Текст книги "Тень Казановы"
Автор книги: Наталия Яровая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Я немного подумал и подтвердил, что и правда потеряли, при переезде на новую квартиру. Пять лет назад.
– И этот говнюк за пять лет не смог сам вас найти? – удивился дядя Саша.
– Ага, – подтвердил я. – Мы же переехали.
– Не, ну все равно мог бы! Хотя, – призадумался он. – Я-то в Америке почти десять лет назад был. Не очень-то он там жировал. Таксистом работал, в какой-то торговой фирме – представителем. Потом, правда, в недвижимость подался, вроде надежды были. Но кто его знает, как сложилось…
Вот! Вот!! Я же говорил, что не зря папа пропал! Плохо ему там! Плохо! А куда ему возвращаться?
В результате встречи бутылка «клюковки» опустела, а дядя Саша выдал мне все имеющиеся у него телефоны и обнадежил, что, даже если все и поменялось, я все равно найду. Я показал дяде Саше подарок, который купил папе, – командирские часы.
– Отличная вещь! – похвалил он. – Как раз из нашего времени подарок и память хорошая.
В глубине души я с облегчением вздохнул, очень уж долго я придумывал, что купить, пока решился на часы.
К вечеру мы вызвали для меня такси, долго рядились, кто его оплатит, победил дядя Саша, и я отбыл в аэропорт, поклявшись, что на обратном пути из Америки обязательно его навещу с новостями, в противном случае – гадом буду! При этом дядя Саша очень настойчиво пытался всучить мне сотку баксов на карманные расходы в Америке (дело молодое, всегда сгодятся!), но я отбоярился. Потом, уже в Америке, нашел свернутую трубочкой купюру в кармашке рюкзака.
В аэропорту, за час до отлета, должно было состояться историческое слияние нашей всероссийской суперстуденческой группы, что и произошло. По всей необъятной родине нас набрали девятнадцать человек, причем всего четыре девушки, что показалось мне явной дискриминацией. Мы быстренько перезнакомились. Из Владивостока я был один, пятеро – из Москвы, остальных собрали по другим городам.
Девчонки были ничего: современные, длинненькие, при ногах. Двадцатым членом нашей делегации была дамочка лет шестидесяти, достаточно активная и весьма демократично одетая, которая представилась нашим координатором и попросила называть ее Ветой. Мы не возражали, я вообще помалкивал, боясь, что запах «клюковки» испортит первое впечатление обо мне.
Перед вылетом я сделал последний звонок со своего мобильника домой (в Америке, говорят, наша система мобильной связи не подходит) и доложился, что влился в дружные ряды стажировальщиков, все в порядке, телефоны отца добыл и в целом готов к получению нового багажа знаний. Мама порадовалась, при этом я забыл учесть, что во Владивостоке было четыре утра, но никто меня не поправил.
В процессе перелета, между сытными, по безвкусными ужином и завтраком, я успел проспаться и довольно бодро откликнулся на призыв Веты прослушать информацию. Новости заключались в следующем: по общепринятым ротарианским традициям жить мы будем в семьях, но в силу того, что стажировка наша достаточно продолжительная, каждому из нас придется поменять три семьи – по две недели в каждой.
– Лишь бы кормили, – бросил реплику очень длинный и очень худой Вадик из Екатеринбурга.
– Кормить будут, – заверила Вета. – Это будет ваша настоящая американская семья!
– Я буду хорошим сыном, – отозвался Николай из Питера, и все успокоились.
Аэропорт Кеннеди встретил нас хорошо кондиционированным воздухом и каким-то особым, с примесью синтетики американским запахом. Кроме того, нашу делегацию встречала целая толпа бело-розовых американских ротарианцев преклонного возраста в шортах и бейсболках.
– «Родители», – безошибочно определила Алинка из Новосибирска.
Мы очень долго взаимно радовались друг другу, потом нас отсадили в сторону, а Вета сгруппировалась с нашими «родителями», видимо, координироваться. Через десять минут новости поступили следующие: жить будем по двое в семье, проблема только в одном – девочек, включая Вету, пять, на пары не бьются.
– Поэтому, – Вета со вздохом принесла себя в жертву, с кем-то из мальчиков придется жить мне, – и тут же утешила: – Это не смертельно, каждому выделяют отдельную комнату.
– Почему вам? – благородно откликнулась Алина. – Я тоже могу. С мальчиками. Тем более если комнаты отдельные!
У нее были честные-честные, почти изумрудные глаза, и Вета сдалась, поджав губы:
– Как хотите!
Хотели, как сразу выяснилось, все, но Алинка выбрала меня, и я чуть не лопнул от гордости. Общий сбор был назначен назавтра, на одиннадцать утра, и нас разобрали. Мы с Алинкой попали к очень энергичному седому американцу лет семидесяти, довольно импозантного вида, красивому, высокому и с усами. Он усадил нас в огромную машину, включил магнитофон, и мы покатили.
Добрались где-то через час. Вечерело. По пути выяснили, что «папу» зовут просто Билл, он сейчас наслаждается жизнью, при этом владея туристической фирмой, брокерской конторой и телефонной компанией. Все дела ведут сыновья, их как раз трое, живут отдельно и очень мечтают познакомиться с русскими «братиком» и «сестрой». На последнем слове Билл подмигнул Алинке, но не преминул сообщить, что сыновья женаты, причем удачно. «Подумаешь!» – пожала плечами Алинка, и мы остановились возле шикарного особнячка.
Нас очень радостно встретила жена Билла, тоже в шортах, стриженная почти ежиком и не скрывающая своей седины. Звали ее Бернадет, красиво, по-моему. После процедуры приветствия, взаимной радости и знакомства провели на второй этаж, где нам были отведены две спальни.
– Только ванная у вас общая, – виновато призналась Бернадет, на что Билл ткнул меня локтем в бок и хихикнул, а Бернадет попыталась взглянуть на него с укором, но тоже заулыбалась. Взаимопонимание было найдено, мы бегло поужинали, оставив рассказы о себе, а также показ семейных фотографий назавтра, и разбежались по спальням. Я честно пропустил Алину в ванную первой, заняв себя тем временем мыслями о том, как бы мне… поаккуратнее…
После водных процедур, сбившись со счета от количества полотенец в ванной, всяких флакончиков, ароматных свечек и рулонов бумаги, я нашел комнату Алинки незапертой, заглянул пожелать спокойной ночи, и… В общем, проблема решилась сама собой.
Утром нас позвали на завтрак. За пятнадцать минут до этого я успел переместиться в свою спальню, а Алина взялась невинно принимать утренний душ.
Позавтракали в семейной атмосфере, и, перебрасываясь шуточками, довольно плотно. А они – ничего, мама с папой которые, – интересные! После завтрака Билл отвез нас на общее собрание в какой-то их местный ротарианский клуб и заботливо остался присутствовать.
Суперстуденты поглядывали на меня с явной завистью, а в остальном атмосфера оказалась деловой. Нам сообщили, что живем мы в пригороде Нью-Йорка, где в общем-то обычно и живут уважающие себя граждане, поэтому наш распорядок будет складываться примерно так: утром «родители» будут доставлять нас на стейшн (остановку электрички по-нашему), сажать в поезд до Нью-Йорка, а мы все дружно встречаемся именно там, в городе, на вокзале. Затем добираемся пешком в университет (он там рядом), где прослушиваем трехчасовую лекцию. Плотный ленч там же, потом мы отправляемся в клинику, по указанному адресу, практикуемся до вечера и снова растекаемся по домам. При этом звоним в семью, сообщая, какой электричкой мы отбываем (точнее, каким трейном), по прибытии нас встречают на перроне, везут домой, кормят ужином и так каждый день, кроме выходных.
– А если у нас какие задержки с прибытием в дом? – поинтересовался я, и все снова завистливо переглянулись, хотя я совсем не это имел в виду.
– Никаких задержек! – отрезала Вета. – Они за вас отвечают, поэтому не доставляйте им неприятностей.
Все понял, не маленький. Нам раздали конвертики с проездными билетами на электричку (трейн!) и купюрами в пятьдесят долларов – вдруг нам придется пользоваться услугами метро? Мне показалось это трогательным. Потом был общий обед.
На обед собрались все наши ротарианские семьи, мы дружно откушали, пытались знакомиться, но нас всех было слишком много, и лично я мало кого запомнил. После чего Билл увез нас с Алиной домой.
Дома нам показали теперь уже, собственно, весь хаус, включая бейсмент (подвальный этаж), где у Билла был оборудован небольшой тренажерный зал, что меня порадовало.
Потом мы ознакомили друг друга со своими семейными фотографиями, давая подробные характеристики всем, кто на них запечатлен. Полноценно знакомились, в общем.
К вечеру Билл свозил нас (здесь везде надо было ездить, так заведено) в супермаркет: Алинке понадобилось купить какие-то бытовые мелочи, а меня – за компанию.
Американский супермаркет ничем не отличался от наших. Ну, может, ассортимент пошире.
По возвращении нам предложили отдохнуть перед ужином, я обрадовался, потому что весь вечер только этого и ждал, и поинтересовался у «родителей», могу ли я позвонить в Нью-Йорк, потому что мне нужно разыскать знакомого. Билл ответил, что никаких проблем, в моей спальне стоит телефонный аппарат. Он объяснил, какие цифирки надо набрать, чтобы выйти на Нью-Йорк, и я нетерпеливо уединился в своей комнате.
Моя первая попытка, само собой, не увенчалась успехом – на другом конце провода мне охотно пояснили, что здесь уже десять раз поменялись жильцы и помочь мне, к сожалению, ничем не могут. К такому повороту событий я был готов, поэтому набрал номер некоей Алимэ, телефоном которой снабдил меня заботливый дядя Саша. По его словам, они с папой были очень теплыми приятелями, почти одновременно оказались в Штатах и долгое время поддерживали друг друга, потом Алимэ удачно вышла замуж, переселилась в дом мужа, и вряд ли у нее поменялся телефон.
Мне ответил приятный женский голос:
– Хело-у!
– Здравствуйте, – сказал я по-русски. Ответом мне была небольшая пауза, потом, к огромному своему облегчению, я услышал:
– Здравствуйте.
Как приятно слышать на чужбине родную речь! Я пустился в объяснения. Алимэ удивилась, что я папин сын, и переспросила об этом несколько раз. Потом сказала, что уже давно не видела Поля (это и есть, судя по всему, мой отец), и продиктовала те телефоны, которые у нее сохранились, – рабочий (я обрадовался, что у папы все-таки была работа) и домашний.
Я сердечно ее поблагодарил и первым делом набрал домашний – рабочий день уже явно закончился. Я вдруг почувствовал, что сердце мое стало бухать где-то в ушах – в такт гудкам на другом конце провода. Трубка долго гудела мне в ответ, потом включился автоответчик, который приятным женским голосом доложил, что моему звонку очень рады, но ответа я не дождусь по причине отсутствия хозяев, и предложил оставить свое сообщение. Я записался по-английски:
– Пол, вашего звонка ждет Василий Поспелов из Владивостока. Свяжитесь со мной по номеру… Спасибо!
Это еще не факт, что там живет именно Пол, но будем использовать любой шанс. На всякий случай позвонил папе в офис. Как ни странно, мне ответили (а может, это и не офис, а магазин какой-нибудь или ресторан, мало ли?). Очень приветливый женский голос огорчил меня, что мистер Поспелов находится в отпуске и будет через две недели. Я спросил, не будет ли мисс так любезна, чтобы при первой же возможности передать мистеру Поспелову, что его звонка ждет Василий Поспелов, и продиктовал номер Билла. Мисс заверила меня, что непременно сделает это.
– Огромное спасибо! – Я радостно положил трубку. Ура! Нашел! Что такое две недели по сравнению с семнадцатью годами разлуки?! После ужина я еще раз позвонил папе домой, результат был тот же. Видимо, он уехал. Ничего, дождусь, решил я и прокрался в Алинкину спальню.
Наутро началась наша учеба. Мы просыпались в половине седьмого, бегло завтракали, Билл отвозил нас на стейшн, минут сорок мы летели на электричке, довольно комфортабельной, с мягкими креслами, потом встречались на вокзале с остальными и шли на лекции. Ничего очень нового нам не рассказывали, но все равно было интересно, к тому же полезно для углубления знаний в английском.
После лекции мы спускались в кафе на ленч, где нам устраивали шведский стол с обычным набором американских перекусов: кола, кофе, чай, горы сандвичей и салаты.
Отобедав, мы расставались, и каждый ехал в свою клинику.
Я попал в клинику оперативной хирургии, работа там кипела активно, что очень мне нравилось. Меня прикрепили к доктору Ребекке – моложавой, очень энергичной и очень уверенной в себе англичанке. Поначалу она вела себя сдержанно и даже сурово. Потом (наверное, прочувствовала мое оксфордское произношение) заметно смягчилась и позволила мне присутствовать на своих операциях. А я вспомнил слова Дэвида из Канады и еще раз поблагодарил маму за вложенные в меня деньги.
В шесть я уходил из клиники, мы встречались с Алиной и еще кем-нибудь из наших студиозеров, пару часов бродили по городу и по магазинам, потом ехали домой, Бернадет кормила нас ужином под звуки оперы (ее любителем оказался Билл и владел несметным количеством дисков), а мы рассказывали, как прошел день, отправляли домой электронные послания или звонили и валились спать.
До тренажеров в бейсменте я так и не добрался, но все равно чувствовал себя счастливым.
Так пролетела неделя. Я еще раз позвонил папе домой, пообщался с автоответчиком и стал терпеливо ждать дальше.
В пятницу нас распустили пораньше, Билл с Бернадет приехали в Нью-Йорк, мы вчетвером поужинали в итальянском ресторанчике, после чего «родители» отважно повели нас по барам – по пятницам американской молодежи полагался именно этот вид занятий.
Я попросился в Гринвич-Виллидж, Билл одобрил мой выбор и спросил, откуда я слышал про это местечко. Пришлось признаться, что перед отъездом я начитался путеводителей и примерно определился, куда я хочу.
Возле первого же барчика возникла заминка – нас с Алинкой не пускали, требуя предъявить ай ди (удостоверение личности по-русски), – по суровым американским законам в бары пускали только после двадцати одного года – вот тебе и здрасте! Билл почесал в затылке, пошуршал зеленой «пятеркой», и все было улажено.
Таким образом мы обошли (обскакали, говоря местным языком) три бара, где послушали саксофон, потом настоящую джазовую певицу и просто набрались виски.
Нас с Алинкой завели еще на какую-то новомодную американскую дискотеку, где посередине зала были подвешены клетки, в которых извивались соблазнительные танцорши в бикини, но было очень шумно, и мы быстро ушли.
К двум часам ночи мы забрели на более или менее спокойный танцпол, где Билл и Бернадет довольно лихо сплясали и заслужили аплодисменты окружающих. Домой мы поехали почти в четыре, а Гринвич все еще гудел своей волшебной жизнью, и народу на улицах ничуть не убавилось.
Вдохновленный атмосферой молодежной тусовки, дома Билл врубил на всю мощь «Бориса Годунова», мы выпили еще чуть-чуть и расползлись по спальням, взяв слово с Бернадет, что завтра она не станет нас будить раньше полудня.
Совершать паломничество в Алинкину спальню я, с обоюдного согласия, не стал, она сама прибежала ко мне утром, потом мы еще сладко поспали и где-то к часу спустились пить кофе.
После обеда нас собрали на всеобщий пикник, где опять было много народу, но кое-кого я уже начал запоминать.
В воскресенье Билл свозил нас в Атлантик-Сити, мы погуляли у моря, пообедали в рыбном ресторане, потом я благополучно продул в казино «Тадж-Махал» сотку баксов, Алинка выиграла пятьдесят, а Бернадет осталась при своих. Билл в своих успехах не признался, но потом украдкой шепнул мне на ухо: пятьсот, и я понял, что вряд ли выиграл, иначе зачем скрывать?
А с понедельника снова закрутились в учебе, неделя пролетела одним днем.
В субботу посещали музей, потом прогулялись по Бродвею. Билл предложил посетить какое-нибудь известное шоу, но мы вежливо отказались, потому как этих знаменитых и не очень шоу – у нас дома по каждой телепрограмме.
От папы по-прежнему была тишина, и я уже начинал тревожиться. В голову полезли всякие мысли: а вдруг это окажется не тот Поспелов, которого я ищу, мало ли здесь русских эмигрантов? Или вдруг он никуда не уехал на самом деле, а взял отпуск, потому что серьезно болен и сейчас лежит в какой-нибудь клинике?
Мне было тяжело переживать в одиночку, и вечером я рассказал Алинке про отца и поделился сомнениями, которые она развеяла сразу:
– Вряд ли это другой Поспелов – слишком много совпадений. Телефон Алимэ тебе дал дядя Саша, у самой Алимэ, думаю, немного знакомых эмигрантов по имени Пол, к тому же Поспеловых. Ну а заболеть?.. В Америке не берут отпуск, чтобы болеть. И если он и болен, то типичной болезнью русских мужиков – наплодить детей, а потом прятаться от них.
Я немного надулся на нее, но потом мы помирились и стали собирать вещи: в воскресенье нам предстояла смена «родителей» и переезд в другую семью.
Наутро мы очень тепло распрощались с Бернадет, обменялись телефонами, сувенирами и вообще всем, чем только можно обменяться, сердечно поблагодарили их гостеприимный дом, и Билл отвез нас в соседний городишко, тоже весьма состоятельный.
Удивляло полное безлюдье. Аккуратные дома, стриженые газоны, на каждом перекрестке исправно работающие светофоры, редкие машины респектабельно шуршат шинами, а людей – ни души.
Мы с Биллом пообнимались на прощание, похлопали друг друга по плечам. Я еще раз напомнил, что, если мне будут звонить, пусть он даст мои новые координаты. И мы влились в другую «семью».
На сей раз «мама» с «папой» нам достались совсем молодые, немногим более тридцати. Дом тоже был явно не бедный, но в нем царил далеко не такой идеальный порядок, как у Бернадет. Что было не так уж и плохо. Зато имелся щенок по имени Хо.
«Маму» звали Джулия, «папу» – Том, детей, к сожалению, не было.
– Видимо, придется брать приемных, – сообщила нам Джулия, пока мы сидели на кухне и ждали кофе.
Джулия курила и разрешала делать это всем и везде, чем немало порадовала Алинку, которой приходилось прятаться от предыдущих «родителей» и курить втихаря в окно спальни.
Алинка сообщила, что Джулия по-русски это фактически Юля, и «мама» потребовала звать ее именно так и вообще выразила желание учить русский язык. Слова «сигарета», «кофе», «зажигалка», «пепельница», «стакан» были выучены незамедлительно.
Я вклинился и попросил выучить слово «спальня». Юля (которая Джулия) очень развеселилась моему предложению и повела нас на второй этаж.
Без излишнего кокетства нам были предложены на выбор две небольшие комнаты для гостей или одна спальня с огромной кроватью. Мы тоже не стали кокетничать и согласились на второй вариант. Кстати, Алинкин «подвиг» повторили при переезде в другие семьи еще две наши девчонки и расселились «с мальчиками», как говорит Вета.
К тому же в нашей спальне оказалось настоящее джакузи, мы не стали скрывать восторгов, и «мама» тоже за нас порадовалась. Она предоставила нам минут сорок личного времени на распаковывание вещей и велела спускаться к ужину. Мы оказались послушными, спустились уже через полчаса, Алинка помогла накрыть стол, а я нейтрализовал у себя на руках подвижного как ртуть Хо.
После ужина традиционно притащили свои фотоальбомы и взялись за рассказы. Выяснилось, что семья Джулии живет в Италии, коренные итальянцы, а ее отправили учиться в Америку, где она и осталась, выйдя замуж за Тома. Тома в большой итальянской семье не очень одобряют, потому что он «из простых» и немножко ленивый.
Хотя Том к этому времени ушел в гостиную смотреть бейсбол, Алинка с Джулией время от времени все равно переходили почти на шепот. У Джулии же семейство вполне зажиточное, они-то и купили ей этот дом и адвокатскую контору в Нью-Йорке. Как раз в этот момент Джулия достала свою семейную фотографию перед свадьбой. На ней была запечатлена дружная итальянская семья: совсем юная Джулия, справа – пышнотелая мать большой итальянской семьи, слева – седой красивый джентльмен в дорогом костюме и с сигарой (отец), а вторым ярусом – три брата с блестящими черными волосами, зачесанными назад, и тоже в очень дорогих костюмах. Братья были очень красивыми и вызывали во мне какие-то смутные ассоциации.
– Мафия! – пошутила Алинка, Джулия засмеялась, но спорить не стала.
В моем семейном альбоме Джулию очень заинтересовал мой отец, но я пояснил, что это – Сергей, и рассказал все как есть. После чего Сергей ей понравился еще больше, она стала проводить параллели с собой и объяснять нам, что приемные дети совсем не означает «чужие дети». Здесь я засандалил ей свою теорию о биологическом и духовном родстве, чем сразил наповал.
Наконец мы с Алинкой удалились спать, меня весь вечер заводила мысль о джакузи, мы незамедлительно им воспользовались и остались ужасно довольны.
Понедельник прошел как обычно, правда, мы немного проспали, и Джулия прыгнула за руль своего автомобиля прямо в пижаме. Но к электричке успели в последнюю минуту, «мама» пыталась сунуть нам двадцатку на завтрак, который мы не получили дома, но мы со смехом отказались.
Вечером домашнего ужина не было, зато нас повели в очень уютный ресторан. По возвращении я позвонил Биллу, он доложился, что никаких звонков мне не было, и очень долго расспрашивал, как мы устроились.
Я мрачнел.
Во вторник все повторилось минута в минуту, а вечером я решил позвонить папе домой. На сей раз трубку взяли, и мне ответил приятный женский голос. Я очень разволновался и попросил господина Поспелова. Мне пояснили, что господин Поспелов будет сегодня очень поздно.
– Позвони завтра днем ему на работу, – посоветовала Алинка. – Может, это и удобнее, чем домой. У него явно другая семья.
И я согласился с ней.
– Что ж он сам-то не звонит? – удивился я.
Алина посмотрела на меня каким-то очень уж долгим взглядом, потом предположила, что на работе ему могли не передать мою просьбу. А дома на автоответчике… Там просто могло скопиться много сообщений, и мое автоматически стерлось. Такое объяснение меня вполне удовлетворило, и мы уснули.
Утром Джулия проявила чудеса героизма, разбудила нас вовремя и даже успела напоить кофе с горячими бутербродами. В знак признательности мы попросили вечером не водить нас на ужин в ресторан (нас смущало, что она очень на нас тратится) и пообещали сварить ей настоящий русский борщ.
– А ты умеешь? – уже в электричке уточнил я у Алинки.
– Думаю, что да. Что там особенного?
После лекций в университете я позвонил папе на работу, где мне охотно пояснили, что он есть, но в настоящий момент ушел на ленч. Я спросил, как найти их офис, и мне дали адрес.
– Хочешь пойти? – без видимого энтузиазма уточнила Алинка, и я кивнул:
– Пусть будет сюрприз!
В клинике я уговорил Ребекку отпустить меня на полтора часа раньше и помчался в Манхэттен. Небольшую улочку Джон-стрит я нашел без труда, вторым на ней оказался тот дом, который я искал. Никаких секьюрити, слава богу, не было, я сел в лифт, который поднял меня на четвертый этаж, и вышел сразу в холл.
Навстречу мне поднялась любезная секретарша. Не без волнения я сказал, что мне нужен мистер Поспелов. Она с неизменной улыбкой пояснила, что мне прямо по коридору, а там я увижу.
Я прошел прямо, мимо каких-то кабинетов, потом снова оказался в чем-то вроде холла, разделенного стеклянными перегородками на небольшие сектора. В растерянности я сунулся в один из них. Там за компьютером сидел мужчина с короткой стрижкой крепкого телосложения, в светлой рубашке и галстуке. Он поднял на меня глаза, дежурно улыбнулся и спросил, чем он может мне помочь. У меня вдруг стало очень сухо в горле, я долго не мог произнести ни слова. Взгляд мужчины стал более внимательным, даже сочувственным.
– Не поможете ли вы мне найти мистера Пола Поспелова? – наконец спросил я.
– Это я, – просто ответил он и очень широко заулыбался.
Я растерялся от неожиданности и снова начал волноваться. Мистер Поспелов терпеливо ждал. Я взял себя в руки и представился:
– Меня зовут Василий Поспелов, – и уточнил по-русски: – Василий Павлович Поспелов. Я приехал из Владивостока.
Мужчина уставился на меня широко открытыми глазами и как-то заморозился. Потом он зачем-то оглянулся вокруг и уточнил сдавленным голосом, тоже по-русски:
– Вася? Ты?
– Да, папа.
Папа еще немного помялся, потом шагнул мне навстречу, и мы неловко обнялись. Отстранившись, он оглядел меня с ног до головы, хлопнул по плечу и вернулся на свое место:
– Василий, здесь неудобно. Спустись вниз, в «Пицца-Хат», у меня через пятнадцать минут закончится рабочий день, я подойду.
Папа вдруг стал выглядеть усталым. Я прямо собственным организмом почувствовал его усталость.
Конечно, я его подвел. Здесь в Америке не принято заявляться в офис со своими личными проблемами, работа – первое дело. И все равно внутри меня все звенело, пело, скакало и искрилось. Мы встретились!
Папа пришел через полчаса, сделал на стойке заказ и подсел к моему столику.
– Какой ты уже взрослый, – как будто удивился он. – Высокий. Выше меня!
Он вскрыл банку с пивом, широко улыбнулся мне и жадно влил в себя почти все:
– Жарко!
Мой отец! Крепкий, активный, аппетитно хрустит чипсами – мне нравилось смотреть на него, мне правилось все, что он делает. Раньше я часто думал: какой он? Какой у него голос? Какая улыбка? И вот он сидит передо мной. Как в кино! Папа тоже смотрел на меня, и, наверное, сердце его наполнялось радостью. Столько лет на чужбине, один! Сколько пережил небось, без поддержки, без родных! Я вот здесь всего третью неделю, в шикарных условиях живу, а домой уже тянет потихоньку. А он? Никому не нужный эмигрант. Представляю, сколько сил надо, чтобы не сломаться! Русские в эмиграции всегда страдают.
Мне очень нравилось, что, невзирая на трудности, отец не опустился: аккуратно пострижен, ногти ухоженные, пахнет одеколоном, ненавязчиво так, но запах приятный. Молодец, папа!
Интересно, а что он обо мне думает? Я нравлюсь ему, или он представлял меня другим? И я спросил напрямую:
– Ты таким видел своего сына?
– Видел? – растерялся он. – Где?
– Ну, когда думал обо мне, я тебе таким рисовался?
– Таким, – как-то очень быстро согласился он и спросил: – А ты чего пиво не пьешь? Я хорошее купил, по пять долларов за банку.
– Спасибо, папа. Но я не пью пиво.
– Почему? Болеешь? – Он очень насторожился, но я успокоил его:
– Да нет, все в порядке. Просто я на хирургию специализацию взял. А после пива почему-то руки дрожат.
Официантка принесла пиццу, улыбнулась мне.
– Ты симпатичный, девушкам нравишься, – обрадовался папа. – Мог бы запросто на американке жениться, гражданство получить. Так ты в медицинском учишься?
Я рассказал ему про себя. Он внимательно слушал, потом отметил:
– Да-а. Доктор – это хорошо. Особенно хирург. Здесь очень денежная специальность, но за обучение дорого платить, что-то около трех тысяч в год. У вас-то в России – хорошо, образование бесплатное!
– Такого давно уже нет, – огорчил я его. – Есть, конечно, несколько бесплатных мест, но туда немыслимый конкурс, на хорошую специальность очень трудно поступить, поэтому хоть у меня шанс и был, но мама сразу заплатила, а то потом, если бы не повезло, и на платное место не попал бы.
– Гмм. Правильно сделала. И сколько стоит?
– Да прилично! Пятьдесят шесть тысяч в год.
– Долларов?! – Папа замер с куском пиццы возле рта.
– Нет, конечно, откуда у нас такие деньги? Рублей.
Папа произвел в уме операцию деления:
– Это ж две тыщи баксами. Почти как здесь. Мама зарабатывает такие деньги? Кстати, как она там?
Я рассказал про нашу жизнь, пришлось признаться и про Сергея.
– Он тоже хорошо зарабатывает? – ревниво спросил папа, я кивнул и почувствовал себя виноватым.
Потом достал свой дежурный альбом с фотографиями, папа очень заинтересовался:
– Гмм. Мама хорошо выглядит, ухоженная такая. А это что, у вас свой дом?
– Да, – смутился я. – Сергей недавно купил. Недалеко от города вроде, а рядом – озеро, рыбу можно ловить. Вот и завели себе бунгало. Говорит, когда я им внуков нарожу, они их там с мамой нянчить будут… – Я осекся и прикусил язык. Как можно было сморозить такую бестактность?
– Ничего себе бунгало, – возмутился папа. – Все из кирпича! А веранда-то!
– Да там еще много чего! – Я обрадовался, что он не заметил моей оплошности, и перевернул лист в альбоме.
На следующей фотографии я был эффектно сфотографирован возле расписного виндсерфинга, который лежал на песке, а сзади пенилось волнами море. Бернадет очень понравилась эта фотография, и она сказала, что на ней я похож на их младшего сына.
– Это ты где? – удивился папа.
– Дома, – признался я. – В бухте Федорова.
– В России знают виндсерфинг? Или это кто-то для экзотики привез?
Я, конечно, тоже немного удивился, потому что виндсерфинг не казался мне таким уж экзотическим видом спорта.
– Да нет. У нас многие этим увлекаются, – и признался: – Но я здесь для красоты стою, это моего приятеля доска, у меня своей нет. Я как-то не очень в этом деле – падаю. Пробовал на Бали, мама там даже тренера оплачивала, но чувствую – не мое.
– Ты ездил на Бали? – удивился папа. – А еще где был?
– Да в общем-то особо нигде. В Англию учиться ездил. В Корею, еще в школе. А в основном по Китаю путешествую, очень люблю эту страну! Все объехал: в Харбине был, в Пекине, в Шанхае, в Гуаньчжоу. И все равно еще тянет. Ну, нам-то проще, мы с ними соседи. Кстати, мама говорила, что ты учил китайский язык. Я тоже прилично фраз выучил! Ни чи фань ла ма? – Я подмигнул в сторону остывающей пиццы. По-китайски это значило примерно: «Не откушать ли вам?» Но папа не ответил, а взгляд его стал настороженным:
– А органы? Они выпускают вас? Или ты на них работаешь?
Я испугался, что папа принял меня за перевозчика органов для трансплантации, и объяснил, что это был просто туризм.
– Да нет, – поморщился он. – Я имею в виду КГБ.
Я оказался в полном тупике:
– КГБ?
– Комитет государственной безопасности. В мое время их так называли – органы.
– А-а! – Я почувствовал облегчение. – Теперь они ФСБ называются – Федеральная служба безопасности.
– Так теперь вы ФСБ боитесь?
– А чего их бояться? Я же не шпион!
Папа задумчиво доедал пиццу. Как-то не совсем мы друг друга поняли, мне кажется.
– Это что за рыжуха такая? – Папин взгляд наткнулся на Юлькину фотографию. Она там забавную такую рожицу в объектив скроила.
– Моя сестра. Юлька.
Настал очень щекотливый момент. Я знал, откуда у нас взялась Юлька, но на меня нашел какой-то ступор, я не знал, как ему сказать про его же дочь.
– А-а, хорошенькая! – Папа перевернул страницу, а я решил, что хватит с него сегодня впечатлений. Потом ему признаюсь, что у него еще и дочь есть. Приберегу радостную новость на другой раз.
– Может, выпьешь все-таки? – Он протянул мне последнюю банку пива, но я отказался, и он откупорил ее со вздохом: – Придется за тебя допивать!
