Текст книги "Тень Казановы"

Автор книги: Наталия Яровая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

В утешение я торжественно выудил из рюкзачка коробочку с часами:

– Это тебе!

– Ух ты! – обрадовался он. – Командирские! Механические! Здесь такие в цене!

Он тут же надел часы на руку и остался доволен.

– И дядя Саша одобрил.

– Кто?

– Лобанов. Саша Лобанов. Твой друг детства.

Папа помолчал.

– Знаешь, я здесь жизнь строить начал с того, что всех этих русских из головы повыкидывал. Если ты в Америке, то живи с американцами.

– Но вы же вместе учились, – напомнил я. – И потом он к тебе проездом каким-то заезжал сюда.

– Какая разница?

Он с удовольствием глянул на свои новые часы и спохватился:

– У меня трейн через полчаса. Я в пригороде живу. От дома до станции на машине доезжаю, там на стоянке оставляю, на трейн пересаживаюсь и еду на работу. Здесь так все делают. В Нью-Йорке вечные пробки и паркинг дорогой!

Мы прошлись до вокзала, тем более там мы договорились встретиться с Алинкой.

Папа купил в автомате билет, и я проводил его на перрон.

– Ты, это, – подумав, сказал он, – приезжай ко мне в гости на уик-энд. Я тебя с семьей своей познакомлю. – Он замялся, но я поддержал его улыбкой. – Ты же не маленький, понимаешь – жизнь есть жизнь. Я тут женился. И братик у тебя есть, Ники, Николай по-русски. Приезжай, в общем! Созвонимся до субботы и договоримся.

Он сел в вагон, а я помчался искать Алинку. Нашел у входа, курила, конечно.

– Ну как? – встревоженно спросила она.

– Алина! У меня брат есть! Колька! В субботу поеду к папе в гости и увижу его!

Алина смотрела на меня долгим вдумчивым взглядом.

– Я поеду с тобой, – решила она. – Даже интересно.

Я согласился. Папе наверняка приятно будет познакомиться с моими друзьями!

Тут мы с Алинкой вспомнили, что обещали на ужин борщ, и я запаниковал.

– Не нервничай! – ободрила меня Алина. – Я с утра научила Джулию, как варить бульон. К нашему приезду он должен быть готов. Дело за малым!

И мы понеслись в ближайший супермаркет, где набрали овощей, потом Алинка придирчиво выбрала банку огурцов, посетовав, что лучше бы солененьких, а не этих, их корнишонов в маринаде. Потом мы долго рыскали по залу и, вместо сала, купили шпик.

– Сойдет, – сказала Алинка, мы заскочили еще в один магазин, где торговали спиртным. Там я с удивлением обнаружил приличный выбор русской водки и купил большую бутылку «Посольской».

На трейн мы запрыгнули в последнюю секунду.

Дома нас ждал маленький сюрприз – на экзотический борщ Джулия позвала двух своих приятельниц с мужьями. Мы быстро перезнакомились со всей компанией и, оставив Джулию занимать гостей, вместе с Томом подключились в помощь Алинке.

Через час на столе в гостиной стояли тарелки с огурчиками, остатками шпика (то, что уцелело от борща), ржаной (по американским меркам, конечно, настоящего не нашли) хлеб, бутылка экстремально остуженной в морозилке водки и дымящиеся тарелки с борщом.

– Делишес! – воскликнул Том. То есть очень вкусно.

В общем, гости остались крайне довольны. Пить водку Алинка научила их сразу:

– Нет, Том, ты все неправильно делаешь! Ты рюмку выпил – и не дыши. Первым делом кусочек огурчика сразу понюхай – и в рот.

Том науку освоил удивительно быстро, остальные тоже не отставали. В общем, гости рассыпались в похвалах, и к полуночи мы кое-как их выпроводили. На гору грязной посуды в кухне Джулия махнула рукой – завтра придет Белл (домработница) и все уберет.

Она еще раз похвалила нас за ужин, и мы разошлись.

Утром – опять опаздываем, и Джулия в пижаме понеслась выгонять машину. Тем временем я сделал быстрый звонок:

– Папа, привет! Ты прости, что я так рано. Но ты вчера не успел мне ничего толком сказать.

– Ты о чем?

– О брате моем, о Кольке!

– А! Ну да.

– Сколько ему?

– Сколько лет?

– Ну да, конечно.

– Десять. Большой уже.

– А на кого он похож?

– В каком смысле?

– Ну, мы с ним похожи?

– Мм… Ну что-то есть.

– Я очень рад, папа, что у меня есть брат. Нет, честно! Это здорово!!!

Мы еще немного поговорили про уик-энд.

– Папа, можно я с подружкой своей приеду? Она хочет с тобой познакомиться!

Папа долго думал, потом согласился. Мы договорились, что в субботу он встретит нас в двенадцать на стоянке супермаркета возле своей стейшн.

И я полетел, окрыленный, вниз, где в машине меня уже ждали заспанные Джулия и Алина. Скорей бы суббота!

Дни были заняты до отказа, и суббота наступила быстро. Записав все папины телефоны (чтоб мы не потерялись), Джулия с утра отвезла нас на станцию, потратив все время на инструктаж, как нам, одиноким, вести себя в чужой стране и на какие поезда пересаживаться. Мы заверили ее в своей дееспособности, но тревога не покидала ее. Как же! Уик-энд, а она отпустила «детей» невесть куда! И мы пообещали отзваниваться в течение всего дня.

– Вас могут оставить до завтра! – с угрозой произнесла Джулия. – В Америке это заведено. Если останетесь, дайте мне знать, но я все равно буду переживать!

На станцию, где была назначена встреча с отцом, мы с Алинкой приехали заранее и помчались в супермаркет за подарками.

Магазин был, конечно, классный, «Норд сторм», таких по стране – целая сеть. На втором этаже, рядом с эскалатором, среди светлого холла стоял блестящий черный рояль, за которым полная латиноамериканка играла Шопена. Как будто сама по себе. Звуки музыки разносились по этажам.

Мы с Алиной направились в отдел спортивного инвентаря. Я надумал купить Кольке скейт. По себе знаю – вещь нужная, даже если у тебя уже и есть, – лишний никогда не помешает. Главное – умело выбрать, чтоб подвеска была прочная и наждак хороший, ну, уж тут-то я – спец! В подростковом возрасте штук десять искатал – не меньше. Так что, братец, не подкачаю!

Перебирал долго, продавец, увидев во мне специалиста, выдал вполне приличную модель: и колеса, и подвески, и наждак – все как надо. Тянуло на сто восемьдесят баксов. Черт с ним, за хорошую вещь не жалко.

Потом на первом этаже купил большую коробку конфет. Последний штрих – Алинка придирчиво выбрала у цветочницы небольшой, но изящный букет неведомых нам, но очень нежных сиреневых цветов для папиной жены, за что я прикупил еще дополнительно белую розу и преподнес ее Алинке. Цветочницу сразили наповал.

– Красивый парень для красивой девушки, – сказала она, а я расправил плечи.

Мы подались к выходу. Там мы и столкнулись с папой.

– Ого, вы с покупками! – обрадовался он. – Это хорошо! Вы чек сохранили?

– Какой чек, па? Я их и не брал! Зачем?

– Как – зачем? Для покупателей магазина здесь парковка бесплатная! – Папа явно огорчился, но потом воспрянул. – Ладно. Ждите меня здесь!

Вернулся он довольно быстро, помахал беленькой бумажкой:

– Нашел. Удачно вышло!

Я не совсем понимал, в чем суть, но тоже порадовался. Позднее выяснилось, что чек предъявляется на автостоянке, принадлежащей магазину. Тогда стоянка – бесплатно, а так – шестьдесят центов.

Папа загрузил нас в свою машину, очень даже приличный «форд», вручил пресловутый чек чернокожему служащему в стеклянной будочке, тот поднял шлагбаум, и мы покатили. Я волновался! Мы с Алиной сидели на заднем сиденье, а я в зеркале пытался поймать папин взгляд и улыбался ему.

Вскоре мы съехали с автобана на большую и сложную развязку, а с нее – на узкую, но прекрасно асфальтированную дорогу. Она привела нас в тихий район, состоящий из небольших ухоженных домов с аккуратно выстриженными газонами возле них. Не такой респектабельный, как у Джулии, по с претензией…

Мы подъехали к одному из них и остановились. Папа щелкнул пультом, ворота гаража бесшумно поднялись, а на пороге дома появилась худощавая женщина с короткими прямыми волосами. Она улыбалась нам типичной американской улыбкой, рядом с ней отирался подросток в длинных шортах и белоснежных кроссовках.

– Ники! – окликнул я.

Парень с интересом и удивлением оглядывал нас с Алиной, а женщина ответила:

– Добро пожаловать! – на хорошем английском.

– Эй, Ники! – предпринял я еще одну попытку.

Он засмущался, но скейт в моих руках явно не давал ему покоя. Тут и папа подошел, представил нас жене:

– Это Базиль и его подружка Алина. Наши гости. А это – Джоан, моя жена.

Женщина стала улыбаться еще шире после того, как мы вручили ей цветы и коробку конфет, а Колька приблизился ко мне совсем близко.

– Держи. – Я не стал его мучить и протянул скейт. – Твой!

Он издал почти индейский клич, схватил доску и умчался куда-то.

Нас пригласили в дом. Джоан повела Алину через холл, а папа придержал меня за локоть:

– Надо поговорить, Василий.

Мы остались возле барной стойки на кухне и уселись на высокие стулья. Папа налил мне пепси в прозрачный стакан и хорошо сдобрил почти такой же порцией льда.

– Знаешь, Вася, ты ведь уже взрослый, и я уверен, что поймешь меня.

Я кивнул. Он избегал смотреть на меня, и чувствовалось, что ему трудно говорить.

– Говори, папа, я пойму, – подбодрил я его. Может, хочет признаться, что у него еще один ребенок есть? Так я знаю! Юлькой зовут. Вот он обрадуется, когда узнает, что она наша давно!

Он осушил свой стакан и снова налил, потом откашлялся и начал:

– Ты знаешь, здесь в Америке многое не так, как в России. Очень важно, гражданин ты или нет. Гражданство дает все: работу, страховку, много чего. Я, пока гражданства не имел, знаешь как намучился! А потом женился на Джоан. – Папа оглянулся на дверь и понизил голос. – Она коренная американка, мне повезло. Потом мы еще два года доказывали эмигрантским службам, что брак наш не фиктивный. Потом, слава богу, Боб родился, и мне сразу дали вид на жительство, затем – гражданство, а с ним и стабильность пришла. Хотя, конечно, и дом, и имущество принадлежат ей – здесь с этим очень четко, но в остальном – я полноправный американец! Поэтому, пойми, моя жизнь очень зависит от Джоан!

Я все понимал и нисколько папу не осуждал. Смущала его таинственность и суетливость. Неужели он думает, что я осуждаю его за этот брак? Папа снова выпил залпом и пояснил:

– Ты, это… Не говори Джоан, что у меня в России есть жена, мама твоя то есть. Иначе наш с Джоан брак признают здесь недействительным, мы же с мамой официально не разводились, и… Много проблем, в общем. У них тут очень строго на этот счет. Ты поэтому не говори, что ты – мой сын. Я сказал, что ты сын моего лучшего друга из России. Хорошо?

Я растерялся. Все не так получалось. Вообще-то, насколько я знаю, мама сама развод оформила в свое время. Без него как-то. А папа, выходит, и не знает. Или, может, я что-то недопонимаю в их взаимоотношениях? Но в конце концов, что ж делать, раз он просит? Я кивнул.

– Вот и ладно! – воскликнул папа и спрыгнул с высокого стула. – Пойдем к нашим дамам.

Наши дамы находились в гостиной и говорили о разведении цветов. Алинка здорово держалась. Прямо как великосветская леди. Непринужденно поддерживала разговор, но в первые скрипки не лезла. Джоан тоже очень мило расспрашивала о России, о нашей стажировке. Спросила, где мы живем. Мы рассказали про Билла, про Джулию.

– Интересно, сколько им платят за ваше проживание? – спросил папа.

– Насколько я знаю, нисколько. Они же – ротарианцы. Для них благотворительность – важнейшее дело. И в нашем случае – дело добровольное и неоплачиваемое.

Но папа не согласился. Он сказал, что все услуги должны быть оплачены. Тем более в такой справедливой стране, как Америка. Он точно знает, что существует такая система, когда иностранных стажеров селят к желающим принять, а организация, пригласившая на стажировку, оплачивает проживание.

– Это хороший бизнес! – сказал он. – Мы бы тоже могли селить у себя стажеров. У нас просторный дом. Ты, Василий, узнай там, что для этого нужно, куда обращаться. Обещаешь узнать?

Я обещал.

Так мы сидели в гостиной. Джоан на подносе принесла в большой стеклянной миске целую гору луковых чипсов. Папа поставил на стол несколько бутылок пепси.

Мы ели чипсы, пили пепси и беседовали. Колька больше не появлялся. А я и не стал спрашивать, где он. Получается, что вроде и не брат я ему. На душе было как-то не очень хорошо. Но в ходе общения я старался не особо прислушиваться к себе.

Так прошло часа два. Я посмотрел на часы. Через полчаса будет трейн на Нью-Йорк.

Стали любезно прощаться.

Папа вывел из гаража машину, и мы поехали на станцию.

В машине сидели молча. Я смотрел, как в окне мелькает придорожный пейзаж. Папа включил сидюшник, так под музыку и прибыли.

На вокзале, купив билеты, я усадил Алинку в зале ожидания, а сам пошел проводить отца до машины. На сей раз ему пришлось припарковаться на платной парковке – у столбика, на котором установлен счетчик и приемник для монет. Чем дольше стоишь, тем больше платишь. Поэтому мы не стали задерживаться.

Перед машиной папа обернулся, взъерошил мне волосы и похлопал по плечу:

– Большой ты, Васька! Мужик уже! Как время летит! И девушка у тебя красивая. Мало мы с тобой вместе побыли. А знаешь, давай на следующий уик-энд махнем вдвоем к морю! Только ты и я! А?

Он стал таким улыбающимся, что я расплылся в ответ:

– Конечно! Давай поедем! Ты и я!

Когда я вернулся на станцию, Алинка дремала. Я сел рядом и вытянул ноги. Почувствовал вдруг, что страшно хочу есть. Но бегать за какой-нибудь едой было некогда. Подошел поезд, и мы поехали. Алинка помалкивала.

– Ну как он тебе? – решился я.

– Колька? – переспросила она. – Забавный. Дети – они и в Африке дети.

– Да нет. Папа.

– Папа? – Она вдумалась. – Да папа как папа. У меня такой же. Только живет где-то поближе.

Больше мы не произнесли ни слова. На станции вместо Джулии нас встречал взъерошенный Том, быстро запихал в машину и по пути к дому выложил, что Джулия в ответ на наш бесподобный борщ затеяла сегодня настоящую итальянскую кухню. Отчего в доме все вверх дном плюс гостей – немерено.

Однако к нашему прибытию все выглядело вполне пристойно, если не заглядывать в раковину на кухне.

Джулия приготовила настоящую (настоящую, подчеркнула она, в Америке такую не найти!) пиццу и лазанью. Гостей было человек восемь, все радостно нас приветствовали и просто разорвали на вопросы. Вино пили тоже итальянское, хотя Джулия призналась, что собаки-французы вино делают лучше. В общем, было весело и вкусно, а гости, как водится, разошлись после полуночи.

Воскресенье провели в ленивой дреме, к вечеру съездили на пикник и довольно рано угомонились. Предстояла очередная напряженная неделя.

В среду я позвонил папе, и мы договорились встретиться в субботу на вокзале и поехать на пляж. Время пролетело моментом, в клинике Ребекка относилась ко мне уже вполне всерьез и давала массу мелких поручений.

С утра в субботу у нас в доме был настоящий переполох – Джулия тоже затеяла ехать на пляж и с превеликой неохотой отпустила меня в Нью-Йорк. Тем временем она собиралась с такой ответственностью, будто увозила семью на неделю. Том грузил в машину шезлонги, полотенца и надувные матрацы, а Джулия снаряжала огромный пластиковый ящик-термос. На дно предварительно был насыпан лед, сверху разместили банки с колой, соками, пивом. Потом туда же сложили фрукты, пластиковые коробочки с салатами и закусками. Упаковавшись, Джулия удовлетворенно отметила, что ничего не забыли, а пообедают они на пляже – там много маленьких рыбных ресторанчиков. Мы с Алинкой засмеялись.

– Следи за фигурой, – посоветовал я ей, после чего Джулия еще раз предложила мне поехать с ними.

– Там пляж хороший, – уговаривала она. – Местечко Сэнди-Хук называется. Всего час езды от города, а вода – чистейшая! И песок – крупа!

Но я стоял на своем. В результате меня отвезли на стейшн, загрузили в электричку (трейн!), и мы отбыли, каждый в своем направлении.

Папа ждал меня в машине у вокзала и уже заметно нервничал, потому, что счетчик на парковке неумолимо щелкал.

– Поедем в Бруклин, – предложил он. – На Брайтон-Бич.

Я согласился, тем более что очень хотелось побывать в этой знаменитой русской колонии.

На Брайтоне мы оставили машину в удобном месте и пошли пешком. Первое впечатление от поселения русских эмигрантов не очень меня порадовало. По улице суетливо сновало много людей, было грязновато и не очень-то приятно пахло. О том, что бывают неприятные запахи, я в Америке как-то быстро забыл. Ан нет! Не перевелись еще! К тому же здесь метро проходило не под землей, а на поверхности, прямо над тротуаром, поэтому везде улицу перегораживали опоры и сверху периодически доносился грохот трейнов. В общем, было темно и шумно. От Америки поселение русских отличало еще и то, что все названия ресторанов и магазинов были написаны на русском языке. Попадались забавные объявления. Больше всех меня развеселила небольшая вывеска золотыми буквами на черном фоне: «Похоронное бюро братьев Вайнберг. Всегда готовы обслужить клиентов из России. Постоянным – скидки». Много было реклам всяких магов, составителей гороскопов и массажных салонов. «Света Беленькая. Ваша судьба в моих руках. Изменяю предсказания других гадалок, если они негативные». Или: «Массажный салон Саши Бобко. Через два дня вы себя не узнаете, а через неделю не сможете от нас уйти. Вход через задний двор, мимо мусорщиков, направо. Второй этаж».

Я с удовольствием читал все эти рекламные листовки и вывески, стараясь запомнить, чтобы потом повеселить наших на скучных семинарских занятиях.

– Нравится? – спросил папа.

– Впечатляет.

По пути мы купили довольно толстую газету на русском языке «Новое русское слово».

– Здесь всегда свежие, – пояснил папа. – Новости из России и местная русская жизнь.

Вскоре мы свернули к морю. Неширокий песчаный пляж, вдоль которого тянулся тротуар из деревянных досок.

– Это знаменитый брайтонский «бродвик». Здесь вдоль океана любят гулять старожилы. Кого только не увидишь! Не только местные, но и из других районов съезжаются.

Папа был прав. По деревянному настилу гуляли очень колоритные дедуськи с бабуськами. Мне даже показалось, что одна из них была в боа из перьев. В основном же старшее поколение скрывалось от солнца под какими-то немыслимыми кружевными зонтиками, на голове преобладали шляпки и панамы. Многие сидели на лавочках вдоль моря. И кругом – русская речь, зачастую смягченная мягким украинским акцентом или плавными еврейскими интонациями:

– Вы не поверите, Език, но эта выскочка Мина из Можайска выдала-таки свою толстуху дочь за Марэка Брэйловского. А у них такой бизнес! Папа Марэка держит заправку в Бруклине и варехауз в Бронксе!

– Шоб я так жил, – поддерживал разговор Език.

Мне опять стало весело, я раньше думал, что такие разговоры – плод фантазии наших юмористов. А они вот где нахватались!

– Здесь только местные, – объяснил папа. – Американцы отдыхают на своих пляжах. Считают, что за городом экология чище. А тебе нравится?

– Нормально. Песок чистый. Океан. Только развлекаловок никаких нет.

– Каких развлекаловок? – насторожился папа.

– Ну, водных мотоциклов, парашютов, тарзанок каких-нибудь.

– Нет. Здесь попроще. – Он как будто обиделся. – Привык по заграницам кататься! А я вот, между прочим, ни разу еще из Америки не уезжал!

Я почувствовал, что действительно задел его, и утешил:

– Да нет. Дело не в заграницах. Такой ерунды и на наших пляжах хватает.

– В России?! – Он неодобрительно покачал головой. – Так все изменилось. Я уезжал из дикой страны, злой и голодной.

– Так когда это было!

Папа расстелил на песке потертое покрывало, чем очень меня умилил. На таком же мама укладывала меня, когда мне было лет восемь, выудив из моря. И еще полотенцем накрывала сверху. Мы вытянулись под солнцем, я попросил почитать газету. На четвертой странице свернул и вернул ее папе.

– Неинтересно? – спросил он.

– Нет, – честно признался я. – Такое впечатление, что мне каждой строчкой доказывают, как правильно они поступили, переехав в Америку.

– И что в этом плохого?

– Ничего. Только я же не спорю с ними. Живите, где хотите! А они все доказывают, что поступили правильно. Комплекс неполноценности какой-то.

Папа не согласился:

– Нет, ты неправильно понял. Мы, эмигранты, очень довольны, что смогли пустить корни в этой стране. Мы гордимся, что живем в Америке, что у нас получилось уехать сюда и почувствовать себя свободными людьми. У нас здесь есть все! И никаких очередей за колбасой.

Давненько ты, папа, уехал, конечно, подумал я, по обижать его не стал, только пожал плечами:

– Все равно, во всех публикациях чувствуется какая-то суетливость. Как маленькая собачонка лает, брызгая слюной. Хотя вроде и не кусается. Французов, живущих в Америке, вряд ли волнуют французы, оставшиеся на родине. И они им не доказывают, что нашли наконец лучшее место на земле. Живут и живут. Каждый, где считает нужным. А наши вроде все время самоутверждаются: не прогадали ли мы? Детский сад, в общем.

Но папа, я заметил, обиделся. Только так и не понял – отчего?

Мы искупались пару раз. Море было теплым, но волна набегала крутая.

– Здорово! – сказал папа. – Я давно на море не был. Все какие-то дела!

– Здорово! – согласился я. – Мы вдвоем!

Папа предложил сходить за напитками. Мы оставили наше лежбище и подошли к нарядному навесу. Перед нами стояли два парня, определяясь в выборе.

– Ты что будешь? – спросил папа.

– Колу, если холодная.

– А я «Будвайзер».

Мы встали в короткую очередь. Через минуту папа спохватился:

– Сбегаю позвоню, – и пошел к автомату – их тут на каждом шагу.

Пока он звонил, наша очередь подошла. Я купил банку лимонного чая со льдом, две банки «Будвайзера» и орешки.

– Салфетки прихвати, – подсказал мне подошедший папа. Салфетки мне и так дали.

Он обернул банку пива в салфетку и пояснил:

– Здесь нельзя пить в общественных местах. Могут полицейские пристать. Поэтому американцы заворачивают банки в салфетки или пакеты.

– И полиция верит? – усомнился я.

– Нет, конечно. Все просто делают вид, но закон соблюден. Американцы очень законопослушны. Кстати, многие эмигранты этим живут – судятся за любую мелочь.

– Это же нудная процедура. – Я вспомнил, как страховщики привлекали Сергея в суд за какую-то мелкую аварию. Он долго плевался и в конце концов махнул рукой и сказал, что ему проще отдать лишнюю сотку баксов, чем выдержать всю эту тягомотину.

– Нудная, – согласился папа. – Но если американцы напридумывали кучу всяких законов, почему бы этим не воспользоваться? Считается, что весь Брайтон судится. И выигрывают!

Да, веселенькая слава у наших соотечественников! Приехали в страну законопослушных американцев и тут же взялись их разводить на их же законах.

Мы искупались еще разок, пожарились на солнце и стали сворачиваться.

– Пойдем пообедаем, – предложил папа. – Угощу тебя настоящей русской кухней. Соскучился небось по родному, домашнему?

Соскучился, если честно. Мы остановились возле кафе с надписью «У дяди Миши».

– Здесь вкусно, – пояснил папа. – Хозяин, Миша, уже двадцать лет кафе держит. Очень строго придерживается русских рецептов.

Мы вошли в небольшое прохладное помещение, где стояло штук восемь маленьких пластиковых столов, покрытых скатертями из полиэтилена. Официантка в кружевном переднике и кокошнике подала нам мясной салат, борщ, сдобренный сметаной, и пирожки огромной величины, добросовестно зажаренные до коричневой корки.

– Давно такого не ел? – спросил папа.

– Давненько, – согласился я и кое-как пропихнул в себя полтарелки ну очень уж наваристого борща. Салат состоял из картошки, колбасы, соленого огурца и был щедро сдобрен майонезом. Пирожок уже в меня не влез. Да-а, если бы десять лет назад меня кормили такой пищей, я бы тоже стал подумывать об эмиграции. А еще говорят – плохо кушали.

Когда мы покинули гостеприимное заведение, я чувствовал себя еще живым рождественским гусем, но буквально за неделю до Рождества. Лазанья Джулии вспоминалась как легкая диетическая пища. Папа с удовольствием вытер слегка подмасленные губы:

– Прихожу сюда иногда. Когда по русскому заскучаю. Просто и сытно. И недорого. Мама так же вкусно готовит?

– Нет, – честно ответил я. Видимо, разучилась, слава богу.

Мы зашли в кофейню.

– Здесь варят настоящий турецкий кофе и большой выбор русских сладких пирогов.

Учуяв запах «настоящего турецкого» кофе, я предусмотрительно решил выпить чаю. А действительно широкий ассортимент выпечки навел меня на мысль: «Вот наголодались-то в свое время!»

– Папа, а ты не хочешь домой, в Россию? – задал я вопрос, который тревожил меня с утра.

– Нет, конечно! – не задумываясь ответил он. – У меня здесь есть все, о чем я мечтал.

– А о чем ты мечтал?

– О своем доме. – Тут он задумался, видимо вспомнив бунгало, которое видел на моих фотографиях. – О собственной машине. Кстати, у вас есть машина?

– Есть, – вынужден был признаться я. – У мамы «субару», у Сергея – джип «террано», а у меня пока только мокик японский.

– Что такое мокик?

– Маленький японский мотороллер. «Хонда».

Папа загрустил совсем:

– Да-а. Продвинулись вы там, в России: «субары», «хонды». Ну, это у вас, наверное, такая состоятельная семья. Большинство-то в России нищенствуют, я читал.

Душой кривить не стал:

– Есть, конечно, и бедные, и бездомные. Но не больше, чем здесь, в Гарлеме или на Сорок второй авеню, где на каждом шагу милостыню просят. Пенсионерам туговато приходится. Нет, проблем хватает, конечно.

Папе стало полегче, и он переключился на меня:

– Сколько у вас в группе стажеров?

– Девятнадцать.

Он понизил голос и подмигнул:

– Многие остаются?

– Где? – не понял я.

– В Америке!

– Я не спрашивал, но вроде пока никто не собирался.

– Не может быть! – не поверил мне папа. – Вам повезло. Вы прорвались в Америку – и не воспользоваться такой возможностью?

– Не знаю, – честно признался я и призадумался. Может, я чего недопонимаю? Хотя мы в группе всегда очень активно обсуждаем наши впечатления, над чем-то смеемся, чем-то восхищаемся. Но остаться… Никто ничего не говорил.

– А какие здесь перспективы с работой? – уточнил я на всякий случай.

– Ну, русские дипломы не котируются. Но врачей охотно берут медсестрами и медбратьями.

– Вряд ли кто-нибудь из наших студентов мечтает об этом. А вообще с трудоустройством как?

– Да никаких проблем! Рабочие руки рвут на все стороны. Запросто можно заработать. Если на бензоколонке, то баксов триста в неделю. Трудно, конечно, там двенадцать часов через двенадцать. И без выходных. Женщины устраиваются квартиры убирать или за больными ухаживать. Раньше этим афроамериканцы занимались, но наших берут охотнее. Да есть предложения! Было бы желание!

Желания не возникало, но я промолчал.

– Когда домой? – поинтересовался папа.

– Через две недели. В субботу.

– «Аэрофлотом»? – брезгливо поинтересовался он.

– Да, – сознался я.

После кофейни папа довез меня до вокзала и заторопился:

– Надо выбираться из Нью-Йорка, а то попаду в трафики.

В пробки – по-нашему. Я заверил, что прекрасно ориентируюсь в трейнах, мы договорились созвониться и попрощались. Через двадцать минут я погрузился в кожаное сиденье электрички. Опять не сказал папе про нашу общую Юльку!

На стейшн меня встречали Джулия и Алинка. Они взахлеб делились впечатлениями про пляж. Туда приехали еще трое наших семинаристов с «семьями», море пенилось огромными волнами, они арендовали катер, заплывали подальше, потом Алинка и Джулия падали в море на специальных пенопластовых досках, и волны выносили их прямо на пляж. Еще катались на «банане» и все свалились в море.

– С голоду не умерли, – заверила меня Алинка. – А ты как?

– Замечательно. Были на Брайтон-Бич. Весь день провел вместе с папой.

– Брайтон! – завистливо протянула Алинка. – Я так хотела там побывать!

– Отпросимся на неделе из клиники на часок пораньше, я тебя свожу, – пообещал я. – Незабываемые впечатления!

Возле дома сушились шезлонги. Сохранив национальную гордость, мы допили остатки итальянского вина и разбежались спать. Ночью к нам пробрался Хо. Он, видимо, предчувствовал разлуку, потому что назавтра мы переезжали в следующую семью.

Расставание с Джулией и Томом было трогательным, девчонки даже всплакнули. Мы обменялись сувенирами, телефонами, электронными адресами и всем, чем можно обменяться.

На сей раз мы попали в дом к одинокой Долорес, очень известному дизайнеру. Она жила в поселке, вход в который охраняли секьюрити возле шлагбаума.

– Все круче, и круче, и круче… – пропела Алинка.

Дом Долорес был в три этажа, с зимним садом и массой других немыслимых дизайнерских штучек. Бейсмент – нижний этаж – занимал пес, долматинец Гарри. Там ему были отведены кабинет, спальня и гостиная. Все оформлено в стиле черно-белых пятен.

Даже личный унитаз Гарри был обтянут меховой шкуркой тех же тонов. Хотелось надеяться, что он им пользуется.

Долорес было лет семьдесят пять, но мы сразу заверили ее, что больше пятидесяти ей не дашь. Она была довольно высокого роста, но очень сухощавая и весьма экстравагантно одетая. Нам с Алинкой отвели большую спальню с видом на озеро и огромной кроватью под белоснежным паланкином.

– Чувствую себя шамаханской царицей, – выдохнула Алинка, и мы спустились к ужину.

Долорес кормила нас из квадратных тарелок, кофе пили из треугольных чашек, а на стенах висели забавные картинки, из которых торчали пучки трав. Кухню от столовой отделяла стена из плотной рыбацкой сети.

Долорес сразу затребовала наши семейные альбомы. Больше всего ее (как и всех американок) впечатлил Сергей, видимо, потому, что он везде был снят то небритый на рыбалке, то на море с обнаженным загорелым торсом. Она уточнила, нет ли у них с моей мамой общих детей, и была разочарована моим отрицательным ответом.

– Я родила бы от него пару ребятишек, – мечтательно произнесла она.

Вечером Алинка изображала из себя восточную диву под паланкином, и мы здорово повеселились.

Неделя прошла как обычно, но надо признать, мы уже здорово устали и стало тянуть домой. В пятницу Алинка спросила, звонил ли папа. Я отрицательно помотал головой.

– А ты?

– И я – нет.

– Обидел тебя чем? – встревожилась она.

– Да нет вроде. – Я и сам себе удивлялся. – Сам не знаю. Не звонится мне что-то.

Весь уик-энд Долорес таскала нас по культовым выставкам и тусовкам. Мы устали еще больше.

– Скорее бы следующая суббота, – поделился я с Алиной сокровенным и получил поддержку.

В утешение в супердизайнерском бутике Долорес купила мне в подарок приталенную рубашку оранжевого цвета из натурального шелка и такие же шорты с черными попугаями. Алинке досталось сиреневое парео и бандана в малиновых огурцах.

Когда вечером мы посмотрели на ценники, стало очевидно, что, сложившись покупками, мы могли бы купить у нас во Владивостоке подержанную, но еще приличную иномарку.

В середине следующей недели позвонила Джулия, сказала, что безумно соскучилась без нас, и пригласила в итальянский (опять!) ресторанчик. За ужином она стала советоваться, кого бы ей усыновить: мальчика или девочку? Сама она симпатизировала девочкам в розовых бантиках и оборочках, Том же склонялся к мальчикам – они проще и самостоятельнее. Алинка посоветовала взять сразу двоих, что очень понравилось Джулии и должно было еще больше понравиться Тому.