Текст книги "Конан и Гнев Сета"

Автор книги: Морис Делез

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Морис Делез
Гнев Сета
(Санкт-Петербург, «Северо-Запад», 1996, том 46 «Конан и Гнев Сета»)

Часть первая
НОВАЯ БЕДА

Глава первая
В РАЗНОЕ ВРЕМЯ, НО ОЧЕНЬ ДАВНО

– Мать Земли, всемогущая Иштар! – привычно шептали губы девушки, и по ритму ее речи было понятно, что слова эти она повторяет не впервые.– Ты покровительствуешь всем влюбленным, так помоги же и моей любви! – в отчаянии выкрикнула она.– Даруй мне возможность соединиться с любимым! Ты ведь знаешь, как сильна и безгранична моя любовь к нему, но даже она не в силах побороть мрак неизвестности и победить разделяющее нас расстояние. Так не дай ей угаснуть, ведь ничего иного в жизни мне не надо! Лишь сознавать, что каждый час, каждую минуту он рядом, что он любит меня… Я же знаю, что это так! Разве слишком многого я прошу? Не откажи в моей просьбе! Ради этого я готова пожертвовать всем! Девушка говорила и говорила, порой даже не задумываясь над смыслом сказанного. Она буквально утонула в мечтах о человеке, которого любила всем сердцем. Временами могло показаться, что для нее вообще ничего не существует, кроме слов и мыслей о нем. В такие мгновения она впадала в блаженный транс, подобный тому, что испытывают разочаровавшиеся в настоящей жизни, махнувшие на все рукой курильщики Черного Лотоса, когда пребывают в навеянных дурманом снах, живут в них, совершенно позабыв, что все это – только мираж, недолговечная иллюзия, которая в любой миг может развеяться. Девушка же была много счастливее этих бедняг, потому что душа ее в это время обитала там, куда стремилась, а не в несуществующих мирах, в которые на время переносила опустившихся и отчаявшихся коварная сила черного зелья.

Она видела то, что желала видеть, или, вернее, того, к кому неуклонно тянулась ее исстрадавшаяся душа. Своего могучего, синеглазого героя-варвара, непобедимого и неукротимого. Это повторялось с пугающим родных постоянством – день за днем, неделю за неделей, в течение уже многих месяцев. Она молилась и видела его, так что, в конце концов, и сама уже начала задаваться вопросом: а не сходит ли она с ума? Однако едва эта тревожная мысль приходила девушке в голову, как она тут же понимала, что тревоги ее напрасны, ибо богиня, к которой она обращала свои мольбы, упорно молчала, не желая отвечать. Значит, девушка не потеряла еще здравости рассудка, способности трезво воспринимать окружающее. А в том, что сила ее любви настолько велика, что способна заменить реальность мечтой… Что ж, этому она была даже рада: так меньше ощущалась боль.

Едва эта мысль проникла в ее сознание, как девушка шевельнулась, словно пришла в себя после тяжелого обморока: трудно расставаться с тем, что любишь. Особенно если предмет любви достижим, лишь в мечтах. Она тяжело вздохнула и встала, с величайшей тоской посмотрев на статую Иштар, которой только что молилась. Изображение богини было вырезано из слоновой кости столь искусно, что невозможно было отыскать ни малейших признаков соединения отдельных частей в единое целое. Когда-то это удивляло девушку, приводило в восторг, теперь стало безразличным.

Она легла в постель и тихонько заплакала, не в силах вынести боль от одного только предположения о том, что больше никогда не увидит его, что они расстались навсегда и никогда-никогда больше не встретятся. Постепенно мысли девушки становились все более вялыми и ленивыми, и она сама не заметила, как заснула. Ей казалось, что она все так же лежит в своей постели и тоскует о любимом, с которым злосчастная судьба развела их, судя по всему, навсегда. Она думала о том, что никогда уже не увидит его.

Никогда…

Какое страшное слово… Прежде она не задумывалась о его фатальном, ужасном значении. Для подобных мыслей просто не было причины. Лишь теперь она поняла всю глубину этого простого и обыденного слова – никогда! Никогда она не ощутит больше блаженного трепета от одного только осознания – он с ней, рядом. Никогда больше она не испытает грубую и в то же время нежную ласку его сильных рук. Никогда его губы не коснутся ее пылающего лица, ее истосковавшихся губ…

Никогда!

Ее лицо исказила гримаса боли. Она рывком откинула с себя одеяло и бросилась на колени перед статуей Иштар.

– О, Мать Земли, всемогущая Иштар!– словно в горячечном бреду, зашептала она, почти слово в слово, повторяя свою молитву.– Ты покровительствуешь влюбленным, так помоги же и моей любви!– выкрикнула она и дальше уже забормотала сквозь слезы:– Молю тебя, даруй мне возможность соединиться с любимым! Ты же знаешь, какие испытания преодолела моя любовь к нему, так не дай ей угаснуть, ведь ничего иного в жизни мне не надо! Я не желаю другой судьбы. Лишь сознавать, что каждый час, каждую минуту он рядом, со мной, что он любит меня… Он любит меня, я знаю! Так разве слишком многого я прошу?! Не откажи в моей просьбе, ради исполнения которой я готова пожертвовать всем!

Наконец, она выговорилась, подняла залитое слезами лицо, и тут произошло невероятное: статуя Иштар шевельнулась, и богиня, к милосердию которой она только что взывала,– или и не богиня вовсе? – присела рядом с девушкой и обняла ее за плечи.

– Эх ты, бедняжка моя!– участливо заговорила незнакомка, стараясь успокоить девушку.– Как хотелось бы мне помочь тебе,– она вздохнула,– да не могу!

При этих словах вспыхнувшая, было, в глазах несчастной надежда угасла окончательно. Девушка ткнулась в плечо богини, совершенно позабыв о том, кто она, и некоторое время обе молчали, похожие на двух подруг или сестер.

– Неужели ничего нельзя поделать?– тихо прошептала молившаяся.

– Если бы вы были вместе, и вам что-то угрожало, тогда – да! А так…– Иштар сокрушенно вздохнула.– Поверь мне, твой избранник еще не скоро угомонится, и не в моих силах изменить его, а без этого…

– Так посоветуй мне хоть что-нибудь!– Девушка посмотрела на богиню, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться снова.– Ведь ты же богиня!

– Ты забываешься, смертная!– Лицо Иштар вспыхнуло от гнева, и некоторое время она молчала, словно придумывала наказание, которому собиралась подвергнуть дерзкую девчонку.– Я уже жалею, что явилась тебе, но, раз это произошло, совет тебе все-таки дам. Забудь Конана! Время излечит боль, и ты сможешь полюбить еще раз!

Она посмотрела на девушку, но та сидела, не шевелясь, и богиня подумала, что действительно лишь зря потратила время. Похоже, даже лучшие из смертных теряют способность здраво мыслить, стоит лишь задеть то, что они считают для себя важным. Она отстранилась и сокрушенно покачала головой, а когда девушка вновь взглянула на нее, Иштар уже замерла в прежней позе. Богини больше не было в комнате, лишь статуя смотрела куда-то поверх головы несчастной.

Девушка нимало не огорчилась, настолько холодным и бессмысленным оказалось благосклонное участие богини, а совет, которым та пыталась ободрить ее, скорее ранил, нежели успокаивал. «Как она сказала?– Девушка задумалась, пытаясь припомнить.– Забудь Конана и сможешь полюбить другого! Ну, уж нет! Благодарю покорно! – Лицо ее запылало от праведного гнева.– Просто так я не сдамся!»

Правда, придя к такому решению, она и сама толком не отдавала себе отчета в том, что означают ее слова и что она собирается делать дальше, чтобы осуществить свой замысел. Зато слишком хорошо она знала, какие шутки порой выкидывает с людьми жизнь. И вот тут, пожалуй, богиня действительно права. Через год или два, когда уляжется боль, наверняка объявится какой-нибудь занюханный юнец, чем-то отдаленно напоминающий киммерийца. Ее живое воображение наделит его недостающими достоинствами, она выйдет замуж, решив, что судьба наконец-то улыбнулась и ей, а еще через пару лет ее постигнет убийственное разочарование в избраннике. Она поймет, каким ничтожеством попыталась заменить его! Но изменить ничего уже будет нельзя. И вот тогда начнется самое страшное: потянутся постылые будни, дарящие не радость каждодневного бытия рядом с любимым, а лишь приближающие миг желанной смерти.

И такой выход присоветовала ей могущественная Иштар!

Девушку разобрал истерический смех, и, будучи не в силах, да и не считая нужным сдерживаться, она рассмеялась. Смех ее становился все громче и громче. Вскоре она поймала себя на том, что не может остановиться, и сама уже не смогла бы сказать, над чем смеется – над собой, над дурацким советом обладающей своеобразным чувством юмора Иштар или над своей злосчастной судьбой. Она продолжала смеяться и, смеясь, постепенно просыпалась, но пробуждение не принесло ей радости. Пожалуй, наяву все обстояло еще хуже, просто потому что явь – не сон… Она смеялась, пока в какой-то миг не осознала, что вовсе не хохочет в голос, как ей до сих пор казалось, а тихонько скулит, оплакивая себя, словно и не жива уже, хотя еще и не мертва.

За окном тихо разгорался кровавый рассвет. Скоро солнце поднимется и вновь начнет плавить город, так что к вечеру улицы пропекутся до состояния раскаленной печи. Ну и пусть. Зато теперь она точно знает, что не останется здесь ни за что. По крайней мере, не останется надолго. Иштар, сама того не ведая, показала, что ожидает ее в будущем, и это постылое грядущее казалось девушке настолько ненавистным, что она решила: чем жить так, лучше уж не жить вовсе. Но расстанется с жизнью она не раньше, чем пройдет по всем возможным и невозможным путям, ведущим к нему.

* * *

Бег, наполненный страхом, начал утомлять. Особенно потому, что бегун и сам уже не помнил, как долго бежит. Ему даже начало казаться, что всю жизнь. Самое же страшное заключалось в том, что он остался один, и некому было поддержать его: надежда, которая, как утверждали всегда оптимисты, умирает последней, скончалась еще утром. После ее смерти он уподобился животному. У него остались лишь инстинкты, и то всего лишь три из них; страх, обостривший чувства до предела, жажда жизни, что гнала его вперед, и стремление убивать, чтобы не быть убитым. До тех пор пока эта троица не предала его, как это сделала надежда, у него оставался шанс. По крайней мере, до сих пор именно они помогали ему выжить, но сейчас он не думал об этом. Впрочем, как и ни о чем другом. Просто, почувствовав усталость, он привычно перешел на размеренный шаг, хотя и осознавал, что это ничего не дает: ему нужен настоящий отдых, а не передышка на ходу.

Воин был явно не молод, но зато опытен, силен и вынослив, что с лихвой искупало избыток прожитых лет. Именно благодаря этим качествам он и оказался здесь, в трижды проклятом богами месте, где ник– то иной не протянул бы и часа. Однако и сам он отнюдь не был выкован из стали, и его закаленное годами тренировок и десятками сражений тело обладало своим пределом выносливости, который именно здесь ему впервые в жизни довелось исчерпать. Дыхание срывалось и, несмотря на то, что он уже не бежал, никак не хотело восстанавливаться. Легкие никак не могли набрать столь необходимый воздух и с глухим хрипом выбрасывали его остатки из лихорадочно вздымавшейся груди, словно стянутой огненным обручем. Он давно бы упал, но страх, неодолимый страх, постоянно напоминал, что нельзя делать этого, а жажда жизни гнала вперед, и лишь теперь, когда последние силы оставили его, страх словно испарился. Воин встал посреди мрачной черноты подземелья, чувствуя, что не в силах больше сделать ни шагу, даже если от этого будет зависеть его жизнь.

Его бронзовое, бугристое от мышц, мощное тело было почти обнажено. Наготу прикрывала лишь набедренная повязка, да на ногах были сандалии с ремнями, охватывавшими голени почти до колен. В правой руке воин сжимал короткий, широкий меч, ножны от которого выбросил, когда почувствовал, что они вдруг стали непомерно тяжелы. В левой он держал последний, уже наполовину сгоревший, факел. Длинные светлые волосы, стянутые на затылке синей шелковой лентой, свободно падали на спину.

Постепенно дыхание беглеца успокаивалось. С утра это была уже четвертая передышка и, как и в предыдущие разы, сознание вернулось к нему, напоминая о том, что он человек, и дразня свободой выбора, хотя на самом деле никакого выбора не было и в помине и все пути вели в никуда. Однако иллюзия казалась слишком заманчивой, чтобы от нее отказываться, а потому он стоял, задумавшись, и не мог сообразить, что делать и куда идти, а главное, тщетно пытаясь ответить на вопрос, который уже не однажды задавал себе: где он? Пот обильно струился по загорелому, мускулистому телу, но беглец не замечал этого. Нужно было решить, что делать, и как можно быстрее.

Почувствовав внутренний толчок, словно что-то липкое обволокло его мозг, воин вздрогнул от безотчетного ужаса. Он быстро огляделся, освещая коридор неровным светом догорающего факела, но ничего утешительного не увидел, потому что не обнаружил вообще ничего. Те же заплесневелые стены и тьма, из которой доносились отвратительные звуки, будто кто-то громко чмокал и скреб камень твердыми когтями. Он прислушался и понял, что не совсем прав. Звуки изменились. Временами в них вплеталось нечто похожее на раздирающее душу рыдание, которое так же внезапно сменялось натужным кряхтением, будившим совершенно иные мысли. Но главным было то, что вся эта какофония явно издавалась не человеческими глотками. Беглец, даже не видевший лицедеев, устроивших это дикое представление, от которого мороз продирал по коже, вздрогнул от страха, порожденного только что родившейся мыслью. Он подумал о том, что зря остановился, ибо теперь звуки начали приближаться, наплывать, грозя проглотить его отвратительной пастью неведомого, с наслаждением причмокнув осклизлыми губами.

Он быстро пошел прочь, размышляя о своем бедственном положении, и только теперь осознал, что находится в подземелье не так уж и долго. Об этом говорило хотя бы то, что он до сих пор еще не спал, да и сейчас не испытывал потребности в сне. Конечно, опасность подстегивает, но, когда наступит срок, а, судя по всему, случится это уже скоро, сон непременно настигнет его и свяжет по рукам и ногам. Чтобы отвлечься, он попытался припомнить случившееся, когда еще, полный сил и честолюбивых мечтаний, он, окруженный шумной компанией таких же, как сам, много повидавших на своем веку отчаянных рубак, спустился в подземелье. Теперь он проклинал своих товарищей за дурацкую беспечность, хотя тем уже было все равно. Впрочем, большую часть случившегося с ними вряд ли можно было предвидеть. И все-таки они обязаны были вести себя осмотрительнее!

«Если бы мы только могли заранее знать о том, что ждет нас здесь!»– с горечью думал воин, невольно ускоряя шаг, потому что звуки все приближались, а свет факела тускнел. Он бы не остался сейчас в одиночестве, а будь у него хоть один спутник, насколько все было бы проще! Чувствовать плечо друга, всегда готового встать рядом,– что может быть прекрасней! Но все погибли. Он последний. Еще живой… И он мечется в этой заплесневелой ловушке, точно крыса,– единственный из восьмерых, кому удается пока водить за нос костлявую, но загнанный в самое сердце подземелья, от страха уже лишившийся способности соображать!

Где-то совсем рядом упал камень, словно кто-то крадущийся следом в темноте неосторожно сдвинул его со своего места. Этот звук на время оторвал беглеца от черных, тягостных мыслей и вернул к не менее мрачной действительности. Воин вздрогнул и с тоской осмотрелся. Из последнего зала он свернул в этот коридор, почему-то показавшийся ему безопаснее прочих, и до сих пор у него не было причин ни для сожалений (как бы там ни было, а он жив!), ни для раздумий, ибо сворачивать просто некуда. Теперь же коридор сделался шире и начал разветвляться. Беглец вновь осмотрелся, наугад выбирая путь, которым ему предстояло идти. Все, что он видел вокруг, было одинаково омерзительно. Воняло застарелой сыростью и тленом. Покрытые паутиной трещин стены блестели от проступающей влаги, а отвратительные белесые слизняки, ползавшие по потолку, который мерцал при свете факела, зажатого в левой руке, создавали впечатление жуткой нереальности, дурного сна, от которого нет пробуждения.

В голове острой болью пульсировала единственная мысль: раздумывать некогда, нужно действовать! Выбрав новое направление, он опять побежал. Тревожно колотившееся в груди сердце добросовестно отсчитывало оставшееся для жизни время. Он понимал, что, если хочет уцелеть, не имеет права тратить его даром, а главное – не должен упустить ни одной мелочи, любая из которых может стать роковой. И, тем не менее, он бежал, стараясь не смотреть лишний раз по сторонам. Он уже перестал быть тем сорвиголовой, что спустился сюда сравнительно недавно. Он стал смертельно опасным трусом, которого обуревало единственное желание – выжить! Теперь все приводило беглеца в ужас. Иногда ему казалось, что этот ужас преследует его с первого мгновения, с самого начала, когда он только вступил под эти проклятые богами своды, что само по себе было уже совершенной нелепостью.

Потной ладонью он судорожно сжал меч, и, быть может, именно это привычное движение вновь вернуло его мысли к прежнему. К тому времени, когда он был не один. Настороженные, но, как оказалось, совершенно беззаботные искатели приключений опомниться не успели, как первый из них, не пройдя по коридору и сотни шагов, был схвачен огромной змеей, выползшей из какой-то темной дыры в стене. Конечно, они тотчас бросились на выручку, хотя каждый в душе понимал, что уже поздно: выпавший из руки факел остался лежать на полу, а крик, исполненный ужаса и боли, быстро удалялся в темноте коридора, пока не затих. Они поняли, что это конец. Каждый выплеснул море эмоций и высказал немало слов, но парень был сам виноват – оторвался от группы, и хищник, увидев, что добыча ему по зубам, решился напасть.

Тогда они еще могли уступить голосу разума и вернуться, но никто даже не предложил этого. Каждый считал себя героем, способным на многое, а уступить – значило проявить трусость. Они дали себе и друг другу слово впредь держаться вместе и больше глупостей не делать. Эта клятва сыграла с ними злую шутку, и вместо того чтобы собраться, они успокоились. Гордость погнала их вперед, и расплата за самонадеянность и глупость последовала незамедлительно. Второй из них, хоть и шел всего на пару шагов впереди основной группы и никак не нарушил договоренности, наступив на безобидный с виду выступ в полу, провалился неизвестно куда. Оставшиеся вокруг плиты были незыблемы, за исключением той, что так коварно сорвалась, унеся с собой жизнь их товарища в бездну. Вся компания разозлилась, хотя делать этого не стоило. Прошло не слишком много времени, прежде чем еще двое, идя по краю обрыва, не ухнули в пропасть. Они шли последними, и узкая тропа обвалилась у них под ногами в том месте, где только что благополучно прошли другие.

Их группа уменьшилась ровно вдвое, но оставшиеся упорно шли вперед, словно единственной их целью была бессмысленная смерть. Постепенно становилось все жарче. Впечатление было такое, словно этажом ниже кто-то растопил чудовищную печь, а четверо людей неизвестным образом угодили прямо в ее раскаленное нутро. Однако они продолжали упрямо шагать, на ходу сбрасывая с себя одежду. В какой-то миг, увидев, как с потолка что-то капает и, подумав, что это вода, пятый блаженно зажмурился и подставил лицо, желая охладить раскаленное тело. То, что с беднягой произошло через несколько секунд, до конца жизни не удастся забыть. Кожа с лица мгновенно сползла, обнажив тут же обуглившуюся кость черепа, глаза лопнули и закипели, а в уши им какой-то миг, и ударил оглушительный вопль, почти сразу перешедший в хриплое утробное бульканье. Проклиная все на свете, они вынуждены были снести бедняге голову, спасая его от лишних мучений.

Так их осталось трое. К сожалению, ненадолго. К этому времени люди оказались в просторном зале, где предпоследний из них угодил в изощренную ловушку. Видимо, он задел за неразличимую в темноте нить, или Нергал его знает за что. Только нога его угодила в капкан, и, оглашая подземелье воплями и размахивая руками, он пытался вырваться, с ужасом глядя, как медленно кренится огромная глыба, до тех пор мирно покоившаяся в пяти локтях над его головой. Когда ужасный грохот стих и пыль осела, они увидели, что на их приятеля упал-таки камень, из-под которого осталась торчать только левая рука.

Почти сразу последний его товарищ был схвачен огромным пауком, выскочившим из бокового прохода. Словно отщипнув ягоду от ветки винограда, тварь скусила человеку голову и с отвратительным хрустом принялась ее грызть. Последний из компании, не соображая, что делает, помчался, куда глаза глядят. Довольно скоро он понял, что окончательно заблудился, назад дороги не помнит, а значит, спасения нет, и он обречен. Что делать ему одному? Куда идти в этом подземелье, кишащем смертоносными тварями? Ответа на эти вопросы у него не было. Надежда предательски покинула его, и после этого он лишь бежал вперед, не разбирая дороги, рассчитывая, что лабиринт подземелья сам выведет его наружу, а на деле лишь забираясь вглубь его. Четырежды он ненадолго останавливался, чтобы передохнуть, и как только дыхание восстанавливалось, возобновлял бег, который продолжался и теперь.

Тихий шорох послышался слева, заставив воина насторожиться, но что за тварь затаилась в темноте, он понять не успел. Над самой головой его возникла огромная черная тень, и молнией мелькнувшая длинная, когтистая лапа распорола нагое тело беглеца от паха до горла. Он рефлекторно напрягся, словно это могло спасти его, и перед тем как темная пелена смерти заволокла сознание, успел увидеть повалившиеся на землю внутренности. «Мои!»– с ужасом промелькнуло в голове. В тот же миг руки его ослабели и выпустили факел, который ткнулся в кровавое месиво и, затрещав, потух одновременно с сознанием несчастного.

* * *

На ступенях скромного храма, тяжелые двери которого были широко распахнуты, девушка в последний раз оглянулась, желая проверить, не следит ли за ней кто-нибудь, не без трепета ступила за порог и оказалась в небольшом, но уютном зале, заполненном молящимися. Судя по всему, приход этой посетительницы не был неожиданностью для служителей храма, потому что явно поджидавший кого-то жрец тут же подошел именно к ней и, знаком показав, чтобы она следовала за ним, мгновенно скрылся в темном боковом проходе, который тут же закрылся, как только незнакомка оказалась внутри.

Вбежавший следом за ней слуга, о присутствии которого девушка и не подозревала, но которому строго велено было не спускать с госпожи глаз, тяжело дыша, испуганно озирался, переминаясь с ноги на ногу и силясь понять, куда девалась молодая хозяйка. Однако небольшой круглый зал был пуст, не считая нескольких страждущих, которые раболепно склонились перед статуей Деркэто и что-то усердно вымаливали у прекрасной богини. Слуга с десяток раз прошелся взглядом по спинам молившихся, но той, кого парень искал, среди них не было, хотя он ясно видел, как она вошла сюда через приветливо распахнутые двери.

Хотя он уже окончательно понял, что упустил хозяйку, но все еще бездумно продолжал растерянно смотреть по сторонам, в тщетной надежде увидеть ту, которой здесь не было. Быть может, так он и стоял бы еще очень долго и с тем же результатом, но тут к нему подошел служитель, судя по внешности, тот самый, что увел таинственную посетительницу внутрь здания. Он остановился рядом и легко тронул парня за руку.

– Ты кого-то ищешь, брат?– мягко спросил он.

– Девушка…– промямлил парень, озираясь и с трудом проглатывая застрявший в горле комок.

– Тебя бросила девушка?– участливо уточнил жрец, и в глазах его вспыхнули веселые огоньки.

– Да,– кивнул он, пока парень собирался с мыслями,– к сожалению, в нашем несовершенном мире такое случается слишком часто. Ты пришел просить Богиню Страсти вернуть тебе ее расположение?

– М-м-м! – неопределенно промычал парень, неизвестно что попытавшись выразить этим, потом покраснел и затряс головой не в силах больше вымолвить ни звука, быть может, как раз потому, что жрец оказался не слишком далек от истины.

– Не стоит стесняться.– Служитель говорил не громко вроде бы, но и не тихо. Его бархатистый голос удивительным образом был слышен лишь им двоим. Странная акустика этого зала специально была рассчитана так, что сколько бы пар ни говорило одновременно, никто из них не мешал бы другим и в то же время не рисковал выдать своих секретов. Именно поэтому, хотя, кроме них, все молчали, остальным не было до них никакого дела.

– Такое может случиться с каждым – и с королем, и с нищим,– улыбнувшись, закончил жрец свою мысль.– Идем со мной.– Он мягко подтолкнул юношу.– Если ты понравишься богине,– с улыбкой пообещал он,– быть может, она согласится оказать тебе эту маленькую услугу.

Парень огляделся, но госпожи по-прежнему не было видно. Тогда он пожал плечами и махнул рукой – была, не была! Потерял он ее из виду где-то здесь, а еще мама в детстве повторяла: «Где потерялся, там и стой!» Так что нечего метаться: глядишь, взбалмошная хозяйка здесь же и объявится! Успокоив себя этой нехитрой мыслью, недалекий деревенский паренек направился за жрецом.

* * *

Едва переступив порог, девушка остановилась.

– Я пришла!– объявила она, еще раз подтвердив своими словами мысль о том, что ее тут ждали.

– Вижу!– ответила вышедшая навстречу ей жрица.– Ты принесла то, о чем мы договаривались?

– Да,– кивнула девушка,– здесь сто туранских империалов.– Она взвесила на руке туго набитый кожаный мешочек.– Скажу откровенно: запросила ты много.

– Те, кому охота сберечь свои деньги, могут беспрепятственно помолиться в общем зале,– усмехнулась жрица, но тут же посерьезнела.– Поверь мне, внимание богини стоит немало и добиться его непросто!

– Я понимаю и не сожалею,– кивнула девушка, протягивая ей деньги,– был бы толк!

– А вот об этом ты узнаешь сама, и очень скоро! – Жрица убрала золото в резной ларец из розового дерева и указала просительнице на тяжелое каменное кресло, больше напоминающее трон.– Садись. Сейчас ты встретишься с богиней и сможешь лично передать свою просьбу.– Она усмехнулась.– Если, конечно, на то будет воля могущественной Деркэто!

Стараясь не смотреть на покрывавшую поверхность кресла затейливую резьбу, которая изображала сцены соития всеми мыслимыми и немыслимыми способами, девушка села на широкое сиденье, оказавшееся неожиданно удобным, и замерла от охватившего ее волнения, когда жрица нараспев произнесла:

– О, могущественная богиня, Повелительница Страсти, услышь меня!

Она стояла на коленях, воздев руки к высокомерно взиравшей на нее статуе Деркэто, словно то было не искусно отлитое из бронзы творение рук человеческих, а сама богиня, грозная и могущественная, которая снизошла до общения со своей служительницей. Странная атмосфера сопричастности к чему-то великому возникла в маленькой комнатке, ибо само это место казалось освященным божественным вниманием, и чувствовала это не только жрица. Сидевшая в кресле девушка тоже видела лишь богиню, и ничего более, хотя голос служительницы еще достигал ее слуха.

– Ты одна повелеваешь самым святым для человека,– взывала она, под усиливающееся гудение невидимого горна,– ты в силах одарить человека животной похотью, неистовой страстью, равно как и высокой всесжигающей любовью!

Не больше двух локтей в высоту статуя из темной бронзы, стоявшая перед жрицей на круглом постаменте из красного гранита, наливалась вишневым свечением. Приятное тепло, распространявшееся от ее тела и до сих пор незаметное, понемногу перешло в удушливый жар. В комнате повисло колеблющееся полупрозрачное марево, и девушка почувствовала, что тело ее мгновенно покрылось липким потом, а мир сузился, и теперь она видела лишь богиню, которая внезапно выросла до нормального человеческого роста.

– Могущественная!– восторженно взвыла жрица и потянулась к богине.– Снизойди же до просьбы той, что пришла к тебе за помощью!

Она пала ниц, да так и осталась лежать, словно те немногие слова, что она сейчас произнесла, отняли у нее последние силы.

С возрастающим ужасом девушка смотрела на статую, налившуюся тяжелым багровым сиянием. Глаза Деркэто продолжали накаляться, пока не засияли слепящим золотом солнца. Просительница вгляделась в эти глаза, и уже не могла оторвать от них зачарованного взгляда. Раскалившиеся добела зрачки шевельнулись, и девушке показалось, что богиня увидела ее…

– Че-го ты хо-чешь?– простонала в смертной тоске распластанная на полу жрица, не меняя позы и даже не двигаясь, словно сама обратилась в живую статую.

Но девушка даже не взглянула на нее.

– Я хочу соединить свою судьбу с тем, кто избегает меня!– ответила она, глядя в сияющие глаза богини.– О том я молила Иштар, но Мать Земли отказалась сделать это.

– Как его имя?– передавая волю богини, тихо прошептала жрица, и девушке почудилось, что на это ушли остатки сил храмовой служительницы.

– Конан,– просто ответила она, и жрица угрожающе зарычала, то ли от боли, то ли от гнева, но пошевелиться так и не смогла.

Девушке показалось, что бронзовый лик богини едва заметно вздрогнул, как то бывает с человеком, нежданно застигнутым врасплох каверзным вопросом собеседника. Призрачно колеблющееся марево сгустилось вокруг раскаленного бронзового тела, обратившись полупрозрачной, скрывающей тело вуалью и придав пылающим чертам вид расплывчатый и неопределенный. Зато молящая могла поклясться, что теперь она видит не статую, а живого человека. Словно заинтересовавшись разговором, могущественная богиня не одним лишь духом, но и телесно перенеслась в храм. Вихрь пламени взметнулся перед глазами просительницы, раскаленным языком вылизал каменные своды и на миг загородил собой видение, но тут же угас.

Впервые Деркэто обратилась к девушке не через жрицу. Она заговорила сама, и, дрожа от волнения, просительница услышала голос богини – низкий и страстный, с едва заметной хрипотцой.

– Ты уверена, что действительно желаешь этого?

– Да!– не задумываясь, выкрикнула девушка, в волнении прижимая руки к груди.

– Что ж,– помолчав, медленно произнесла богиня,– пожалуй, я соглашусь тебе помочь…– Она посмотрела на застывшую в напряженном ожидании смертную.– Но цена может оказаться слишком высокой… Ты подумала об этом?

Сердце девушки затрепетало в груди. Она боялась поверить в услышанное, а из сказанного поняла лишь то, что ей могут помочь. Все остальное осталось за рамками сознания.

– Я…– Она судорожно вздохнула, пытаясь справиться с охватившим ее волнением.– Я готова все отдать! Все, что у меня есть!

– Ха-ха-ха!

Мягкий хрипловатый смех богини показал, как далека она от человеческих ценностей, и нехорошее предчувствие впервые закралось в душу просительницы, но она упрямо отогнала все сомнения.