И ведь не видел никто, надо ж! Ах да, Калабаев видел. Выпьешь за упокой раба божия Тимура? – протянул он мне початую бутылку водки и привычный сырок. – За Калабаева?

– Не люблю пить за упокой, – тихо ответила я.

– И это правильно. Я тоже не люблю. Ну так выпей за здравие! Илюшка-то ведь нашелся, говорю? Нашелся! Вот и… говорю!

– Мария, – подошел Сванидзе, – ну, позвонил я Ноябрине Михайловне. Сказали, что ее к телефону пригласить не могут. Она в скверике гуляет. К ней – посетитель.

– Понятно, – сказала я, чуть отталкивая упорно предлагаемую мне водку, – потом, Антон Антоныч… потом!

– Обещаешь? – хитро прищурился дед.

– Обещаю, что с тобой делать!

* * *

Больничный сквер облетал ранними желтыми листьями. Легкий полумрак струился меж деревьями. Зажгли несколько фонарей. Светлые аллеи мягко стелились под ногами.

Мы со Сванидзе шли по направлению к больничному корпусу, где лежала Ноябрина Михайловна. Аллея, которой мы следовали, вливалась, как и несколько ей подобных, в круглую площадь, обсаженную старыми вязами, с каменными скамейками по периметру, с неработающим, довольно-таки обшарпанным фонтаном в центре. Здесь гуляло большинство пациентов со всех корпусов. Правда, сейчас было весьма прохладно, и больные предпочитали теплые палаты, не рискуя получить простуду сверх основного заболевания.

– Где-то здесь, – сказала я.

– На ловца и зверь бежит! – воскликнул Сванидзе. – Вон она! А с ней какой-то человечек, отсюда не вижу. Погоди… черрт! Да это ж ее муж, Алексаша! Нашелся, хлопец! Ты смотри, какие у них лица сумрачные! Может, не будем беспокоить? Все-таки им сейчас не до нас.

Я молчала.

– Ну, ты как думаешь?

– Нет, – выдавила я, – мы им не помешаем. Идем, Альберт Эдуардович.

– Ты уверена?

– Да. Идем, сказала.

Пока мы разговаривали со Сванидзе, Алексаша и Ноябрина Михайловна развернулись и пошли в противоположную сторону аллеи. Мы последовали за ними. Нагнали притихшую, но вновь соединившуюся семейную пару метрах в ста от круглой площади, на изгибе аллеи, где стоял массивный железобетонный блок и лежали несколько железных прутов арматуры. Я нырнула за ствол раскидистого вяза и потянула за собой ничего не понимающего Сванидзе. Ноябрина Михайловна села на блок, Алексаша предварительно расстелил на холодном бетоне свою куртку.

– Тебе не холодно, Саша? – жалобно спрашивала та. – Нет? Ты похудел, Саша. Ты ведь похудел?

– Похудел, – покорно отвечал тот. – Может, не будешь сидеть на бетоне? Простудишься.

– Я чуть переведу дыхание, а потом пойдем обратно в корпус. А ты куда уезжаешь, Саша?

– Что?

– Ты куда уезжаешь?

– Я же тебе сказал, Нона. Я нашел себе работу. У нас нет денег. Я должен заработать. А тебя я отправлю в Сочи, к тетке. Отдохнешь, подлечишься.

– Я не хочу…

Алексаша раздраженно отвернулся и тут взглядом наткнулся на меня. Он вздрогнул всем телом, как будто увидел Минотавра или еще какое-либо легендарное чудище. Поняв, что больше прятаться бессмысленно (тем более что Берт давно толкал меня в бок, не понимая, что мы играем в партизан), я вышла на аллею.

– Добрый вечер, Ноябрина Михайловна. Добрый вечер, Александр, – сказала я.

– Ах, Маша, – вздохнула Ноябрина Михайловна, – что же это вы так… все – зря. Наверно, опять меня чем-нибудь огорчите? Если да, то лучше уходите, не надо. Не хочу ничего знать, с меня хватит Игната. Вот слава богу, что Саша жив остался. Ему чудом удалось… – Она всхлипнула. – А я слышала, что и Ваня… что Ваню… Это – правда?

– Да, Ивана Алексеевича застрелили, – сумрачно сказала я.

Ноябрина Михайловна вдруг потемнела лицом, посмотрела на меня так, словно различила за моим миловидным обличьем лицо чудовища, и выдохнула:

– Да как же… да вы же!.. Это же ваш начальник – это он убил Ваню! И как же вы могли набраться наглости сюда прийти, чтобы смотреть на меня… вашими бесстыжими глазами? Может… может, еще денег попросите за то, что вы трудились, ехали ко мне?

– Я, кстати, к нему ходил, – вдруг брякнул Алекса-ша, – смотрел.

– Зачем? – не поняла Ноябрина Михайловна.

– Да так… просто.

Я полуприкрыла глаза веками и произнесла:

– Ноябрина Михайловна, у меня действительно есть для вас новости. Одна хорошая, другая – наверно, тоже хорошая, но это зависит от того, под каким углом на нее посмотреть. Так вот, хорошая: я нашла Илюшу.

Клепина заморгала своими коровьими ресницами. Смысл сказанного доходил до нее медленно, вливался по капле. Я покосилась на Алексашу, сжимавшего локоть супруги. Его темное лицо было сумрачным и не выразило особой радости от услышанного.

– Нашли… Илюшу? – наконец проговорила Ноябрина Михайловна. – Гы-де?

– Давайте сейчас не будем об этом. Главное, что он жив, хотя и не могу сказать – здоров. У него сотрясение мозга, он помещен в эту же больницу. С ним все хорошо.

– Ну, слава богу… – пробормотала Ноябрина Михайловна. – Слава… вы меня извините, что я вот так резко… резка…

– Ничего, – махнула рукой я.

– Но я ведь, верно, должна… денег, да?

– Вот что, Ноябрина Михайловна, – заговорила я, не обращая никакого внимания на ее реплику насчет денег, – теперь о главном. Илюшу я нашла, но тот человек, из-за которого все произошло, не виновен в том кошмаре, который посетил в последнее время вашу семью. Тот человек, у которого был Илюша, напротив, хотел как лучше, и, наверно, не его вина, что получилось… вот так. Ноябрина Михайловна, я хотела определиться с главным: кто убийца?

– У…убийца? – переспросила она.

– Вот именно. Убийца вашего сына и вашего брата, тот, кто едва не отправил на тот свет и моего близкого человека. Вы хотите знать, кто он?

Ноябрина Михайловна встала с железобетонного блока так резко, что Алексашина куртка соскользнула с холодной серой поверхности и упала на асфальт.

– Вы… знаете, кто он? – пролепетала она.

– Да, знаю, – сказала я. – И у меня есть много доказательств, подтверждающих вину этого человека. Вернее, этого нелюдя. Потому что Игната можно было и не трогать.

Из глаз толстой женщины брызнули слезы. Ничего. Правда всегда полезна, сколь бы горька она ни была.

– Откровенно говоря, Ноябрина Михайловна… да и вы, Саша, послушайте, куда же вы отворачиваетесь?.. Убийца не питал ненависти к вам, Игнату, всему вашему семейству Клепиных. Он ненавидел Сереброва. Серебров в свое время подставил его, и убийца, назовем его Виктор, решил отомстить. Он сбежал из тюрьмы в мае этого года. Правда, к вашему сводному брату не слишком-то приблизишься. Охрана у него была прекрасная. Тогда Виктор пошел на хитрость. Он сделал себе пластическую операцию по коррекции внешности. Доктор Звягин, делавший операцию, был после того убит.

– Что? Пластическую операцию? – щеря железные зубы, пробормотал Алексаша.

– Да. Пластическую операцию. Что характерно, он сделал себе внешность вхожего к Сереброву человека, схожего по телосложению. Близкий человек, я предполагаю, тоже был умерщвлен, а его место заняла его точная копия – преобразившийся убийца. Он долго оставался неразгаданным, что позволило ему совершить массу преступлений и главное – убить Сереброва. При этом он удачно подставил Шульгина… но об этом – не суть важно.

– То есть вы хотите сказать, что убийца – член нашей семьи? – пробормотала Ноябрина Михайловна, а Алекса-ша, как всегда, покорно закивал. – Да… так? Но это же… глупость, не бывает такого!..

– Вы, вы… наверно… – деревянным голосом выговорил Алексаша, – и кто же он?

– А вы, Александр, точно хотите знать?

– Ну… наверно, если Ноябрина… она… – Бедный родственник, как всегда, нерешительно оглянулся на свою супругу.

Я улыбнулась и хлопнула в ладоши:

– Извольте! Я скажу. Более того, я покажу. Потому как далеко ходить не надо. Убийца – это вы, Алексаша!!

19

Кувыркаясь, к нашим ногам упал лист, и все отчетливо слышали его шелест.

Все окаменели. Даже Сванидзе, который давно был подготовлен к тому, что я знаю убийцу. Из горла Александра вырвался полураздавленный смешок.

– Убийца – это вы, – продолжала я, – и я могу это легко доказать. Достаточно снять у вас отпечатки пальцев, чтобы определить, что вы – никакой не Александр Клепин, а самый что ни на есть киллер Виктор Коломенцев по прозвищу Ковш! Что, не так? – придвинулась я к нему. – У вас и сейчас руки в перчаточках!

– Холодно потому что… – пробормотал тот.

– Продолжаете играть? Я знаю, что у вас с лицедейством все в порядке, потому что вы актер по образованию. Сванидзе, возьми-ка этого честного гражданина под белы ручки. Если я ошиблась, чему оставляю полпроцента, то принесем свои извинения и отпустим восвояси.

Лицо Клепина преобразилось. Еще секунду назад растерянное и помятое, он вдруг разгладилось. В глазах блеснула жестокая решимость. Он резко отпрянул и, наклонившись, схватил с асфальта прут железной арматуры.

– Совсем другое дело, – с удовлетворением заметила я, – вот теперь, господин Ковш, вы в истинном своем обличье, несмотря на это лицо.

– Не наколись, клава! – насмешливо предупредил он.

Я не спеша вытянула из сумочки пистолет и произнесла:

– А что мне накалываться? У меня дистанционное управление. Брось железяку, Ковш!

– Ладно… – потухшим голосом выговорил он и стал опускать прут. Это меня и обмануло. Бывший актер снова прекрасно сыграл свою партию. Его лицо выражало такое неподдельное разочарование, что я на мгновение расслабилась… и этого мгновения вполне хватило для того, чтобы он ударил меня арматурой по руке, в которой я держала пистолет. Острая боль пронзила кисть. Пистолет вылетел и закувыркался в приаллейной траве.

– Ага! – бросил он. – Ну, пока, дорогие!

И он, бросив прут, помчался по аллее. Я стояла, бессильно опустив руку и закусив губу. С кончиков пальцев капала кровь.

– Он, он… – бормотала Ноябрина Михайловна, и вдруг начала падать. Сванидзе с чувством выматерился и успел подхватить женщину.

– Как она все время не вовремя сознание-то теряет! – бросил он.

– Побыл бы ты на ее месте… Ладно. Позаботься о ней, а я пока что займусь этим Ковшом.

– У тебя – рука!..

– Ничего. Придется его одной левой… – грустно пошутила я и, сорвавшись с места, побежала по аллее. В конце ее мелькала фигура Коломенцева.

…Нет, гонки и финальной схватки героя и антигероя, как в образцово-показательных американских боевиках, не получилось. Мне даже не потребовалось продемонстрировать всю свою легкоатлетическую подготовку. Когда Коломенцев выскочил на круглую площадь, я была от него метрах в пятидесяти и крикнула что есть сил:

– Задержите… задержите его!

Лимит везения Коломенцева был исчерпан. Мимо проходили два рослых санитара, и один из них прихватил Ковша за плечо. Тот развернулся и ударил его в подбородок, но второй тотчас же обрушил на голову Виктора свой мощный кулак. Ковш упал на спину, но еще брыкался. Я настигла его и ударила ногой под ребра. Перед глазами багрово клубилась ярость. Ковш дернулся, вскинул руку с растопыренными пальцами, и я тотчас же полоснула по ней ногтями. Титановые накладки глубоко пропороли предплечье, и Ковш, скрипнув зубами, испустил короткий сдавленный вопль.

Я, тяжело дыша, опустилась на корточки и проговорила:

– Ну что, Ковш, – роль провалена…

* * *

Мы сидели в кабинете Сванидзе.

Мы – это я, сам хозяин кабинета и Ноябрина Михайловна, которая отпросилась из больницы. А также – Коломенцев, запястья которого украшали наручники.

Моя догадка оправдалась совершенно: снятые у «Алексаши» отпечатки пальцев подтвердили, что перед нами действительно уголовник-рецидивист Коломенцев, он же киллер Ковш, «вычерпавший» немало жизней.

– Я одного не могу понять, Коломенцев, – сказал следователь Сванидзе, преисполненный профессиональной важности, – зачем вы терлись в больнице? К Шульгину заходили, к Клепиной. Уж конечно, не совесть мучила. Так зачем?

– А вам не понять, гражданин начальник. Что касается Шульгина, то хотел полюбоваться… знаете, приятно пожинать плоды трудов своих. Нет ничего приятней мести, как это ни банально звучит.

– Опять актерствуешь, Коломенцев. Это слова из роли или как?..

– Да нет, отактерствовался. А что касается Ноябрины, то тут я не хочу говорить. Наверное, к пятидесяти годам сделался сентиментален. Никогда не был женат, а тут влез в шкуру другого человека и, знаете, – пригрелся.

– Не будем об этом, – недовольно сказал Сванидзе. – Сантименты… Но при всех своих сантиментах ты, верно, не уставал пасти Шульгина – пришел ли он в сознание? Ведь ты думал, что, пока он не обрел дар речи, ты в безопасности. Что же ты его не убил?

– Хотел, чтоб его судили. Ты, гражданин начальник, и судил бы, – сказал Коломенцев и улыбнулся. Теперь у него была белозубая улыбка, слишком ослепительная, чтобы быть естественного происхождения. А железные зубы Алексаши были бутафорией, гримом. Актеры, играющие в сериалах бомжей и алкашей с десятком зубов на всю ротовую полость, знают, как «обрабатывать» зубы для таких ролей.

– А теперь, Коломенцев, будут судить тебя.

– Это верно. Но все ж я получил удовольствие от того, как один мой обидчик судит другого за убийство третьего. Помнишь, Сванидзе, девяносто шестой, когда Серебров с Шульгиным разыграли пантомиму с покушением, ты вел деланое следствие, а сел – я.

– Невинный агнец, – подала голос я.

Он сверкнул на меня глазами:

– А что, невинный! Конкретно в том эпизоде я был невиновен. А меня посадили! А многих из наших, кого сдал Серебров, перестреляли. Вот, я отплатил им той же монетой. Если бы не вы, сударыня, – с неожиданной галантностью оборотился он ко мне, – то я сейчас бы спокойно попрощался с Ноябриной и уехал за границу. У меня все было подготовлено как раз к сегодняшнему дню.

– Вот актерство тебя и погубило, – сказала я. – Переиграл. Нужно было драпать, а не строить из себя короля Лира в изгнании. Ну что – рассказывай.

– Что рассказывать-то?

– Как дошел до жизни такой. В принципе, я и так все про тебя выяснила, мне только нужно выяснить несколько моментов. Вот один из них.

И я бросила на колени Коломенцеву фотографию, взятую у доктора Сенникова. На ней растерянно улыбался своими железными – настоящими железными! – зубами Алексаша. Подлинный Александр Клепин. Подлинность фотографии подтверждалась надписью на обороте кривыми печатными буквами: «Саша в Туле, ноябрь 2001 года».

– Откуда взял? – спросила я. – Ну, рассказывай. И Ноябрина Михайловна тебя послушает.

– А что тут рассказывать? – пробормотал Коломенцев. – И нечего тут рассказывать. Когда я сбежал из колонии, она под Краснодаром, то добрался до Сочи, к Звягину, и совершенно случайно наткнулся на них. Я в какой-то сарай заполз и там заснул, а утром проснулся от голосов. Сарай тетке Клепиных принадлежал, а мужик по телосложению был – моя копия. А когда я узнал, что они – родственники Сереброва, то подумал, что такие совпадения бывают раз в жизни и надо ими воспользоваться. Я выкрал фотографию этого Александра. Весь день пролежал в сарае, слушал, как они общаются, на ус мотал. А потом подумал, что я бы без труда сыграл этого Алексашу. Фигура у него в точности как у меня, с женой он не спит, потому как пять лет импотент. Жена рассеянная, глуховатая, подслеповатая, сын – недоразвитый. Не узнают, подумал. И ведь потом все оправдалось! – Коломенцев бросил быстрый взгляд на неподвижную Ноябрину Михайловну. – Потом я пошел к Звягину и…

– Это все известно. Он сделал тебе операцию, ассистировал Сенников, ты валялся в клинике две недели, а потом убил Звягина, чтобы не оставлять свидетеля, и сбежал. Жил в Сочи?

– В Сочи. Наблюдал за своим прототипом. Перенимал его походку, тембр, манеру разговаривать. Привычки. Два месяца наблюдал. Два месяца они в Сочи жили, а, недурно! А еще жаловались на Сереброва! А сами на его денежки на югах круглое лето. Ваня всегда был человек щедрый.

– Продолжайте, – сухо сказал Сванидзе.

– В один прекрасный день Клепин пошел купаться, – продолжал Коломенцев. – Кстати, пьяный. Я поднырнул к нему и потянул за ноги. Ну, понимаете… Когда все закончилось, я надел клепинские плавки и вышел на берег.

– А труп?

– Давайте не будем при дамах, – сказал Коломенцев. – От трупа пришлось избавляться сложным и очень неприятным путем. Я потом скажу для протокола.

– Какие мы галантные! О дамах думаем. Ну, дальше.

– А дальше вы знаете. Мы же с вами ехали в купе. Вместе. Вы еще так ловко угадывали мою профессию, гражданин начальник. Что и говорить, Шерлок Холмс из вас никудышный. Ну, продолжу. Толчок всем нынешним событиям дало исчезновение Илюши. Я подбил Ноябрину обратиться к Шульгину. Тут же удачно приплелись и вы, Сванидзе. Я все просчитал. Я позвонил Сереброву в Милан и, представившись своим настоящим именем, сказал, что его сын похищен и находится у Шульгина. Доказательства, сказал я, будут представлены в Москве. Для этого Серебров должен был приехать в половине одиннадцатого вечера к Шульгину в офис. Но в тот же день у меня возникла накладка. Я сидел в спальне у Сереброва и разбирал его вещи. Вошел Игнат, сказал: «Зачем ты убил моего отца?» Узнал. Определил. Понятно, что после этого мне ничего не оставалось, как…

– Понятно. Имитация похищения была недурной. Что мы еще могли подумать? А дворник Калабаев на свою беду стал свидетелем вашего преступления. И вы убили его любимым оружием, тем же, что и доктора Звягина, – заточкой, выполненной из железной школьной линейки. А после этого отправились к Шульгину и… что вы ему там говорили?

– Разную чушь. Это неважно. Он сам вам скажет. Когда очухается. Я разыграл очень милую сценку. Вы даже не представляете, какое лицо было у Родион Потапыча, когда бедный трясущийся родственник вынырнул из-за кресла с собственным его пистолетом и уложил Сереброва! Кстати, пистолет он мне сам показывал, говоря, что никого не боится, что у него всегда при себе заряженный пистолет. И ящик выдвигал. Ну вот, собственно, и все. Даже то, что вы, – повернулся он ко мне, – как-то вычислили меня… впрочем, я сам виноват, когда при побеге из клиники потерял фотку. Ее, конечно, Сенников подобрал?

– Он.

– Ну и ладно. Кстати, Шульгина бы посадили, если бы вы меня не поймали. Но я и сейчас доволен! Все свое получили.

В этот момент Ноябрина Михайловна подняла голову. В ее припухлых красных, заплаканных глазах не было ненависти. Просто – несоизмеримая усталость. Она взглянула на убийцу своей семьи и произнесла:

– Что… и я получила свое… С-саша?

Я отвернулась…