Текст книги "Сын хамас"

Автор книги: Мосаб Хасан Юсеф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Однажды мне позвонил Лоай.

– По нашим сведениям, к Махеру Одеху приходили несколько неизвестных, и нам нужно, чтобы ты выяснил, кто это и как они связаны с ним. Ты единственный, на кого мы можем рассчитывать, не опасаясь провала.

Махер Одех принадлежал к верхушке ХАМАС и был желанной добычей для Шин Бет. Он возглавлял крыло безопасности ХАМАС в тюрьме, и я знал, что именно он нес ответственность за процветавшие там пытки. Подозреваю, что именно он был подстрекателем и стоял за терактами смертников. Кроме того, Одех был сильно засекречен, поэтому Шин Бет не удавалось собрать доказательства, необходимые для его ареста.

В тот вечер я ехал по центру Рамаллы. Был Рамадан, и улицы опустели. Солнце уже село, жители разошлись по домам, соблюдая ежедневный пост, когда я остановился на парковке неподалеку от дома, где жил Махер Одех. Хотя меня не учили операциям подобного рода, основные принципы я знал. В кино агенты обычно сидят в своих автомобилях напротив дома подозреваемого и ведут наблюдение с помощью скрытых камер и прочих шпионских штучек. Хотя Шин Бет имел в своем распоряжении современное оборудование, единственное, чем я располагал для выполнения своей миссии, был автомобиль и собственные глаза. Мне просто нужно было наблюдать за зданием и отслеживать входящих и выходящих.

Примерно через полчаса несколько вооруженных мужчин покинули двухэтажный дом и сели в новый зеленый «шевроле» с израильским номером. Все в этой сцене было неправильно. Во-первых, члены ХАМАС, особенно из боевого крыла, никогда не носили оружие в общественных местах. Во-вторых, такие, как Махер Одех, не имели привычки общаться с вооруженными людьми.

Я завел двигатель и подождал, пока между моей и их машиной не окажется еще пара автомобилей, потом тронулся с места. Я недолго «висел на хвосте» у зеленого «шевроле» – всего лишь до улицы, ведущей в Бетунию, где жили мои родители, а потом я потерял их из виду.

Я злился на себя и Шин Бет. Все это совсем не походило на кино. Это была реальная жизнь, и в реальной жизни за шпионаж могли и пристрелить. Если они хотели, чтобы я следил за вооруженными людьми, особенно ночью, они должны были прислать мне подмогу. Такую работу выполняют несколько человек, а не одиночка. Я всегда полагал, что операция, подобная этой, предполагает поддержку с воздуха и со спутника новейшим оборудованием, сделанным по последнему слову техники. Но там был я один. Я мог поймать удачу, а мог поймать и пулю. В моем случае я не поймал вообще ничего и поехал домой, ощущая себя человеком, упустившим многомиллионную сделку.

На следующее утро я проснулся с навязчивой мыслью найти эту машину. Но, проездив по городу несколько часов, я вернулся с пустыми руками. Разочарованный, я бросил эту затею и решил помыть машину. И – о счастье! Вот они – сидят на мойке. Тот же зеленый «шевроле». Те же парни. Те же автоматы. Было ли это удачей, вмешательством Божьим или чем-то еще?

При дневном свете я смог лучше разглядеть их, к тому же они были гораздо ближе ко мне, чем прошлой ночью. По добротным костюмам, автоматам Калашникова и М-16 я легко распознал в них бойцов Force-17, элитного подразделения сил самообороны, существовавшего с начала 1970-х годов. Эти ребята были личными охранниками Арафата и защищали его от фанатиков и самозванцев, которых становилось все больше.

Но что-то здесь было не так. Они не могли быть теми парнями, которых я видел у дома Махера Одеха, не так ли? Какие дела могли связывать Махера Одеха с этими вооруженными людьми? У него нет ничего общего с Арафатом, не правда ли? Ни одна из версий не имела смысла.

После того как они уехали, я спросил о них хозяина мойки. Он знал, что я сын Хасана Юсефа, так что мои вопросы его совсем не удивили. Он сказал, что они из Force-17 и живут в Бетунии. Теперь я еще больше запутался. Почему эти парни живут в паре минут от дома моих родителей, а не в резиденции Арафата?

Я поехал по адресу, полученному от хозяина мойки, и увидел припаркованный у дома «шевроле». Я поспешил в главный офис Шин Бет и рассказал Лоай об увиденном. Он слушал внимательно, но его начальник все время спорил со мной.

– Зачем охранникам Арафата жить вне резиденции? Ты что-то путаешь.

– Ничего я не путаю! – возмущался я.

Я знал, что вел себя глупо, но меня раздражало, что я не мог объяснить того, что видел и слышал. А теперь эти люди говорят мне, что я все путаю.

– Вся ситуация какая-то неправильная, – втолковывал я ему. – Меня не волнует, имеет она смысл для вас или нет. Я видел то, что видел.

Он был возмущен моим тоном и горячностью. Лоай попросил меня успокоиться и еще раз рассказать все подробно. Очевидно, «шевроле» не вписывался в ту информацию о «Бригадах», которой они располагали. Это был краденый израильский автомобиль, которым могли управлять парни из Палестинской автономии, но мы не могли выяснить, как это связывало их с новой группировкой.

– Ты уверен, что это был зеленый «шевроле», – спросил он, – а не BMW?

Да, я был уверен, что это был зеленый «шевроле», но все же на всякий случай вернулся к тому дому. «Шевроле» стоял, припаркованный на том же месте. Однако за домом я заметил другую машину, накрытую белым тентом. Я осторожно обошел здание и приподнял уголок ткани. Так и есть – серебристый BMW 1982 года выпуска.

– Ура, мы их взяли! – воскликнул Лоай, когда я позвонил ему, чтобы рассказать о своей находке.

– О чем вы говорите?

– Охранники Арафата!

– Да неужели? А я-то думал, что все напутал, – ответил я, не скрывая сарказма.

– Нет, ты абсолютно прав. Этот BMW участвовал в каждой перестрелке на Западном берегу за последние пару месяцев.

Он продолжал объяснять, как важны мои сведения – они были настоящим прорывом, потому что впервые доказывали: «Бригады мучеников Аль-Аксы» – это личная охрана Ясира Арафата, напрямую финансируемая иностранными спонсорами, в том числе и за счет американских налогоплательщиков. Раскрытие этой связи стало огромным шагом на пути прекращения терактов, уносивших жизни невинных граждан. Доказательства, которые я предоставил Шин Бет, будут позднее использованы против Арафата в Совете Безопасности ООН^{6}. Теперь единственное, что нам оставалось сделать, – это поймать членов новой группировки, то есть «отсечь змее голову», как любили говорить израильтяне.

Мы узнали, что самыми опасными среди них были Ахмад Гандур – лидер «Бригад» и Муханед Абу Халава – один из его заместителей. Они уже убили около десятка людей. Ликвидация членов этой группировки не представлялась слишком трудной задачей. Мы знали, кто они и где жили. И главное, они понятия не имели о нашей осведомленности.

АОИ для сбора информации запустила над жилым комплексом беспилотный самолет. Два дня спустя «Бригады» предприняли еще одну атаку на территории Израиля, и израильтяне хотели нанести ответный удар. 120-миллимитровая пушка 65-тонного израильского боевого танка «Меркава» выпустила двадцать снарядов в логово «Бригады». К сожалению, никто не обеспокоился тем, чтобы с помощью самолета-разведчика проверить и убедиться, что эти парни дома. Но их там не оказалось.

Хуже того, теперь они знали, что мы «сели им на хвост». Неудивительно, что они нашли приют в резиденции Ясира Арафата. Мы знали, где они находятся, но с политической точки зрения в то время было невозможно арестовать их. Теперь их атаки участились и стали более агрессивными.

Как лидер «Бригад» Ахмад Гандур стоял первым в списке людей, за которым охотились израильтяне. После его переезда в резиденцию мы поняли, что нам никогда не уничтожить его. Но жизнь повернула все по-своему, и оказалось, что мы ошибались. Он уничтожил себя сам.

Как-то раз, спускаясь по улице неподалеку от старого кладбища Аль-Биреха, я увидел военную похоронную процессию.

– Кого хоронят? – спросил я из любопытства.

– Кого-то с севера, – ответил случайный мужчина. – Вряд ли ты его знаешь.

– Как его звали?

– Ахмад Гандур.

Я изо всех сил старался не выдать своего восторга и спросил буднично: «А что с ним случилось? Я слышал это имя раньше». – «Он не знал, что его ружье заряжено и выстрелил себе в голову. Говорят, все мозги размазались по потолку».

Я позвонил Лоай.

– Попрощайтесь с Ахмадом Гандуром, потому что Ахмад Гандур мертв!

– Ты убил его?

– Вы разве дали мне оружие? Нет, я не убивал его. Он убил себя сам. Этот парень покойник.

Лоай не мог поверить в это.

– Он действительно мертв, и я нахожусь на его похоронах.

* * *

В первые годы интифады Аль-Акса я сопровождал отца везде, где бы он ни был. Как старший сын я был его протеже, личным телохранителем, поверенным, учеником и другом. И он был для меня всем – примером настоящего мужчины. Хотя наши идеологии больше не совпадали, я знал, что сердце его праведно и мотивы чисты. Его любовь к мусульманам и преданность Аллаху с годами не убывали. Он желал мира для своего народа и посвятил достижению этой цели всю свою жизнь.

Вторая интифада стала по большей части событием Западного берега. В Газе прошло лишь несколько демонстраций, и смерть молодого Мохаммеда аль-Дуры не смогла поджечь гнилое дерево. На Западном берегу пламя раздувал ХАМАС, порождая огромный пожар.

В каждой деревне, в каждом городе яростные толпы сражались с израильскими солдатами. Каждый блокпост становился кровавым полем битвы. Вы едва ли найдете человека, который не потерял бы друзей или родственников в этот период.

Тем временем лидеры всех палестинских группировок – представители высшего слоя ежедневно встречались с Ясиром Арафатом. Отец представлял ХАМАС, снова ставший крупнейшей и наиболее влиятельной организацией. Кроме того, он, Марван Баргути и Арафат собирались раз в неделю втроем, отдельно от остальных. Несколько раз я сопровождал отца на эти частные встречи.

Я презирал Арафата и то, что он делал с людьми, которых я любил. Но, учитывая мою роль «крота» Шин Бет, было бы неблагоразумно демонстрировать свои чувства. И все же один раз, когда Арафат поцеловал меня, я инстинктивно вытер щеку. Он заметил это и, очевидно, был оскорблен. Отец смутился. Эта встреча была последней, на которой я присутствовал.

Все лидеры интифады неизменно прибывали на ежедневные собрания на иномарках стоимостью по семьдесят тысяч долларов, в сопровождении других машин, заполненных телохранителями. Отец же всегда приезжал на своей темно-синей «ауди» 1987 года выпуска. Никакой охраны, только я.

Эти встречи были мотором, который заставлял интифаду двигаться вперед. Хотя теперь я сидел за дверью комнаты переговоров, я во всех подробностях знал, что происходит внутри, потому что отец делал записи. Я имел доступ к этим записям и копировал их. Там никогда не было суперсекретной информации – где и когда состоится боевая вылазка и кто будет в ней участвовать. Наоборот, лидеры всегда обсуждали общие вопросы, обозначая принципы и направления, например: нужно сосредоточиться на действиях внутри Израиля или нацелиться на поселения и блокпосты.

Однако в записях встреч содержались даты демонстраций. Если отец говорил, что у ХАМАС демонстрация намечена назавтра в 13.00 в центре Рамаллы, курьеры быстро бежали в мечети, лагеря беженцев и школы проинформировать членов ХАМАС и сказать им, чтобы они были там в это время. Туда же являлись и израильские солдаты. В результате гибли мусульмане, беженцы и слишком часто – школьники.

Дело в том, что ХАМАС перед Второй интифадой был уже при смерти. И отцу следовало бы оставить его умирать одного. Сейчас же каждый день арабы видели его лицо и слышали его голос по каналу «Аль-Джазира». Теперь он был лицом интифады. Поэтому он стал удивительно популярным и влиятельным человеком в мусульманском мире, но одновременно законченным негодяем в глазах израильтян.

К концу дня, однако, отец не раздувался от собственной важности. Он просто чувствовал полное удовлетворение от того, что выполнил волю Аллаха.

Читая однажды утром записи отца, я узнал, что запланирована демонстрация. На следующий день мы с отцом шли во главе скандирующей толпы к израильскому блокпосту. Метров за двести до блокпоста лидеры ХАМАС покинули толпу и перебрались в безопасное место. Все остальные – молодежь и школьники – устремились вперед и стали кидать камни в вооруженных до зубов солдат, которые отвечали им автоматными очередями.

В подобной ситуации даже резиновые пули могут быть смертельно опасны. Особенно уязвимы дети. Такие патроны легко приводят к летальному исходу, если выстрел производится с расстояния менее сорока метров, говорится в инструкциях АОИ.

Из своего убежища на вершине холма мы видели мертвых и раненых, лежащих повсюду. Солдаты стреляли даже в прибывающие машины «скорой помощи», убивая водителей и врачей, пытающихся собрать пострадавших. Это было чудовищно.

Вскоре стреляли все. Камни градом сыпались на блокпост. Тысячи людей пытались пройти через барьеры, прокладывая себе путь мимо солдат, ослепленные одной мыслью – войти в селение Бейт-Эль и разрушить все и вся на своем пути. Они были ослеплены яростью, рожденной видом павших родных и запахом крови.

В момент, когда казалось, что хаос достиг высшей точки, загрохотал, заглушая шумы стычки, дизельный двигатель танка «Меркава» мощностью тысяча двести лошадиных сил. Вдруг воздух будто бы разбился вдребезги от сверхзвукового хлопка его пушки.

Танк отвечал силам Палестинской автономии, стрелявшим в солдат АОИ. Когда танк начал продвигаться вперед, телохранители подхватили своих подопечных и потащили их в безопасное место. Куски тел усеяли холм под нашими ногами, а я пытался увести отца к машине. Наконец мы добрались до нее и помчались по направлению к Рамалле, в госпиталь, заполненный ранеными, умирающими и погибшими. Там не хватало помещений. Сотрудники «Красного Полумесяца» суетились снаружи, отчаянно пытаясь помочь истекающим кровью людям, чтобы они не умерли от ран прежде, чем попадут внутрь. Но этого было недостаточно.

Стены и пол госпиталя были залиты кровью. Люди скользили на ней, спускаясь по лестницам. Мужья и отцы, жены, матери и дети рыдали от горя и кричали от ярости.

Удивительно, но среди этого горя и злобы люди, казалось, были чрезвычайно благодарны палестинским лидерам, например отцу, которые повели их и их детей, как коз, на бойню, а потом убежали от опасности, чтобы наблюдать за резней издали. От этого меня тошнило больше, чем от вида запекшейся крови.

И это была только одна демонстрация. Вечер за вечером мы сидели перед телевизором и слушали бесконечные сообщения о погибших. Десять – в одном городе. Пять – в другом. Еще двадцать – в третьем.

Я видел репортаж о парне по имени Шада, который работал строителем и сверлил стену здания как раз напротив демонстрантов. Израильский танкист-стрелок увидел рабочего и подумал, что его дрель – это автомат. Он навел пушку, и заряд снес Шаде голову.

Отец и я пошли домой к убитому. У него была очень красивая молодая жена. Но это было не самое худшее. Палестинские лидеры, пришедшие с соболезнованиями, переругались друг с другом из-за того, кому читать проповедь на похоронах. Кто пришлет плакальщиков? Кто привезет еды для семьи? Все они называли Шаду «наш сын», утверждая, что он был членом именно их группировки, и пытаясь доказать, что их организация принимает в интифаде более активное участие, чем другие.

Конкурирующие группировки опустились до жалкого спора над мертвым телом. И по большей части погибшие не имели ничего общего с движением. Они попали в эту волну в порыве эмоций. А многие, как Шада, оказались там случайно.

Все эти месяцы арабы по всему миру жгли американские и израильские флаги, устраивали демонстрации и вливали миллионы долларов в палестинские территории, стремясь ускорить уничтожение оккупации. В первые два с половиной года Второй интифады Саддам Хусейн заплатил тридцать пять миллионов долларов семьям палестинских мучеников: десять тысяч семье, где кто-то погиб в борьбе с Израилем, и двадцать пять тысяч семье каждого смертника. Можно как угодно относиться к этой бессмысленной битве за землю. Но никак нельзя сказать, что жизнь стоила дешево.

Глава восемнадцатая

ОСОБО ОПАСЕН!

2001

Палестинцы больше не винили в своих бедах Ясира Арафата или ХАМАС. Теперь они считали виновником убийства своих детей Израиль. Но мне все же никак не удавалось отмахнуться от фундаментального вопроса: почему эти дети оказались на огневом рубеже? Где были их родители? Почему отцы и матери не заперли своих детей дома? Эти дети должны были сидеть за школьными партами, а не бегать по улицам, бросая камни в вооруженных солдат.

– Почему вы посылаете на смерть детей? – как-то спросил я отца после поистине ужасного дня.

– Мы их не посылаем, – сказал он. – Они сами хотят идти. Взгляни на своих братьев.

Холодок пробежал у меня по спине.

– Если я узнаю, что хоть один из них ходит туда и кидает камни, я сломаю ему руку, – сказал я. – Пусть он лучше мучается от боли в руке, чем его пристрелят.

– Правда? Тогда тебе будет интересно узнать, что вчера они были на демонстрации.

Он сказал это как-то обыденно, я не мог поверить, что теперь это наш новый образ жизни.

Четверо моих братьев больше не были детьми. Сохайбу был двадцать один год, Сейфу – восемнадцать, они оба были уже зрелыми, чтобы отправиться в тюрьму. В свои шестнадцать и четырнадцать Овайс и Мохаммад были достаточно взрослыми, чтобы позволить себя просто так убить. И всех их мне следовало бы знать лучше. Но когда я спросил их, они дружно отрицали, что бросали камни.

– Послушайте, я говорю серьезно, – втолковывал я им. – Я давно не луплю вас, потому что вы уже большие. Но все изменится, если я узнаю, что вы участвуете во всем этом.

– Но ты и папа тоже были на демонстрациях, – возразил Мохаммад.

– Да, мы там были. Но мы не кидались камнями.

Среди всего этого, и особенно потока чеков на кругленькие суммы от безжалостного иракского диктатора Саддама Хусейна, ХАМАС вдруг обнаружил, что потерял свою монополию на террористов-смертников. Теперь своих смертников имели и «Исламский джихад», и «Бригады мучеников Аль-Аксы», а также антиклерикалы, коммунисты и атеисты. Все они соревновались друг с другом, кто убьет больше мирных израильтян.

Слишком много крови вокруг. Я не мог спать. Я не мог есть. Теперь я смотрел на мир не глазами мусульманина, палестинца или даже сына Хасана Юсефа. Теперь я смотрел на все это и глазами Израиля. И что еще более важно, я наблюдал за бессмысленными убийствами глазами Иисуса, который мучился на кресте за людские грехи. Чем дольше я читал Библию, тем яснее видел истину: любовь и прощение своих врагов – единственный действенный способ остановить, кровопролитие.

Но сколько бы я ни восхищался Иисусом, я не мог поверить своим друзьям-христианам, когда они пытались убедить меня, что он Бог. Моим богом был Аллах. Однако сознательно или нет, но я постепенно принимал заповеди Иисуса, отказываясь от принципов Аллаха. Мой отход от ислама ускорило то лицемерие, которое я наблюдал вокруг. Ислам учил, что преданный слуга Аллаха, погибший как мученик, попадает прямо на небеса. Ни слова о странных ангелах и допросах в могиле. Но вдруг оказалось, что любой человек, убитый израильтянами, будь то обычный мусульманин, коммунист или даже атеист, автоматически считается святым мучеником. Имамы и шейхи говорили родственникам погибших: «Ваш близкий на небесах».

Конечно, Коран не поддерживает их риторику. Коран четко говорит о том, кому – дорога на небеса, а кому – в ад. Но этих лидеров мало волновали подобные мелочи. Они даже не имели отношения к истине или теологии, это была откровенная ложь ради стратегического преимущества и политической выгоды. Так исламские лидеры вкалывали своему народу наркотик лжи, чтобы заставить его позабыть боль, причиной которой были они сами.

Поскольку Шин Бет передавал мне все больше и больше информации, я удивлялся, как много они знали о людях в моей жизни – часто о старых друзьях, которые стали весьма опасными личностями. Некоторые даже вошли в ядро боевого крыла ХАМАС. Один из них – Дайя Мухаммад Хусейн аль-Тавиль, приятный молодой человек, чей дядя занимал руководящую должность в ХАМАС.

Все те годы, что я знал его, Дайя никогда не был религиозным. Его отец был коммунистом, так что он действительно не имел ничего общего с исламом. Мама Дайи была мусульманкой по своей культуре, но определенно не радикального толка. А его сестра работала журналисткой, получила образование в Америке, стала гражданкой США и современной женщиной, не носящей головного платка. Они жили в красивом доме и все были хорошо образованны. Дайя учился на инженера в университете Бирзет и был лучшим на курсе. Насколько я знал, он даже никогда не участвовал в демонстрациях ХАМАС.

Учитывая все это, я был потрясен, когда 27 марта 2001 года мы услышали, что Дайя взорвал себя на Французском холме в Иерусалиме. Никто не погиб, однако двадцать девять израильтян получили ранения.

Дайя вовсе не был несмышленым ребенком, которого можно без труда уговорить на что-либо подобное. Он не был нищим и грязным беженцем, которому нечего терять. Ему не нужны были деньги. Так что же заставило его поступить так? Никто не мог понять. Его родители обезумели от горя, и я тоже. Даже израильская разведка не смогла выяснить, в чем дело.

Мне позвонили из Шин Бет и пригласили на экстренное совещание. Они дали мне фотографию с изображением оторванной головы и попросили сказать, кто это. Я заверил их, что это Дайя, и отправился домой, спрашивая себя снова и снова: «Почему?» Не думаю, что кто-то сможет ответить на этот вопрос. Никто не замечал никаких сигналов, предвещавших беду, даже его дядя из ХАМАС.

Дайя был первым смертником интифады Аль-Акса. Его теракт свидетельствовал о существовании боевой организации, которая, похоже, действовала независимо. И Шин Бет обязан был найти эту организацию прежде, чем она предпримет очередную атаку.

Лоай показал мне список подозреваемых. На самом верху были пять хорошо известных мне имен. Это были парни из ХАМАС, которых Палестинская автономия освободила из тюрьмы перед началом интифады. Арафат знал, что они опасны, но, поскольку они были членами ХАМАС, не видел причин, чтобы держать их за решеткой.

Он ошибался.

Главным подозреваемым был Мухаммад Джамаль аль-Натшех, который стоял у истоков ХАМАС вместе с отцом и в конце концов стал главой его боевого крыла на Западном берегу. Аль-Натшех принадлежал к самой большой семье на палестинских территориях и поэтому ничего не боялся. Ростом под два метра, он был воином до мозга костей – выносливый, сильный и умный. Парадоксально, но хотя его переполняла ненависть к евреям, я знал его как очень заботливого мужчину.

Салех Талахме – другое имя из этого списка, инженер-электронщик, очень умный и блестяще образованный. Я не знал тогда, что впоследствии мы с ним станем близкими друзьями.

Третий, Ибрагим Хамед, возглавлял крыло безопасности на Западном берегу. Помогали этим людям Сайед аль-Шейх Кассем и Хасанин Румманах.

Сайед был хорошим подчиненным – атлетичный, необразованный и послушный. Хасанин – красивый молодой художник, активно участвовавший в исламском студенческом движении, особенно во время Первой интифады, когда ХАМАС пытался утвердиться на улицах в качестве силы, с которой нужно считаться. Как лидер ХАМАС мой отец работал не покладая рук, чтобы добиться их освобождения и возвращения к семьям. И в тот день, когда Арафат выпустил их, отец и я забрали их из тюрьмы, посадили всех в нашу машину и отвезли на квартиру в районе Аль Хаджал в Рамалле.

Когда Лоай показал мне список, я сказал:

– Угадай, что? Я знаю всех этих ребят. И я знаю, где они живут. Я сам отвозил их на эту квартиру.

– Ты серьезно? – воскликнул он в изумлении. – Ну что ж, тогда приступим к работе.

Когда отец и я забирали этих парней из тюрьмы, я и представить себе не мог, что они станут настолько опасными и убьют столько израильтян. А теперь я был одним из немногих людей в ХАМАС, кто знал, где они прячутся.

Я навестил их, прихватив с собой самые новомодные шпионские игрушки Шин Бет, таким образом мы могли наблюдать за каждым их движением, слышать каждое слово. Но когда я начал разговаривать с ними, стало ясно, что они не собираются давать хоть сколько-нибудь серьезную информацию.

Я предположил, что, может быть, они не те люди, которых мы ищем.

– Что-то не так, – сказал я Лоай, – эти парни ничего мне не сказали. Может, есть еще одна организация?

– Может быть, – согласился он, – но эти парни опасны. Нам нужно вести наблюдение за ними до тех пор, пока не получим то, что нам нужно.

Конечно, они были под сильным подозрением, но этого было недостаточно для ареста. Нам нужны были неопровержимые доказательства, поэтому мы продолжали терпеливо собирать информацию. Мы не хотели совершить роковую ошибку и схватить не тех людей, оставив настоящих террористов на свободе собирать очередную бомбу.

Может быть, в моей жизни не хватало сложностей, а возможно, это просто показалось мне хорошей идеей, но в том же месяце я поступил на работу в один из отделов Агентства международного развития США (АМР США) со штаб-квартирой в Аль-Бирехе. Мне предстояло работать над очень важным проектом «Деревня, вода и улучшение санитарных условий». Поскольку у меня не было свидетельства об окончании колледжа, я начал с должности администратора.

Кое-кто из христиан, с которыми я посещал чтения Библии, представил меня одному из менеджеров-американцев, который проникся ко мне симпатией и предложил работу. Лоай посчитал, что эта работа могла бы послужить отличным прикрытием для меня, потому что новый служебный пропуск с печатью посольства США позволял мне свободно курсировать между Израилем и палестинскими территориями. Эта работа также успокоила бы не в меру подозрительных людей, объяснив им, откуда у меня деньги.

Отец считал мою работу отличной и был благодарен Соединенным Штатам за предоставление безопасной питьевой воды и улучшение санитарных условий жизни его народа. Однако в то же время он не мог забыть, что американцы поставляли Израилю оружие для убийства палестинцев. Такое двойственное отношение к США вообще типично для арабов.

Я ухватил удачу за хвост и влился в работу крупнейшего проекта в регионе, финансируемого США. Средства массовой информации всегда держали в поле зрения «горячие» темы: земля, независимость и возмещение ущерба.

Но на самом деле вода на Ближнем Востоке была гораздо большей проблемой, чем земля. Люди воевали за нее с тех пор, как пастухи Авраама повздорили с пастухами его племянника Лота. Главный источник воды Израиля и оккупированных территорий – это Галилейское море, также известное как Генисаретское озеро или Тивериадское море. Это самое низкое пресноводное озеро на Земле.

Испокон веков вода была предметом раздора на библейской земле. Для современного Израиля ситуация изменилась вместе с национальными границами. Например, одним из результатов Шестидневной войны 1967 года было то, что Израиль получил от Сирии Голанские высоты. Они дали Израилю контроль над Галилейским морем в целом, а также над рекой Иордан и каждой речушкой и ручейком, которые впадают в нее или вытекают из нее. Нарушая международный закон, Израиль отводил воду Иордана от Западного берега и сектора Газа с помощью Национального водного пути, отдавая израильским гражданам и поселенцам три четверти всей воды, предназначенной для водозабора с Западного берега. Соединенные Штаты потратили сотни миллионов долларов, копая колодцы и организуя независимые источники воды для моего народа.

На самом деле для меня АМР США значило больше, чем просто прикрытие. Люди, работавшие там, стали моими друзьями. Я знал, что эта работа послана мне Богом. У АМР США была установка: не брать на работу политически активных людей, а тем более того, чей отец возглавлял самую крупную террористическую организацию региона. Но по каким-то причинам мой босс решил нарушить правило. Его доброта вскоре окупилась сполна, самым неожиданным для него образом.

Во время интифады правительство США разрешало своим наемным рабочим въезжать на Западный берег только на день и только для работы. Но это означало, что им приходилось проезжать через опасные блокпосты. Они, безусловно, находились бы в большей безопасности, если бы жили на Западном берегу и им не нужно было бы ежедневно проходить через ряды блокпостов и разъезжать по улицам на американских джипах с израильскими желтыми флагами. Среднестатистический палестинец не делал различий между теми, кто пришел помочь, и теми, кто пришел убить.

АОИ всегда просила АМР США эвакуировать своих сотрудников, если планировалась операция, которая могла подвергнуть их опасности, но Шин Бет никого не предупреждал. Ведь мы все время должны были поддерживать секретность. Если мы узнавали, что, например, перебежчика перевозят из Дженина в Рамаллу, то начинали операцию без предупреждения.

Рамалла – маленький город. Во время этих операций войска безопасности подступали со всех сторон. Люди баррикадировали улицы машинами и грузовиками и поджигали покрышки. Воздух наполнялся черным дымом. Боевики, пригибаясь, перебегали от угла к углу, стреляя во всех, кто попадался им на пути. Молодежь кидала камни. Дети плакали на улицах. Сирены «скорой помощи» смешивались с детскими криками и выстрелами из стрелкового оружия. Вскоре после моего зачисления в АМР США Лоай как-то сказал мне, что на следующий день спецслужбы собираются прийти в Рамаллу. Я позвонил своему американскому менеджеру и предупредил его, чтобы он не появлялся в городе сам и велел всем остальным оставаться дома. Я пояснил, что не могу раскрыть источник информации, но убедил его довериться мне. И он доверился. Наверное, подумал, что я узнал о готовящейся операции от отца.

Назавтра Рамалла пылала. Люди бежали по улицам, беспорядочно стреляя по сторонам. По обочинам дорога горели машины, витрины магазинов были разбиты, внутри хозяйничали бандиты и мародеры. После того как мой босс увидел все это в новостях, он попросил меня: «Пожалуйста, Мосаб, если что-то подобное произойдет еще раз и ты узнаешь об этом заранее, дай мне знать».

– Хорошо, – сказал я. – Но только с одним условием. Вы не будете задавать мне никаких вопросов. Если я говорю: не приходите, вы просто не приходите.

Глава девятнадцатая

БОТИНКИ

2001

Вторая интифада неслась и неслась вперед, без малейших пауз, без передышки. 28 марта 2001 года на заправке террорист-смертник взорвал себя и двух подростков. 22 апреля другой смертник привел в действие взрывное устройство на автобусной остановке, убив одного человека, не считая себя самого, и ранив около пятидесяти. 18 мая пять мирных жителей погибли и более сотни были ранены во время взрыва перед торговым комплексом в Нетании.