Текст книги "Клятва, которую мы даем (ЛП)"
Автор книги: Монти Джей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
– Но? – вырывается у меня, когда я поворачиваю к нему голову.
Мой взгляд заставляет его закончить фразу, и, поскольку Джеймс не способен быть покорным кому-либо, он это делает.
– Тебе не следует проводить так много времени в окружении таких людей. Это вредно для твоего здоровья.
Вот оно.
Наконец-то в этом разговоре появилась хоть какая-то правда.
Сказать людям, что я выиграла художественную премию «Будущее поколение», – это титульное достижение. Люди, пишущие статьи о том, что моя будущая работа может изменить мир искусства, – это впечатляет. Тот факт, что я преподаю уроки искусства для выживших в «Гало», заставляет меня выглядеть доброй, но дело в том, что на самом деле мне на все это наплевать.
Приходится притворяться человеком, имеющим сердце. Здесь, в Пондероза Спрингс, это настолько важно для репутации, что в это почти можно поверить. Но внутри вы должны быть холодны и заботиться только о том, как вы выглядите и сколько денег лежит на вашем банковском счете.
Ни для них, ни для кого другого не имеет значения, что работа, получившая эту дурацкую гребаную премию, была создана мной в дни после неудачной попытки самоубийства. Что голос и желание создать что-то большее, чем я, – это все, что удержало меня от смерти.
Я не могу заботиться о группе женщин, которые приходят дважды в неделю на занятия.
Нет, все они либо изгои, либо наркоманки, паршивые овцы, которые портят мой имидж. Им наплевать, что эти люди не могут двигаться вперед в обществе, потому что, то, что произошло, держит их в оцепенении.
Пережитая травма заставляет их прибегать к наркотикам, некоторые из них так отчаянно хотят оцепенеть, забыться, что наполняют свое тело химическими веществами. Они не могут работать на обычной работе, потому что большинство из них боятся выходить из дома. Никому нет дела до того, что с ними происходит, потому что они счастливицы только потому, что выжили.
Как будто этого, блядь, достаточно.
Никто из них не замарал бы свою репутацию, чтобы понять их так, как понимаю я. Внутри? Я ничем не отличаюсь от всех девушек, которые входят в двери класса.
У меня как раз есть деньги, чтобы нарядить свою травму в пару туфель от Manolo Blahnik.
– Такие люди – это кто? Выжившие? – я вытираю рот, пытаясь избавиться от горького привкуса. – Ты знаешь, что ко мне в студию приходит пятнадцатилетний ребенок? Пятнадцатилетняя девочка. Ей было тринадцать, когда ее похитили, а потом продали. Скажи мне, что она за человек, Джеймс?
– Коралина, – предупреждает он, окидывая меня взглядом, чтобы напомнить, где мы находимся.
Как будто мне есть до этого дело.
Я качаю головой, думая о невозможности их привилегированного прикрытия, и бросаю салфетку на тарелку перед собой.
– Извините. Может, вам двоим стоит взять местную газету, чтобы освежить память? Кажется, вы забыли, что я тоже была одной из тех девушек, которых спасли от торговцев людьми, – я устремляю на отца холодный взгляд. – Должна ли я благодарить тебя, дорогой папочка, за то, что твоя дружба со Стивеном спасла меня от продажи? Или мою мать за те проклятые гены, которые сделали меня достаточно особенной, чтобы оставить?
Мой голос чуть выше приемлемого уровня. Может, им и не плевать на мнение других, но меня в этом городе всю жизнь называли проклятой. То, что они думают обо мне, не мешает мне спать по ночам.
Это делают демоны.
– Не говори с нами так, – шипит мачеха, обвиняюще указывая на меня пальцем. – Это мои деньги держат тебя в этой квартире и позволяют тебе давать эти бесплатные уроки. Тебе стоит помнить об этом.
– Деньги моего отца, Реджина. Забыла? Ты вышла замуж за члена этой семьи, не имея ничего, кроме дешевых туфель и надежды, – мои губы кривятся в злобной улыбке. – Но конечно, лишай меня наследства. Оно мне не понадобится, когда я продам свою часть «Элиты».
Они оба, кажется, лишились дара речи, когда им резко напомнили, что мой покойный дед оставил мне большую долю в нашей семейной компании по разработке нефтяных месторождений, которую не сможет отнять ни один адвокат. Мне было бы легко продать ее конкуренту, и именно так я и планирую поступить, когда Лилак закончит школу.
Раздраженная, почему-то все еще голодная, и уставшая от этого разговора, я упираюсь руками в стол и отодвигаю стул, собираясь уйти.
– Кора, – мягко зовет Лилак. – Не уходи.
Я встаю и на мгновение наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в лоб – запах ее духов сладкий и цветочный. Когда я выпрямляю спину, мой большой палец разглаживает морщинки у нее на лбу.
– Увидимся завтра перед игрой. Напиши мне, если тебе понадобится помощь с домашним заданием по химии сегодня вечером.
Она кивает, принимая это задабривание. Я сделала все возможное, чтобы защитить ее от всего, что мне пришлось пережить, но все равно она знает, что находиться рядом с Реджиной и Джеймсом для меня тяжело.
Я позволяю им выставлять меня напоказ, как пони, только чтобы они оставили ее в покое. Если все внимание будет приковано к Проклятой, у них не будет времени, чтобы испортить Лилак. Она сможет спокойно жить.
– Я вызову для тебя машину, – Джеймс прочищает горло, на кончике языка повисло извинение, которое он никогда не произнесет вслух.
– Нет необходимости, – я отхожу от стола.
– Коралина…
– Просто отпусти ее, Джей, – Реджина убирает невидимую ворсинку с его костюма и улыбается. – Не нужно устраивать сцену. Увидимся в воскресенье на бранче?
Я даже не смотрю на нее, не говоря уже о том, чтобы ответить. Я просто отхожу от нашего углового столика, стуча каблуками по полу, когда выхожу. Я чувствую, как все взгляды устремлены на меня, практически слышу, как головы поворачиваются в мою сторону.
Пусть смотрят. Пусть глазеют на меня. Может, после моего ухода им будет, о чем поговорить.
Когда я наконец выхожу на улицу, и свежий воздух врывается в мои легкие, мне требуется всего несколько секунд, чтобы залезть в сумочку и нащупать там пачку сигарет и зажигалку. Мне нужно что-то быстрое, чтобы снять напряжение, прежде чем я начну ругаться на уличный фонарь.
На дне сумки загорается телефон с сообщением.
Отказавшись от никотина, я хватаю телефон, готовая быстро дойти до своей квартиры, но не могу пошевелиться. Когда я смотрю на незнакомый номер на экране, моя опора рушится, острый язык притупляется, а мои щиты падают.
Телефон выпадает из рук и разбивается о бетон под ногами. Мимо проезжают машины, люди двигаются, но я замираю, когда мой разум испускает крик, превращающийся в смертоносный рев.
Неизвестный: Ты скучала по мне?
4. ШАНТАЖ
Сайлас
У людей постоянно есть две версии себя.
Та, которую они представляют миру, которая существует на публике для всеобщего обозрения. И та, которую они скрывают, которой они являются, когда никто не смотрит.
Это не плохо, просто факт. У всех нас это есть.
Мои глаза следуют за головой с прямыми каштановыми волосами через оживленную главную улицу Пондерозаа Спрингс, разрешение камеры наблюдения приглушает брызги краски на ее белой футболке.
Несколько мужчин стараются не смотреть на нее, либо оглядываясь через плечо, либо полностью останавливаясь на месте.
Интересно, замечает ли она это?
То внимание, которое мужчины уделяют ей.
Как они не могут удержаться, когда она рядом. Они вынуждены пялиться. Восхищаться. Не красота удерживает их внимание – многие женщины красивы. Есть что-то еще, что-то необъяснимое в ее притягательности.
Интересно, не отсюда ли взялось ее прозвище? Задолго до того, как Стивен Синклер выкрикнул его в мой адрес. Это был вопрос, который я хотел задать с тех пор, как она вылетела из того дома ужасов с изодранными крыльями.
Как по часам, она приходит в студию в полдень, как и всегда, и вскоре исчезает из моего поля зрения. Двадцать минут – почти каждый день я вижу ее на экране в течение двадцати минут, и каждый раз я задаю себе одни и те же два вопроса.
С какой версией я имел дело в ту ночь, когда она мне позвонила? И что делает Коралину Уиттакер проклятой?
Слежка за людьми с помощью общественных дорожных камер незаконна и морально неоднозначна. Я не говорю, что то, что я делаю, правильно. Я говорю, что мог бы быть гораздо хуже, если бы захотел. То есть, технически? Я могу взломать почти все камеры, мимо которых она регулярно проходит, но это слишком, даже для такого человека, как я.
Я убийца, но меня также воспитывали в духе уважения к женским границам.
Мы не друзья, Коралина и я. Я не обязан ей своей заботой. Однако я знаю, как она звучит, когда ей страшно. Я почувствовал ее страх через этот телефон, а никто не заслуживает такого страха.
Поэтому, хотя девушка на экране для меня практически незнакомка, а я просто голос, который она слышала давным-давно, я хочу убедиться, что с ней все в порядке. Это своего рода утешение – наблюдать за этими двадцатью минутами ее дня, фоновый шум, чтобы заполнить пустоту на некоторое время.
– Сайлас! Ты еще здесь?
Я моргаю, отрывая взгляд от компьютера, и беру со стола телефон, снимая его с громкой связи и поднося к уху.
– Да, – бормочу я, прочищая горло.
– Что ты получил по электронной почте?
Моя челюсть дергается от раздражения. Не на Алистера, а на ситуацию. Не знаю, что раздражает меня больше: то, что нас шантажируют, или то, что человек, который это делает, хорош в этом. Гребаный хакер.
Вчера я получил еще одно письмо, на этот раз без видео, просто еще одно зловещее предложение.
Не заставляй меня приходить к тебе домой.
Ни подписи, ни имени. Только это гребаное видео, улика, которая может отправить всех нас в тюрьму, если ее опубликуют. Все, ради чего мы работали, чего мы избежали? Все будет разрушено одной утечкой в прессе.
Я чувствую, как возвращается головная боль, а может, она никогда и не уходила.
– Нет, – вздыхаю я. – Они передали его с помощью распределительных реле6. Там слишком много узлов, и мне понадобится минута, чтобы вернуться к первоначальному отправителю. Тот, кто его отправил, либо заплатил кучу денег за анонимность, либо намного лучше меня.
Ради своего эго я предпочту первое.
– Я притворюсь, что знаю, какого хрена ты только что сказал, – ворчит Алистер, а на заднем плане раздается унылое жужжание. Татуировочные машинки работают сверхурочно – вот почему он хотел дождаться этого звонка. Он не хотел быть дома, зная, что Брайар окажется слишком любопытной и узнает об этом до того, как мы разработаем план.
– Я пока не могу отследить их местоположение, – говорю я прямо.
Я пытался отправить вредоносное ПО в своем ответе на электронное письмо, но оно осталось непрочитанным, что хорошо для отправителя, но у меня остается длинный список вариантов, которые займут несколько недель, если я вообще смогу найти обходной путь.
Два долбаных года.
И это все, что мы смогли получить? Это все, что я получил?
К черту этот город и его неспособность позволить кому-либо выбраться живым. Я уверен, что сейчас, как никогда, он не остановится, пока не похоронит всех нас четверых.
Я провожу рукой по лицу, расстраиваясь больше из-за Рука и Алистера, чем из-за кого-либо еще. Мы с Тэтчером все еще живем здесь, он – по своей воле, а я – из-за обстоятельств. Но до этого момента мы могли просто тихо существовать.
Нам было слишком комфортно в нашей новой жизни, в наших ролях. Мы пытались забыть и двигаться дальше, построить для себя жизнь, не омраченную тьмой, отчаянно пытаясь стереть черную метку, которую наложило на нас это место.
Но есть вещи, которые мы никогда не сможем отпустить.
Вещи, которые не хотят отпускать нас.
– Рук уверен, что это обкуренный папенькин сынок, жаждущий мести. Его фамилия сильно пострадала, когда Стивена арестовали.
Я фыркаю.
– Истон Синклер, может, и специализировался на компьютерных науках, но он не лучше меня. Если бы в Японии упало дерево, Рук свалил бы все на него.
Алистер издает сдавленный смешок, и это приятно слышать. Его смех. Я не помню, чтобы мы были из тех детей, которые смеялись часто, но Алистер никогда не смеялся, а теперь мне кажется, что он делает это чаще.
Знакомое чувство вины начинает поселяться во мне, скапливаясь где-то в глубине желудка. Они никогда не скажут этого, но я – причина всего происходящего. Жизнь, которую они пытались начать? Разрушена из-за меня. Из-за моей безумной, отчаянной жажды мести.
Месть за Розмари началась с чувства вины за то, что меня не было рядом, когда она нуждалась во мне больше всего, и теперь будущее моих друзей в опасности, а я оказался там же, откуда и начинал.
– Он мог бы нанять кого-нибудь…
Два громких стука отдаются эхом в стенах моего кабинета. Я слегка откидываюсь в кресле, пытаясь разложить по полочкам события своей жизни. Та часть меня, которая должна разобраться со своим прошлым, и та, которая пытается создать некое подобие будущего.
– Я должен идти.
– Это в последний раз, Сайлас, – говорит Алистер с уверенностью в голосе. – Это последний раз, когда я возвращаюсь в это гребаное место. Даже если это убьет меня.
Он говорит всерьез. Каждое слово. Если мы не разберемся со всем этим и не начнем все с чистого листа в этот раз, он скорее умрет, чем это место удержит его здесь. Я почти завидую тому, что у него есть возможность уехать, что в Сиэтле он может быть тем, кем захочет, – новым Алистером, которого никто не знает.
Нет ни слухов, ни шепота. Он просто существует.
Я никогда не знал, каково это. Просто существовать без чьего-либо предвзятого мнения о том, кто я такой.
Я киваю, хотя он этого не видит.
– Услышал.
Когда телефон отключается, я говорю тому, кто стоит по ту сторону двери, чтобы он вошел, безмолвно молясь, чтобы это был не гребаный Тед из финансового отдела. У меня от этого парня чертова крапивница.
Должно быть, мои молитвы до кого-то доходят, потому что дверь открывает мой отец, в своем сшитом на заказ костюме, с непомерно высоко поднятой головой. В таком свете трудно даже представить, что он ослаб, не говоря уже о том, чтобы пройти через что-то настолько изнурительное, как химиотерапия.
Его шаги размеренны, когда он идет через комнату, парадные туфли щелкают по полу, и мне вдруг хочется выпрыгнуть из одного из стеклянных окон от пола до потолка позади меня.
Скотт Хоторн с печально известным каменным лицом, которое он обычно показывал Калебу и Леви, когда они прогуливали школу или разбивали мамину вазу. До этого момента я никогда не получал таких взглядов.
– Сынок, нам нужно поговорить.
Ни хрена себе.
Я откидываюсь назад, когда он устраивается в кожаном кресле перед моим столом, на поверхности которого разбросаны различные бумаги, которые я успеваю просмотреть, прежде чем он поднимает на меня глаза.
Из его легких вырывается кашель, и он на мгновение прикрывает рот рукой.
– Мне нужно кому-то позвонить? – спрашиваю я, рука уже тянется к телефону.
– Нет, – он отмахивается от меня, хмуря брови, пока переводит дыхание. – Я в порядке.
Дав ему секунду на восстановление самообладания, я откидываюсь на спинку кресла, складывая руки на груди.
– Мы с твоей мамой не думали, что это станет проблемой, ведь ты не должен был так быстро взять бразды правления в свои руки, – он потирает губы большим и указательным пальцами, выпуская тяжелый вздох. – Но, к сожалению, совет директоров не хочет уступать.
– Уступать?
Голосование за мое вступление в должность назначено только через несколько месяцев, а я уже обеспечил себе большинство голосов. Никто другой не может занять эту должность. Я – старший Хоторн, и совет никогда не отступал от этой традиции.
Еще одна волна вины обрушивается на меня. Неужели я сделала что-то не так? Может, я и не люблю эту работу, но она мне нравится настолько, что я борюсь за нее. По крайней мере, ради моего отца.
– Чтобы занять пост генерального директора «Хоторн Технолоджи», ты должен быть женат.
С тех пор как мне поставили ошибочный диагноз «шизофрения», я быстро научился контролировать свою мимику, сохраняя все, что я чувствую или переживаю под маской на лице.
Так всегда было проще – держать правду при себе, держать то, что я чувствую, внутри. Но сейчас, я уверена, шок, который я испытываю, очевиден в моих чертах.
Женат?
– Какой, блядь, сейчас год? – спрашиваю я.
Я всегда знал, насколько строг совет директоров, возглавляющий компанию, насколько дисциплинированными они были в прошлом, но это?
– Я знаю, это архаично, – он прижимает ладонь ко лбу. – Но твой прапрадед ввел это условие, и они никогда не отступали от него. Я пытался их переубедить, учитывая обстоятельства, но они непреклонны в своем мнении.
Мне хочется смеяться над этой злой шуткой, которую решила сыграть со мной Вселенная. Видимо, я – бесконечный повод для издевательств. Я отдаю и отдаю, а она хочет только брать.
Я отдал свой голос в обмен на молчание. Отдал свой покой в обмен на признание. А теперь? Единственное, чего я никогда, никогда не хотел делать снова, и она вынуждает меня?
Иди к черту.
– Сайлас, – отец произносит мое имя с глубокой печалью в голосе, и я перевожу взгляд на него. – Это не то, чего я хотел для тебя. Никогда. Я думал, что у тебя будет много времени, что у меня будет больше времени. Это было…
– Я знаю, – говорю я ему, потому что знаю.
Единственное, чего когда-либо хотели для меня родители, – это счастья. Это все, что они когда-либо требовали от своих детей.
Я прижимаю пальцы к глазницам, желая, чтобы головная боль исчезла, и вспоминая все приемы, которым Дженнифер научила меня на терапии, когда дело касалось борьбы со стрессом.
Но этот стресс? Весь этот стресс? Кажется, это слишком много для любого.
– Я разберусь с этим, – тупо говорю я, не зная, как мне с этим справиться, но знаю, что справлюсь. – Сколько у меня времени?
Если бы у меня было достаточно времени, чтобы уничтожить это видео, я мог бы побеспокоиться о поиске жены позже. Такую, которая не против жить в разных домах и подписать брачный контракт. Люди постоянно заключают выгодные браки по расчету, это не табу. Мне просто придется пройти через процесс поиска.
– В том-то и дело. Я этого не хочу.
Я вскидываю голову, приподнимая бровь.
– Мы обсуждаем продажу «Хоторн Технолоджи». Есть много инвесторов…
– Нет, – выдыхаю я, в моем голосе больше злости, чем мне хотелось бы при общении с отцом. – Ты работал на эту компанию. Наша семья работала на нее, и она не будет разрушена из-за меня.
Я не могу…
Я не хочу, чтобы из-за меня разрушилось что-то еще. Она не может развалиться. Я не позволю этому случиться.
Сердцебиение учащается, давление кувалдой врезается в мой череп. Мой отец умирает – есть ли у меня время, чтобы подготовиться к этому? Киберзлодей угрожает свободе моих друзей, а теперь я должен жениться.
Я чувствую, как мой разум начинает ползти к темному месту, ползет со сломанными руками к яме, из которой я едва вытащил себя в первый раз. В ушах ревет океан, а комната словно накренилась.
Я теряю контроль над ситуацией, чувствую, как он ускользает сквозь мои сжатые пальцы. Если я не могу контролировать свою жизнь, как я могу контролировать свой разум?
– Ты заслуживаешь жениться по любви, Сайлас, – говорит он с мягкой легкостью. – Ради счастья и радости. Не по прихоти, не по принуждению. Я хочу, чтобы ты познал счастье семьи.
– Папа, – задыхаюсь я, с трудом переводя дыхание.
Он умирает, бросая свою компанию из-за меня.
Мои друзья попали в беду из-за меня.
Розмари умерла из-за меня.
Это все моя вина. Во всем.
– Это не обсуждается, Сайлас. Я уже составил план, который представлю совету. Твоя мать уже согласилась…
В моем мозгу гудит сигнал, пока я несусь в темноту, хватаясь за что-нибудь, за что можно ухватиться, чтобы зло внутри не поглотило меня всего целиком.
Уверен, что со стороны я выгляжу вполне собранным и уравновешенным. Он не может видеть, что происходит у меня в голове – никто не может. Я ищу способ спасти все это.
Ты виноват. Это все твоя вина.
В груди все горит, слова, которые я хочу произнести, вертятся на языке, я готов умолять и извиняться. Кричать всему миру, что я старался, что это не моя вина.
Не надо…
Не вините меня.
Моя рука ловит ветку в моем сознании, цепляясь за нее изо всех сил, пока я висну прямо над омутом беспомощности. Существа щелкают зубами, жаждут меня.
По прихоти, не имея другого выбора, я впервые лгу отцу.
– У меня есть девушка.
5. БЕЗМОЛВНЫЙ МИРАЖ
Коралина
Я зависима.
Больше всего на свете я люблю заполнять пустоту.
Так получилось, что экстази и алкоголь – это то, что я использую для этого.
Если бы кто-то спросил, я бы обвинила во всем наркотики, которыми меня накачали, прежде чем отправить к Стивену. Погоня за кайфом была навязана мне. Это проще, чем признать, что я недостаточно сильна, чтобы прожить эту жизнь без суббот, которые я провожу под алкоголем или кайфом.
Но если честно? Если бы кто-то спросил меня, я бы, наверное, просто ответила им, чтобы они шли на хрен.
Под прикрытием дыма я проскальзываю в лаундж кальянного бара «Вербена», популярного среди местных жителей Западного Тринити-Фоллс и иллюзорного убежища для приезжих.
Фруктовый. Пряный. Земляной. Пьянящий.
Различные цветы и травы сгорают в ароматном дыму, придавая обстановке туманный оттенок. Кожу покалывает, когда мой любимый наркотик начинает действовать, заставляя меня гудеть. Словно молния вдалеке, приближаясь ко мне и готовая поразить меня в любой момент.
Когда я добираюсь до задней части бара, входная дверь подсвечивается красным неоновым светом. Один вышибала стоит в стороне, одетый в черное, и возвышается над посетителями бара с суровым взглядом.
Я открываю свой клатч, достаю старую сморщенную обертку от жвачки и протягиваю ее грозному мужчине, стоящему передо мной. Он держит ее между двумя пальцами, бросая короткий взгляд вниз, чтобы прочитать слова, нацарапанные на внутренней стороне фольгированной бумаги.
Безмолвный мираж.
Пароль верный. Мое платье достаточно короткое. И удача сегодня на моей стороне, или, может быть, дело в серебристо-дымчатом макияже глаз и темно-фиолетовой помаде. Возможно, все вместе. В любом случае, он кивает головой в сторону входа, и я проскальзываю мимо него, чтобы нажать на кнопку, открывающую дверь.
Когда фальшивая дверь открывается, искусственный туман окутывает мои ноги. Я пробираюсь глубже в дебри «Вербены» и оказываюсь в токсичном убежище, предназначенного для двух суббот в каждом месяце.
Ночной клуб в стиле подпольного бара жив.
Светится. Жужжит. Горит.
Это сочетание калейдоскопа красок и экстази внутри. Я плыву по воздуху, прокладывая себе путь, а мысли кружатся в голове, пока я любуюсь неоновыми трубками, вырисовывающими замысловатые узоры на стенах, потолке и полу.
Музыка струится по моим венам. Она никогда не звучала лучше, чем в этот момент. Все мои запреты сняты, и все, о чем я могу думать, – это поиск нирваны.
В темноте ночи я ищу искусственное счастье, чтобы заполнить пустоту моих пустых дней.
Я иду к полупрозрачной барной стойке в самом центре клуба, освещенной изнутри, чтобы создать идеальный визуальный эффект для тех, кто находится в состоянии кайфа. Когда я подхожу к краю, мои руки касаются прохладного материала столешницы, позволяя ему остудить мое разгоряченное тело.
Я оглядываю людей, окружающих бар со всех сторон, – круглая конструкция бара дает барменам возможность обходить стойку с алкоголем и бокалами на 360 градусов. Мельком, я замечаю фиолетовые волосы и поднимаю руку, чтобы привлечь внимание Тинкс.
Эксцентричная барменша, с наполовину выбритой головой, бросает на меня знающий взгляд, обхватывая пальцами бутылку Casamigos Blanco7 и проходя мимо клиентов, пока не доходит до меня и не ставит передо мной пустую рюмку.
– Скучала по тебе в прошлую субботу, девочка, – серебряное колечко на губах блестит на свету, когда она говорит, наливая прозрачную жидкость в стакан передо мной. Я так завидовала ей в первый вечер знакомства.
Как она могла свободно преподносить себя, как вторую кожу, без наркотиков, без последствий. Она могла просто быть собой.
– Ты упустила мои деньги, – я подмигиваю, наклоняюсь над стойкой, чтобы взять солонку из контейнера, и передаю ей свой клатч, чтобы она спрятала его за барной стойкой на ночь.
– Те чаевые, которые ты оставляешь, оплачивают половину моей аренды, сучка, – она пожимает плечами. – Не могу винить себя за то, что подлизываюсь к тебе.
Я заливисто смеюсь, зная, что этот непривычный звук мне позволено слышать только из-за наркотиков. Грустная жизнь, не правда ли? Невозможно смеяться, пока не утонешь в химических веществах.
Половина ее арендной платы даже не отражается в моих счетах. Большинство людей здесь работают всю жизнь ради четверти моего богатства, а я только родилась в нем? Вряд ли это справедливо, ведь я заслуживаю этого не больше, чем Тинкс.
Все дело в том, что мы родились по разные стороны.
Я – в Пондероза Спрингс, а она здесь.
В месте, где правила – это скорее предложение, а авторитет всегда встречается с презрением. Жители так сильно отличаются от тех, кто живет всего в двадцати минутах езды отсюда. Здесь они придерживаются непримиримой позиции и страстно желают восстать против богатых.
Вест-Тринити-Фоллс не притворяется. Сама его суть – свидетельство человеческого стремления к свободе и жизни на собственных условиях. Даже если это означает балансировать на грани законности и вызова статус-кво8.
Вот почему дети Спрингс так отчаянно стремятся пересечь городскую черту. Здесь? Где соленая прибрежная вода смешивается с запахом костров, а ночь наэлектризовывает ваши вены, мы можем делать все, что захотим.
Именно поэтому я сейчас здесь, чтобы быть тем, кем я хочу. Чтобы сбежать от ночных кошмаров и дневных грез.
– Принеси мне лайм, и я заплачу за следующие три месяца, – легкомысленно говорю я, проводя языком по тыльной стороне ладони, прежде чем насыпать на нее соль.
Я бы дала ей больше, если бы она попросила, но она этого не сделает. Я бы, наверное, отдала ей все, довольствуясь тем, что буду гнить под мостом до конца своих дней.
– Эй! Мне нужно еще пива!
Когда дьявол не может до тебя дотянуться, он посылает пьяного, эгоистичного чувака.
Какой-то парень протискивается к барной стойке, врезается в меня и бьет пустой бутылкой по стойке.
– Тебе нужно заткнуться, мать твою, – я поворачиваю голову и хлопаю ресницами. – Но мы все не можем получить то, что хотим, не так ли?
Тинкс не сдерживает смех, выхватывает пивную бутылку и ставит ее перед этим придурком, чтобы он мог вернуться к своей группе друзей, прячущихся в углу и пялящихся на женщин, с которыми у них никогда не хватит смелости заговорить.
– Сука, – бормочет он в мою сторону, с усмешкой разглядывая меня с ног до головы.
– Слава богу! – я кладу руку на грудь, немного надувшись. – Я на секунду забеспокоилась, что нравлюсь тебе.
Я уверена, что он уходит в замешательстве, гадая, помогло ли ему его чрезмерное оскорбление одержать верх или нет, но, пока мой язык слизывает соль с тыльной стороны ладони, меня это не волнует.
– У тебя золотое сердце под этой стервозной внешностью, Уиттакер.
– Нет, – я качаю головой, прижимаю рюмку к губам и запрокидываю голову назад, позволяя текиле сжечь в моем горле каждую каплю ответственности. – Это все заговор, чтобы обмануть карму и заставить ее перестать трахать меня.
Я тянусь вперед, вырываю лайм из ее пальцев и вгрызаюсь в мякоть фрукта, позволяя цитрусовым добавить огня в мое горло.
Я не очень хороший человек.
Я грубая, злая и язвительная, меня переполняют игнорируемые травмы и вопросы, на которые я никогда не получу ответов. Единственный человек, о котором я могу заботиться, – это Лилак.
Я не хорошая. Я в полном дерьме, и этого не исправить.
Но сегодня это не имеет значения. Есть надежда, что с каждой песней ди-джея, с каждой порцией обжигающей текилы я смогу уйти домой в оцепенении и уснуть на несколько часов. Я не буду чувствовать абсолютно ничего, зарывшись поглубже под одеяло из алкоголя и экстази.
Все для того, чтобы избежать того, что мой разум был настолько слаб, что позволил мне влюбиться в своего похитителя. Все для того, чтобы избежать того дурацкого сообщения, которое, скорее всего, было тупым розыгрышем.
Все, чтобы отрицать, насколько я все еще пуста.
Еще одна рюмка, и я готова переместиться на танцпол, чтобы в нужный момент, когда эффект от этой запрещенной конфеты будет достигнут, почувствовать, как кайф накатывает на берег, прямо здесь, готовый утопить меня в блаженстве.
– Коралина?
Я вздрагиваю, плечи напрягаются, позвоночник становится стальным.
Анонимность, которую дарит мне Вест-Тринити-Фоллс, – это то, чего я жажду больше всего на свете. Лишь несколько раз кто-то замечал меня здесь. Лишь трижды мне приходилось погружаться в ту версию себя, которую я ненавижу в единственном месте, где я обретаю полную свободу.
Арбузная жвачка на языке приобретает горьковатый привкус.
Когда я поворачиваю голову, то вижу пару больших любопытных зеленых глаз, устремленных на меня. Лучи света бьют по нашим лицам, пока я рассматриваю ее: волны черных кудрей, милое красное платье, вырисовывающее ее миниатюрную фигурку.
Она похожа на всех и в то же время ни на кого. Четкие, мелкие черты лица, из-за которых трудно поверить, что я ее не узнаю, но этого достаточно, чтобы я могла принять ее за кого-то другого.
– Мы знакомы? – спрашиваю я честно обвиняющим тоном, моя защита пытается отступить, но медлит из-за наркотиков.
Небольшая улыбка искривляет ее губы, когда она кивает.
– Лира Эббот. Мы вместе учились в старшей школе, средней и начальной.
Мои брови хмурятся. Пытаться найти ее в своей памяти оказалось непросто, может, из-за ситуации, а может, потому что я просто не могу вспомнить. Все, что было до похищения, расплывчато.
– Ничего страшного, если ты меня не помнишь. Мы едва знали друг друга, не говоря уже о том, чтобы разговаривать. Но я просто хотел подойти и…
– Если ты подошла сказать, что сожалеешь, или спросить о том, что случилось, – огрызаюсь я, глубоко выдыхая, раздувая ноздри, – то можешь уходить. Я об этом не разговариваю. Прости, что разочаровала.
Мои руки отталкивают мое тело от барной стойки, готовые раствориться в толпе. К ее достоинству, ее лицо остается спокойным, не задето моим тоном и явным обвинением. Похоже, что, что бы я ни сказала, она останется дружелюбной.
– Я пришла, чтобы купить тебе выпить, – она машет рукой за спину. – Ну, мы хотели угостить тебя выпивкой.
Еще два человека стоят позади нее, достаточно далеко, чтобы я сначала их не заметила.
Сэйдж Донахью с годами становится только красивее. Это краткий экскурс того, почему все были так очарованы ею в старших классах.
Возлюбленная Пондероза Спрингс, с ее естественными волнами клубничного блонда, веснушчатой бледной кожей и фирменными красными губами. Но сейчас в ней есть нечто большее. Возраст, зрелость, мягкость, ожидание…
