Текст книги "Кровное дело шевалье"

Автор книги: Мишель Зевако

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

Я не стремлюсь отнять у Карла корону. Пусть мой дражайший братец и дальше правит в своих землях – если, конечно, ему позволит его милая маменька Екатерина Медичи. Но, черт побери, мы не мешаем Карлу жить, так почему же он мешает жить нам? Заключен Сен-Жерменский мир, однако гугенотов преследуют по-прежнему! Больше так продолжаться не может! Мы сейчас слишком слабы, чтобы воевать. Стало быть, я должен пустить в ход силу убеждения, если уж не могу применить оружие. Разве я не вправе мирно побеседовать со своим кузеном – так, как мы разговариваем сейчас с вами? Что в этом плохого?

Генриху удалось столь ловко повернуть дело, что теперь обсуждалось уже не похищение монарха, а просто встреча двух важных персон, каждая из которых могла выдвинуть на переговорах свои условия.

– В такой ситуации поддержите ли вы нас? – осведомился король Наваррский.

– Вы предлагаете мне участвовать в пленении государя, ваше Величество? Что ж, откровенность за откровенность. Я забуду о том, что услышал здесь. Честно предупреждаю вас: я сделаю все, что от меня зависит, чтобы Карл не попал в беду, однако сообщать ему о ваших намерениях не стану.

– Мой кузен счастливец: он имеет таких друзей, как вы! – вздохнул Генрих. – А я бы мечтал, чтобы все мои противники были похожи на вас.

– Вы допустили две ошибки, сир. Во-первых, я не являюсь другом короля, я всего лишь думаю о благе Франции. Во-вторых, вы совершенно напрасно считаете меня своим противником. Клянусь, я искренне хочу, чтобы гонения на гугенотов прекратились!

– Благодарю вас, герцог, – расстроенно проговорил Беарнец. – Выходит, ни от вас, ни от ваших единомышленников помощи ждать не стоит.

– Не стоит, ваше величество! – вежливо, но решительно подтвердил Франсуа. – Однако заверяю вас: если когда-нибудь между вами и французским королем пройдут переговоры – мне безразлично, кто и как их устроит, – и если мой повелитель Карл IX обратится ко мне за советом, я употреблю все свое влияние, чтобы довести до сведения государя и всех вокруг: маршал де Монморанси, верный сын святой католической церкви, возмущен отношением католиков к протестантам…

– Неужели вы это сделаете, маршал? – недоверчиво взглянул на собеседника Генрих.

– Клянусь вам, ваше величество! – промолвил Франсуа.

– Я не забуду вашего обещания! Думаю, очень скоро эти переговоры состоятся.

– Разрешите же, сир, засвидетельствовать вам мое глубочайшее почтение. Однако я все-таки подумаю, как обеспечить безопасность французского монарха…

Сказав это, герцог поклонился всем присутствующим, и Колиньи, исполняя обязанности хозяина, проводил гостя до крыльца.

Через минуту адмирал, маршал и следовавшие за ними двое слуг спустились во двор. Уже наступила ночь, и дом Колиньи с темными окнами казался необитаемым. Но вдруг к герцогу де Монморанси приблизились два человека – граф де Марийяк и шевалье де Пардальян.

– Господин маршал, – обратился к Франсуа граф, – позвольте представить вам моего лучшего друга. Мы просим прощения, что заговорили с вами столь бесцеремонно.

– Ваши друзья – мои друзья, граф де Марийяк, – улыбнулся маршал, узнав Деодата.

– Моему другу, шевалье де Пардальяну, необходимо срочно побеседовать с вами.

– Сударь, – промолвил Франсуа, поворачиваясь к Пардальяну, – завтра вы застанете меня дома, и я с удовольствием в любое время приму вас.

– Господин маршал, – в волнении воскликнул Жан, – этот разговор не терпит отлагательств, и я умоляю вас выслушать меня не завтра, а сегодня!

Горячность и пылкое нетерпение юноши тронули сердце Франсуа де Монморанси.

– Что ж, если вы считаете ваше сообщение таким важным, следуйте за мной.

Пардальян быстро распрощался с Марийяком, герцог пожал руку адмиралу, и оба посетителя вышли на улицу. Они были совершенно одни: чтобы не выдать убежища Генриха Наваррского, маршал явился во дворец Колиньи пешком и без свиты.

В молчании они вскоре добрались до особняка Монморанси. Маршал провел юношу в кабинет, располагавшийся рядом с главным залом, и попросил:

– Подождите меня несколько минут, я только сниму кольчугу.

Пардальян с трудом перевел дух и вытер потный лоб. Вот он – тот момент, которого Жан так ждал и так боялся! Сейчас Франсуа де Монморанси узнает, что у него есть дочь! И поймет, что по вине человека, которого зовут Пардальян, он шестнадцать лет не подозревал о своем отцовстве, потерял любимую жену Жанну де Пьенн, терзался и страдал. И поведать обо всем этот маршалу должен он, шевалье де Пардальян…

Вот он – момент, когда Жан вынужден будет рассказать о преступлении родного отца – и навсегда потеряет Лоизу.

Неожиданно шевалье заметил портрет, висевший в самом дальнем и темном уголке комнаты. Внимательно взглянув на картину, Жан остолбенел.

– Но ведь это Лоиза! – пробормотал он. – Как попал к герцогу ее портрет? Ему же неизвестно, что она его дитя!

Пардальян приблизился к полотну и тут увидел, что ошибся, хотя прелестная девушка на портрете была поразительно похожа на Лоизу.

– Да это ее мать! Молодая Дама в трауре!

В кабинет вошел Франсуа де Монморанси и застал Пардальяна перед портретом Жанны де Пьенн. Приблизившись к шевалье, герцог ласково дотронулся до его плеча.

– Она прекрасна, не правда ли?

– О да! Бог дал этой женщине такую внешность, что ею невозможно налюбоваться!

– Как вы еще юны и наивны! Грезите, наверное, о любви дамы, похожей на это дивное создание…

– Вы правы, герцог, – грустно прошептал шевалье. – Я действительно мечтаю о такой возлюбленной. Я бы боготворил ее, лишь ради нее я бы жил, дышал, сражался… У дамы на портрете такая светлая улыбка, такие ясные, добрые глаза, что я не сомневаюсь: она – идеал кротости и чистоты!

А если мне не довелось увидеть эту даму в те годы, когда она была молода, как бы я хотел познакомиться, например, с ее сестрой или дочерью… да, с дочерью, во всем похожей на мать… Но, конечно, такая встреча принесла бы только страдание. Ведь дама из такого знатного рода и внимания не обратила бы на бедного дворянина, даже если бы он полюбил ее, полюбил навсегда, полюбил больше жизни!..

– Колиньи очень хорошо отзывается о вас, молодой человек, – сказал Франсуа де Монморанси. – А адмирал обычно скуп на похвалы. Да я и сам заметил, что вы человек прямой и великодушный, решительный и смелый. Поверьте, я испытываю к вам искреннюю симпатию.

– Вы льстите мне, маршал, – ответил шевалье с волнением, удивившим герцога. – Не смею думать, что ваши слова – это нечто большее, чем просто изысканная вежливость… Я не позволю себе питать напрасных надежд…

Маршал не понял, о каких напрасных надеждах говорит его гость, и решил, что юноша собирается о чем-то попросить его. А шевалье все не мог оторвать взгляд от портрета.

Франсуа печально улыбнулся:

– Вы славный человек, шевалье… Вы так нравитесь мне, что хочется рассказать вам одну историю… Эта особа – супруга моего приятеля. Когда они встретились, она была почти нищей, их родители ненавидели друг друга, но он влюбился до безумия и обвенчался с ней, приведя в ярость своего всесильного отца, однако не побоявшись даже проклятия грозного старца… Сразу после свадьбы мой друг вынужден был отправиться в армию. И знаете, что выяснилось, когда он вернулся из похода?

Пардальян безмолвствовал.

– Эта прелестная дама с нежным взором, – резко отчеканил Франсуа, – оказалась обыкновенной распутницей. Еще до брака она уже обманывала своего жениха… Да, да… Так что не верьте женщинам, юноша!

Шевалье пришло в голову, что те же наставления давал ему когда-то Пардальян-старший.

– Эта дама была для моего друга всем. В ней в одной видел он любовь, надежду и счастье своей жизни… И что же он обрел вместо этого? Горечь и скорбь, страдания и муки. А кто виноват в его беде? Видимо, та самая коварная и развратная особа, – вздохнул герцог.

– Ваш друг заблуждается, – решительно сказал Пардальян.

Изумленный Франсуа посмотрел на шевалье: маршал никак не ждал подобных слов.

– Вернее, заблуждаетесь вы, монсеньор, – добавил Жан.

Герцог подумал, что его гость, молодой человек с чистой душой, полной юношеских иллюзий, просто решил заступиться за слабый пол, который столь часто бранят мужчины. Маршал любезно улыбнулся и, забыв о замечании Пардальяна, вежливо поинтересовался:

– Итак, шевалье, о чем вы хотели со мной поговорить?

– Позвольте мне объяснить вам все с самого начала, монсеньор. Я живу на постоялом дворе «У ворожеи», что на улице Сен-Дени. На другой ее стороне есть довольно убогое здание – из тех, в каких обычно снимают комнаты бедняки, зарабатывающие на пропитание нелегким трудом. Там и обитают две скромные женщины, о которых пойдет речь.

– Две женщины? – тихо переспросил Монморанси.

– Да, монсеньор. Мать и дочь…

– Мать и дочь? И как их имена?

– Это неважно, монсеньор. Вернее, пока неважно. Но мне очень хочется пробудить в вашей душе сострадание к этим несчастным, но благородным и гордым дамам, и я с удовольствием расскажу вам о них побольше.

Все соседи их очень любят; особенным уважением пользуется мать. Вот уже четырнадцать лет занимает она крошечную мансарду, и никто никогда не подумал о ней ничего дурного, не посмел ни сплетничать, ни злословить. Люди знают о ней совсем мало: все свое время она проводит за вышивкой, однако дочери дала воспитание, достойное благородной барышни. Поверите ли вы, монсеньор: дитя скромной белошвейки обучено чтению, письму, рукоделию и искусству украшения святых книг. Эта юная девушка добра и прекрасна как ангел!

– Шевалье, – перебил Пардальяна герцог, – вы так тепло отзываетесь об этих достойных женщинах, что я готов оказать им любую помощь. Что от меня требуется? Лишь скажите…

– Прошу меня простить, но я еще не закончил, монсеньор. Мать, настоящее имя которой хранится в тайне, прозвали Дамой в трауре, потому что она всегда с головы до ног одета в черное. Жизнь этой милой женщины омрачила ужасная трагедия… и я готов ценой собственной крови искупить причиненное ей зло. Ведь среди тех, кто заставил жестоко страдать это благородное создание, оказался и близкий мне человек…

– Близкий вам человек, шевалье?

– Да, мой родной отец.

– Но каким образом?..

– Монсеньор, эту женщину постигло страшное горе. Когда-то у нее был муж. И однажды ему пришлось надолго покинуть ее… Видите, как схож мой рассказ с историей вашего друга. Через несколько месяцев после отъезда любимого молодая женщина родила девочку… Нежданно-негаданно супруг возвратился домой. И именно в тот день мой отец совершил преступление…

– Преступление?

– Да, монсеньор, преступление.

Пардальян продолжал, несмотря на слезы, выступившие у него на глазах: ведь он лишал сейчас своего отца чести, а себя – надежды на счастье.

– Батюшка украл малютку. И мать, мать, боготворившая свое дитя и готовая отдать жизнь за одну улыбку этого ангелочка, была поставлена перед чудовищным выбором: либо она признается, что изменила мужу, либо ее дочь погибнет!

Франсуа де Монморанси побелел как мел и хрипло проговорил:

– Как их зовут? Не терзайте меня! Как их зовут?

– А почему вас интересуют их имена, монсеньор?

– Как вы все это узнали?

– Сейчас объясню. Этих дам похитили… Но они оставили для меня пакет, который я должен передать одному знатному дворянину. Вот это послание, монсеньор!

Потрясенный герцог отшатнулся и, не решаясь дотронуться до письма, в изумлении воззрился на пакет.

Неужели это правда?! Это не бред! Юноша действительно поведал ему горькую историю Жанны де Пьенн… Пардальян не упоминал никаких имен, но и без них все было совершенно ясно.

Значит, Жанна жива! И все это время она трудилась с утра до ночи – и воспитывала дитя, его дитя!

– Возьмите же, монсеньор, – говорил меж тем шевалье, – возьмите это письмо! Когда вы прочитаете его, я постараюсь ответить на все ваши вопросы. Я не видел, как совершалось это злодеяние, но я сын человека, замешанного в нем… Мой отец мне рассказывал… Я тогда не все понял, но забыть его исповедь не смог…

Франсуа де Монморанси схватил пакет – и тут же узнал почерк Жанны де Пьенн.

Герцог жадно пробежал глазами письмо, затем несколько раз внимательно перечитал его…

Наконец он оторвал взгляд от исписанных листков и перевел его на портрет. Беззвучные рыдания сотрясали тело Франсуа; упав на колени, он в отчаянии простер руки к изображению любимой и тихо прошептал:

– О, прости меня! Прости! Прости!

И без чувств упал на пол.

Шевалье кинулся к маршалу и, стараясь помочь ему, поспешно расстегнул его камзол, смочил виски водой…

Вскоре Франсуа пришел в себя; его веки дрогнули. Через несколько секунд он неуверенно поднялся на ноги. Пардальян попытался заговорить, но маршал не дал ему раскрыть рта. Глаза герцога Монморанси загорелись удивительным огнем.

– Ни слова! Молчите, юноша… Я отлучусь, но ненадолго, подождите меня тут… Не исчезайте… Поклянитесь!

– Не волнуйтесь, монсеньор. Клянусь.

Маршал, не выпуская из рук послания Жанны, выскочил из комнаты. Он побежал на конюшню, самолично оседлал лучшего скакуна, велел распахнуть ворота, и до слуха Пардальяна донесся удаляющийся стук копыт.

Пробило час ночи. Франсуа птицей пролетел через весь Париж и осадил коня у Монмартрских ворот, которые, как и все другие выезды из города, давно были на запоре.

– Именем короля! – вскричал герцог.

Появился перепуганный начальник охраны и, узнав маршала, кинулся открывать ворота и опускать подъемный мост.

Франсуа миновал городскую заставу и помчался по дороге, по обе стороны которой простирались тихие темные поля. Он нещадно погонял почти обезумевшую лошадь и непрестанно бормотал в такт ударам копыт:

– Жива!.. Жена!.. Дитя! Живы!..

В деревню Маржанси герцог въехал, уже вполне владея собой. Недолго думая, он поспешил к той бедной хижине, в которой много лет назад, возвратившись с войны, нашел Жанну.

– Только бы кормилица не умерла! – молился Франсуа.

О счастье! Старушка была жива! Одряхлевшая, совсем седая и почти неузнаваемая, она, заслышав стук в дверь, выглянула на крыльцо.

Кормилица тут же поняла, что на ее пороге стоит хозяин замка Монморанси.

– Пожалуйте, монсеньор, я вас ждала… ждала долго, но всегда верила, что вы обязательно придете. Ведь перед смертью мне нужно непременно рассказать вам…

Франсуа шагнул в комнату и в изнеможении упал на лавку. Он смотрел на верную нянюшку, спину которой согнули прожитые годы и нелегкий крестьянский труд.

– Вы ведь приехали, чтобы услышать правду? – осведомилась бедная поселянка у всесильного маршала.

– Да, – тихо прошептал тот.

– Вам уже объяснили?..

– Да!..

– Значит, все-таки есть на свете справедливость! – радостно воскликнула седая женщина.

И поманила гостя рукой:

– Вот, взгляните, сын мой.

Франсуа вошел вслед за ней в крошечную чистенькую каморку, в бедном убранстве которой чувствовался тем не менее тонкий вкус. На стене герцог увидел образ Божьей матери и распятие, а над кроватью – маленький портрет; с холста смотрело лицо молодого Франсуа.

– Вот тут она и жила, монсеньор, – вздохнула старушка. – Она перебралась ко мне на другой день после вашего отъезда. В этой самой постели она четыре месяца пролежала, едва не отдав Богу душу: думала, что вы бросили ее. Здесь она горевала, молилась, здесь металась в горячке, непрестанно твердя ваше имя. А когда встала на ноги, облачилась в черное… навеки…

– Дама в трауре, – простонал маршал.

– И ваша дочурка появилась на свет на этой кровати, – рассказывала крестьянка. – Это дитя воскресило Жанну! Девочка росла, а Жанна потихоньку успокаивалась. Любуясь на малютку, она снова научилась улыбаться… Хотите ли вы узнать, что было дальше, монсеньор?

– Да… Да, расскажи все, что тебе известно…

– Хорошо. Идите за мной!

Они покинули домик и через сад пошли к живой изгороди, образованной сплетшимися кустами ореха и боярышника. Тут женщина остановилась и указала на свою хижину:

– Взгляните, даже сейчас, при лунном свете, можно рассмотреть вон то окно, а днем его видно еще лучше. Так что с этого самого места очень легко следить за тем, что происходит в комнате.

– Но тогда… много лет назад, когда я вбежал в этот дом, мой брат как раз стоял у окна! – И Франсуа отчетливо увидел ту ужасную картину.

– Но это еще не все, монсеньор. Мой старик заметил, как по сельской улице, прячась от людей, крался какой-то мужчина. Он прижимал к груди странный сверток, закрывая его полой плаща; муж подумал, что человек этот несет маленького ребенка, но не мог даже вообразить, какое горе нас ждет.

– Меня-то самой не было дома, когда вы появились у нас, – напомнила кормилица, – так что о многом я только догадываюсь. А позже к барышне пришел один мужчина и вернул ей дитя. Жанна была так счастлива… Кинулась к вам… Мы не сумели ее догнать… И больше никогда не видели нашу голубку… Раньше, когда я была помоложе, я пару раз ездила в Париж, пыталась ее найти… Потом оплакала. Сейчас у меня уж и слезы кончились, но я все надеюсь… и, умирая, буду надеяться, что кто-нибудь вдруг принесет мне радостную весть и я узнаю: Жанна не погибла! Все ее беды в прошлом! Теперь она почитаема и любима! О, монсеньор, прошу вас, не скрывайте: что вам известно о ней?

Герцог Монморанси упал перед простой крестьянкой на колени и голосом, прерывающимся от рыданий, произнес:

– Благословите меня! Я говорю вам: Жанна жива и ее ждет счастье, которое вознаградит безвинную страдалицу за все горести и муки!

И скромная старушка дрожащей рукой благословила всесильного маршала.

Франсуа вернулся в домик и целый час оставался в бедной комнате, где провела тяжелые дни Жанна, где родилась Лоиза. Он не стал зажигать огня. Кормилица слышала, как он ходит по комнате, плачет, разговаривает с кем-то. Голос его звучал то заботливо и нежно, то гневно и грозно.

Наконец Франсуа немного успокоился, распрощался со старой крестьянкой, вскочил на коня и умчался.

Из Маржанси он поехал в замок Монморанси. Визит сеньора вызвал жуткий переполох, но герцог лишь быстро переговорил с управляющим. Франсуа сообщил, что скоро обоснуется в своем поместье навсегда, приказал все подготовить и отремонтировать одно из крыльев здания; там, заявил маршал, будут жить две знатные дамы.

После этого герцог отправился к дому бальи Монморанси. Перепуганный бальи, увидев владельца замка, хотел тотчас же послать кого-нибудь ударить в колокола, но Франсуа запретил ему устраивать торжественную встречу. Маршал потребовал перо и пергамент и собственной рукой начертал несколько строк. На следующий день старая кормилица получила дарственную: сеньор передавал ей и ее потомкам дом и прилегающий к нему участок, а также двадцать пять тысяч серебром.

В Париж герцог возвратился только утром, когда распахнулись городские ворота.

Мысли Франсуа путались, он никак не мог осознать, что же произошло. Голова у него раскалывалась; ему казалось, что человек не может выдержать подобного потрясения.

Жанна жива! Жанна никогда не изменяла ему! Жанна де Пьенн была и есть его единственная законная супруга! Но тут же он со страхом вспомнил, что Жанна в опасности… Надо ее найти, спасти, сторицей воздать ей за перенесенные страдания…

Неужели он еще будет счастлив? Что надо сделать? Развестись с Дианой де Франс? Нет, сначала нужно разыскать Жанну, остальное потом…

Пардальян ожидал его в кабинете. Всю ночь юноша в страшной тревоге пробегал из угла в угол.

Почему маршал уехал? Куда он отправился? Может, просто решил проветриться и успокоить нервы? Пардальян мучительно размышлял над этим, пока не сообразил, что беспокоиться надо совершенно по другому поводу. Ведь главное сейчас – что сделает могущественный вельможа с Пардальяном-старшим, по вине которого жена герцога мучилась шестнадцать долгих лет!

Разумеется, отец Жана вернул похищенного младенца матери. Шевалье отлично помнил, как старый вояка рассказывал об этом… И потом – он подарил Жанне алмаз!

Впрочем, от этого не легче: ведь именно с кражи малышки начались те события, в результате которых маршал бросил любимую жену.

Пардальян попытался поспать в кресле, но не только не сумел сомкнуть глаз, но даже не смог дольше минуты сидеть на месте. Он ходил взад-вперед по кабинету и с нарастающей тревогой ожидал возвращения маршала.

Под утро двери кабинета неожиданно распахнулись, и на пороге появился тот самый привратник, с которым шевалье познакомился накануне. Увидев гостя, страж ворот застыл в полнейшем изумлении.

Надо сказать, что маршал никому во дворе не сообщил о визите Пардальяна. Франсуа умчался в таком состоянии, что, пожалуй, и сам позабыл о существовании посетителя. Кроме того, почтенный привратник не видел, как шевалье входил во дворец. Естественно, верный слуга Монморанси просто остолбенел.

– Вы! – воскликнул он, не в силах более произнести ни слова.

– Я самый, друг мой, – спокойно ответил Пардальян. – Как мы себя чувствуем?

– Но как вы вошли?

– Через дверь, конечно!

Привратник так же, как и накануне, впал в бешенство. Однако он хорошо помнил, чем закончилось его столкновение с молодым человеком, и постарался сдержаться.

– Через дверь? Да не может быть!.. Кто вам открыл?

– Вы, мой друг!

– Объясните мне наконец, как вы проникли в дом!

– Я уже десять минут твержу: через дверь, и вы сами мне открыли!

– Может, это я вас и в кабинет привел?

– Нет, не вы!

Привратник с нескрываемой иронией заметил:

– Конечно! В кабинет вас пригласил господин маршал!

– Надо же, угадали! Никогда не думал, мой друг, что вы столь проницательны!

Этого привратник уже не вынес и взорвался:

– Вон отсюда! Хотя нет, постойте, я вас изловил! Вы пытались ограбить дворец! Я вас поймал с поличным. Сейчас доставлю вора к прево, и хорошая веревка будет тебе достойной наградой!..

Привратник не успел закончить свою пламенную речь: кто-то схватил его за руку. Он обернулся и увидел маршала.

– Убирайся! – рявкнул Франсуа. – И последи, чтобы сюда никто не входил.

Перепуганный гигант почтительно согнулся, рассыпался в извинениях и, пятясь, исчез за дверью.

– Шевалье, – сказал Франсуа, – извините меня, я так внезапно оставил вас… Но я был в полном смятении… Юноша, вы воскресили меня!

Пардальян понял, что творилось в душе маршала.

– Монсеньор, – сказал с искренней прямотой молодой человек, – я много слышал о вас, и все говорили, что вы – человек чести. И еще я много слышал о фамильной гордости Монморанси. Мне известно, как высоко ценят представители этой семьи добрую славу своего рода. Сегодня, когда вы, зарыдав, склонились перед портретом, я убедился в истинном благородстве и достоинстве наследника славной династии.

– Вы правы, – воскликнул Монморанси, – я действительно разрыдался, но, поверьте, очень рад, что смог облегчить душу перед своим другом. Шевалье, позвольте мне называть вас так… Ведь вы принесли мне такую счастливую весть…

– Господин маршал, – собрав все свое мужество, промолвил Жан, – вы забыли, кто мой отец.

Шевалье замолчал, а маршал задумчиво смотрел на своего гостя и восхищался им. Но Франсуа не мог избавиться от сомнений. Он как-то совсем забыл о той роли, которую сыграл в этой истории Пардальян-старший. Но в любом случае маршалу нужно было решить: мир или война… Пардальян-старший, безусловно, совершил преступление – и преступление тяжкое. Ведь он стал сообщником Анри де Монморанси и немало потрудился для того, чтобы сломать жизнь маршалу и Жанне де Пьенн; его старания привели к тому, что едва не случилось непоправимое… А теперь Франсуа де Монморанси должен был простить столь страшное злодеяние…

Но человек такой прямоты и такой твердости не мог долго колебаться. Он принял решение со свойственным ему великодушием. Франсуа де Монморанси протянул руку шевалье де Пардальяну:

– Нет-нет, я помню об этом и клянусь, что полюбил вас за то счастье, которое вы вернули мне… Но меня приводит в восторг и ваша самоотверженность. Я не сомневаюсь, что вы очень привязаны к отцу.

– Да, это так, монсеньор. Впрочем, иначе и быть не могло. Матери своей я не знаю. Все мои детские впечатления связаны лишь с отцом. Он сделал все, что было в его силах, чтобы я вырос настоящим мужчиной; мы объездили всю Францию – и всегда были неразлучны. Как часто он отдавал мне последний кусок, а сам оставался голодным, укутывал меня своим плащом, а сам дрожал от стужи! Я обязан отцу всем… и я глубоко почитаю его, ведь кроме него у меня никого и нет!..

– Шевалье, – вскричал восхищенный герцог де Монморанси, – вы так благородны! Вы обожаете отца, но без колебаний вручили мне письмо, в котором господин де Пардальян обвиняется в страшном преступлении…

Шевалье надменно вскинул голову.

– Вы не дали мне договорить, господин маршал! Да, желая восстановить справедливость, я был вынужден принести вам это послание, однако я также имею право защищать своего батюшку! Причем любыми доступными средствами. И прежде чем мы продолжим наш разговор, я хочу, чтобы вы честно сказали мне: что вы собираетесь сделать с моим отцом? Если вы считаете его своим врагом – я немедленно превращусь в вашего недруга! Если вы пылаете жаждой мести – я, обнажив шпагу, поспешу отцу на помощь.

– Шевалье, – улыбнулся Франсуа де Монморанси, – мне известен лишь один господин де Пардальян – тот, благодаря которому я вновь обрел жену и дочь, тот, что вывел меня из мрака отчаяния к свету надежды… Это вы, юноша… Если же мне доведется когда-нибудь познакомиться с вашим отцом, то я смогу только поблагодарить его за такого сына!

Шевалье с волнением пожал руку маршала.

– Ах, сударь, признаюсь, если бы вы возненавидели моего отца, я бы покинул этот дом несчастнейшим из людей!

Франсуа с удивлением взглянул на юношу. Шевалье испугался, что нечаянно выдал тайну собственного сердца, и торопливо произнес:

– Я очень рад, монсеньор, что вы не возненавидели господина Пардальяна. Он ведь не закоренелый злодей; он искренне старался загладить свою вину…

– Каким образом? – изумился маршал.

– Видите ли, монсеньор, мой отец украл младенца, однако вскоре принес малютку матери, ослушавшись своего господина. Батюшка сам говорил мне об этом. Правда, он не называл никаких имен и не вдавался в детали. Ведь господину де Пардальяну даже в голову не могло прийти, что когда-нибудь мне выпадет честь беседовать с вами.

– Да, я прекрасно представляю, как все это было… Разумеется, настоящий преступник – мой брат Анри. Именно он велел похитить ребенка, а ваш батюшка, сначала подчинившись негодяю, совершил потом доброе дело! Итак, шевалье, я начинаю искать бедную мученицу и ее дочь… Прошу вас, расскажите мне как можно более подробно обо всем, что случилось на улице Сен-Дени.

Пардальян поведал о своем аресте и освобождении из Бастилии, объяснил, как попало к нему в руки послание Жанны де Пьенн. Юноша умолчал лишь о причинах, заставивших Жанну и Лоизу обратиться именно к нему. Шевалье предпочел не распространяться на эту тему…

– По-моему, – добавил Жаан в заключение, – поиск нужно вести в двух направлениях. Я уже говорил, что к дому, где жили бедняжки, проявлял странный интерес герцог Анжуйский: он околачивался там со своими фаворитами. Так что, возможно, в похищении замешан брат короля.

– Нет, это маловероятно. Я хорошо знаю Генриха Анжуйского: он боится скандалов и предпочитает обделывать свои делишки втайне.

– В таком случае, монсеньор, справедливо то, о чем я подумал сразу же: скорее всего маршал де Данвиль случайно увидел на улице герцогиню де Монморанси. Если так, нам стоит заинтересоваться дворцом Мем.

– Похоже, вы правы, – голос Франсуа дрогнул от сдерживаемой ярости, – я тотчас нанесу визит брату. Но ответьте мне, юноша: если бы вы не нашли меня в Париже, вы бы все равно бросились на помощь бедным пленницам? Что заставляет вас поступать так, шевалье?

– Монсеньор, – промолвил Пардальян, пытаясь скрыть свои истинные чувства. – Я мечтаю хотя бы отчасти искупить грех, совершенный моим батюшкой…

– Да, верно… Вы удивительно благородный человек, шевалье. Извините меня за мой вопрос.

Пардальян поспешил перевести разговор на другую тему:

– Мне кажется, монсеньор, вам не нужно появляться в доме вашего брата. Это небезопасно. Нельзя так рисковать…

– Небезопасно? Рисковать? – вскричал Франсуа. – Дайте мне только сойтись с ним лицом к лицу – и мы увидим, кто должен трястись от страха!

– Я беспокоюсь не за вас, монсеньор, – улыбнулся Жан. – Я боюсь за беззащитных узниц. Вдруг маршал де Данвиль решится пойти на крайние меры? Если он держит дам в своем дворце, а вы прибудете туда и обвините брата в страшных преступлениях, одному Богу известно, что прикажет этот человек своей челяди…

– О Господи! Жанна! Мое дитя! – пробормотал Франсуа, побелев как мел.

– Монсеньор, умоляю, проявите выдержку. Потерпите всего лишь сутки. Я постараюсь сегодня же разведать, что творится во дворце Мем. Если пленницы действительно там, нам, видимо, придется пойти на хитрость.

– Да-да! Все правильно! Ах, юноша, чем дольше я говорю с вами, тем больше восхищаюсь вашим умом и отвагой! Какое счастье, что я познакомился с таким человеком!..

– Ну что ж, господин маршал, я берусь за дело. Пока я не попал во дворец, трудно строить какие-то планы на будущее… Однако не сомневаюсь: нынче вечером мы уже во всем разберемся.

– Тогда вперед, мой мальчик! И да поможет вам Бог!

Шевалье низко поклонился герцогу, но тот привлек его к себе и прижал к груди как сына.

Через несколько минут Пардальян покинул резиденцию маршала Монморанси и быстро зашагал к дворцу маршала Данвиля.