Текст книги "Диалектический материализм"

Автор книги: Морис Корнфорт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)

Когда, например, такие общественные создания, как пчёлы, строят сложные сооружения, то они делают это автоматически, следуя инстинкту. Когда же строят люди, то они действуют согласно сознательному плану.

«Мы предполагаем труд в такой форме, в которой он составляет исключительное достояние человека, – писал Маркс. – Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил её в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении работника, т. е. идеально»^[244].

Труд, речь и мышление

Этими отличительными особенностями труда, а именно тем, что труд представляет собой использование орудий и приспособлений для изменения внешних предметов человеческими существами, сотрудничающими с целью добиться результатов, которые они заранее сознательно поставили перед собой, – объясняется, почему труд неизбежно приводит к появлению речи и мышления и не может развиваться без помощи речи и мышления.

«Начинавшееся вместе с развитием руки, вместе с трудом господство над природой расширяло с каждым новым шагом вперёд кругозор человека. В предметах природы он постоянно открывал новые, до того неизвестные свойства»^[245]. Здесь Энгельс указывает, что труд даже в самой примитивной форме, как, например, создание и употребление приспособлений для охоты и рыбной ловли, заставляет человека воспринимать предметы с бо́льшим интересом, обогащает его восприятия, расширяет кругозор, заставляет открывать через посредство практической деятельности на основе восприятий всё новые свойства предметов природы. И в самом деле, начиная с этих первых шагов, сменявшие друг друга поколения людей именно путём упрочения своего господства над природой стали узнавать всё новые и новые свойства предметов природы. Каждый этап их продвижения вперёд означал обогащение восприятий, новые открытия, расширение кругозора.

«С другой стороны, – пишет далее Энгельс, – развитие труда по необходимости способствовало более тесному сплочению членов общества, так как благодаря ему стали более часты случаи взаимной поддержки, совместной деятельности, и стало ясней сознание пользы этой совместной деятельности для каждого отдельного члена. Коротко говоря, формировавшиеся люди пришли к тому, что у них явилась потребность что-то сказать друг другу»^[246].

Это «что-то», что они должны были «сказать друг другу», касалось прежде всего свойств тех предметов, которые человек может использовать, целей, которые должны быть достигнуты, и результатов, к которым люди должны стремиться в своих совместных действиях. А это можно только «сказать», только просигнализировать и выразить с помощью членораздельной речи, а не с помощью выкриков и жестов, свойственных животным.

«То немногое, что эти последние, даже наиболее развитые из них, имеют сообщить друг другу, может быть сообщено и без помощи членораздельной речи», – указывает Энгельс^[247].

Животные сигнализируют друг другу о присутствии определённых предметов; вспомним, например, так называемые танцы пчёл, посредством которых они показывают, что в определённом направлении находится источник мёда; животные побуждают друг друга к совместным действиям, например вожак подаёт клич всей стае. Но и только. Если бы образ жизни животных был таков, что им необходимо было бы что-то сообщать друг другу о различных свойствах предметов, о том, как их следует использовать, и о целях, которые они намерены достичь при помощи различных форм совместной деятельности, то они уже не обошлись бы только жестами и выкриками, ибо им необходимо было бы сообщить друг другу не нечто частное, а общее. Однако животные не испытывают такой потребности, а у людей она возникает, как только они начинают выполнять самые элементарные формы общественного труда. Тут у них появляется потребность что-то сказать друг другу, как отметил Энгельс. Тогда они разрабатывают средства, необходимые для того, чтобы это сказать.

«Потребность создала себе свой орган, – пишет далее Энгельс, – неразвитая гортань обезьяны медленно, но неуклонно преобразовывалась путём модуляции для всё более развитой модуляции, а органы рта постепенно научались произносить один членораздельный звук за другим.

Что это объяснение возникновения языка из процесса труда и вместе с трудом является единственно правильным, доказывает сравнение с животными»^[248].

Людям потребовалось сообщать друг другу о свойствах предметов и о том, как надлежит на практике использовать эти свойства. Энгельс показывает, как шло преобразование гортани и органов рта с тем, чтобы люди могли членораздельно произносить слова и предложения, при помощи которых должно осуществляться их общение. В мозге индивидуумов происходит нечто аналогичное этому процессу, а именно: впервые описанное Павловым развитие второй сигнальной системы, речевых сигналов. Эти последние в отличие от ощущений сигнализируют уже не только о непосредственных связях с внешними предметами, а «представляют собой абстрагирование от действительности и тем самым помогают делать обобщения».

Идеи

Вторая сигнальная система знаменует прогрессивное развитие от мозга животного к мозгу человека, от ощущения и восприятия к идеям.

Идеи не просто воспроизводят находящиеся непосредственно перед нами предметы в том виде, как они непосредственно воспринимаются индивидуумом через посредство органов чувств. В идеях свойства и взаимоотношения предметов воспроизводятся абстрагированно. Идея о предмете – это не образ какого-то конкретного чувственного предмета, а идея о роде предмета.

Следовательно, если воспринимаем мы только то, что непосредственно находится перед нами, в зависимости от впечатлении, которое данный предмет производит на наши органы чувств, то думать о данных воспринимаемых нами предметах мы можем не только в их данной конкретной связи и с данными конкретными свойствами, но и в других связях и с другими свойствами. Дело в том, что идеи о различных родах предметов и об их свойствах и связях возникают у нас в отвлечённом виде, так что мы можем продумать, что нам делать с различными родами предмете и как изменять их свойства в различных целях.

В этом и заключается могущество мысли. Мы можем думать о том, что́ следует делать с предметами, о тех изменениях, которые мы намерены в них внести, и о способах осуществления этих изменений. В ходе мышления мы производим эксперименты в голове, продумывая, что́ следует сделать, что́ должно произойти, чтобы можно было добиться желательных изменений. Выводы, к которым мы приходим в результате мысленных экспериментов, в дальнейшем проверяются результатами практики. Это и есть самая сущность процесса мышления, возникающего из процесса труда.

Здесь следует отметить, что идеи не тождественны образам. Так, например, идея или понятие о цвете или форме не есть образ цвета или формы, который мы можем создать в своём воображении. Философы-эмпирики прошлого (в особенности Беркли и Юм) обычно смешивали идеи с образами. В действительности же их следует тщательно разграничивать. Образы являются лишь продолжением ощущения, первой сигнальной системы; идеи же знаменуют собой развитие второй сигнальной системы, представляющей собой абстрагирование от действительности и позволяющей делать обобщения.

Без сомнения, у высших животных, так же как у человека, могут возникать в сознании чувственные образы предметов. Например, лиса, без сомнения, может представить себе, как она будет выслеживать, преследовать, загрызать и поедать кролика, а затем претворить этот образ в действительность. Она может проявить и проявляет большую хитрость и предусмотрительность при достижения этой цели. Однако человек, который пользуется хотя бы простейшим орудием производства, применяет такие методы, какие не может применить никакое другое живое существо. Для того чтобы человек мог изготовить и применить хотя бы простейшие орудия производства, он должен не только представить себе предметы, но и создать для себя идеи о свойствах предметов, которые могут быть использованы для достижения поставленных им целей.

Отсюда ясно, почему мысль является более высокой формой сознания, чем чувственное восприятие. Чувственное восприятие воспроизводит предметы в том виде, как они непосредственно предстают перед нами в результате воздействия на наши органы чувств. Когда же у нас складываются идеи, мы можем думать о наиболее характерных признаках предметов, отвлекаясь от их конкретного существования и способа, каким они нам являются; таким образом, мы можем представить себе мысленно, каким преобразованиям предметы подвергаются в различных условиях, как они взаимодействуют друг с другом, каковы их разнообразные потенциальные возможности, взаимные связи, законы изменения и движения.

Отсюда очевидно, каким колоссальным скачком в развитии сознания явилось возникновение идей. Этот скачок в развитии сознания к человеческому сознанию был просто проявлением в духовной области того скачка от образа жизни животных к образу жизни людей, который был сделан, когда человек начал изобретать орудия и применять их.

Подобно тому как человек в отличие от животных уже не просто собирает, меняет местами и использует предметы природы, а господствует над природой, он в своих идеях не просто регистрирует появление тех или иных предметов, как это бывает при восприятии, а улавливает их взаимосвязь и их причины.

Глава IV. Мышление, язык и логика

Развитие идей не отделимо от развития речи и языка, и без языка не может быть мысли. Слова и грамматический строй языка всегда должны удовлетворять общим потребностям того, что́ должно быть выражено с помощью языка, а это есть объективные потребности, не зависимые от конкретных условностей, присущих конкретным языкам Эти же самые потребности порождают законы логики, или законы мышления, которые являются всеобщими необходимыми законами отражения объективной реальности в мышлении.

Идеи и язык

Присущая идеям способность изображать предметы не просто в их непосредственном существовании, не в том виде, как они являются для органов чувств, а изображать свойства и взаимоотношения предметов абстрагированно от конкретных предметов – эта способность является продуктом второй сигнальной системы в мозге человека. Поэтому развитие мышления и могущество мысли не отделимы от развития и могущества речи и зависят от них.

Как мы указывали, ощущения являются сигналами о непосредственных связях с данными конкретными предметами. Слова представляют собой «сигналы первых сигналов», и относятся они не только к данным конкретным предметам, о которых сигнализируют ощущения, но вообще к предметам, которые производят ощущения определённого рода.

Например, мы знаем благодаря нашим ощущениям, какой вид имеют конкретные предметы различных родов – скажем, данные деревья. Слово «дерево» относится, таким образом, вообще к деревьям безотносительно к их виду.

Стало быть, с помощью слов мы можем выражать выводы общего характера о предметах, об их свойствах, о том, как их можно использовать. Например, группа людей, собирающихся рубить деревья, может излагать словами методы, которые они намерены применить, и тем самым планировать и координировать свой общественный труд. Обладая сигнальной системой речи, они могут пойти значительно дальше в области обобщения, например выделить различные свойства деревьев и установить общие условия их роста.

Как мы уже указали выше, применение слов возникает в ходе общественной деятельности человека прежде всего как продукт и орудие общественного труда. С самого начала слово служит средством социального общения людей. Вторая сигнальная система, из которой исходит применение слов, не возникает и не развивается (да и не может возникнуть и развиться) как личное или частное достояние индивидуумов, каждый из которых применяет её в своих собственных целях, вне связи с другими индивидуумами. Напротив, она возникает потому, что люди с самого начала своей общественной деятельности испытывают потребность сообщать друг другу общие идеи и заключения, и поэтому они создают необходимые для этого средства.

Итак, вторая сигнальная система может возникнуть и развиваться только путём создания языка, общего для той или иной социальной группы.

Во-первых, должны иметься слова, постоянное значение которых закрепилось в ходе общего их использования социальной группой. Во-вторых, должен иметься также ряд условностей, закреплённых опять-таки в ходе общего использования, которые определяют способы соединения слов.

Развитие языка и мышления

Именно тогда, когда люди начали применять орудия для общественного производства, они начали также говорить и создавать язык, а тем самым составлять себе представления об окружающем мире. Язык возник из процесса труда и в процессе труда. Этим происхождением и объясняются существенные, исходные особенности языка, как средства общения и обмена мыслями.

Язык, который, следовательно, возникает в ходе производственной деятельности человека и непосредственно служит производственной деятельности, в дальнейшем неизбежно обслуживает всё социальное общение людей и всю общественную деятельность, которые развиваются в ходе производства и на его основе.

«Язык, – писал Сталин, – есть средство, орудие, при помощи которого люди общаются друг с другом, обмениваются мыслями и добиваются взаимного понимания»^[249].

Таким образом, язык есть всегда общий язык всего народа и развивается он непрерывно на протяжении всей истории народа.

Поэтому, когда некоторые псевдомарксисты стали утверждать, что язык развивается как часть социальной надстройки, Сталин особо подчеркнул, что язык ни в каком смысле не является частью надстройки.

Общественная надстройка по существу является продуктом данной системы производственных отношений: она служит упрочению и развитию своего особого экономического базиса и исчезает тогда, когда исчезает базис. Она отражает экономические отношения в обществе и связана с производством лишь косвенно.

Язык же не является продуктом какой-то определённой системы экономических отношений. Он не обслуживает никакую определённую экономическую систему и не исчезает с исчезновением этой системы. Язык непосредственно связан с развитием производственной деятельности людей.

Язык никогда не является исключительным продуктом или достоянием какого-то определённого класса. Язык возникает прежде всего в ходе производственной деятельности людей; определённый язык обслуживает определённый народ, как средство социального общения, как средство связи между людьми в производственной и всякой другой деятельности. Он служит средством общения между людьми различных классов, на которые разделён данный народ. При какой бы экономической системе люди ни жили, их язык обслуживает в равной мере как тех, чья деятельность направлена на упрочение и защиту этой экономической системы, так и тех, чья деятельность направлена на её изменение и замену другой экономической системой.

Языки развиваются по мере развития производственной деятельности народов. По мере развития производственной деятельности народов их основной словарный фонд обогащается и медленно изменяется и их грамматика также подвергается медленному изменению. Различные языки развиваются у различных народов и в ходе общения между различными народами. Так, несколько языков представляют собой ответвления от одного общего начала; языки способствуют изменению друг друга путём взаимного влияния, и новые языки образуются путём сближения старых. Когда один народ угнетает другой, то развитие языка угнетённого народа может быть заторможено. Когда же один народ уничтожает другой, он может также уничтожить и его язык.

Поэтому так важно не смешивать язык с культурой, ибо один и тот же язык – основной словарный фонд которого пополняется и изменяется и грамматика которого изменяется ещё медленнее – в ходе своего развития обслуживает данный народ на протяжении ряда периодов, в течение которых его культура неоднократно претерпевает коренные изменения. Так, например, мы говорим, что социалистическая культура является «социалистической по содержанию и национальной по форме, т. е. по языку», поскольку один и тот же национальный язык обслуживает как старую, буржуазную культуру, так и новую, социалистическую.

Важно также не смешивать развитие языка с развитием взглядов, которые выражаются с помощью языка. В ходе развития общества различные классы усваивают различные взгляды; господствующие взгляды общества меняются от эпохи к эпохе и соответствуют характеру экономической системы. Естественно, что эти взгляды выражаются с помощью языка. Однако в то время, как взгляды становятся отличными, меняются, язык не меняется. Выражая свою определённую классовую точку зрения, представители данного класса могут, конечно, употреблять определённые слова и обороты, характерные именно для них, и зачастую говорят со свойственным только для них акцентом. Однако они не создают другого языка с другим основным словарным фондом и другой грамматикой. Различные и противоречащие друг другу взгляды выражаются на одном и том же языке, и на взглядах, для выражения которых применяется язык, не отражается его развитие.

В отличие от языка, на котором выражены взгляды общества, эти взгляды являются продуктом определённой эпохи, определённой системы производственных отношений, определённых классов. Язык, на котором они выражены, развивается медленно, на протяжении ряда эпох, изменяя свой словарный состав и грамматику. В своём развитии он не претерпевает внезапных, революционных изменений. Взгляды же, выраженные на языке, претерпевают коренные изменения, когда данный этап развития общества пройден, когда производственные отношения сменяются и на первый план выдвигаются новые классы.

Может ли мысль существовать без языка?

Изучение природы мысли и языка – их материального базиса, функций и законов развития – приводит к выводу, что возникновение идей и обмен идеями невозможны без языка и что идеи облекаются в форму и развиваются лишь через посредство языка.

Идеи складываются и оформляются лишь через посредство слов и соединений слов. Действительность воспроизводится в мыслях через посредство слов и соединений слов в предложениях. Мысли становятся определёнными лишь постольку, поскольку они регистрируются и закрепляются в словах и в соединении слов – в предложениях. Идей без языка не существует так же, как не существует духа без тела.

Значит ли это, что думать – то же самое, что произносить слова, и что процесс мышления есть процесс разговора «про себя»? Нет. Ибо, во-первых, можно произносить слова и предложения, не вкладывая в них никакого смысла. Во-вторых, коль скоро человек научился пользоваться языком, многие процессы мысли могут совершаться фактически без произнесения – будь-то вслух или «про себя» – всех слов и предложений, которые пришлось бы употребить для развёрнутой формулировки данных мыслей. Например, хорошо известно, что людям, которые неоднократно вместе обсуждали определённую тему, достаточно нескольких слов, чтобы понять какой-нибудь очень сложный аспект этой темы, тогда как для разъяснения его постороннему человеку пришлось бы потратить много слов. Это объясняется тем, что они всё выяснили друг с другом раньше и теперь несколько слов вызывают в их памяти все эти разъяснения.

Подобную же картину представляют собой мыслительные процессы в мозге того или иного индивидуума. Можно прийти к определённым заключениям, не прибегая к детальным процессам выражения мысли словами у себя в голове. Однако в то же время человек заблуждается, если он предполагает, что у него имеются идеи о вещах, для описания которых ему не хватает слов, или что у него есть мысли, которые он не в состоянии выразить с помощью языка.

«Говорят, что мысли возникают в голове человека до того, как они будут высказаны в речи, возникают без языкового материала, без языковой оболочки, так сказать, в оголённом виде. Но это совершенно неверно. Какие бы мысли ни возникли в голове человека… они могут возникнуть и существовать лишь на базе языкового материала, на базе языковых терминов и фраз. Оголённых мыслей, свободных от языкового материала… не существует. „Язык есть непосредственная действительность мысли“ (Маркс). Реальность мысли проявляется в языке. Только идеалисты могут говорить… о мышлении без языка»^[250].

Конечно, это не означает, что нет никакого различия между идеей и определённым словом или фразой. Это означает, что идеи существуют, только будучи облечёнными в конкретные слова или фразы, которые применяются для выражения идей. Идеи не существуют отдельно, в оголённом виде, в отрыве от их выражения.

Например, английское слово «red» и французское слово «rouge» выражают одну и ту же идею цвета. Итак, идею нельзя отождествить с каким-нибудь из этих слов. Однако идея о цвете не существует отдельно от слов, в которых она выражается, подобно тому как цвет не существует отдельно от конкретных цветных предметов. Эти два слова выражают одну и ту же идею потому, что они имеют одинаковое значение в соответствующих языках, то есть оба слова играют одну и ту же роль в установлении через посредство языка связей между человеком и внешним миром. Мыслительная деятельность мозга и состоит лишь в таком установлении связей с внешним миром, причём делается это не до языка, не отдельно от языка, а именно через посредство языка, и только через его посредство.

Условности языка и что они выражают

Характерная особенность языка заключается в том, что он, явно носит произвольный или условный характер. Определённый звук применяется в языке для определённой цели, но ведь какой-нибудь другой, звук мог бы быть использован для этого с таким же успехом и, пожалуй, используется для той же самой цели в каком-нибудь другом языке.

Установление того факта, что слова, таким образом, представляют собой произвольные или условные знаки, было важным открытием в науке, несмотря на всю свою кажущуюся очевидность. Зачастую полагали (а некоторые полагают и теперь), что определённое слово каким-то таинственным образом является «правильным словом» для обозначения определённого предмета и что слова связаны с предметами какими-то внутренними узами, а не просто условностями языка.

Сложившееся в древности представление о скрытом отношении между словами и предметами было тесно связано с магией и религией. Так, считалось, что каждый человек имеет имя, присущее лишь ему, и что ему не могло бы подойти никакое другое имя. «Настоящее имя» человека часто держали в тайне, ибо существовало поверье, что если его узнают враги, то они могут проклясть его имя и тем самым причинить ему вред. Считалось также, что имена богов являются их важными атрибутами. То же самое представление распространялось и на другие слова, а не только на имена собственные. Так, старая поговорка гласила: «Божественное правильно называют божественным». Смысл её выражал, что в самом слове «божественное» заключено нечто божественное^[251].

Даже в наше время некоторые англичане, совершающие поездку во Францию, считают, что французы не знают правильных названий предметов.

Однако условный характер носит не только словарный состав языка, но и его грамматический строй. В различных языках существует различный грамматический строй. Так, китайский язык по своему строю совершенно отличен от любого европейского языка; английский язык отличен по своему строю от латинского или славянских языков, а те языки, которые нам угодно именовать «первобытными», в свою очередь отличны по своему грамматическому строю от всех вышеуказанных языков. Тем не менее одни и те же положения могут быть выражены на всех этих языках и могут быть переведены с каждого из них на любой другой. Это свидетельствует о том, что условный характер носит не только словарный состав языков, но и их грамматика.

Таким образом, определённые звуки, из которых составляются слова в данном языке, и определённый строй его грамматики являются условными. Условность их надо понимать в том смысле, что эти определённые звуки и определённый грамматический строй применяются определённым народом по причинам исторического характера, тогда как те же самые мысли столь же успешно могут быть выражены с помощью других звуков и другого грамматического строя, применяемых в исторически сложившихся языках других народов. Однако они, конечно, не являются условными в том смысле, что они когда-либо были зафиксированы специальным решением в области лингвистики, принятым данным народом. В общем и целом лингвистические условности образуются в ходе бессознательного процесса в жизни народов. Лишь на поздней стадии они фиксируются в словарях и грамматиках, и люди начинают сознательно и преднамеренно записывать и фиксировать условности своего языка.

Однако в то время, как словарный состав и грамматика языка являются условными в вышеуказанном смысле, сами слова как обозначения предметов на данном языке не носят условного характера, а определяются объективными условиями и жизненными потребностями народа, который пользуется этим языком. Например, какие бы звуки ни употреблялись для определённой цели, в языке должны быть слова для обозначения всех предметов, свойств, связей и т. д., имеющих практическое значение в жизни данного народа. Вообще чем выше этап развития производства, тем неизбежно богаче основной словарный фонд.

Отношения и связи между предметами и людьми, выражаемые путём сочетания слов в предложениях в соответствии с грамматическим строем языка, также не являются условными, а определяются тем, что должно быть отражено в предложениях. Например, какова бы ни была грамматика данного языка, она должна иметь условности, выражающие действие одного предмета на другой, связь между предметом и его различными или меняющимися свойствами и т. д.

В различных языках имеются различные грамматические условности для выражения определённых положений, но все эти условности должны удовлетворять одни и те же потребности, возникающие из того, что должно быть выражено, а это является общим для всех языков.

Стало быть, хотя люди фиксируют условности своего языка как в отношении его словарного фонда, так и в отношении грамматики, эти условности выражают объективные потребности, общие для всех языков, и должны всегда удовлетворять одни и те же потребности.

Язык и логика

Каковы бы ни были результаты мышления, которые нужно выразить, и на каком бы языке они ни были выражены, они должны удовлетворять основным требованиям отражения действительности в мышлении. Эти требования вызывают появление законов мышления, принципов логики. Дело в том, что мышление – отражение реального мира, а в процессе отражения, как сказал Маркс, материальный мир преобразуется в формы мысли. Этот процесс отражения и преобразования материального в идеальное имеет свои собственные необходимые законы – законы мышления, принципы логики. В число законов мышления входят прежде всего логические принципы построения предложений, имеющих определённое значение.

Имеются, например, простые предложения и сложные предложения. Построение простых предложений включает такие логические операции, как утверждение, отрицание, отношение и так далее; сложные предложения строятся путём сочетания простых предложений при помощи таких логических операций, которые мы выражаем словами «и», «или», «если… то» и так далее. Итак, «Это – красное», «Это – не красное», «Это становится красным», «Это краснее того» – всё это простые предложения. А «Это – красное, а то – зелёное», «Или это красное, или я дальтоник», и «Если это красное, то оно скоро будет зелёным» – это сложные предложения. Построение всех таких предложений делается на основе определённых логических принципов, то есть принципов, указывающих, как термины могут сочетаться в предложениях, имеющих определённое значение.

В законы мышления входят, во-вторых, логические принципы, определяющие, какие предложения логически вытекают из других предложений и какие логически с ними несовместимы. Это – принципы, которые мы употребляем при доказательствах и рассуждениях.

Например: «если А приписывается всем Б, а Б – всем В, то А необходимо приписывается всем В». Это – общий логический принцип, показывающий нам, что третье предложение логически вытекает из первых двух^[252].

Такой принцип, конечно, не содержит никаких гарантий относительно истинности предложений: он затрагивает их логические отношения друг к другу, а не их истинность. Таким образом, он говорит нам: если мы нашли, что два первых предложения истинны, нам не нужно заниматься дополнительным исследованием вопроса об истинности третьего – она вытекает из первых двух. Но если первые два предложения не истинны, тогда, хотя третье предложение вытекает из них, оно может быть или истинным или ложным. Логика сама по себе ничего не говорит нам об истинности предложений, которая может быть обнаружена и проверена только путём эмпирического исследования.

Другой пример логического принципа – это принцип невозможности противоречия, который первоначально был сформулирован Аристотелем так: «Невозможно, чтобы одно и то же вместе было и не было, присуще одному и тому же и в одном и том же смысле»^[253]. Это – общий логический принцип, говорящий о том, что некоторые предложения логически не совместимы с другими. Противоречивые утверждения не могут последовательно сочетаться друг с другом.

Все такие логические принципы суть именно законы мышления, а не законы действительности: это не законы материальных процессов, а законы отражения материальных процессов. И поскольку законы логики представляют собой требования отражения действительности в мышлении, возникающие на основе самой природы данной формы отражения, развившейся в человеческой практике, они должны соблюдаться при выработке взглядов и их выражении. Если наше мышление нарушает законы логики, оно становится непоследовательным и внутренне противоречивым.

Этим объясняется то, что иногда называют «нормативным» характером законов логики, и их характер «логической» необходимости в противоположность естественной необходимости. Наши мысли не обязательно бывают логичны, но если они не логичны, они не могут удовлетворить требованиям, предъявляемым к отражению действительности: вот почему законы логики представляют «норму» для мышления; вот почему законы логики имеют самоочевидный и аксиоматический характер в отличие от законов природы, которые должны раскрываться путём эмпирического исследования внешней действительности.