Текст книги "Стихотворения. Зори. Пьесы"
Автор книги: Морис Метерлинк
Соавторы: Эмиль Верхарн
Жанры:
Поэзия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)
Ведио (с белой повязкой в руке подходит к Принчивалле). А кровь все не останавливается… Позвольте, я сделаю вам перевязку…
Принчивалле. Сделай, если находишь нужным… Но только так, чтобы она не закрывала глаз, не сползала на губы… (Смотрит на себя в зеркало.) Я похож на больного, сбежавшего от лекаря, а между тем я – влюбленный, который спешит навстречу любви… Не так, не так!… А что станется с тобой, бедный мой Ведио?…
Ведио. Я последую за вами, господин начальник…
Принчивалле. Нет, тебе придется меня покинуть… Я сам не знаю, куда я денусь, что со мной будет… Одному тебе скрыться легко, искать тебя не станут, а вот если ты попадешься со своим начальником… Эти сундуки набиты золотом. Возьми его, оно твое, мне оно больше не нужно… Где стада и обозы?…
Ведио. Недалеко от вашей палатки.
Принчивалле. Отлично. Когда я подам знак, ты начнешь действовать…
Вдали раздастся выстрел.
Что это?
Ведио. Стреляют на аванпостах…
Принчивалле. Разве был такой приказ?… Нет, это недоразумение… А вдруг стреляли в нее?… Ты предупредил?…
Ведио. Да… Не может быть, чтоб в нее… Я расставил часовых, и они тотчас же отведут ее к вам…
Принчивалле. Пойди посмотри…
Ведио уходит.
Принчивалле, Ванна.
Некоторое время на сцене остается один Принчивалле. Немного погодя Ведио отодвигает ковер у входа и говорит вполголоса: «Господин начальник!» Затем он исчезает, а у входа появляется Монна Ванна. Принчивалле вздрагивает и делает шаг к ней навстречу.
Ванна (сдавленным голосом). Вы требовали, чтобы я пришла…
Принчивалле. Вы ранены? Рука у вас в крови…
Ванна. Мне пуля оцарапала плечо…
Принчивалле. Когда и где?…
Ванна. Сейчас, когда я шла.
Принчивалле. А кто стрелял?…
Ванна. Да он мгновенно скрылся.
Принчивалле. Где рана?
Ванна (приоткрывает на груди плащ). Вот она…
Принчивалле. Над левой грудью… Пуля не впилась, она только слегка задела плечо. Вам больно?…
Ванна. Нет.
Принчивалле. Хотите, я велю перевязать рану?
Ванна. Нет.
Молчание.
Принчивалле. Итак, вы решились?…
Ванна. Да.
Принчивалле. Надо ли напоминать вам условия, на которых…
Ванна. Не нужно. Я знаю все.
Принчивалле. Вы не жалеете, что пришли?…
Ванна. А это что, одно из ваших условий?…
Принчивалле. Ваш супруг дал свое согласие?…
Ванна. Дал.
Принчивалле. Я предоставляю вам полную свободу… У вас еще есть время отказаться…
Ванна. Я не изменю своего решения.
Принчивалле. Почему?
Ванна. Потому что люди уже сегодня умирают с голоду, а что будет завтра?…
Принчивалле. Другой причины у вас нет?…
Ванна. Какая же может быть другая причина?…
Принчивалле. Я хочу сказать, что женщина добродетельная…
Ванна. Да.
Принчивалле…любящая своего мужа…
Ванна. Да.
Принчивалле…и притом горячо?…
Ванна. Да.
Принчивалле. Кроме плаща, на вас никакой другой одежды нет?…
Ванна. Нет. (Хочет сбросить с себя плащ.)
Принчивалле (останавливает ее жестом). Вы видели неподалеку от моей палатки стада и повозки?
Ванна. Видела.
Принчивалле. Там двести возов с лучшей тосканской пшеницей, двести возов с кормом для скота, с сиенскими плодами и вином, тридцать возов с немецким порохом и пятнадцать небольших возов со свинцом. Туда же согнано шестьсот апулийских быков и тысяча двести баранов. По вашему приказанию все это двинется в Пизу. Хотите посмотреть, как это произойдет?…
Ванна. Да.
Принчивалле. Подойдите к выходу.
Принчивалле отодвигает ковер, отдает приказ и делает знак рукой. Сильный, но глухой шум. Колеблются огни факелов, щелкают бичи. Возы трогаются с места, быки ревут, бараны блеют, слышен топот копыт, Ванна и Принчивалле, стоя у входа в палатку, смотрят, как бесконечный обоз уходит при свете факелов в звездную ночь.
Сегодня благодаря вам Пиза уже не будет голодать. Она вновь превратится в грозную силу. Завтра же она будет восторженно славить победу, на которую никто из вас не надеялся… Вы удовлетворены?…
Ванна. Да.
Принчивалле. Закроем вход в палатку. Дайте мне вашу руку. Вечер теплый, однако ночь обещает быть холодной. Вы явились ко мне без оружия и без яда?…
Ванна. На мне сандалии и плащ. Снимите с меня все, если боитесь подвоха.
Принчивалле. Я боюсь не за себя, а за вас…
Ванна. Спасение моих сограждан для меня выше всего…
Принчивалле. Прекрасно! Вы правы… А теперь – отдохните… Это ложе воина: оно сурово и жестко, оно узко, как гроб, оно недостойно вас… Прилягте на шкуры баранов и зубров – они ощутят впервые всю нежность, всю красоту женского тела… Положите под голову то, что помягче… Хотя бы вот этот рысий мех, который я после одной победы получил в подарок от вождя африканского племени…
Ванна, плотно закутавшись в плащ, садится.
Свет от лампы вам прямо в глаза… Хотите, я ее отодвину?
Ванна. Не надо…
Принчивалле (становится на колени и берет Ванну за руку). Джованна!
Ванна выпрямляется и смотрит на него с изумлением.
Ванна! Ванна! Я привык вас называть по имени… И что же? Сейчас едва я не лишился чувств… Уже давно томится ваше имя, томится, словно узник, в этом сердце, и, не разрушив стен своей тюрьмы, ему уже не вырваться на волю… Джованны имя с сердцем Принчивалле слились, срослись, они неотделимы. В нем что ни звук, то часть моей души, и с каждым звуком имени «Джованна» душа как будто расстается с телом… Да, имя ваше стало мне родным, я выговаривал его без страха, как слово чародейное любви, твержу его вседневно и всечасно, почтительно, и ласково, и страстно, но звуки эти к вам не донеслись, и вы ни разу не отозвались… Мои невольно складывались губы, как требует ого произнесенье, и я мечту в душе своей лелеял – при встрече с вами так самозабвенно, с таким смиреньем вымолвить его, чтоб вам передалась, чтоб вам открылась тоска, и боль, и вся любовь моя… И вот вы здесь, а слово уж не то – в нем нет волшебной власти заклинанья… Когда оно из уст моих исходит, то я его уже не узнаю: его напев рыданья приглушают, и ужасом черты искажены… Я все вложил в него: восторг, волненье,– вот почему мне силы изменяют, вот почему слабеет голос…
Ванна. Кто вы?
Принчивалле. Как? Вы меня, Джованна, не узнали?… О времени стремительный поток!… Он так жесток – он чудеса смывает!… А впрочем, лучше, что они забыты: не будет ни надежд, ни сожалений… Ведь я для вас ничто… Я – человек, который на мгновение увидел свою мечту заветную, цель жизни… Я не прошу вас ни о чем, я даже не знаю сам, о чем мне вас просить… Я лишь хочу, чтоб вы уразумели, чем для меня вы прежде были, Ванна, и чем пребудете, пока я жив…
Ванна. Вы знаете меня?… Кто вы такой?…
Принчивалле. Вы никогда не видели того, кто в этот миг вас обнимает взором, каким глядят на радость бытия не наяву, но в чудном сновиденье… каким не чаял я на вас глядеть?…
Ванна. Не помню я…
Принчивалле. Увы! Я так и знал… Вам было восемь лет, а мне – двенадцать, когда я вас впервые встретил…
Ванна. Где?
Принчивалле. В Венеции, в июне, в воскресенье… Отец мой – ювелир. Как раз в тот день жемчужное принес он ожерелье для вашей матери. Я в сад ушел – и вдруг у мраморного водоема среди тенистых миртовых деревьев увидел вас: вы плакали навзрыд – нечаянно вы уронили в воду колечко золотое… И тогда я, не рассуждая, прыгнул в водоем, едва не утонул, достал кольцо и вам его надел на палец… Вы от радости меня поцеловали…
Ванна. Да, да… Джанелло, белокурый мальчик… Так ты – Джанелло?…
Принчивалле. Да.
Ванна. Кто б вас узнал?… Тем более что на лице повязка… Одни глаза я вижу…
Принчивалле (сдвигает повязку). Ну, а так?…
Ванна. Пожалуй… Та же детская улыбка… Вас тоже ранили?… Лицо в крови…
Принчивалле. Я – что!… Вот вы безвинно пострадали…
Ванна. Позвольте, я поправлю вам повязку… (Перевязывает ему рану.) Ну что? Так лучше? Правда? Я привыкла ухаживать за ранеными… Да, я помню сад, гранаты, розы, лавры…
Мы с вами днем любили там играть, когда песок от солнца раскален…
Принчивалле. Я насчитал всего двенадцать встреч… Могу напомнить, что вы говорили, могу все наши игры перечислить…
Ванна. Я к вам тогда успела привязаться… Какой вы были ласковый и тихий!… Ну прямо девочка!… А на меня смотрели вы с каким-то обожаньем: так смотрит паж на юную принцессу… Однажды вас я прождала напрасно…
Принчивалле. Отец мой в Африку меня увез… Мы долго с ним в пустынях там блуждали… К кому я только в плен не попадал!… К арабам, к туркам, наконец – к испанцам!… Когда же я в Венецию вернулся, узнал я, что скончалась ваша мать… Ваш сад заглох… И вас, моя Джованна, я из виду сначала потерял… И вновь нашел: неизгладимый след повсюду оставляет ваша прелесть…
Ванна. Сегодня вы меня узнали сразу?…
Принчивалле. О, если бы вошли в мою палатку одновременно десять тысяч женщин, одетых в одинаковый наряд, равно прекрасных, как родные сестры, которых мать не в силах различить, я и тогда не мог бы ошибиться – я тотчас же сказал бы: «Вот она!…» Не правда ль, странно, что любимый облик живет в душе такою полной жизнью?… В моей душе ваш облик изменялся, как изменялся он на самом деле. Вчерашний облик вытеснялся новым… Он расцветал, он хорошел, и годы его, словно растущего младенца, дарами всеми щедро осыпали… Когда же вы предстали предо мной, меня как будто зренье обмануло… Я думал, что мои воспоминанья прекрасны и верны, но тут я понял, как робки и медлительны они… Они боялись вам придать тот блеск, который ослепил меня мгновенно… Я был похож сейчас на человека, который в пасмурный, туманный день цветок увидел, проходя по саду, увидел и запомнил, а потом увидел в поле под лучами солнца таких цветов ковер живой, безбрежный… Я узнаю и волосы, и лоб, и милых глаз все то же выраженье, но ваша нынешняя красота затмила ту, что я изо дня в день, из года в год накапливал безмолвно… И вереница дней моих и лет во мраке непроглядном озарялась медлительным моим воспоминаньем, а жизнь давно обогнала его!…
Ванна. Разлука странным обладает свойством – приукрашать, расцвечивать любовь…
Принчивалле. Мы часто, истине наперекор, клянемся, будто любим мы впервые… Но нет! Мы равнодушие свое, свое мы вожделенье облекаем торжественно в святые ризы скорби, а эти ризы мы берем у тех, кто создан для единственной любви… Когда же кто-нибудь из них прибегнет к словам, которые, в устах счастливцев звуча приятною для слуха ложью, давно утратили от повторенья свое значенье, силу, яркость, свежесть, и в них захочет выразить всю правду, глубокую, мучительную правду, ту правду, что ему сгубила жизнь,– священные, печальные слова избраннице до сердца не доходят: она непредумышленно, невольно им придает игривый, пошлый смысл…
Ванна. Нет, я любовь такую понимаю: в начале жизни все мы ждем ее, потом она с годами угасает, хотя ведь мне не так уж много лет… Но что же все-таки произошло, когда, вернувшись в Венецию, вы напали на мой след?… Почему вы не искали встречи с той, которую вы так любили?…
Принчивалле. В Венеции я узнал, что ваша мать перед смертью разорилась, что вы вышли замуж за одного тосканского вельможу, самого могущественного и самого богатого человека во всей Пизе, что он на вас молится и окружает вас царской роскошью… Я же мог вам предложить бездомную нищету искателя приключений, у которого нет ни родины, ни крова… Мне казалось, что сама судьба требует от моей любви этой жертвы… Я несколько раз подходил к Пизе и останавливался у городских ворот – я жаждал видеть вас и в то же время боялся спугнуть ваше счастье… Я стал наемным полководцем, участвовал в нескольких войнах, мое имя приобрело известность… Я жил сегодняшним днем, уже ни на что не надеясь, как вдруг Флоренция послала меня воевать с Пизой…
Ванна. Как нерешительны в любви мужчины!… Не обольщайтесь: я вас не люблю… И вместе с тем сама душа любви во мне мятется, ропщет, негодует, когда подумаю, что человеку, так пламенно любившему меня, как я сама его любить могла бы, вдруг недостало смелости в любви!…
Принчивалле. О нет, я трусом не был никогда!… И вы не представляете себе, как дерзко, смело я бежал из плена… Но было поздно…
Ванна. Никогда не поздно единственную высказать любовь… Любовь преодолеет все преграды. Когда ей нечего уж больше ждать, надеждою она еще живет, но и утратив всякую надежду, последние усилья напрягает… О, если б я любила так, как вы!… На все, на все тогда бы я решилась,– и не без боя отнял бы надежду коварный, злобный случай у меня… Я устремилась бы за ним в погоню… «С дороги прочь!…» – сказала б я судьбе… И камни приняли б во мне участье, и мой любимый, обо мне услышав, все за собою сжег бы корабли!…
Принчивалле (хочет взять ее за руку). Так ты его не любишь, нет?
Ванна. Кого?
Принчивалле. Не любишь Гвидо?…
Ванна (отдергивает руку). Не держите руку… Я выскажусь яснее. Когда Гвидо сделал мне предложение, я была одинока, мне грозила нищета. Одинокая бедная женщина, в особенности если она красива и если она не падка на тонкую лесть, очень скоро становится жертвой многообразной клеветы… Гвидо пренебрег этой клеветой – он в меня поверил и этим привлек к себе. И я с ним счастлива, насколько может быть счастлив человек, отказавшийся от безрассудных мечтаний, которые никогда не сбываются на этом свете… С течением времени и вы уверитесь – я в этом почти убеждена,– что можно быть счастливым, и не проводя все дни в ожидании какого-то особенного, неведомого счастья… Я люблю Гвидо не такой необычайной любовью, какою будто бы любите меня вы, но зато, конечно, более ровной, верной и постоянной… Она дарована мне самой судьбой. Я не была слепа, когда принимала этот дар, но другой любви мое сердце не знало. Быть может, кто-нибудь и разобьет наше счастье, только не я… Вы меня не так поняли. Когда я пыталась объяснить вам вашу ошибку, то делала я это не ради вас и не ради нас обоих – я говорила от имени любви, которую сердце предчувствует на заре жизни; мне кажется, что такая любовь существует на свете, но только она не похожа ни на мою любовь, ни на вашу, ибо вы не совершили подвигов, которых такое чувство требует от человека…
Принчивалле. Вы слишком строго меня судите, Ванна, вы не знаете, что я испытал и что я совершил для того, чтобы настало наконец счастливое это мгновенье, которое всякого другого влюбленного привело бы в отчаяние… Но пусть я даже ничего не совершил, ничего не предпринял ради такой любви,– все равно я знаю, что она существует, ибо я ее жертва, ибо она у меня в груди, ибо она составляет смысл всей моей жизни, ибо из-за нее я охладел ко всем земным почестям и утехам… С тех пор, как она завладела мной, каждый мой шаг, каждое мое движение подчинены единой цели: хотя бы на миг приблизиться к вам и, ничем вам не повредив, попытать счастья… О, верьте мне, Ванна! Я знаю, что в конце концов вы мне поверите: ведь мы охотно верим тем, кто ни на что не надеется и ни о чем не просит… Вы у меня в палатке и вся в моей власти… Мне стоит сказать слово, простереть руки – и я овладею всем, чем обладает самая обыкновенная любовь… Но вы знаете не хуже меня, что любовь, о которой я говорю, нуждается в ином. Поэтому я прошу вас не сомневаться в ней… Я дотронулся до вашей руки, так как полагал, что вы мне верите, но я больше не коснусь ее ни пальцами, ни устами, лишь бы, Ванна, расставаясь со мной навсегда, вы убедились, что я любил вас именно такой любовью и что остановился я только перед невозможным!…
Ванна. Именно потому что для нее есть что-то невозможное, я надеюсь, что еще могу в ней сомневаться… Не думайте, что я была бы в восторге, если бы вы преодолели невероятные препятствия; не думайте, что я жажду подвергнуть вас сверхъестественным испытаниям… Про одну даму в Пизе рассказывают, будто она бросила перчатку в львиный ров и попросила своего возлюбленного достать ее. При нем не было другого оружия, кроме хлыста. Однако он спустился в ров, отогнал зверей, поднял перчатку и, преклонив колена, отдал ее своей даме, а затем, ни слова не говоря, удалился, и только она его и видела… Так вот, я нахожу, что он слишком мягко с ней обошелся. При нем был хлыст, и с его помощью ему надлежало дать этой женщине, позволившей себе издеваться над божественным чувством, точное и наглядное представление о правах и обязанностях истинной любви… В такого рода доказательствах я не нуждаюсь – я испытываю потребность только в вере… Но для вашего же и для моего блага я бы хотела сомневаться… В такой необыкновенной любви, как ваша, есть нечто священное, способное встревожить женщину самую холодную и добродетельную… Вот почему я со всех сторон рассматриваю каждый ваш поступок. И, в сущности, я была бы счастлива убедиться, что ни одно ваше деяние не отмечено великой печатью роковой и почти всегда злополучной страсти… Я думаю, что мне легко было бы в этом удостовериться, если б не ваш последний шаг, когда вы безрассудно бросили в бездну свое прошлое, будущее, славу, жизнь – все, что у вас было, только для того, чтобы я на несколько часов явилась к вам сюда: в любви ко мне, пожалуй, вы и точно не ошиблись…
Принчивалле. Этот последний шаг как раз ничего не доказывает…
Ванна. Что?…
Принчивалле. Я открою вам всю правду… Вызвав вас сюда и пообещав спасти за это Пизу, я ничем решительно не пожертвовал…
Ванна. Я вас не совсем понимаю… Разве вы не изменили родине? Не поставили крест на своем прошлом? Не погубили своего будущего? Не обрекли себя на изгнание, а может быть, даже на смерть?…
Принчивалле. Начнем с того, что родины у меня нет… Будь у меня родина, я бы ей не изменил ради самой пламенной любви… Но ведь я всего лишь наемник, а наемник верен до тех пор, пока верны ему; когда же его предают, то предает и он… Я оклеветан флорентийскими комиссарами и без суда осужден республикой купцов, нравы которых вы знаете не хуже меня. Мне грозила гибель. Сегодняшний же мой поступок меня не погубит, а скорее спасет, если только меня еще что-нибудь может спасти…
Ванна. Итак, вы пожертвовали для меня немногим?
Принчивалле. Ничем. Я обязан был вам об этом сказать… Ценою лжи купить хотя бы одну вашу улыбку – на это я не способен…
Ванна. Браво, Джанелло! Это выше всякой любви, выше самых благородных ее проявлений… Я больше не стану прятать от тебя свою руку. Вот она…
Принчивалле. О, если бы ее любовь завоевала!… А впрочем, все равно!… Она моя, Джованна, я держу ее в своих руках, любуюсь перламутровым отливом ее кожи, чувствую в ней биение жизни, упиваюсь сладостною мечтою. Я ощущаю свежесть ее и тепло, я сжимаю ее, отпускаю, а она как будто бы мне отвечает на волшебном, таинственном языке всех влюбленных. Я покрываю ее поцелуями, и ты не отнимаешь ее у меня… Прощаешь ли ты мне жестокость испытанья?…
Ванна. Я точно так же поступила бы на твоем месте…
Принчивалле. А когда ты дала согласие прийти ко мне, ты знала, кто я?…
Ванна. Этого никто не знал… О флорентийском военачальнике ходили странные слухи… Одни говорили, что ты безобразный старик, другие – что ты юный прекрасный принц…
Принчивалле. Отец Гвидо, Марко, видел меня,– разве он тебе ничего не сказал?…
Ванна. Нет.
Принчивалле. А ты его не расспрашивала?…
Ванна. Нет.
Принчивалле. Когда же, беззащитная, во мраке ты шла одна и думала о том, что некий варвар ждет тебя в шатре,– ужели ты всем телом не дрожала, не замирало сердце у тебя?…
Ванна. Я знала, что должна идти…
Принчивалле. А после, меня увидев, не поколебалась?…
Ванна. Лицо твое повязка закрывала…
Принчивалле. Ну, а потом, когда я снял повязку?…
Ванна. Тогда уже тебя я не боялась… Ну, а когда вошла я в твой шатер, ужели ты и правда, Принчивалле, воспользовался бы моей бедой?…
Принчивалле. Да я и сам не знал, как поступлю!… Казалось мне: лечу стремглав я в бездну, и всех увлечь хотел я за собой… Тебя я и любил и ненавидел… Когда б другую женщину я ждал, я бы свое намеренье исполнил… Я воспылал бы мщением и злобой… Мне стоит лишь напрячь воображенье – и тотчас все плывет перед глазами… И если б даже ты, моя Джованна, вдруг перестала быть самой собой, не то сказала слово иль не то движенье вырвалось бы у тебя, то с цепи сорвался бы хищный зверь… Но ты вошла – и зверь был укрощен…
Ванна. Да, укрощен, мне это стало ясно, едва переступила я порог. И страх меня покинул… Как ни странно, без слов мы поняли друг друга… Я бы, наверно, точно так же поступила, когда бы я любила так, как ты… Минутами мне кажется, что это ты слушаешь признания мои…
Принчивалле. И я тотчас же ощутил, о Ванна, как вдруг прозрачной сделалась стена, что разделяла нас. Я погружал свой взор как будто бы в прохладу волн, и выходил он из воды, пронизан лучами прямодушья и доверья… Казалось мне, что люди изменились, что я до сей поры в них ошибался… А главное, я изменился сам. Как будто неожиданно я вышел из долговременного заключенья, как будто бы все двери распахнулись, и рухнули решетки под напором цветов и листьев, и распались камни, и неоглядная открылась даль, и в душу хлынул чистый воздух утра, овеяв, опахнув мою любовь…
Ванна. Во мне разительная перемена с тобой одновременно происходит… Я от природы очень молчалива… Я до тебя так говорила с Марко, и то, пожалуй, не совсем… К тому же он погружен в свои мечты и думы, и наши с ним беседы крайне редки… Во взгляде у других сквозит желанье; оно печать кладет мне на уста и не дает проникнуть в глубь души. Желанье и в твоих глазах сквозит, но не отталкивает, не пугает… Еще не вспомнив про былые встречи, уже чутьем догадывалась я, что мы с тобой знакомы с давних пор…
Принчивалле. Джованна! Полюбила б ты меня, когда бы вовремя я возвратился?
Ванна. Мой утвердительный ответ, Джанелло, не значит ли, что я люблю сейчас? Но ты же знаешь: это невозможно… Твоя палатка – это как бы остров необитаемый… Будь я одна, тогда другое дело. Нас с тобой улыбчивые грезы о былом так увлекли, что мы совсем забыли, как мучается, как страдает третий… В моих ушах – упавший голос Гвидо, я вижу бледное его лицо… Я не могу здесь больше оставаться… Встает заря… Скорей!… Но чу! Шаги! Дотронулся до стен палатки кто-то… Не мы, а случай сжалился над Гвидо… У входа шепчутся… Что это значит?…
Слышен шепот и торопливые шаги вокруг палатки. Затем раздается голос Ведио.
Ведио (за сценой). Господин начальник!
Принчивалле. Это голос Ведио!… Войди!… Что случилось?…
