Текст книги "Зейнаб"

Глава VIII

С того момента, когда Хасан узнал о намерении отца женить его, он загорелся этим еще больше, чем мать, и принялся сам подыскивать себе невесту из добропорядочной семьи. Он день и ночь работал на полях, времени на долгие раздумья не оставалось. Однако жаркие летние дни и бессонные ночи, полные труда, все же не были помехой для Хасана, как и для всякого человека с его извечным стремлением, заложенным в нем самой природой, раствориться в другом человеке, найти облегчение своим телесным мукам и увековечить себя и свой род.

Когда вести о будущем замужестве доходили до Зейнаб, она слушала их, все еще надеясь, что завтрашний день развеет ее печаль. Ведь если судьба принесла ей такие страдания после тихой радости, такую горькую беду после безоблачного счастья, то почему бы не вернуть ей то, чего она лишилась?

Всходы на полях росли с необычайной быстротой. Минули считанные дни, а хлопок и кукуруза вымахали выше человеческого роста. Катилось лето, посевы созревали, наполняя радостью душу крестьянина. Были, конечно, и такие, кто смотрел на все это великолепие и щедрость природы со все возрастающей тревогой, думая только о том, как бы хватило заплатить очередной долг, как бы избежать тягостной встречи с приставом, как бы раздобыть еще денег. Может, стоит для этого заложить земельный надел – приданое жены, или продать немного земли из его собственных федданов и за счет этого погасить часть долга, а может, продать кое – какое имущество, или же, наконец, попросить денег у друзей и знакомых?

А ведь есть и такие феллахи, которые в поте лица своего добывают себе лишь ежедневное пропитание. Но и они радуются разливу Нила, воды которого наполнят оросительные каналы, и тогда пойдут в рост травы и посевы, раскинувшиеся по берегам. Словом, радость охватывает всех, ибо не щадя сил своих трудились они на орошении полей, а теперь, когда вода сама широко разольется, покрывая высохшую землю плодородным илом, они, наконец, смогут немного перевести дух. Долгие часы стоит феллах на краю поля, опираясь на рукоять своей мотыги, не замечая палящего солнца. Кануло в прошлое много веков, возникло и разрушилось множество держав, а феллах продолжает трудиться на этой земле, и каждую осень смотрит он, как вода течет от одного поля к другому, от поворота к повороту. И только когда уже солнце в зените начинает жечь нестерпимо, феллах отступает в тень, чтобы пообедать, вытянуться под деревом и забыться коротким сном. О, как недолог срок его отдыха! Послеполуденное время он также проводит в труде.

Но вот наступила осень, везде и повсюду только и разговоров, что о сборе хлопка. Через несколько дней поля уже пестреют от сборщиков хлопка. В большинстве своем это дети не старше десяти лет, так что их почти не видно из‑за рядов хлопчатника. Но и над ними властвует молчание, потому что каждый стремится собрать как можно больше. На полях, где работают поденщики, редко раздаются песни.

Среди этих поденщиков ты найдешь и Зейнаб, которую каждая коробочка собранного ею хлопка неумолимо приближает к тому времени, когда ее выдадут замуж. Ей так хочется броситься в объятия Ибрахима и поведать ему тайну своей любви. Терпение ее иссякло, у нее нет больше сил молчать, ибо сердце ее разрывается от любви. Всякий раз, когда она видит Ибрахима, она трепещет, все тело ее охватывает дрожь, а видит она его ежеминутно, при каждом повороте головы, и это отвлекает ее от работы. Когда же она вспоминает о замужестве, которое теперь у всех на устах, грудь ее сжимается, и ей хочется громко закричать Ибрахиму: «Спаси меня!»

Ибрахим удручен не меньше нее самой, но старается сдерживать себя, целиком отдаться работе, чтобы скрыть свои чувства. Он опускает глаза всякий раз, когда она проходит мимо. Наконец наступает такой момент, когда в колчане его терпения не остается больше стрел, он решает открыть ей свою любовь, как только ему посчастливится остаться с нею наедине.

Но ведь он знает, что скоро на ней женится Хасан, а Хасан – его лучший друг. Что делать? Если бы он только мог посвататься к Зейнаб! Но он потерял ее, безвозвратно потерял! И если даже он и пошел бы к ее отцу, то разве согласится тот, уже зная, какая счастливая судьба уготована его дочери? Ну хорошо, допустим, что старик согласится и, соблюдая обычай, запросит большой выкуп. Неужели он, Ибрахим, не достанет этих денег? Есть ли что‑нибудь в мире дороже Зейнаб? Разве не сделает он ради нее всего, чего только потребует ее отец? Можно будет продать буйволицу, взять еще в долг, а потом выплачивать год-два. Ради Зейнаб он пойдет на все! Он даже готов совершить кражу. Да, нужно немедленно идти к ее отцу! Боже милостивый, как прекрасна и сладостна будет жизнь вместе с нею! Какое это будет счастье! И разве оба они не будут счастливы безмерно, когда поселятся вместе и вместе будут работать на земле, арендованной у господина Махмуда?

Поле в этот час преобразилось. Та часть, с которой убрали урожай, темнела своим серым ликом, а рядом курчавилась ослепительно-белоснежная седина хлопка. Солнце клонилось к западу. Господь уже излил на землю свою благодать. Урожай за день собрали в одном месте. Зейнаб побежала через поле, чтобы доделать то, что осталось, а Ибрахим отправился в маленькую придорожную молельню, чтобы совершить послеполуденную молитву. Груженных хлопком ослов и верблюдов погнали в деревню, и толпа феллахов ушла с полей.

Вернувшись на прежнее место, Зейнаб увидела, что Ибрахим сидит на поле один. Она растерялась и не нашла в себе смелости выполнить то, о чем целый день мечтала. Ибрахим поднялся, и они пошли домой рядом, думая каждый о своем. Полная бледная луна неотступно следовала за ними, как бы подглядывая и прислушиваясь к их голосам, своею прозрачной бледностью словно намекая, что такая же грустная участь ждет и их любовь. Но взгляд луны не мешал узам, протянувшимся между их сердцами. Ночной покров все больше густел, оттеняя красоту луны – спутницы влюбленных.

Они подошли к придорожной мечети, и Ибрахим попросил Зейнаб немного подождать, пока он совершит положенные ракааты вечерней молитвы. Выйдя из мечети, он предложил ей посидеть немного и отдохнуть. После недолгого колебания она согласилась. Охваченные волнением, оба молчали. Наконец Ибрахим взял ее руку в свою, и на этой чистой, святой земле, перед лицом аллаха и полной луны впервые сказал ей:

– Я люблю тебя, Зейнаб!

Все счастье, какое только возможно на земле и на небесах, показалось бы ничтожным по сравнению со счастьем, которое охватило в этот миг душу девушки. Звезды, луна, весь мир закружились перед нею в свадебном хороводе. Сможет ли она заговорить, послушается ли ее язык? О нет, нет! Радость бушевала в ней, но она молчала, не шевелясь, и только пристально смотрела на Ибрахима. Потом вдруг бросилась к нему в объятия и замерла. Он прижал ее к себе, потрясенный так нежданно выпавшим счастьем. Но уже через мгновение Зейнаб охватила сильнейшая дрожь, она попыталась вырваться из его объятий и убежать куда глаза глядят. Ибрахим не знал, что ему делать. Силы оставили его. Он лишь с отчаянной мольбой смотрел на нее, не в состоянии произнести ни звука. Зейнаб попыталась было уйти, но ноги ей не повиновались. Так она стояла, не двигаясь, не отрывая от него своего взора, выражающего то ли упоение, то ли раскаяние. Ибрахим упал перед нею на колени, поднял к ней глаза, но не мог повторить свое признание.

Кругом царила глубокая ночь, горизонт опоясался черной каймой, растения замерли, и свежий ветерок, казалось, убаюкал их. Ибрахим и Зейнаб наконец очнулись и медленно побрели к деревне. У околицы они попрощались, он взял ее руку и поцеловал. Потом они расстались, ни один из них не промолвил ни слова.

Зейнаб сразу же пошла домой, поужинала и, поднявшись на крышу дома, уселась там одна. Удивительно, безмерно было ее счастье. Вскоре к ней подошли сестра и брат. Малыш сел рядом с Зейнаб и положил голову к ней на колени. Она сидела долго, глядя на далекую луну, пока брат не заснул. После вечерней молитвы пришел отец. Вдвоем они перенесли мальчика в комнату и улеглись на своих постелях. Но Зейнаб ворочалась почти до утра, сон не шел к ней. Ее обуревало желание встать и пойти к Ибрахиму. Пусть бы он прижал ее к себе еще раз! О, как сладостен был тот прекрасный, неземной миг! Если б вернуть его! Но родители спят у самой двери, и малейшее движение разбудит их. Наконец, почти на рассвете, она все‑таки уснула.

На другой день она встала, как обычно, рано утром, и поспешила на сбор хлопка. Ей хотелось скорее увидеть Ибрахима и целый день не сводить с него глаз. Но как только она вновь оказалась среди подруг, былая робость вернулась к ней, и она осмелилась лишь украдкой несколько раз взглянуть на него. Когда их взгляды встречались, она вздрагивала и готова была провалиться сквозь землю или спрятаться куда‑нибудь. Вечером он распорядился увезти собранный ею хлопок в последнюю очередь. Рабочего скота не хватало, и Ибрахим остался с Зейнаб – ждать, пока вернется верблюд или осел, чтобы увезти и ее хлопок.

Он сел на берегу канала и усадил ее рядом.

– Ты помнишь, Зейнаб, как однажды в обеденное время, когда мы были на поле соседа моего Абу Халила, у тебя закружилась голова и я прыскал тебе в лицо водой?

Щеки Зейнаб вспыхнули ярким румянцем, когда она – вспомнила тот случай на заре своей любви к нему. Потупившись, она подняла какую‑то веточку и стала водить ею по земле. Ибрахим, как и вчера, взял ее за руку и произнес:

– С того самого дня я люблю тебя!

Она только вздохнула, не в силах вымолвить ни слова. «Неужели это правда, что с того дня, как я полюбила его, он разделяет мое чувство? Сколько счастья дарит мне каждый новый день! Но почему он не признался мне тогда, а заставил терзаться сомнениями так долго?» Видя, что Зейнаб молчит, как бы стыдясь чего‑то, Ибрахим повторил:

– С того дня я люблю тебя…

– С того дня и я люблю тебя! – произнесла она наконец.

Ибрахим вскрикнул и порывисто обнял ее. Влюбленные замерли, раскрыв друг перед другом свои души и погрузившись в безбрежный океан счастья. Так они и сидели до тех пор, пока не вернулся мальчик, ведя на поводу осла. Они навьючили на животное собранный хлопок и пошли рядом, договорившись встретиться после ужина.

После ужина Зейнаб убежала из дому, сославшись на какое‑то неотложное дело. Выйдя за деревню, она быстро дошла до дороги, ведущей к каналу, и увидела, что Ибрахим уже ждет ее. Он бросился навстречу, взял ее за руку и поцеловал. С нежностью он смотрел на нее, как бы говоря: «Вот и снова ты со мной!»

Обнявшись, они медленно шли через обширные поля, освещенные лучами плывущей в небесах луны, упиваясь красотой мироздания. На губах у них играла радостная улыбка, и безбрежное счастье заливало их. Оба ощущали такое блаженство, что было страшно произнести слово – нарушить его. Они словно парили в этом сладостном мире любви. Природа безмолвствовала, лишь сверчки и лягушки тревожили ее сон. Ночь разметала свои посеребренные луной кудри по огромным просторам вселенной. А полная луна, как неразлучная подруга, следовала по пятам за влюбленными, поглядывая ревнивым оком и втайне завидуя прелести Зейнаб.

«Где тебе, луна, до красоты Зейнаб! – думал Ибрахим. – Я и не взгляну на тебя ни разу, пока она рядом со мной. В ее взгляде – очарование молодости, которого ты лишилась много веков тому назад. Ее счастливая улыбка – насмешка над старческими морщинами, избороздившими твое чело!» Тут мысли Ибрахима прервали слова Зейнаб:

– О боже, как прекрасна эта луна!

– Ты красивее ее, Зейнаб!

Он обнял ее за талию, поцеловал в лоб, потом в висок и взглянул на луну. Его поцелуи пробудили грусть в душе Зейнаб. Не удержавшись, она положила голову на плечо своего друга. Ибрахим сразу почувствовал, как сильно бьется ее сердце. Он повернул к ней голову, поцеловал и спросил:

– Что с тобой, дорогая?

Не отвечая ему, Зейнаб заплакала. Он сжал ее руку и повторил свой вопрос.

– Через несколько дней мы уже не сможем встречаться! – рыдая, отвечала она. – Я выйду замуж и буду жить в доме мужа. Эти мгновения никогда больше не повторятся!

Стон вырвался из глубин ее исстрадавшегося сердца. Потом она облокотилась о стену молельни, возле которой они стояли, и отерла слезы. Весь остаток ночи они промолчали.

Через несколько дней они снова встретились, и снова Зейнаб ощутила полное счастье. Каждый взгляд Ибрахима дарил ей блаженство. И еще раз им удалось похитить у судьбы несколько часов. Зейнаб чувствовала, что скоро расстанется с ним навсегда. О, как ей хотелось слиться душою с душой возлюбленного, раствориться в нем, прежде чем ее уведет в свой дом нелюбимый муж!

Сбор хлопка был уже закончен. Цены на хлопок установились высокие. Старый Халил выручил хорошие деньги. После продажи своего хлопка он созвал друзей и попросил их пойти с ним к отцу Зейнаб. Восемь сватов вышли из дома Халила, когда уже спала дневная жара и небо заволокла мгла. Свет бежал из этого мира в другой, далекий мир, все звуки умолкали и уступали место безмолвию и покою. Сватов встретил сам хозяин; вид его говорил о том, что он ждал этой встречи. Или, может быть, предчувствовал ее? Едва только они постучали, как мать Зейнаб уже расстелила для них циновку и начала готовить кофе. А может, просто таков был обычай, прочно укоренившийся в душах этих селян, – почтение всякому гостю, входящему в дом. Щедрое гостеприимство и радушие позволяют даже незнакомому человеку чувствовать себя в гостях свободно и непринужденно.

Хозяин сел вместе с гостями, изъявив радость по поводу того, что они своим приходом оказали ему честь, дружеское расположение и внесли свет в его дом. Обмен приветствиями продолжался долго, потом гостям принесли кофе, и все почувствовали себя свободнее. Тогда Халил произнес:

– Клянусь аллахом, мы пришли, чтобы породниться с тобой, о отец Мухаммеда!

– Триста раз добро пожаловать, о отец Хасана! Мы люди простые.

– Да сохранит тебя бог!

– Так, значит, в нашей семье есть невеста?

– Да, мы хотим Зейнаб для Хасана.

– Клянусь аллахом, для тебя, Халил, нам ничего не жалко! Но ты сам знаешь, что, во‑первых, девушка еще очень молода, и потом, она ведь выполняет у нас всю работу по дому. Подождать бы вам годика два или три. Зейнаб повзрослеет, а тем временем сестра ее подрастет и сменит ее.

И тогда сказал деревенский старшина, широкоплечий, осанистый человек:

– Почему, о брат мой, отец Мухаммеда, ты считаешь ее такой молодой? Мы отдаем замуж еще более юных девушек. Клянусь аллахом, женил же я в этом году Али Абу Ибрахима на дочери Абу Сумайи. А ведь она намного моложе Зейнаб!

Затем в разговор вступил один из наиболее почитаемых людей в деревне.

– А ты помнишь, Мустафа, – сказал он, обращаясь к старшине, – девушку Масуду, которую мы выдавали замуж совсем недавно? Клянусь аллахом, она была до того мала, от земли не было видно. А прошло немного времени, и как она выросла да похорошела! Ну, а Зейнаб, во имя аллаха, и сейчас совсем взрослая, да к тому же красавица и семье своей помощница. Как это так, молода еще? – продолжал он, обращаясь уже к хозяину дома. – Не говори так, уважаемый!

Потом слово взял маазун – лицо, ведавшее регистрацией браков:

– Подобные дела вершит аллах! Такова его воля, и не остается ничего другого, как теперь записать этот брак! Да, друзья, помните, как лет пятнадцать тому назад мы выдавали Хадру из поместья Саад ад‑Дина замуж за Хасанейна? Ее семья тоже говорила: «Как это? Зачем?» Еще в тот вечер Умм Райха затеяла драку. Но все‑таки поженили их, и что же? Родились у них дети, да умножит аллах число их! Господи благослови, да лучше пары, чем Зейнаб с Хасаном, и не сыскать!

Затем говорил еще четвертый, и пятый, и шестой гость. Чело Абу Мухаммеда, отца Зейнаб, затуманилось облаком раздумья, душу его терзали опасения, но он никак не мог понять, отчего они. Молча слушал он речи своих гостей, но суть дела ускользала от него.

А между тем вечер уже уступил место ночи. От тока воздуха слегка раскачивался фонарь, освещавший комнату. Зейнаб сидела наверху, на крыше, и, вся замерев, почти теряя сознание, прислушивалась к беседе внизу. Мать ее сидела рядом, с волнением дожидаясь конца разговора. Хотя она не раз уже обсуждала с мужем этот вопрос и знала, что он сам хочет заключения этого брака, но все равно волновалась, как всякий человек в решительную минуту жизни. После того как выбор сделан, людей заботит только то, чтобы поскорей осуществить намеченное. Итак, для семьи Зейнаб пришел час испытания. Молчат хозяева. Молчат и гости. Мрак ночи опускается все ниже, усугубляя безмолвие мироздания, – кажется, будто весь мир смущен тем, что ему самому надо сделать выбор.

Зейнаб думала об Ибрахиме, с которым она рассталась всего час назад, о том, что ждет ее. Неужели сейчас придет конец ее счастью и нагрянет горе, которому не будет конца? Неужели все, кто пришел к ним сегодня, хотят этого? Неужели нет среди них никого, кто бы устыдился своего преступления?

Ибрахим тем временем тоже места себе не находил от тоски и отчаяния. Он знал, что происходит в этот час в доме его любимой Зейнаб. Ему ничего не оставалось делать, как оплакивать свою судьбу.

Сваты почти уговорили отца Зейнаб. Начали подсчитывать выкуп за невесту. Сначала мнения разделились, но потом все‑таки сошлись на той сумме, которая всех устраивала, и теперь предстояло только составить брачный контракт. Для этого отцу надо было лишь получить от дочери доверенность. Итак, отец по собственному усмотрению распорядился своей дочерью и после недолгого торга продал ее. Оставалось лишь, чтобы дочь выполнила условия этой сделки. Осмелится ли теперь девушка возразить отцу? Смирится ли она с его решением, которое считает причиной своего несчастья? Даст ли она ему добровольно доверенность или воспротивится?

Когда наконец Зейнаб сообразила, что теперь от нее требуется, она почувствовала себя такой несчастной, будто весь груз страданий низвергся на нее с небес, будто придавила ее вся тяжесть земли. И ночной мрак грозил ей только бедами, ужасом и горем. Свежий ночной ветерок уже не оживит больше ее надежд. Эти надежды растоптаны ее отцом и матерью. Сердце ее пронзила стрела отчаяния. По счастью, в этот день не полагалось делать записи о браке, и процедуру отложили на месяц, ограничившись только чтением фатихи – первой главы Корана.

Но вот прошел и этот месяц. Все это время Зейнаб слушала беспрерывные наставления матери, а на свиданиях с Ибрахимом плакала горючими слезами. С сердцем, готовым разорваться от тоски, он прижимал ее к себе, целовал ее головку, и вместе, с этими поцелуями в нем росли и страсть и горечь от неминуемой утраты любимой. Каждый новый день раздувал пламя их любви, так что у Зейнаб даже мелькнула мысль, а не лучше ли бросить все и бежать с возлюбленным в те далекие, неведомые края, где их никто не знает. Ведь не откажется же от нее Ибрахим, раз она не мыслит о ином супруге, кроме него.

Как‑то раз, будучи одна, Зейнаб, обливаясь слезами, чуть не задыхалась от отчаяния. В эту минуту к ней вошла мать. Она принялась и ругать дочку и утешать ее. Зейнаб же ничего не хотела слушать, она готова была бежать из этого дома куда глаза глядят, так, чтобы злые холодные вихри швыряли ее из стороны в сторону. Как бы ни была безжалостна судьба, она все же сердобольнее, чем ее родители! Есть ли в целом свете страдания более мучительные, чем ее страдания, участь более тяжкая, чем у нее!

Всякий раз при встрече Ибрахим прижимал ее к груди, пытаясь как‑то утешить. Но от этого мучения ее лишь усиливались, а отчаяние окончательно вытеснило надежду из сердца. Горе почти сводило ее сума, она была близка к тому, чтобы убежать из дому одной, туда, где ее никто не узнает. Эта мысль не покидала ее. В полном одиночестве целыми днями Зейнаб бродила по полям, переходя от одного участка к другому. Она восставала против всего мира, и в этом непрерывном скитании заключался ее бунт. Только когда кроваво-красный диск солнца клонился к западу и небо вспыхивало предвечерним багрянцем, Зейнаб не оставалось делать ничего другого, как только возвращаться в дом, в котором она родилась и выросла и который она скоро покинет.

Она находила всю семью довольной, радостной. Мать, как только оставалась наедине с дочерью, принималась бранить ее. Она рассказывала нескончаемые истории о том, как ее отец выдавал замуж своих дочерей, и как вначале они и понятия не имели, кто будет их супругом, и как потом были счастливы, потому что всякий отец всегда желает только добра своему чаду: за его плечами большая жизнь, и ему лучше знать, кто принесет счастье его дочерям.

По прошествии месяца вновь пришли старый Халил, сын его Хасан, их друзья и маазун, регистратор браков, Абу Мухаммед, отец Зейнаб, почтительно приветствовал гостей, усадил на лучшие места. К Зейнаб и ее матери явились подруги и соседки, чтобы принять участие в семейном торжестве. Что оставалось несчастной девушке после того, как по поводу ее замужества был поднят такой шум? Она не произнесла ни звука, но сдержать слезы, обильно струившиеся по щекам, было выше ее сил. Отец с нетерпением ждал ее ответа. В эту минуту его отозвал в сторонку один из гостей. И тогда все узнали, что Зейнаб плачет. А маазун, покачав своей огромной чалмой, промолвил:

– Легко льющиеся слезы – слезы радости!

После этого с соблюдением всех обрядов, великим знатоком которых он был, с молитвами, которые полагается читать в подобных случаях, он вложил руку невесты в руку доверенного лица со стороны будущего супруга и попросил их произнести слова, означавшие, что бракосочетание совершилось.

Вечером следующего дня, распростившись с домом своей юности, своих надежд и пролив целое море слез, Зейнаб переехала в дом мужа.