355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мишель Зевако » Кровное дело шевалье » Текст книги (страница 25)
Кровное дело шевалье
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 01:16

Текст книги "Кровное дело шевалье"


Автор книги: Мишель Зевако



сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

– О, кто спасет меня?! Кто?!

Панигарола услышал этот вопль отчаяния, который болью отозвался в его сердце, и ответил:

– Я! Это сделаю я!

Потрясенная и устрашенная его внезапным приходом, Алиса быстро встала. Ей был хорошо знаком голос маркиза де Пани-Гаролы, ее давнего любовника. В первый момент женщина решила, что монах явился к ней, проникшись сочувствием после исповеди и устыдившись своей жестокости… Возможно, теперь он отдаст ей страшный документ, уличавший ее в чудовищном преступлении, которого она не совершала…

Красавица постаралась совладать с волнением, выдавила из себя вымученную улыбку и ласково промолвила:

– Это вы, Клеман… Заходите… Вы слышали мои слова? Значит, вам известно, как жестоко я страдаю?

Панигарола приблизился к ней, прикрыв за собой дверь. Он внимал нежным и кротким речам Алисы. Казалось, инок был холоден, как лед, на самом же деле в его душе бушевало пламя страсти.

– Что за человек вышел сейчас отсюда? – осведомился Панигарола.

Алиса попыталась скрыть бешеную радость: итак, монах ревнует! Значит, она сможет добиться от него всего на свете!

– Этот мужчина, – прошептала фрейлина, – только что унизил меня так, как не унижал никто и никогда… А для вас ведь не тайна, сколько унижений выпало на мою долю…

– Как его имя?

– Маршал де Данвиль!

– Он один из ваших многочисленных любовников! – простонал монах, рассудок которого мутился от всепоглощающей страсти.

– Клеман! – отважилась приблизиться к нему Алиса. Она дотронулась до руки инока. – Клеман, раз уж вы пришли ко мне, то не будьте жестоким… Я признаюсь вам, чего требовал от меня маршал де Данвиль.

Но Панигарола, похоже, не улавливал смысла ее слов. Стиснув в своих руках тонкие пальчики Алисы, монах прошептал:

– Мы можем заключить с вами соглашение…

– Соглашение? – побледнела красавица. Она, видимо, поняла, на что намекает ее прежний друг.

А он, обезумев от страсти, чуть было не взмолился: «Проведите со мной эту ночь, и я отдам вам роковую бумагу!»

Но Панигарола превозмог себя. Ему было ясно, что он никогда не сможет забыть Алису – даже за стенами монастыря. И короткая ночь любви лишь растравит его раны…

– Извините меня, Алиса, я не соображаю, что говорю… Я так мечтал раскрыть перед вами свое изболевшееся сердце!

Внезапно одна мысль, будто огонек во тьме, вспыхнула в воспаленном мозгу Панигаролы. Его осенило, что нужно рассказать Алисе, и надежда опять затеплилась в его душе. Он светло улыбнулся красавице:

– Алиса, я только что встречался с нашим сыном…

– О мой мальчик! Мое дитя! – простонала взволнованная женщина. – Но где он, не таите от меня, где?

– Я уже говорил: он воспитывается в монашеской обители.

– Но в Париже столько монастырей! Как же мне проникнуть за их стены? – в отчаянии промолвила Алиса. – Если вы не желаете ничего более сообщить мне, стало быть, вы пришли только для того, чтобы истязать меня… Ах, святой отец, там, в исповедальне, вы были беспощадны, мучая влюбленную женщину, теперь же вы поступаете вдвойне подло, терзая мать!..

«Неужели это дитя все-таки дорого ей?» – задрожал от радости Панигарола.

– Да, нынче я виделся с нашим малышом, – задумчиво проговорил инок. – И знаете, о чем он спросил меня? Он удивляется, почему у всех его сверстников есть отцы, а у него нет. Но это еще не все: ваш сын недоумевает, отчего у него нет матери, отчего она не берет его к себе.

Алиса горько зарыдала. Она решила, что Панигарола придумал изощренный способ мести. Сегодня он рассказал несчастной матери, как мальчик тоскует о родителях… Завтра инок распишет ей, как ребенок грустит, страдает, плачет… А потом, потом дитя умрет от одиночества и горя!..

Но монах толковал вовсе не об этом.

– Алиса, слова малыша заставили меня задуматься, – продолжал он. – Да, Алиса, я мечтал сурово покарать вас… Но теперь я уже не знаю, вправе ли мстить вам? Ведь это причинит зло и невинному ребенку… Алиса, вы хотите увидеть своего сына? Нашего сына?

– О, Клеман, неужели вы разрешите мне встретиться с ним?! О, извините, извините меня, я думала о вас плохо, я была к вам так несправедлива!.. Если вы позволите мне взглянуть на сына, я буду знать, что вы святой, я стану на вас молиться!

– Ну что же, Алиса! Вы исповедались мне, теперь выслушайте мою исповедь. Возможно, она вас изумит. Выслушайте меня, а потом выносите свой приговор… Не сомневаюсь, Алиса, что вам уже ясно: я люблю вас, как и прежде. Тогда, в храме, я готов был кинуться на вас и разорвать на куски. Но виной тому лишь моя страсть, Алиса! Она могла довести меня до убийства. Потому я и терзал вас, что любовь толкала меня на преступление. Но я боролся с собой!.. Признаюсь, Алиса: я сделал все, что было в человеческих силах, чтобы вырвать ваш образ из своего сердца. Но, видимо, моя любовь слишком велика… Мне не удалось забыть вас. На короткое время гнев притупил мое чувство, а я-то, бедный глупец, решил, что превозмог злосчастную страсть.

Я боролся с собой, старался думать с вас с презрением – но все было напрасно! И вот я снова пришел к вам…

Алиса уже не сомневалась, что сейчас прежний возлюбленный скажет ей роковую правду. Красавица затрепетала.

– Вы страдаете, Алиса. Мне стало это ясно, лишь только я вошел сюда, – продолжал Панигарола. – Все так просто: три человека мучаются – каждый в одиночку: вы, я и наше дитя. Я убедился, что не могу жить без вас; наш мальчик тает в тоске по матери; вы, Алиса, летите в бездну – это ваши собственные слова. Хотите выбраться из трясины? Хотите, чтобы ваш сын вырос счастливым? Хотите, чтобы я вырвался из того ада, в который вы низвергли меня?

– Но как это сделать? – прошептала Алиса.

– Уедем втроем! Я знатен и богат, моя семья – одна из самых славных и почитаемых в Италии.

Панигаролу била дрожь, глаза его горели надеждой. Он сжал руку Алисы.

– Послушай, – горячо заговорил монах, – уедем, куда ты пожелаешь. Мы еще сможем быть счастливыми. Моя любовь способна творить чудеса, она изгонит из моей памяти горькие картины прошлого, а из моей души – ненависть и презрение. Ты снова предстанешь передо мной благородной и непорочной, как когда-то. Я дам тебе свое имя, положу к твоим ногам все свое состояние. Бери и жизнь мою… Ты принимаешь мое предложение?

– Нет! – лаконично ответила Алиса.

– Нет? – прошептал инок.

– Клеман, – тихо и грустно обратилась она к нему. (Самообладание женщины объяснялось чувством горькой безнадежности, которое она ощутила, слушая признания Панигаролы. ) – Зачем вы терзаете мне сердце? Зачем пробуждаете надежды, которым не суждено осуществиться?

– Почему не суждено? Почему? Ты не веришь в мою любовь?

– О нет, Клеман! Я знаю, что ты способен все простить и забыть! И все же один из нас всегда будет помнить… Я буду помнить!

– Что ты хочешь сказать?

– То, что я люблю другого! – закричала Алиса. – И ради него я готова совершить любую низость, любое преступление!.. В тот миг, когда я потеряю своего возлюбленного, сердце мое остановится!.. Во имя благополучия несчастного покинутого ребенка я согласна принять мученическую смерть… Но образ Деодата будет вечно жить в моей душе!

Глаза Алисы горели безумным огнем.

Ошеломленный, сраженный горем Панигарола осознал, что для него все кончено. Отработанным движением проповедника он невольно воздел вверх руки в немой мольбе, словно уповая на милосердие Господне… Но ведь он не верил в Бога!.. Руки инока бессильно упали… Так и не сказав ни слова, он растворился в ночной тьме, растаял, будто привидение. И через несколько секунд Алиса услышала вдали слабый звон колокольчика и печальный крик:

– Поминайте усопших, христиане, поминайте усопших!

XXXIX
ОСАДА ТРАКТИРА «МОЛОТ И НАКОВАЛЬНЯ»

После волнующего разговора с сыном в трактире «Молот и наковальня» господин Пардальян-старший покинул сие сомнительное заведение в полном смятении. Выходило так, что Пардальян-отец был на стороне маршала де Данвиля, а Пардальян-сын поддерживал герцога де Монморанси.

– И куда лезет этот мальчишка? – бурчал ветеран. – Теперь вот втюрился в крошку Лоизу. Можно подумать, что в столице мало смазливых мордашек… Так нет же! Угораздило его увлечься именно этой… Эх, если бы не его дурацкая любовь, все было бы отлично!

Почему, почему он не последовал моему совету? Зачем ввязался в эту историю? Да… помню, как я принес эту крошку, еще совсем младенца, в замок Монморанси, положил в кроватку Жана… Она уже тогда была такая хорошенькая, теперь, наверное, в красавицу превратилась… Конечно, Жан в нее и влюбился… Да мало ли на свете красавиц! Зачем ему именно эта! «Батюшка, если бы я вас ранил, мне оставалось бы только утопиться в Сене… « Глупость какая!.. И где он этого набрался? Да, видно, вырастил я птицу высокого полета, не чета мне, старику…

И Пардальян-старший грустно вздохнул.

– Но ничего! Я все равно не брошу службу у Данвиля и обеспечу сыну счастливое будущее – пусть и против его собственной воли. Я ему прочищу мозги! Я ему покажу, как перечить родному отцу!

Во дворец Мем Пардальян заявился уже на рассвете.

– Монсеньор несколько раз осведомлялся о вас, – сообщил ему слуга, впуская в дом.

Анри де Монморанси, вернувшись после ночной вылазки, до утра не сомкнул глаз. Он расхаживал по своим покоям взад-вперед и думал. Его не слишком встревожило исчезновение Пардальяна-старшего: Анри было отлично известно, что старик – тертый калач и за себя постоять сумеет.

– Монсеньор, – проговорил ветеран, которого проводили в кабинет маршала де Данвиля, – не скрою: у меня от усталости даже язык заплетается!

– Что с вами произошло? – с некоторым волнением поинтересовался Анри. – Вас атаковали?

– Да, вернее, атаковали вас. Ваше счастье, что я оказался между вами и нападавшими.

– Но что это за люди? Они покушались на меня самого или пытались захватить экипаж?

– Мне кажется – и то, и другое.

– Вы остановили этих бандитов? Сколько их было? Да не молчите же, черт побери!

– Вы-то, монсеньор, наверное, отдохнули. А я с вечера на ногах, присесть было некогда! Но коротко объясню вам, как все получилось. Едва ваш экипаж выехал из ворот, – я был еще у самого особняка, – внезапно началась пальба. Смотрю – вслед за каретой припустил какой-то здоровяк. Я, понятное дело, за ним, настиг и загородил ему дорогу, а он как рявкнет: «Пошел прочь!» Тогда я ему и говорю: «Коли так спешишь – беги дальше, да только я не собираюсь пропускать тебя!»

Ну, тут разговоры мигом кончились, и он кинулся на меня. Силен он, прямо скажем, как бык. Гляжу – детина крепкий, добром не отступится… Попробовал я его поймать, но он выскользнул из моих рук, как уж. Конечно, он меня не боялся, а просто торопился догнать экипаж…

– И это ему удалось? – занервничал маршал.

– Подождите, монсеньор. Понеслись мы по улицам: он – первый, я – за ним. Из виду я его не потерял, но и схватить не сумел.

– Он что, скрылся?

– Ну, не то чтобы скрылся… Выскочил на мост, а экипажа уж и след простыл. Тогда он ринулся на другой берег Сены.

Маршал довольно улыбнулся, и Пардальян сообразил, что это известие порадовало его господина.

«Ага! – промелькнуло в голове у ветерана. – Значит, через реку карета не переезжала. Кое-что я все-таки разнюхал… «

И старый солдат продолжил свою волнующую историю:

– Преследовал я его чуть не до утра. Побегали мы вокруг университета, и наконец у заставы Борде, возле виселицы, он выдохся. Видит, не отделаться ему от меня. Тогда он выхватил шпагу. Пришлось продемонстрировать ему мой коронный удар. Вы же знаете, монсеньор, вы у меня его когда-то переняли… В общем, уложил я парня на месте… Жалко… Отчаянный был головорез и дрался неплохо…

– Пардальян, – промолвил Анри де Монморанси, – вы очень помогли мне. И поскольку это дело не имеет отношения к вашим прямым обязанностям, я распоряжусь, чтобы управляющий вручил вам двести экю монетами по шесть ливров. А теперь передохните.

– Позвольте задать вам один вопрос, монсеньор. Вы благополучно доставили ваши драгоценности туда, куда следует?

– Да, благодаря вам и нашему храброму Ортесу моя маленькая экспедиция оказалась исключительно удачной.

– О! Значит, господин д'Аспремон сумел проявить себя?

– Да, он охранял экипаж и сам сидел на козлах. Он такой же отважный и верный солдат, как и вы. Советую вам сойтись с ним поближе.

– Разумеется, монсеньор, разумеется.

Пардальян-старший отправился к себе в комнату и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Однако прежде чем заснуть, он поинтересовался у Дидье, который прислуживал ему:

– Скажи-ка, есть среди дворцовой челяди некий Жилло?

– Есть, господин офицер.

– А хорошенькая Жаннетта?

– О, она работает на кухне.

– Приведи ко мне их обоих.

Дидье изумился, но помчался выполнять приказ: слуге уже шепнули, что Пардальян стал любимцем у монсеньора.

Через несколько минут в комнату прошмыгнула Жаннетта – прелестная смышленая девушка со вздернутым носиком, лукавым взглядом и улыбчивым личиком истой парижанки. Она присела в грациозном реверансе и выжидательно посмотрела на Пардальяна.

– Так ты, стало быть, Жаннетта? – осведомился ветеран.

– Да, господин офицер.

– Рад был тебя увидеть! Там, на камине, лежат два экю. Бери их – и можешь идти. Ты очень славная малышка, Жаннетта!

Девушка удивленно захлопала глазами, ничего, конечно, не поняла, но от неожиданного подарка не отказалась и, снова сделав реверанс, убежала.

Вскоре в комнате появился высоченный рыжий детина с туповатой физиономией.

– Твое имя – Жилло?

– Верно, господин офицер.

– Так вот, друг мой, я послал за тобой, чтобы тебя уведомить: мне вовсе не нравится твоя рожа. Что ты так удивленно пялишься на меня? Да ты дерзкий парень, Жилло!

– Простите, господин офицер, – побагровел Жилло. – Простите, коли я не угодил вам.

– Ладно, так и быть… ступай да не забывай: чуть что – я тебе уши отрежу…

Жилло пулей вылетел в коридор, что было вполне объяснимо; ветеран же с чувством исполненного долга смежил веки и погрузился в сон.

Через пару часов старик проснулся. Дидье тут же сообщил ему, что маршал де Данвиль внезапно отправился в Лувр, ибо король неожиданно призвал его к себе.

Первое, что бросилось в глаза Пардальяну, когда он вскочил с кровати, – это двести экю на каминной полке: управляющий положил их туда по распоряжению своего хозяина.

– В этом дворце на меня прямо-таки проливается золотой дождь, – пробормотал Пардальян. – Ох, чую, что-то затевается, и у меня впереди нелегкие деньки.

Высказав это соображение, ветеран оделся и аккуратно уложил деньги в широкий кожаный пояс, который никогда не снимал.

«Дожидаться мне маршала или нет? – задумался старик. – Может, стоит воспользоваться тем, что он уехал, да сбегать к шевалье?»

И не тратя больше времени на размышления, Пардальян-старший поспешил в трактир «Молот и наковальня». Но на полпути он вдруг замер на месте и хлопнул себя по лбу:

– Какой же я осел! Мне ведь нужно сходить на постоялый двор «У ворожеи» и забрать оттуда любезного друга шевалье, господина Пипо…

Пардальян решительно свернул на улицу Сен-Дени; вскоре он уже был на постоялом дворе. Войдя в зал, он углядел сервированный на четыре персоны стол, ломившийся от великолепной снеди; за этим столом старик и расположился.

– Сударь, здесь занято, – сказала ему юная служаночка.

Эти слова, похоже, крайне изумили ветерана – и он поудобнее устроился на стуле.

Через несколько минут к столу величественным шагом двинулся слуга, чтобы от имени хозяина, почтеннейшего Ландри, поставить наглеца на место. Этим слугой был Любен, в прошлом – монах, отпущенный из обители и выполнявший ныне «У ворожеи» некие таинственные поручения, смысла которых даже не пытался понять, а в промежутках набивавший разносолами господина Грегуара свою ненасытную утробу.

– Вас же предупредили, что этот стол занят! – напуская на себя суровый вид, проговорил Любен.

– Добрый день, милейший Любен! Вы меня не признали?

– Господи! – вскричал слуга. – Господин де Пардальян!

– Собственной персоной! Что-то вы плохо привечаете друзей своего хозяина, а я ведь проехал сотню лье, чтобы встретиться с ним! А вы, дорогой мой Любен, совсем заплыли жиром, оттого, видно, и ума поубавилось. Кыш отсюда – и пошлите ко мне Ландри!

Любен пробурчал сквозь зубы что-то похожее на извинение, и через минуту вся кухня уже гудела, как улей. Еще бы: объявился господин де Пардальян!

Белый как мел, совершенно сраженный этой новостью, почтеннейший Ландри Грегуар, которого отказывались нести толстенькие ножки, с несчастным лицом приковылял к посетителю.

– Любезнейший хозяин! – бодро хлопнул его по плечу Пардальян. – Знаю, знаю, вы рады меня видеть! Что это у вас слезы из глаз катятся? Верно, от радости…

– Это я лук на кухне резал… – пролепетал растерянный хозяин.

– Какая разница! – воскликнул Пардальян-старший. – Будем считать, что вы рыдаете от счастья. Для меня это большая честь – узнать, как вас обрадовал мой приход.

– От души рад, клянусь! – постарался выдавить из себя улыбку господин Грегуар. – Разрешите спросить: долго ли мы будем наслаждаться вашим обществом?

– Увы, нет, дорогой Ландри, я просто заскочил навестить вас.

Достойный трактирщик немного успокоился и осведомился:

– Сударь, вам говорили, что этот стол занят?

– И для кого же предназначается столь отменный обед?

– Нас почтил своим вниманием виконт Ортес д'Аспремон, – торжественно произнес Ландри. – Господин виконт принимает сегодня у нас своих друзей, троих уважаемых парижан, господ Крюсе, Пезу и Кервье.

Ветеран сразу насторожился.

– Ну ладно, для таких особ я, пожалуй, освобожу место, – вздохнул он. – Но вы уж, будьте любезны, устройте меня тут, рядышком, в отдельном кабинете.

Ландри, довольный, что ему удалось так быстро уломать свирепого гостя, весело заверил Пардальяна:

– Разумеется, сударь! Через секунду мы все приготовим!

– Да… По-моему, я вам что-то задолжал… какую-то мелочь, один-два экю. Так напомните мне после обеда, и я с вами расплачусь.

Достойнейший Ландри просиял, но тут же нахмурился: из кухни послышались громкие крики:

– Хватай его! Уносит! Держи!

Лохматая собака стрелой вылетела из кухни, сжимая в зубах кусок крольчатины; пес пронесся по залу и юркнул в уголок, притаившись за спиной Пардальяна.

– Клянусь Пилатом и Вараввой, это и есть Пипо! – возликовал ветеран, мгновенно почувствовав, что встретился с верным товарищем своего сына. – Ну что же, дорогой Ландри, подайте мне обед в этот кабинет. Поставьте на стол все сразу и больше меня не тревожьте.

– Но он же стащил… стащил кусок жаркого из кролика, который я приготовил для господина д'Аспремона, – жалобно воскликнул хозяин.

– Знаю, знаю, для господина д'Аспремона и его друзей, троих почтенных горожан… – сказал Пардальян. – Не огорчайтесь, драгоценный мой Ландри. Запишите крольчатину на мой счет, но лучшего друга моего сына не трогайте! Кушай спокойно, собачка!

Свора лакеев и поварят, устремившись было за Пипо, вернулась обратно на кухню.

– Он, конечно, очень славный пес, – робко заметил господин Ландри Грегуар, – но, к несчастью, ворует многовато…

– Не преувеличивайте, милейший Ландри!

Вскоре, уютно разместившись в кабинете за накрытым столом, Пардальян-старший позвал к себе Пипо и запретил остальным заглядывать в комнатку. Ветеран неплотно прикрыл застекленную дверь, отделявшую кабинет от большого зала, и выяснил, что, чуть отодвинув шторки, укрепленные на двери, он сможет прекрасно видеть все, что происходит в трактире. Более того, через щель в кабинет долетали голоса со всех концов общего зала, так что за ближайший стол, приготовленный для виконта д'Аспремона, можно было не беспокоиться: Пардальян надеялся расслышать каждое слово.

Итак, старик обосновался на своем наблюдательном пункте. Пипо устроился у ног ветерана, и тот, собираясь подружиться с собакой, принялся ласково почесывать ее за ухом: страшные клыки Пипо могли в случае нужды сослужить отличную службу.

Трактир был уже почти пуст, когда в зал вошли три человека. В том, что шагал впереди, Пардальян без труда узнал виконта д'Аспремона.

Виконт нервно огляделся. Похоже, он кого-то искал. Потом три посетителя сели вокруг накрытого стола, и один из них взволнованно проговорил:

– Видимо, с Крюсе что-то стряслось. Раньше он всегда появлялся вовремя.

Пардальяну стало ясно, что эти люди встречаются так не впервые.

– Вот он! – вскричал вдруг виконт, сидевший лицом ко входным дверям и спиной к кабинетику, в котором притаился Пардальян.

К столу приблизился Крюсе и опустился на стул.

– Я только что из Лувра… потому и задержался, – объяснил он.

– Ах, вот в чем дело! – рассмеялся Пезу. – Вы были у нашего всемилостивейшего монарха, славного Шарло?

– Перестаньте! – сердито прошипел Крюсе. – Вам же известно: я – оружейник его величества и показывал ему сегодня новую аркебузу…

– Ну, и как король? – поинтересовался Ортес.

– О, он одержим идеей всеобщего мира. Надеется, что католики и гугеноты, верные чада церкви и еретики – все обнимутся и поклянутся в братской любви и вечной дружбе! Король отправил гонца к адмиралу Колиньи! Король передал личное послание королеве Наваррской! Король желает видеть свою сестру женой Генриха Беарнского! Таковы планы государя!

– Ну ничего! – пробурчал виконт. – Пусть пока тешится!

– Я опоздал не поэтому, – заметил Крюсе. – В Лувре случилось нечто такое, во что невозможно поверить! Вообразите себе: наш бедный Шарло вздумал мирить братьев Монморанси, ему, понимаете ли, захотелось, чтобы они пожали друг другу руки… Я же говорю вам, король помешался на терпимости и согласии… Однако оба маршала, видимо, уперлись… Короче, король увещевал их в своем охотничьем зале, а остальным приказал выйти. Я пытался подслушивать под дверью, но ничего, кроме гневных возгласов, не разобрал. Но внезапно появляется королева-мать, направляется прямо к государю и оставляет дверь в зал открытой. Мы, конечно, спешим за Екатериной Медичи – герцог Анжуйский, де Гиз, Можирон, Келюс, Моревер, Сен-Мегрен, Нансе и еще стража, которую привела с собой королева.

Король рассердился, ее величество же, презрев правила этикета, указывает на юнца, сопровождавшего маршала де Монморанси, и обвиняет его в предательстве, оскорблении членов королевской семьи и в покушении на жизнь герцога Анжуйского. Король белеет, вернее, желтеет и повелевает арестовать этого Пардальяна…

– Кого?! – подпрыгнул д'Аспремон.

– Имя того мальчишки – Пардальян, а что? – удивился Крюсе.

– Но я ведь знаком с ним! И никакой он не мальчишка, а старик, хотя и весьма крепкий, – принялся уверять его д'Аспремон.

– Да нет же, господин виконт. Юноша, почти подросток – но отчаянный, как черт. Маршалу де Монморанси не откажешь в умении выбирать друзей.

– Причем тут Монморанси? Пардальян состоит на службе у Данвиля. Вы что-то путаете.

– Ничего я не путаю. Возможно, есть два Пардальяна. Вы видели одного, а я другого. Кстати, с этим головорезом я уже встречался: это он спас Жанну д'Альбре – припоминаете, у Деревянного моста?

Так вот: король приказывает арестовать шевалье, мы все кидаемся на него, и первым Келюс. Но этот сумасшедший переламывает клинок Келюса, в суматохе срывает с его головы берет, ругается, как дьявол, а потом выпрыгивает в окно и удирает!.. Моревер целится в него из аркебузы, стреляет – но мимо! Нансе и его солдаты пускаются в погоню за этим разбойником, следом за ними – придворные герцога Анжуйского. Думаю, подлеца скоро поймают, и уж тогда…

В эту минуту открылась дверь кабинетика, и над потрясенными гостями почтеннейшего Ландри нависла высокая тощая фигура Пардальяна-старшего. Любезно улыбаясь, ветеран промолвил:

– Разрешите пройти, господа, у меня срочное дело…

Стол, и правда, стоял у него на пути.

– Господин де Пардальян! – вскричал виконт Ортес д'Аспремон.

– Позвольте же мне пройти, ведь сказано вам: я тороплюсь!

И Пардальян резко отодвинул стол в сторону. Звякнули стаканы, бутылки упали на скатерть. Побледнев от гнева, д'Аспремон выхватил шпагу:

– Клянусь Господом! Спешите вы или нет, но вы заплатите за свою наглость!

– Потише, сударь! Когда у меня мало времени, мой клинок особенно быстр! Лучше нам встретиться позже.

– Нет! Мы сразимся сейчас! Сию секунду! – заорал виконт.

– Вы плохо воспитаны, господин д'Аспремон. Ну что ж, как хотите! – зло бросил ему в лицо Пардальян. – Однако знайте: вы горько пожалеете!

Д'Аспремон ринулся на старика и задел своей шпагой его руку. Чувствуя, что правая рука не слушается его, Пардальян сжал шпагу левой и перешел в сокрушительную атаку, неумолимо загоняя д'Аспремона в угол. Виконт отступал, опрокидывая мебель.

События развивались столь стремительно, что очевидцы заметили лишь грозно засверкавшие клинки и услышали звон стали, а затем обнаружили, что виконт д'Аспремон, обливаясь кровью, медленно сползает по стене на пол – шпага Пардальяна пронзила его левое плечо.

Пардальян молча вложил шпагу в ножны и, расшвыряв любопытных, выскочил на улицу. Он и думать забыл о Пипо, но тот, похоже, проникся к старому вояке искренней симпатией, поскольку, машинально оглянувшись, Пардальян обнаружил, что пес весело бежит за ним.

Пятнадцать минут спустя ветеран уже входил в трактир «Молот и наковальня».

– Като! Като! – оглушительно заорал он.

– Бегу! Бегу! – откликнулась откуда-то сверху хозяйка.

Като в молодости блистала красотой и умела весьма выгодно продать ее, но потом заболела оспой, потеряла привлекательность и растолстела. Пришлось ей оставить свое почтенное ремесло, но в прежние времена она трудилась усердно и отложила кое-что на черный день.

На эти деньги она и купила гостиницу «Молот и наковальня». Впрочем, лишь сама Като, явно склонная к преувеличению, гордо именовала сие сомнительное заведение гостиницей. Название же это она дала гостинице в память о своем последнем дружке, который колотил ее так, что едва не вытряс душу. Любившая яркие метафоры, Като решила, что его побои напоминали удары молота по наковальне. Таким образом, вывеска кабачка увековечила славные деяния одного из парижских негодяев; никаких других сведений о нем история не сохранила.

Теперь толстуха Като целыми днями ходила неприбранная и непричесанная; оспа изуродовала ее некогда прекрасное лицо, но хозяйка была добра и по-своему неглупа: недаром она так и не вышла замуж. Ибо странное дело: когда Като была свежа и хороша, никто не хотел на ней жениться. Сейчас же ей делали по дюжине предложений на дню, но Като отваживала всех претендентов. Она отлично понимала, что их привлекают только ее денежки…

Если заведение достойнейшего Ландри посещали офицеры, дворяне и благородные искатели приключений, привлеченные ароматом знаменитого паштета из жаворонков, то клиентуру «Молота и наковальни» составляли мошенники, воры и прочий вольный люд, чьи отношения с королевскими гвардейцами и городской стражей были весьма и весьма непростыми. Като не забывала о своих старых связях и знакомствах; она охотно прятала своих посетителей и приходила в восторг, если ей удавалось обвести вокруг пальца какой-нибудь патруль.

– Где мой сын? – спросил хозяйку гостиницы Пардальян-старший.

– Молодой шевалье спал сном праведника, – сказала спустившаяся со второго этажа толстуха, – а пробудившись, куда-то умчался и еще не возвращался назад.

– Дай-ка мне вина: я приготовлю снадобье, чтобы скорее зажила эта царапина.

Вскоре Като поставила перед ветераном бутылку и горшочек с сахаром, амброй, гвоздикой и миндалем; в отдельном кувшинчике толстуха принесла подогретое вино, в которое успела добавить оливковое масло и целебные травы.

Горячее вино с маслом и травами использовали для врачевания ран. Пардальян пошевелил пальцами и понял, что царапина действительно пустяковая. Промыв рану, старик принялся колдовать над лекарством, добавляя в холодное вино сахар, пряности и орехи. При этом Пардальян все время косился на дверь и взволнованно бубнил:

– Разумеется, он попал в беду! Снова ввязался в какую-то дурацкую историю, которая его вовсе не касается! Что, черт возьми, ему понадобилось в Лувре?!

Наконец все было готово. Пардальян-старший хотел уже отдохнуть, вкушая сей благородный напиток, но тут вдруг весело гавкнул Пипо, и в кабачок влетел шевалье. Заметив отца, он закричал:

– Плохо дело! Они преследуют меня!

Нам уже известно, как Жан выбрался из Лувра. Поняв, что он скрылся из поля зрения придворных, шевалье побежал в дом Монморанси.

Через полчаса там появился Франсуа и, увидев Жана, крепко прижал его к груди:

– Мальчик мой! Благодаря своей сообразительности вы спасли мне жизнь – и, похоже, не мне одному…

– Монсеньор, – отмахнулся шевалье, – это такой пустяк! Я уже забыл, что в Париже существует улица Бетизи…

– Ваше благородство сравнимо лишь с вашей храбростью! – вскричал маршал. – Но почему королева Екатерина так зла на вас?

– Ее величество изволит негодовать, ибо я отказался напасть на дворянина, которого считаю своим другом. Вы знакомы с ним, это граф де Марийяк… А герцога Анжуйского, я, и правда, слегка припугнул, когда он со своими фаворитами слонялся по улице Сен-Дени, возле жилища известных вам дам…

Маршал побелел как полотно.

– И вам кажется, что брат короля… – пробормотал он.

– Я ведь говорил вам, монсеньор, что, начиная поиски несчастных женщин, стоит присмотреться и к герцогу Анжуйскому.

Герцог Монморанси обдумал слова Жана и все-таки не согласился с юношей.

– Нет, я не сомневаюсь, что герцог Анжуйский в этом деле не замешан. Мой брат спланировал и осуществил это похищение в одиночку. Лишь он способен на подобную низость, и он мне за это ответит! А вы, шевалье, разумеется, уедете из Парижа?

– Нет, монсеньор, ни за что на свете! – решительно заявил Жан.

– Но если вас схватят – это конец! Я вряд ли сумею выручить вас…

Жан гордо вскинул голову и спокойно сказал:

– Я надеюсь лишь на собственные силы. Но Париж я не покину, монсеньор! И никто мне не нужен – я сам смогу себя защитить.

Гордость и отвага сверкнули в глазах юноши; шевалье продолжал:

– То, что я делаю, монсеньор, уже награда для меня. Некогда рыцари, скитаясь по свету, защищали слабых и отверженных, наказывали обидчиков, восстанавливали справедливость. По крайней мере, они считали, что таков их долг – с того самого дня, как они сели на коня, вооружившись копьем. Я хочу следовать их примеру и иду своим путем, никуда не сворачивая… Я прекрасно знаю, что могу встретить противника, который окажется сильнее или храбрее меня… Тогда я паду от его руки… Впрочем, поверьте мне, монсеньop, я не дорожу собственной жизнью – не такая уж это большая потеря!

Маршал смотрел на шевалье со смешанным чувством восхищения и умиления. Он чувствовал, что юноша говорит совершенно искренне, без всякой рисовки. Пардальян не осознавал, что силу ему придает готовность пожертвовать жизнью, а жизнь свою он совершенно не ценил, потому что был безнадежно влюблен.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю