Текст книги "Клятва, которую мы даем (ЛП)"

Автор книги: Монти Джей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Неужели, взрослея, мы просто жаждем тишины?

Или мы отдаляемся от людей из соображений выживания?

– Я единственная теннисистка, которую ты знаешь, Кора.

Лилак ухмыляется, глядя на экран, и закусывает нижнюю губу, прежде чем ее пальцы начинают бегать по экрану. Похоже, она решила ответить на сообщение как можно быстрее. Есть только одна причина, по которой вы так смотрите в телефон, и это не мемы с котиками.

– Кто этот мальчик? – спрашиваю я, игриво приподнимая бровь.

На ее губах появляется лукавая улыбка.

– Девочка.

Я беру еще одну картошку и макаю ее в стакан с ванильным молочным коктейлем, стоящий передо мной.

– О? Я думала, ты завязал с девушками после того, что случилось с Брит?

Она отмахивается от меня.

– Это было три месяца назад. Я с этим покончила. В любом случае, у нас были свободные отношения.

Я смеюсь над тем, как же ей подходит этот ответ.

С тех пор, как Лилак научилась говорить, она была сама по себе маленькой личностью, которую не беспокоили ограничения и правила, установленные миром. Когда я пытаюсь вспомнить, что было до похищения, у меня в голове остаются только воспоминания связанные с ней.

Она сделала свои первые шаги в десять месяцев, потому что отказывалась ползать. Мне только что исполнилось шесть, и она успела сделать пять шагов вперед, прежде чем упала в мои протянутые руки. Мы обе оказались на полу.

Я помогла ей вырвать первый зуб, когда ей было пять. Я увидела в интернете трюк с веревкой и дверной ручкой. Когда я попыталась захлопнуть дверь, чтобы выдернуть зуб, она закричала, сказав, что разберется самостоятельно. Реджина злилась из-за крови на полу. В ту ночь мы смеялись над этим под одеялом.

До своих восемнадцати лет, я делала ей прически по любому поводу. Заклеивала ее колени пластырем, когда она решила стать профессиональным скейтбордистом. Учила ее, как наносить макияж и ориентироваться в искусстве месячных. Я держала ее за руку во всех ее кошмарах, прогоняла монстра под ее кроватью и часами позволяла ей бросать в меня теннисные мячи, как в мишень.

Однажды в кафе репортер спросил меня, чего мне больше всего не хватало за те два года, что меня не было.

Я выплеснула свой холодный кофе ему в лицо, а позже, когда остыла, обдумала свой ответ.

Это была Лилак.

Я пропустила два года ее жизни, и каждый миг отсутствия убивал меня.

Месяцами я рыдала в том подвале. Страшно боялась, что она подумает, будто я бросила ее по своей воле. Что я бросила ее, не попрощавшись. Когда я попала в больницу, я хотела видеть только ее.

Я пропустила два года и поклялась, что больше не пропущу ни секунды.

– Ты расскажешь мне о ней или мне придется выпытывать?

Она молчит лишь мгновение, прежде чем взорваться информацией. Ее никогда не трудно заставить говорить о себе – ее знак зодиака Лев, и она никогда не позволяет мне забыть об этом.

– Она такая красивая, Кора. И она играет в футбол. Наши разговоры длятся часами, и они намного содержательнее, чем все те, что я вела с людьми из Пондероза Спрингс. Она просто… глубокая. Мы переписываемся о вещах, которые имеют значение, – делится она, а я просто улыбаюсь, слушая ее рассказ.

– У нее есть имя?

– Рис, – ее щеки краснеют, когда она это произносит.

Я позволяю ей болтать о ее увлечении, слушаю, как она читает совместные переписки между ними двумя, и одобрительно киваю, когда она показывает мне селфи этой девушки.

Я слушаю, позволяю ей быть подростком и наслаждаюсь ее способностью чувствовать такие вещи. Надеяться, знать, что у нее впереди вся жизнь, и что бы она ни делала, я буду рядом, чтобы поддержать ее.

– А Рис практикует безопасный секс?

– О мой гребаный бог, – из нашей кабинки доносится смесь стона и писка, когда она закрывает лицо руками. – Мы еще даже не встречались, мы познакомились в чате нашего школьного округа. О сексе речи не шло, Кора!

– Я не пыталась смутить тебя. Я просто спросила. В старших классах пансексуалов не учат безопасному сексу. Ты все еще можешь подхватить герпес от…

– Не продолжай. Я сейчас брошу в тебя этим бургером.

Я закатываю глаза.

– Так драматично.

Звенит колокольчик, стеклянная входная дверь распахивается. Внутрь заходит еще один ночной посетитель, но когда я смотрю на него, то по своей человеческой природе молча проклинаю вселенную.

Группа приковывает к себе внимание, словно темное облако. В закусочной повисает тишина. Даже лязг металла, издаваемый поварами в дальнем конце заведения, затихает.

Это эффект Парней Холлоу.

Так шутили мои друзья, когда парни входили в комнату. Когда на тебя давит груз их фамилий и репутаций, их сложно не заметить.

Будь то уважение или страх, люди останавливаются, смотрят и понижают голос при их появлении, независимо от того, куда они идут или где появляются. Их глаза сканируют ретро-интерьер закусочной, и в конце концов взгляд останавливается на пустой кабинке неподалеку от нашей.

Время, проведенное вдали от Пондероза Спрингс, не уменьшило их влияния. С годами оно только усилилось. В них есть все, чего боятся влиятельные придурки в Пондероза Спрингс.

В подростковом возрасте они были анархией, злобным лесным пожаром, который нужно было потушить, но не удавалось вовремя сдержать. Теперь, когда они стали взрослыми и получили полный доступ к деньгам и власти, которые дает их наследство, надежды на спасение нет.

Они используют свою силу, чтобы отомстить системе, которая превратила их в монстров, как только поддадутся искушению.

Богатые пожирают богатых.

Однако все знают правду.

У Парней из Холлоу всегда были более острые зубы.

– Как думаешь, они заплетают друг другу косички¹⁶? – Лилак шепчет через стол, на долю секунды оглядываясь на них через плечо, прежде чем повернуться обратно. Достаточно смело, чтобы пошутить, но не достаточно дерзко, чтобы они это услышали.

Я сдерживаю смех, пока они идут по проходу.

Алистер Колдуэлл, как всегда, лидирует; он ничего не знает, кроме как быть первым. Темные волосы. Темные глаза. Чертово темное сердце. Если у него когда-нибудь возникали проблемы, он был известен тем, что решал их с помощью кулаков. Было странно, что кто-то, кто ненавидел этот город так сильно, как он, владел такой его частью.

В шаге позади него возится со своей кожаной курткой Рук Ван Дорен, пока Алистер не толкает его. Он излучает бунтарство со спичкой, зажатой между зубами, и мальчишеской ухмылкой. Белки его глаз покраснели от травы. Уверена, что они здесь так поздно, именно из-за того, что он накурился и хочет есть. Интересно, он бросит курить до или после того, как последует примеру своей семьи и станет судьей?

– Как будто Тэтчер Пирсон позволит кому-то прикоснуться к себе, – говорю я, заставляя ее смеяться в свой молочный коктейль.

Тэтчер не ходит, он скользит, паря на своем огромном эго. Его история – любимая всеми страшная сказка: он не только наследник семьи-основателя, но и сын единственного серийного убийцы в Пондероза Спрингс. На его бледном лице, как и на свежевыглаженном костюме, считывается устрашение.

Смех Лилак привлекает внимание последнего парня их группы. Как будто мне нужна еще одна встреча с Сайласом Хоторном. Тихая таинственность, которая окутывает его, словно тень, падает на наш столик, когда он опускается в кабинку рядом с Руком.

Я человек, у меня есть глаза, и я не виню себя за то, что обращаю на него внимание.

Он выглядит слишком большим, чтобы поместиться в кабинке, его бицепсы напрягаются, когда он перекидывает руку через спинку сидения. Мышцы грозят разорвать в клочья его облегающую серую футболку с графическим рисунком.

Светло-коричневую кожу от кончиков длинных пальцев до горла украшают татуировки. Несколько рисунков, которые я, как художник, не могу оценить по достоинству с этого расстояния. На голове черная шапочка, скрывает его волосы, которые обычно коротко стрижены.

Тихий, невозмутимый, стойкий, с непоколебимой уверенностью в себе. Его присутствие – это требование без слов, приказ без голоса. Он – неудержимая сила, неизменная со времен старшей школы.

Я знала Сайласа еще до всего этого: до звонка, «Вербены», выставки. Все знали. Как он выглядит, его репутацию, историю, которую создал для него Пондероза Спрингс. Старший сын семьи Хоторнов с каменным взглядом, устрашающим поведением и диагнозом шизофрения.

Мои глаза скользят по его лицу.

Художники, которые рисуют лица или создают скульптуры, всегда стремятся к идеальному балансу симметрии. Совершенство без изъяна. Сайлас, сам того не подозревая, является, вероятно, лучшим в мире примером решения именно этой дилеммы.

Поразительно, насколько все сбалансировано. Острые, четко очерченные скулы, создающие тонкие тени, которые играют на его лице, подчеркивая сильную линию челюсти, которая сейчас напряжена. Суровая, жесткая красота, которая не позволяет не заметить его в комнате.

Прозвище «шизик», как его называли люди, было несправедливым и неоригинальным. Но если этому городу что-то и нужно, так это ярлыки. Думаю, даже тогда я понимала, что мне дали прозвище, которое никак не соответствовало моей истории.

Мы учились в одних и тех же школах практически все детство, и я могу по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз я проходила мимо него в коридорах или сталкивалась с ним. Мы вращались в разных кругах, и даже в юном возрасте, когда ты находишь группу людей? Ты остаешься в ней, не решаясь выйти из нее.

Вселенная, похоже, наверстывает упущенное время, снова возвращая нас в мир друг друга.

– Ооо… – Лилак хмыкает, на ее лице появляется довольная ухмылка. – Кого из них ты трахаешь глазами?

Я перевожу взгляд на нее, нахмурив брови.

– О чем ты, блядь, говоришь?

– Ты не перестаешь пялиться на кабинку с тех пор, как они сели, так что выкладывай. Кто из них тебе нравится?

Мне приходится физически удерживать взгляд на ней, чтобы он не вернулся к Сайласу. Прикусив внутреннюю сторону щеки, я качаю головой.

– Доедай, чтобы мы могли вернуться домой. Тебе вставать через четыре часа.

Лилак хмыкает, но слушается, спокойно поглощая чизбургер одной рукой, а другой рассеянно прокручивая телефон. Я стараюсь не обращать внимания на напряжение, царящее в моей и его кабинке.

Это оказывается непросто, учитывая, что наш последний разговор сводился к тому, что я стала его фальшивой невестой после того, как попыталась оказать ему простую услугу – поиграть в подружку. Вот что я получаю за попытку быть милой. Я облажалась и в итоге увязла гораздо глубже, чем планировала.

Я чувствовала себя дерьмом, оставив его разбираться с последствиями. Надеюсь, он сможет придумать ложь о том, что я изменила или бросила его, что-нибудь правдоподобное. Мне все равно, что он обо мне говорит, лишь бы я не была привязана к нему в романтическом плане. Даже если это фальшиво.

Я – последнее, что ему нужно добавить в список своих дел.

Я бросаю на него короткий взгляд, гадая, что творится у него в голове. Как ему удается справляться со всем этим. Я имею в виду, что его отец умирает, а он гуляет со своими друзьями, олицетворяя беззаботность.

Остановись, – резко говорю я себе. Не вмешивайся. Не думай о том, о чем думает Сайлас или как он себя чувствует. Держись подальше.

Уверена, он сможет найти какую-нибудь милую девушку. Красивую, более подходящую для того, что он ищет. Это будет несложно – он красив, и денег у него больше, чем у бога. Так будет лучше для нас обоих. Лучше для него, если честно. Мужчины не могут быть рядом со мной и затем выбраться.

Мертвецы не рассказывают сказок.

Лилак громко срыгивает, вытирая руки.

– Готова идти?

Я киваю, хватаю свою сумочку, вешаю ее на плечо, выскальзывая из кабинки, и смотрю прямо перед собой. Отказываюсь смотреть в их сторону, пока иду к кассе у входа.

Когда я лезу в бумажник за картой, за стойкой появляется официантка.

– Об оплате счета позаботились, – она улыбается, как будто это хорошо. Приятная новость.

– Это так мило…

– Кто? – перебиваю я сестру, сжимая в руке наличные.

Официантка, не ожидавшая моей реакции, в замешательстве сводит брови и молча указывает в сторону Сайласа, который сидит со своими друзьями, не подозревая о нашем разговоре.

Раздражение накаляет мои вены.

Я достаю двадцатидолларовую купюру и протягиваю ей в качестве чаевых, после чего поворачиваюсь обратно.

– Кора, куда ты идешь?

Мои спортивные штаны сползают с бедер, когда я направляюсь к их кабинке, не утруждая себя тем, чтобы поправить их, когда подхожу к краю стола. У меня такое чувство, что зубы вот-вот сломаются, если я буду стискивать их еще сильнее.

Четыре пары глаз устремляются на меня.

Бам.

Моя ладонь ударяет о красную поверхность, под ней лежат деньги. Я не обращаю внимания на остальных, встречаясь взглядом с парой карих глаз, которые намного темнее моих собственных, скрывающих секреты и неизвестные намерения.

– Раз уж прошлой ночью все было недостаточно ясно, позволь мне кое-что прояснить, – бормочу я, волосы падают мне на плечо, когда я подталкиваю к нему деньги.

Я лезу в сумку, достаю еще несколько двадцаток и бросаю их на стол.

– Меня не купишь, и это уравняет счет, – говорю я. – Ужин сегодня за мой счет, ребята.

11. ПАПИНЫ ДЕНЬГИ

Сайлас

В ушах звенит, когда очередная пуля пробивает мишень передо мной.

Не мощь оружия, которое заманило меня сюда, и не урон от пули, из-за которой я привязан к нему.

Дело в запахе.

Из ствола поднимается шлейф дыма, несущий аромат контролируемого хаоса. Это резкий привкус, сгоревшие химикаты смешиваются с металлическим оттенком раскаленного пороха. Угасая, он оставляет после себя мимолетный след сгоревшего углерода, землистость, необузданную мощь оружия.

Этот аромат – доказательство того, что в насилии есть своя красота.

Мой телефон вибрирует на деревянном столе передо мной. На экране высвечивается сообщение от Рука, дающее мне знать, что он здесь. Я убираю перед собой пустые патроны и вставляю еще один магазин в 9-миллиметровый черный «Каник»¹⁷, а затем засовываю его за пояс джинсов.

Я начинаю убирать со стола, разбирая снайперские винтовки, из которых стрелял днем ранее, и складывая все в черную сумку. На мгновение я задерживаю в руках пятидесятикалиберный «Дезерт Игл»¹⁸. Подаренный Розмари много лет назад, я теперь использую его только для стрельбы по мишеням. Для повседневного использования он непрактичен.

Две фразы, выгравированные на боковых сторонах металла, – это то, что я оставил при себе. На каждом моем пистолете, даже на том, что лежит у бедра, написано одно и то же.

Non timebo mala – слева.

Vallis tua umbra¹⁹ – справа.

Те же слова вытатуированы на внешней стороне моей левой и правой руки от запястья до костяшек пальцев. Рози начала эту традицию, выгравировав их на подарке, зная, как много значат эти слова, а я продолжил ее.

Я кладу пистолет в сумку, застегиваю ее и перекидываю через плечо, прячась от палящего солнца за соснами.

Когда я прохожу через заднюю дверь родительского дома, то понимаю, что не смогу быстро уйти, потому что из кухни доносится голос Рука. Отлично, чертовски здорово. Пройдет час, прежде чем мы окажемся за дверью.

– Это займет две минуты. Давай я тебя подстригу.

Когда я вхожу, мама дергает пряди волос Рука, стоя на цыпочках, осматривая длину от макушки до кончиков, словно он ребенок, и она проверяет его на наличие вшей.

– Я отращиваю их, ма, – бормочет он, ухмыляясь, в нескольких секундах от того, чтобы сказать ей да. У него всегда были проблемы с тем, чтобы сказать ей нет.

– Было гораздо проще, когда ты был маленьким и не мог сказать нет.

– Это было до или после того, как ты обкромсала его волосы? – мой голос сообщает о моем присутствии, когда я наблюдаю за ними из прихожей.

– Я не кромсала! Это было мило, – она взмахивает рукой в мою сторону, отмахиваясь от меня и выпуская Рука из-под своего материнского контроля. – В какие неприятности вы двое сегодня вляпаетесь

Рук ухмыляется, потирая руки, и я отвечаю, прежде чем он успевает ляпнуть лишнего и довести мою маму до сердечного приступа.

– Покер, – я прочищаю горло. – С друзьями.

В уголках ее теплых карих глаз появляются морщинки, и она слегка качает головой. Я не знаю, подозревает ли она, что я лгу, или нет. Она, наверное, сказала бы людям, что знает, когда я лгу, но я лгал ей почти всю жизнь, и она никогда этого не замечала, а может, потому что у нее не было причин для этого.

Зои Хоторн излучает нежность, вызванную временем и опытом, и в зрелые годы становится изящной. В каждой улыбке сквозит сочувствие. В ней все по-матерински, и мне повезло, что она у меня есть.

Всем ребятам тоже, особенно Руку.

Он, безусловно, ее любимец.

Свет на кухне освещает ее каштановые волосы, нежные серебристые полоски у корней, которые она отказывается красить. Ей нравится седина, она говорит, что это придает ей царственный вид.

– Пока вас не будет, Рук, может, ты уговоришь моего сына как-нибудь привести свою невесту. Видимо, мы недостаточно хороши для знакомства с ней, – ее голос игрив, что дает мне понять, что она шутит, но в глубине души я знаю, что вся эта ситуация ее расстроила.

– Скоро, мам. Я обещаю.

Как только я найду себе невесту.

На этой неделе за семейным ужином меня допрашивали. Свадебные планы, кто моя будущая жена, почему я до сих пор не рассказал им об этом. К счастью, по какому-то божьему промыслу Дэниел пока не упомянул об этом моему отцу на работе, но это лишь вопрос времени, когда это взорвется у меня перед носом.

На данный момент мой план прост.

Я собираюсь рассказать им правду о Коралине. Она оказалась не в том месте и не в то время, не зная о моей предстоящей свадьбе, и пыталась быть хорошим другом, помогая отпугнуть любопытного коллегу.

Если все пройдет удачно, у меня будет достаточно времени, чтобы просмотреть список подходящих порядочных девушек, готовых вступить в брак по расчету как минимум на два года. На бумаге это кажется незаконным. В Пондероза Спрингс?

Это будет легко.

Большинство дочерей и сестер остаются здесь, чтобы найти лучшее. Хотите быть лучшими, а как это сделать здесь? Деньги. Так получилось, что у меня их много.

Однако есть одна девушка, которой, кажется, ненавистна сама мысль о том, что она привязана к моим деньгам. Что забавно, учитывая, что она – единственная, кого я хочу.

Из чистого любопытства. Она понимает, что поставлено на карту, знает о Стивене. У нас общий враг, и это сделало бы нас отличными партнерами.

– Что ж, будьте осторожны сегодня вечером. Папа будет расстроен, что разминулся с тобой, но я не хочу его будить, – она крепко обнимает Рука и нежно целует его в щеку. – Спасибо за цветы, милый мальчик. Береги моего малыша.

– Всегда, ма, – бормочет Рук, позволяя ей прижаться к себе чуть крепче, чем обычно, а затем отстраняется.

Когда она подходит ко мне, чтобы подарить мне ту же любовь, я смотрю на нее сверху вниз.

– Я уже взрослый, ты же знаешь?

– И? Ты всегда будешь моим малышом. Обними меня, прежде чем уйдешь.

Я наклоняюсь вниз, обхватываю ее за талию и прижимаюсь так, чтобы она могла обхватить меня за шею. Она всегда пахла ванилью, с тех пор как я был ребенком. Теперь, где бы я ни находился, ваниль напоминает мне о доме.

– В следующий раз, когда ты войдешь в этот дом, тебе лучше взять эту девушку под руку, иначе я приму это на свой счет.

Я прижимаюсь губами к ее голове.

– Да, мэм.

Ненавижу это. Я всегда это ненавидел.

То чувство в животе, которое приводит к молчанию. Как дерьмово я чувствую себя внутри, зная, что лгу своей семье. Зная, что это все, что я, блядь, делаю.

Мое психическое здоровье, эта помолвка, Стивен.

Не думаю, что кто-то из них действительно знает меня.

Не совсем, не настоящего меня.

Признаться в этом, казалось бы, легко, но только не тогда, когда все знают, что ты особенный, с самого детства. Не тогда, когда, узнав правду, они начнут волноваться.

Попрощавшись, мы с Руком преодолеваем расстояние между кухней и входной дверью. Как только наши ноги ступают на крыльцо, я слышу щелчок зажигалки и чувствую запах сигаретного дыма.

– По шкале от одного до десяти. Какова вероятность того, что Истон попытается убить меня сегодня вечером?

– Одиннадцать.

***

Рук решил за всех, что стучать не обязательно. И мы втроем следуем за ним по удивительно пустым коридорам поместья Синклеров. В наших кутежах мы иногда натыкаемся на удачу.

Ходят слухи, что, став главой семейного дома, по вечерам в четверг Истон Синклер собирается со своими друзьями за игрой в покер, следуя по стопам отца.

Как они смогли позволить себе такой же образ жизни после того, как Стивен попал в тюрьму, – вот что я хочу знать. Вы не можете продолжать жить в роскоши, когда ваше имущество конфисковали.

Пистолет на моем бедре упирается мне в бок, гнев, который не принадлежит мне, заставляет сжимать кулаки. Я не удивлюсь, если Истон знал о девушке, которую держали в заложниках в доме его детства. Все это время он позволял ей гнить под его богатством из страха перед властью своего отца.

Он был трусом всю нашу гребаную жизнь; меня бы это не удивило.

– Откуда ты знаешь, куда идти? – спрашивает Алистер из-за моего плеча, пока я высматриваю домработниц или Лену Синклер, которая все еще носит обручальное кольцо и живет тут.

– Я здесь уже бывал, – громко говорит Рук, не заботясь о том, слышит ли его кто-нибудь. Думаю, он хочет, чтобы его поймали, чтобы внести еще немного хаоса в наш план. – Однажды я трахнул Сэйдж в бильярдной. Такое трудно забыть.

Тэтчер насмехается, держа язык за зубами, чтобы не сказать что-нибудь язвительное, я уверен.

Ненависть, которая то и дело вспыхивает между нами и единственным сыном Стивена Синклера, выходит далеко за рамки того, что Рук увел его девушку много лет назад.

Нет, наши фамилии столкнулись еще до нашего рождения.

Наше соперничество заложено в фундамент Пондероза Спрингс. Кровь, пропитанная ненавистью, разлилась по земле. Когда-то организация «Гало» была создана для мести, связывающая воедино людей Синклера, которые похищали, избивали, насиловали дочерей и сестер основателей Пондероза Спрингс.

Колдуэлл.

Ван Дорен.

Пирсон.

Хоторн.

Женщины из нашего наследия были ступенькой к тому, что превратилось в большую мерзкую организацию, которую организовал Стивен. Он похищал молодых невинных девушек и наживался, продавая их бог знает кому.

Нам суждено было ненавидеть друг друга, и хотя мне хотелось бы думать, что я выше вражды за наследие, трудно не продолжать ее, когда Истон Синклер – гребаный ублюдок, и был им с тех пор, как я его знаю.

Дойдя до конца коридора, Рук поворачивает налево и останавливается перед тяжелыми двойными дверями из красного дерева. Из-за них доносится музыка, и вместо того, чтобы потратить секунду на повторение нашего плана, он прижимает к ним две татуированные руки и толкает.

Никакой осторожности. Всегда.

Он вечно давит на газ, так он и умрет.

– Чертовски нетерпелив, – ворчит Алистер, открывая дверь.

– Давно не виделись, Синклер, – кричит Рук, раскинув руки в стороны. – У тебя есть местечко, чтобы сдать на нас?

Мы вчетвером входим в покерную комнату, окутанную дымом сигар. За завесой дыма четверо друзей Истона обмякли в своих креслах, едва обращая внимание на свои руки под действием наркотиков, алкоголя или поглощенные женщинами, которые слоняются по комнате.

Истон выглядит не намного лучше. Наверное, хуже всего за все годы, что я его знаю.

Его лицо уткнулось в шею какой-то девушки в коротком красном платье. ее тело, отвернутое от нас, взгромоздилось на покрытый зеленым войлоком стол, на котором были разбросаны фишки для покера. Бретельки ее платья свободно свисают с рук, когда он смотрит в нашу сторону через ее плечо.

– Убирайтесь на хрен из моего дома, – требует он, хлопая девушку по бедру, что заставляет ее отойти от стола к другим девушкам в комнате.

Левая сторона его лица почти зажила. Благодаря нескольким пластическим операциям шрамы от ожогов побелели и тянутся от глазницы до подбородка. Кожа в полоску, напоминающую о том, как Рук прижимал его лицо к выхлопной трубе мотоцикла.

– Скажи «пожалуйста», – ухмыляется Рук.

Дразнить Истона – его любимая игра.

Челюсть Истона сжата, он дергается от гнева из-за нашего вторжения, но это единственное, что в нем привычно. Он взмахивает рукой, хватаясь за горлышко бутылки с водкой. Его светлые волосы взъерошены, глаза покраснели, кожа болезненно бледная.

Похоже, время и к нему не было благосклонно.

– Отсоси мой член, Ван Дорен, – рычит он, прижимая кончик бутылки к губам и делая глоток жидкости, а затем вытирает рот тыльной стороной ладони. – Убирайся или тебя заставит полиция. Выбирай.

– Ты не в моем вкусе, чувак, – Рук держит руки глубоко в карманах, покачиваясь взад-вперед на пятках. – Мне очень нравится клубничный блонд. Может попробуешь покрасить волосы, и мы вернемся к этому вопросу?

Мне не нужно видеть, чтобы понять, что он ухмыляется, зная, что Истон превращается в кучку пепла, добиваясь девушку. Он заслуживает всего, чем живет сейчас, за то, через что заставил ее пройти.

Возможно, наши фамилии и породили нашу ненависть. Но Сэйдж Донахью? Она – бензин для этих двоих.

Истон заливисто смеется, откидывая голову назад.

Мои брови дергаются, и я бросаю взгляд на Алистера, который спокойно наблюдает за ним.

– Пристрастился к выпивке после того, как папаша попал в тюрьму? Какое клише, – говорит Рук.

Это его отрезвляет, раздается звон разбитого стекла, когда он ставит бутылку на стол. Его шаги вперед более скоординированы, чем я ожидал. Он идет, пока не оказывается лицом к лицу с Руком. Мой друг только ухмыляется, глядя, как человек, олицетворяющий всю боль его девушки, поднимает кулак.

– Прикоснись к нему, – щелчок предохранителя моего пистолета раздается в воздухе, и конец ствола стучит Истону в висок, – облегчи мне задачу.

Я наблюдаю, как он напрягается. Каждый крут, пока в дело не вступает оружие.

В комнате воцаряется тишина. Все застыли в полной неподвижности.

– Убирайтесь из этой гребанной комнаты, – ворчит Алистер, обращаясь к невинным свидетелям, все еще находящимся тут.

Я слушаю шарканье ног и тихий шепот, когда они выбегают из комнаты, пока держу пистолет у черепа Истона, наблюдая за его остекленевшими глазами, которыми он продолжает смотреть на Рука.

Очевидно, что причастие Истона к «Гало» было недостаточным, чтобы его арестовали вместе с его отцом и другими причастными, но мы знаем, что он следующий в очереди на то, чтобы занять это место.

А значит, любая информация, которой он располагает, нам нужна.

– Ты собираешься натравить на меня своих псов? Должен ли я ожидать, что Алистер начнет выбивать из меня все то дерьмо, которое ты хочешь? – Истон фыркает, поворачивая голову, чтобы посмотреть на меня.

Мой палец нажимает на курок. Чуть больше давления – и он мертв.

– Я слишком стар для игр с тобой, – отвечает Алистер, хватая его за плечо и толкая на пустой стул. – Ты все упростишь. Мы задаем вопрос, а ты отвечаешь.

Я прижимаю дуло пистолета к его лбу, надавливая для убедительности.

– Где он? – Тэтчер заговорил впервые с тех пор, как мы сюда приехали.

– Поконкретнее, – ухмыляется он. – Кто он?

Алистер хватает его за волосы и запрокидывает голову, чтобы посмотреть на него сверху вниз, на его болезненную, потную кожу, подсвеченную верхним светом.

– Я сказал, что слишком стар, а не то, что не буду играть с тобой. Если ты будешь умничать, будет только хуже. Где твой папаша?

Истон усмехается, проводя языком по сухой нижней губе.

– Это, блядь, бесценно.

Я направляю руку к стене, нажимаю на курок и чувствую, как удар по металлу отдается в моей руке, когда пуля вонзается в стену. Деревянные щепки разлетаются в воздухе.

– Если ты не начнешь говорить, будет много крови.

Его челюсть дергается, зубы скрежещут, когда он переводит взгляд на меня.

– Он не связывался со мной. Я узнал, что он сбежал из новостей, как и все остальные. Когда мы разговаривали в последний раз? Когда его арестовывали.

– Чушь собачья. Его единственный сын ничего не слышал от него за два года? Попробуй еще раз, Истон.

– Я хотел уйти, – он качает головой. – Когда я понял, что Сэйдж не собирается тебя бросать, я сказал ему, что хочу уйти.

– Следи за своим поганым ртом…

– Сколько бы ты ни ненавидел меня, это никогда не отнимет того, что она значит для меня, Ван Дорен, – перебивает Истон Рука, выдергивая голову из хватки Алистера. – Заканчивай с этим или убей меня.

Я не знаю всего, что произошло между ними тремя. Не знаю, какую травму пережила Сэйдж от рук Истона, мальчика, которого она знала всю свою жизнь. Но что я знаю? Она была пешкой в деле, в котором никогда не хотела участвовать. Их подростковые отношения быстро превратились в сделку, на которую она не давала согласия. Для ее отца это был способ расплатиться с долгами, а она была валютой.

Несмотря на все это, одно я знаю точно. Истон Синклер не любит Сэйдж.

Может быть, в его сознании с его искаженным представлением о любви она для него реальна. А может, он жаждал власти над ней и ее жизнью.

Но он не любит ее. Не так, как Рук.

Между ними огромная разница.

Один готов рискнуть девушкой ради власти. Другой готов отдать все ради нее.

Рук – мой лучший друг, но если бы стоял выбор: получить пулю или спасти Сэйдж?

Я бы был мертв.

– Хочешь сказать, что не ты снимал видео, которое нам прислали? – спрашиваю я, пытаясь вернуть разговор к сути дела. Они будут спорить часами, и это ни к чему не приведет.

Он вздыхает, проводя ладонью по губам.

– Да, я снял видео, как ты избавляешься от тела Годфри. Проследил за тобой от города до дома Лиры. Я записал его, но у меня его больше нет. Как только я отправил его Стивену, я удалил его.

Кулак Алистера рассекает воздух, нанося сильный удар в челюсть Истона, отчего его голова откидывается в сторону. Звук соприкосновения кожи с кожей эхом разносится по комнате, но за этим следует только смех Истона.

– Вы четверо такие чертовски тупые, – он сплевывает кровь на пол, а в его груди вибрирует усмешка. – Вы даже не можете понять, как сильно я хочу, чтобы Стивен умер. То, что он на свободе, влияет не только на вашу, но и на мою жизнь.

– Прибереги свои проблемы с папашей для психотерапевта, – жестко говорит Рук, скрестив руки на груди. – Мы не в одной команде.

– Я не должен никому из вас объяснять свое участие. Не стой здесь и не делай вид, что ты меня знаешь.

– Все это очень удобно для тебя, – давит Тэтчер, поправляя лацканы пиджака. – Ты ничего не знаешь. Ты в неведении. Ты просто невинный свидетель.

– Я же сказал, что не знаю, где он.

– Тогда откуда берутся деньги?

Пот струится по воротнику Истона, когда он закрывает рот и поджимает губы. В воздухе вокруг него ощущается привкус обиды и враждебности, как у собаки, которая рычит перед нападением, подняв шерсть дыбом.