Текст книги "Клятва, которую мы даем (ЛП)"

Автор книги: Монти Джей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Он дорогой, с грубым мужским характером. Открытая планировка с темным деревом и черными акцентами, угрюмая и пропитанная его запахом. Две спальни, приглушенное освещение, стены, выкрашенные в глубокий угольный цвет, – лучшее, что можно купить за деньги в Пондероза Спрингс.

Минималистичный интерьер, я уверена, созданный дизайнером, и идеально подходящий ему.

Отсутствие цвета, чистота – все это так отличается от моей квартиры, это физическое отражение нашей непохожести.

– Нет, – я тяжело вздыхаю, в груди напряжение. – Но она спит, и со временем все будет хорошо.

Я не лгала, когда сказала, что нам нужно поговорить, но я также не собиралась оставлять Лилак одну. Его квартира ближе к бухте, чем моя. Она заснула в машине, а это означает, что сегодня я, скорее всего, буду спать на диване Сайласа Хоторна.

Ближе, чем я когда-либо хотела быть к нему.

Я прохожу через гостиную на кухню и встаю на противоположной от него стороне острова, опираясь руками на прохладную поверхность. Подвесные светильники мягко освещают его лицо, и я не могу удержаться, чтобы не пересчитать несколько веснушек, которыми усыпаны его щеки и нос.

– Спасибо, – говорю я ему, проглотив свою гордость и понимая, что он заслуживает искренней благодарности с моей стороны. Даже если это происходит только сейчас. – За все.

Он смотрит на меня секунду, а затем берет белую квадратную коробку, лежащую перед ним, и открывает ее большим пальцем, чтобы показать медицинские принадлежности.

– Я в порядке. Я не…

– Я и не спрашивал, – вмешивается он, хватая несколько предметов и направляясь на мою сторону острова. Я наблюдаю, как Сайлас раскладывает бинт, пластырь и, как я предполагаю, перекись водорода. – Не хочу, чтобы ты истекала кровью на моей кухне.

Не спрашивая, он тянется вниз, осторожно поднимает мою руку и переворачивает ее ладонью вверх, после чего развязывает кусок ткани, пропитанный кровью.

Я не могу не вздрогнуть при виде пореза. Я почти не чувствовала его, пока адреналин не иссяк. Запах антисептика обжигает мне нос, когда он промывает рану. Жжение сильное, но я остаюсь неподвижной, словно его пальцы, обхватившие меня, – это якорь.

– Тебе нужно что-нибудь съесть, – бормочет он, обматывая бинтом мою руку. – У меня в холодильнике есть остатки говядины и брокколи. Могу разогреть для тебя.

Я качаю головой, глядя на него, пока он сосредоточенно рассматривает мой порез.

– Я не ем мясо.

– Ты вегетарианка?

– Технически, но все равно ем рыбу. Ты удивлен? Считаешь меня мясоедом? – я приподнимаю бровь, пальцами нащупывая пульс на запястье. Интересно, считает ли он мое учащенное сердцебиение?

В Сайласе есть какая-то мягкость, о которой никогда не говорилось в сплетнях. Спокойствие, о котором не упоминалось в суровых историях. Как будто он чувствует мои эмоции, эмоции всех, кто его окружает, и точно знает, когда требуется его внимание.

– Не удивлен, просто любопытно.

Когда он заканчивает, то поворачивается ко мне спиной.

Мышцы на его спине напрягаются под футболкой, когда он тянется за кофейной кружкой. Я быстро отвожу взгляд, разворачиваюсь к острову, опираясь на него локтями для опоры.

– Раньше Стивен… – я делаю паузу, осознавая, что он – один единственный человек, которому я открыто рассказываю о том, что со мной произошло. Мысль, что я уязвима, вызывает у меня тошноту, но в нем есть что-то безопасное. – Он заставлял меня есть сырое мясо. Теперь меня тошнит от его запаха.

Я слышу, как он двигается позади меня, прежде чем снова появляется на противоположной стороне острова, ставя перед собой темно-серую кружку.

– Ты хочешь, чтобы он был мертв? – спрашивает он. – Поэтому ты хотела поговорить? – он берет ложку и опускает ее в банку с медом, а затем выливает в кружку. Методично, как будто он делает это каждый день.

– Нет. Я имела в виду то, что сказала. Я не хочу мстить, Сайлас.

– Тогда почему ты здесь, Коралина?

Между нами воцаряется тишина, пока он продолжает размешивать мед в кофе, а я наблюдаю за ним. Наши глаза встречаются, и мы просто смотрим друг на друга.

О чем ты думаешь, Сайлас?

Что ты видишь, когда так смотришь на меня?

Видит ли он, какая я ужасная внутри? Видит ли он мои уродливые, эгоистичные стороны, которые выходят наружу в тот момент, когда я злюсь или боюсь? Или он ничего не видит? Еще одна девушка, еще одно лицо в толпе.

Он – стоическая статуя, которой можно восхищаться, но которую никогда не понять по-настоящему. Сайлас воплощает идею о том, что присутствие человека может говорить о многом без лишних слов.

– Я пришла спросить, нужен ли тебе еще кто-нибудь на роль фальшивой девушки?

Прямолинейно, быстро, без стеснения. Только так я могла перейти к делу, не дав себе отступить. Быстро оторванный, старый пластырь был причиной, по которой я хотела с ним поговорить.

– Нет, – он продолжает помешивать жидкость в кружке, глядя вниз, а потом снова на меня, но взгляд его глаз теперь другой. В уголках блестит игривость, которую я никогда у него не видела.

Он ухмыляется, не шевеля губами.

– Мне нужна жена.

Если я умру от остановки сердца, причиной смерти будет либо то, как он на меня смотрит, либо то, как он произносит слово жена. Возможно, и то, и другое, но, надеюсь, Лилак сможет получить страховку.

Жена.

Не паникуй. Не паникуй, мать твою.

Это причина, по которой я пришла сюда сегодня. Именно поэтому я буду спать на его диване, именно поэтому я в его гребаном доме.

– Если я сделаю это – если мы сделаем это – мне нужно, чтобы ты дал мне обещание.

Сайлас молчит, просто ждет, когда я продолжу, давая мне возможность высказаться. Это по-другому, это освежает – разговаривать с кем-то, кто действительно слушает, а не просто ждет ответа.

– Что бы ни случилось, ты вытащишь из этого Лилак, – я стараюсь, чтобы мой взгляд не дрогнул. Оттенки наших радужек сталкиваются, взгляд эбенового дерева и мокко, и ни один из них не уступает.

– Ты можешь использовать меня, чтобы сблизиться со Стивеном. Женитьба на мне выведет его из себя. Это выманит его. Я буду висеть на твоей руке и играть роль для «Хоторн Технолоджи». Но если в процессе со мной что-то случится, ты должен позаботиться о моей сестре. Только так я скажу да.

Защитить ее было единственной мыслью в моей голове, когда она упала в мои объятия. Одной меня недостаточно, чтобы обеспечить ее безопасность, особенно от такого человека, как Стивен Синклер.

Но четыре семьи-основательницы смогли бы.

Может, я и слишком гордая, чтобы иногда просить помощи у других, но для Лилак?

Я бы попрошайничала на улицах за мелочь.

Я сделаю все, чтобы обеспечить ее будущее.

Этого не должно было быть в планах, но и Стивен не должен был сбегать из тюрьмы. Я должна сделать то, что должна. У меня нет выбора.

– Она знает?

Я отгоняю мысленный туман.

– Что?

– Твоя сестра знает? – снова спрашивает он, слегка прищурив глаза. – Что ты убиваешь себя ради ее счастья? Что единственная причина, по которой ты все еще в Пондероза Спрингс, – это то, что ты не можешь ее бросить?

Острая боль пронзает мое сердце. Стены, окружающие меня, снова рушатся; я и не подозревала, что позволяла им разрушаться.

Если мы поженимся, я планирую дать обет молчания. Он не должен читать меня в таком состоянии. Я не позволю ему заставить меня чувствовать себя такой чертовски прозрачной.

Я сжимаю губы в плотную линию, чувствуя, как во мне нарастает напряжение. У меня возникает желание взбунтоваться, оттолкнуть его, отпихнуть за то, что он думает, что может подойти близко. Мой язык медленно скользит по передним зубам, и я качаю головой.

– Нет, – твердо говорю я. – Она в блаженном неведении. И так будет и дальше. Сегодня ночью у нее украли частичку невинности. Только через мой гребаный труп это повторится вновь.

Сайлас смотрит на меня тяжелым взглядом.

– Потеря невинности неизбежна. Это случается со всеми нами. Ты не можешь остановить судьбу, Хекс.

Я наклоняю голову, с вызовом приподнимая брови. В моем голосе звучит неподдельная убежденность.

– Посмотри на меня.

Не упуская ни секунды, он отвечает:

– Смотрю.

Словно жидкий бархат, он берет ложку и подносит ее к губам, слизывая с поверхности капли кофе, ни разу не прервав зрительного контакта. Мышцы на его руках напрягаются, когда он опирается на кухонный остров и подносит кружку ко рту.

На его предплечьях выступают толстые вены под слоями чернил.

Сайлас – тихий тип красоты.

Не кричащий. Он словно шепот на ухо в темноте. Он похож на звук, который издают мурашки, когда они появляются на моих руках, и его очарование отражается в холодном воздухе, скользящем по теплой коже.

Воздух вокруг нас гудит.

За этот брак по расчету придется заплатить, и платить будет мое сердце.

Хуже всего то, что не он разобьет его. Это сделаю я.

Я единственный злодей в этой истории.

Я делаю это ради Лилак, но я не буду эгоистичной по отношению к Сайласу Хоторну.

Его сердце не заслуживает того, что я могу с ним сделать.

– Правила, – я прочищаю горло. – Между нами должны быть правила. Как долго мы должны оставаться в браке?

Он постукивает пальцем по краю своей кофейной чашки.

– Два года, если верить совету.

– Я полагаю, ты хочешь, чтобы я переехала к тебе. Будет странно, если мы этого не сделаем, но я хочу, чтобы моя сестра осталась здесь, пока не разберемся со Стивеном. Мы с Лилак можем жить в одной комнате.

Он кивает, молча соглашаясь.

– Никакого секса, – я прикусываю нижнюю губу, мягко пряча улыбку, когда он кашляет, давясь напитком. – Ты можешь завести любовницу на стороне, да хоть сразу двенадцать.

Грохот кружки о мраморную столешницу отдается у меня в ушах, как гром, звук накаляет атмосферу. Его челюсти сжимаются, полуприкрытый взгляд сверлит меня. Проходят секунды, и я ощущаю их, как капли воды на своей коже.

– Ты планируешь сделать то же самое?

Мои глаза сужаются, в словах слышится вызов.

– А если да?

Когда он выпрямляется в полный рост, футболка задирается и виден его подтянутый живот. Я опускаю глаза на долю секунды, пока ткань не возвращается на место.

Воздух трещит.

Упоминание слова секс заставляет меня думать о сексе с ним.

Грязный, грубый секс.

Секс с Сайласом.

Я смотрю на его руки, на большие ладони, которыми он, вероятно, оставил бы синяки на моей заднице. Мы бы уничтожили друг друга в спальне. Ни один из нас не захотел бы отдать контроль, оставляя на телах друг друга синяки от поцелуев и глубокие царапины.

Я уже давно не испытывала вожделение, и мне не нравится признаваться, что я скучаю по этому. По тому, как оно лижет пятки, как тепло ползет к животу и сжигает изнутри.

Я повторяю его позу: стою прямо, скрестив руки, и не произношу ни слова, пока его глаза откровенно блуждают по моему телу. Мое эго говорит мне, что он думает о том же, о чем и я.

Сайлас наклоняется вперед, глаза сужаются, когда он обдумывает мои слова.

– Не договорились, – ворчит он, и от этого звука у меня по спине пробегают мурашки. – Никто не поверит, что я изменяю своей жене. Все знают, что происходит, когда кто-то прикасается к тому, что принадлежит мне.

– Я не принадлежу тебе, – я киплю, моя челюсть сжимается от гнева.

Внутри меня бурлят жар и раздражение, разгорается пламя.

– Сейчас не принадлежишь, – его зубы прикусывают нижнюю губу, заставляя меня содрогаться, а его взгляд скользит по моему телу. – Наедине ты можешь диктовать условия. Но для всего остального мира? Ты, блядь, моя, и я не буду делиться.

По позвоночнику пробегает электрический разряд.

Я не вещь, которой можно владеть, никогда больше.

Но я не могу отрицать, что мысль о том, чтобы позволить Сайласу Хоторну управлять моим телом, заводит меня.

Мне отчаянно нужно переспать с кем-то или хотя бы испытать оргазм, прежде чем это произойдет.

– Тогда остается воздержание до нашего развода, потому что я не буду с тобой спать.

Хотя я хочу этого, если бы наши обстоятельства сложились иначе, я бы сделала с ним ужасно пошлые вещи. Однако мы и так слишком близки. Секс только размоет границы, а это никому из нас не нужно.

Я не могу рисковать.

Его взгляд темнеет, и он молча ухмыляется.

– Тогда тебе лучше запастись батарейками, Хекс. Они тебе понадобятся.

Мои щеки вспыхивают, и в голове всплывает яркая картинка, как он смотрит, как я трогаю себя одной из своих игрушек. Но я отмахиваюсь от этого, нахмурив брови.

– Браки по расчету – обычное дело, Сайлас. Почему мы должны устраивать шоу на публику?

Огонь, горящий в его глазах, гаснет, эмоции исчезают почти сразу.

– Мои родители, – он вздыхает, проводя рукой по своей твердой челюсти. – Сердце моей матери будет разбито, если она узнает, что я женюсь не по любви. Я не сделаю этого с ней. Это мое единственное условие.

Как бы мне ни была неприятна концепция собственничества как наедине, так и на людях, я ее понимаю. Меня возмущает, что я это понимаю, но его преданность семье заставляет меня восхищаться им. Чего я никогда не ожидала от себя.

Сайлас тоже не хочет оказаться в такой ситуации. Я уверена, что в его планы не входило жениться на мне.

Но он сделает это, потому что должен.

Он сделает это, потому что любит людей, которые его окружают.

Мы два очень разных человека с очень похожим опытом.

Мне не нужно знать его мечты или любимый цвет, чтобы понять, кто он такой. Его преданность говорит громче всяких слов, а его непоколебимое стремление защитить тех, кто его окружает, отражает мое собственное.

Этого мне достаточно, чтобы идти вперед.

Этого достаточно, чтобы доверять ему.

– Быть убедительной с родственниками мужа, – я улыбаюсь ему, поджав губы. – Поняла.

Я уже знаю, что его мать возненавидит меня. Матери всегда меня ненавидят.

– Есть еще какие-нибудь правила?

– Да, – я киваю, прикусывая внутреннюю сторону щеки. – Не влюбляться. Я говорю это не для того, чтобы соблазнить тебя. Это касается нас обоих. Это должно оставаться как можно более фальшивым, иначе я уйду.

Это к лучшему – держать дистанцию, быть стервой. В конце концов, он будет мне за это благодарен.

Он делает еще один глоток кофе, задерживая взгляд на моем лице, прежде чем снова заговорить.

– Это твой самый большой страх, Хекс? Влюбиться?

Его вопрос настолько неожиданный, настолько чуждый, что я смеюсь в ответ.

– Нельзя бояться того, чего никогда не испытывала, – правдиво отвечаю я.

Сайлас любил, и, судя по тому, что я слышала, он отдавал всего себя. Я легко могла бы позволить ему влюбиться в меня, а потом выжать из него все. Использовать его эмоции в своих интересах. Позволить ему приблизиться ко мне, а потом уйти, как только он зайдет слишком далеко, или просто наблюдать, как он уничтожает себя, как и все парни, которые осмеливались пытаться до него.

Город может называть его злодеем, но внутри он влюбчивый парень. От него исходит запах. Благих намерений и романтики. Его чуткое сердце обливается кровью за тех, кто ему дорог.

Его легко понять, это написано в каждом сантиметре его существа – человек, который отдал бы абсолютно все ради тех, кого любит.

Я слишком проклята, чтобы заслужить такую преданность.

– Нет, Сайлас. Я не боюсь любви, – твердо говорю я. – Но тебе следует бояться меня. Я причиняю боль людям, которые пытаются заботиться обо мне, Хоторн. Не позволяй себе стать еще одной жертвой моего несчастного сердца.

14. ПРИВЕТ, РОЗИ

Сайлас

– Сайлас, когда мы поймем, чем это все обернется, можно у нас будет сад?

– Конечно.

– Я хочу выращивать гвоздики.

– Гвоздики?

– И пионы!

– Хорошо.

– Клянись.

Мы поняли, чем все обернулось, но единственный сад, который теперь есть у Розмари Донахью, – это цветы, которые я ежемесячно доставляю к ее надгробию.

Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз стоял здесь. Я провожу рукой по верху ее памятника. Камень подвергся эрозии, буквы ее имени стерлись – болезненное напоминание о прошедшем времени.

Розовые гвоздики.

– Привет, малышка Рози.

Теплый порыв ветра приветствует меня. Нежная ласка природного явления, приветствие в мире живых. Смерть и скорбь у всех разные, но по какой-то причине, когда я ее навещаю, мне кажется, что она здесь, со мной.

– Тебя нет уже четыре года. Это кажется нереальным, правда?

Знакомое чувство гложет меня изнутри. Мои ребра туго сжаты, что позволяет мне делать лишь поверхностные, быстрые вдохи. Это словно порез бумаги на чувствительной коже, нежелательное напоминание.

Это не что иное, как чувство вины.

Жадное, отнимающее много времени, чувство вины.

Я жив, а она нет.

Меня не было рядом, когда она нуждалась во мне. Я не смог ее спасти.

Если бы мы поменялись местами, как я много раз молил, жизнь Розмари была бы наполнена красками. Она бы наслаждалась каждым вздохом, каждым днем. Превращала бы даже худшие моменты в нечто прекрасное, потому что именно это она и делала.

Она была прекрасна.

Часть внутри меня, принадлежащая Рози, болит. Это не выбор, это непоколебимый факт. Она забрала себе частичку меня, которой больше ни у кого не будет. Она принадлежит ей – я никогда не отниму этого у нее.

Потребовалось время, чтобы понять, что дальнейшее течение жизни и скорбь не отняли моей любви к ней. Я думал, что если буду продолжать злиться, если причиню боль людям, которые причинили боль ей, это принесет мне покой. Погоня за местью лишь открыла новые двери для боли.

Я не горжусь тем, что я делал в состоянии траура, тем, что позволил своей ненависти к себе управлять мной. Хотя люди, причастные к смерти Розмари, заслужили свою участь за то, что они сделали не только с Рози, но и со всеми остальными похищенными ими девушками, я все еще о многом сожалею.

В основном о том, что раньше не понимал, что исцеление от ее потери – это не попытка забыть ее. Это был способ почтить ее память. Способ помочь ей обрести покой в загробной жизни, зная, что мне здесь хорошо без нее.

Мне приснился сон после того, как меня выписали из больницы, в ночь после того, как Лира убила Коннера Годфри.

Я наблюдал за Розмари, которую тянуло в разные стороны. Я видел, что она находится на перепутье, в сплошном белом небытии, одна ее рука тянется к земле, а другая тянется в противоположном направлении.

Она застряла, не в силах перейти из-за меня. Она не могла отпустить свою физическую оболочку, потому что волновалась за меня.

Пытаясь избавиться от чувства вины, я этим причинял ей боль. Это была суровая правда: я говорил себе, что все это ради Розмари, чтобы отомстить за ее смерть, а на самом деле просто пытался загладить вину за то, что не был рядом с ней, когда она умерла.

Мои глаза находят землю, под которой она покоится. Она слишком жесткая, чтобы покрывать девушку, которая была невероятно доброй и нежной.

– Надеюсь, когда я скажу тебе это, в этом будет смысл. Надеюсь, ты не расстроишься и поймешь, что на этот раз я делаю это по правильным причинам.

Снова порыв ветра, на этот раз более сильный, срывает капюшон с меня. Я качаю головой, проводя ладонью по растрепанным волосам. Она терпеть не могла, когда я пытался спрятаться за своими толстовками.

Поначалу мне было больно дышать без нее. Просыпаться, зная, что она больше никогда не откроет глаза. Было физически невозможно ни вдохнуть, ни выдохнуть. Как будто кислород был напоминанием о том, что я жив, а она нет.

Иногда я ненавижу себя за то, что сейчас стало легче.

На самом деле время сделало ее потерю менее болезненной.

Из-за этого мне стало еще труднее вспоминать. Я помню, кем она была, как выглядела и что говорила. Она примерно так же реальна, как голоса, которые то появляются, то исчезают в моей голове. Те, что иногда обретают форму и расползаются по стене в виде теней.

Это мелочи, которые я растерял на пути к исцелению.

Теряю обрывки ее смеха, оставляя их позади. Забываю запах ее духов, звук ее шепота возле моего уха.

Это не больно, но иногда мне хочется, чтобы было больно.

С болью приходит воспоминание. Боль утраты – это постоянное напоминание о человеке, которого больше нет. Когда тебе больно, ты вспоминаешь все так отчетливо, потому что боль заставляет тебя это делать.

Когда тебе перестает быть больно, ты забываешь.

Рана постепенно перестает сочиться, кожа стягивается и образуется шрам. Он иногда зудит или покалывает, напоминая о том, что он есть, но в повседневной жизни вы едва ли вспомните о его существовании.

Розмари Донахью заслуживала того, кто всю жизнь будет страдать из-за нее.

Два года назад, перед тем как мы с парнями расстались, я стоял перед этой самой могилой и давал ей обещание. Я поклялся, что оставлю Стивена в прошлом, позволю ему гнить в тюремной камере, чтобы расплатиться за свои грехи.

Это из-за него я вынужден нарушить еще одно обещание, данное девушке, лежащей в шести футах под землей.

– Я говорил тебе, что оставлю Стивена в прошлом. Я обещал, что в следующий раз буду вести себя лучше, когда появлюсь здесь, – мое горло горит от тихой ярости, которую я слишком хорошо скрывал. – Но это не месть, Роуз. Это ради парней, ради Сэйдж. Их будущего. На этот раз либо он, либо мы.

На этот раз я не мщу. Теперь моя очередь жить по другую сторону медали. Я пытаюсь защитить тех, кого люблю, в то время как мужчина пытается отомстить нам за жизнь, которую мы у него украли.

Надеюсь, она знает, что все, что я делаю с этого момента, – не от жажды мести в сердце.

Я медленно двигаюсь так, чтобы сесть, прислонившись спиной к ее надгробию. Спина касается камня, я запрокидываю голову и смотрю в небо. Когда мы с Рози учились в средней школе, мы сидели спина к спине и смотрели на небо. Я слушал, как она рассказывала истории о зайчиках в облаках.

Часто забывают, что у нас были не просто отношения. Когда она умерла, я потерял подругу.

Роуз и я пережили травму, изменившую нашу жизнь, в которую никто, кроме нас, не верил. Мы верили словам друг друга, потому что прошли через это вместе. Это событие сблизило нас.

И вот теперь, когда я прихожу к ней в гости, я рассказываю ей о хорошем. Я рассказываю о женитьбе Алистера, зная, что она была бы счастлива, узнав, что озлобленный мальчик, которого она называла старшим братом, наконец-то позволил кому-то полюбить его. Несмотря на то, что ему бы это не понравилось, я рассказываю ей о Тэтчере, о Лире, с которой, я думаю, они стали бы лучшими подругами. Я хочу, чтобы она знала, что я стараюсь присматривать за Сэйдж, хотя Рук и сам неплохо справляется.

Я даю ей понять, что с нами все в порядке, что, несмотря на шантаж, который висит над нами, и возможность того, что нас посадят в тюрьму, если ее душа будет свободна, с нами все в порядке. Что мы справились и без нее.

Я говорю ей о плохом.

О том, что возможность того, что она встретится с моим отцом, наступит раньше, чем я когда-либо мог предположить. В результате я начинаю говорить о работе и Стивене, и в конце концов дохожу до части моей невинной лжи о том, что у меня есть девушка. Она бы рассмеялась, если бы была здесь – она бы посмеялась над моей паникой.

Я изливаю душу надгробию, которому ничего не остается, как слушать, и надеюсь, что девушка, которую я когда-то знал, услышит меня.

– Мама убьет меня, если узнает, что я лгу. Я просто не могу позволить папе умереть, зная, что дело всей его жизни продадут. После всего, что они пытались сделать для меня, Роуз, я не могу этого допустить, – я сглатываю комок разочарования в горле и вздыхаю, проводя ладонью по щеке. – А Коралина, она…

Коралина – что?

Упрямая. Волевая. Слишком, блядь, твердолобая. Девушка, которую мне хочется целовать каждый раз, когда она появляется в комнате.

В тишине этого кладбища я позволяю себе ухмыльнуться, слегка покачав головой.

– Коралина – это… Коралина. Я мало что знаю о ней, кроме того, что она художница, и она нравится Руку, что неудивительно – он фанат всех, кто подкидывает дерьма Тэтчеру.

Хотелось ли мне прострелить Тэтчу ногу за то, как он с ней разговаривал? Да, у меня было такое желание.

А еще, понравилось ли мне наблюдать, как она пережевывает его и выплевывает в одиночку? Безусловно.

Она всегда с таким храбрым выражением лица, но она в шаге от того, чтобы разбиться вдребезги. Когда мы наедине, я вижу это. Я чувствую это.

Я видел это на своей кухне прошлой ночью. Видел, когда она уснула на моем диване, свернувшись в клубок, защищаясь даже в бессознательном состоянии.

Стивен причинил ей боль. Никто, кроме нее и него, не узнает, что произошло в том подвале. Она так боится, что ее сочтут жертвой, что не позволяет себе исцелиться.

Я знаю, каково это – чувствовать эту травму, живую, дышащую рану. Быть привязанным к гневу, к жажде мести. Но, похоже, что прошлое Коралины поглотило ее. Это сделало ее жесткой, неприступной, и это сводит меня с ума, потому что я знаю, что она не такая. Она показывает мне проблески этого, но никогда не показывает всей правды.

– Думаю, – вздыхаю я, прикусывая внутреннюю сторону щеки, – думаю, я хочу узнать ее ближе. Но она не собирается облегчить мне задачу, даже если я попытаюсь. Ей больно, и она чертовски гордая. Я вижу это каждый раз, когда мы смотрим друг другу в глаза. Это как продолжение ее самой – оно живет в каждой комнате, в которую она входит, как тень. Это в ее творчестве. Это убивает меня. Она знает, что может найти утешение, если впустит кого-то, но отказывается.

С Коралиной мне хочется говорить.

Разорвать себя на части, чтобы заполучить ее. Потянуть за ниточки, которыми она так туго обмотала себя, чтобы я мог увидеть, что скрывается под ними, когда она раскроется передо мной.

Есть что-то в том, как она двигается, как дерзко говорит, с затаенной свирепостью в каждом слове, как ее глаза ловят свет и тают, как мед, когда она смотрит на меня.

Эта связь между нами ощутима, она гудит в воздухе, и ее все труднее игнорировать. Скоро мы окажемся под одной крышей, и тогда ей негде будет от меня спрятаться. Она будет носить мою фамилию, существовать в моем пространстве.

Мы будем связаны как минимум на два года, и она не сможет сопротивляться мне так долго. Особенно если я немного надавлю. До этого момента я и не пытался.

Она сломается ради меня.

Я не боюсь проклятий, особенно если они похожи на Коралину Уиттакер.

15. ДОЧЬ ТВОЕЙ МАТЕРИ

Коралина

– Ты же сказала, что их здесь не будет.

– Их и не было, – бормочет Лилак, когда я поднимаюсь за ней по ступенькам в дом наших родителей. – Наверное, они рано вернулись из поездки.

Я пришла, потому что ей нужно было помочь собрать оставшиеся вещи. Обычно она проводит со мной большую часть времени, но я не хочу, чтобы она вообще уходила от меня сейчас. Нам легко удалось убедить Реджину, что Лилак хочет остаться у меня на лето и вернется домой, как только снова начнутся занятия.

Не уверена, что она действительно слушала наш разговор, просто кивала головой, листая журнал. В любом случае Лилак поедет со мной, а детали не имеют значения.

Рука Лилак хватается за ручку входной двери, но она открывается с противоположной стороны. Внутри стоит Реджина, одетая в идеально выглаженное зеленое платье, по цвету напоминающее сопли.

Ее крашенные светлые волосы накручены на бигуди, а на лице застыло выражение постоянного недовольства, когда она скрещивает руки на груди.

– Коралина, – фыркает она. – Когда ты собиралась рассказать нам с отцом о том, что помолвлена со старшим сыном Хоторнов?

Словно услышав ее, из-за угла появляется мой отец, как всегда, в брюках. Вот только выражение его лица отличается от того, что я ожидала. В нем нет ни презрения, ни осуждения; он выглядит почти счастливым.

Похоже, коллега Сайласа официально проболтался о том, что видел на выставке.

Я не хотела их видеть. Я действительно не хотела с ними видеться теперь, когда я знаю, что они узнали о моем предстоящем замужестве. Потому что, если Сайласу придется говорить об этом публично, это значит, что я должна быть убедительной для двух людей передо мной, которые называют себя моими родителями.

Я, черт возьми, надеюсь, что Сайлас не захочет устраивать настоящую свадьбу, потому что я не хочу, чтобы эти люди там присутствовали. Возможно, мне следовало упомянуть об этом, когда я излагала свои правила. Я виню в этом тот факт, что меня отвлекли его руки в этой футболке.

Сексуальная мозговая активность все портит.

Мне не нравится идея свадеб для того, чтобы быть с кем-то. Не в том смысле, что вы посвящаете друг другу жизнь, это нормально. А то, что вокруг полно людей, которые наблюдают за этим. По-моему, такие вещи должны происходить наедине. Я не хочу быть уязвимой перед всем миром, только перед одним человеком, который стоит напротив меня и ждет, когда я скажу «да». Только он сможет увидеть меня в состоянии нежности, когда все мои стены рухнут, и между нами не будет ничего, кроме рук.

– Привет, Реджина, – я надвигаю солнцезащитные очки на голову. – Джеймс.

– Это будет неловко… – Лилак бормочет себе под нос, проскальзывая в дом и направляясь к лестнице, готовая бросить меня к стервятникам, как предательница.

Но, возможно, это и к лучшему. Она ужасная лгунья.

Разговор между мной и Сайласом по поводу этого соглашения закончился уговором о том, что я могу рассказать Лилак правду, а он – своим друзьям. Это были единственные люди, которые могли знать о том, что происходит между нами.

– И куда это вы собрались, маленькая мисс?

Ли поворачивается к матери и поджимает губы, изо всех сил стараясь не выглядеть раздраженной.

– Я собираюсь собрать оставшиеся вещи. На лето я останусь с Коралиной. Я уже говорила тебе об этом, мама.

– Дорогая, Сайласу и Коралине понадобится личное пространство. Планировать свадьбу, заключать брачный контракт, – Реджина слегка хихикает. – Ни один мужчина не хочет быть обременен багажом.

– Но…

– Она не багаж, – вмешиваюсь я, и мы с мачехой встречаемся взглядами. – И мы хотим, чтобы она была с нами. Она останется со мной на лето, Реджина. Так у тебя будет больше свободного времени, которое ты сможешь проводить в загородном клубе.

Особенность женщины, стоящей передо мной в том, что в ответ на сарказм она всегда найдет способ ужалить посильней. Это почти никогда не является прямым оскорблением. Иногда это двусмысленный комплимент, а иногда – чистая низость.

Когда я училась в школе, я наговорила ей что-то. Сейчас уже и не вспомню, настолько это было незначительно, но после она переспала с моим учителем истории, и через два дня моя оценка в классе упала до тройки, что сильно подорвало мой средний балл.

У меня не было доказательств, но я была уверена, что она трахнулась с ним только для того, чтобы он понизил мою оценку.

Лилак удается ускользнуть по ступенькам, избегая продолжения разговора.

– Кольца нет? – Реджина подходит ко мне, щелкая каблуками, и берет мою руку, чтобы посмотреть на пустой палец. Ее когти царапают внутреннюю сторону моих ладоней.

– Мы еще не выбрали, – ехидно говорю я, вырывая свою руку из ее хватки.