Текст книги "Ты его не знаешь"

Автор книги: Мишель Ричмонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Двадцать четыре

– А как насчет Торпа? – спросил однажды Генри.

8 декабря 2004 года, пятнадцатая годовщина со дня смерти Лилы, мы с Генри и с родителями только что побывали на ее могиле.

Было свежо, после ночного ливня светило солнце. В Сан-Франциско нет гражданских кладбищ, и годы назад мы были в растерянности – где хоронить Лилу? В конце концов выбрали ближайшее к Стэнфорду – мемориальное кладбище в Пало-Альто. Хотя ехать туда дольше, чем до крупных кладбищ в Колме и Дейли-Сити, нам оно показалось более подходящим. Понравились деревья, разросшиеся вокруг старых могильных камней, и ухоженная, но в меру, без фанатизма, территория.

В памяти большая часть того дня подернута туманом. Помню, на кладбище мы ехали с Генри, в его джипе, потому что моя машина была в ремонте. Помню диск, который Генри записал специально для этой поездки; начинался он с любимой песни Лилы – Элвис Костелло, «Мир, любовь и понимание», – а заканчивался Грэмом Парсоном, «Она когда-то здесь жила». Еще помню, что Генри каждую минуту старался коснуться моей руки и что в Берлингейме нам пришлось заправляться. Помню, как на кладбище мы не сразу отыскали могилу Лилы, а ведь я столько раз бывала здесь, и мне было стыдно, что я заблудилась. Окажись на моем месте Лила, уж она бы не потерялась, у нее в голове был бы точный план всего кладбища, она бы помнила не только номер участка, но и на какую именно тропинку надо свернуть.

Побродив среди могил, мы заметили вдалеке моих родителей и направились к ним. Мама была в темно-синем платье и высоких сапогах. Она сменила прическу, отпустила челку и выглядела не в пример моложе. А папа был в костюме, и я не сразу сообразила, к чему это. Когда же до меня дошло, что потом он собирается вернуться на работу, страшно обозлилась. Сегодня что, рядовой день? У нас такая важная годовщина, а он вздумал бросить маму одну! Да, они уже пять лет как разошлись и практически не общаются, но хоть в такой-то день можно, кажется, побыть вместе? Я оттащила папу в сторонку и зашипела ему на ухо: «По-моему, мама только обрадуется, если сегодня ты побудешь с ней». На что он отвечал: «Нет, зайка, как раз наоборот». Легонько сжал мне плечо и зашагал прочь. И злость моя растаяла без следа от одного простого ласкового слова из моего детства, которым папа не называл меня с тех пор, как умерла Лила.

Потом мы с Генри и мамой обедали в «Мейвен-Лейн кафе», любимом ресторане Лилы, вот тут-то он и задал свой вопрос:

– А как насчет Торпа?

Я сидела напротив них обоих и предостерегающе глянула на Генри, но тот не понял.

– А что насчет него? – насторожилась мама.

– Да я просто подумал, зачем ему это было нужно? Чего ради он лез из кожи, доказывая виновность Питера Мак-Коннела?

– Это было не так уж и сложно сделать, Генри, – отозвалась мама со знакомыми нотками в голосе.

Похожие интонации я уже слыхала в суде, на разбирательстве маминых дел, и означали они, что Генри играет с огнем. Я силилась мысленно внушить ему: уймись! Куда там! Он не отступал.

– Я вот о чем: кто-нибудь вообще пробовал присмотреться к нему?

– Присмотреться? – переспросила мама.

– Вы же постоянно имеете дело с преступлениями, – гнул свое Генри. – Тот, кто на первый взгляд кажется преступником, на деле далеко не всегда им является. Разве не так?

– Генри, – вмешалась я, – сейчас не время.

– Вообще-то, – заметила мама, – в девяти случаев из десяти кто кажется виновным, тот и виноват.

Генри вспыхнул.

– Передай, пожалуйста, соль, – попросила я.

Но было уже поздно. Мама отложила вилку, повернулась лицом к Генри:

– Продолжайте.

Генри отхлебнул воды и в надежде на спасение глянул на меня. Но я-то свою маму знаю. Раз уж он втянул ее в этот разговор, придется довести его до конца.

– Я просто не могу отделаться от мысли, что Торп в этой истории преследовал какие-то свои цели. В книге он постарался представить дело так, будто смерть Лилы выгодна Мак-Коннелу, а в действительности тот только проиграл. Карьера, семейная жизнь – все повисло на волоске. Но Мак-Коннел, судя по всему, парень с головой, у такого достанет ума просчитать последствия собственных поступков. Что-то тут определенно не сходится. Строго говоря, единственный, кто в конечном итоге остался в выигрыше, это сам Торп.

– Да что стряслось? – воскликнула я. – С чего вдруг ты заговорил об этом?

– Прочел кое-что в «Эсквайр», – отозвался Генри. – Одну интересную статейку о прошлогодних убийствах в парке «Золотые Ворота».

– Три бродяги, которых убили во сне? – спросила мама.

Я тоже помнила это дело. Месяца два в округе только о нем и говорили. Жители близлежащих районов жили в страхе.

– Именно, – кивнул Генри. – А написал статью Торп.

– Подумаешь! – Я пожала плечами. – Он этим зарабатывает на жизнь. Чужими трагедиями.

– Так-то оно так, только странный у статьи тон, – заметил Генри, – чуть ли не радостный. Мне показалось, Торпу доставляет удовольствие копаться в кровавых подробностях. Ведь полиция никогда не объединяла эти три убийства в одно дело – первое было совершено ножом, второе – огнестрел, последнее – с помощью удавки, – а Торп талдычит о «серийном убийце из парка „Золотые Ворота“», будто заведомо ясно, что все убийства связаны друг с другом. Будто он знает нечто такое, что больше никому не известно.

Как не похоже на Генри, думала я. Какая бестактность, и в такой неподходящий момент. Зря я взяла его с собой. Маме и без того сегодня тяжело.

– Ты спятил! Что ты городишь? – резко бросила я.

Мама снова взялась за вилку, помешала салат на тарелке.

– Ничего, Элли, – сказала она. – Я и сама о том же задумывалась.

– Ты?

Она ласково взглянула на меня.

– Само собой, Торп не может быть причастен. Это неправдоподобно. Но о чем только я не думала. Все в уме перебрала – любые возможности, самые фантастические. Сотни разных версий. Положа руку на сердце, я допускаю, что Питер Мак-Коннел мог это сделать. Но если бы мне самой пришлось вести это дело как юристу, я была бы вынуждена признать, что выдвинутые против него обвинения неубедительны. Одно я знаю наверняка. – Она потянулась через стол и сжала мою руку. – И дня не проходит, чтобы я не думала о твоей сестре. Пятнадцать лет – ни единого дня.

Двадцать пять

На «Google» отыскалось более сотни ссылок на «Билли Будро», но стоило добавить «Сан-Франциско» в строку поиска, как их осталось с полдюжины. Одна из них привела на полупустую страничку «Википедии», отданную группе под названием «Звуковой вал». В двух коротеньких абзацах сообщалось, что группа была создана в Сан-Франциско в 1975 году и к 1979-му уже распалась. Имелось одно-единственное упоминание человека, которого я разыскивала. «Билли Будро, бас-гитара».

На запрос о «Звуковом вале» всплыл сайт фанатов группы, обновлявшийся последний раз пять лет назад. Сам сайт был в основном посвящен солисту по прозвищу Звук, который после распада группы пустился в одиночное плавание по морям шоу-бизнеса, не преуспел и открыл автомастерскую в городе Аврора, штат Колорадо. Его настоящее имя Кевин Уолш. Первый сольный альбом «Моторные дни» вышел в 2003 году и получил благосклонный отзыв в парочке заштатных журналов. Автор рецензий сокрушался по поводу того, что альбом остался незамеченным серьезными изданиями, если не считать упоминания через запятую, среди прочих альбомов, в журнале «Paste». Другой незаурядный член группы, Дрю Летейд, согласно сайту, проживал в Гринвиче с женой – банковской служащей – и двумя детьми и с журналистами не общался. Что касается Билли Будро, сайт лаконично извещал: «местопребывание неизвестно».

Разыскать «Мастерские Уолша» в Авроре, штат Колорадо, не составило труда. В половине пятого вечера по местному времени я набрала номер.

– Уолш слушает, – раздалось в трубке. – Чем могу помочь?

– Кевин Уолш?

– Да.

– Я звоню насчет группы.

– Какой группы?

– «Звуковой вал».

Он расхохотался.

– Привет из прошлого, можно сказать. Вы что, с телевидения? Не в обиду будь сказано, но выступать в вашем шоу «Группы встречаются вновь» меня как-то не тянет. Дело прошлое, совсем другая жизнь.

– Я всего лишь старая знакомая Билли Будро.

– Знакомая? Звучит так, будто он вам денег должен. Вам придется записаться в очередь.

– Нет, дело вовсе не в этом. Просто захотелось узнать, что с ним сталось. – Уолш не вешал трубку. Хороший знак, решила я и ринулась вперед: – Вы случайно не знаете, где он?

– Извиняюсь, подружка. Понятия не имею! Мы с ним лет сто не пересекались. Люди болтали, впутался он в какие-то скверные дела.

– В какие дела?

– Кокаин, амфетамин, всякое такое.

– А когда группа распалась, он остался в Сан-Франциско или уехал?

– Какое-то время там жил, а долго ли – не знаю. Он нас всех сторонился. Таким засранцем стал – слова не скажи. А жаль, классный парень был, пока не связался с дурью. Гений бас-гитары! – Уолш помолчал. – Знаете, нас даже как-то помянули в одной статье в «Роллинг Стоун». Бен Фонг-Торрес[47]47
  Писатель, музыкальный журналист, главный редактор журнала «Роллинг Стоун» и газеты «Сан-Франциско кроникл» в 80-х гг.


[Закрыть] написал. В восемьдесят четвертом, что ли… Я-то к тому времени уже здесь обосновался, про группу и вспоминать не хотелось – оскомину набила. Дрю забурел. Вот Фонг-Торресу и пришлось толковать с Билли. – Он снова надолго умолк. – Больше мне и сказать нечего.

– Спасибо, вы мне очень помогли.

– А то! Если вдруг сломается машина в Колорадо, к кому обращаться – знаете.

Имя Бена Фонг-Торреса было мне знакомо. Я видела фильм «Почти знаменит», где Бен стал прототипом главного героя, читала его очерки об известных музыкантах. Он по-прежнему жил в Сан-Франциско и выпускал еженедельную передачу на радио. Четырьмя днями позже я стояла на холме в Кастро, перед трехэтажным домом Бена. Я позвонила на радио, и Бен тут же откликнулся по электронной почте.

Я надавила на кнопку звонка. Щелкнул домофон.

– Мисс Эндерлин?

Голос у Бена был глубокий и звучный, в точности как по радио. С таким голосом, надо думать, ему не составляет труда завязывать знакомства с женщинами.

– Да. Здравствуйте.

– Вы явились на час раньше. Придется вам зайти позднее.

– Простите, – пролепетала я и с опозданием сообразила, что он шутит.

– Лифт – вперед и налево. Третий этаж.

Очередная шуточка, решила я, но, войдя внутрь, обнаружила, что лифт и впрямь имеется. Маленький, с ковром «под леопарда» и стенами «под золото». Я вошла, нажала кнопку с цифрой 3 и глянула на себя в зеркальце – нет ли помады на зубах. Ненавижу лифты в нашем городе. Вечно представляются всякие ужасы – землетрясение, например: сирены воют, от подземных толчков содрогается все здание, а я застряла, одна-одинешенька, между этажами, и стены рушатся вокруг меня… Лила все подтрунивала надо мной и пыталась на свой лад успокоить – высчитывала вероятность того, что я могу оказаться в лифте точно в момент главного толчка, но перед моими страхами логика была бессильна.

Лифт, дернувшись, остановился, дверь открылась. Передо мной стоял хозяин, в черных брюках и серой рубашке, франтоватый и моложавый, больше сорока пяти не дашь. Я быстренько подсчитала. Писать для «Роллинг Стоун» он начал в 1967-м (журнал только-только выбрался из пеленок), стало быть, ему должно быть не меньше шестидесяти. Вероятно, рок-н-ролл сохранил ему молодость.

– Милости прошу, – широко улыбнулся Бен.

– А я вам кое-что принесла, – и я сунула ему в руки коробку, – из ресторана «Чау». Полцыпленка с картофельным пюре. Ваше любимое. Вы сами говорили в интервью журналу «Сан-Франциско», я читала.

– Благодарю. Не стоило.

«Вот дура! – мелькнуло у меня в голове. – Покушать ему принесла!» Но что поделаешь – терпеть не могу приходить в дом с пустыми руками, а придумать, что подарить человеку, у которого наверняка есть все что пожелаешь, ума не хватило. Вообще-то, если мне хочется сделать кому-нибудь подарок, небольшой, но от души, я собираю на диск музыкальное ассорти, но записать диск для Бена Фонг-Торреса – это все равно что приготовить говядину по-бургундски для Энтони Бурдена[48]48
  Известный американский шеф-повар и автор кулинарных книг.


[Закрыть].

– Располагайтесь, – сказал он. – А я пойду выложу ваш презент на тарелку.

В гостиной, как и в лифте, пол устилал ковер в леопардовых пятнах. Первое, на что я обратила внимание, – вид за окном, точнее – за целой стеклянной стеной, выходившей на север. У подножия холма мигала неоном вывеска «Кастро»; перегоревшая «К» придавала старейшему кинотеатру Сан-Франциско вид милой заброшенности. Если не знать, нипочем не догадаешься, что за увечной вывеской скрывается великолепие барочного интерьера, что каждый вечер перед семичасовым сеансом из оркестровой ямы торжественно всплывает орган. Был ясный вечер, вдали, за мерцающими огнями города, вырисовывался мост «Золотые Ворота».

Я подошла ближе. Внизу, в путанице улиц, я различала знакомые дома, крыши многоэтажек, которые помнила с детства. Непривычно было смотреть на свой город с такой головокружительной высоты. С этими улицами я была на дружеской ноге, знала их вдоль и поперек. Тысячи раз проходила по тротуарам, засматривалась в окна, подглядывая за чужой жизнью. И к нам в дом, знаю, так же заглядывали бесчисленные прохожие. Окна в нашей гостиной никогда не зашторивались. Мама любила естественный свет и деревце каллистемона во дворе, любила разглядывать в окно прохожих. Когда умерла Лила, она поставила ставни. Несколько лет подряд ставни почти не открывались, и наш некогда светлый и радостный дом стал сумрачным и хмурым.

Должно быть, люди, что живут там, далеко внизу, смотрят на этот дом на холме и выдумывают всякие истории о его жильцах. Интересно, а когда Бен стоит перед своим окном в целую стену, оглядывая сверкающий город, не приходит ли ему в голову, что в эту самую минуту кто-то может следить и за ним? Большинство из нас живет с верой в недоступность его личной жизни для чужих глаз и ушей. Я и сама долгие годы этим грешила. А потом в кабинете у Торпа с биноклем в руках всматривалась в свое бывшее окно. И всего несколько недель назад, в кафе в Дириомо, столкнулась с человеком, который проведал о моем пребывании в городе задолго до того, как я узнала, что и он здесь. А почти двадцать лет тому назад, в ресторанчике на Северном пляже, сама была наблюдателем и следила за Питером Мак-Коннелом. Где границы этой сети всеобщего шпионства? Все мы наблюдатели и наблюдаемые. Личная жизнь – отрадная иллюзия, не более.

Стоя в задумчивости у окна, я подняла глаза и в стекле заметила отражение Бена. Он застыл неподвижно, руки в карманах. Иные мгновения совершенны в своей соразмерности. Это было одно из таких мгновений: я смотрела на Сан-Франциско, Бен смотрел на меня. В стекле наши взгляды встретились.

– Забавно, – заговорил он. – Каждый раз одна и та же история: приходит в дом новый человек и через пять секунд оказывается на этом самом месте.

– Потрясающий вид.

– Верно. Вот если б еще город раскошелился на вентилятор покрупнее – туман разгонять, совсем было бы замечательно.

Не слушая никаких возражений, Бен налил мне бокал «Мальбека» 2002 года из винодельни одного своего приятеля в Патагонии. Мы сидели возле кухни, за маленьким столиком, ели моего цыпленка, которого Бен честно разделил пополам, и запивали вином. Я знала Бена всего каких-то полчаса, но он мне уже страшно нравился. Не задумываясь пригласить совершенно незнакомого человека в свой дом и с первой секунды повести себя так, словно мы с ним давние друзья, – дорогого стоит. Сразу видно: человек в ладу с этим миром – дар, которому я всегда завидовала. Эх, мне бы уметь так жить! А то как мешает порой собственная боязнь условностей, незначительная, но досадная скованность в общении, от которой до конца никак не избавиться.

Я отпила вина.

– Ну как? – поинтересовался Бен.

– Приятное.

– Чуточку слишком «фруктовое», на мой вкус. Зато цыпленок отменный. А вы сами готовите?

– Немножко. А вы?

– Кое-каким фокусам обучен.

В гостиной зазвонил телефон, Бен пошел ответить. Уголок, где мы сидели, соседствовал с небольшой комнатой, оборудованной телевизором, удобными креслами и домашним караоке. На работавшем без звука телевизоре стояли две статуэтки «Эмми», а на экране светилось меню видеомагнитофона. Воспользовавшись отсутствием хозяина, я быстренько пробежала список. Любопытно, что он записывает? «Кулинарный поединок», «Состязание закройщиков», «Рассказчики»[49]49
  Серия музыкальных передач.


[Закрыть] с Элвисом Костелло, фильм «У воды» и «Последний вальс» Мартина Скорсезе про группу «The Band» (классика документального кино).

Я пялилась на экран, когда вернулся Бен.

– Шею свихнете. – Он взял с дивана пульт и выключил телевизор. – Итак, вас интересует Билли Будро?

Я рассказала о Лиле, о белом «шевроле» Будро на опушке леса. В сумке у меня лежала копия статьи из старого номера «Роллинг Стоун», который я откопала в библиотеке. Я вытащила ее и протянула Бену.

– Помню, помню, – закивал тот. – Билли тогда обретался в районе Нижний Хейт. Там мы с ним и встретились, в каком-то баре. На дворе был уже не то восемьдесят третий, не то восемьдесят четвертый год, а Билли все жил как в добрые старые времена, «одуревши от белой отравы на окраине городской». – Сильным и чистым голосом Бен пропел строку из песни – уроки караоке явно не прошли даром. – Знаете откуда? – поинтересовался он.

Он вроде экзаменовал меня. К счастью, я знала ответ.

– Уоррен Зевон[50]50
  Американский рок-музыкант, композитор и исполнитель (1947–2003).


[Закрыть], «Кармелита».

– Недурно! – Он положил статью на стол. – Я спросил Билли: слушай, между нами, что ты, черт подери, вытворяешь? Гитарист божьей милостью, и такой дар – псу под хвост! А Билли мне и заявляет, дескать, он и сам так думает, не сегодня-завтра возьмется за ум. Хорошо помню, что я ему на это ответил: «Хочется верить, что так оно и будет, но шансы у тебя невелики». Я уже писал для «Роллинг Стоун» и о смерти Джима Моррисона[51]51
  Американский певец, поэт, автор песен, лидер и вокалист группы «The Doors» (1943–1971).


[Закрыть], и о смерти Дженис Джоплин[52]52
  Американская певица, работавшая в жанре блюз-рока и психоделического рока (1943–1970).


[Закрыть], и о смерти Элвиса. Так что отлично видел, куда катится Билли.

– Под конец интервью вы сговорились встретиться ровно через год в баре «На крыше». Он обещал, что станет другим человеком. Даже посулил угостить вас выпивкой. Сбылось?

Бен покачал головой.

– Прождал его битых сорок пять минут, а он так и не объявился. Среда, четыре часа пополудни, сижу один как перст, тяну виски, а вокруг только разбуянившиеся молодчики с мальчишника. Ну, думаю, Билли или помер, или накачался наркотой в каком-нибудь мотеле в Тендерлойне.

– И все? Больше вы его не видели?

Бен на мгновение задумался. Разговаривая с ним, я подметила одну штуку: в его речи не было фальстартов, никаких «гм», «э-э» или других словесных тиков. Он говорил ясно и точно, как по написанному. Должно быть, на радио наловчился.

– Как-то натолкнулся на него в студии «Амеба Рекордс», в отделе «Ритм и блюз». Странный на нем был наряд – комбинезон и сапоги. Долго тряс мне руку, долго извинялся, что в тот раз продинамил. А потом предложил меня угостить, и мы с ним отправились в «Зам Зам», пили мартини в задней комнате. В те славные времена в барах не подавали ничего крепче мартини, а Билли, на беду, заказал бурбон с кока-колой. Слово за слово, они здорово поцапались с барменом, и нас чуть не вышибли из заведения. В итоге пришлось ему все же смириться с мартини, мы уселись за стол, и он принялся живописать свое житье-бытье. В конце восьмидесятых Билли, как он сам выразился, дошел до ручки, чуть не скопытился, и в начале девяностого решил, что пора завязывать. Вернулся в Петалуму и стал работать у брата на молочной ферме – он, похоже, и раньше живал там время от времени. На тот момент, что мы с ним встретились, так и жил. А в город приехал повидать старых друзей, но что-то у них не заладилось, и Билли в тот же день собирался возвращаться на ферму. Город он, конечно, любил, но чувствовал, что задерживаться ему здесь не стоит, – думаю, слишком много старых привычек таилось по подворотням. Я был рад, что он взялся за ум, но не оставляло ощущение какой-то его уязвимости, непрочности, что ли, будто в любую минуту он может сорваться и все полетит в тартарары. В разговоре он то и дело поминал каких-то демонов-искусителей. Честно говоря, мне с ним было не по себе.

– А каким он был музыкантом?

Бен снова задумался.

– Мог бы многого добиться, но – не преуспел. Хотя, когда мы виделись в последний раз, он еще не забросил музыку. Меня в тот раз здорово время поджимало, но Билли все-таки потащил меня к своей машине, за несколько кварталов, и вручил запись. Четыре новые песни, что он сочинил и записал в подвале у брата. Я вам передать не могу, сколько людей суют мне свои записи! В Сан-Франциско у половины молодых ребят, с которыми сталкиваешься на улице, своя группа. Но эту музыку мне действительно хотелось послушать: я знал, на что способен Будро.

– Ну и как?

– Очень неплохо. Ничего похожего на «Звуковой вал», но определенно стоящая музыка. Где-то она у меня тут.

Мы спустились в холл, стены которого были увешаны черно-белыми свадебными фотографиями: Бен с усами и космами по моде семидесятых, Диана, его жена, – воплощенная эмблема того времени: коротенькая стрижка и белое платьице в обтяжку.

– Отличные снимки, – оценила я.

– Работа Анни Лейбовиц. А вот она сама. – Бен показал на одну фотографию: они с Дианой валяются поперек кровати; у него совершенно невозмутимый вид, а Диана покатывается со смеху, словно он только что отмочил какую-то шутку. Объектив направлен на зеркало, и в уголке видна сама Лейбовиц с фотоаппаратом у лица.

Кабинет располагался дальше по коридору. Широченные окна, стол, обегавший всю комнату, и стеллажи от пола до потолка. По стенам висели фотографии Бена с Рэем Чарльзом, Джонни Кэшем, Бобом Диланом, Джимом Моррисоном, Джорджем Харрисоном, Дженис Джоплин, Грейс Слик и с Биллом Клинтоном.

– Ух ты! – вырвалось у меня. – Отменная у вас компания.

– Просто оказывался в нужном месте в нужное время. В Сан-Франциско, бывало, шагу не шагнешь, чтоб не налететь на какую-нибудь восходящую рок-звезду.

– Я только на прошлой неделе видела, как Деймон Гоф[53]53
  Английский певец, автор песен и музыкант.


[Закрыть] покупал пластинки, – похвасталась я. – А года два назад встретила на пляже Ника Кейва. День был туманный, на пляже ни души, одни серфингисты. Я сижу на бревне, любуюсь на волну, и вдруг кто-то высоченный, худой как щепка и весь в черном шагает по песку прямо ко мне. Перепугалась до смерти, только потом сообразила, кто это. Он мне: «Привет», а я в ответ бормочу какую-то ерунду. «Хороший денек для прогулки», что-то вроде. Дома потом глянула в Интернете – он вечером выступал в зале «Филмор».

– А, да, – кивнул Бен, – я там был, за кулисами. Брал у него интервью. Хороший парень.

– Клевый!

– Клевый? – Он усмехнулся.

От стыда я готова была провалиться сквозь землю; собственное существование показалось тусклым и пресным. Еще один из нюансов жизни в Сан-Франциско: наше поколение обречено как печать нести свою неотесанность.

На стеллажах в кабинете лежали десятки журнальных подшивок, подобранных по названиям и годам. Пока я исследовала стеллажи, Бен рылся в ящике стола.

– Вы пишете для всех этих журналов?

– Угу.

– Здорово, наверное, оставить после себя след.

Бен поднял голову;

– Нет, моя дорогая, это не мой след. Я всего лишь обозреватель.

Я подошла поближе и заглянула ему через плечо. В ящике без видимой системы, вперемешку, были свалены сотни кассет. Минут через десять Бен сдался.

– Увы. Вероятно, одолжил кому-нибудь.

Бен выключил свет и снова повел меня наверх. На площадке третьего этажа он приостановился.

– Я все гадаю – зачем вам это нужно, ведь столько лет прошло?

Что на это ответишь? Человек со стороны легко может решить, что я маюсь дурью.

– Я вам кое-что покажу, можно?

– Конечно.

Я вытащила из-за дивана свою сумку и достала Лилин дневник. Рассказала Бену, что это за тетрадка и как она оказалась у меня.

– Возможно, это покажется странным, – сказала я, – но с тех пор, как дневник у меня – вот уже несколько недель, – я чувствую, что стала гораздо ближе к Лиле. Словно голос ее слышу.

– Понимаю.

– Знаете что-нибудь про гипотезу Кеплера?

– Не-а.

Пристроив дневник на столе, я быстро его пролистала.

– Первым ее изложил Иоганн Кеплер в 1611 году, – начала я. – А заинтересовался он этой задачей, переписываясь с англичанином по имени Томас Хэрриот[54]54
  Английский астроном, математик, этнограф и переводчик (1560–1621).


[Закрыть], который в свою очередь пытался помочь своему другу сэру Уолтеру Рейли[55]55
  Английский государственный деятель, авантюрист и поэт (1552–1618).


[Закрыть] определить, как лучше складывать на корабельной палубе пушечные ядра. Следовало отыскать самую компактную сферическую структуру, чтобы грузить на корабли как можно больше ядер.

– Ну-ну, – кивнул Бен.

В душе он, надо полагать, сильно недоумевал: куда меня несет? Но терпеливо слушал, словно к нему каждый день являются незнакомки и устраивают лекции по математике в его собственной гостиной.

– Согласно гипотезе Кеплера, наибольшая плотность укладки сферических тел может быть выражена вот такой формулой. – Я протянула Бену тетрадку с Лилиной записью:

π

¯¯   ≈  0,74048

√18

Чтобы добиться этой плотности, сферические тела, ядра например, нужно укладывать друг на друга слоями: нижний слой в виде шестиугольника, и чтобы каждое ядро касалось соседних, а ядра каждого следующего слоя – в ямки, образованные тройками ядер предыдущего слоя. И так пока последнее ядро не окажется на самом верху пирамиды. Именно так бакалейщики укладывают апельсины.

– Понятно, – снова кивнул Бен.

– На первый взгляд гипотеза Кеплера элементарна.

– Верно, – согласился Бен.

– Вот только один маленький нюансик – гипотеза не доказана по сей день! Я проверяла. Оказывается, в 1998 году американец Томас Хейлс объявил на весь свет: он, дескать, доказал гипотезу Кеплера. В 2003 году специально созданный комитет заявил, что на девяносто девять процентов уверен в правильности доказательства Хейлса. Но в этом-то одном проценте все и дело! Математический мир все еще ждет окончательного и бесповоротного доказательства гипотезы Кеплера.

– Горькая пилюля для Томаса Хейлса.

– Согласна. Но ведь математиков можно понять, не так ли? Они должны быть уверены. Вот и я на девяносто девять процентов уверена, что Питер Мак-Коннел не убивал Лилы, но до тех пор, пока не отыщу всех до единого фактов, пока не разложу их все по полочкам и не разберусь, что к чему, это дело останется лишь гипотезой. Я должна знать наверняка. Вы меня понимаете?

– Прекрасно понимаю. – Бен положил руку мне на плечо. – И желаю вам удачи, мой друг.