Текст книги "Факел Геро"
Автор книги: Ната Астрович
Соавторы: Ната Астрович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Как тигрица, боролась она за наследство мужа, но по закону всё состояние покойного перешло его старшему сыну от первого брака. Вдовья доля оказалась слишком маленькой для того, чтобы обеспечить благополучную жизнь для двоих, и ей пришлось пойти на страшное унижение, согласиться, чтобы ребёнок воспитывался в семье своего единокровного брата, ставшего его опекуном. Только на таких условиях родня мужа обещала выделить мальчику с наступлением совершеннолетия сумму, достаточную для поддержания уровня жизни, необходимого отпрыску аристократического рода. Что ей стоило усмирить свою материнскую ревность, знают только холодные плитки храма и безмолвные статуи богов. Борясь с тоской по сыну, она уговаривала себя, что для мальчика так лучше – он живёт в семье брата, учится благородным манерам, приобретает навыки и знакомства, необходимые для жизни в высшем обществе.
Рано или поздно его всё равно пришлось бы отдать, таков обычай. Мальчики ещё детьми покидают родные семьи, иначе не вырастить из них смелых мужей, способных защитить полис от многочисленных врагов. Исмена не любила своего умершего мужа, но была благодарна ему за благородную кровь, что текла в жилах их сына. Эта кровь должна была со временем сделать её любимого мальчика равным среди первых в Прекрасной Гавани. Он гостил у неё по нескольку дней в месяц, и она видела, что в семье брата он счастлив, что его там любят и не упрекают тем, что мать его простолюдинка и бывшая гетера. Уловив этот тонкий намёк, Исмена все силы прикладывала к тому, чтобы сын никогда не узнал, какую жизнь она вела до замужества.
Как Исмена ни старалась экономить, ей с трудом хватало средств для содержания роскошного дома с огромным садом, что достался ей от мужа. Продажа дома нанесла бы серьёзный урон образу респектабельной вдовы, ещё больше Исмену беспокоило, что в новом жилище её мальчику будет не так уютно, как здесь. Когда сын приезжал к ней, они много бродили по тихим просторным покоям, по тенистому саду, останавливались, то там, то здесь, она рассказывала мальчику различные истории из его ранней жизни, о которых он не знал или не помнил. Будучи заботливой матерью, она понимала, что ему дороги эти моменты, воспоминания об отце, смутный образ которого жил в его сердце. Лёгкая грусть серебристым покрывалом опускалась на них, они молча держались за руки и глядели друг на друга одинаковыми синими глазами, которые наливались прозрачной влагой, такой же чистой, как любовь между матерью и сыном.
Исмена хотела забыть о прошлом, но прошлое не отпускало её, когда она случайно столкнулась с Семелой на агоре, то поняла – это единственный человек, которому она может поплакаться на свою жизнь. Бывшая служанка сначала не могла взять в толк, как, живя среди такой роскоши можно жаловаться на безденежье, это Исмена заметила, когда Семела каким-то странным выражением лица оглядывала убранство покоев. Разве может понять эта недалёкая женщина, что каждая вещь здесь имеет совсем другую ценность! Когда, выслушав все её жалобы, Семела осторожно спросила, не хочет ли она вернуться к прежнему ремеслу, Исмена лишь покачала головой – нет, это невозможно. Ничего она не должна предпринимать, что опорочит её или сына – мальчика с благородной кровью.
Всеми делами, связанными со школой гетер, сначала занималась Семела, даже дом, где воспитанниц предполагалось держать, был куплен на её имя. Исмена съёживалась, как осенний лист, от одной мысли, что родня покойного мужа узнает об её занятии и запретит сыну видеться с ней. Страхи Исмены начали отступать, когда школа начала приносить хороший стабильный доход, этих денег было достаточно для безбедной жизни. Женщина могла попытаться вернуть ребёнка, но, поразмыслив, отказалась от этого, какие бы деньги она ни заработала, на них невозможно купить то, что получит её мальчик по праву рождения. Разбогатев, она осмелела, сама ездила на рынок, чтобы там выбрать себе новых воспитанниц, приглашала для их обучения учителей. Покупатели в основном были из-за понта, ищущие наложниц с необычной внешностью. Она была готова к тому, чтобы держать ответ перед опекуном сына, но никто ни в чём её не упрекал, лишь однажды, вскользь, в письме было упомянуто о желании родственников мужа отдать её сына в гимназию, где обучаются мальчики из самых благородных семей города. Дорогое дитя стояло на пороге новой жизни, и её материнский долг заключался в том, чтобы ничто не омрачило его лучезарное будущее.
Глава 6. Тётушка и племянник
– Галена, как там поживает моя тётушка?
Молодой человек, задавший этот вопрос, одним махом преодолел последние ступени лестницы и оказался на прямоугольной террасе перед двухэтажным зданием, светло-серые стены которого были почти полностью скрыты многочисленными побегами вьющихся роз. На высоком крыльце его встречала плотная женщина, лет пятидесяти, в тёмном платье с зелёной полупрозрачной накидкой на седых волосах.
– Всё слёзы льёт, – с тяжёлым вздохом ответила Галена, – вы бы что-нибудь придумали, господин Агафокл, надо несчастную госпожу нашу, Федру, отвлечь от горьких дум.
Женщина торопливо вошла в дом, Агафокл последовал за нею. В гинекее тётушки ему всё было знакомо, он часто здесь бывал. На первом этаже располагалась кухня, кладовая и комнаты прислуги, на втором хозяйские покои, комнаты кузенов и Галены, которая была не просто самой преданной служанкой, но и наперсницей своей госпожи. В периоды, когда на хозяйку гинекея нападала очередная тоска, Галене приходилось руководить всеми рабами, жившими на женской половине. Перед дверью, ведущей в комнаты хозяйки гинекея, служанка остановилась и взглядом попросила Агафокла обождать. Вернулась она быстро, широко раскрыла обе створки двери приглашая посетителя войти.
В комнате с плотно закрытыми ставнями было темно, ни лучика света, ни огня, холодно поблёскивала на поставце у стены серебряная утварь, овальное зеркало, у которого обычно прихорашивалась хозяйка покоев, мерцало в темноте как кусок льда. Юноша невольно поёжился, даже не верилось, что за этими стенами яркий жаркий панемос. Скорбный вздох нарушил тишину, Агафокл повернул голову и увидел тёмное очертание женской фигуры, сидящей в кресле. Юноша бросился к женщине:
– Ах, тётушка, милая, что вы с собой сделали? – Агафокл приклонил колени, заглянул женщине в лицо.
– Агафокл… – прозвучал в ответ слабый голос.
– Стоит ли так убиваться?
Ласковые слова племянника произвели на женщину обратный эффект, она начала плакать и стенать. Переждав этот приступ горя, молодой человек продолжил свои увещевания.
– Тётушка, дорогая! Зря вы так расстраивайтесь, могу поспорить, что ваши сыновья сейчас счастливы как никогда! Отправиться в такое увлекательное путешествие в столь юном возрасте, какой мальчишка не мечтал об этом!
– Как ты жесток, Агафокл! Говорить мне такое! Когда моё сердце разбито на куски! Они уехали надолго, а может – навсегда! Мои малютки! Алкиму четырнадцать лет, а Макарею всего одиннадцать! Когда же я смогу увидеть их? Мой супруг пожелал дать им образование в Афинах, зачем так далеко их нужно увозить? Почему нельзя их учить в нашем городе, в Ольвии или Пантикапее?
Агафокл молчал, он догадывался, почему муж его тётушки, господин Идоменей, предпочёл отправить своих наследников в Элладу, и эта догадка была для него очень обидной. Но, как обычно, он предпочёл не думать о неприятном, ему нравилась сегодняшняя роль тётушкиного утешителя, поэтому он продолжил:
– Такова мужска доля! – вздохнул Агафокл, – почитать матерей и слушаться отцов. Будь я на месте моих кузенов, мне было бы тягостно, если моя матушка так скорбела из-за моего отсутствия.
Он поднялся с колен и подошёл к одному из окон, чтобы впустить в эту обитель печали и мрака немного света.
– Не надо, Агафокл! Не открывай! Моё лицо теперь ужасно выглядит, – она, немного помолчав, добавила, – прости, я плохая хозяйка сегодня, не предложила тебе ни вина, ни угощений.
– Ничего не нужно, тётушка, я сыт.
Женщина замолчала, ей показалось, что она ненароком задела племянника своей неуёмной материнской любовью. Ведь сам Агафокл с младенчества сирота, не знающий ни отцовской любви, ни материнской. Конечно до совершеннолетия он рос в их с Идоменеем доме и не испытывал ни в чём недостатка, но может ли самая горячая любовь родственников заменить любовь родительскую? Но Агафокл, казалось, не заметил смятения родственницы, слегка приоткрыв ставню, он наблюдал, как молоденькая рыжеволосая рабыня в коротком жёлтом хитоне моет плитки террасы.
– Признайтесь, тётушка, что вы печалитесь не о своих мальчиках, которые сейчас веселы и довольны, а о себе. Вам материнский эгоизм рвёт сердце, вы хотели бы ласкать своих сыновей ежечасно, совсем забывая, что им для счастья нужно совсем другое.
Выслушав обвинения в эгоизме от Агафокла, Федра поджала губы, и глаза её, не успев просохнуть, вновь увлажнились. Она ничего не сказала ему, разумно решив, что он такой же жестокосердный, как и все мужчины, как её супруг, принявший решение отправить сыновей в далёкие края, посчитав, что в богатом родительском доме мальчики вырастут слишком слабыми и зависимыми. Агафокл, не видя в темноте выражения лица женщины, самодовольно произнёс:
– Ну что, тётушка, от моего присутствия стало вам полегче?
– Что и говорить, милый племянничек, ты теперь одно моё утешенье, – она вздохнула, – прошу, не бросай меня, появляйся хоть иногда.
– Всегда рад бывать у вас в Тритейлионе, но вы же знаете, что ваш супруг по возвращению из Афин собирается в Ольвию и желает, чтобы я сопровождал его в этой поездке.
– Совсем одна! – Федра всплеснула руками, – И ты ещё обвиняешь меня в эгоизме?! Ещё вчера наш дом был полон жизни, детских голосов, и что теперь – тишь да тоска, как в некрополе.
– Ну, что же мешает завести вам ребёнка, тётушка? Девочку, например.
О, боги! Щёки её вспыхнули огнём. Да что на него нашло сегодня? Снова дерзость! Как можно обсуждать вопросы, что касаются только двоих – её и Идоменея? Агафокл, всё также не видя лица тётушки во мраке комнаты, продолжил развивать свою мысль, но совсем в другом направлении:
– Если вам так скучно, тётушка, возьмите к себе в дом воспитанницу. Она скрасит одиночество и поможет скоротать время в ожидании ваших сыновей.
– Где же я возьму её? – удивлённо спросила Федра.
– Разве ваши рабыни не рожают детей?
– Рожают, конечно… но, Агафокл, я не смогу забрать ребёнка у матери! Устроить своё счастье за счёт чужого несчастья…
– Разве рабыня будет против, если у её ребёнка будет совсем иная жизнь? Под вашим присмотром дитя получит прекрасное воспитание и в дальнейшем вы сможете устроить судьбу своей воспитанницы, как пожелаете.
– Ну, не знаю…– всё ещё сомневалась женщина.
– Если вы так щепетильны, моя дорогая тётушка, чтобы взять понравившегося ребёнка от рабыни, то девочку можно купить.
– Купить? Разве при продаже детей разлучают с матерями? – возмутилась Федра.
– Ах, тётушка, как вы отстали от жизни!
– О такой жизни я и знать ничего не хочу, Агафокл! В Тритейлионе мы стараемся хорошо обходиться с рабами, мой супруг, как и я, против ненужной жестокости, поэтому рабы наши довольны и никогда не бунтуют.
– Знаю, знаю, тётушка, ваше отношение к невольникам более чем гуманно, – согласился Агафокл, – тем более, взяв к себе на воспитание ребёнка, вы проявите к нему милосердие и, возможно, избавите от печальной участи.
– Как ты хорошо сказал, Агафокл! – воскликнула Федра.
– Вот вы и повеселели!
Агафокл распахнул ставню, впустив в комнату поток света и увидел, что тётушка его улыбается.
– Милый мой Агафокл! Мне уже хочется, чтобы ребёнок был здесь – она поднялась с кресла и подошла к племяннику, – как ты думаешь, сколько времени понадобится, чтобы найти подходящую девочку?
Глаза женщины блестели уже не от слёз, исчезли печальные морщинки у уголков губ, и Агафокл отметил, что тётушка его ещё довольно привлекательна. Длинные густые волосы, схваченные на затылке лентой, спускались по спине тёмными волнами до самой поясницы. Лицо очень выразительное, с подвижной мимикой и доброй улыбкой, немного отяжелевшее от двукратного материнства тело, но полнота этого тела была всё ещё притягательной для мужского взгляда.
– Узнаю вас, моя тётушка, стоит вас заинтриговать, и вы горы готовы свернуть!
– Надо найти девочку не слишком взрослую, но и не слишком маленькую, примерно лет пяти – шести, – рассуждала Федра, – как раз в этом возрасте многому можно научить. Я воспитаю её настоящей эллинкой!
Агафокл с улыбкой наблюдал за тётушкой, которая в возбуждении ходила по комнате, не эта ли женщина всего полчаса назад была убита горем и лила горькие слёзы? Удивительно, что частая смена настроений и склонность к меланхолии, никак не мешали госпоже Федре быть практичной хозяйкой и умело управлять огромным поместьем в отсутствие мужа.
– Самое главное, никто не посмеет забрать её у меня! Она будет принадлежать мне и только мне! – она остановилась напротив Агафокла и повторила свой вопрос: «Когда ребёнок будет здесь, в Тритейлионе?»
– Как только вернусь в Прекрасную Гавань, сразу займусь этим делом.
«Возвращайся скорей», – едва не выкрикнула Федра, но благоразумно спохватилась, слишком негостеприимно прозвучали бы эти слова.
– Нужно найти самую красивую и смышлёную девочку! Возможно ли это, мой милый Агафокл?
– Сделаю всё что смогу! – ответил юноша, – Я подарю её вам, моя милая тётушка, чтобы господин Идоменей не смог упрекнуть вас в том, что вы без его ведома потратили деньги.
– Ах, ещё Идоменей, – опомнилась Федра, – что он скажет на это? – улыбка её погасла.
– Неужели он запретит вам принять мой подарок, тётушка? – нахмурился Агафокл.
– Если бы это был просто подарок…
Агафокл обнял женщину за плечи и усадил в то самое кресло, из которого она вскочила несколько минут назад.
– Не печальтесь, тётушка, я найду для вас маленькую рабыню и привезу её в ваше поместье. Мне кажется, вы найдёте, что сказать вашему супругу, а господин Идоменей проявит участие и позволит вам оставить ребёнка при себе.
– Ты прав, Агафокл, я думаю, после той боли, что причинил мне мой супруг, он будет снисходителен к моей слабости. Займись же этим делом как можно скорей, мой дорогой племянник, нужно чтобы к возвращению Идоменея дитя уже было здесь, в Тритейлионе.
Агафокл поспешил удалиться, чтобы по приезду в город сразу взяться за поиски подходящего ребёнка. Для того, чтобы попасть в Прекрасную Гавань ему нужно было лишь обогнуть по дуге широкий залив. Юноша вскочил на прекрасного коня вороной масти и в сопровождении вооружённого раба направился в город. Поля вокруг залива, мимо которых он проезжал, как и поместье Тритейлион, принадлежали тётушке и её супругу. Это была богатейшая семья во всей округе, Тритейлион лишь совсем немного уступал в размерах Прекрасной Гавани. А когда-то самой богатой, в этом городе, была его семья… Отец, родной брат тётушки, был единственным наследником деда – крупного землевладельца и потомка аристократического рода. После смерти родителей, опекуном Агафокла стал муж тётушки, господин Идоменей. Каким-то непостижимым образом за неполные шестнадцать лет средний руки торговец сказочно разбогател. Меньше года назад, в день своего восемнадцатилетия, Агафокл вступил в отцовское наследство, фесмофет с помощниками почти пять декад проверяли отчёты опекуна, оценивали стоимость состояния на момент смерти отца и на день совершеннолетия Агафокла. Нарушений найдено не было, опекун не присвоил себе ни одного обола. Но откуда тогда взялось богатство Идоменея? Возможно, юноша никогда не задался таким вопросом, если бы не чувствовал со стороны своего бывшего опекуна неприязнь. Определённо муж тётушки считал его совершенно никчёмным человеком и, опасаясь влияния старшего кузена на сыновей, принял решение отправить их подальше от Таврики. Это было неприятное открытие, ведь Агафокл считал, что имеет авторитет у своих кузенов и надеялся со временем познакомить их со всеми прелестями весёлой беззаботной жизни. Его дом в аристократическом квартале Прекрасной Гавани славился многолюдными симпосиями и интимными дружескими пирушками. Философы, рапсоды, музыканты, танцовщики, красавицы-гетеры почти каждую ночь развлекали гостей его дома. Он нанял агонотета, который занимался устройством праздников и ни разу украшение пиршественного зала не повторило предыдущее. Деньги на все увеселения Агафокл получал у господина Идоменея, несмотря на вступление в наследство, юный повеса пока не проявил никакого интереса, ни к торговле, ни к управлению поместьем. Господин Идоменей всё так же вёл его дела, Агафокл предпочитал думать, что торговец хитрит и сам не желает выпускать из своих рук бразды правления над собственностью Агафокла, продолжая извлекать из сложившейся ситуации прибыль для себя. Молодому бездельнику было невдомёк, что мужу тётушки просто больно смотреть, как огромное состояние, созданное многими поколениями, растрачивается впустую.
Галена бросила взгляд на Федру, которая стояла, задумавшись, у распахнутого окна, и вздохнула.
– Что, Галена? – тут же отозвалась женщина.
– Негоже, госпожа моя, за спиной мужа такие делишки проворачивать.
– Делишки? – возмутилась Федра, – О чём ты, Галена? Не понимаю, чем я обижу моего дражайшего супруга, приняв подарок от своего родственника?
– Госпожа моя, я поклянусь на любом алтаре, что честнее и порядочнее вас женщины не сыскать во всей Таврике! Да что там! Во всей Ойкумене!
– Продолжай, – холодно произнесла Федра, понимая, что за этой хвалебной триадой ничего хорошего для неё не последует.
Галена, самая преданная, самая мудрая советчица обладала привилегией говорить правду, какой бы горькой она ни была.
– Госпожа, почему бы вам не дождаться возвращения супруга и не рассказать ему о своих желаниях?
– Если бы я была уверена в его согласии, я бы так и поступила! Но я заранее предвижу отказ.
– Ну, почему же, госпожа?
– Разве ты не замечаешь? Он никогда меня не слушает! – она принялась перечислять, – Он отстранил меня от участия в судьбе моих детей, он считает, что я плохо их воспитываю, что слишком их балую. Он не любит Агафокла, постоянно выговаривает мне за него, а я всего лишь пыталась заменить ему мать. Он считает, что моя любовь всех портит! Он не понимает, что такое любовь, Галена! Потому что сам… сам никогда никого не любил!
– Что вы такое говорите, госпожа! –воскликнула служанка, – разве так можно про мужа?!
– Ах! – Федра бросилась к своему ложу и упав лицом в подушки зарыдала.
Галена поспешила к своей госпоже и принялась её утешать, гладила по волосам, как ребёнка, шептала ласковые слова, но женщина была безутешна. «К моим одиноким ночам, теперь прибавились одинокие дни», – задыхаясь в рыданиях произнесла Федра. Старая служанка печально покачала головой.
Глава 7. Страсть Агафокла
Каламистр закончил свою работу и отложил в сторону нагретый металлический стержень для завивки волос. Агафокл тут же припал к узкому прямоугольному зеркалу из серебра, оправа которого представляла собой тончайшую ковку виноградных гроздьев и листьев. С мутноватой поверхности зеркала на него глядело худощавое гладко выбритое лицо с немного крупноватым носом, карими глазами и влажными губами пунцового оттенка. Причёска юноши представляла собой пышный каскад из светло-золотистых кудрей, локоны ниспадали на лоб, вились по вискам и спускались до самых плеч. Каламистр озабоченно вертелся вокруг своего клиента, подхватывал концы его волос и подкручивал их пальцами в ожидании похвалы или же, наоборот, брани. Увидев, что молодой человек улыбнулся своему отражению, парикмахер облегчённо вздохнул и отошёл на пару шагов, чтобы полюбоваться на творение своих рук.
– Прекрасно! – похвалил юноша.
– Надо бы сеточкой покрыть, господин Агафокл, чтобы до вечера не растрепалась причёска.
– Сеточкой? – Агафокл всё ещё рассматривал своё отражение, – подожди.
Он поднялся с табурета и направился к одной из колонн, что подпирала свод просторного помещения. Эта колонна отличалась от других тем, что была выполнена из чёрного мрамора с золотыми прожилками. Все четыре стороны колонны были отшлифованы, и их гладкие поверхности служили ещё одним зеркалом, в котором можно было увидеть себя в полный рост. Края лёгкого домашнего одеяния распахнулись от быстрых движений молодого человека, но он, совершенно не смущаясь своего голого тела предстал перед каменным зеркалом, крутился так и этак, рассматривая себя со всех сторон. Каламистр всё это время с почтением ждал.
– Ну что ж, давай свою сеточку, – наконец, вымолвил он.
После того, как локоны были аккуратно уложены и подвязаны, хозяин дома напомнил парикмахеру:
– Перед симосием приди, чтоб возложить венок.
– Слушаюсь, господин Агафокл.
– Будешь уходить, найди управляющего, он тебе заплатит.
– Благодарю, господин Агафокл.
– Помнишь ли, когда мне волосы снова осветлять?
– Помню, господин Агафокл, через декаду.
– Хорошо, ступай, – махнул рукой молодой человек.
Агафокл повернулся к мраморной колонне и снова придирчиво осмотрел себя. Он был достаточно крупным, выше среднего роста, но тело его не получало необходимых физических нагрузок, так необходимых юношам его возраста. Вялость натуры, мешавшая ему продолжать дело своих предков и здесь играла свою отрицательную роль, его не привлекали спортивные и военные состязания. Из всех необходимых, для свободного мужского населения навыков, он в должной мере овладел лишь верховой ездой и только потому, что это была ещё одна возможность покрасоваться, восседая на дорогом, редкой масти коне, ослепляя зевак сиянием драгоценной сбруи. Понимая, что ему не выдержать соперничества в играх со своими сверстниками, Агафокл решил примерить маску эстета. Он окружил себя молодыми бездельниками, которые всегда в изобилии появляются вокруг обременённых богатством, но не умом, людей. За возможность проводить дни в праздности и веселье, эти пройдохи с удовольствием поддержат любую сумасбродную выходку своего товарища. Но Агафокл не замечал этого, он искренне считал всех, кто приходит к нему на пирушки, своими друзьями. Ведь эти друзья неоднократно доказывали ему свою верность. Когда он в противоположность новой моде – стричься по-военному коротко, решил отращивать волосы, его товарищи поддержали его. Обычная одежда городских юношей – короткий льняной хитон с шерстяной накидкой через плечо, была по мнению Агафокла, примером дурновкусия, поэтому он со своими друзьями носил длинную многослойную одежду из тончайших тканей, а зимой плащи, подбитые мехом. Редко кто из мужчин в городе украшал себя чем-то кроме перстня-печатки, но взбалмошный Агафокл и тут отличился, не каждая знатная женщина могла похвастаться таким обилием золотых и серебряных побрякушек, что он навешивал на себя.
Агафокл пытался философствовать и сочинять поэмы, но ни к тому, ни к другому таланта у него не было, поэтому он предпочёл быть «другом» философов, покровителем молодых дарований в различных видах искусств. Но сейчас, придирчиво рассматривая себя в чёрном зеркале, Агафокл думал не о гостях, приглашённых на сегодняшний сипосий, не об обещании, данном тётушке, и даже не о всегда недовольном господине Идоменее. Он думал о Пирре, прекрасной золотоволосой и златоглазой гетере, которая прибыла в Прекрасную Гавань с первыми кораблями из Милета. Он увидел молодую женщину ещё в каламайоне на празднике в честь Аполлона и Артемиды – покровителей жаркого лета. Её волосы золотыми волнами струились по спине, над высоким лбом зелёным колдовским светом переливался крупный камень, золото диадемы сливалось с золотом волос… Агафоклу удалось приблизится к прекрасной незнакомке настолько, чтобы заглянуть ей в лицо. Глаза женщины, по-кошачьи чуть приподнятые на висках, были цвета золотистого электрона с россыпью зелёных искорок. Молодой человек не успел налюбоваться на красавицу, как толпа разъединила их, больше он её в тот день не видел. С той встречи он много узнал о ней, женщину звали Пирра, она была скифянкой, проданной много лет назад на городском невольничьем рынке. Её увезли на один из островов Эгейского понта, где она жила в доме своего господина, потом, то ли ей удалось выкупиться, то ли хозяин сам отпустил свою наложницу на свободу. Этой весной она вернулась в Прекрасную Гавань и стала вести жизнь гетеры, поклонников у Пирры было много, где бы ни встретил её Агафокл, она всегда была окружена толпой вздыхателей. На записки, которые влюблённый юноша посылал ей в корзинах с цветами и фруктами, она ни разу так и не ответила. Но Агафокл, проявляя несвойственное ему упорство, ждал своего часа, он верил, что сможет завоевать расположение золотоволосой гетеры.
«Она должна увидеть это», – подумал Агафокл, проведя кончиками пальцев по гладкой поверхности чёрного мрамора, зеркальная колонна стоила баснословных денег, он один во всём городе владел таким сокровищем. Вторая колонна находилась в Тритейлионе, в покоях его тётушки. Не зная, как привлечь к себе внимание красавицы, юноша решил идти проторённым путём, он отправил своего управляющего к гетере с чистым листом пергамента, чтобы она сама вписала сумму, за которую согласна прийти к нему на симпосий. В волнении прошли несколько дней и Агафокл уже начал сомневаться, что получит ответ. Пирра, наконец, вернула пергамент, сумма была огромной, но истомлённому Агафоклу уже было всё равно.
– Господин…
Агафокл вздрогнул от неожиданности и обернулся, в двух шагах от него, склонив голову, стоял раб, исполняющий в его доме обязанности агонотета.
– Всё готово, господин.
– Идём, – сказал Агафокл.
Когда они вошли в пиршественную залу, Агафокл на мгновение потерял дар речи. Он просил, чтобы зал был украшен наподобие скифского шатра, хотел сделать приятное для самой дорогой, во всех смыслах, гостье. Агонотет призвал на помощь всю свою фантазию, и теперь помещение невозможно было узнать – тонкие деревянные колья, согнутые дугами, образовывали полусферу поверх которой был натянут не войлок, а тонкая ткань, расписанная сценами из быта кочевников. Внутри шатра вместо пиршественных лож расстелены шкуры, поверх них разбросано множество подушек с пёстрым рисунком, низкая жаровня со звериным орнаментом имитирует очаг. Широкий, почти вровень с полом, стол ещё не заставлен яствами, напротив входа в шатёр – сцена для выступления артистов, границы её обозначены медными лампионами, их зажгут, как только появятся первые гости. Взгляд Агафокла остановился на полосатой тигриной шкуре, и он усмехнулся про себя, вряд ли в скифском шатре можно найти такую редкость. Агонотет понял усмешку хозяина дома по-своему и быстро заговорил:
– Ещё будут музыканты с инструментом: арфой, костяной флейтой, бубном и барабанами.
– Неплохо, – кивнул Агафокл, – мне нравится.
– Стараюсь, чтобы угодить вам, господин…
– Если праздник пройдёт как надо, я щедро вознагражу тебя, – сказал Агафокл, а про себя подумал: «Всё пройдёт хорошо, если только она согласится прийти на ложе, всё только для неё…»
– Господин, – снова тихий голос раба вывел Агафокла из задумчивости.
– Что ещё?
– Боюсь, что симпосий будет шумным, не нажалуются ли соседи, как в прошлый раз?
Агафокл не потрудился ответить – махнул вяло рукой, мол, не твоё дело. Не впервой ему выслушивать жалобы городских стражников, то шумные пирушки, то нескромные. Та сумма, что вносил он в казну общины, заставляла умолкнуть все недовольные голоса. Так было много раз, так будет и впредь. Перед выходом из пиршественного зала он оглянулся: «Нет не на ложе, здесь, на тигриной шкуре он овладеет золотоволосой красавицей».
Меньше часа оставалось до начала праздника, на небе зажглись первые звёзды. Бесшумными тенями скользили рабы, неся посуду с угощеньем и сосуды с вином. Агафокл приказал не разбавлять вино водой, пусть всё будет согласно скифским обычаям. Хихикнул, для многих это, будет сюрпризом. Всё вроде бы готово, но какая-то мысль назойливой мухой крутилась у него голове. Он направился в свои покои, чтобы переодеться. Раб бережно держал тонкого полотна красную рубаху, расшитую золотыми стрелками и широкий блестящий персидский халат, Агафокл решил, что в такой одежде ему будет удобнее, возлежать на подушках, чем в штанах и узком скифском кафтане. Вошёл управляющий, чтобы узнать не будет ли каких поручений. Агафокл хотел было отослать его, но неожиданно вспомнил о последнем разговоре с тётушкой, прошло уже несколько дней, а он так и не взялся за выполнение своего обещания.
– Послушай, Кодр, – сказал он рабу, что управлял его домом, – нужно срочно найти ребёнка, девочку. Не моложе пяти лет, но не старше девяти. Она должна быть сообразительной, послушной, с приятной внешностью. Будет очень хорошо, если она говорит на нашем языке. Заплачу щедро… Что ты так смотришь на меня? – спросил Агафокл, перехватив непонимающий взгляд мужчины.
– Простите господин, – закашлялся раб, – что значит срочно?
– Срочно – это как можно быстрее!
– Но где найти такого ребёнка?
– Не знаю, – Агафокл пожал плечами, – на рынке… или может быть, какая-нибудь нищенка пожелает получить деньги в обмен на дитя.
– Детей на рынке очень мало, господин, нет спроса, что касается продажи ребёнка родителями, то городской Совет запрещает…
– Найди! Остальное я улажу.
– Слушаюсь, господин, только боюсь, что быстро не получится. Ещё осмелюсь спросить, господин, для чего нужен ребёнок?
– Моя тётушка, госпожа Федра, желает взять себе в дом воспитанницу, а я хочу сделать ей подарок, – проговорил молодой человек и тут же возмутился, – ты смеешь меня допрашивать, раб?
– Простите, господин, я хочу лишь уяснить… Будут ли ещё какие-нибудь пожелания? Например, цвет кожи, волос?
– Хм, пожалуй, лучше, если дитя будет светловолосым, или, скажем, рыжеволосым.
– Понимаю, господин, – Кодр опустил глаза, чтобы не выдать насмешки.
В доме все слуги знали о страсти господина Агафокла к рыжей скифянке. После того, как гетера согласилась принять ухаживания хозяина, управляющему пришлось бежать к ростовщику, готовому ссудить необходимую сумму. Красавица поставила условие, что все деньги должны быть выплачены золотом, пришлось обещать заимодавцу тройную цену – золотые статеры были редкостью в Таврике.
Монеты золотым дождём текли с серебряного блюда, золотоволосая гетера даже не взглянула на звенящие у её ног статеры. Серебристо-голубой наряд с тончайшей драпировкой выгодно оттенял золото волос красавицы. В кудрях словно светлячки мелькали дымчатые топазы, длинные серьги подчёркивали стройность шеи и изящность плеч. Она неотрывно смотрела на Агафокла своими колдовскими глазами, в которых плясали зелёные искорки, а он не мог пошевелиться, обессилев от её красоты и близости.
