Текст книги "Кровное дело шевалье"

Автор книги: Мишель Зевако

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)

X
ДАМА В ТРАУРЕ

Папа римский объявил тайный брак Франсуа де Монморанси и Жанны де Пьенн недействительным. В 1558 году Франсуа, ставший маршалом королевских войск, взял в жены принцессу Диану де Франс, незаконнорожденную дочь короля Генриха II. За две недели до свадьбы он навестил свою будущую жену.

– Мадам, – сказал Франсуа невесте, – я не знаю, как вы относитесь ко мне. Что же до меня, признаюсь вам честно: я не люблю вас и никогда не смогу полюбить…

Принцесса, улыбаясь, смотрела на жениха. А тот продолжал:

– Король и коннетабль желают нашего брака. Мне оказали огромную честь, предложив стать вашим мужем, и я готов выполнить волю его величества и волю моего отца, которые руководствуются соображениями высокой политики… Но, возможно, мои слова обидели вас?

– Отнюдь, господин маршал, – снова улыбнулась Диана.

– Если бы мое сердце принадлежало мне, – воскликнул Франсуа, – я положил бы его к вашим ногам, ведь вы само совершенство. Однако…

– Вашим сердцем уже завладела другая дама?

– Ах, нет, мадам! Я выбрал не те слова. Мое сердце мертво!

Диана поднялась со стула. Она была красива, умна и великодушна.

– Господин маршал, – ласково проговорила принцесса, – столь откровенные речи действительно покоробили бы меня, если бы их вздумал произносить кто-то другой. Но на вас я не могу сердиться… Так покоримся же королевской воле, но своими чувствами распорядимся сами… Вы ведь желали именно этого?

– Да, мадам, – тихо ответил бледный Франсуа. Возможно, сам того не сознавая, он ждал от невесты каких-то иных слов?

– Не беспокойтесь, господин маршал, я глубоко уважаю ту скорбь, которой охвачено ваше сердце.

Таким образом, между будущими супругами было заключено определенное соглашение.

Сразу после свадьбы Франсуа отправился в военный поход. В боях он не щадил себя, наоборот – стремился под пули и отважно кидался на врага, упорно ища смерти, но смерть бежала от него.

С Анри Франсуа больше не виделся. Ходили слухи, что братья откровенно избегают друг друга. Если старший воевал в северной Франции, то младший принимал участие в кампании на юге.

И все же им пришлось встретиться: слишком уж тесно переплелись их судьбы.

Оба они по-прежнему любили одну женщину. Но она пропала, и братья, как ни старались, так и не сумели найти ее.

Так где же скрывалась Жанна де Пьенн? Возможно, смерть была к ней более милостива, чем к Франсуа, и бедная женщина давно оставила сей бренный мир? Но нет, Жанне пока не суждено было умереть!

После роковой встречи с коннетаблем, который принудил молодую женщину отказаться от своего счастья и пожертвовать собой ради любимого, несчастная выбежала из дворца Монморанси и бросилась прочь. От горя она едва не лишилась рассудка.

Жанна перенесла страшные муки, но не погибла. И сейчас она жила в Париже, в одном из небогатых домов на улице Сен-Дени. Под самой крышей, в мансарде, Жанна занимала три маленькие комнатки. Поднимемся же по лестнице и зайдем в крошечную, бедную, но чистую и светлую комнату. Мы не увидим тут ни роскошной мебели, ни драгоценных безделушек – и все же обстановка здесь изящная, а все предметы подобраны с большим вкусом. Ах, что за очаровательная картина открылась нашему взору!

Жанна расположилась у окна, возле нее сидит прелестная юная девушка.

Теперь мы знаем, почему Жанна не умерла! Почему она так хотела жить! Материнское чувство спасло ее от отчаяния. Она навсегда потеряла своего возлюбленного, своего супруга, но у нее осталась дочь!

Именно любовь к этому восхитительному созданию и не позволила Жанне умереть, именно она давала женщине душевные силы и помогала противостоять невзгодам, именно она служила ей всю жизнь поддержкой и опорой.

Жанна шагнула к зеркалу, оглядела себя и грустно покачала головой.

– Он, скорее всего, уже и не узнал бы меня. Я стала старой и некрасивой. А ведь он звал меня феей весеннего леса… Теперь же все называют меня Дамой в трауре…

Но Жанна неправа! Она все еще ослепительно прекрасна. Бледность лишь оттеняет ее изысканную красоту, точеные черты, великолепные волосы, блестящей волной ниспадающие на плечи.

Вот только ее глаза не сияют больше как звезды, на них будто набежало облачко грустных воспоминаний и всепоглощающей материнской нежности.

И все же Жанна – удивительно красивая женщина. Соседи называют ее Дамой в трауре, ибо она всегда носит черные платья.

Но стоит Жанне взглянуть на девушку; вышивающую у окна, как глаза ее вновь загораются надеждой, а лицо освещается дивной улыбкой.

Эта юная рукодельница, тонкие пальчики которой так ловко управляются с иглой, – дочь Жанны, ее обожаемая Лоиза.

Девушке уже исполнилось шестнадцать…

Ее глаза подобны голубому майскому небу, нежные шелковистые волосы образуют вокруг прелестной головки золотой ореол. Но в этом хрупком создании угадывается огромная сила духа и удивительное чувство собственного достоинства. А в бездонной глубине чудесных глаз девушки затаилась тихая грусть…

Жанна склонилась над Лоизой, та оторвала взгляд от вышивания и улыбнулась… Увидев сейчас мать и дочь, ни один человек не смог бы сказать, кто из них прекрасней. Они были похожи на сестер, одна из которых лишь ненамного старше другой.

Жанна опустилась на стульчик рядом с дочерью, разгладила другой конец полотна, и игла так и замелькала в ее проворных пальцах.

– Матушка, передохните немного, – нежно обратилась к ней Лоиза. – Вы же три ночи просидели над этой работой. Я сама все доделаю, ведь осталось-то чуть-чуть.

– Дорогая девочка, разве ты не помнишь, что та дама непременно хотела получить эту вышивку сегодня?

– Да, да, вы рассказывали… Она богачка… По-моему, ее зовут Мари Туше…

– Да, девочка моя.

– Я мечтаю, чтобы и мы были богат ми, а мы лишь бедные вышивальщицы… Но я хочу богатства лишь для вас, – торопливо закончила Лоиза. – Сама-то я ни в чем не нуждаюсь!

Жанна пристально поглядела на дочь и с горечью, еле слышно, прошептала:

– Богатство… Несчастная малышка, без имени, без отца… Ты даже не можешь себе представить, что твое имя – Лоиза де Монморанси…

– О чем вы задумались, матушка?

– О том, девочка моя, что ты предназначена для другой жизни… Мое сердце разрывается от горя, когда я вижу, как много тебе приходится работать, как кровоточат твои пальцы, исколотые иглой!

Жанна схватила руку дочери и начала целовать маленькую ладонь. Но слова матери развеселили Лоизу, и ее звонкий смех наполнил бедную мансарду переливами серебряного колокольчика.

– Что вы такое говорите, матушка! Разве я какая-нибудь принцесса?

– Как знать, девочка моя, как знать… Если бы не два негодяя, будь они прокляты…

Лоиза замерла с иглой в руках и воскликнула дрожащим голоском:

– Милая матушка, ну когда же вы доверите мне свой секрет и объясните, кто погубил нас?..

– Никогда! – решительно сказала Жанна.

Но Лоиза, казалось, не обратила внимания на ответ матери.

– Откройте мне, кто те двое? Я же знаю, это они виноваты во всех наших бедах! Имя одного вы назвали…

– Да, девочка моя… шевалье де Пардальян!

– Я никогда не забуду этого имени, матушка. Не знаю, что этот человек сделал, однако вовек не прощу ему того горя, которое вы из-за него пережили. Но кто же второй?.. Вы говорили, что его грех намного страшнее… Так кто этот негодяй?

– Ах, нет! Ты никогда этого не узнаешь! – упорствовала Жанна.

Лоиза погрустнела, но оставила мать в покое, и обе они продолжали работать в молчании.

Скоро вышивка была закончена.

Жанна закуталась в накидку, ласково потрепала Лоизу по щеке и заспешила к даме, которую звали Мари Туше, – той, что заказывала эту работу.

Лоиза посмотрела матери вслед и вдруг, не в силах совладать с собой, прильнула к окну, из которого открывался вид на улицу Сен-Дени…

Напротив дома, где жили Жанна и Лоиза, располагался постоялый двор «У ворожеи». Девушка бросила осторожный взгляд на ряд окон его последнего этажа и ее сердечко затрепетало.

В одном из распахнутых окон она заметила юношу… А тот, завидев Лоизу, послал ей воздушный поцелуй.

Лицо девушки вспыхнуло, потом побелело… Внимательный взгляд юноши смутил ее, она неловко отступила в глубь комнаты и поспешно задернула штору.

Лоиза не знала, как зовут незнакомца, но если бы ей стало известно его имя, она содрогнулась бы от ужаса и отвращения…

Ведь юный дворянин, смотревший на Лоизу с восхищением и любовью, был Жаном де Пардальяном…

XI
ПАРДАЛЬЯН И ЕГО ДРУЗЬЯ

Жан де Пардальян вот уже три года жил в отличной комнате на последнем этаже постоялого двора «У ворожеи». Окна комнаты выходили, как уже было сказано, на улицу Сен-Дени. Сейчас мы объясним читателю, каким образом бедный юноша смог поселиться на лучшем постоялом дворе в округе, название для которого полвека назад придумал знаменитый сочинитель Франсуа Рабле.

Хозяином «Ворожеи» был почтеннейший Ландри Грегуар, единственный сын и наследник того самого месье Грегуара, который прославился на весь Париж своим искусством зажаривать мясо на вертеле.

Но вернемся к Жану де Пардальяну. Юный шевалье не имел ни денег, ни влиятельных покровителей. Он уже достиг двадцатилетнего возраста и из смышленого мальчугана превратился в высокого, статного, молодого человека. Он был отважен и силен как лев, быстр и гибок как клинок шпаги.

Голову его обычно украшала круглая серая фетровая шапочка. Такие шапочки вошли потом в моду благодаря Генриху III, но первым этот головной убор стал носить именно Пардальян. Над шапочкой задорно трепетало ярко-красное петушиное перо, горевшее на солнце словно пламя. Серые кожаные сапоги с высокими голенищами и с грозными шпорами закрывали колени юноши и обтягивали его стройные ноги. На потертой перевязи болталась огромная шпага. После встречи с Пардальяном в память навсегда врезались звенящие шпоры, внушающая страх шпага, широченные плечи, которым было тесно в поношенном колете, лихо закрученные усы, пламенный взор и небрежно надетая набекрень упомянутая шапочка. Мужчины ощущали в юноше силу и смелость и относились к нему с невольным уважением, а женщины замирали, любуясь его грацией и свежей красотой. И немногим дамам удавалось скрыть свои чувства.

Надо признать, что женщины, как правило, любят молодого человека тем сильнее, чем глубже уважают его мужчины. Сильное, стройное тело, изящные жесты, молодое лицо с загорающимися то любовью, то яростью глазами, красивый рот, пленительная улыбка, лихие усы и повадки отчаянного забияки, по праву заслужившего свою репутацию, – таков портрет шевалье де Пардальяна. Костюм его был истертым, порыжевшим на солнце, полинявшим под дождями и порванным в многочисленных поединках, и все же Пардальян являл собой образец изысканного и благородного кавалера.

Во всей округе – на улице Сен-Дени, улице Сент-Антуан, в подозрительных тавернах на улице Мове-Гарсон – шевалье де Пардальян был прекрасно известен и внушал некоторый трепет. Почтенные горожане сердито качали головами, завидев этого сказочного принца, в карманах у которого гулял ветер… А хорошенькие горожанки щедро дарили ему свои улыбки, и даже знатные дамы, вздыхая, смотрели из своих экипажей ему вслед.

Он же, еще по-юношески наивный, даже не подозревал, какое ошеломляющее впечатление производит на окружающих. Гордый и веселый, он шел по Парижу под звон собственных шпор, в любую минуту готовый очертя голову броситься в любую авантюру – будь то сладостное любовное свидание или отчаянная дуэль, во время которой находилось немало работы для его непобедимой шпаги.

Однако все достояние шевалье де Пардальяна исчерпывалось пока его железным здоровьем, огромной силой и неподражаемой грацией. Но нет! Мы не правы! Он ведь был хозяином Галаора! Он был хозяином Пипо! И он был хозяином Молнии!

Галаор – это конь. Пипо – пес. А Молния – верная шпага. Так как же удалось Пардальяну стать господином и повелителем этих трех созданий? Да, да, именно трех, ведь Молния, простой кусок железа, в руках Пардальяна оживала и становилась стремительным и быстрым существом, натянутым как струна, ловким и гибким. Во время поединков она, казалось, пела от восторга на своем свистящем и звенящем языке.

Я считаю нелишним познакомить читателя с историей этой троицы, в которой есть кое-какие секреты, и секреты эти еще сыграют немаловажную роль в судьбе шевалье де Пардальяна.

Так вот: за полгода до того утра, когда Жан де Пардальян бросал из своего окна на Лоизу взгляды, полные пылкой любви, у юноши состоялся серьезный разговор с отцом. Это произошло в полутемной каморке, оконце которой выходило на грязные задворки все того же заведения «У ворожеи». Отец и сын жили в этой тесной мрачной комнатке уже два года.

– Мальчик мой, – проговорил хорошо знакомый нам Пардальян-старший, – я хочу с тобой проститься…

– Как, отец! Вы решили уехать?! – вскричал юноша. Его огорчение было столь неподдельным, что старик с трудом сдержал слезы.

– Да, мальчик мой… Если пожелаешь, можешь меня сопровождать…

Жан нечасто краснел, не бледнел же никогда, но тут кровь прилила к его лицу, а потом резко отхлынула. Старик, наблюдавший за сыном, тихонько вздохнул и заговорил снова:

– Так вот. Нам, конечно, никто не помешает уехать вместе. Но, по-моему, будет лучше, если ты останешься здесь… Ведь Париж – словно гигантский рог изобилия, который может осыпать человека и счастливыми дарами фортуны, и ее грозными ударами. Оставайся, мой мальчик. Я чувствую, что для тебя в этом волшебном роге припасена удача… Я же с тобой прощаюсь.

– Но послушайте, отец, – спросил изумленный Жан, – что гонит вас отсюда?

– Много всего… Признаюсь тебе – я тоскую по шуму лесов, по просторам полей, по бесконечной дороге под бескрайним небом; я люблю горячее солнце, люблю ливни и грозы. А в Париже мне» душно и тесно. В общем, мне необходимо выбраться из этого города, вот и весь сказ!

Возможно, у Пардальяна-старшего были более веские основания поторопиться с отъездом из Парижа, однако он ничего не стал объяснять юноше. Немного смутившись, старик постарался побыстрее закончить этот разговор:

– Кто знает, может быть, мы видимся в последний раз. Ведь я немолод, мой мальчик. И в наследство тебе могу, увы, оставить лишь свои наставления. Но поскольку это единственное, что я тебе завещаю, советую отнестись к наставлениям старика-отца с должным вниманием.

Жан не выдержал, и по его щекам покатились слезы.

– Что такое? Ты плачешь, мальчик мой? А это уж мне совсем не нравится! Слезы тебе еще пригодятся – тогда, когда придется пережить настоящее горе. Да, милый мой сын, я уезжаю… Но с гордостью могу сказать: я воспитал настоящего мужчину, который не склонит голову перед несчастьями и бедами, из каковых, собственно, и состоит жизнь. Ты блестящий фехтовальщик, самые лучшие дуэлянты Франции не устоят перед теми ударами, которые ты у меня перенял. Острый глаз, твердая рука, выдержка и отвага – всем этим ты наделен в избытке. За последние шестнадцать лет мы с тобой, ни на день не расставаясь, объездили всю Францию. Еще подростком ты побывал в Бургундии и Провансе, видел север и юг этой страны. Во время наших путешествий ты усвоил самую сложную в мире науку: научился спать на голой земле, используя седло вместо подушки и воду из ручья вместо ужина, не обращать внимания ни на зной, ни на холод, ни на голод, ни на жажду, радоваться солнцу, с удовольствием подставлять лицо дождю и не прятаться от бури. Да, ты через все это прошел, мой мальчик, и потому стал твердым, как сталь твоей шпаги.

Минуту Пардальян-старший восторженно и нежно глядел на сына, а потом продолжил свою речь:

– А ведь твои дни могли бы проходить в покое и довольстве; ты мог унаследовать от меня отличную службу и жил бы в прекрасном замке, состоя при господине столь же знатном, но еще более богатом, чем сам король Франции! Но страшное преступление изменило всю мою судьбу, да и твою тоже…

– Преступление, отец? – содрогнувшись, вскричал Жан.

– Преступление – или глупость… Одно не слишком отличается от другого… И дураком-преступником был я…

– Вы? Не верю! Вы же самый благородный человек на свете!..

– Да не волнуйся так, мой мальчик… Клянусь Пилатом и Вараввой! Выслушай меня. Я жил, как живут все искатели приключений, бродяги, распутники и забияки. Но пришло время взяться за ум, и я нашел себе теплое местечко; я мог наслаждаться сытной едой, отличным вином и всеми прочими прелестями жизни уважаемого человека. Мне надо было ценить все это – хотя бы ради тебя, мой мальчик… Но как-то хозяин приказал мне обделать одно простенькое дельце – утащить из кроватки младенца. Вскоре я принес девочку моему господину, и он за это подарил мне перстень с бриллиантом, который стоил никак не меньше трех тысяч экю. Хозяин сказал, что заплатит мне вдвое больше, если я подержу крошку в своем доме. Он велел мне сделать еще кое-что, но тут я сразу подумал: нет уж, это не по мне…

– И что было потом, отец?

– А потом, сын мой, я свалял дурака! Совесть, видишь ли, заговорила! В общем, я отнес малышку обратно. Но в своем преступлении я пошел еще дальше – отдал ее матери бриллиант! И вот справедливое возмездие: шестнадцать лет у меня снова не было своего угла, а у тебя теперь ни гроша в кармане!

– Но кто та женщина? И тот господин, что отдавал вам такие странные приказы?

– Это не моя тайна, сынок… Но слушай же! Из-за моей преступной глупости ты нищ, как библейский Иов. Хотя в остальном ты мало похож на этого праведного мужа, который отличался кротостью, богобоязненностью и целомудрием.

Щеки Жана порозовели, а Пардальян-старший немного помолчал и заговорил снова:

– А теперь, мальчик мой, хоорошенько запомни мои слова. Я хочу, чтобы ты запечатлел их в своем сердце, и, клянусь Богом, это будет не самое худшее наследство, какое отец может оставить сыну. Вот тебе мои наставления…

Жан затаил дыхание и приготовился с трепетом внимать тому, что почитал родительским заветом.

– Во-первых, – неторопливо промолвил закаленный в боях ветеран, – никогда не верь мужчинам. Ни один из них не стоит даже куска той веревки, которая по нему плачет. Если ты заметил утопающего, вежливо приподними шляпу и иди по своим делам. Если на улице бандиты грабят почтенного обывателя, сверни в первый попавшийся переулок. Если какой-то человек уверяет, что он твой друг, немедленно прикинь, каких подлостей от него можно ожидать. Если твой знакомый заявляет, что желает тебе добра, ни днем, ни ночью не снимай кольчуги. Позовут на помощь – зажми уши. Ты обещаешь мне не забывать моих советов?

– Да, отец, конечно… Что еще?

– Во-вторых, ни при каких обстоятельствах не верь женщинам. Самая милая и кроткая все равно окажется мегерой. Их прекрасные волосы опутают тебя как сети и удавят как змеи. Их очи разят подобно кинжалам. Их улыбки источают яд. Пойми меня правильно, мальчик мой! Заводи себе столько любовниц, сколько захочешь. С твоей-то внешностью от них отбоя не будет. Но никогда не позволяй женщине завладеть твоим сердцем, иначе твоя жизнь будет разбита и ты захлебнешься в море лжи и измен. Не верь женщинам, сын мой!

– Хорошо, отец. Что дальше?

– В-третьих, не верь самому себе, да, да, особенно себе! Подавляй в зародыше те скверные мысли, что будут внушаться тебе добротой, состраданием и любовью. Это коварные силки, которые раскинет тебе твое доброе сердце. Со временем это, разумеется, пройдет. Оглянуться не успеешь, уже станешь таким же, как все вокруг: злым, безжалостным, себялюбивым – и тогда, наконец, будешь надежно защищен от всех превратностей судьбы. Запомнил?

– Да, отец. Отныне я всегда буду руководствоваться исключительно вашими наставлениями.

– Отлично! Теперь я могу спокойно покинуть Париж. Дарю тебе Молнию! – С этими словами Пардальян бережно взял в руки шпагу и вручил ее сыну.

– Теперь ты – настоящий дворянин! – торжественно произнес он.

И словно монарх, посвящающий юного оруженосца в рыцари, Пардальян-старший сказал сыну на прощание:

– Научись побеждать самого себя, научись побеждать женщин, научись побеждать мужчин. Молния тебя не подведет; она тот друг, что не предаст, и та любовница, что не изменит. Ну, прощай мой сын!

– О отец! – вскричал Жан, не в силах справиться с собой. – Откройте мне имя женщины, которой вы отдали дочку, и имя человека, по чьему приказу вы ее похитили…

– Сын мой! – нахмурился седой ветеран. – Я ведь уже сказал тебе: это не моя тайна!

Жан понял, что больше ничего не добьется от отца. Юноша перестал расспрашивать старика и долго провожал его, оставив далеко позади городские ворота. Отец медленно ехал на своем коне, а сын шагал рядом. Когда они оказались на порядочном расстоянии от Парижа, в деревне Монмартр, Пардальян-старший спешился, со слезами на глазах расцеловал сына, взлетел в седло и умчался.

А опечаленный Жан даже забыл на время о тех двух людях, имен которых так и не назвал ему отец.

Таким образом юноша и остался в Париже один как перст – нет, вдвоем с верной Молнией!

Однажды вечером, недели через две после того, как уехал отец, молодой шевалье де Пардальян грустно брел вдоль берега Сены и внезапно заметил мальчишек, которые уже собрались бросить в воду какого-то пса с камнем на шее. Жан подбежал к маленьким негодяям, надавал им крепких подзатыльников и освободил несчастное животное.

– Насколько я помню, – пробормотал шевалье, – отец заклинал меня не спасать тонущих людей, но про собак он, по-моему, не сказал ни слова. Так что мой поступок нельзя счесть сыновним неповиновением.

Стоит ли говорить, что пес немедленно увязался за своим спасителем и повсюду следовал за шевалье? Пардальян, который сам-то жил почти впроголодь, попытался было прогнать собаку. Но та растянулась на земле у ног Жана, и юноша прочитал в ее добрых глазах такую горячую мольбу, что махнул рукой и взял пса к себе, на постоялый двор «У ворожеи».

Через три месяца Пардальян прекрасно изучил все достоинства и недостатки своего нового друга. Он назвал пса Пипо. Почему Пипо? Откуда мы можем это знать? Мы ведь обещали рассказать читателям о жизни и приключениях наших героев, а не вдаваться в рассуждения по поводу их имен.

Пипо был овчаркой, рыжей и лохматой. Красавцем он не выглядел, но и уродом его тоже никто бы не назвал. Он оказался очень резвым и необыкновенно умным псом с удивительно красивыми ласковыми карими глазами. Природа наградила Пипо мощными железными челюстями и веселым нравом. Он обожал гонять воробьев, стрелой кидаясь на птиц и опрокидывая все на своем пути.

Кроме того, Пипо был прожорлив, вороват, драчлив и любил приврать – последнее его качество не должно удивлять наших читателей, ибо всем известно, что собаки разговаривают, только не всякому дано их понять. Имея множество недостатков, Пипо обладал кое-какими достоинствами: он отличался исключительной храбростью, что же касается преданности, то тут с ним не могла сравниться ни одна собака.

Тем вечером, когда шевалье привел на постоялый двор Пипо, а значит, примерно через полмесяца после внезапного отъезда Пардальяна-старшего, юноша тихонько поднялся по лестнице в свою мрачную комнатенку и окинул тоскливым взором этот унылый душный закуток.

– Сил моих больше нет торчать в этой дыре! – воскликнул Жан. – Теперь, без отца, я чувствую себя таким одиноким и покинутым. Да я просто отдам тут концы! Клянусь Пилатом и Вараввой, как любил говаривать господин де Пардальян! Нет, мне необходимо найти человеческое пристанище – вот только где?

Раздумывая об этом, юноша вдруг увидел прямо напротив входа в свою каморку неплотно закрытую дверь. Он пересек коридор, осторожно отворил эту дверь и оказался в просторном, светлом помещении. Жильцов он там не увидел, зато обнаружил прекрасную кровать, стол со стульями и – о чудо! – большое кресло.

– Эти апартаменты мне подходят! – решил восхищенный Пардальян.

Он распахнул окно и выглянул на улицу Сен-Дени.

– И пейзаж замечательный, – удовлетворенно вздохнул Жан, – навевает мысли трезвые и практические.

И шевалье хотел уже захлопнуть окно, как вдруг его взгляд задержался на противоположном доме, более низком, чем тот, в котором находился он сам. В мансарде Жан заметил девушку и замер в восхищении: белокурая незнакомка поразила его своей красотой. Ее дивное лицо светилось такой душевной чистотой и неземной прелестью, что Пардальян готов был принять девушку за ангела. Но вскоре он с удивлением понял, что не однажды видел ее на улице Сен-Дени.

Красавица почувствовала его пристальный взгляд, обернулась, вспыхнула и поспешно задернула штору.

Прекрасное видение исчезло, но Жан все не мог оторвать глаз от заветного окна. Наконец через час чей-то сердитый крик вывел юношу из оцепенения. Медленно оглянувшись, Жан обнаружил у себя за спиной почтеннейшего Ландри Грегуара, в прошлом – сына и наследника Грегуара-старшего, ныне же – хозяина постоялого двора «У ворожеи».

Господин Ландри всегда был мал и коротконог. То есть в детстве он, разумеется, рос, но почему-то не так вверх, как вширь. И с годами уважаемый хозяин «Ворожеи» стал похож на шарик из теста, перекатывающийся на крошечных ножках и увенчанный жирненьким пончиком с двумя изюминками-глазками, быстрыми, недоверчивыми и хитрыми.

– А я к вам, месье! – объявил Ландри.

– Очень кстати, – кивнул Пардальян. – Я как раз хотел вам сообщить, что переселяюсь в эту комнату.

Господин Грегуар побагровел.

– Месье, я направлялся к вам для того, чтобы предложить вам как можно быстрее освободить ту клетушку, которую вы занимаете!

– Но именно это я и собираюсь сделать!

– Вы ведь не платите за постой! А теперь еще претендуете на лучшие апартаменты, которые стоят пятьдесят экю в год… Когда ваш почтенный отец оказал честь моему заведению и два года назад переехал сюда, он уверил меня, что будет аккуратно вносить плату за комнату. Но за последние шесть месяцев он не дал мне ни гроша, а когда я напомнил ему о долге…

– Господин Пардальян, разумеется, вернул его вам?

– Как бы не так! – возопил разъяренный Ландри. – Он поколотил меня!

– Что ж, теперь вы сами видите, что вели себя непочтительно и нагло, посмев заговорить с дворянином о столь низменном предмете!

– Вижу, вижу, месье. Однако, следует признаться, я был кое-чем обязан шевалье де Пардальяну. Он прекрасно расправлялся с расходившимися пьяницами и железной рукой выставлял на улицу драчунов и дебоширов…

– Так вы, видимо, еще задолжали ему за столь серьезные услуги, дорогой мой Ландри. Но не убивайтесь, я дарю вам эти деньги!

Лицо господина Грегуара из багрового стало фиолетовым.

– Прекратите насмехаться надо мной, месье! – заорал хозяин «Ворожеи». – Вы с отцом не платили мне два года. Если вы не можете вернуть долг, проваливайте отсюда!

– Это ваше окончательное решение?

– Да! Чтоб завтра вас здесь не было!

Пардальян пожал плечами, не спеша направился в свою клетушку, отыскал там короткую дубинку, которой с таким успехом пользовался его отец, потом крепко ухватил хозяина за ворот и начал колотить, ласково втолковывая господину Грегуару:

– Почтительному сыну надлежит во всем брать пример с отца. Пардальян-старший уже задал вам перцу, теперь получите новую порцию от Пардальяна-младшего.

Бедный Ландри вопил во всю глотку. Его крики подняли на ноги весь дом, и вскоре наверх прибежала толпа слуг.

Лакеи, поварята и служанки, вооруженные ножами и метлами, толпились в коридоре и истошно вопили: «Помогите!», «Убивают!», «Караул!». Но такие крики не особенно волновали парижан: жители столицы давно к ним привыкли.

Прохожие и соседи решили, что в гостинице изловили какого-то гугенота и теперь убивают его.

Итак, прислуга рвалась спасать хозяина, и тогда Пардальян поволок несчастного господина Греруара прямо к открытому окну и, держа сильной рукой за шиворот, вывесил беднягу над улицей.

– Убирайтесь! – приказал Жан челяди. – Не то я сейчас разожму пальцы.

– Идите, идите отсюда! – всхлипнул насмерть перепуганный толстяк.

Слуги опрометью выскочили из комнаты; только жена хозяина, миленькая и свеженькая мадам Югетта, задержалась в дверях. Однако она, кажется, не слишком переживала за своего мужа.

– Смилуйтесь надо мной! – со слезами в голосе просил Ландри.

– А вы еще будете приставать ко мне со всякими глупостями?

– О нет, никогда!

– И эта комната станет моей?

– Как пожелаете… Но ради Господа нашего и Пречистой Девы Марии, верните меня домой! Я же разобьюсь!..

Шевалье не спеша втянул господина Грегуара обратно в комнату. Обессилев от страха, тот рухнул в кресло, а его жена захлопотала вокруг.

– О, месье, как вы меня напугали! – томно шепнула мадам Югетта Пардальяну, бросив на шевалье нежный взгляд. – Как вы меня напугали! Подумать только, если бы вы уронили моего бедного супруга, он бы разбился насмерть!

– Вот уж нет! – решительно возразил Пардальян.

Ландри Грегуар открыл один глаз и пролепетал:

– Как это «нет»?

– Такого быть не могло! Вы бы упали на брюхо, спружинили и подскочили, как мячик.

Подобное объяснение так потрясло почтеннейшего Ландри, что он незамедлительно снова упал в обморок.

А хорошенькая хозяйка тайком подарила шевалье взгляд, в котором было все, кроме обиды за мужа. Странно, но, похоже, мадам Югетта вовсе не сердилась на дерзкого постояльца!

Когда Ландри наконец отдышался, они заключили с Пардальяном соглашение: юноша мог перебраться в эту замечательную комнату, и хозяин даже согласился предоставлять ему каждый вечер бесплатный ужин, а шевалье со своей стороны обязался поддерживать на постоялом дворе тишину и порядок, как это делал раньше его отец.

Таковы были условия мирного договора, подписанного господином Ландри Грегуаром, жителем города Парижа, и шевалье де Пардальяном-младшим, дворянином.