Текст книги "Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861)"

Автор книги: Мишель Ламарш Маррезе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Глава 7.
ЖЕНЩИНЫ И СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС

Изо всех дел, выпадавших на долю помещиков в России, самыми хлопотными были, наверное, судебные тяжбы. Русские дворяне отличались тягой к сутяжничеству: в мемуарах XIX в. помещики вечно предстают погрязшими в межевых распрях с соседями или в тяжбах о наследстве с родственниками. При этом чаще всего обе стороны оставались недовольны вердиктом. Дворяне, подававшие иски, постоянно сетовали на произвол в отправлении правосудия. Имущественные споры могли тянуться годами, а то и десятилетиями; в итоге стороны нередко разорялись, дожидаясь решения своего дела. Историки, со своей стороны, единодушно полагают, что процессы редко приносили дворянам выгоду: провинциальные судебные инстанции не отличались, как правило, солидным знанием законов, и потому вплоть до судебной реформы 1864 г. добиться в них справедливости было очень трудно^{577}. Действительно, и в глазах современников, и по мнению нынешних исследователей, судебная система олицетворяла те самые пороки, на которых зиждилась российская отсталость: некомпетентность, продажность, произвол, неуважение к закону.

В настоящей главе мы выйдем за пределы поместья и рассмотрим имущественные дела помещиц в более широком контексте судебного процесса. В этой книге уже не раз говорилось о том, что дворянки нередко обращались в суды и успешно защищали свои права собственности. Материалы имущественных споров дают богатые свидетельства того, что женщины хорошо разбирались в судебных делах. Эти материалы показывают, что дворянки составляли заметную долю как истцов, так и ответчиков, и фиксируют изменения, происходившие со временем в правах женщин владеть и распоряжаться собственным имуществом. Специалисты по сравнительному изучению имущественного права признавали, что «законоположения для защиты [женщин], возможно, и существуют, но последние не стремятся выдвигать судебные иски»^{578}. Зато в России власти как раз считали, что дворянки должны сами заниматься своими судебными делами, и женщины энергично боролись за свои права в отношении собственности.

Из документов об имущественных спорах видно, какие перемены происходили с течением времени: они показывают, как в разные периоды влияли на характер конфликтов с участием дворянок тендерные факторы, каким был уровень протекции, которую оказывали им должностные лица. Но хотя материалы имущественных споров много дают для понимания самых различных вопросов, они недостаточно рассказывают о взаимодействии между обращавшимися в суд дворянками и судебными властями. Хотя истцы часто жаловались на незаконные решения судов, сохранившиеся судебные решения имеют безупречно законный вид. Резолюции, зафиксированные в Вотчинной коллегии и в Сенате, переполнены ссылками на официальные указы и судебные постановления и создают впечатление, будто законы об имуществе последовательно исполнялись. Поэтому редко удается выявить, как влияла на исход того или иного дела протекция, не говоря уже о чине или поле участников.

Для того чтобы изучить взаимодействие между помещицами и местными и центральными властями, следует поближе приглядеться к участию дворянок в судебных процессах. Ниже мы уделим внимание, во-первых, роли дворянок в ведении судебных дел, а во-вторых, коснемся вопроса о том, сталкивались ли женщины, искавшие правосудия, с особыми препятствиями. Мы рассмотрим судьбу женской собственности в конкретном правовом контексте, а именно в ситуации ареста имений в первой половине XIX в. В отличие от споров о наследстве, дела о конфискации дворянских имений за жестокое обращение с крепостными и дурное управление содержат подробные сведения о конфликтах между помещиками и местными властями. Такие дела показывают, что в этот период власть ждала от дворян уже иного поведения, чем раньше. В них же подробно изложено, как гражданские власти собирали и оценивали судебные доказательства и как они применяли закон к помещикам обоих полов.

Наряду с оценкой влияния тендерных факторов на отношения помещиков с административно-судебными органами, я также проанализирую круг последствий успешных действий женщин в судах. Доступ дворянок к правовому процессу зависел от готовности чиновников-мужчин принимать их иски и вести дела в строгом соответствии с законами об имуществе и юридической процедурой. Жалобы, поступавшие в Сенат, показывают, что местные власти часто не справлялись с этой задачей. Таким образом, история судебных процессов с участием женщин позволяет под определенным углом взглянуть на эволюцию правовых норм до середины XIX в. и проследить, как центральные власти боролись за внедрение этих норм в провинции. Материалы женских судебных процессов обнаруживают, что дворянки были мастерицами добиваться протекции через сети патронажа и, подобно своим современникам-мужчинам, прибегали к фактору личного авторитета покровителя, что было характерно в целом для системы отправления правосудия в императорской России. Впрочем, эти документы также показывают, что дворянкам играло на руку наметившееся в конце XVIII в. стремление чиновников и бюрократов к наведению порядка в судебной сфере.

Дворянки-истицы: грамотность и правовые знания

В России появление перед судебными властями дворянок, защищающих свои права, являлось давней традицией, а не новшеством XVIII в. Хотя не подлежит сомнению, что женщины действительно обращались с исками в суды и канцелярии, но многие аспекты их участия в судебном процессе еще предстоит исследовать. В частности, следует выяснить, какими правовыми знаниями обладали дворянки и какова была их роль в составлении исков. Современники часто изображали женщин ничего не смыслящими в законах и не способными справиться со своими делами в суде. Но прошения и письма дворянок опровергают такую оценку: в этих документах истицы нередко предстают как опытные участницы процессов, знакомые с основами наследственного права.

Необычайно высокий уровень участия дворянок в судебных процессах бросается в глаза уже в документах с начала XVIII в. Обзор материалов имущественных тяжб, разбиравшихся в Вотчинной коллегии и в Сенате, показывает, что на протяжении XVIII в. в 57,5% дел участвовали тяжущиеся обоих полов. Еще в 9% дел участвовали только женщины, а 33,4% составляли конфликты между мужчинами[180]180
  См. гл. 1 наст, изд., примеч. 43.


[Закрыть]. Эта тенденция с некоторыми изменениями сохранялась и в XIX в. С 1807 по 1863 г. количество дел, в которых участвовали тяжущиеся обоих полов, сократилось почти на 10% и дошло до 48,5% за счет увеличения конфликтов между сторонами одного пола. Так, число споров между женщинами возросло до 13,3%, а число мужских споров – до 38,3%^{579}.[181]181
  Все эти дела (всего 392) касались родственных конфликтов из-за наследства или имущественных споров между посторонними людьми.


[Закрыть] Хотя тяжб между мужчинами было больше, с начала XVIII в. дворянки также постоянно присутствовали в судебных конфликтах в роли как истиц, так и ответчиц[182]182
  Сопоставимых цифр для дворянок Западной Европы не существует. Однако при исследовании женских имущественных прав в Англии начала Нового времени Э. Эриксон установила, что в Канцлерский суд обращались женщины из всех социальных слоев, причем выступили инициаторами 26% дел, рассмотренных в XVII – начале XVIII в. См.: Erickson A.L. Women and Property in Early Modern England. L., 1993. P. 114—115.


[Закрыть].

Документально обосновать рост участия дворянок в имущественных спорах несложно. Труднее определить, самостоятельно ли они участвовали в тяжбах, ими начатых. Во время дискуссий по поводу судебной реформы в XIX в. способность женщин вести свои судебные дела стала предметом обсуждения в ряде популярных журналов. Сторонники реформ считали, что правовые знания необходимы женщинам, владеющим поместьями или являющимся опекуншами своих детей. Но эти же самые авторы были единодушно убеждены в том, что женщинам неведомы даже элементарные положения российского права.

В попытках поправить дело многие толстые журналы, нацеленные на женскую аудиторию, печатали статьи о состоянии законных прав женщин и о том, что им необходимо постигать основы юридических знаний. Один из авторов журнала «Рассвет» в 1859 г. указывал, что закон в России не проводит различия между мужчинами и женщинами и что женщины должны уметь защищать свои интересы, особенно в роли матерей. Отвечая тем, кто склонен был полагать, будто истинное призвание женщины – семья, этот автор утверждал, что, даже если женщина никогда не выходит за пределы домашней сферы, ей все равно приходится оберегать интересы зависящих от нее людей. «Множество населенных недвижимых имений в России принадлежит женщинам, – отмечает он. – Помещицам чаще, нежели кому-нибудь, приходится вступать в разные сделки и договоры, защищать и свои собственные права, и права своих крестьян»^{580}. Другой автор сокрушался о женской правовой безграмотности и уверял, что большинство тяжб, инициированных женщинами, затевается напрасно, лишь по невежеству истиц. Мало того, женщины затягивают свои судебные дела по природной неспособности сосредоточиться на рассматриваемом вопросе и вместо того, чтобы коротко и ясно изложить дело, тратят время судов на рассказы о семейных распрях и подробностях домашних обстоятельств, прежде чем доберутся до цели своего иска^{581}.

Историк П.А. Ильинский, в соответствии с этой негативной оценкой правовых познаний дворянок, считал, что наличие в архивах провинциальных судов прошений, поданных женщинами, еще не означает, что они действовали самостоятельно. Описывая участие женщин в судебных процессах XVIII в., он изображал их невежественными жертвами обмана со стороны канцеляристов и чиновников, которые составляли за них жалобы и вели их дела. «Прочитывая все эти акты, написанные с формами и изворотами подьяческого крючкотворства, мы имеем полное право заключить, что все это было делом чиновничества», – утверждал Ильинский, полагавший, что сами женщины не играли в своих судебных процессах никакой роли. Более того, чиновники не желали постараться для своих клиенток, а норовили как можно скорее улаживать дела, чтобы сорвать куш побольше.

Мысль о том, что неграмотные женщины оказывались отданы на милость чиновников, Ильинский подкрепил портретом одной замечательной особы, которая, как он полагал, сама справлялась со своими судебными делами. Настасья Витовтова не только была грамотна, но и ухитрилась получить кое-какие правовые знания. «Это уясняется тем, что дед ее и дядя были стряпчими», – писал Ильинский. Он отмечал далее, что, судя по ее ходатайствам, Витовтова «была знакома с законами и формами прошений и разумела судебные волокиты того времени». По количеству и характеру прошений, написанных Витовтовой (в одной из них она ругала своих сестер за то, что они запустили свои дела в Москве), Ильинский заключает, что этого «стряпчего в юбке» уважали соседи и что она верховодила своим мужем^{582}. К сожалению, историк не упомянул, чем прошения Витовтовой отличались от исков других помещиц, и ничем не обосновал свое убеждение в том, что она сама, а не какой-нибудь писарь или чиновник, составляла ходатайства.

В литературных произведениях способности женщин в юридической области оценивались не очень высоко. Именно такие мнения о женской беспомощности отразил А.Н. Островский в образе мелкопоместной дворянки, оказавшейся на грани потери своего маленького поместья в имущественной тяжбе. «Вот, говорят, в Сенат надо жалобу подать, а кто напишет-то… – говорит она дочери. – Мы и аза в глаза не знаем. Коли Максим Дорофеич не возьмется, так ведь мы нищие будем»^{583}.

Судя по оценкам историков и реформаторов права, дворянки действительно мало смыслили в хитросплетениях судебного процесса. Но, учитывая общий уровень правовых знаний до середины XIX в., и мужчины, и женщины вряд ли что-нибудь понимали в имущественном законодательстве, кроме азов[183]183
  Депутаты Уложенной комиссии 1767 г. сетовали на то, что незнание законов ведет к разорительным искам со стороны дворян обоего пола: СИРИО. 1896. Т. 4. С. 379.


[Закрыть]. По исковым заявлениям невозможно установить, какова была роль канцеляристов и стряпчих, помогавших ловко составить прошение. В самом деле, до сих пор неясно даже, имели ли помещики в XVIII – начале XIX в. вообще какой-нибудь доступ к имущественно-правовой информации. Современники сокрушались о жалком состоянии правовой культуры за пределами столиц. Поэт Г.Р. Державин, занявший пост тамбовского губернатора в 1786 г., писал другу в Москву о том, что в Тамбовской губернии не сыскать печатных текстов законов, и неизвестно, были ли они здесь когда-нибудь в употреблении^{584}.[184]184
  О противоречивости данных о распространении текстов законодательных сводов см.: Marker G. Printing, and the Origins of Intellectual Life in Russia, 1700—1800. Princeton, 1985. P. 198. Г. Маркер отмечает, что между 1780 и 1796 гг. было напечатано пять тысяч экземпляров «Уложения».


[Закрыть] Такие отзывы наталкивают историков на выводы о том, что даже местному чиновничеству было крайне трудно добыть экземпляры законодательных актов, хотя считалось, что указы должны рассылаться во все провинциальные суды.

Тем не менее незнание законов было явлением хотя и распространенным, но все же не всеобщим. Интенсивная переписка между центральными властями и провинциальными канцеляриями, директивы начальства давали хотя бы части местных чиновников инструменты, позволявшие выносить обоснованные решения[185]185
  Со второй половины XVIII в. Сенат всячески старался наладить контроль за отправлением правосудия в губерниях и получал из местных органов отчеты о получении и исполнении указов. См., например: РГАДА. Ф. 264 (IV Департамент Сената). Оп. 2. Ед. хр. 53 (1767); Ф. 264. Оп. 2. Ед. хр. 178 (1773-1774); Ф. 264. Оп. 2. Ед. хр. 253 (1782); Ф. 264. Оп. 2. Ед. хр. 367(1799).


[Закрыть]. Некоторые дворяне понимали пользу правовых знаний: богатые представители дворянства, путешествуя за границей, включали юридические книги в число необходимых покупок^{585}. Некоторые провинциальные помещики пытались следить за указами и распоряжениями, поступавшими из Петербурга. Живший в середине XVIII в. богатый курский помещик упоминал в дневнике, что заносит сведения о публикации указов Сената в записную книжку, наряду с записями об урожае у себя в имении и о поездках в Киев и в Москву^{586}. Кроме того, участники и участницы судебных процессов прямо ссылались на законодательные постановления в своих ходатайствах, с которыми обращались к правосудию. В XVIII в. истцы часто упоминали «пункты», т.е. статьи Указа о единонаследии 1714 г., как и узаконения, последовавшие позднее, например дополнение к законам о наследовании, принятое при Екатерине I в 1725 г.^{587} Судебные процессы так затягивались, что многим ничего не оставалось, как самостоятельно знакомиться с указами, касающимися их дел[186]186
  В прошении на высочайшее имя вдова Чесменская изложила историю движения своего дела от судов низших инстанций до Сената, причем привела положения конкретных указов в поддержку своего иска. По ее словам, ни один из судов не судил по закону. См.: Прошение на Высочайшее имя вдовы генерал-майора Чесменского // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских при Московском университете. 1873. Кн. 1. С. 263-265.


[Закрыть].

Отсутствие связного свода законов и примитивное состояние юридического образования мало способствовали знакомству россиян с правом. Каждый русский монарх XVIII в. брался за кодификацию законов, а потом бросал это начинание. Только в 1830 г. Николай I наконец назначил комиссию, призванную свести воедино все правовые постановления, изданные после Соборного уложения 1649 г.^{588} Так что до конца XVIII в. не существовало также и трактатов, которые толковали бы законы и разъясняли, как оформляются различные соглашения. Екатерина II первой из русских государей уделила внимание юридическому просвещению дворянства, хотя помещики обоих полов и без того вершили суд у себя в имениях и нередко ввязывались в споры с соседями из-за пограничных земель, беглых крестьян, природных ресурсов. В распространении правовых знаний среди дворянства Екатерине помогал С.Е. Десницкий, первый профессор русского права. В 1778 г. он высказал мысль о том, что знакомство с законами совершенно необходимо помещику: основы юриспруденции должны были научить дворянина, как продавать или закладывать имения, как судить своих крестьян и как вести тяжбы с соседями^{589}.

Но если даже в образовании мужчин дворянского звания обучение тому, как отправляется правосудие, не занимало никакого места, то откуда же могли женщины получить сведения об основополагающих правовых принципах? В Западной Европе XVIII в. грамотный мирянин мог обратиться к обширной литературе, разъясняющей юридический процесс. При этом часть таких пособий была специально адресована женской аудитории и предлагала, например, советы, как наилучшим образом составить брачный контракт. Не менее четырех руководств, посвященных имущественным правам замужних женщин, появилось в XVIII в. в Англии. В одном таком справочнике («The Lady's Law» – «Право для дам»), изданном в 1732 г., провозглашалось: «Здесь прекрасному полу сообщается, как уберечь землю, движимое имущество и самые драгоценные вещи от чьих бы то ни было посягательств»^{590}.

Русские женщины не имели таких возможностей пользоваться советами юристов, как их европейские современницы. Первые руководства по составлению писем и юридических документов (письмовники) появились в России только в конце XVIII в. и не предназначались для женщин. Автор труда, изданного в 1791 г., советовал читателям самостоятельно составлять прошения, так как проситель способен изложить свое дело с большей «живостью и чувствительностью», чем посторонний помощник за деньги. При необходимости, говорилось в книге, податель прошения должен обратиться за советом к какому-нибудь честному и опытному в законах человеку, чтобы тот помог ему составить документ^{591}. Такие пособия не писались специально для дам, однако в период составления Свода законов Илларион Васильев опубликовал краткую брошюру для женщин, в которой изложил их права в браке и в качестве российских подданных^{592}. Вскоре после этого в «Дамском журнале» появилась статья, озаглавленная «Чувства и мысли при чтении ручной книжки о правах женщин в России». Ее автор, Анна Крестинская, выражала признательность И.В. Васильеву за объяснение политического и правового статуса женщин, за определение их обязанностей как жен, матерей и подданных, за ознакомление женщин с их правом участвовать в имущественных сделках. Она отметила, что до сих пор юридические знания были практически недоступны для женской аудитории, ведь главная обязанность женщин – заботиться о семье, и потому у них нет времени штудировать громадные тома с указами и правилами. С выходом работы Васильева, внушала она своим читательницам, «каждая женщина вменит себе в непременную обязанность, для узнания всех постановлений, до нея касающихся, уделить несколько времени»^{593}.

Хотя русским женщинам почти неоткуда было получать юридические советы, из этого не следует, что они оказывались такими беспомощными жертвами чиновничества, какими считали их историк Ильинский и драматург Островский. Разумеется, можно найти примеры дворянок, сбитых с толку хитростями судебной системы и переложивших все эти заботы на мужчин своей семьи. Иногда бывало, что мужья или родственники подталкивали женщин к конфликту, а потом составляли за них прошения и вели судебные дела. В 1799 г. Пелагея Очкина вчинила иск своему дядюшке, единолично завладевшему фабрикой, которая раньше принадлежала ему совместно с братом. Этот дядюшка в прошении в Сенат заявил, что на самом деле его племянницу подговорил оспорить условия первоначального соглашения дядя ее мужа^{594}. Когда в 1741 г. Михаил Тархов подал прошение, в котором оспаривал наследственные права вдовы и сына своего брата на поместье последнего, то пожаловался, что в исковом заявлении за невестку подписался ее собственный брат, и он же вел дело в суде^{595}. Судя по сообщениям многих мемуаристов, дворянки доверялись помощи мужчин в надежде успешно провести процесс. Андрей Болотов рассказывал, как соседи, воспользовавшись смертью его отца, начали судебное преследование матери за укрывательство беглого крестьянина. Державин писал, что память об унижениях, которым в свое время подвергали его мать бесчестные чиновники, побудила его искать справедливости «для вдов и сирот», когда он получил высокое назначение^{596}. Сестра А. Дельвига прибегла к помощи брата, оказавшись втянутой в спор о наследстве с пасынками после смерти своего мужа^{597}. Марта Уилмот пересказывает истории двух молодых дворянок, разоренных в ходе имущественных тяжб, но приписывает их несчастье продажности российской судебной системы, а не неспособности женщин усвоить азы юриспруденции^{598}.

Этим историям о беспомощных просительницах, впрочем, противостоят примеры дворянок, смело пускавшихся в лабиринт судебных дел без поддержки со стороны родственников мужского пола. В 1779 г. вдова Авдотья Барыкова предупредила Илью Чулкова, что намеревается вынести их разногласия по поводу условий продажи земли на рассмотрение местного совестного суда^{599}. Кэтрин и Марта Уилмот были изумлены деловой хваткой княгини Дашковой при ведении бесчисленных судебных процессов ее дочери; они также удивлялись тому, что русские дворянки разбирались в судебных делах и интересовались ими, слыша, как их знакомые «беседуют между собой… о делах госпожи такой-то в Сенате, хороши они или нет»^{600}. Александра Смирнова вспоминала, как после смерти ее отца в 1814 г. «маменька занималась делами по имению и процессами. Слово процесс и теперь звучит в моих ушах: так часто оно повторялось вокруг меня…»^{601}. Помимо собственных судебных тяжб, женщины брали на себя ответственность и за дела детей и мужей, если получали доверенность на их имения. Александр Панин был далеко не одинок, когда, уезжая за границу в 1841 г., доверил своей матери продолжать уже начатые и возбуждать новые процессы по его имению^{602}.

Вероятно, обстоятельства заставили и Дашкову, и Панину, и мать А.О. Смирновой набраться кое-каких практических правовых сведений, чтобы не даться в обман своекорыстным бюрократам. Некоторые женщины знакомились с основами юриспруденции по книгам. Мемуарист Данилов, описывая обучение своей сестры в 30-е гг. XVIII в., сообщает, что она прочитала много религиозных и исторических трудов и в результате «знала многое, касающееся до закона»^{603}. Достоевский в «Идиоте» тоже наделил знанием законов свою страдающую героиню, Настасью Филипповну. Такие женщины, как княгиня Дашкова, конечно, составляли исключение благодаря своему положению и образованию. Тем не менее весьма вероятно, что и дворянки родом поскромнее, вроде Витовтовой, упомянутой у Ильинского, разбирались в основных положениях имущественного законодательства и были вполне способны отстаивать свои права, когда возникала угроза потерять имущество.

Существенное и очевидное препятствие для женщин, желавших самостоятельно заниматься предпринимательством или вести судебные процессы, составляла неграмотность. Эту неграмотность – не говоря уже о невежестве – дворянок XVIII в. историки России привыкли принимать на веру^{604}.[187]187
  Никакого систематического исследования уровня женской грамотности в России XVIII в. не проводилось. В работе Б. Миронова этот вопрос освещен только для середины XIX в. См.: Миронов Б.Н. История в цифрах: математика в исторических исследованиях. Л., 1991. С. 73, 85-86.


[Закрыть] Если мужчины дворянского звания получали хотя бы начатки грамоты, необходимые на службе, то женщины зависели исключительно от образования, полученного дома от посредственных домашних учителей и гувернанток^{605}.[188]188
  Если украинское дворянство писало в 1767 г. в наказах Уложенной комиссии о потребности в женских училищах, то русское провинциальное дворянство проявляло мало интереса к обучению женщин. См.: Бочкарев В. Культурные запросы русского общества начала царствования Екатерины II по материалам законодательной комиссии 1767 года // Русская старина. 1915. Май. Т. 162. С. 319-320, 322.


[Закрыть] Поэтому чрезвычайно низкий уровень грамотности женщин в губерниях (от 4 до 26%) не вызывает удивления[189]189
  В данном случае грамотность определяется просто как способность подписаться под документом полным именем. Сравнение показывает, что русские женщины отставали в этом от европейских современниц. Так, изучение женских подписей под присягой в Северной Англии с 1640 по 1750 г. свидетельствует о том, что всего лишь 19% дворянок, выступавших в суде, не могли написать свое имя. См.: Houston R.A. The Development of Literacy: Northern England, 1640—1750 // Economic History Review. 2^nd sen 1982. Vol. 35. № 2: May. P. 207-208.


[Закрыть] (см. табл. 7.1). Зато открытие, что 50% московских дворянок, участвовавших в продаже недвижимости, могли хотя бы заверить купчую своей подписью, вселяет больше оптимизма. Разумеется, в столице имелись более широкие возможности для обучения, и в высших слоях дворянства женскому образованию придавали все большую важность. Об этом говорит и переписка дворянских дочерей. Отвечая в 1759 г. на упреки отца в том, что она не захотела написать ему по-французски, десятилетняя Елизавета Стрешнева просит его быть снисходительнее к ее ошибкам^{606}.[190]190
  См. также письмо князя Николая Щербатова к жене за 1757 г., в котором он просит, чтобы дочь писала ему почаще и следила за правописанием, «ибо в последнем ее письме нет ни одной строки без описки»: РГАДА. Ф. 1395. Оп. 1. Ед. хр. 206. Л. 4.


[Закрыть] В 1799 г. Екатерина Толстая на вполне грамотном французском языке писала подруге, что начала читать с матерью книгу по истории России: особенно ее увлекла история княгини Ольги, которая принесла христианство на Русь, а при этом оказалась способной на самую нехристианскую месть своим врагам^{607}. Русские дворянки имели мало возможностей получить правильное образование, но все-таки письма женщин середины XVIII в. показывают, что все чаще в дворянских семействах дочерей учили хотя бы основам русской грамоты и иностранным языкам.

Таблица 7.1.

Уровень грамотности (в процентах) среди дворянства (1750-1860 гг.)[191]191
  ж – женщины, м – мужчины. В скобках указано число женщин или мужчин, присутствовавших при продаже имений. Источник: см. Приложение 1.


[Закрыть]

И в Москве, и в провинции уровень женской грамотности резко возрос во второй половине XVIII в. В начале XIX в. примерно 92% женщин, засвидетельствовавших сделки, уже могли расписаться в документах, а к середине XIX в. неграмотная дворянка считалась уже ненормальным явлением. Такой рост грамотности позволяет по-новому оценивать возможность участия женщин в судебных делах: они получали явное преимущество, если умели хотя бы читать и расписываться в собственных документах. Так, Прасковья Ртищева в 1758 г. подала прошение в Вотчинную коллегию, оспаривая ходатайство своего брата, заявившего, будто она продала ему имение в Козлове. Ртищева сообщала в коллегию, что имения брату не продавала и что купчую за нее подписал, якобы по ее просьбе, некий майор Щербачев. На самом же деле она никогда не просила Щербачева заверить за нее купчую, продолжала Ртищева, да ей бы это и не понадобилось, потому что, «ежели бы она оное… имение продала, она бы сама к той купчей руку приложила». По этой ли причине или на основании других показаний, но Вотчинная коллегия решила дело в пользу Ртищевой^{608}.

Материалы судебных процессов также неоспоримо доказывают, что женщины активно занимались составлением ходатайств в суд. Вот, например, дело Александры Воейковой, навлекшей на себя гнев Сената в 1789 г., когда она попыталась пресечь распутство и мотовство своего мужа. Ее поверенный написал ей из Петербурга, советуя поторопиться и без проволочек составить прошение, причем умолял не писать ничего лишнего^{609}. Но Воейкова не послушалась его совета. Прошения в Сенат выходили у нее пространными и витиеватыми; но приведенные в них доводы в свою защиту были, бесспорно, ее собственными. К счастью, в XIX в. истцы стали чаще указывать, кто составил и переписал документы, подаваемые ими в государственные учреждения. В 1843 г. сенатор Курута приехал в Тамбовскую губернию с ревизией местных судов. Здесь к нему обратилась с прошением Варвара Пущина, указавшая, что она собственноручно составила и переписала жалобу на незаконные действия местного предводителя дворянства. В том же году Лидия Жукова также самостоятельно написала апелляцию^{610}. Княгиня Елизавета Голицына пыталась разрешить спор о наследстве между своими детьми и в 1850 г. обратилась в Сенат. Ее прошение переписал канцелярист, но составила документ сама княгиня^{611}. Канцеляристы, писавшие прошения за неграмотных женщин, отмечали, что документ составлен «подлинно по приказу» просительницы^{612}.

Точка зрения историков, считающих, что женщины были беспомощны в судебных делах, находится в резком противоречии с опытом российских помещиц, многие из которых были вполне способны вести тяжбы в судах. С первых десятилетий XVIII в. дворянки выказывали не меньшую готовность судиться, чем мужчины, и регулярно обращались к властям, требуя через суд увеличения доли семейного имущества, уплаты долгов, защиты от посягательств соседних помещиков на их землю. На этом фоне мужская уверенность в женской беспомощности говорит не столько о реальном опыте контактов русских дам с правовой системой, сколько об изменении тендерных представлений в России. Несомненно, женщинам случалось терпеть неудачи при столкновении с продажностью и некомпетентностью, которыми славились русские судебные учреждения. Тем не менее в целом дворянки широко использовали суды в своих целях и имели такие же шансы добиться желаемого вердикта, как и мужчины.