Текст книги "Легенда об Иных Мирах"
Автор книги: Наталья Баранова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц)
Неожиданно контрабандист заметил пристальный взгляд серых холодных глаз, смотревших на него из дальнего угла подозрительно и колюче. Заметил, как обычно, сначала, не видя, просто почувствовав этот интерес уколом на коже, и только потом, увидев незнакомца, что рассматривал его, ничуть не смущаясь, пристально, оценивающе. Незнакомец стоял, прислонившись к стене, рыжеволосый, высокий, стройный, одетый просто и элегантно, так не похожий на остальных обитателей этого лагеря, он держал одну руку на кожаном поясе, второй приглаживая взлохмаченные короткие пряди волос.
Заметив его, Рокше внезапно почувствовал испуг, который заставил его ощутимо вздрогнуть. Равнодушно пожав плечами, слегка наметив усмешку в уголках губ, человек перевел взгляд на Иланта, посмотрел на маленькую толпу, собравшуюся вокруг и медленно, неторопливо проходя через толпу, как горячий нож, рассекающий масло, подошел к Иланту, встал рядом, рассматривая его с высоты своего роста, заинтересованно и отстраненно одновременно. Смотрел, не говоря ни слова, с усмешкой, что была похожа на вызов.
– Кто это? – тихо спросил у Гааса Илант.
– Аретт, – так же, не повышая голоса, – проговорил повстанец. – он появился через несколько дней после того, как мы потеряли тебя. Пришел сам. И, если б не он, возможно ты не нашел бы здесь никого.
Илант недоверчиво посмотрел в сторону Ареттара. Улыбнулся слегка, недоверчиво. Ареттар пожал плечами, словно поняв, отчего рождается недоверие, достав аволу, что носил на плече, осторожно тронул струны. Авола была старой, дерево потрескалось, но звук, что высекли пальцы из струн, был звонок и чист. Авола словно пела сама, послушная движениям тонких, длинных перстов, быстро двигавшихся по грифу и струнам.
Это звук наполнил своды, словно разбив их, заставив увидеть, незримое. Вторя голосу аволы, Ареттар запел, насмешливо, роняя звуки, разбрасывая их, подобно лучам света. Его голос был чист как хрусталь, богат на оттенки, на тепло и холод. Этот голос завораживал, вызывая дрожь, что, выступая на спине мурашками, бежала по позвоночнику, огненным комом тепла ударяя в голову, словно певец играл своими пальцами высекая звук не из струн аволы, а из струн человеческой души. Этот голос звал, заставляя забыть о низких сводах подземелья, полных зловония, лишенных вольного ветра и света. Этот голос рассказывал, повествуя об иных мирах. И этому голосу, нельзя было не верить.
Илант прикрыв глаза, слушал знакомые с детства стихи «Аюми Файэ», связанные с волшебной, завораживающей музыкой, спетые этим светлым голосом, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. И, слушая, впитывая каждой клеточкой тела, как впитывает воду земля, он чувствовал, что груз тревог уже не так тянет шею. Возможно, виной была магия голоса, возможно, виной было само присутствие певца. И невозможно было спорить, слыша, надеясь, что не скоро прекратится это волшебство песни, что здесь, рядом, в яви он видит самого певца. Ареттара.
– Все еще не веришь? – спросил певец, прекратив петь. В голосе звучали оттенки иронии, искры смеха стояли в глазах, яркие искры, заставлявшие глаза лучиться теплом.
Гаас улыбнулся.
– Мы тоже не верили вначале, – заметил он, – слишком уж неправдоподобно это явление. Но, ничего, привыкли.
Илант, вздохнув, облизнул губы. Посмотрев на Ареттара, отметил, что по лицу певца невозможно прочитать его возраст. У человека, стоявшего перед ним, держа аволу в руках, не было возраста. С равным успехом можно было предположить, что он совсем юн, как и то, что он стар и мудр. Сбивали с толку взгляд, улыбка, несколько высокомерное поведение, что как ни странно, не отталкивало от него.
«Ареттар», – подумал он, вспоминая Локиту, генерала, принесшегося с Рэны, к ней на Софро, чувствующего себя в ее покоях вольно, как в собственном доме. «На Раст-Танхам видели певца», – говорил генерал, явно волнуясь. Она не верила. Смеялась. Она не хотела верить.
Он сам, пораженный беседой Локиты и генерала, не обратил на это внимания. Смысл беседы прошел почти мимо сознания. Так много произошло в тот день, тот памятный день, что б он мог впитать еще и это. И вспомнился голос Гайдуни, подслушанные им, стоя у двери кабинета Да-Дегана слова: «Я видел Ареттара. – проговорил тогда контрабандист убежденно, – Это он принёс камни».
Вздохнув, Илант посмотрел на певца, где-то в глубине теплилась мысль, что этот рыжий, окаянный человек, еще, быть может, сумеет разобраться в переплетении интриг и захочет помочь. Ведь Локита его боялась. Боялась настолько, что даже не позволяла себе верить в его возвращение. Облизнув пересохшие губы, Илант посмотрел в лицо певца, пристально и изучая, как недавно тот смотрел на него.
– Нам надо поговорить, – заметил он, набравшись смелости, и потянув певца за собой, пошел в сторону от зала, приказав Гаасу не тревожить его.
Ареттар шел рядом, уверенно ориентируясь в сумраке тоннеля, словно видел в темноте подобно кошке. И певец остановил его сам, положив узкую ладонь с длинными пальцами на плечо. Обернувшись, Илант увидел, что свет факелов дрожит вдалеке, словно светлячок, не в силах разогнать полного мрака.
– Слушаю тебя, – проговорил певец. Нотки иронии, что еще недавно присутствовали в голосе, ушли, и, если судить по голосу, он был во внимании, и готов слушать.
– Я был на Софро, – повторился Илант, чувствуя неловкую беспомощность. Темнота была союзником. В темноте не было видно, как предательски выступают слезы на глазах. В темноте не было возможности увидеть, как подрагивают его губы. Он вспомнил приватную беседу. Беседу на троих, не предназначенную для чужих ушей и почувствовал, как смятение вновь охватывает душу. – Я был на Софро, – повторил он, – и я видел там генерала Энкеле Корхиду, ведущего беседы с моей бабкой. С Леди Локитой.
Певец тихонько рассмеялся, рука лежащая на плече юноши подобралась, тонкие пальцы, дрогнув, сжали плечо до боли.
– Могу представить, – заметил поэт, – так мне и казалось, что во всей кутерьме не обошлось без ее участия. Ты можешь сказать, о чем они беседовали? Наверное, делили Лигу, не так ли?
Илант тяжело вздохнул, признаваться было нелегко, нелегко было принять, что последняя ниточка родственной связи рвалась, словно старая ткань. Когда-то он был окружен теплом и дорогими ему людьми, или, ошибаясь, считал, что окружен друзьями. С той поры прошло несколько лет, и оказалось, что в мире нет никого, кто мог бы помочь, кому можно было б довериться. Отец погиб, Рейнар исчез, воспитатель, словно сойдя с ума, изменился так, что он перестал понимать мотивы, двигавшие этим человеком. Бабка, Леди, хоть и почти посторонняя ему женщина, с которой он встречался несколько раз, наперечет, но к которой отчего-то питал добрые чувства, оказалась его самым заклятым врагом.
Певец, словно почувствовав настроение, заметил:
– Трудно говорить? Вижу, ты не знал, что она за человек.
– А вы знали?
Певец промолчал, предлагая ему догадываться обо всем самому.
– Я ненавидел Ордо, – отчего-то смутившись, проговорил юноша, – проклинал его, а этот бунт был задуман отнюдь не им. Моя бабка стоит за всем этим, направляя руку судьбы через угодных ей людей. Сначала Юфнаресс Антайи, теперь Корхида, делают то, что требует она. Не знаю для чего ей все это, зачем было втягивать Рэну в это безумие. Не знаю. Но еще два дня назад у меня в руках были доказательства. Может быть, стоило идти с ними к Ордо, не к Да-Дегану, но я, идиот, отдал их, у меня не было другого выхода. Может быть, стоило б попытаться вернуться на Софро, или пробиться на Ирдал, к Альбенару Хайадару. Ирдалийский координатор, наверное, мог бы распорядиться этими доказательствами лучше, чем распорядился ими я. Но как бы то ни было, что б не случилось, теперь я знаю одно, то, что рэанам нечего рассчитывать на помощь Лиги. Локита распустила Стратегическую разведку.
Ареттар отпустил его плечо, машинально пригладил торчком дыбившиеся волосы. Глаза Иланта постепенно привыкли к темноте, и в скудном свете он сумел различить, что губы певца сложены в жалящую, неприятную усмешку, а глаза смотрят иронично и почти зло. Но когда, оторвавшись от созерцания далеких огней, Ареттар посмотрел на него, то взгляд потеплел, а ирония оставила его лицо, и теперь его уже нельзя было назвать неприятным, острым, отталкивающим, как то было лишь мгновение назад.
– Ты хотел бы сказать Ордо, что он был лишь пешкой в ее руках? – поинтересовался певец, и добавил, – Знаешь, у Ордо такой темперамент, что эти твои доказательства могли б быть искрой, что, попадя на сухую траву, вызовет пожар. Он и так не вполне логичен, как я успел заметить, больше дружит с эмоциями, чем с головой. Как ты думаешь, не захотелось ли бы ему ударить по Софро, только для того, что б разобраться с Локитой?
– У него нет таких сил.
– Но есть у Эрмэ. – усмехнулся Ареттар. – И Эрмэ не преминула б воспользоваться этой ситуацией. Так мне кажется.
Илант пожал плечами, остановившись в растерянности. Подобная мысль в голову не приходила, а Ареттар, заметив его замешательство, тихо рассмеялся. В бархатном, чистом голосе не было насмешки или зла. Их Илант не слышал, а слышал оттенки горечи, такие же, что поселились в его душе.
– Вижу, ты так и не понял что же такое Эрмэ, – проговорил певец. – Не понял и представить не можешь, на что способны Властители, что б добиться намеченных целей. С ними трудно бороться, невероятно сложно. Они играют на человеческих слабостях, Илант, из всего извлекая выгоду. Это тот враг, с которым тебе не справится. Ты просто не в силах понять этой логики. Или в силах?
Илант, пожав плечами, – посмотрел на Аретта, спросил:
– Ты можешь что-то предложить?
– Я могу поделиться знанием, – ответил певец, усмехнувшись.
Рокшар сидел на, нагретом за день, белом камне развалин. В небесах медленно догорал закат, проявляя звезды, направившие вниз колючки своих игл. Контрабандист отвел взгляд и посмотрел на мальчишку, развалившегося рядом на траве. Худощавый, бледнокожий подросток равнодушно обозревал окрестности. Перевернувшись с живота на спину, словно молодое животное, он посмотрел в небо и, закинув за голову руки, потянулся. Он впитывал тепло почвы, которого так не хватало в подземельях, наслаждаясь и радуясь ему каждой клеточкой своего юного существа.
Рокше вздохнул. В подземельях было тяжело жить, это было выживание, и лишь фанатическое, затмевающее разум, желание получить настоящую свободу могло заставить забыть о сырости, зловонии, потемках. О том, что почти не было еды. Каждое утро, каждый вечер кто-то из таких же юных, совсем юных мальчишек уходил на промысел. Кто-то крал деньги у подвыпивших контрабандистов, кто-то как-то иначе добывал пропитание. Настоящий праздник наступал в те дни, когда удавалось совместить приятное с полезным – и наказать зарвавшегося богатея из местной, недавно появившейся знати, и заодно, прежде чем сжечь дом, вымести дочиста провизию из его закромов. И провизию и деньги, и то, что можно обратить в деньги.
Можно было спорить, но Рэна мало напоминала территорию Лиги, хоть совсем недавно входила в ее состав. За пять лет изменилось все. Глядя на жизнь повстанцев и простых горожан, Рокше невольно вспоминал Эрмэ. Трудности подстерегали на каждом шагу, трудности и нестабильность, отсутствие уверенности в том, что принесет следующий день. А в то, что он может принести нечто хорошее, почти никто не верил. В этом мире легко было только терять – деньги, дом, семью, родных, саму жизнь. В этом мире очень трудно было что-то найти, – любовь обесценилась, да большинству было не до любви, все мысли были об одном – как выжить, если мир сошел с ума.
В этом мире царили агрессия, обман, продажная любовь, в этом мире в воздухе витал аромат страха. В этом мире трудно было верить и, надеяться, ибо надежды почти никогда не сбывались. И нужно было быть фанатиком, что б забыв обо всем, творившемся вокруг, помнить ту, старую Рэну, при воспоминании о которой, у всех выступали на глазах слезы.
Он, глядя на Иланта, поражался его целеустремленности и воле, с которой тот организовал этот фронт сопротивления. И если сначала казалось, что все планы Арвиса наивны и неосуществимы, то с каждым прожитым среди повстанцев днем, сомнений оставалось все меньше. Сначала казалось, что этих недовольных – горстка, что их легко уничтожить, заставить замолчать. Да, у повстанцев практически не было оружия, да не было, практически не было грамотных командиров, не было медикаментов, порой не было даже провианта. Но они были одержимые, это были люди, которым нечего терять, нечего, кроме рабства и лохмотьев, что едва прикрывали худые, изможденные работой тела.
Они напоминали Рокшару эрмийских рабов – эту презренную низшую касту, но было и отличие. Эрмийцы никогда б не посмели поднять головы. А эти грезили, видя сны о свободе. Ждали своего часа, часа в который могли б подняться, что б вернуть все на круги своя.
И теперь он не мог бы сказать, что их мало, слишком мало. Недовольных был целый город, в каждом доме, за каждой стеной жили те, кто подхватили б восстание, начнись оно. Новые люди приходили каждый день, приходили бежавшие от хозяев рабы, приходили горожане, задушенные налогами, измученные страхом за близких, за самих себя.
В ночных вылазках многие гибли, но на смену им приходили новые и новые люди. И глядя на это беспрестанное пополнение рядов, Рокшар невольно признавался, что только поддержка контрабандистов может сейчас помочь удерживать Ордо власть в своих руках. Только контрабандисты могли б смести это ночное воинство крыс, сломать им хребет. Или Эрмэ.
Эти люди все еще желали надеяться и любить. Эти люди, как завороженные слушали голос аволы и голос Ареттара, напоминавшие им о той, иной, утерянной ими жизни, о свете звезд, о дружбе, о братстве. Эти люди молчали, слушая Сагу о Странниках, и смеялись его фривольным куплетам.
Ареттар был их знаменем, знамением и пророком. К нему относились совсем иначе, чем к Иланту, скорее как к талисману, что заставляет найти силы и переломить судьбу, чем как к вождю.
Ареттар появлялся нечасто, приходил, как правило, ночью, словно материализуясь из стылого воздуха подземных тоннелей. Ареттар, которого не замечали до тех пор, пока он сам не желал стать замеченным. Он стоял в уголке, оглядывая это ночное воинство, и на губах его всегда блуждала улыбка – добрая или злая, судя по настроению и слышанным им новостям. И глаза смотрели то мягко, то колюче.
Его взгляд было трудно выдержать. Этот был один из тех редких взглядов, которые невозможно было игнорировать. Смотрел он в лицо или в спину, все равно это внимание было материально ощутимо, вызывая дрожь или озноб, чувство бегающих по коже мурашек.
«Если ты понадобишься мне, где я могу тебя отыскать?» – спросил певца однажды Илант, и Ареттар рассмеялся, ответив: «Я – ветер. А ветер знает, когда следует прийти». Впрочем, уходил Аретт так же неожиданно, как и появлялся, исчезая из поля внимания, покидал повстанцев так бесшумно и незаметно, словно растворяясь подобно утреннему туману.
Рокше невольно поежился, вспомнив, как певец, обратив внимание на нож, висевший в ножнах у его пояса, усмехнулся. Усмешка прожгла до костей, отчего-то невольно захотелось исчезнуть, так неприятен был его пристальный, словно бы говорящий взгляд. Певец подошел к нему позже, через два или три дня после первой встречи, подкрался бесшумно, как привидение, так, что он не сразу заметил, что не так одинок, как казалось.
– Привет, – проговорил Ареттар, грызя стебелек травы, и глядя безразлично, в сторону.
– Мир тебе, – отозвался Рокше, и вновь заметил тень усмешки исказившее это лицо. Глаза перестали быть безразличными, посмотрели внимательно, но беззлобно.
– Дай ножик, – усмехнувшись, попросил певец.
– Зачем? – удивился Рокше.
– Дай, а то порежешься, – проговорил певец, не тая насмешки.
Он взял нож из руки Рокшара, повертел его, рассматривая внимательно, со всех сторон. Нож словно слился с рукой Ареттара, а певец, забавляясь, вертел его, словно привыкая и к тяжести и заодно оценивая балансировку. Неожиданно лезвие остановилось на расстоянии ладони от лица юноши, Аретт чуть крепче сжал рукоять, и лезвие словно взорвалось, ощерившись торчавшими в разные стороны колючками.
Рокше вздрогнул и отпрянул, а певец все так же, молча, усмехнулся и перекинул нож из руки в руку, вернул его хозяину.
– Ты не знал? – спросил он, глядя в лицо Рокшара. Все так же, не переставая улыбаться.
– Нет, – ответил контрабандист.
– Такие ножи на Эрмэ носит только охрана Императора, – проговорил певец тихо, усмехнулся и покачал головой, – странно что-то. Илант сказал, будто ты был рабом Юфнаресса. Он не напутал?
– Нет. – ответил Рокше, чувствуя, как вопрос полоснул по душе, не хуже, чем полоснул бы этот нож по плоти.
– Тем более странно. Воин Императора может быть рабом только самого Императора. Аксиома. Ты не находишь, что это какое-то странное исключение из правила?
Он вновь посмотрел, словно пытаясь проникнуть в рой мыслей, бродивших в голове юноши. Словно пытаясь найти ответ, что несет этот случайный человек – опасность, угрозу? Или он искренен в своих словах, действиях, желаниях. Взгляд царапал. Подозрение, вот что в нем жило, что определяло сейчас настроение певца. Рокше посмотрел на него. Посмотрел прямо, понимая, что не совершил и не собирается совершать ничего постыдного.
– Я не знаю, – проговорил он, – почему Юфнаресс подарил или дал мне этот нож. Я не знаю, зачем. Я даже не знал, что такие ножи носит охрана Императора. Если он вам нравится – возьмите его себе. Я больше к нему не прикоснусь.
– Не стоит так ершиться, – проговорил певец, подумав, – и не стоит кидаться такими подарками. Не каждый имеет право на такой нож. Но все же, спрячь его, на всякий случай.
Рокше вздохнул. С того дня Аретт не подошел к нему, больше не было вопросов, тех на которые он не знал ответа или б не захотело ответить. Но иногда он ловил на себе пристальный, внимательный взгляд, и понимал, что этот разговор не последний.
– Рокше, – проговорил мальчишка, лежавший на траве, рядом, поднимаясь с земли. – кто-то идет.
Контрабандист поднялся на ноги, вспрыгнул на камень и огляделся. Из-под свода аллеи выходили двое. Он узнал Иланта. Рядом с ним шла юная девушка, невысокая, стройная, очень женственная. Девушка, что была ему незнакома. У нее были длинные волосы, собранные в косы, рыжеватые, золотистые косы, закинутые за спину, легкая походка. Одетая просто, без претензий на изысканность, богатство и шик, она все равно притягивала взгляд. Уж очень необычно было видеть на Рэне человека, несшего себя с таким достоинством, несмотря на бедность, достоинством, что никак, даже при желании не могло б было быть принятым за наглость. А на лице Иланта отражалось странное, мягкое внимание, заставившее забыть о напряжении и жесткости, что стали ему привычны.
Подходя, Илант махнул контрабандисту рукой, словно приглашая, и Рокше поспешил навстречу. Девушка, поздоровавшись, на мгновение посмотрела на него, и вновь отвела взгляд, задумчивых, синих глаз. А Рокше почудилось, что уже, когда-то он видел ее, видел эти благородные черты, блистающее золото кос, осанку королевы, что слышал ее голос.
Илант улыбнулся, и, остановившись в нескольких шагах от руин, бросил быстрый взгляд по сторонам. Мальчишка – повстанец, повинуясь его жесту, проворно взлетел на дерево, скрывшись среди развесистой листвы. Девушка, мягко улыбнувшись, присела на камень, который Илант покрыл своим плащом, посмотрела снизу вверх, переплетя тонкие пальцы замком и уложив их на коленях.
Сам Илант, подумав, расположился на земле, Рокше остался стоять чуть поодаль, не решаясь начать разговор. Девушка, слегка повела плечами, словно от прохлады налетевшего внезапно порыва ветра, вздохнула.
– Отца не будет завтра дома, – проговорила на, глядя на Иланта, продолжив, оборвавшийся разговор, – он уедет. И Таганага с ним. Дома будем только я и Рэй. И больше никого.
– И Донтар Арима под окнами, – тихо, улыбаясь, добавил повстанец.
– Может не быть и его, если только я буду знать точно, что ты придешь.
– Лия, – тихо оборвал ее Илант, – я не знаю, смогу ли.
– Боишься, – заметила девушка, – боишься, что я способна устроить ловушку. Понимаю. И не злюсь. Только мне не зачем устраивать тебе западню, Илант Арвис. Я сама более не могу оставаться в том доме. Не могу и не хочу. Хорошо, что Дагги сказал, что ты жив, намекнул, где тебя искать. Хорошо, что он напомнил, что где-то в этом мире у меня еще могут быть друзья.
Рокшар тихонечко пожал плечами. Он вспомнил дворец, атмосферу бала, куда попал негаданно и нежданно. Эту девушку, почти девочку с доверчивым взглядом, и строгими манерами, генерала, кружившегося неподалеку. Почему-то поймав ее случайный взгляд, еще тогда, он отметил, что был бы рад познакомиться с ней, подойти, поговорить. Она невольно вызывала симпатию, но Аллан из Со-Хого, тронув его за рукав, заметил, тихим шепотом, что Аторис Ордо может и неправильно истолковать интерес вольного торговца к своей дочери, а это грозит осложнениями.
Он посмотрел на нее вновь, заинтриговано. Илант перехватил его взгляд.
– Лия Ордо? – проговорил контрабандист удивленно.
– Да, – проговорил Илант, отвечая на его вопрос, – подруга и почти сестра. Мы росли вместе когда-то, под теплым крылышком Да-Дегана. Жаль, что все меняется. И даже Да-Деган.
Он сорвал травинку, покатал меж ладонями, растирая. Лия пожала плечами, посмотрела на небо, здесь, внизу было почти что темно, там, наверху и в стороне, у горизонта, еще светились тепло края облаков.
– Дагги мне говорил, что сожалеет, – заметила девушка, – и просил передать, что теперь слишком опасно быть рядом с ним.
– Больше ничего он не говорил? – спросил Илант хмуро.
– Нет.
– Это хорошо, – заметил он, хмурясь.
Лия пожала плечами.
– Ты придешь? – спросила она.
– Я подумаю, – ответил Илант.
– Калитка в саду будет открыта, – пообещала девушка, поднимаясь с места.
Она улыбнулась Рокшару, поправила волосы, откинув косы за спину, тихо пошла прочь. Илант, поднявшись на ноги, посмотрел ей вслед. Сделав знак мальчишке повстанцу, дождавшись, как тот подойдет, приказал проводить гостью, не попадаясь на глаза. Мальчишка проворно, словно тень, пошел следом.
Илант подошел к контрабандисту, посмотрел вслед Лии задумчиво.
– Что скажешь? – спросил он.
Рокшар пожал плечами. И насторожился. В воздухе, как далекий отголосок, жил тихий звук, похожий на перебор струн. Звук, что словно был высечен из струн души, из самых нервов, звук, что заставил поежиться, как от порыва холодного ветра. Обернувшись, он вздрогнул от неожиданности. Рядом, незаметно подкравшись, в десятке шагов от них, около стволов деревьев, почти что, сливаясь с ними, стоял Ареттар, держа в руках аволу.
Певец, заметив, что обнаружен, сдвинулся с места, подходя к ним, двигаясь практически бесшумно, даже трава тихо шуршала, словно кралась мышь, а не ступал человек. Подойдя, Ареттар, положил ладонь на плечо Иланта, длинные пальцы чуть сжали его. Улыбнувшись иронично, сверкнув глазами, певец что-то тихо произнес на незнакомом языке.
Илант пожал плечами, посмотрел на Ареттара, словно так и не поняв, откуда тот взялся, качнул головой. Ареттар опустил аволу на землю, так и не отпустив руки.
– Лия Ордо, – заметил певец задумчиво, – чего она хотела?
– Рейнар жив, – тихо откликнулся Илант, чувствуя, что именно сейчас в душе поднялась буря чувств, шквал, что выдавил на глаза слезы.
Он не хотел плакать, но чувства диктовали свое, в противовес разуму, заставляя искать освобождения от радости и боли, острых, как наточенный клинок. Он не замечал этих слез, чувствуя временное облегчение. Он, плача, сквозь слезы, улыбался.
– Ты пойдешь? – спросил Ареттар, – я бы пошел на твоем месте. Не думаю, что эта девочка могла б желать тебе зла. Я не думаю, что она может нести коварство.
Илант пожал плечами.
– Откуда тебе знать? – спросил он, отирая рукавом с глаз слезы.
– Я знаю людей, – отозвался певец, – и вижу, что она не из той породы....
– Когда-то, кто-то мне говорил, что Да-Деган не из той породы, не помню, правда, кто, – отозвался Илант, – я не думал, не мог предположить, что моя бабка из той породы, и Ордо, он, ведь, тоже не из той породы. Но все они делали то, чего от них никто и предположить не мог.
– Не доверяешь? – мягко проговорил Ареттар, вздохнув, – Понимаю, трудно доверять, если хоть раз тебя предали. Не трудись отмахиваться, я знаю, когда-то было то же и со мной. И очень долго круг тех, кому я доверял, был слишком узок. Но, ничего, это прошло. И у тебя пройдет. Время лечит.
Илант, усмехнувшись, поднял взгляд на лицо певца. Тот не шутил, не было даже тени улыбки. Точные, но не тяжелые черты, несли отпечаток грусти, рассудочности, какого-то размеренного спокойствия, отсутствия страстей. Но он уже успел убедиться, что спокойствие этого лица может обмануть. Оно было как холодная вода, скрывающая омут, в котором жили страсти. Это лицо, с частой усмешкой, живое, меняющееся, все ж не всегда пропускало на поверхность все силуэты чувств, что жили внутри. Иногда даже голос, такой бархатный, глубокий, завораживающий голос и то, не отражал всего. А глаза, он не знал, можно ли доверять взгляду этих иронично – прищуренных глаз, иногда циничному, иногда мечтательному.
– Почему ты уверен? – спросил он, глядя на Ареттара.
Певец пожал плечами.
– Не знаю, – ответил спокойно, – просто, чувствую. А доверяться чувствам я привык.
Ареттар отложил аволу в сторону. В сером сумраке подземелья, в стылом воздухе носилось напряжение. Илант то и дело поглядывал на часы. Казалось, что время тянется излишне медленно.
Посмотрев на Ареттара, он вновь, в который раз отметил, что нервная дрожь не проходит, что она так и бьет тело, словно в лихорадке. Волнение заставляло часто стучать сердце. А певец был спокоен. Совершенно спокоен. Длинные тонкие пальцы не разу не ошиблись, перебирая струны аволы, голос не дрожал, впрочем, он не язвил в этот вечер. На правильные черты лица словно снизошли покой и мечта. И глаза мягко сияли в полумраке.
Он перестал быть похожим на авантюриста и борца, на человека, несущего с собой перемены. В мягком сиянии глаз было что-то, что располагало и притягивало. А голос, что недавно звучал под низкими сводами, стих, но каждой своей интонацией обещал понимание и поддержку.
Заметив, что Илант рассматривает его, Ареттар слегка улыбнулся. Странно, но ирония, к которой успели привыкнуть уже все, отсутствовала и в улыбке. И для него не осталось незамеченным волнение юноши, он привычно пожал плечами и, подойдя, присел рядом.
– Боишься? – спросил он.
Илант в ответ так же пожал плечами, словно успел перенять этот жест певца. Он не боялся, здесь было не то. Хотя, если быть честным, то страх присутствовал тоже, но не он был главным. Волнение пришло еще накануне. В тот миг, когда Лия сама подошла к нему, вычислив его среди толпы.
– Привет, – проговорила она, поймав его за руку и, улыбнувшись, спросила, – не узнаешь?
Он, и вправду, не узнал ее сразу, узнал уже после этого вопроса и удивленно распахнул глаза. Маленькая, похожая на веселую птицу, она почти не изменилась, разве что веселья на ее лице было совсем не так много, как тогда, когда они были детьми. В ее доверчивых глазах жила радость, вызванная встречей, и надежда. А ему она принесла смятение. Принесла вместе с вестью, с воспоминанием о брате, о человеке, от которого вечную вечность не было вестей.
И внезапно поняв, что это не розыгрыш, не шутка, не пустая надежда, он почувствовал, как нервы напряглись, словно натянувшись, как ток бежит по ним, заставляя реагировать на каждое слово, шорох, любой звук, реагировать более остро, полно и болезненно. Он почти задыхался от нежданного, негаданного наплыва эмоций, острых, как острие ножа, царапающих. Он улыбался, глядя ей в лицо. А сам невольно перебирал четки воспоминаний, как картинки из старой книги.
Рейнар, когда-то они были так похожи, так невероятно, немыслимо схожи, что даже близкие люди путались, глядя на их лица, веселые, детские мордочки, на которых жило беззаботное, детское веселье. Их путали все. Не путал лишь Хэлан. И Да-Деган тоже не мог ошибиться.
Он улыбался, глядя на их проказы, улыбался снисходительно, чуть, самую малость, слегка отстраненно. Смотрел на их шалости как на игры молодых смелых зверьков. И его отстранённость и холодность были напускными. Будучи детьми, они чувствовали его заботу и его любовь. И не сомневались в них. Не требуя подтверждения этому знанию, наверное, потому, что, несмотря на внешнюю эту холодность, чувствовали небезразличие, которое словно витало между ними.
Всегда, глядя в лицо брата, ему казалось, что он смотрится в зеркало. А Да-Деган улыбался, словно ловя движение его мыслей. Он сам не знал почему, но самым сложным после бунта для него было научиться жить одному, без Рейнара. Это было не столь мучительно, но иногда пустота, которая образовалась в душе, была более ощутима, чем усталость или голод. Он с детства привык к извечному «мы», и жить, обращаясь к половинному, неполному "я", для него было внове.
Когда-то.
Когда-то, оборачиваясь и не видя рядом того, с кем привык делить саму жизнь напополам, он страдал, чувствуя, что внутри, словно, что-то рвется, так нестерпимо было это одиночество. Он не знал, что есть оно до этой потери. Не знал. И пережить его помогла лишь безмерная усталость, что порой мешала даже думать и вспоминать, погружая в сон без сновидений, пустой, но исцеляющий от тоски сон.
Илант прикусил губу; если кто-то решился б построить ловушку, то приманку подобрал верно. Посмотрев на Ареттара, он протяжно вздохнул и отвел взгляд. Почему-то рассказать певцу о своих сомнениях он не решался. С Ареттаром было легко обсуждать вопросы ведения боя, задачи тактики, стратегии. Ум этого человека был гибок, непредсказуем, быстр, но с ним невозможно было обсуждать то, что кипело в душе. Мешала вечная насмешливость, искорка иронии, боязнь быть поднятым на смех. Он закрывался от певца, не желая пускать его в свой внутренний мир, ибо этот человек смущал.
С Рокшаром было проще. Контрабандист мог выслушать, помолчать, не оценивая, не насмешничая. Смелый, отчаянный, он был и внимательным и задумчивым. И он мог понять. Слегка кивнуть головой, слегка улыбнуться так, что становилось легче на душе.
Аретт тихонько тронул юношу за плечо.
– Боишься? – спросил тихо.
Илант вновь отрицательно покачал головой.
– Так не ходи.
– Не могу, – отозвался юноша хмуро, – не знаю, верить или нет, не знаю, но не идти не могу.
