Текст книги "Архипелаг"

Автор книги: Моник Рофи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Что еще за папья-хуапья? Не слышал о таком языке.

– Креольский. На нем раньше рабы разговаривали.

Альфонс презрительно поднимает бровь и шумно втягивает в рот слюну, готовясь сплюнуть.

– На хрена мне сдались эти папьи-шмапьи. Их ваще, знаешь, как зовут?

– Как?

– Гондоны голландские, вот как! Продают свои задницы америкосам. Прошу прощения, мисс Оушен.

– Мы просто хотим добраться до рифов, полюбоваться на рыбок.

– Ха! Ну передавайте от меня привет рыбкам. И смотрите, не балуйте там.

– Не будем.

Альфонс уходит, и Гэвин переводит дух. В горле у него пересохло – черт, ну и дела, чуть не попались. Он смотрит на дочь. «Всю Венесуэлу залило, конкретно накрыло». Одна только мысль о наводнении заставляет его желудок судорожно сжиматься. А сейчас кругом наводнения.

«Ну и что, – говорит он себе, – подумаешь, вода сверху льется!» Он – крутой яхтсмен, с многолетним опытом, по крайней мере, раньше был таким. Они все время будут идти вдоль берега. Гэвин задирает голову. Проплывающие высоко в небе белые облака ободряюще подмигивают: «Решайся, мужик, не дрейфь!».

– Пошли, ду-ду, – говорит он своей маленькой русалочке, – пора отправляться в путь.

* * *

Пако, водитель водного такси, помогает перегрузить покупки на свою моторку. Пако – высокий, широкоплечий, лысый старик темно-шоколадного цвета со скульптурными линиями лица. Он, как всегда, задумчив.

– Гляжу, не на денек поехать собрались, – замечает он.

Гэвин понимает, что снова засветился. Сначала Альфонс, теперь Пако, да и другие яхтсмены уже заметили его, наблюдают за погрузкой со своих лодок. Теперь точно не удастся отчалить незаметно.

– Вот, решил попутешествовать. Взял на работе короткий отпуск.

– И куда пойдете? На Венесуэлу?

– Нет, на Бонэйр. Недалеко.

– На Маргариту зайдете?

– Полагаю, да, ночь простоим. Дольше не задержимся, там же пираты орудуют.

Пако выдвигает подбородок, кивает. Он слышал то же самое.

– Моя жена всегда отоваривается на Маргарите.

– Да, моя тоже. – Черт, не смог употребить прошедшее время.

– Вот Бонэйр – хорошее место и рифы превосходные.

– Ага, я сам там нырять учился… Давно это было…

Пако так нагружает их скарбом свою моторку, что та низко садится в воду. Они медленно проходят мимо пришвартованных яхт. Сюзи в приятном ожидании перебирает лапами на носу, ведь раньше Гэвин часто брал ее с собой на «Романи». Она любит соленый морской воздух, любит наблюдать, как волны расходятся от кормы, лязгает зубами на морских птиц, обожает плавать. Если рассудить, Сюзи почти так же любит ходить на яхте, как он сам. Сколько же времени прошло с тех пор? Год? Два? Не меньше двух лет, а то и больше… И все равно Сюзи – крутая палубная собака, полноценный член команды.

Они подплывают к «Романи» – Гэвин не может скрыть удивления. Он просто поражен. В кокпите^[1] не гнездятся пеликаны, все чисто, яхта вообще выглядит прекрасно. Она стоит на приколе уже год, как минимум пятнадцать месяцев в воде. Но паруса аккуратно свернуты, кокпит накрыт брезентом, даже полированная обшивка не сильно засижена птицами. Это кто же так хорошо ее законсервировал?

– Пако, ты видел кого-нибудь на «Романи» в последнее время?

– Видел.

– Правда? И кого же?

– Мистер Холдер здесь бывал.

– И часто?

– Ну… наведывался.

– О… Он мне об этом не говорил.

Клайв Холдер, его лучший друг и бывший совладелец «Романи», – и ведь ни словом не обмолвился, подлец. Впрочем, в последнее время они и не обсуждали яхту. Они с Клайвом вообще после наводнения почти не общались. Кто же из них первым перестал звонить, он или Клайв? Ах, Клайв, сукин ты сын, ну надо же, привел посудину в порядок! А ведь у Клайва теперь есть собственная яхта, гораздо круче этой, и он-то продолжает ходить под парусом.

«Романи» качается на волнах вполне уверенно и даже элегантно. Небольшая, с изящными обводами, она похожа на шлюпы из скандинавских сказок: нос и корма слегка приподняты над водой.

Ее произвели в Дании, и предыдущий владелец пересек на ней Атлантический океан. Эта модель называется «Великий датчанин», GD28, таких яхт было сделано всего двести пятьдесят штук. Длинный свинцовый киль существенно понижает ее центр тяжести. Стабильная, устойчивая посудина, спроектированная настоящим моряком, призером Олимпийских игр. Корпус выкрашен в темно-синий цвет, паруса – белые. Название «Романи» написано на боку бледно-голубыми фигурными буквами. Она кажется немного застенчивой, но на самом деле готова к бою: эту маленькую лодку легко недооценить. Сердце его переполняется любовью к ней.

– Папа, а когда мы поедем домой?

Гэвин игнорирует этот вопрос.

– Пако, вот лодка так лодка! Настоящая лодка! – восторженно говорит он старику.

– Папа, мне скучно. – Оушен сидит рядом с ним, руки зажаты под мышками.

– Сейчас ты у меня развеселишься, Старбак.

– Старбак? Это кто?

– Мой первый помощник, вот кто! Я тебе о нем позже расскажу.

– А можно тефтельки на ужин?

– Можно.

– Пако, ты только взгляни на эту красавицу! Хороша, да?! – Гэвину не унять восторга.

Старик кивает, затягивается зажатой в углу рта сигаретой.

– Я-то помню вас с мистером Холдером на этой посудинке.

– Эх, были времена! Выходили в море в пятницу вечером, брали бутылку рома, телескоп, да так и сидели всю ночь, глазея на звезды. А на выходных – рыбалка, купание, девочки… Как мы гонялись тогда! До Гренадин доходили легко.

– Да, лодка мировая. Сколько ей уже?

Бог ты мой… Гэвин пытается сосчитать:

– Тридцать, может быть, даже тридцать пять лет.

– Хорошо она выглядит, эта ваша лодка.

Они причаливают рядом с «Романи». Собака перебирает ногами, хвост поднят вверх, как мачта. Он видит, что она мечтает первой оказаться на палубе. Раскачивая моторку, он поднимается на ноги. Выравнивает лодку, вывешивает кранцы, пытается достать ногой до стального ограждения «Романи», но его толстые ноги не желают задираться так высоко.

– Вот черт, ну я и растолстел! – восклицает Гэвин, посмеиваясь над собой.

А на самом деле это вовсе не смешно, этот фактор он не учел. Он действительно разжирел как свинья, а толстяки под парусами не ходят. Толстяки и близко не подходят к воде, ведь, в отличие от распространенного мнения, у них плохая плавучесть. Они не занимаются ни серфингом, ни виндсерфингом, ни кайтсерфингом, не плавают на бодиборде, не погружаются с аквалангом, даже с ластами им тяжело нырять. Когда же он умудрился так раздаться? Внутри-то он остался молодым красавцем, которому море всегда было лучшим другом.

Он возится, пыхтит, делает колоссальное усилие – и вот с помощью Пако все-таки перелезает на борт «Романи», стоит на палубе, тяжело дыша.

– Передай мне собаку, – велит он Пако, – а то она сейчас прыгнет.

Пако передает ему Сюзи.

Следующей на палубе оказывается Оушен в своей розовой балетной пачке. Пока лицо ее спокойно, она пытается проявить терпение, но надолго ее не хватит.

– Букашечка, посиди в кокпите пять минут, хорошо? – просит он. – Только ничего не трогай, поняла, Старбак?

– Поняла, – тихонько произносит она.

Тем временем Пако передает ему закупленное: провизию, оборудование, топливо.

– Эээ, а ром-то взять забыл! – шутит он.

– Ничего, по дороге напьюсь, – в тон ему отвечает Гэвин.

Он знает, что не напьется, на Бонэйре производят не ром, а мерзкого вкуса ликер под названием «Синий Кюрасао». Он специально не купил ром. Море, маленькая девочка и ром – не слишком удачная комбинация.

Когда все мешки перенесены на палубу, Гэвин наклоняется к Пако и сует ему в руку двадцатку.

– Ты, это, друг… передай мистеру Холдеру, что я отправился попутешествовать, хорошо?

– Передам.

– И еще, ты, это… скажи, что я иду на запад. Только на запад, он поймет. Мы столько раз это обсуждали.

– Скажу. – Старик разворачивает лодку, заводит мотор и уносится, оставляя на зеленой морской глади небольшую косую волну и не оглядываясь на Гэвина, стоящего на палубе маленькой яхты в компании собаки и шестилетней дочери.

* * *

Подобно многим яхтам, у «Романи» есть своя легенда. Гэвин прокручивает ее в голове, стараясь припомнить подробности. Лодку нашли дрейфующей в Карибском море – это случилось двадцать с лишним лет назад. Какие-то рыбаки из Майаро заметили ее в миле от берега, качающейся на острых атлантических волнах, – на палубе никого, парус полощется на ветру, рация бормочет по-испански. Эти рыбаки были хитрые ребята: они задумали перевести яхту на север, в марины Чагурамаса, по крайней мере, так ему рассказывал Клайв.

Рыбаки, понятное дело, хотели получить вознаграждение, но, к их разочарованию, никто не примчался за синей красавицей – в Чагурамасе и слыхом не слыхивали ни о самой яхте, ни о ее владельце. Яхта не была зарегистрирована в местных водах, и по закону рыбаки не имели права оставить ее себе – так что им пришлось возвращаться домой на автобусе, несолоно хлебавши. Береговая охрана просто выразила им благодарность за бдительность, вот и всё.

«Романи» ходила под датским флагом, так что через должное время она попала в разряд «пропавших яхт», и в конце концов ее отбуксировали на территорию яхт-клуба и вытащили на берег в надежде, что рано или поздно объявится семья или друзья пропавшего владельца. Однако проходили месяцы, но никто так и не появился. Тогда-то Клайв и приметил небольшую изящную лодочку – бедную сиротку. Только ему, похоже, она и приглянулась.

Гэвин знает слишком хорошо, что может случиться в море. Одиноких путешественников подстерегают сотни опасных ситуаций: они могут споткнуться и упасть за борт, их может смыть волной, сшибить гиком. А некоторые и по доброй воле прыгают в воду, завороженные бирюзовой бездной, оставив в кают-компании таинственные записки типа «Я ухожу, это милость Божья…».

Тысячи людей каждый год выходят в море, как и он сейчас, в одиночку. Кто-то бежит от действительности, кто-то просто любит гонять под парусом. Один хочет поставить рекорд, другой просто зарабатывает, развозя товары. И каждый год горсточка моряков так и остается в море: некоторых смывает шальной волной, у других яхта переворачивается во время шторма или попадает под проходящий танкер.

Можно запутаться в ловушках для рыбы, в забытых сетях. Море не знает понятий «честно» или «просто». Даже опытные моряки порой совершают смертельные ошибки. Взять хотя бы Джошуа Слокума – в конце концов он так и пропал без вести вместе со своей яхтой «Спрей», то ли с пароходом столкнулся, то ли кит хвостом ударил на пути к Карибам. А сколько других прекрасных моряков отправилось кормить рыб – и с владельцем «Романи» могло что угодно случиться.

Прошел год. «Романи» начала потихоньку рассыхаться. Но Клайв – далеко не дурак. Будучи дальним родственников президента клуба, он предложил за яхту скромную сумму в тридцать тысяч местных долларов. «Мой друг Гэвин Уилд в доле со мной», – заверил он. Клайв, конечно, к тому времени все уши прожужжал ему о «Романи» и о том, какие приключения их ждут в море; таких сказок наплел, что Гэвин, не раздумывая, согласился разделить расходы пополам.

Сделка совершилась мгновенно: в Тринидаде никто не станет организовывать тендер – скорее лодка сгниет. Они решили оставить имя «Романи», потому что менять название яхты – все равно что призывать злых духов на свою голову. И все эти годы наслаждались яхтингом на чудесной, медлительной, конечно, но очень устойчивой лодочке. И на северные острова ходили, и на юг, и рыбачили, и на звезды глазели, чего только не повидали! Но ни разу они с Клайвом не обсуждали судьбу ее бывшего владельца. И ни разу не видели на носу призрак погибшего шкипера. Так что «Романи» легко и без сожаления перешла во владение к двум молодым парням, сильным, дерзким, горячим, обожавшим и ее, и все, что связано с морем. А название «Романи» они объяснили друг другу тем, что она, как настоящая цыганка, обожает скитаться с места на место.

* * *

Два часа дня, и «Романи» готова отчалить. Раскладывая вещи, Гэвин нашел на яхте множество полезных предметов, включая свою старую шляпу – добрый знак. А он-то недоумевал, куда она подевалась? Это что-то среднее между сомбреро и ковбойской шляпой, сделана из водостойкой, практически неубиваемой соломки. Конечно, в ней он похож на мексиканского фермера, но зато она такая удобная, сидит на голове как перчатка, широкие поля защищают от солнца не только лицо, но и шею, и плечи.

Сюзи бо́льшую часть времени провела в кают-компании, присматривая за девочкой, пока Оушен раскладывала консервы и расставляла бутылки по крошечным полкам и шкафчикам, выстроив их по цвету этикеток, а затем сложила свою одежду – в основном розовые платьица и пышные юбочки – в боковые ящики. Спать они будут все вместе, по крайней мере, так решила Оушен. Как будто путешествуют на плоту, – и она бросила на спальник свою единственную игрушку, синего плюшевого Гровера.

Они пообедали бутербродами с тунцом, и он рассказал ей про капитана Ахава, и как тот с помощником Старбаком гонялся за гигантским белым кашалотом.

– А почему у капитана была только одна нога?

– Понимаешь, белый кит был очень голоден… И он… в общем… съел его ногу.

– Ой! – Она страдальчески морщится. – Наверное, капитану было очень больно.

– Да уж, это происшествие его весьма рассердило.

– И поэтому он хотел отомстить белому киту?

– Именно так.

– Я бы тоже рассердилась, если бы кит откусил мне ногу. И что же, Ахав плыл вслед за китом?

– Да, преследовал его долгое время.

– Папа, а мы увидим китов?

– Киты редко заплывают в Карибское море. Но мы встретим дельфинов и летучих рыб. Подожди, сама увидишь.

– А я надеюсь, что мы все-таки повстречаем кита.

Гэвин как мог подготовил яхту к выходу в море: установил ветропилот для системы автоматического управления, прикрепил к леерному ограждению стропы для страховочного троса. Грот готов к перемене курса, стаксель частично поднят. Как давно он не управлялся со снастями в одиночку!

Да, много времени прошло. Сюзи сидит на палубе – он с самого начала затянул ограждение сеткой, чтобы она не выпала за борт. И все равно немного страшно за нее – вдруг скатится с палубы, как мешок с картошкой?

– А ну-ка брысь в кокпит, вы обе! – строго велит он.

Собака мгновенно выполняет команду, а дочь смотрит на него с высокомерным недоумением – что это он тут раскомандовался, да еще в такой глупой шляпе?

Сюзи разражается лаем. Старушка нервничает: слишком долго они собираются, давно пора отправляться, скоро стемнеет. Дочь тоже устала от сборов и готова устроить очередную истерику, если он сейчас же не отдаст концы.

– Ну ладно, сиди тут, в кают-компании, – бросает он ей через плечо.

Гэвин заводит двигатель, переключает на нейтраль.

В одну минуту он развязывает кормовой швартов, сбрасывает носовой, возвращается в кокпит и снимает боковой прижимной швартов. Садится за руль, прокачивает двигатель. На звук ревущего мотора из салона выглядывает Оушен, затем поднимается на палубу и устраивается в кокпите рядом с собакой.

– Папа, куда мы поплывем? – спрашивает она заинтересованно.

– Мы выходим в море, гусеничка, – широко улыбается он.

Они с трудом проталкиваются через ряды пришвартованных в марине яхт, и он вдруг испытывает дежавю, чувство, о котором когда-то читал: когда молодость проходит окончательно, человек вдруг осознает, что только что совершил переход в следующее состояние жизни. Он понимает, что стоит на пороге новой вехи, и от этого ему и грустно, и хорошо, и адреналин бежит по жилам, и снова в ушах раздается шепот: «Вперед, ты свободен!»

Соленый воздух разгоняет кровь, Гэвин с трудом сдерживается, чтобы не погнать старушку «Романи» во всю прыть. Они медленно выходят в залив, и вот уже остальные яхты остались позади, и он ставит двигатель в нейтральное положение и поворачивает яхту по ветру. Надевает перчатки, проходит в носовую часть и поднимает грот. От работы со шкотами горят ладони, но парус неуклонно ползет вверх, и настроение сразу повышается.

В кокпите он закрепляет румпель, оглядывает морские просторы. Парус «Романи» ловит восточный ветер, лодка кренится на правый борт, ей тоже надоело ждать. «Дай же мне набрать скорость!» – просит она. Они проходят мимо Пяти островов, затем мимо Карреры, тюремного острова, оставляют позади Гаспар с его разноцветными домиками. Свежий ветер раздувает паруса, яхта устремляется в море. Впереди океан, скорее зеленый, чем синий, пока в нем воды из Ориноко больше, чем морской. Везде снуют небольшие суда, а громадные танкеры, океанские лайнеры и нефтяные вышки замерли далеко в море. Собака вне себя от радости: лает – как поет. Он садится рядом с дочерью, улыбается ей.

– Видишь? – Впереди видна скала, от которой отвалился кусок; она напоминает гигантский зуб и выдается далеко в море. – Мы сначала дойдем туда, потом повернем за нее.

Оушен кивает. То ли ему удалось нейтрализовать ее, то ли она начинает въезжать в ситуацию. Больше никакой школы. Она спускает на маленький носик зеркальные солнечные очки и усаживается с таким видом, будто ей все ясно, точно она сама придумала этот грандиозный план. Вообще-то его маленькая русалочка нечасто выходила в море. Так, поездки на выходные, да еще один раз он брал ее с собой на острова.

«Ничего, она справится, – утешает он себя. – Все будет хорошо. Вот только носик надо намазать кремом от солнца». – И с этой мыслью он вынимает из кармана мобильный телефон и забрасывает за плечо, в море.

Глава 3

УСТА ДРАКОНА

Они проходят очень близко к похожему на зуб пику, и тут с правого борта к ним подплывают три дельфина, один из них пегий с розовато-серой кожей. Три дельфина подплывают к яхте, чтобы поприветствовать их.

– Ух ты, смотри! – Он показывает рукой. – Ты их видишь?

Оушен не может оторвать глаз от морских созданий.

– Кто это, папа?

– Дельфины, узнала теперь?

Она кивает.

Три дельфина плывут рядом с яхтой, их гладкие тела и дуги спинных плавников проходят сквозь воду синхронно и без малейших усилий. Они поднимаются на белые буруны волн, как три кинозвезды на сцену, как три акробата, одетые в блестящие облегающие костюмы.

– Э-ге-ге! – кричит он им в знак признательности, а Оушен хлопает в ладоши и смеется.

Вдруг Гэвин замечает, что море неуловимо изменилось, вода уже не бирюзовая, а серая, страшная, безутешная. Как он мог пропустить этот момент? Куда девались высокие снежно-белые облака, сопровождавшие их все это время? Испарились. Теперь впереди их ждут тучи, отяжелевшие от дождя, низкие, угрюмые. Надвигается шквал.

Яхта начинает раскачиваться, она ныряет в волны. Море как будто расчесывает себя: вперед, назад, вверх, вниз; их качает на беспокойных, непредсказуемых американских горках. Глаза Оушен расширяются, когда ее начинает швырять по кокпиту, она крепко сжимает губы.

– Сиди, не вставай и держись за что-нибудь! – бросает он ей.

Гэвин крепит румпель к лопатке ветропилота, спускается в салон и возвращается с детским спасательным жилетом и страховочным тросом. Надевает на дочь жилет, надежно застегивает, крепит трос к закрепленной на ограждении стропе. У нее серьезное выражение лица.

– Папа, ты зачем это делаешь?

– Для твоей безопасности, малышка.

Вдруг прямо у него на глазах личико Оушен бледнеет, потом становится цвета зеленых водорослей. Ах ты черт, он же забыл купить таблетки от укачивания!

– Эй, сиди здесь тихонько, – говорит он бессмысленно, крепче затягивая на ней жилет.

Как он мог забыть, что настроение у моря меняется очень быстро? В одну минуту оно – тихое, гладкое, благодушное, но через мгновение становится раздраженным, нервным, даже подлым. Море может быть настоящей сукой – сбросить тебя с полки, заставить выблевать собственные внутренности, до синяков исхлестать градом или отвязавшимся шкотом. Его нельзя принимать как должное, оно этого не любит. Отвлекись на секунду, и оно сразу даст понять, что ты не прав.

А не слишком близко к скале они проходят? Что-то он стал нечетко реагировать – когда же он в последний раз ходил под парусом? Снова приплыли дельфины, они выпрыгивают высоко из воды, поворачиваются в воздухе, делают двойное сальто почти над самым носом яхты. Один хлестко шлепает плавником по морской волне, перед тем как погрузиться в воду. Шлеп-шлеп, привет, ха-ха-ха!

Да он приплыл сюда не развлекать их – «Романи» с трудом прорубается сквозь пенистые гребни в угрюмой разобщенности с пучиной, – нет, он дразнит их, идиотов, решивших плыть по морю в таком корыте.

Щеки Оушен надуваются. Он снова быстро закрепляет румпель, хватает дочь, наклоняет к морю. И вовремя – маленькое тело напрягается от жесткого спазма, из горла жидкой струей вылетает весь съеденный обед. Она хватает ртом воздух. «Прости, доченька, моя русалочка», – хочет он сказать, но ее снова рвет. На этот раз ее тело напрягается медленнее, рвотная струя летит за борт, она судорожно сглатывает и обмякает в руках отца.

Он прижимает девочку к себе, держит, пока она не успокаивается. Ее глаза напоминают жидких устриц, – они истекают слезами, полны замешательства, испуга. Подбородок запачкан, и Гэвин вытирает ей губы подолом своей футболки, потом бежит в кают-компанию, приносит бутылку воды.

– Вот, выпей немного, милая. – Среди бешеной качки он умудряется налить ей воды в пластиковый стаканчик.

Сам-то он тяжел и устойчив, настолько, что морю потребовалась бы энергия дикого зверя, чтобы свалить его с ног.

– Вот, моя ду-ду, выпей немножко воды.

Она делает несколько глотков, глядит в стаканчик как в начало иного мира. А он льет воду ей на голову, прыскает в лицо. Вытирает щеки. Очки свалились с носика и валяются в углу кокпита.

– Хорошо, что тебя стошнило, сейчас станет легче.

Оушен кивает, но видно, что еще не пришла в себя. Она откидывается на спинку скамьи – ее еще не покинул ужас морской болезни, жилет надувшимся пузырем обрамляет маленькое личико.

Мрачно-сосредоточенный, он садится обратно за руль. Стервозное море его уже достало. Дельфины исчезли, «Романи» старается изо всех сил, слава богу, что киль у нее такой тяжелый, глубоко погружен в воду, вроде беспокоиться не о чем. Яхта продвигается вперед осторожно, медленно, но даже и в этом ритме все равно переваливается с боку на бок так, что скоро их всех начнет выворачивать. Он бросает взгляд на собаку – та неподвижно лежит на дне кокпита, закрыв глаза и положив голову на передние лапы.

– Сюзи, ты как? – спрашивает он, но собака не реагирует. – О нет, Сюзи, только не это!

Собака вдруг открывает пасть как будто для зевка и выкашливает струю зеленой блевотины. Не веря своим глазам, Оушен смотрит на желтую лужицу и начинает плакать. Не картинно рыдать для привлечения внимания, как она обычно делает (раньше он был готов на все, чтобы только унять ее вопли), – нет, сейчас она тихонько всхлипывает, как убитая горем старушка, икает, вытирает нос рукой.

Оушен сжимает в руке пластиковый стаканчик, прижимает его к груди, как пьяница – бутылку, с трудом встает. Низкие облака над ними проливаются внезапным дождем. Он смотрит на дочь, но ей слишком плохо, чтобы реагировать на это, она едва держится на ногах. За считаные минуты дождевая вода обдает ее полностью, превращая волосы в серебряные водоросли, налипшие вокруг подбородка.

– Давай, ду-ду, выпей еще водички. Самое плохое позади, вот увидишь. Долго такой шторм не длится.

Но ребенку снова плохо, на этот раз ее рвет водой прямо на пол. Они продвигаются в стене дождя больше часа, пока Уста Дракона не остаются позади. Море теперь напоминает огромные серо-зеленые холмы. Собака и девочка притихли во взаимном ужасе перед стихией. Перед ними – открытый океан, когда же он видел его в последний раз? Лет десять назад? О чем он вообще думал, как посмел выйти в море в одиночку? Думал ли о чем-то вообще? Со стороны порта к ним приближается странное судно: рваные красные паруса как у китайской джонки. Неужели пираты? Выглядит в точности как пиратский корабль. Но они еще слишком близко к Тринидаду – рановато для настоящих пиратов. Судно держит курс прямо на них, как будто направляясь в Порт-оф-Спейн.

Он не знает, что предпринять, когда-то острое чувство моря притупилось. Ему даже приходится потрясти руками перед носом, чтобы прийти в себя. «Да что с тобой, – говорит он себе. – Очнись, ведь такое знание не забывается. Узнаешь раз, запомнишь навсегда, нет? Это как езда на велосипеде».

Он смотрит в бинокль на судно, на корпусе нарисована массивная кошка Тобаго, она надвигается на «Романи», грозясь разрезать яхту своими жесткими клешнями-волнорезами. Корпус судна раздвоен впереди, покрыт выступами-зубами, предназначенными для раздвигания воды. А, понял наконец! Наверное, «Кошка» заняла место старого «Гельтинга», здоровенного парома, который когда-то ходил с Тринидада на Тобаго. Двигался он еле-еле, переезд занимал много часов. А сейчас вместо парома пустили это судно на подводных крыльях.

Вообще-то, ему нечего волноваться, у яхт приоритетное право прохода, но все равно как-то неприятно… Быстроходная «Кошка» летит со скоростью поезда, и прямо на него. Внутри у Гэвина все замирает – уверенность в своих силах улетучивается за одну секунду. Что же делать, вызвать помощь по рации? Но кого звать, ведь только Пако да Альфонсо видели его в порту… Может быть, стоит вернуться домой? Сотрудникам он может наврать что угодно, например, что у него случился приступ тропической лихорадки. На хрена он вообще поперся в море? Ладно, главное сейчас – пропустить мимо себя чертову «Кошку», а потом можно и обратно повернуть. Или он даст ей потопить их?

Но он ничего не предпринимает. На «Кошке» замечают их, меняют курс, проходят мимо. Он прикладывает руку к груди, чтобы проверить сердце. Стучит, как сволочь, внутри. Ладно, шепчет он, все будет хорошо. Это было самое плохое.

* * *

И он прав. Как только они оставляют за собой Тринидад, море успокаивается. Оушен и Сюзи, все еще молчаливые и испуганные, валяются в обнимку на спальниках в салоне. Он ставит кастрюльку на огонь, бросает в кипящую воду быстрорастворимые макароны. Горячая солоноватая еда – то, что надо после таких испытаний. Собака лакает воду из миски. Пассажирки «Романи» устали и после ужина мгновенно засыпают: Оушен в спальном мешке, Сюзи – на ее ногах.

День, похоже, заканчивается, небо становится нежно-розовым, поверхность воды напоминает мокрый шелк, подвижный, переливающийся, будто яхта плывет по огромному полю ртути. А может быть, «Романи» взлетела в космос и приземлилась на другой планете, где земля темно-синяя и покрыта рябью? За их спиной виднеются темные холмы, как будто не Тринидада, плодородного зеленого острова, а какого-то другого места, высохшего, безжизненного, выжженного вулканами.

«Романи» изначально была оборудована ветропилотом и системой автоматической навигации, ведь яхта уже один раз пересекла Атлантический океан – автопилот вообще очень удобная штука. Гэвин устанавливает его так, чтобы яхта держала курс самостоятельно, берет направление на остров Маргарита, куда восточные ветры должны их быстренько домчать. Идет в салон, проверяет карты, листает путеводитель, находит симпатичный заливчик, где они смогут встать на якорь. При скорости яхты в шесть-восемь узлов они прибудут на место рано утром.

Как же давно он не был в море ночью! За это время зрение изрядно подсело, и теперь, когда он вглядывается в горизонт, сразу замечает, насколько слабее видит. Но в то же время тревога отпускает, вены взбухают новой жизнью, тело подстраивает свои ритмы под пульс окружающего их бесконечного водного пространства.

Ночью он стоит на вахте и смотрит в небо. Сначала оно меняет цвет с розового на розово-серый, затем просто на серый, становится все темнее, темнее, пока не наступает чернильно-черная ночь. Тут уж ничего не разберешь: где облака, а где море, в каком месте они соединяются, как низко ползут тучи. Только силуэты, черные, почти неразличимые, изгибаясь, меняя очертания, поднимаются из черной воды. Может быть, к ним снова приплыли дельфины? Или это горбатая спина очередного острова?

Он ставит старый диск Боба Марли, потихоньку, чтобы не разбудить спящих. Звуки регги плывут над волнами. Только сейчас он замечает на своей голове шляпу, снимает ее, натягивает поверх футболки свитер с длинными рукавами. Стаскивает перчатки, проверяет руки. Вроде крови пока нет. Яхта потрескивает, хрустит суставами. Вокруг него полно звуков: скрипят тросы, хлопают паруса, будто тихонько судачат о чем-то с морем. Боб Марли тоже разговаривает с ними: Марли, великий бард, с ним не скучно стоять вахту, с ним легко медитировать, глядя в ночь.

Гэвин достает журнал, разделяет страницы на колонки, чтобы отслеживать детали путешествия: время, течение, курс, погодные условия. Покусывая ручку, заполняет графы, аккуратно вносит числа. Затем снова устремляет взгляд вдаль, вспоминает, как они жили год назад. После наводнения это стало навязчивой фантазией – устремляться мыслями назад, воскрешать в памяти, что они ели, кто приходил в гости, какие планы строили на Рождество.

Волна пришла за неделю до Рождества, они даже успели купить елку и украсить ее гирляндами, а под нижними ветками разместили подарки. Клэр всегда обожала Рождество, каждый год покупала елку. Клэр тогда приготовила супи – домашние колбаски. И он снова разрешает себе погрузиться в старую жизнь, которую у него в одночасье украли.

На горизонте появились огни. Гэвин какое-то время наблюдает за приближающимся судном, – это танкер, что ли? Идет в салон, берет портативную рацию, но решает подождать. Пока танкер далеко, вроде обходит их сбоку, так что не о чем волноваться. Заглядывает в салон: собака перебралась под бок к Оушен, а девочка во сне освободила место, чтобы Сюзи было удобнее разместиться на спальнике. Обе тихо похрапывают. Он снова смотрит на приближающиеся огни – эй, что-то не так. Щурится в темноту. Блин! Трудно определить, но… судно гораздо ближе, чем ему вначале казалось. Всего в миле от них. Он включает рацию, произносит в микрофон слова; ему приятно, что голос его звучит авторитетно и спокойно:

– Говорит судно «Романи», ответьте, прием. – Из рации доносится треск – сплошная статика. Он ждет, потом повторяет: – Говорит судно «Романи». Вы находитесь в миле от нас. Прием.

Ничего. Море черно, как и небо. Вдруг его охватывает паника – кажется, танкер уже навис над их бортом.

Молчание в рации. Черт!

– Алло! – начинает он снова.

– Алло! – слышится голос из рации. – Говорит судно «Санта Клара В».

– Добрый вечер. – Сердце Гэвина бьется быстрее, но голос спокоен. – Просто хочу удостовериться, что вы нас видите.

– Подтверждаю.

Что это за акцент? Испанский? Русский?

– Спасибо, – говорит он. – Спокойной ночи. Отбой.

– Отбой, – повторяет за ним голос.