Текст книги "Не лови золотого коня! (СИ)"

Автор книги: Наталья Алферова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава седьмая. Барчонок

Просидел Егор до рассвета, не смыкая глаз. Сон, словно ветром сдуло. И так, и этак думал, как же слова Ульянкины лучше передать, не выдавая, что она сама к нему являлась. Не хотелось, чтобы могилку подружкину тревожили. Ночью сам убедился, что при появлении призрака или души неупокоенной народ делает. Надумал, как только светать начало, аж вздохнул от облегчения. Тут как раз и дед заворочался.

– Доброго утречка, Егорша, – сказал дед Зуда, смачно зевая.

– Дедка, ты только не ругайся, но я ведь тоже придремал, – сказал Егор и добавил: – А во сне-то мне Ульянка привиделась. Сказала, что душеньку её отмолили, никому больше она являться не будет.

– Это славно, – закивал дед Зуда. Во сны вещие, особенно в полнолуние, на селе верили.

– Ещё сказала, что тётка её умерла в эту ночь, просила за Васяткой приглядеть, – продолжил Егор.

– Да растудыть твоё коромысло, – не удержался от любимого ругательства дед Зуда, но тут же спохватился, креститься начал: – Говорю, Царствие Небесное рабе божьей, ежели это так. Видать, быть у Ивана в семье третьему покойнику. А что за Васькой пригляд нужен, правильно. Батька его с маменькой, да дед сами остерегутся, а дитё есть дитё. О, вон смена наша идёт, пойдём-ка домой, Егорша.

Старик шустро вскочил, поднял с земли и отряхнул тулупчик и потрусил по тропке. Егор, прихватив за ошейник Серого, скалившего зубы на дневного пастуха, пошёл следом, но еле у перелеска деда Зуду догнал. Так тому не терпелось новости рассказать, сначала бабке, а потом и остальным.

Егор шёл, довольный своей задумкой, теперь за Васяткой не только он, да Ульянкины родные присмотрят, но и всё село. Ивана-кузнеца любили – добрый, работящий, никому худого слова не скажет.

К домам своим подоспели ночные пастухи, когда домашние их коров, после утренней дойки к стаду выгоняли.

«Смотри-ка, как удачно», – подивился Егор и тут же Ульянкиной маменьке и своей о якобы сне рассказал. Ульянкина мать, до того хотевшая Ваську отправить корову гнать к общему стаду, резко передумала. Отослала сына домой, отобрав хворостину.

– Тесто на пироги ставить надо, да Бог с ними, с пирогами, – пробормотала она про себя, и вытерла рукавом слёзы. Сразу поверила сну вещему, что сестрица её упокоилась.

Егор, успевший запустить во двор Серого, предложил:

– Давайте, я вашу Зорьку с нашими коровками отгоню, мне не трудно.

– Ох, Егорша, спасибо за доброту твою, – сказала соседка.

Егор даже вздрогнул, как голос у неё на Ульянкин похож.

Коров Егор мог и Фильке, тут же крутившемуся, доверить. Но больно уж у маменьки взгляд подозрительным стал, когда он всё рассказывал. Подумал Егор, забудет маменька, пока он ходит, делами займётся. Ан нет, не забыла.

Отогнав коров, Егор хотел в сарай юркнуть и поспать часок. Но маменька у ворот ждала. Прямо в лоб спрашивать не стала, сказала:

– Пойдём, сынок, завтракать. А после сходишь к Ворожее, занесёшь калоши, платок, да гостинцев, за то, что сразу не вернули.

На Егора со значением посмотрела, мол, хотел ты самостоятельным быть, вот и сходи, узнай, чем новая встреча с мавкой обернётся.

Не поверила маменька в сыновий рассказ про сон. После завтрака она быстро собрала корзину, куда всё и уложила.

– Егорша, ты быстрее возвращайся. Нужно крышу посмотреть, не прохудилась ли, – неожиданно сказал отец. – Мы с соседом собирались поначалу у нас проверить, а завтра у них. Но Ивану точно не до крыши будет. Придётся ему свояченицу на свои денежки хоронить.

– Кажись, у неё ещё две сестры есть, – протянул дед, почёсывая затылок.

Бабка руками всплеснула и сказала:

– Совсем ты, старый, запамятовал. Одна вдовая, у второй ребятни с десяток. Что с них взять-то? А ты, Егорша, шевелись. Крышу срочно смотреть надобно. В последний дождь вон тот угол сырой был.

– Дык, с окна это натекло, – возразил дед.

– А я говорю, крыша прохудилась! – не сдавалась бабка.

Под их переругивание Егор вышел из избы. До тропки, ведущей к дому Ворожеи, пошёл он по центральной дороге, мимо церкви. От окраины к поместью бывшего барина ехал отрытый экипаж, с запряженной в него парой гнедых коней. Под солнцем в гривах и хвостах коней проскакивали золотые искры, но до виденного во сне скакуна им было далеко. Таких, как тот скакун, в повозки не впрягают, а устраивают скачки. Чей конь первым приходит, большой куш имеет. Егору с дедом Зудой об этом как-то пастух из поместья рассказывал. Жалел он сильно, что барин арабского скакуна в счёт долга сыновьего карточного отдал. Егор того конька мальчишкой пару раз издали видел. Тогда вороной конь ему не понравился. Непонятно было, зачем что-то просто так иметь, без пользы.

Когда экипаж поравнялся, Егор снял картуз и поклонился, но барин, сидевший внутри, его не заметил. Задумался, видать о чём-то. «Не иначе, к тётушке Ворожее ездил, – подумал Егор и неожиданно решил спросить, не брат ли он ей единокровный по батюшке. – За спрос в лоб не бьют. А если и бьют, то он у меня крепкий». Последняя мысль почему-то развеселила, и подходил Егор к знакомой избе уже не такой встревоженный, да подавленный.

Дверь вновь оказалась приоткрытой. Егор поднялся на крыльцо и замер, охваченный непонятной робостью.

– Заходи уж, Егорша, нечего мне крылечко утаптывать, – раздался насмешливый голос Ворожеи.

Егор вошёл со словами:

– Доброго здравия, хозяюшка.

Он хотел перекреститься на красный угол, но иконы оказались задёрнуты занавеской. Ворожея, стоявшая у шкафа и выкладывающая туда содержимое большой корзины, улыбнулась. Егор заметил кирпичики чая и полотняные мешочки.

– И тебе не хворать, – отозвалась хозяйка и спросила: – Никак, опять с мавкой виделся?

Егор, молча, кивнул и из корзинки выложил пирог и яйца на стол, а вещи, завёрнутые в чистую тряпицу, на лавку.

– Ты уж извини, тётушка, что припозднились с отдачей.

Ворожея отдёрнула занавеску у икон, перекрестилась с уже слышанным Егором: «Прости, Господи, меня грешную". После чего пригласила гостя к столу. Егор, хоть и спешил, отказаться не посмел. Ворожея к ароматному чаю выставила блюдо с калачами и мисочку со свежим мёдом. После того, как почаёвничали, хозяйка сказала:

– Братец ко мне заглядывал, просил расклад на Павлушу, сынка своего, сделать. Мы ведь на родную кровь можем лишь карты раскидывать, остальные гаданья правды не покажут. Вижу, хотел ты узнать, родня ли граф Пётр Фомич Волков, ну, барин ваш бывший, мне по крови. Так и есть, хотя такой родни у него по всем деревням пораскидано. Признал он лишь меня, потому как росли вместе. За что поклон ему земной. Мы с Петром Фомичом тайны особой из того не делаем, но и на каждом углу не трубим.

– Тётушка Ворожея, я никому не скажу, вот те крест! – сказал Егор и перекрестился на открытые иконы.

Вновь улыбнулась Ворожея.

– Знаю, вот я и разговорилась, хоть душу отвести. И не бояться, что слова твои наизнанку вывернут. Павлуша на днях погостить пожалует, письмецо папеньке прислал, – сказала она.

– Барчонок приедет? – спросил Егор.

Ворожея тихонько рассмеялась.

– С той поры, как здесь был, барчонок до молодого барина дорос. Тебя он лет на пяток постарше будет.

Егору вспоминались редкие встречи с барчонком. Да и не встречи, так, издали глазел во время церковных служб на праздники, а как-то на сельской ярмарке. Тоненький белокурый мальчик в нарядной одежде, затем подросток-гимназист в форме. Егор тогда позавидовал на ремень с блестящей пряжкой, да фуражку с лаковым козырьком, вот и запомнил. Редким гостем барчонок в детстве в поместье был, а вырос и вовсе носа не казал. Барин и сам лишь последние лет шесть, как жена его померла, стал проживать тут постоянно.

– Получается, он этот, как его… университет, закончил? – спросил Егор, припоминая сельские сплетни о том, что до учёбы барчонок не больно охоч.

– Кажись, нет, – ответила Ворожея, пожав плечами, – Года три осталось. Он ведь часто ученье забрасывает, затем вновь, по папенькиному наущению продолжает. Павлуша постоянно в какие-то прожекты влезает, то акции скупает, а они прогорают, то ещё чего. Хвала Богу, к картам интерес потерял. Ну, так ему папенька пообещал содержанье урезать, коль играть не бросит. А сейчас у него новая забава: увлёкся древними курганами.

– Маровщиком стал? – спросил с удивлением Егор.

Мары, или курганы, могилы древние, часто раскапывали учёные, но ещё чаще лихие люди, чтоб золото, камни самоцветные найти. За дальними лугами позапрошлым летом учёные копались, но лишь черепки нашли. Егора и других сельских парней подряжали в помощь на недельку. По жребию отправляли, никто по доброй воле не хотел покой мертвых, пусть и древних, тревожить.

Главный в лагере учёных, забавный старичок-профессор, на маровщиков всем подряд жаловался, даже Егору. Сунул под нос глиняный осколок и сказал: «Вот смотри, скол-то свежий. Ладно бы, эти вандалы взяли кольца-серьги, да и всё. Нет, надо артефакты потоптать, раскурочить. А это ведь десятый век!» Егор почему запомнил, очень ему слово «вандал» приглянулось. Долго потом так называл тех, кто всё ломает. Солидно звучало: «Филька, вандал, отойди от забора!»

– Пишет, ради науки с другом раскапывать будут, – ответила Ворожея. – Да мне как-то не верится. Вот и на гадании выпали Павлуше валет пиковый, то есть хлопоты пустые, да три шестёрки. Бубновая, это он сейчас к папеньке едет, трефовая – дорога дальняя предстоит, а закончится непонятно: пиковой шестёркой. Разочарование, несбывшиеся желания. Сдаётся, прав ты, клад они искать отправятся. Опасная затея. Но я Петру Фомичу свои догадки не говорила, обсказала помягче. Ну, ежели по правде, затеи Павлушины частенько так и заканчиваются. Ой, Егорша, совсем тебя заболтала. Скажи матушке, беды от твоей встречи с мавкой не будет. А к соседям твоим я после похорон наведаюсь, попробую оберег на дом поставить.

– Тётушка Ворожея, я ж тебе ничего не рассказывал, – потрясённо произнёс Егор.

Ворожея вздохнула и сказала:

– Видение мне было. Ты у костра сидишь, собака к тебе жмётся, дрожит, а напротив – призрак Ульянкин, почти уж и не мавка. До словечка всё слышала. Беги, Егорша. Пока батька твой в конец не осерчал.

Егор попрощался, подхватил пустую корзинку и припустил бегом домой.

Глава восьмая. Третий покойник

Около дома Егор остановился, чтобы отдышаться. Из соседних ворот выглянула Ульянкина маменька, вид у неё был встревоженный.

– Егорша, ты откуда?

Егор, ещё тяжело дышавший, молча указал в сторону центральной улицы.

– К Ворожее ходил, – сказал он, переведя дыхание.

– Васятку не видал?

– Нет, он же, кажись, дома был.

– Ведь говорила никуда не выходить, пока я двор прибираю, – воскликнула соседка, всплеснув руками. – Он, видать, в окно вылез да через забор удрал. Что делать-то?

– Пойдём, поищем, – предложил Егор и спросил: – Может, он с Филькой?

– Да я только обнаружила. Просила свекра присмотреть, так тот сам, как дитя малое, бестолковый, – в сердцах сказала соседка и махнула рукой, направляясь к дому деда Зуды.

Дед Зуда вместе с бабкой перетряхивали зимние вещи во дворе.

– Соседушки, Васятку не видали? Может, ваш знает, где? – спросила мать беглеца.

– Филька! – позвал дед внука в открытую, завешенную от мух дерюжкой, дверь.

Дерюжка отодвинулась, показалось недовольное лицо дедовой снохи.

– Что кричите, батюшка, только малых уложила, – с укором сказала сноха.

– Васька пропал, позови нашего оболтуса, – велел дед.

Сноха охнула и скрылась за занавеской, появилась быстро и доложила:

– Нету. Вместе, видать, куда-то ушли. Ох, не приведи Господь, на речку! Запретили ж одним!

– Не кипеши! – одёрнул выскочившую на крыльцо сноху дед Зуда. Из дома донёсся детский плач. – Иди вон, дитё укачай.

Сноха метнулась в дом. Привлечённые шумом, на улицу вышли отец и маменька Егорши. Сестрёнки тут же крутились.

– Филька с Васькой рыбалят, а меня не взяли, – нажаловалась средняя Егорова сестра.

– Вечор червяков накопали, нас пугали, – наябедничала младшая.

Маменька с соседкой дружно охнули.

– Цыть, клуши! – гаркнул на них дед Зуда.

– Пойдём с Егоршей и дедом у берега поищем, – сказал Егоров отец, добавив: – только тихо, а то услышат пострелята, в камышах затаятся. А ты куда собралась?

Последний вопрос задал он соседке.

– Ивана бы послала, да он в город поехал, к сестрице, – ответила та.

– Мы и втроём управимся, – сказал отец.

Дед Зуда спросил:

– Гроб-то твой мужик для свояченицы заказал?

– Да типун тебе на язык! – вскинулась соседка. – Может, жива сестрица, а ты её хоронишь.

Все переглянулись понимающе. Хоть в сон соседка и поверила, да ещё цеплялась за хлипкую надежду, что не все сны вещие.

Маменька Егорова ухватила её под руку и повела к себе, приговаривая:

– Пойдём, взвару тебе ягодного налью, пирогом угощу, а мужики пока пострелят поищут.

Егор, его отец и дед Зуда разошлись по местам, где обычно рыба хорошо клевала. Егор и дед никого не обнаружили. Тут уж и дед Зуда всполошился, не меньше снохи.

– От ить, растудыть твоё коромысло. Омутов полно, вода холодная в этом году. Беда.

– Ты, дедка, беду не кликай, – сказал Егор, – лучше вспомни, Филька ничего не говорил?

Справа на берег из камышей вышел отец.

– У затона тоже нет, – сказал он.

Дед, задумавшийся после слов Егоровых, хлопнул себя по лбу.

– Вот ведь, башка дырявая. Надысь я верши ставил в заветном местечке, показалось, камыш шуршит. Думал, померещилось, ан нет. Выследил таки, вражонок. Пойду, гляну.

Дед шустро засеменил вдоль берега. Егор с отцом напрашиваться, вместе сходить, не стали. У каждого рыбака есть местечки свои тайные, ежели кому о них расскажешь, рыба ловиться не станет.

Егор ещё раз осмотрелся, подавил тревогу. Ещё не хватало бабам, да деду Зуде уподобляться. Вдалеке на мостках девки полоскали бельё.

– Сходить, у них спросить, что ли? – задумчиво протянул он.

– Обождём деда, сходишь. О, кажись голоса их.

И впрямь, с той стороны, куда отправился дед Зуда, раздавались голоса: сердитый дедов и виноватый Филькин. Ваську слыхать не было. Егор не выдержал и побежал навстречу. Миновав перелесок, увидел Фильку и его деда. Филька тащил в руках вершу, искусно сплетённую из лозы его отцом. Сын деда Зуды плетельщик был знатный, вот и сейчас на подёнщине плёл кресла и стол для барского сада. Дед Зуда шёл, чуть приотстав от внука. В руке дед держал ветку, которой нет-нет, да и шлёпал неслуха пониже спины.

– Где Васька? – спросил Егор.

Филька насупился, ответил дед:

– Молчит, варнак! – и вновь хлестнул внука веткой.

– Да-а, вам скажи, вы ж наш шалаш разорите, – сказал Филька. – Я сам-один хотел за Васькой сбегать, дед не пустил.

– Я вот те дам, один! – ответил дед Зуда, но на этот раз не стегнул, пригрозил

– Я с тобой пойду, – предложил Егор.

– Побожись, что никому наше укрытие не выдашь, – потребовал Филька.

– Вот те крест, – ответил Егор, перекрестившись.

С Егором дед внука отпустил, прежде отобрав вершу с рыбой. Шалаш Васька с Филькой устроили под ветвями ивы, издали не видно.

– Ну, наловилось? – спросил Васька, выбираясь из укрытия. – Ой, Егорша. Случилось что? С маменькой?

– А раньше ты о маменьке не мог подумать? – строго спросил Егор. – Плачет, места не находит. Мало ей Ульянки?

– Я не нарочно, – протянул Васька, шмыгая носом.

Егор для надёжности взял беглеца за руку и повёл. Никакое нытьё Васьки, что он уже большой, так ходить, на него не подействовали. Уж очень соседку жалел.

Встречать рыбаков и спасательную команду высыпали жильцы всех трёх изб. Дальние соседи из-за ограды выглядывали. Мальчишкам надавали тумаков и по домам развели.

– Ну, что, Егорша, айда на крышу. Если работы не много, и у Ивана проверим. Соседи, подмогнуть вам? – спросил Егоров отец.

Маменька Васькина ответила:

– Ежели не трудно, уж глянь. Нам-то, боюсь, не до крыши будет.

Дед Васькин промолчал, лишь искоса посмотрел на соседей. Но он в последнее время вообще странно себя вёл. Людей сторонился, молчал больше. По молодости, сказывали, бережлив был, а сейчас так и вовсе скуп. Ульянка при жизни Егору жаловалась, радуясь, что батьке дедова скупость не передалась.

На чердак и на крышу забирались по приставленной лестнице. Ход имелся и изнутри, и снаружи. Но из дома не особо удобным был. Отец, открыв дверку с торца крыши, полез чердак осматривать. Егора, как более лёгкого, наверх отправил.

– Ну, как? – крикнул он спустя время.

– Да можно около конька доску подстрогать, – сказал Егор. Он мельком глянул на дом соседей и тут же повернулся в изумлении. – Батька, Васькин дед тоже на крышу лезет.

Отец высунул голову, чтобы посмотреть.

– Куда ж понесло-то старого, – сказал он.

Отец с сыном смотрели, как дед соседей, с трудом взбирается по такой же, как у них лестнице, к входу на чердак. Они не стали окликать старика, упаси Бог, сорвётся. Но и без этого Бог не упас. На последней ступеньке деда повело назад, он попытался ухватиться за дверку, но та сорвалась с петель. Старик навзничь рухнул вниз. Даже крикнуть не успел. Раздался глухой стук.

Переглянувшись, Егор с отцом быстро спустились.

– Что случилось? – спросила выглянувшая из избы маменька.

– Дед Ульянкин расшибся, – крикнул ей на ходу Егор.

Когда подбежали к соседям, увидели лежавшего на спине старика. Под головой расплывалось красное пятно. Кровь тут же впитывалась в сухую землю.

Соседка, тоже выскочившая на стук, сидела около деда на коленях и тихонько звала:

– Батюшка, батюшка, очнитесь.

– Я за Митричем! – крикнул Егор, собравшийся бежать за фельдшером. Но отец остановил, опустив руку на плечо. Затем снял картуз и перекрестился. Он указал Егору на то, что тот поначалу не заметил: из груди старика торчал деревянный обломок. Дед напоролся на приготовленный для забора штакетник.

Фельдшера и урядника с сотским всё же вызвали, чтоб удостоверить несчастный случай. Узнав, что хозяина дома нет, сотский уговорил начальника взять тело в покойницкую. Сам же потихоньку сказал соседке:

– Дом освятить надобно. Не поленись, хозяюшка, вызови священника.

Несчастная лишь кивнула. Напуганный Васька жался к матери. Сноха деда Зуды забрала мальчишку к себе.

– Пущай у нас ночует, – сказала она.

Вновь последовал молчаливый кивок. Фельдшер дал Васькиной маменьке какую-то микстуру и уехал вместе с урядником. Похоронную повозку ждали около часа. Тело забрали. Егор засыпал потемневшую от крови землю песком. Тут и Иван-кузнец из города вернулся. Тётушка Ульянкина и впрямь умерла в эту ночь. Спокойно, без мучений, во сне. На соседку страшно было смотреть, лицо, словно почернело от горя.

Егорова маменька послала сына за Ворожеей. Он второй раз за день отправился по уже протоптанной дорожке.

Ворожея стояла на крыльце, собранная, с корзинкой в руках. Едва завидев Егора, встревоженно спросила:

– Кто третий покойник?

– Дед Ульянкин, – ответил Егор.

– Упокой, Господи, его душу, – произнесла Ворожея и добавила виновато: – Не успела я, Егорша, надо было сразу с тобой идти.

– Да кто ж думал, что старика на крышу понесёт, – сказал Егор. – Ты не вини себя, тётушка.

Он забрал у Ворожеи корзину, и они рядом зашагали по лесной тропинке.

Глава девятая. Сон и явь

Хоронить усопших собрались на следующий день. Тело Ульянкиной тётки привезли из города. Ивану-кузнецу пришлось знатно раскошелиться, в городе гробы были дороже, да и доставка покойницы в копеечку встала.

Ворожея весь дом и двор обошла, заговоры читая, пучки трав – обереги – в нужных местах повесила. От платы отказалась, сказала, иначе не сработает защита от беды. Подозревал Егор, слукавила немного Ворожея, видать, так и считала себя виноватой, что опоздала.

Дед Зуда и Егор прошлись по селу с туеском, собирая пожертвования. Обычно помогали родные да близкие, но тут случай особый получился. Кто сколько мог, подавал. Туесок полный набрался. Дед Зуда говорил Егору, когда возвращались:

– Полушки да копеечки в рублики складываются. Всё Ивану полегче будет. Знамо ли, сразу троих схоронить.

Иван помощи обрадовался, поклонился, а жена его всхлипнула, да в избу убежала.

– Скорбит-то как, – покачал головой дед Зуда.

Иван со вздохом поделился:

– Тут ещё и обида. Чужие люди пожалели, а от моих братьев и её сестёр никакого толка. Да Бог с ними, денежками, хоть бы готовить, да прибирать помогли. Спасибо соседкам, вечерком прийти обещались. Твоя, Егор, маменька, да твоя, сосед, сноха.

– Бог судья вашим родным, – сказал дед Зуда.

Хоть и любил он, не меньше своей бабки, косточки промыть, понял: сейчас не время.

Маменька Егора к соседям сразу после обеда засобиралась. Бабка, сообразив, что ужин на ней, недовольно сказала:

– Куды? Поначалу о семье позаботься.

Маменька повязала платок и спокойно ответила:

– Надрываться не буду, мне парнишку надобно здоровым доносить.

Она всерьёз отнеслась к словам Ворожеи, что деток ещё в утробе беречь нужно.

– Ишь, фанаберистая какая, – зашипела бабка.

Отец Егора, как ни странно, принял сторону жены. Видать, небитая баба ему больше битой нравилась.

– Ничего, матушка, справитесь. В помощь Аришку с Лушкой возьмите. Они хоть малы, да расторопны.

Егоровы сестрёнки аж затанцевали от похвалы батькиной, уверяя бабушку, что и сами управятся.

– Ладно, коли так, – фыркнула бабка, сдаваясь и добавила: – Соседям подсобить – дело богоугодное.

Двойные похороны честь по чести прошли: с отпеванием, причитаниями, песнями погребальными, поминальным обедом.

На похороны и сёстры усопшей подоспели, жили они в соседней деревне, что к селу Волково ближе Семёновки располагалась. Младшая всех деток с собой привела. Чумазые, в рваньё одетые и пронырливые, как цыганята, дети сновали у стола, пытаясь что-нибудь стащить. Вопреки обычаю, их вместе со стариками первой очередью за стол усадили, чтоб под ногами не путались. Проводить покойных много народу пришло.

Дед Зуда не удержался и сказал:

– Хоть тётушку поминая, вдосталь накушаются, – и притворно вздохнул.

Мать ребятни оказалась недалёкого ума, она повернулась к деду, сидевшему справа от неё, и бесхитростно ответила:

– Мы ради поминальных обедов, на все похороны в деревне ходим, а тут сестрица родная упокоилась, – спохватившись, перекрестилась и добавила: – Упокой, Господи, её душеньку.

Ушлая родня, как только первую партию отвели, вторую рассаживать начали, быстренько удалилась. Ещё попросят миски носить, да посуду после мыть.

После поминок Егор остался у соседей. Посуду мыть – не мужицкое дело, а вот воду в бадьи натаскать не зазорно.

На ночь Егор отправился спать в сарай для сена, не выдержал бабкиного ворчания. К вечеру она что-то разошлась. То на маменьку бухтела, то на деда, то на сестрёнок. Вот он и сбежал, покуда до него очередь не дошла. Утомился так, что заснул, как только голова коснулась старенькой подушки. Вновь сон, словно явь, пришёл.

Большой шатёр. На шёлковых покрывалах и мягких подушках восседает Главный воин – тот самый, из первого сна. Он в богато расшитом халате, парчовой шапочке, отороченной мехом, сафьяновых сапогах с загнутыми носами. Егор вспоминает, что таких богатеев у иноверцев зовут ханами. Хан держит в руках пиалу, понемногу потягивая белый напиток. Рядом стоит, склонившись в полупоклоне, слуга с кувшином наготове.

Неожиданно полог шатра откидывается, внутрь входит коренастый воин с повязкой на одном глазу. Он встревоженно что-то говорит. Хан резко вскакивает и, бросив пиалу, выходит из шатра. Они идут по степи в сторону пасущихся лошадей. На земле лежит гнедой арабский жеребец. Он уже не кажется золотым под шкурой волной проходят судороги, морда покрыта пеной. Егор понимает – коня отравили. Понимает это и хан. Он вынимает из ножен кинжал и одним движением перерезает горло коню, прекращая страдания. Вытерев лезвие о полу халата, возвращает его в ножны. Склонившись к мёртвому коню, рукой закрывает глаза и что-то шепчет, как шепчут погибшему другу. Затем макает палец в тёмную пузырящуюся кровь любимца и рисует себе на лбу и щеках полосы. После чего выпрямляется и поворачивается.

Сбежавшиеся слуги и воины делают шаг назад, так страшен взгляд повелителя. Только одноглазый воин выдерживает этот взгляд, он коротко что-то приказывает остальным. К хану подтаскивают пастуха, ровесника Егора. Светловолосый, синеглазый отравитель дерзко смотрит в лицо хану. Его разбитые в кровь губы кривятся в усмешке. Даже, когда его швыряют на колени, он не опускает головы. Одноглазый резко что-то спрашивает. Пастух вместо ответа плюёт на землю. Хан, не глядя, протягивает вбок руку. Ему подают саблю с блестящим лезвием. Все понимают, что сейчас последует. Понимает и пастух. Но всё равно не опускает голову, которой вот-вот должен лишиться. Взмах сабли и… Егора словно выдувает из сна прохладным ветром.

Он открыл глаза и приподнялся на локте. В полумраке увидел наполовину открытую дверь в сарай, подумав: «Ветром распахнуло». С улицы сильно повеяло прохладой. Вставать не хотелось, но Егор, как назло, не взял ничего, чем можно было бы укрыться. Широко зевнув, Егор встал и подошёл к выходу из сарая. Серый глухо зарычал. Пёс стоял, замерев, как тогда, в ночном.

– Неужели вновь Ульянка пожаловала. Никак, случилось чего, – прошептал Егор и вышел из сарая.

Ульянки не было, но над забором прямо в воздухе висел её дед. Весь в белом, наполовину прозрачный. Егор непроизвольно попятился, чувствуя, как пробирает озноб.

Призрак старика протянул руки, словно умоляя, не уходить.

– Что ты хотел, дедка? – тихо спросил Егор, поборов страх.

Если призрак сразу не набросился, то уж и не будет.

Старик полетел вверх к соседской крыше, но его словно что-то не пускало. Егор вспомнил об оберегах и заговорах Ворожеи. Они точно действовали. Побившись несколько раз о невидимую стену, призрак подлетел к крыше Егоровой избы. Он просочился в дверь чердака и вылетел из-под деревянного петушка, прикреплённого на краю конька. Проделав так несколько раз, призрак показал на крышу своего дома.

– Ты не зря на крышу лазил, хотел взять что-то на чердаке? – спросил Егор.

Призрак несколько раз кивнул и показал под конёк.

– На чердаке, у дверки, под краем конька? – уточнил Егор.

Призрак вновь кивнул и умоляюще сложил ладони.

– Хочешь, чтобы я твоим сказал? Но это только утром.

Призрак очередной раз кивнул и принялся подниматься вверх, постепенно развеиваясь белым дымом.

– И при жизни молчуном был, и в посмертии таким остался, – пробормотал Егор.

Он погладил Серого и отправился досыпать. Думал, глаз не сомкнёт, но вновь уснул. На этот раз крепко без сновидений. Проснулся от позвякивания ручки о ведро. Маменька шла в соседний сарай доить корову.

Егор, рассудив, что и соседи поднялись, отправился к ним. Хозяйка тоже доила, а Иван-кузнец разбирал штакетник, на который упал его отец.

– Доброго утра, дядя Ваня, – сказал Егор, заходя. Цепной пёс соседей повилял ему хвостом.

– Случилось чего, Егорша? – спросил сосед.

– Ты только маменьке и своей хозяйке не сказывай, но я видел призрак батюшки твоего. Он показал, что не зря на чердак хотел попасть. Там под коньком что-то спрятано, – ответил Егор.

Иван, без лишних слов, поправил лестницу и поднялся к дверке, ведущей на чердак, которую успел починить. Он открыл её и скрылся внутри. Вскоре появился, держа в руках небольшой чугунок, закрытый тряпицею. Иван быстро спустился и убрал тряпицу.

– Ох, ты ж, Божечки! – воскликнул он.

Внутри чугунка лежали несколько золотых червонцев и серебряные монеты достоинством поменьше. На голоса вышла соседка, а в ворота забежал Васька, ночевавший у Фильки.

Иван-кузнец объяснил семье, что Егору вновь сон вещий привиделся.

– Перепрятать собирался свёкор-батюшка, – сказала Васяткина мать, прижимая к себе сына. – Соседи ведь и нам крышу хотели подлатать.

– Ну, что ты так сразу, сударушка, – ответил Иван. – Может, хотел немного подкинуть на похороны.

Жена его перечить не стала, лишь пожала плечами.

– Батя, это получается, дедово наследство? – спросил Васька. После утверждающего кивка отца, попросил: – А можно мне крючков для рыбалки купить настоящих? А то у мельниковых двойнят есть, они намедни хвастали.

– Коровку ещё одну купим, – таким же мечтательным голосом, что и сын, протянула соседка.

– Сначала надел свой у барина выкупим, – твёрдо сказал Иван. – Тут, кажись, и на крючки, и на коровку останется. Егорша, уж и не знаю, как тебя благодарить?

Егор махнул рукой и ответил:

– Вот Ворона нам за так подкуёшь, и, считай, в расчёте.

Иван кивнул, затем достал из чугунка один червонец и протянул Егору.

– Возьми на удачу.

– Столько не возьму. – Егор заглянул в чугунок и выудил непонятно как сюда попавший медный пятак. – Вот этого и достаточно. Дырку пробью, на шею как оберег повешу, вот и будет и вам, и мне удача.

– Егорша! – раздался голос отца.

– Совсем забыл, мы ж косы и серпы точить собирались, пойду я, – сказал Егор и, распрощавшись с соседями, кинулся к себе, пока батька не осерчал.