Текст книги "Моя жизнь"

Автор книги: Мохандас (Мохандус) Карамчанд Ганди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Я всегда ходил гулять в поле через Президентскую улицу. На этой улице

находился дом президента Крюгера. Это было весьма скромное здание, без сада, ничем не отличающееся от соседних домов. Многие дома в Претории выглядели

гораздо претенциознее, их окружали сады. Скромность президента Крюгера вошла

в поговорку. Только наличие полицейской охраны у дома свидетельствовало о

том, что здесь живет должностное лицо. Почти всегда я беспрепятственно

проходил по тротуару мимо полицейского.

Но дежурные менялись. Однажды полицейский без всякого предупреждения, даже

не попросив сойти с тротуара, грубо столкнул меня на мостовую. Я испугался.

Прежде чем я успел спросить, что это значит, меня окликнул м-р Коатс, который случайно проезжал здесь верхом.

– Ганди, я видел все. Я охотно буду свидетелем на суде, если вы возбудите

дело против этого человека. Очень огорчен, что с вами так грубо обошлись.

– Не стоит расстраиваться, – сказал я. – Что понимает этот несчастный? Все

цветные для него одинаковы. Он поступил со мной так же, как со всеми

неграми. Я взял себе за правило не обращаться в суд с жалобами личного

характера. Поэтому я не собираюсь подавать на него в суд.

– Это на вас похоже! – сказал Коатс. – Но все-таки подумайте. Его следует

проучить.

Затем он обратился к полицейскому и сделал ему выговор. Я не понял, о чем

они говорили, так как полицейский оказался буром, и они разговаривали

по-голландски. Но полицейский извинился передо мной, в чем не было никакой

необходимости. Я уже простил ему.

С тех пор я никогда больше не ходил по этой улице: на месте этого человека

мог оказаться другой, который, не зная о происшедшем, мог сделать то же

самое. Зачем без нужды рисковать быть снова сброшенным на мостовую? Я стал

ходить другой дорогой.

Этот случай усилил мое сочувствие к индийским поселенцам. Я обсудил с

ними, насколько целесообразной будет попытка возбудить дело по поводу этих

законов, если это окажется необходимым после свидания с британским агентом.

Таким образом, я узнал тяжелые условия жизни индийских поселенцев, не

только читая и слушая рассказы, но и на личном опыте. Я видел, что Южная

Африка не та страна, где может жить уважающий себя индиец, и меня все больше

занимал вопрос о том, как изменить такое положение вещей.

Однако моей главной обязанностью в то время было дело Дада Абдуллы.

XIV. ПОДГОТОВКА К ПРОЦЕССУ

Годичное пребывание в Претории обогатило мою жизнь. Именно здесь получил я

возможность научиться и овладеть кое-какими навыками общественной

деятельности. Именно здесь религиозный дух стал моей жизненной опорой, и

здесь также я приобрел настоящее знание юридической практики. Здесь я

научился вещам, которые молодой адвокат узнает в кабинете старшего адвоката, и здесь же в меня вселилась уверенность, что в конце концов из меня

получится настоящий адвокат. В Претории я узнал, в чем секрет успеха

адвоката.

Дело Дада Абдуллы было не мелким. Исковая сумма составляла 40 тысяч фунтов

стерлингов. Возникшее из коммерческих сделок, оно складывалось из запутанных

расчетов. Частично иск основывался на выданных векселях, частично на

обязательствах, содержавших обещание выдать вексель. Защита базировалась на

том, что долговые обязательства были составлены обманным образом и не имели

достаточного обеспечения. К этому запутанному делу относились многочисленные

прецеденты и применялись различные законы.

Обе стороны наняли лучших защитников и поверенных. Таким образом, у меня

была прекрасная возможность изучить их работу. Мне поручили подготовить дело

истца для поверенного и отобрать факты в пользу истца. Я учился, наблюдая, что поверенный принимает и что он отвергает, а также, что использует

защитник из досье, подготовленного поверенным. Я понимал, что подготовка к

процессу – прекрасное мерило моих умственных сил и способностей отбирать

доказательства.

Я проявил к делу огромный интерес, весь ушел в него. Я перечитал все

документы по сделкам, имевшие отношение к иску. Мой клиент был человеком

очень способным; он полностью доверял мне, что облегчало работу. Я тщательно

изучил бухгалтерию и совершенствовался в искусстве перевода, так как мне

приходилось переводить корреспонденцию, которая большей частью велась на

гуджарати.

Хотя, как я уже говорил, меня интересовали вопросы вероисповедания и

общественной деятельности и я всегда уделял этому время, в тот период не это

было для меня главным. Главным была подготовка к процессу. Чтение законов и

разыскивание, когда это бывало необходимо, судебных прецедентов всегда

отнимали большую часть времени. В результате, поскольку я располагал

документами обеих сторон, я приобрел такое знание фактов, относящихся к

делу, какого, по-видимому, не имели даже сами тяжущиеся стороны.

Я помнил слова покойного м-ра Пинкатта: факты – три четверти закона. Позже

это со всей силой подтвердил известный адвокат из Южной Африки, тоже

покойный теперь, м-р Леонард. Как-то изучая порученное мне дело, я увидел, что хотя право на стороне моего клиента, закон оборачивается против него. В

отчаянии обратился я за помощью к м-ру Леонарду. Он также почувствовал, что

обстоятельства дела очень трудные.

– Ганди, – воскликнул он, – я знаю только одно: если мы позаботимся о

фактах, закон позаботится сам о себе. Давайте глубже вникнем в факты. И

посоветовал мне продолжить изучение дела, а затем вновь прийти к нему. Когда

я снова стал изучать факты, я увидел их в совершенно новом свете, раскопал

также старое южноафриканское дело, имевшее отношение к данному случаю.

Обрадованный, отправился я к м-ру Леонарду и все ему рассказал.

– Прекрасно, – сказал он, – мы выиграем дело. Только надо знать, кто из

судей будет вести его.

Когда я готовил дело Дада Абдуллы к процессу, я не понимал до конца

первостепенного значения фактов. Факты несут в себе истину, и если мы

придерживаемся истины, закон, естественно, приходит нам на помощь. Я видел, что в деле Дада Абдуллы факты действительно очень веские и что закон должен

быть на его стороне. Но вместе с тем я видел, что эта тяжба, если в ней

упорствовать, разорит обе стороны – и истца и ответчика, которые были

родственниками и земляками. Никто не знал, как долго может тянуться процесс.

Если допустить, чтобы дело разбиралось в суде, оно могло бы тянуться до

бесконечности и без всякой пользы для обеих сторон. Обе стороны, следовательно, желали немедленного прекращения дела, если бы это было

возможно.

Я посоветовал Тайиб Шету согласиться на третейский суд и рекомендовал

переговорить об этом с его адвокатом. Я намекнул, что если найти арбитра, пользующегося доверием обеих сторон, дело быстро закончится. Гонорар

адвокатов рос столь стремительно, что вполне мог пожрать все средства даже

таких состоятельных купцов, какими были клиенты. Дело требовало с их стороны

такого внимания, что не оставалось времени для другой работы. Между тем

взаимная недоброжелательность возрастала. Я чувствовал отвращение к своей

профессии. Как и адвокаты, поверенные обеих сторон обязаны были выискивать

пункты закона, говорящие в пользу своих клиентов. В первый раз я понял, что

выигравшая сторона никогда не возмещает всех понесенных расходов. Согласно

положению о судебных вознаграждениях, существовала твердая шкала расценок

для расчетов между сторонами, но фактически расценки в расчетах между

клиентом и адвокатом были значительно выше. Я чувствовал, что мой долг

состоит в том, чтобы помочь обеим сторонам и привести их к примирению. Я

прилагал все усилия, чтобы добиться соглашения, и Тайиб Шет, наконец, пошел

на это. Стороны избрали третейского судью, которому изложили свои доводы, и

Дада Абдулла выиграл дело.

Но это меня не удовлетворило. Если бы мой клиент потребовал немедленно

выполнить решение суда, Тайиб Шет не смог бы уплатить всю присужденную

сумму, а у порбандарских меманцев, проживавших в Южной Африке, существовал

неписаный закон, гласивший, что смерть предпочтительнее банкротства. Тайиб

Шет был не в состоянии сразу уплатить полную сумму примерно в 37 тысяч

фунтов стерлингов, также – судебные издержки, но он был полон решимости

выплатить всю сумму до последней паи; ему не хотелось, чтобы его объявили

банкротом. Выход был только один. Дада Абдулла должен был разрешить ему

выплачивать эту сумму сравнительно небольшими взносами. Дада Абдулла

оказался на высоте и дал рассрочку на весьма продолжительный срок. Добиться

этой уступки было для меня труднее, чем уговорить обе стороны согласиться на

третейский суд. Но теперь и те, и другие были довольны исходом дела, а

престиж каждого из них возрос. Радости моей не было предела. Я научился

правильно применять законы, находить лучшее в человеческой душе и

завоевывать сердца людей. Я понял, что настоящая цель адвоката – примирять

тяжущиеся стороны.

Этот урок остался в моей памяти на всю жизнь, и в течение последующих

двадцати лет своей адвокатской практики в сотнях случаев мне удавалось

заканчивать дела частным соглашением. При этом я не оставался в убытке – не

потерял денег и не растратил души.

XV. РЕЛИГИОЗНЫЙ ФЕРМЕНТ

Теперь пора снова вернуться к тем переживаниям, которые я испытал, общаясь

с друзьями-христианами.

М-р Бейкер сильно беспокоился о моем будущем. Он взял меня с собой на

веллингтонское собрание. Протестанты устраивают такие собрания раз в

несколько лет с целью религиозного просвещения или, говоря иначе, самоочищения. Такое собрание называют также религиозным восстановлением или

возрождением. Веллингтонское моление было как раз таким. Председательствовал

известный в городе богослов преподобный Эндрью Меррей. М-р Бейкер надеялся, что атмосфера религиозной экзальтации на молении, а также энтузиазм и

ревность молящихся неизбежно приведут меня к принятию христианства.

Но самые большие надежды он возлагал на действенность молитвы. Он твердо

верил в молитву. Бог, по его глубокому убеждению, не мог не услышать пылкую

молитву. Он ссылался на случаи из жизни таких людей, как Джордж Мюллер из

Бристоля, который всецело полагался на молитву даже в своих мирских делах. Я

внимательно и без предубеждения выслушал его рассказ о действенности молитвы

и заверил его, что ничто не сможет помешать мне принять христианство, если я

почувствую к нему влечение. Давая такое обещание, я ни минуты не колебался, так как давно научился следовать внутреннему голосу. Мне доставляло

наслаждение подчиняться этому голосу. Действовать же вопреки ему было трудно

и мучительно.

Итак, мы отправились в Веллингтон. Имея в качестве компаньона "цветного", каковым был я, м-р Бейкер пережил немало трудных минут. Не раз ему

приходилось испытывать неудобства только из-за меня. В пути мы должны были

прервать поездку, так как один из дней нашего путешествия оказался

воскресным, а м-р Бейкер и его единоверцы не совершают поездок по

воскресеньям. Хозяин станционной гостиницы после долгой перебранки

согласился, наконец, впустить меня, но категорически отказал мне в

разрешении обедать в столовой. М-р Бейкер был не из тех, кто легко сдается.

Он отстаивал права постояльцев гостиницы. Но я понимал, как неловко он себя

чувствовал. В Веллингтоне я также остановился вместе с м-ром Бейкером.

Несмотря на все его старания скрыть от меня те мелкие неприятности, которые

ему приходилось терпеть, я видел все.

На моление собралось множество благочестивых христиан. Я был восхищен их

верой. Я встретился с преподобным Мерреем. Многие молились за меня. Мне

понравились некоторые очень мелодичные гимны.

Моление длилось три дня. Я имел возможность понять и оценить благочестие

собравшихся. Однако я не видел никаких оснований для того, чтобы переменить

свою веру – свою религию. Я не мог поверить, что попаду в рай и спасусь, только став христианином. Когда я откровенно сказал об этом некоторым добрым

христианам, они были поражены. Однако ничего нельзя было поделать.

Мои затруднения были гораздо серьезнее. Поверить в то, что Иисус -

воплощенный сын бога и что только тот, кто верит в него, получит в награду

вечную жизнь, было свыше моих сил. Если бог мог иметь сыновей, тогда все мы

его сыновья. Если Иисус подобен богу или является самим богом, тогда все

люди подобны богу и могут быть самим богом. Мой разум не был подготовлен к

тому, чтобы поверить, что Иисус своею смертью и кровью искупил грехи мира.

Метафорически в этом могла быть доля истины. Согласно христианскому

вероучению, только человеческие существа имеют душу, а у всех остальных

живых существ, для которых смерть означает полное исчезновение, ее нет. Я не

разделял такую точку зрения. Я мог принять Иисуса как мученика, воплощение

жертвенности, как божественного учителя, а не как самого совершенного

человека, когда-либо рождавшегося на земле. Его смерть на кресте давала

великий пример миру, однако моя душа не могла принять это как какую-то

таинственную или сверхъестественную добродетель. Набожная жизнь христианина

не дала бы мне ничего такого, чего не могла бы дать жизнь человека другого

вероисповедания. Я видел в жизни и других людей то самое нравственное

преображение, о котором наслышался от христиан. С точки зрения философии в

христианских принципах нет ничего необычайного. Пожалуй, в смысле

жертвенности индусы даже значительно превосходят христиан. Я не мог

воспринимать христианство как самую совершенную или величайшую из религий.

При любой возможности я делился своими сомнениями с друзьями-христианами, но их ответы меня не удовлетворяли.

Но если я не мог принять христианство как совершенную или величайшую из

религий, то и индуизм не был для меня в то время такой религией. Недостатки

индуизма были совершенно очевидны. Если учение о неприкасаемости стало

составной частью индуизма, то оно могло быть лишь его прогнившей частью или

каким-то наростом. Я не в состоянии был понять raison d'etre (*) множества

сект и каст. В чем состоит смысл утверждения, что веды представляют собой

вдохновенное слово божие? Если веды вдохновлены богом, то почему нельзя

сказать то же самое о Библии и Коране?

(* Разумное основание, смысл существования (франц.). *)

В то время, когда друзья-христиане пытались обратить меня в свою веру, такие же попытки предпринимали и друзья-мусульмане. Абдулла Шет побуждал

меня к изучению Корана, и, конечно, он всегда восхищался им.

Я написал о своих сомнениях Райчандбхаю. Переписывался я и с другими

лицами, авторитетными в вопросах религии в Индии. Письмо Райчандбхая

несколько успокоило меня. Он советовал быть терпеливым и более глубоко

изучить индуизм. Вот одна из фраз его письма: "Беспристрастно рассматривая

вопрос, я убедился, что ни в одной религии нет таких тонких и глубоких

мыслей, как в индуизме, нет его видения души или его милосердия".

Я купил Коран в переводе Сэйла и начал его читать, приобрел и другие книги

по исламу. Связался также со своими друзьями-христианами в Англии. Один из

них познакомил меня с Эдвардом Мейтлендом, и я начал с ним переписываться.

Он прислал мне книгу "Безупречный путь", которую написал совместно с Анной

Кингсфорд. Эта книга была отречением от современного христианского

вероучения. Я получил от него и другую книгу "Новое толкование Библии". Обе

книги мне понравились. Они, казалось, говорили в пользу индуизма. Книга

Толстого "Царство божие внутри нас" буквально захватила меня. Она оставила

неизгладимый след в моей душе. Перед независимым мышлением, глубокой

нравственностью и правдивостью этой книги показались неинтересными все

другие книги, рекомендованные мне м-ром Коатсом.

Таким образом, мои занятия увели меня в направлении, о котором и не

помышляли друзья-христиане. Моя переписка с Эдвардом Мейтлендом длилась

очень долго, а с Райчандбхаем я переписывался до самой его смерти. Я прочел

ряд присланных им книг. Среди них были "Панчикаран", "Маниратнамала",

"Мумукшу Пракаран" Иогавасиштхи, "Саддаршана Самуччая" Гарибхадра Сури и

другие.

Несмотря на то что я пошел не тем путем, по которому хотели вести меня

друзья-христиане, я навсегда у них в долгу за то, что они пробудили во мне

стремление к религиозным исканиям. Я буду свято помнить о том времени, которое провел с ними. В последующие годы меня ожидали многие такие же

приятные знакомства.

XVI. ЧЕЛОВЕК ПРЕДПОЛАГАЕТ, А БОГ РАСПОЛАГАЕТ

Процесс закончился, и у меня не было причин оставаться дольше в Претории.

Я вернулся в Наталь и начал готовиться к отъезду в Индию. Но не таким

человеком был Абдулла Шет, чтобы отпустить меня без проводов. Он устроил

прощальный прием в мою честь в Сайденхеме.

Предполагалось провести там целый день. Просматривая газеты, я случайно

наткнулся в углу газетного листа на заметку под заголовком "Избирательное

право индийцев". В ней упоминалось о находившемся на рассмотрении парламента

законопроекте, по которому индийцы лишались права избирать членов парламента

в Натале. Я ничего не знал об этом законопроекте, да и остальные гости не

имели о нем понятия. Я обратился за разъяснением к Абдулле Шету. Он сказал:

– Что мы понимаем в таких вопросах? Мы разбираемся только в том, что

касается нашей торговли. Вы знаете, что в Оранжевой республике уничтожили

всю нашу торговлю. Мы пытались тогда протестовать, но из этого ничего не

вышло. Мы беспомощны и необразованны. Как правило, просматриваем газеты

только для того, чтобы узнать рыночные цены на сегодняшний день, и т. п. Что

мы знаем о законодательстве? Нашими ушами и глазами стали

адвокаты-европейцы.

– Но многие молодые индийцы родились и получили образование здесь. Разве

они не в силах вам помочь? – спросил я.

– Что вы! – огорченно воскликнул Абдулла Шет. – У них нет никакого желания

сблизиться с нами, да и мы, по правде сказать, не очень-то хотим с ними

знаться. Они христиане и находятся всецело под влиянием белых священников, действующих по указке правительства.

Я многое понял. Я чувствовал, что этих индийцев следует считать своими, разве став христианами, они перестали быть индийцами? Но я собирался

вернуться на родину и не решался поделиться мыслями, роившимися в моей

голове, а только сказал Абдулле Шету:

– Наше положение чрезвычайно осложнится, если законопроект станет законом.

Для нас это равносильно смерти. Он в корне подорвет наше чувство

собственного достоинства.

– Возможно, – отозвался Шет Абдулла. – Я расскажу вам историю этого

вопроса. Мы не имели никакого понятия об избирательном праве, пока м-р

Эскомб, один из наших лучших адвокатов – вы его знаете, – не открыл нам

глаза. Произошло это так. Он большой задира, а так как он не ладил с

инженером порта, то опасался, что на выборах инженер отобьет у него

избирателей и нанесет поражение. Тогда он ознакомил нас с нашими правами, и

по его настоянию мы все зарегистрировались в качестве избирателей и

проголосовали за него. Теперь вы видите, что избирательное право не

представляет для нас той ценности, какую вы ему придаете. – Но мы понимаем, что вы имеете в виду. Так что вы нам посоветуете?

Остальные гости внимательно слушали наш разговор. Один из них сказал:

– Сказать вам, что нужно делать? Вы отменяете вашу поездку, остаетесь

здесь еще на месяц, и мы под вашим руководством начинаем борьбу.

Остальные поддержали его:

– Правильно, правильно! Абдулла Шет, вы должны задержать Гандибхая.

Шет был человек умный. Он сказал:

– Я уже не могу его задерживать. У меня теперь на него такие же права, как

и у вас. Но вы правы. Давайте вместе уговорим его остаться. Только ведь он

адвокат. Как быть с его гонораром?

Упоминание о гонораре меня задело, и я прервал его:

– Абдулла Шет, не будем говорить о гонораре. За общественную работу нельзя

платить деньги. Если уж на то пошло, я могу остаться здесь как служащий. Вы

знаете, что я не знаком со многими присутствующими здесь. Однако, если вы

уверены, что они будут помогать мне, я готов остаться еще на месяц. Но вот

что еще я хотел бы сказать. Хотя вам не придется платить мне, некоторые

средства для начала все же необходимы. Нужно будет посылать телеграммы, печатать кое-какую литературу, совершать разные поездки, советоваться с

местными адвокатами. Необходимо приобрести юридические справочники, так как

я не знаком с вашими законами. Все это потребует денег. Ясно, что один

человек со всем этим не справится. Ему должны помогать многие другие.

– Аллах велик и милосерден, – раздался хор голосов. – Деньги будут. Людей

у нас сколько угодно. Пожалуйста, оставайтесь, и все будет хорошо.

Прощальный прием превратился в заседание рабочего комитета. Я предложил

поскорее закончить обед и вернуться домой. Мысленно я уже выработал план

кампании. Я выяснил имена тех, кто был занесен в списки избирателей, и решил

остаться еще на месяц.

Так в Южной Африке господь заложил фундамент моей жизни и посеял семена

борьбы за национальное достоинство.

XVII. Я ПОСЕЛЯЮСЬ В НАТАЛЕ

В 1893 году шет Хаджи Мухаммад Хаджи Дада считался одним из главных

лидеров индийской общины в Натале. Самым богатым был шет Абдулла Хаджи Адам, но в общественных делах он, как и другие, всегда уступал первое место шету

Хаджи Мухаммаду. Поэтому собрание, на котором было решено организовать

сопротивление избирательному закону, проводилось под его председательством в

доме шета Абдуллы.

Мы провели запись добровольцев. На собрание были приглашены также и

индийцы, родившиеся в Натале. Большей частью это была молодежь, обращенная в

христианство. На собрании присутствовали переводчик дурбанского суда м-р

Поль и директор школы при христианской миссии м-р Субхан Годфри. Именно эти

люди привели на собрание большинство христианской молодежи. Все они

записались добровольцами.

Записывались, конечно, и многие местные купцы. Среди них следует упомянуть

шета Дауда Мухаммада, шета Мухаммада Казама Камруддипа, шета Адамджи

Миякхана, А. Колондавеллу Пиллаи, С. Лачхирама, Рангазами Падиачи и Амада

Джива. Среди записавшихся был, конечно, парс Рустомджи, а из клерков

Манекджи, Джоши, Нарсинхрам и другие служащие фирмы "Дада Абдулла и К°" и

еще нескольких крупных фирм. Все они были приятно удивлены, почувствовав

себя участниками общественного дела. Это было для них ново. Перед лицом

бедствия, обрушившегося на общину, были забыты различия между людьми

знатными и низкого происхождения, между богатыми и бедными, господами и

слугами, между индусами, мусульманами, парсами и христианами, между

гуджаратцами, синдхами и т. д. Все в равной степени были детьми и слугами

своей родины.

Законопроект уже прошел в первом чтении, и предстояло второе его

обсуждение. Многие выступавшие говорили о том, что тот факт, что индийцы не

заявили протеста против ограничительного закона, является подтверждением их

неспособности пользоваться избирательным правом.

Я объяснил собранию создавшееся положение. Прежде всего мы отправили телеграмму

председателю законодательного собрания с требованием приостановить дальнейшее

обсуждение законопроекта. Такая же телеграмма была послана премьерминистру сэру

Джону Робинсону и еще одна – другу Дада Абдуллы м-ру Эскомбу. Председатель

законодательного собрания немедленно ответил, что обсуждение

будет отложено на два дня. Это вселило радость в наши сердца.

Мы составили петицию для представления в законодательное собрание. Надо

было подготовить три копии и сделать еще одну для печати. Поступило

предложение собрать как можно больше подписей. И все это нужно было сделать

в течение одной ночи. Добровольцы, знавшие английский язык, и еще несколько

человек просидели всю ночь. М-р Артур – пожилой мужчина, известный как

обладатель каллиграфического почерка, написал первый экземпляр петиции.

Остальные экземпляры писались под диктовку. Таким образом, одновременно

удалось изготовить пять экземпляров. Добровольцы-купцы в собственных

экипажах или в колясках, нанятых за свой счет, отправились собирать подписи.

Это было сделано быстро, и петицию послали по назначению. Газеты напечатали

ее, сопроводив сочувственными комментариями. На членов законодательного

собрания она также произвела впечатление. Петиция обсуждалась в парламенте.

Сторонники законопроекта, по общему признанию, неудачно возражали против

доводов, приведенных в петиции. Однако законопроект все же прошел.

Мы все знали, что такой исход был предрешен, но проведенная работа

вдохнула свежую струю в жизнь общины и вселила в ее членов убеждение, что

община едина и неделима и должна бороться за свои политические права в такой

же мере, как за право торговли.

В то время министром колоний был лорд Рипон. Ему решили направить длинную

петицию.

Задача была непростой и решить ее за день было невозможно. Записались

добровольцы, которые и внесли свой вклад в это дело.

Я тоже немало потрудился над составлением петиции, предварительно

перечитав всю литературу по этому вопросу. Я оперировал доводами

принципиального порядка и соображениями целесообразности, указывая, что в

Натале за нами следует сохранить избирательное право, поскольку мы

пользуемся таковым в Индии. Настаивая на сохранении избирательного права, я

аргументировал и тем, что индийское население, могущее воспользоваться им, весьма немногочисленно. В течение двух недель под петицией было собрано

десять тысяч подписей. Собрать такое число подписей по всей провинции было

нелегко, особенно если принять во внимание, что дело это для его участников

было совершенно новым. Для такой работы отобрали особо компетентных

добровольцев, так как решено было не брать ни одной подписи, не убедившись в

том, что подписывающийся хорошо понял петицию. Деревни находились далеко

друг от друга. Только при условии добросовестного отношения к делу можно

было сделать его быстро. Так и действовали. Каждый выполнял возложенную на

него задачу с энтузиазмом. Теперь, когда я пишу эти строки, передо мною

встают образы шета Дауда Мухаммада Рустомджи, Адамджи Миякхана и Амада

Джива. Они собрали больше всех подписей. Шет Дауд по целым дням не вылезал

из экипажа. И все они трудились из любви к делу, ни один не просил

возместить ему расходы. Дом Дада Абдуллы стал одновременно караван-сараем и

общественным учреждением. У него обедали многие мои помощники, а это, естественно, требовало значительных расходов.

Наконец, петицию подали. Тысячу экземпляров напечатали для распространения

среди населения. Это был документ, впервые познакомивший индийцев с

политической обстановкой в Натале. Я разослал по экземпляру петиции всем

газетам и знакомым публицистам.

"Таймс оф Индиа" в передовой статье, посвященной петиции, энергично

поддержала требования индийцев. Отправили петицию и в Англию журналистам, и

в редакции газет различных партий. Лондонская газета "Таймс" также

поддержала наши требования, и у нас появилась надежда, что на законопроект

будет наложено вето.

Теперь я никак не мог покинуть Наталь. Мои индийские друзья со всех сторон

осаждали меня просьбами поселиться здесь навсегда.

Я ссылался на всякого рода трудности. Я решил не жить на общественный счет

и подумывал о том, чтобы обзавестись собственным хозяйством. Мне казалось

необходимым иметь хороший дом в хорошей местности. Кроме того, я полагал, что смогу способствовать поднятию престижа общины только в том случае, если

буду вести образ жизни, принятый у адвокатов.

Мне представлялось невозможным вести хозяйство, расходуя менее 300 фунтов

стерлингов в год. Поэтому я решил, что останусь лишь в том случае, если

члены общины гарантируют мне юридическую практику, приносящую доход в

пределах этого минимума, и я сказал им об этом.

– Но мы готовы, – говорили они, – платить вам эту сумму за общественную

деятельность и легко можем собрать ее. Конечно, это помимо гонорара, который

вы будете получать за частную юридическую практику.

– Нет, я не могу допустить, чтобы вы несли такое бремя ради того, чтобы я

занимался общественной работой, – заявил я. – Ведь она не потребует

приложения моих адвокатских знаний. Моя деятельность будет заключаться

главным образом в том, чтобы заставить работать всех вас. Как же я могу

брать с вас за это деньги? Мне придется часто обращаться к вам за деньгами

для дела, и если я буду существовать на ваш счет, мне будет неловко просить

у вас большие суммы, что в конце концов заведет нас в тупик. Кроме того, я

хочу, чтобы община могла выделять не менее 300 фунтов стерлингов в год для

общественных нужд.

– Но мы ведь уже знаем вас какое-то время и уверены, что вы возьмете

только то, что вам крайне необходимо. А если вы захотите остаться здесь ради

нас, неужели мы не сможем вас обеспечить?

– Вы говорите так, побуждаемые любовью ко мне и энтузиазмом, которым

сейчас охвачены. Но разве можно быть уверенным, что эта любовь и этот

энтузиазм будут вечны? Как ваш друг и слуга, я порою буду вынужден говорить

вам неприятные вещи. Одному небу известно, сохраню ли я и тогда ваше

расположение. Во всяком случае, плату за общественную работу я брать не

должен. Достаточно, если вы согласитесь поручить мне свои судебные дела.

Даже это будет вам трудно. Ведь я же не белый адвокат. Разве я могу быть

уверен, что суд отнесется ко мне с уважением? Я также не уверен в том, буду

ли я удачливым адвокатом. Поэтому, даже заключая со мной договор о ведении

дел, вы идете на известный риск. Но тот факт, что вы все-таки заключаете со

мной договор о ведении дел, я уже могу рассматривать как вознаграждение за

свою общественную работу.

В результате этой дискуссии около двадцати купцов поручили мне на год

ведение своих дел. Кроме того, Абдулла купил мне необходимую мебель вместо

денежного вознаграждения, которое он намеревался вручить мне при отъезде.

XVIII. ЦВЕТНОЙ БАРЬЕР

Символ справедливого суда – весы, которые спокойно держит беспристрастная, слепая на оба глаза, но прозорливая женщина. Судьба преднамеренно ослепила

ее – для того, чтобы она судила о стоящем перед ней, основываясь не на

внешнем облике его, а на внутренних достоинствах. Но общество адвокатов в

Натале хотело убедить Верховный суд отказаться от этого принципа и исказить

этот символ.

Я подал прошение о приеме в адвокатуру Верховного суда. У меня было

свидетельство о приеме в адвокатуру бомбейского Верховного суда. Английское

свидетельство я должен был передать в бомбейский Верховный суд, когда был

там зарегистрирован. К прошению о приеме необходимо было приложить две

письменные рекомендации. Полагая, что эти рекомендации будут более

авторитетны, если мне их дадут европейцы, я заручился таковыми у двух

крупных европейских купцов, с которыми познакомился через шета Абдуллу.

Прошение надо было вручить через члена адвокатуры. Как правило, генеральный

атторней вручал такие прошения бесплатно. Генеральным атторнеем был м-р