Текст книги "Архипелаг"

Автор книги: Моник Рофи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Я ведь тоже сбежал, – вдруг признается Гэвин.

Фиби кивает. Похоже, она уже это вычислила.

– Я ничего не мог с собой поделать. Однажды просто вышел из офиса и не вернулся. Долго в себя не мог прийти от того, что сотворил. Сейчас-то мне стало намного легче.

– Да это нормально. Правда. Сделать то, что сделали вы.

– Вы тоже от чего-то бежали?

– Я сбежала из дома. От своего отца. Он бил маму, меня и младшего братишку. Так что в шестнадцать лет я сорвалась с места в первый раз.

– Бил вас! Ужас какой.

– Да уж. – Она улыбается. – Мне точно лучше быть одной.

– Мне очень жаль…

– Мне тоже жаль того, что случилось с вами.

– А разве не рискованно путешествовать вот так, наедине с мужчиной?

– Риск не так уж и велик, поверьте. Ведь всегда выбирает женщина. Это ведь я решила идти с вами. У вас чудесный ребенок, крутая собака и великолепная яхта.

– Я знаю. – Развеселившись, Гэвин ударяет себя по колену, хохочет.

Она тоже начинает хохотать, эта милая, юная Фиби Вульф со своими татушками.

Снова настает ночь, дочь спит в салоне под сеткой. Ветры завывают в парусах, кажется, они не прекратятся никогда. Гэвин и Фиби сидят в темноте, почти не разговаривают, завороженные движением темных теней, формой волн. Фиби держит румпель.

– Итак, – вдруг произносит она, – вы мне еще не рассказали о призраке.

– Эх… – Гэвин даже постанывает от нежелания обсуждать эту тему. – Ну что сказать… Я-то сам никогда его не видел. За все эти годы – ни разу. Но легенда действительно существует.

– И?

– Я это… соврал вам.

– Соврали???

– Да. Уж извините. Заговорился.

– Так о чем соврали-то?

– Ну, я действительно владел яхтой совместно со своим другом Клайвом, только мы ее ни у кого не покупали.

– Как так?

– «Романи» нашли дрейфующей, на борту никого не было, только хлопали паруса. Ее привели местные рыбаки, владельцы яхт-клуба оставили гнить в марине. Целый год она простояла беспризорной, и ее уже собирались потопить у выхода из залива. Тогда мой друг предложил купить ее по дешевке, вот сделка и состоялась. Нам тогда было столько же лет, как вам сейчас, а может быть, и меньше. Мы всегда мечтали о яхте.

– И вы не знаете, что сталось с тем шкипером?

– Нет.

– Он, наверное, упал за борт во время волнения. Такого, как это.

– Да. Бедняга. Он и не пытался предотвратить падение – даже не пристегнут был. О чем он вообще думал?! Если упадешь в воду, через минуту останешься один посреди моря.

Проходит еще несколько часов, ветер рычит, завывает, рвет паруса. «Романи» ускоряет свой бег, без устали забирается с одной крутой горы на другую, ровно и быстро, как всегда.

– Она так уверена в себе, – замечает Фиби.

– Напоминает вам о вашем детстве?

– Да, мы с отцом часто выходили в море. Но в нашей семье я единственная любила это занятие. Он брал меня с собой, когда я была еще малышкой.

– Такой, как Оушен?

– Да.

– Он еще ходит на этой яхте?

– Нет, давно продал ее.

– Что же, я очень рад, что вы нашли нас и что решились пойти с нами.

Ночью они снова устанавливают вахты, и на этот раз Фиби идет спать первая.

Два часа ночи. Сейчас ему не помешала бы трубка, так приятно попыхивать, сидя в темноте. Правда, вокруг и так происходит множество событий, да и в голове продолжается кавардак. «Романи» качается на волнах, как плот или щепка, паруса гудят, нос яхты с сопением погружается в воду, выныривает снова. Гэвин крепко сжимает румпель, осматривает воду, палубу, слегка убирает парус на гроте, помогая яхте справиться с ветром. За «Романи» нужно следить постоянно, в бурном море ее ход может легко нарушиться. Она инстинктивно реагирует на движение волн и силу ветра, а он, так же инстинктивно, реагирует на ее нужды. И ей хорошо, его старенькой яхте, она счастлива.

Всю ночь он то встает, то снова садится, не отпуская руль, не сводя глаз с темноты впереди. «Бух, бух!» – нос зарывается в очередную волну, пропахивает ее, брызги и пена летят в кокпит. «Ух ты!» Соль разъедает глаза, грудь болит, и кишки сводит, но эта боль лишь заставляет его яснее, острее ощущать восторг жизни. Море может сделать с ним что заблагорассудится: заморить до смерти или вылечить от горя, от прошлых неудач. У его жены сердце разорвалось напополам. Как же я люблю тебя, милая! И я понимаю тебя, правда. Где ты сейчас, Клэр? В своей комнате в доме матери, где окна выходят на высокое дерево с красными листьями? Что ты делаешь? Смотришь телевизор? Вяжешь? Спишь? Не ешь, не пьешь, не разговариваешь, увядаешь с каждым днем?

Всю ночь, держа руки на штурвале, он размышляет о том, какой жизнью хочет жить. Возможно ли начать ее заново? Он вглядывается в темноту, но не видит на носу ни борющихся с гротом призраков, ни движущихся по палубе темных теней, лишь огромные черно-синие холмы вздымаются вокруг. Куда его занесло? От этого места веет смертельной опасностью, почему же он так счастлив? Он всего лишь маленький человек на маленькой лодке, окруженный такими огромными волнами, которые ему еще не приходилось видеть, но он счастлив, что снова может назвать себя мужчиной и моряком.

Глава 14

MIRA!

Под вечер в четверг они прибывают в Картахену. Переход занял больше трех дней. Гавань отгорожена от открытого океана узкой косой элитного района Бока-Гранде, где колумбийцы выстроили собственную версию Манхэттена. Марину обступают высотные дома, они похожи на разодетых гостей, спешащих к морю на вечеринку по мелкому серому песку.

Переход совершенно вымотал их, даже Сюзи лежит в будке без сил. Они бросают якорь, выпускают собаку на свободу, отстегивают страховочные тросы, льют пресную воду себе на головы. Наконец-то земля! Они в гавани, в безопасности – не чудо ли это?

– Спасибо! – обращается он к Фиби. – Вы просто спасли нас. Разрешите пригласить вас на ужин в качестве благодарности?

– Конечно, с удовольствием. Как долго вы планируете пробыть здесь?

– Даже не представляю… Наверное, неделю, не меньше.

– Мой друг сдает неподалеку дешевое жилье. В районе Хетсемани. Я бы предпочла пожить какое-то время на суше, если не возражаете. В комнате с душем и телевизором.

– Конечно, как скажете.

– А вы не хотите снять комнату?

– Мы?

– Да, вы. Когда последний раз вы принимали нормальный душ? И спали в нормальной постели?

– Эээ… больше месяца назад.

– Вот видите. Может, стоит устроить себе передышку?

– Может, и стоит. Но как быть с Сюзи?

– Я спрошу друга. Уверена, он сделает исключение для такой милой собаки. На несколько ночей, по крайней мере. Он и сам очень милый.

В ту ночь они спят все вместе глубоким сном, как младенцы в объятиях Картахены-де-Индиас. Во время перехода от недосыпания, непомерного напряжения и бесконечного потребления кофеина его потребности сократились до минимума: он чувствовал себя легким, как птица, но сейчас находится на грани нервного срыва. Эти три дня измотали его, но одновременно зарядили новой уверенностью в своих силах. Ведь он снова выстоял! И посмотрите, как далеко они уже заплыли.

Утром они надувают шлюпку, прикрепляют навесной мотор, пакуют одежду на несколько дней, переплывают залив и оставляют шлюпку привязанной к причалу. Проходят паспортный контроль, завтракают в Манге: кофе с молоком и круассаны. Фиби и Оушен заняты друг другом, играют в «камень-ножницы-бумага».

Кажется, он знает Фиби очень давно, так хорошо она вписалась в их команду. Она делом доказала, на что способна. Оушен наблюдает за ней с открытым восхищением, перенимает ее движения, манеру говорить – явно нашла себе новый образец для подражания. Гэвин с удивлением признается себе, что не испытывал к Фиби сексуального притяжения: видимо, потому, что она ведет себя без тени женского кокетства. Как легко она устранила все возможные проблемы нового знакомства: просто приняла их такими, как есть, и они ее тоже.

Позавтракав, они переходят по мосту из Манги в Хетсемани, квартал бедноты, названный так в честь Гефсиманского сада – того самого, у подножия Елеонской горы, где Христос молился накануне распятия.

Здесь улицы узкие, заполнены людьми, буквально на каждом углу вывеска «LLAMADAS^[8]» – под ней стоит человек с мобильным телефоном, продающий звонки. Здания когда-то выглядели роскошно, но сейчас явно нуждаются в ремонте. С резных балкончиков свисают пышные лозы пурпурной бугенвиллеи. Они проходят мимо парка с сухой коричневой травой, в темных кафе с высокими потолками молодые мужчины пьют кофе и курят. Они сворачивают еще на одну улочку, и Гэвина охватывает непонятный страх. Впервые с момента путешествия он явно чувствует опасность. Люди здесь высокие, двигаются медлительно, как будто лениво, бросают на них косые, оценивающие взгляды.

Фиби понимающе кивает.

– Здесь действительно небезопасно, – говорит она. – Особенно вечером, после девяти. Будьте осторожны. Не носите с собой ценностей. И вас будут точно останавливать пушеры.

– Какие еще пушеры?

– Кокаиновые.

Они подходят к кованым железным воротам, Фиби просовывает руку и изнутри нажимает кнопку вызова. Ворота открываются.

В комнате, куда они зашли, довольно темно, работает телевизор, вокруг него вповалку валяются вялые туристы с рюкзаками, за стойкой – бритый наголо колумбиец. Его глаза вспыхивают радостью при виде Фиби, они здороваются по-испански. Затем она указывает на них рукой:

– Si, Franco, este hombre es mi amigo, Gavin, y su hija, Océan, y Suzy. ^[9]

Гэвин чувствует неловкость из-за своей соломенной шляпы и клочковатой бороды. Грязные, обтрепанные, они выглядят как беженцы или хиппи. Волосы Оушен выгорели до жемчужно-серебристого цвета. Прищурившись, она гипнотизирует Франко немигающим взглядом, как настоящая дочь мафиозного босса или пирата. Видимо, морские приключения положительно сказались на ее самооценке.

Франко протягивает руку. Они с Фиби говорят по-испански, и затем Фиби радостно сообщает, что для них найдется комната на верхнем этаже. С душем, но не слишком изысканная. Фиби машет рукой в сторону коридора, говорит, что будет спать внизу, а сейчас собирается распаковать вещи и принять душ.

– Увидимся позже!

Комната, которую предлагает им Франко, одновременно и самая ужасная, и самая прекрасная на свете. Стены некрашеные, пол покрыт растрескавшейся плиткой, даже вентилятор отсутствует. Но окнах нет занавесок, лишь деревянные ставни, которые закрываются на ночь. Зато в ней две кровати, одна односпальная, а другая – двуспальная, душ и туалет.

– Спасибо, – говорит Гэвин. – Нам это вполне подойдет.

Как только за Франко закрывается дверь, все трое – Гэвин, Сюзи и Оушен – забираются на двуспальную кровать. Гэвин включает телевизор, по Си-эн-эн передают новости. Он открывает пакет чипсов, и они проводят все утро, сбившись в кучу на постели, перед телевизором, как будто никогда раньше его не видели. А потом засыпают все вместе и просыпаются только под вечер. Телевизор все так же орет, по новостям показывают ужасы наводнений, тысячи людей снова остались без крова.

На экране мелькают толпы грязных, вымокших до нитки людей, залитые мутной водой дома, качающиеся на волнах вещи. Они с Оушен несколько секунд смотрят на экран, потом она глубже зарывается под его руку, отворачивает лицо. Он кладет руку себе на грудь, по привычке проверяет сердце, шепчет молитву за тех, кто остался бездомным. Дожди идут по всему Тринидаду, Венесуэле, дождь дошел и до Арубы. Наводнения и здесь в Колумбии. Кажется, весь мир залит водой.

* * *

Вечером они идут гулять по Хетсемани, доходят до окруженного стеной Старого города, проходят уличный рынок, где продают подержанные книги, свежевыжатый сок тамаринда. Сворачивают на соседнюю улицу – и здесь идет торговля: на лотках нарезанные кубики дыни и манго в прозрачных пластиковых стаканах, шпажки с фруктами, пау-пау, апельсины. Открытая столовая заполнена людьми, пахнет жареной рыбой. Чуть дальше, под аркой, украшенной шелковыми цветами, сидят рядами мужчины перед пишущими машинками. Это городские писцы, они за деньги пишут обращения во всевозможные государственные инстанции. Полировщики обуви усаживают клиентов в ярко раскрашенные деревянные кресла, ставят их ноги на металлические подножки. Старый город спрятан за высокими стенами, а за спинами блестит море, которое они недавно пересекли. Они заходят в аркаду, продавцы кричат им вслед, предлагая домашние сладости.

В пункте обмена валюты Гэвин меняет доллары на песо, и они идут дальше, держась за руки, а Сюзи семенит рядом на поводке. На перекрестках люди с лицами, выкрашенными черной обувной краской, жестами просят подаяния, молодые полицейские с дубинками патрулируют улицы. Здания в этом районе отреставрированы до первоначального великолепия, выкрашены в терракотовый, сиреневый, лимонный, ярко-синий цвета, и каждый балкон украшен водопадом лилий и бугенвиллей.

Этот город когда-то построили испанцы, они также укрепили его, особенно с моря, спасаясь от вражеских флотилий и бесконечных пиратов. В XVIII веке Картахена сумела противостоять британскому завоеванию и не пала во время осады. Сюда дошла и испанская инквизиция: служители церкви привезли приспособления для раздавливания черепов и обезображивания гениталий – пытками они загоняли местное население в христианство. Чего только не делали с «язычниками» поборники Христа: подвешивали к потолкам, наполняли глотки водой, сжигали как ведьм, – только чтобы те отказались от веры своих предков. Снаружи Картахена кажется веселой, легкомысленной и романтичной, но на деле это старый, одинокий, духовно сломленный город.

Целый час они бродят по узким аллеям, рассматривают выставленные на продажу изумруды. В одном магазине их сразу же заводят за занавески и предлагают изумруд размером с большой палец Гэвина.

Оушен очень нравятся зеленые камушки, ее глаза загораются интересом.

– Давай купим что-нибудь мамочке, – предлагает она.

Через минуту сделка уже совершена. Гэвин купил жене кольцо с темно-зеленым отполированным камнем. К кольцу прилагается сертификат качества. Он аккуратно заворачивает изящную вещицу в папиросную бумагу и кладет в сумку.

На большой площади с танцующими фонтанами они находят кафе и садятся за столик. Красивые кареты, запряженные ухоженными лошадьми, возят туристов вокруг площади, на противоположной стороне собралась небольшая кучка моряков. Официант подает им меню: они заказывают спагетти маринара, колу, хлеб. Небо постепенно меняет цвет на ночной. К их столику подходят мужчины и женщины, предлагают ювелирные украшения, часы, картины и гравюры с видами города. Они назойливо тычут в лицо своим товаром и не уходят, пока Гэвин не говорит «Нет!» очень твердым голосом.

Непонятно, откуда у их столика появляется девочка возраста Оушен с длинными каштановыми волосами. Сначала Гэвин думает, что она тоже хочет им что-то продать, и на всякий случай отворачивается, но она начинает говорить по-испански.

– Mira, – говорит она, протягивая руку, – посмотри.

Немного испуганно он смотрит туда, куда она показывает, – на ее руках сидит пушистый коричневый зверек, то ли воробышек, то ли летучая мышь.

– Mira! – с выражением повторяет она, протягивая руку, чтобы Гэвин и Оушен могли рассмотреть зверька.

Оушен вытягивает шею, он тоже присматривается. Это не птица и не летучая мышь, а необыкновенно большая ночная бабочка с мохнатыми крыльями и лапками. Поняв, что они рассмотрели огромного, как птица, мотылька, девочка радостно улыбается.

– Теперь уходи, – вежливо, но твердо говорит ей Гэвин.

И девочка поворачивается и уходит, довольная тем, что смогла показать им что-то интересное.

– Папа, какая ужасная бабочка, – тихо произносит Оушен.

Он кивает, оборачивается, но девочки уже нет, она растворилась в вечерних сумерках, спряталась за фонтанами. Откуда-то прилетает тоска по дому. «Смотри!» – сказала девочка, протягивая сидящее на руке уродство, как будто предложила на себя посмотреть.

Они поглощают спагетти в молчании.

Сюзи поскуливает, просит покормить и ее, и Гэвин незаметно опускает свою тарелку под стол.

Море снова высосало из них всю энергию. Они слишком утомлены, чтобы получать удовольствие от живописных развалин и красивых перспектив. Гэвину вспоминается Порт-оф-Спейн: его родной город тоже стоит на берегу моря и чем-то напоминает этот портовый рай – может быть, поэтому Картахена кажется знакомой, почти родной, как будто он сам прошел все этапы ее истории: завоевания, победы, поражения…

Они пешком возвращаются в свой бедняцкий хостел. Гэвина покачивает, он чувствует себя не в своей тарелке: они так долго пробыли в море, так привыкли к морской качке, что на суше им неловко. А тут еще девчонка с мотыльком, призрак у мачты – есть от чего расшататься нервам!

Его настоящий дом смыло волной – он построил новый дом. Но им с дочерью тот дом не пришелся по нраву, его мутило от розовых стен, бесил бесконечный дождь, приходивший с окрестных гор, до слез пугавший его девочку. Он не мог заставить проклятый дождь прекратиться, поэтому они и сбежали, ушли на запад и в конце концов оказались здесь. Все в порядке, убеждает он себя, все хорошо. Посмотри, как путешествие пошло на пользу Оушен! Она стала настоящей морячкой, его русалочка. Он сильно недооценивал свою дочь, ведь сейчас она поддерживает его не меньше, чем он ее.

Они доходят до хостела без приключений, нажимают кнопку на воротах. В номере он сажает Оушен в ванну, выдает ей мыло и мочалку, велит хорошенько потереть себя. Следом приходит очередь Сюзи – он и собаку после ванны заворачивает в полотенце.

Обе забираются в кровать и через секунду уже спят.

Удостоверившись, что все спокойно, Гэвин тоже встает под душ, но как только поток воды касается его головы, внутри открываются невидимые шлюзы: вода смешивается со слезами, остановить которые невозможно. Гэвин рыдает, не сдерживая слез: по жене и погибшему сыну, по своей испорченной жизни. Все начиналось так радужно, а нынче кто он? Отшельник, беглец…

Так приятно хорошенько прореветься, он так ждал момента, когда сможет остаться в одиночестве. Дверь в ванную заперта, шум воды заглушает рыдания, и его тело содрогается в конвульсиях, как будто он только что похоронил кого-то. Половина жизни прошла, ее уже не вернуть. Он представляет, как отец Фиби бил ее, малышку, снова видит перед глазами девочку с мотыльком на руке. Она сказала ему «Mira!» – «Смотри!» и он, смахивая с лица слезы, шепчет:

– Господи, помоги мне!

Глава 15

ХЕТСЕМАНИ

Наплакавшись, с красными глазами и горящими веками, но чистый, Гэвин ложится в постель, и тут воспоминания накрывают его тяжелой волной.

В тот день сильный дождь шел без остановки с четырех до шести вечера. Барабанил что есть силы так громко, что в его шуме тонули остальные звуки. Как будто в мире случилось короткое замыкание, – так бывало иногда в детстве, когда черно-белый экран телевизора сходил с ума и шел полосами и волнами. От этих безумных, мельтешащих фигур ему всегда становилось страшно.

Из окна офиса он наблюдал, как пешеходы перебегают улицу, пытаясь закрыться от дождя зонтиками, как ветер легко вырывает зонты из рук, выворачивает их наизнанку. Вода хлестала из сточных труб, переполняла канавы, и, когда дождь прекратился, Гэвин сразу поехал домой, чтобы проверить, все ли в порядке, – в последние годы в сезон дождей их частенько подтопляло. На соседнем холме строился новый жилой квартал, строители первым делом вырубили лес, и теперь на их район, расположенный у подножия холма, уже не защищенного растительностью, текли целые реки.

Так вот, он приехал домой и увидел, что подъездная дорожка уже залита водой, и тогда он вооружился шваброй и вымел воду в сточный люк. Что еще он мог сделать? Такое уже случалось, и не раз. К кому он мог обратиться? С кем воевать? Со строительной компанией? С государством? На Тринидаде нет законов, регулирующих частную застройку.

В восемь вечера дождь начался снова. Клэр накормила Оушен картофельной запеканкой и печеными бобами, переодела в пижамку и отправила в гостиную смотреть мультики. Маленький Александр мирно спал под москитной сеткой в своей колыбели. Спальня малыша находилась в задней части дома, дверь была полуоткрыта. Они хотели вместе провести тихий вечер, а тут этот дождь. Жозефина тоже жила с ними тогда, в комнате за кухней. Она была у себя, смотрела телевизор. Сюзи лежала под столом, тихонько повизгивая из-за дождя. В углу гостиной стояла увешанная подмигивающими гирляндами елка, под ней ждали своего часа красиво обернутые подарки.

Часы отстукивали время, а дождь все усиливался, и ближе к ночи с неба лились уже сплошные водные потоки. Гэвин всерьез заволновался. Двор ушел под воду, канализационный люк у задней двери был полон взбаламученной коричневой жижи. Позвонил обеспокоенный сосед – его участок располагался еще ближе к подножию холма, теперь абсолютно голого.

– Мы прямо как подсадные утки, – сказал ему Гэвин. – Вы как там, держитесь?

– Да ужас просто! В саду целый пруд налило.

Черт. С этим дождем не расслабишься. Гэвин надел сапоги, вышел на крыльцо и осмотрелся. В небе гремели грозовые раскаты, за стеной по улице нестройно шли солдаты, что-то орали друг другу. Тринидадцы живут от одного дождевого сезона к другому. Каждый год с июня по декабрь льет и льет. Каждый год он перезванивается с соседями, смотрит в небо, но в последнее время стало особенно неспокойно. «Без паники! – велел себе Гэвин. – Успокойся. Подумаешь, обычный дождь».

Он надел плащ и, прихватив из кухни табуретку, вышел во двор. Прошлепав по сплошным лужам до стены, взгромоздился на табурет, чтобы посмотреть, что творится на улице. Боже милостивый! Потоки коричневой воды мчались вниз по склонам холма, ударялись в стену соседа, веером отскакивали на дорогу. Перед его собственными воротами улица превратилась в мутную, разбухшую реку. Реку, которая поднималась все выше, напирая на окружавшие его сад тонкие стены.

Он спрыгнул в лужу, вернулся в дом, налил себе рюмку рома. Выпил залпом, налил еще одну, снова опрокинул в горло. Клэр, внешне спокойная, сосредоточенная, сидела на диване с Оушен, игнорируя то, что творится за стенами дома. Вдруг порывисто встала, пошла в комнату Александра, вернулась и села обратно на диван.

– Он так мирно спит. Давай не будем его будить, – сказала она.

Гэвин чувствовал, что жена взвешивает в голове ситуацию, обдумывает, не пора ли начинать паниковать. Но Клэр всегда была уверена, что Бог на ее стороне и что ни с ней, ни с ее близкими ничего плохого не случится. До той ночи, действительно, ее жизнь была на удивление спокойна и счастлива.

А вот Гэвин успокоиться не мог, его паника нарастала с каждой минутой: снаружи начинался настоящий потоп. В то время как Клэр спокойно сидела на диване, держа дочь за руку, он то и дело выбегал на крыльцо, глядел в рыдающее небо. Снова зазвонил телефон.

– Черт, друг, что скажешь? – с тревогой спросил Джереми, сосед из дома напротив. – Папаша нервничает, что делать будем? – С ним жил его больной артритом слепой отец.

Гэвин чуть было не предложил опуститься на колени и помолиться.

Телефонные звонки раздавались теперь каждые пять минут: соседи пытались выяснить друг у друга, как лучше поступить. В конце концов Гэвин не выдержал:

– Милая, давай я позвоню Клайву! Пусть вывезет вас отсюда. Тебя, Жозефину, детишек. Его джип сможет пройти и не по такой воде.

– А ты что, собираешься остаться здесь?

– Да, но со мной все будет в порядке, не волнуйся.

Клэр поджала губы и отрицательно покачала головой.

– Ну ладно, тогда я залезу на крышу, посмотрю, что делается вокруг. А ты все-таки возьми Александра на руки.

Но Клэр не двинулась с места. Именно в эту минуту что-то внутри у нее защелкнулось, парализовало ее волю, – она продолжала неподвижно сидеть на диване, глядя прямо перед собой и крепко сжимая руку дочери.

Гэвин вышел на крыльцо. Тут-то это и произошло. Раздался страшный грохот. Бетонная стена его сада обрушилась, и в образовавшийся пролом полетели камни, кирпичи и ринулась бурая вода. Огромная волна, как преодолевший препятствие спортсмен, на секунду присела, приземлившись на его лужайке, и, не медля, снова рванула вперед, к дому.

– Бегите! – заорал он и бросился внутрь, лишь на мгновение опередив стену воды.

Клэр не пошевелилась, а с лица Оушен схлынули все краски, глаза расширились от ужаса.

– Бегите! – Одним прыжком он добрался до них, схватил Оушен, забросил себе на плечи, за руку стащил с дивана жену.

Однако дом уже был заполнен бушующей водой. Гэвина отбросило назад, размазало по кухонной стенке, вода быстро поднялась до уровня груди. В гостиной полоскалась елка, где-то взвыла Сюзи, – боковым зрением он заметил, как собака отчаянно перебирает лапами, отфыркиваясь и лязгая зубами, но затем она исчезла в мутном потоке, унесшем ее в окно. Из соседней комнаты слышались вопли и причитания Жозефины: «Господи, пощади, не дай умереть в одиночестве!» А вода уже добралась до шеи. Оушен, сидя на его плечах, визжала «папочка!», жена была распластана по стене рядом с ним.

Вода неистовствовала в их доме, как яростный дикий бык. Била стекла, сметала мебель. Гэвин слышал, как трещат готовые обрушиться стены, а дождь все нарастал, то и дело раздавались новые звуки, напоминавшие то ли рев бензопилы, то ли пулеметные очереди.

Минут десять они не могли шевельнуться: так и стояли, прижатые к стене, пленники бурой воды. За это время перед его глазами промелькнула вся жизнь, с которой он уже простился: первый велосипед и первая собака, первый поцелуй и первая вылазка на «Романи», день свадьбы, его знаменитый рецепт ромового пунша и дырка от вырванного зуба, кровоточившая несколько дней… Одна мысль застряла в голове: «За что, Господи? За что Ты наказываешь нас?» С языка срывались бессвязные слова молитвы: «Господи на земле и на небе, спаси и сохрани нас, помоги нам, помоги, помоги…» И тут он вспомнил об оставшемся в колыбели сыне и похолодел – Александр! Сынок! Его нужно спасти!

Сильное течение не давало пошевелиться, но как только уровень воды немного спал, Гэвин пробрался к кухонному столу, подсадил на него Клэр, сбросил ей на руки дочь и приказал:

– Сиди здесь, не двигайся, следи за ребенком!

Измученная Клэр могла только кивнуть, прижав к себе Оушен, которая с безумными от страха глазами тряслась от холода. Вода еще устраивала в комнатах водовороты, но она уже лишилась части своей прежней силы.

С трудом передвигая ногами, он брел по коридору, преодолевая сопротивление воды. Дверь в спальню сына была распахнута настежь, комната заполнена мутной, как после шторма, черной водой. Сердце у него билось где-то в горле, пульс зашкаливал. Оглядевшись, увидел провисшую, облепленную илом москитную сетку. Нырнул, поплыл в ее сторону, растопырив руки, и наткнулся на колыбель… пустую! Вынырнув, набрал в грудь воздуха, снова погрузился под воду. Вдоль и поперек ощупал колыбель, даже приподнял матрас – ничего. Вынырнул, отплевываясь. К этому моменту он уже был вне себя и хрипло, надрывно кричал, хватаясь за горло:

– Александр! Сынок!

Нырял и нырял, не помнит сколько, пока у дальней стены не обнаружил крошечное мертвое тельце, повисшее вниз лицом в грязной воде.

* * *

Позже тем вечером он все-таки позвонил брату по мобильному телефону соседа. Когда уровень воды упал, Клайв приехал на джипе, забрал Жозефину, Клэр, Оушен и завернутое в одеяло тельце его сына.

Улица превратилась в место военных действий: повсюду валялись битые кирпичи, мусор, куски разрушенных стен. Потерявшиеся собаки искали хозяев, лаяли, скулили, стоя в грязи посреди дороги.

Сюзи среди них не было.

От стен его дома вода не отступала, река, правда, немного уменьшилась, но с холма лились новые ручьи грязи. Дом затянуло илом, мутная жижа вытекала из дверей на разбухшую лужайку. Заходили ошеломленные, еще не пришедшие в себя соседи, пересказывали ужасы наводнения. Участок в конце улицы пострадал больше всех, правда, он и находился на самом пути следования потока. К счастью, соседи успели вовремя перебросить детей через стену, перепрыгнули сами и, побросав вещи, босиком помчались по улице вверх, ненамного опередив волну. Деревянным голосом он рассказывал о своей потере, соседи крестились, шептали: «Господи Иисусе, какой ужас, Гэвин!» – а одна женщина даже заплакала. Конечно, все были в шоке, сочувствовали ему, но как они могли его утешить?

А сам он вообще ничего не соображал, помнит только, что кто-то набросил ему на плечи сухое полотенце. Они все не могли до конца осознать случившееся – как целый район мог за час превратиться в груду развалин? Поваленные деревья, запутавшийся в ветвях мусор, мебель, которую волной вымыло на улицу.

Его старенькая мама Одри, ее подруга Маргарет и его сестра Паола приехали на помощь в «мини-купере», вооруженные щетками, тряпками и ведрами, но сразу же застряли в грязи и испугались, что не смогут выехать обратно. Посылая в окно воздушные поцелуи, сморкаясь и утирая слезы, они с трудом развернулись и отбыли, обещав снова приехать на рассвете.

Он не рассказал им о смерти сына, просто не смог произнести эти слова вслух. Пробормотал, что будет ждать их здесь. Почему-то он решил, что должен охранять свой дом. Для чего он остался тогда в разоренном гнезде, сидя на полу как никому не нужный часовой? Сейчас Гэвин знает ответ: он не поехал с Клайвом, потому что не вынес бы ночи под одной крышей с телом новорожденного сына. Он не желал видеть мертвое личико, всей душой надеялся, что родные увезут его куда-нибудь, сами обо всем позаботятся.

Так он и просидел всю ночь на крыльце, не останавливая льющихся слез, не снимая мокрой одежды, замерзший, синий, дрожащий. На рассвете вернулась сестра в плаще и резиновых сапогах – Паола жила в Лондоне и прилетела к ним на Рождество накануне вечером. Увидев его, сестра расплакалась, обняла, прижала к себе. «Бедный мой, – сказала она. – Бедный мой мальчик!» И он позволил себе поплакать еще в ее объятиях. Так они просидели очень долго, ничего полезного не совершив в тот день. Он рассказал ей о том, как все произошло. Как он нашел сына захлебнувшимся в грязной воде.

* * *

Клэр и Оушен остались у Клайва – Клэр не хотела возвращаться в разрушенный дом, Оушен была так травмирована, что по вечерам плакала, не могла заснуть.

На следующий день на дрожащих ногах пришла Сюзи и при виде хозяина зашлась счастливым лаем. Он помыл ее, покормил, почесал за ухом, но прошло немало времени, прежде чем собака успокоилась. Пришлось даже привязать ее к двери гаража, а то она все пыталась залезть к нему на руки.

Стали появляться готовые помочь друзья, жители отдаленной части их района. Они несли лопаты, грабли, тряпки. Сестра напоила всех кофе, накормила свежими булочками, и работа закипела: соседи дружно копались в грязи. Он плохо помнит, что происходило тогда вокруг, жил заторможенно, как во сне. Даже мысли еле ползали в голове: однажды он несколько часов искал ботинки, а нашел их там, где оставил, – в ванной комнате, рядом с унитазом. Потом приехали целые команды рабочих городских служб, вооруженные экскаваторами и мини-погрузчиками. Они закидали в кузова горы мусора, расчистили сливы, распилили и увезли стволы поваленных деревьев, разобрали валявшиеся на улицах провода, установили упавшие столбы электропередач.