Текст книги "Недетские чувства (СИ)"

Автор книги: Натали Катс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Глава 4

На улице шел дождь. По осеннему холодный и мерзкий. Резкие порывы ветра пронизывали насквозь. Если бы мне было не все равно, то я бы расстроилась, ведь сегодня утром я вышла на работу без зонта, в легком жакете и замшевых туфлях на шпильках, на которые спустила половину моей прежней зарплаты.

Но сейчас я шла по тротуару прямо по лужам, мгновенно промокнув под крупными холодными каплями. Вода стекала по моему лицу и от его движения мне становилось даже как-то легче. Как будто бы это плачу я, а не погода. Я поднимала голову к небу, смотрела на черные в сумерках вечера тучи и мечтала исчезнуть. Навсегда. Чтоб даже памяти обо мне не осталось. Чтобы меня никогда не существовало. Как для него.

Сейчас, как никогда раньше я понимала мою маму. Она не любила меня, она меня ненавидела. Называла проклятьем, отродьем, выродком. А я всю жизнь старалась доказать, что это не так. А сейчас вдруг совершенно четко поняла, моя мама права, всем было бы лучше, если бы я никогда не родилась.

Моей маме было всего шестнадцать, когда это случилось. Пьяный сосед, про которого по городу ходили самые ужасные слухи о его связи с бандитами, случайно встретил красивую девчонку на лестнице. Там возле мусоропровода все и произошло. Я не знаю, почему никто не вышел на крики моей мамы, почему никто не спас, не помог… Да, в девяностых криминал чувствовал себя особенно свободно, но неужели всем настолько было все равно. Мама ничего не сказала бабушке. Боялась, что та будет ругаться.

А бабушка в то время работала в столовой поваром, утром убирала двор, а по вечерам мыла подъезды. Время было голодное, мой дед умер, когда мама была совсем маленькой, так что приходилось выкручиваться. И бабушка ничего не замечала до тех пор, пока пузо не полезло на нос, и что либо предпринимать было уже поздно.

И я понимаю, почему мама меня не любит. Я для нее вечное напоминание о той боли, о насилии. А мой биологический отец, конечно же, отказался от ребенка. Он, вообще, был настолько пьян, что ничего не помнил. Да и поздно было уже что-то доказывать.

Я его никогда не видела, он переехал, когда мне едва исполнился год. Думаю, он просто сбежал, потому что бабушка говорила, что я его копия. И все соседи ни секунды не сомневались, с кем спала малолетняя шалава – моя мама. И за это она тоже меня ненавидела.

До дома я дошла на автопилоте. Промокшая до трусов, замерзшая до полусмерти, в убитых насмерть туфлях и забрызганная грязью по пояс. И когда я увидела себя в зеркале, синюю, мокрую и жалкую, мне стало противно. Меня затошнило от себя, от своего убогого вида, от своей никчемности.

Вся моя жизнь – это борьба за место под солнцем, за право жить. Я никому не была нужна с самого рождения. Мама после родов, решив, что ей теперь терять уже нечего, девственность не вернуть, репутацию не исправить, пустилась во все тяжкие. Ночные клубы, рестораны, казино… и она – красивая, юная женщина без тормозов.

Тогда я на весь день оставалась на попечении соседки – бабы Вари, древней, глухой, полуслепой старухи, которая не всегда вспоминала о том, что меня надо накормить, а не то, что сменить подгузники.

Я ее даже немного помню. Смутно, как сквозь туман. Мне было около трех лет, когда она умерла. И с этого времени я оставалась дома одна, потому что устроить меня в садик не получалось.

И я помню, как моя мама приходила утром. Пьяная. Иногда в компании каких-то мужчин. Но чаще одна. Она закрывалась в ванной и плакала. Или хохотала. А я варила ей на завтрак макароны и гречку. С продуктами у нас никогда не было проблем, бабушка приносила все из столовой. Но готовить приходилось самой. Жарить яичницу я научилась как раз примерно в три года. А к первому классу готовила на всю семью, убиралась… у меня не было друзей, я не играла во дворе с ребятами, у меня были совсем другие заботы. Бабушка называла меня маленькой старушкой.

Мама в какой-то момент просто исчезла, и мы с бабушкой не знали, где она и что с ней. Так продолжалось до тез пор, пока мне не исполнилось десять.

И я как сейчас помню тот день. Это был май, воскресенье. Я учила уроки, бабушка перешивала старое платье, из которого я выросла. И когда раздался звонок, мы обе вздрогнули, переглянулись и помчались к двери. Да, мы обе ждали маму. Всегда. Каждый день, каждую минуту. И каждый раз до слез огорчались, когда это оказывалась соседка.

Но не в этот раз. В этот раз это была мама. Непривычно трезвая, улыбчивая и счастливая.

– Ну, здравствуй, дочка, – она присела и обняла меня. Прижала к себе, наверное, впервые в жизни. И я заплакала от такой непривычной ласки и нежности. Я прижималась к ней и никак не могла успокоиться.

– Ну, все-все, хватит, – она встала и представила нам мужчину, который вошел с ней, – знакомьтесь, это Дима.

– Привет, кнопка, – он улыбнулся невероятно красивой обаятельной улыбкой и присел передо мной, – держи, это тебе. От меня и мамы.

Он протянул мне белого мягкого и пушистого медвежонка, которого достал из-за спины. У меня еще никогда не было такой роскошной игрушки. Я осторожно обняла Вини, так я назвала своего любимца, словно боялась, что этот дяденька сейчас зло рассмеется и скажет, что пошутил.

Но он не шутил. Он смотрел на меня самыми добрыми в мире глазами и улыбался. И в тот момент что-то дрогнуло в моем детском сердце. И всю свою любовь, нерастраченную и никому не нужную, я отдала ему. Именно тогда, в полутемной прихожей, прижимая к себе пушистую игрушку.

Глава 5

Дядя Дима изменил всю нашу жизнь. Он казался мне рыцарем спасшим принцессу, то есть меня, из заточения в темной башне.

У меня появились игрушки, новые платья, туфли. А к окончанию четвертого класса, он подарил мне велосипед. Настоящий двухколесный велосипед. Ярко-розовый, с блестящими на солнце спицами, мягкими кисточками, свисающими с руля, и звонким, шумным звонком.

Я смотрела на это чудо и не верила, что все это мне. А дядя Дима смеялся и говорил, что в выходные он научит меня кататься на велосипеде.

Каждое утро он уходил на работу, а я садилась под дверь и ждала его возвращения. Мама и бабушка ругали меня, но уйти от порога было выше моих сил. Я панически боялась, что он не вернется. И когда он, наконец, возвращался, я помню, как мое сердце каждый раз совершало кульбит в груди, я обнимала его всхлипывая от переживаний, а он нес меня на руках на кухню, ужинать и говорил, что не нужно бояться, он меня никогда не бросит. Потому что я его маленькая девочка.

А утром уходил, и я снова висла на нем, как обезьянка на дереве, обнимая руками и ногами, и не желая отпускать. А он шепотом уговаривал меня быть умницей, клялся, что обязательно вернется вечером.

На велосипеде я научилась кататься очень быстро. Но так же быстро сообразила, что если дядя Дима увидит, как я летаю, то больше не будет наших совместных прогулок. И я нарочно падала, разбивая в кровь колени и локти. Лишь бы он снова в выходные учил меня ездить на велосипеде. Лишь бы мы снова были только вдвоем.

Да, я ревновала его к маме. Я ревела под одеялом, когда он уходил к ней в комнату. Я топала ногами и сверкала глазами от злости, если он при мне целовал ее. Я никогда не была сколько-нибудь капризным ребенком. Но только если дело не касалось дяди Димы. Он должен был быть только моим. И я ни с кем не хотела им делиться.

Мама бесилась. А он смеялся и говорил, что я просто ребенок, которому нужен папа. Но он не знал, что папа мне был не нужен. Мне нужен был он. Мой рыцарь. Мой принц.

Ночью, лежа в постели, я мечтала, что меня украдет дракон, и дядя Дима бросится спасать меня из заточения. Он будет биться с чудовищем, победит, подарит самый настоящий, как в сказке «поцелуй любви» и увезет меня в свой замок на белом коне, посадив впереди себя. И будем мы жить поживать и добра наживать. И умрем в один день.

А потом я рассказывала ему о своих мечтах, а он смеялся, гладил меня по голове и говорил, что я обязательно дождусь своего принца. И он будет гораздо моложе и красивее. А он любит мою маму. И хочет прожить с ней всю жизнь. И, вообще, говорил он, ты можешь называть меня папой.

Но я упорно не меняла обращение. Он не мой папа. Он мой дядя Дима. Папы злые и бьют детей ремнем. У моего соседа Витьки, с которым я подружилась, когда давала ему кататься на велосипеде, именно такой. Папы бросают своих деток на произвол судьбы. Пьют и гоняют их по ночам, как нашу соседку, Бабу Варину внучку с маленькой Аннушкой. И я с жаром рассказывала дяде Диме про то, что он никак не может быть папой, ведь он добрый. Он смеялся. Он почти всегда улыбался и в его глазах сверкали зеленые искорки.

В то лето мы почти каждую неделю ездили на пару часов к реке, купаться. Плавать я тоже не умела, и пока мама загорала, подставляя тощее тело солнцу, мы плескались в воде, и дядя Дима учил меня не бояться глубины. Учил доверять воде, быть уверенной в своих силах и не сдаваться. К августу я уже довольно сносно плавала, и мы даже играли в догонялки, пугая лягушек и хохоча на всю округу. А зимой поставил меня на лыжи и коньки.

Именно он научил меня радоваться жизни, любить и мечтать.

Это был самый счастливый год в моей жизни. Потому что не успела я закончить пятый класс, как они с мамой расстались. Я помню, как проводила его на работу, не зная, что он уходит насовсем. И какая у меня случилась истерика, когда он не пришел вечером. Мой мир рухнул. Я ничего не хотела, ела, если бабушка сажала меня за стол. Ходила в школу и просиживала там бесконечно длинные часы, не видя, не слыша и не понимая ничего, что происходило вокруг.

Я приходила в себя несколько месяцев. Хорошо, что наступили летние каникулы, иначе я бы бросила учиться. Но потихоньку, жизнь входила в свою колею. Обычная, серая, простая жизнь, из которой в одно мгновение ушли все краски.

Мама снова куда-то пропала. Но мне уже было все равно. Она перестала быть мне нужной.

А сегодня… я снова посмотрела на синюю и мокрую себя в зеркало, сегодня я нашла его. И потеряла. Снова.

Но раз я смогла тогда, значит выдержу и сейчас. Я через силу стащила с себя мокрый жакет, туфли, блузку… меня затошнило от отвращения. Я больше никогда не смогу надеть эти вещи. Все так же медленно принесла мусорный пакет и сложила мокрые и грязные тряпки туда. Я бы даже кожу с себя содрала и выбросила. И сердце. Вырвала и положила в черный пластик…

Потому что оно вдруг встало на Его защиту. Он просто тебя не узнал, шептало оно все громче. Он просто не подумал, что это можешь быть ты. Он просто… оно находило тысячи оправданий. Миллионы… миллиарды… Звезд во вселенной было меньше, чем объяснений у моего сердца.

Резкий звонок телефона вернул меня в реальность. Звонила бабушка. Она переживала, что я молчу так долго. И она не должна ничего узнать. Это убьет ее. И я натянула на лицо резиновую улыбку.

– Привет, ба! – Не знаю, как у меня получалось говорить так, как будто бы все хорошо, – ты как?! Нет, что ты! Все отлично, я просто немного устала с непривычки.

Мы поговорили еще немного. Кажется, бабушка что-то заподозрила. Но я все валила на усталость после первого рабочего дня. А сама стояла все там же в коридоре, обнаженная, и смотрела в зеркало на тощую и некрасивую себя, на шею и грудь, покрытые синяками от его злых поцелуев.

Глава 6

После разговора с бабушкой, я так и не отошла от зеркала. Не могла. Я смотрела на себя и ужасалась, насколько я непривлекательна для мужчин. И снова моя мама права, я уродина, которая обречена на одиночество. Вот если бы я была такой же красивой, как мама, то он не поступил бы так со мной. Он бы не прогнал меня. И мы были бы вместе. А я… мелкая, худая, белобрысая и страшная. Если бы я не красила волосы, брови и ресницы, то их просто не было бы видно. Уродина. А сейчас еще и синяя к том же. И трясусь вся… заболею ведь… а завтра на работу.

И тут я споткнулась об эту мысль, как об камушек на дороге. Я что собираюсь пойти туда снова?! После такого?! И поняла. Собираюсь. Пойду как миленькая. Полечу… поползу… потому что… Господи, какая же я дура!

В душе я долго стояла под горячими потоками воды. Согревалась. Мне нельзя болеть. Нельзя. Мне завтра надо на работу. Мне завтра надо к нему…

Душ отогрел меня снаружи, я перестала трястись и даже смогла заставить себя открыть холодильник и разогреть остатки макарон.

Но внутри все так же жила черная дыра. Огромная и ненасытная. И от одного запаха еды меня затошнило. Не хочу. Я бросила вилку и ушла из кухни. Даже не убрала тарелку со стола. Не помыла посуду.

Домашние дела давно перестали быть для меня трудными, все же я научилась всему слишком рано. Я даже не помнила время, когда не умела мыть полы или варить те же макароны. Я впервые жила одна в этой квартирке, которую по доброте душевной, мне за бесплатно сдала какая-то бабушкина знакомая. Сказала, чтобы я платила только квартплату. Иначе я бы не приехала сюда. Не потянула бы. И не встретила бы его. И ничего бы не случилось. И даже не знаю, что было бы лучше.

Уснуть я тоже так и не смогла. Я лежала, тупо пялилась в потолок. Черная дыра вяло пожирала даже отблески каких-то чувств, желаний, мыслей. И ночь продолжалась бесконечно. Все события вечера затянуло пеленой, словно это было тысячу лет назад.

Когда зазвенел будильник, встала, собралась, тщательно накрасилась, пряча темно-синие круги под глазами. Вчерашняя прогулка под ледяным дождем прошла абсолютно бесследно, и это при том, что обычно я заболеваю даже от сквозняка. Кажется, моя личная обжора поглотила даже простуду. Завтракать я снова не стала, даже не зашла на кухню. От мыслей о чашке кофе тошнило.

На работу я пришла вовремя. Серпентарий все еще был пуст, змеи еще не приехали. Как же обманчива эта красота.

– Доброе утро, Дашенька, – Виктория Семеновна пришла самой первой. И приторно сладко улыбнувшись, спросила, – как спалось? Ты какая-то бледная. Надо маскировать недостатки макияжем, девочка. Здесь все должны выглядеть идеально. Посмотри в интернете уроки по мейкапу, что ли…

Если она думала меня унизить, обидеть… это было глупо. Я даже не заметила, ее уколы для мне сейчас, как слону дробина.

– Доброе утро, Виктория Семеновна, спасибо за заботу, – сухо ответила я, и растянула губы в подобии улыбки.

Как и вчера я встречала всех сотрудников. Но если вчера они настороженно улыбались, еще не зная, что я за птица, то сегодня сегодня улыбки были неискренние, лживые. Они здоровались так, словно каждый из них знал, чем закончился для меня вчерашний вечер.

– Привет, – самой последней, задыхаясь от быстрого бега, вошла невысокая девушка. Она выбивалась из коллектива так же, как и я, – меня Марина зовут, я из бухгалтерии. А ты Даша?

– Привет, – дежурная улыбка приросла к моему лицу, мышцы почти привычно заняли свое положение.

– У тебя точно все хорошо? – нахмурила она брови, – а то мне кажется, ты чем то очень сильно расстроена.

– Все хорошо, спасибо, – снова ответила я.

– Ладно, – осторожно улыбнулась она, – прости, что лезу в душу.

Я пожала плечами и отвернулась.

Пришли все. Кроме него. Я только сейчас поняла, что он тоже придет на работу, а значит пройдет мимо меня. Почему-то, когда я собиралась в офис, об этом даже не подумала. Мне казалось, что он так и сидит в своем кабинете. Как вчера. И сейчас липкий страх окружил меня. Его было столько, что даже моя черная дыра не справлялась. Временами я успокаивалась, но через секунду новая волна паники накрывала меня. Особенно, когда я понимала, что с надеждой смотрю на дверь. И жду. Как раньше. Но сейчас это было неправильно. Нелогично. Да что там, говорить! То, что я чувствовала, вообще, было далеко от нормы. Потому что я хотела его увидеть. Снова. Еще хотя бы раз.

И я замирала от ужаса, что он никогда не вспомнит меня. Не ту, вчерашнюю меня, а меня. Дашу. Его маленькую девочку.

Но одновременно мне до одури, до дрожи в коленях, до спазмов в горле было страшно, что он меня узнает. И подумает, что я стала такой… грязной… готовой на секс с первым встречным… Ведь я вчера не сопротивлялась. Ведь могла же сказать ему «Нет!»? Могла. Но не сделала.

Я, вообще, до тех пор, пока он не прогнал меня, была всем довольна. Была рада, что все случилось именно так, а не иначе. Мне все нравилось. И даже сейчас, после всего, мое глупое сердце хотело повторить.

И именно это меня пугало больше. Если он меня позовет снова, я пойду. Потому что только там, с ним я была счастлива, как никогда в своей жизни. Только с ним. А потом молча соберу разбросанные вещи и выйду. И приду снова. Как только он позовет.

И я ненавидела себя за это.

Глава 7

И он пришел уже после обеда. Он меня даже не заметил, разговаривал с кем-то по телефону. Только коротко кивнул, здороваясь. Но мне кажется, это был скорее привычный жест. И я для него так и осталась невидимкой.

А я… я теперь чувствовала его присутствие. Мне кажется даже воздух в офисе стал особенный и обжигал легкие. Ведь этим воздухом дышал он. Разговоры… люди… флер его туалетной воды ощущался куда бы я не пошла. И я никуда не могла спрятаться, чтобы не думать, что где-то совсем рядом – он.

Если бы не работа, которая помогала занять себя, я, бы наверное, сошла с ума. А так… я работала. Носилась по офису, собирая письма, сформировала пакеты для отправки, проверила наличие канцтоваров, провела ревизию на кухне… Я ни на секунду не останавливалась. Мне было нельзя. Стоило только на мгновение прекратить что-то делать, как просыпалась моя черная дыра и принималась пожирать все вокруг, оставляя только панику и страх. Меня начинало тошнить, а коленки подгибались от ужаса. От непонимания что делать и как дальше жить.

День, как и ночь, оказался невероятно длинным. Он так и не выходил из кабинета, но я слышала, как несколько раз хлопала дверь в его кабинет. Кто-то был у него. И я ревновала. Каждого, кто заходил в этот чертов кабинет. Безумно. До темноты в глазах. Я! Я хотела быть на месте и секретаря Иришки, и Виктории Семеновне, которая провела в кабинете никак не меньше двух часов. И я даже не хочу думать, чем они там занимались. Ведь довольный вид этой наглой и бесстыжей женщины оставлял так мало места для фантазии.

Как я ждала вечер… чтобы снова, как вчера, все ушли, и остались только он и я… мое глупое сердце замирало от счастья быть нужной ему. Даже на чертовы десять минут! Да что же это такое?! Я умирала от отвращения к себе, ко всей ситуации. Но знала. Стоит ему поманить меня пальчиком и я прибегу. Как собачонка.

И я даже ждала, когда он позовет меня. Внизу живота появлялась истома, а к горлу подкатывала тошнота, стоило мне представить, как он выходит из кабинета и машет мне рукой, подзывая к себе, чтобы… снова…

Но он ушел минут за пятнадцать до конца рабочего дня. Как будто бы погасло солнце. Я не нужна ему… Он снова меня не заметил. Он снова разговаривал по телефону со знакомой по вчерашнему дню наглой и пошловатой улыбочкой. И это явно был не деловой разговор.

– Даш, если хочешь, я подожду тебя, а потом вместе пойдем домой, – возле меня остановилась Марина из бухгалтерии, – представляешь, мы живем совсем рядом. Ну… я сегодня твои данные вбивала… узнала где ты живешь…

Мне никто не был нужен, и я уже собиралась отказаться, как возле нас остановилась тощая, высокая, но сутулая, и некрасиво одетая женщина лет тридцати:

– Ой, девочки, – прошептала она быстро-быстро, – а можно я с вами, а то мне страшно одной… уже темно.

– Свет, – нахмурилась Марина, она явно не обрадовалась еще одной попутчице, – мы с Дашей хотели в кофейне посидеть. Мы не домой.

– И я с вами, – неприятно улыбнулась местная сплетница, – сто лет в кафе не была. Поболтаем…

Марина вздохнула. Жалобно посмотрела на меня, и кивнула. И они обе остались стоять у моего стола, дожидаясь, когда я закончу работать. И я не отказалась от их компании. Только не сейчас, когда появился рот, способный рассказать мне о нем.

А ради этого… я готова потерпеть их присутствие. Недолго. Или долго. Пока не узнаю все.

Кофейня оказалась за углом. Небольшое на пяток столов, уютное… Если бы я зашла сюда в прошлой жизни, которая закончилась вчера, была бы в восторге.

Любила я раньше такие места. Бодрящий запах свежемолотого кофе, теплый сливочный вкус молока, сладкая карамель, терпкий аромат кардамона, корицы, гвоздики, ванили… Я бы растворялась в тихой музыке и негромких разговорах посетителей, дышала спокойствием и тихим счастьем, наслаждалась вкусом молочной пенки капучино.

Но сейчас мне ничего из этого не было интересно. Ничего не нужно. Я заказала американо, но так и не сделала ни глотка. Не хотелось.

– Как хорошо-то, – протянула Марина, сунув нос в свою кружку, – сто лет никуда не выбиралась. Все только работа-дом, дом-работа.

– Я тоже, – шелестела в ответ Светлана. Она была мне неприятна, но сейчас я скорее избавилась бы от Марины. Ведь я хорошо помнила, что Светлана сплетница, значит именно она может сейчас порадовать меня. Рассказать о нем.

– Мне тоже здесь нравится, – соврала я, – и работа тоже очень нравится. Я давно мечтала работать в такой компании. И только ради этого приехала в город.

– Дашка, – зашептала Светлана, – а ты откуда? Давно хотела тебя спросить. Видно, что не местная. И вроде даже говор у тебя другой.

– Нет, я из области, – сделала вид, что не поняла интереса сплетницы к моему прошлому, – девочки, я вот чего не могу понять, почему директор Баксов, а руководит Морозов? Он кто, вообще?

– Ой, ты же не знаешь! – глаза Светланы загорелись, она даже как-то выпрямилась и подобралась, – ты же новенькая. Там такая история романтичная… вот слушай.