Текст книги "Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861)"

Автор книги: Мишель Ламарш Маррезе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Глава 5.
КУЛЬТУРА ПЕРЕДАЧИ ИМУЩЕСТВА В НАСЛЕДСТВО: ЖЕНЩИНЫ И МУЖЧИНЫ КАК ЗАВЕЩАТЕЛИ

Почувствовав на склоне лет, что «угнетаема… старостою», Анна Нелидова произвела раздел имущества покойного мужа между своими пятью детьми. В письме к дочери Екатерине в 1790 г. Нелидова уверяла, что защищала ее интересы, и просила не обижаться на небольшую долю имущества по сравнению с братьями. Мать указывала, что доставшиеся Екатерине земли с крестьянами не раздроблены, а расположены компактно в одной деревне, рядом с материнским имением. «Я за долг почитаю обо всем касающемся до сего раздела вас, душа моя, уведомить… дабы Вы в сем случае могли сыскать лучшия свои выгоды», – писала Нелидова. Дальше она объяснила, что, хотя Екатерина получит только 300 десятин земли (в то время как братьям достанется 20 тыс. десятин), ее наследство состоит из самых плодородных земель с богатыми лесными угодьями, а в долю братьев входят обширные болота. В заключение Нелидова от своего имени и от имени сыновей просила дочь дать согласие на такой раздел собственности^{342}.

Письмо Анны Нелидовой – примечательный документ, который в нескольких красноречивых абзацах освещает конфликты интересов и истоки семейных ссор, сопровождавших каждый раздел собственности в императорской России. С одной стороны, оно служит ярким примером стремления знатных семей по возможности уменьшить негативные последствия раздельного наследования. Екатерина Нелидова получила в наследство не больше того, что полагалось ей по закону, но зато ее доля представляла собой единое нераздробленное владение. В то же время Анна Нелидова прямо признает, что закон несправедлив в отношении женского наследования. Она разделила владения мужа в строгом соответствии с правилами, действующими при отсутствии завещания, и дочь не имела юридических оснований рассчитывать на большее. И все же Нелидова-старшая очень хотела, чтобы Екатерина одобрила то, как совершился раздел, и поспешила заверить ее, что доля для нее выбрана самая выгодная. Эти хлопоты матери были вызваны отчасти заботой о том, чтобы после ее смерти дети не ссорились между собой: она писала, что, согласившись с условиями раздела, Екатерина в будущем не имела бы ни почвы для недовольства решением матери, ни основания донимать братьев судебными исками. Тем не менее в письме звучит подлинная озабоченность Нелидовой тем, чтобы в рамках наследственного права ее дочь получила справедливую долю. А так как она выбрала для себя деревню рядом с выделенной дочери, можно предположить, что в будущем она собиралась завещать Екатерине свое имение.

Владение имуществом, помимо его многочисленных преимуществ, давало женщинам еще и множество возможностей вмешиваться в материальную жизнь членов семьи. Будучи самостоятельными собственницами и субъектами права, дворянки могли награждать или наказывать своих родных, наделяя их имуществом или воздерживаясь от этого. Поэтому образ действий завещателей проливает яркий свет на эмоциональные связи, существовавшие в русских дворянских семьях. Но историки императорской России чаще всего игнорируют завещания как источник материалов для изучения дворянской культуры, предпочитая им мемуары и дидактически-назидательную литературу^{343}. Между тем внимательное изучение этих документов позволяет составить уникальную картину дворянских представлений о семье, родстве, происхождении и понять, как все это было связано с отношениями собственности. Мы увидим, что, хотя русские дворяне придавали родовым корням и семейным связям большое значение, собственность играла ничтожную роль в поддержании этих отношений. Связи между широким кругом родственников часто преобразовывались во влияние при дворе и на политической сцене, однако ни мужчины, ни женщины не демонстрировали преданность своему роду при многочисленных раздачах перед смертью своего имущества, как недвижимого, так и личного. Напротив, по меньшей мере с XVII в. в сфере собственности нуклеарная семья преобладала над родом[142]142
  В. Кивельсон считает, что именно нуклеарной семье, а не расширенной родственной группе в первую очередь демонстрировало преданность провинциальное дворянство Московии XVII в. См.: Kivelson V. The Effects of Partible Inheritance: Gentry Families and the State in Muscovy // Russian Review. 1994. Vol. 55. № 2. P. 197-212.


[Закрыть]. В отсутствие детей мужчины и женщины возвращали принадлежавшие им земли в родные семьи (вместе с не столь желанным даром в виде своих долгов). Но даже бездетные завещатели очень внимательно выбирали себе наследников и старались оставлять имущество как можно меньшему их числу, лишь бы не обидеть тех, к кому питали привязанность, и не нарушить закон.

Модели завещательного поведения не только отражают динамику отношений в семье, но и предоставляют нам отчетливые свидетельства того, как имущественные и правовые традиции формировали тендерные черты. Завещания русских дворян говорят еще об одном различии между культурой собственности в России и на Западе. Русские дворянки не только располагали большей властью над своим состоянием, находясь в браке, но и иначе, чем их современницы в Европе, решали, что станет с имуществом, когда они умрут. Опираясь на анализ завещаний и документов по делам о наследствах, многие историки пришли к выводу о существовании особой женской системы ценностей в отношении имущества в англо-американском мире и в Европе. Эти авторы в общих чертах утверждают следующее: если завещатели-мужчины при передаче имущества в наследство были связаны родовыми обязательствами и отдавали явное предпочтение наследникам мужского пола, то женщины-завещательницы проявляли субъективность и очевидную склонность к наследницам-женщинам. Более того, женщины гораздо чаще мужчин придавали различным предметам движимого имущества сентиментальное значение и упоминали в завещании всех, к кому питали привязанность. В России же, напротив, имущественное право диктовало дворянкам определенные схемы завещательного поведения и с неизбежностью заставляло их воспроизводить действия завещателей-мужчин, что не способствовало развитию обособленной женской культуры в сфере имущественных отношений.

Опасности раздельного наследования

В отличие от большинства дворян Западной Европы, русские дворяне с энтузиазмом занимались разделом наследства. Конечно, не только русская знать распределяла семейное имущество между своим потомством: все европейские системы наследования предусматривали некую долю для младших сыновей и дочерей, даже в тех случаях, когда недвижимость предназначалась только старшему сыну. Но, в противоположность своим западным собратьям, русские дворяне довели принцип разделения наследства до крайности. Германские дворяне тоже делили свои имения между сыновьями, но «проводили политику ограничения браков… и отдавали все большее предпочтение старшим сыновьям, не отказываясь официально от системы раздельного наследования»^{344}.[143]143
  Кастильское дворянство также прибегало к раздельному наследованию, но завещатели обладали правом особо выделять главных наследников. См.: Reher D.S. Perspectives on the Family in Spain, Past and Present. Oxford, 1997. P. 49.


[Закрыть] Петр I, издав в 1714 г. Указ о единонаследии, сделал попытку законодательно изменить практику наследования, но тщетно; императрица Анна Иоанновна, взяв власть в свои руки, в 1731 г. уступила требованиям дворянства отозвать этот закон. Преемники Петра разделяли с дворянством двойственное отношение к вопросу о майоратном наследовании. До 1845 г. дворянам полагалось просить разрешения государя, если они желали создать майоратное имение. Но даже после того как Николай I упорядочил эту практику, требования при возведении земли в майорат были так высоки, что лишь богатейшие дворяне могли им соответствовать^{345}. Однако при всей своей приверженности раздельному наследованию дворянство осознавало его негативные последствия, и всякий такой раздел фактически становился опытом по совмещению несовместимого. До самой революции 1917 г. существовало реальное противоречие между исконным убеждением дворянства в том, что имущество следует делить на всех сыновей и дочерей, и противоположным ему желанием предотвратить распад вотчинного владения[144]144
  Как считает У. Вагнер, сохранение разделов наследства в конце императорского периода истории России связано отчасти с традицией, но также и с характером российской экономики, в которой земля с крестьянами являлась самой надежной формой материального обеспечения. См.: Wagner W. Legislative Reform of Inheritance in Russia, 1861 —1914 // Russian Law: Historical and Political Perspectives / Ed. W.E. Butler. Leiden, 1977. P. 154.


[Закрыть].

Даже тогда, когда правила наследования в отсутствие завещания строго выполнялись, раздел семейной собственности был чреват конфликтами. Самые дальновидные из дворян пытались сохранять семейный лад, тщательно расписывая в завещании, как именно следует делить имущество, и запрещая детям отступать от условий завещания. Некоторые завещатели, подобно коллежскому регистратору Гневашину, сурово внушали своим наследникам, что нужно провести раздел «без всякого спору»^{346}. Евграф Татищев, составляя завещание в 1781 г., указал, какие из его деревень должны отойти каждому из четверых сыновей. При этом он подчеркнул, что справедливо разделил свое имущество, так как «все сии вотчины хотя числом душ и землями одна с другою не совсем сходственны, но по известным мне выгодностям доходами уравнительны»^{347}. Кроме того, Татищев оставил небольшое наследство жене и выделил каждой из четырех дочерей по 24 тыс. руб. в приданое.

Впрочем, дворяне и дворянки нередко умирали, не оставив завещания, и их наследникам приходилось самостоятельно договариваться между собой о разделе наследства. Нотариальные документы крепостных книг XVIII в. содержат сотни примеров таких соглашений, именуемых «раздельными записями», которые показывают, каким образом овдовевшим супругам, детям, зятьям и невесткам удавалось договориться о разделе имущества умершего. Раздельные записи также демонстрируют общую заботу о том, чтобы свести к минимуму дробление собственности. Так, по соглашению о разделе, заключенному в 1753 г. между четырьмя сестрами Шухертовыми, одна из них отказалась от своей части отцовских земель в Устюжском и Бежецком уездах и взяла доли сестер в Кашинском уезде, чтобы округлить владения в этом месте^{348}. Настасья Колобова после смерти матери в 1778 г. подписала с отцом раздельную запись, в которой за 10 тыс. руб. уступила ему свою часть принадлежавшей матери ткацкой фабрики с приписанными к ней крестьянами. Она заявила, что отец уже истратил большую часть собственного капитала на обучение крестьян работе на этом предприятии, а поскольку разделить фабрику невозможно, то она готова получить единовременную выплату вместо своей доли отцовского дела^{349}.

Тема раздела имений часто звучит в дворянских мемуарах. Идеализируя жизнь дворянства в дореформенную эпоху, многие авторы изображали себя или своих героев действующими исключительно в интересах братьев и сестер. Аркадий Кочубей рассказывал, как они с братьями решили справедливо распределить между собой имущество при разделе отцовских поместий: «В начале 1826 года мы, наконец, решились разделить родовое наше имение, так как матушка не могла уже управлять, и я женился, – вспоминал он в своих мемуарах. – У нас часто происходили политические споры за обедом и большею частью на французском языке, вследствие этого приезжающие к нам соседи думали, что мы спорим о наследстве, а напротив того, раздел наш кончен был в несколько часов». Кочубей описал деревни, которые пожелал получить каждый из братьев, и заметил, что сам он удовольствовался деревней, приносившей тогда очень мало дохода, потому что у его жены было прибыльное имение^{350}.

Авторы других мемуаров того времени хвалили своих отцов за то, что те отдали лучшие деревни их братьям или сестрам, оставив себе имения, обремененные долгами^{351}. Декабрист. Сергей Волконский в письме к племяннику из ссылки вспоминал, что «в семейных денежных делах наших» они с братьями «никогда не совещались с законами». Вместо этого при разделе собственности ими руководило «истинное чувство родства»^{352}. Но не все наследники были так сговорчивы. Бывало, что раздосадованные родственники просили вмешаться судебные власти, если им казалось, будто на их долю досталась самая бедная земля или даже самые ленивые крестьяне. В 1741 г. Фекла Чирикова, разгневанная тем, как разделили отцовское имение, подала в Вотчинную коллегию жалобу, в которой заявила, что чиновник, производивший раздел, «выбрал лутших людей и крестьян и пустоши, и отказал сестре моей Авдотье Лукиной, а мне с сестрою Катерине Жуковой оставил хутчее пустошей»^{353}.

Хотя дворяне отлично знали о негативных последствиях разделов наследства, они почти не располагали способами предотвратить дробление семейных земель. Некоторые использовали гибкую природу женского наследования, чтобы обеспечить сыновей достаточным наследством в земельной форме. Как мы видели, многие семьи предпочитали давать дочерям приданое, состоящее только из денег и личных вещей; другие требовали, чтобы получатели приданого отказывались на будущее от всяких претензий на семейную собственность. Князь Семен Волконский, давая за дочерью, выходившей замуж в 1761 г., 6 тысяч рублей приданого «на покупку деревень», позаботился о том, чтобы она впредь не предъявляла никаких претензий к имуществу матери, брата и незамужних сестер^{354}. Материал завещаний подтверждает, что некоторые отцы давали своим дочерям самый минимум денег и движимого имущества. Отец княгини Дашковой, Роман Воронцов, явно больше любил сыновей от первого брака и все свои купленные владения завещал им. И если Александру и Семену Воронцовым достались в наследство от отца тысячи душ, то две его младшие дочери по распоряжению отца получили в приданое по 10 тыс. руб. каждая – жалкая часть отцовских богатств. Воронцов к тому же совсем не щедро обошелся и со второй женой (на которую, кстати, возложил попечение о двух своих старших сыновьях, велев им выплачивать ей содержание в размере одна тысяча рублей в год)^{355}.

Решив оставить большую часть состояния сыновьям, Воронцов не нарушил никаких законов. Другие родители прибегали и к более беспринципным способам, чтобы выделить одного ребенка перед другими. Н. Башкирцева, излагая историю семьи своей матери, вспоминала о махинациях прапрабабки, сговорившейся со своими сыновьями обманом выманить у дочерей их наследство и тем самым не допустить, чтобы хоть часть земли, принадлежавшей ее мужу, ушла из его рода. Раздел земли между пятью ее сыновьями был неизбежен, но так или иначе земля оставалась в родовом владении; а вот «выделять части дочерям – это уже настоящая потеря для фамилии»^{356}. Елена Хвощинская в середине XIX в. описывала, как ее бабушка выдала замуж всех своих шесть дочерей, но потребовала, чтобы они с семьями остались жить у нее в поместье^{357}. Мать Елизаветы Водовозовой вообще отвергла законы о наследстве, когда в 1861 г. при разделе семейного состояния заявила, что знает «лучше всех законов в мире, кому из ее детей что нужно»^{358}. Мудрость ее в данном случае подсказала ей лишить наследства четверых детей в пользу старшего сына. Но решение сохранить владения семьи в целости не всегда бывало столь тягостным для ее членов, и некоторые дети с готовностью приносили жертвы ради этой цели. Мария Николева повествует о стараниях отца повысить урожайность в имении и хвалит сестер и братьев, не допустивших дробления земли ценой отказа от брака^{359}.

Законодатели иногда горевали о разрушительных последствиях разделов наследства, но при этом предупреждали родителей о том, что предпочтение одних детей перед другими также может привести к расточению семейного богатства. Члены Уложенной комиссии 1767 г., обсуждая обязанности родителей, советовали дворянским семьям обеспечивать своих детей поровну, «понеже неравенство в содержании производит с начала зависть, а наконец оное обращается в несогласие, по времени же выводит бедственные следствия для семейства»^{360}. И действительно, споры из-за наследства часто заканчивались финансовым крахом всех участников, в том числе и победителя.

Тендерный аспект в поведении завещателей

Обсуждать поведение завещателей можно, лишь помня о той напряженной обстановке, которая неизменно сопутствовала разделам наследства. Историки часто утверждают, что раздельное наследование способствовало упадку русского дворянства^{361}. Но внимательный анализ завещаний не позволяет сомневаться в том, что некоторые дворяне старались смягчить последствия дробления имений и что женщины играли важную роль в этой сфере экономического существования семей. Дворянки со средствами при помощи своего имущества стремились уменьшить вред от разделов наследства, либо самостоятельно выделяя землю дочерям при условии, что те не станут требовать долю отцовской земли, либо дополняя скудное наследство сыновей. К тому же дворяне обоих полов называли в завещаниях мало наследников: когда подходило время разделить свои мирские блага, мужчины и женщины обозначали настолько узкий семейный круг, насколько позволял закон. И даже если завещаемые ими земля и движимое имущество являлись благоприобретенными, завещатели обоих полов почти неукоснительно соблюдали правила наследования без завещания, безжалостно исключая других потенциальных претендентов на наследство и требуя, чтобы наследники не нарушили их последнюю волю.

Сравнительный обзор показывает, что поведение русских дворянок, распределявших свои земные богатства между наследниками, выглядело необычно на европейском фоне. Авторы многочисленных исследований поведения завещательниц во Франции, Англии, Италии и Соединенных Штатах начала Нового времени единодушно приходят к двум выводам: во-первых, что женщины делали те или иные завещательные распоряжения скорее под влиянием пристрастий и чувств, чем ради долговечности родовой ветви. Например, в патрицианских фамилиях Венеции в эпоху Возрождения завещания мужчин определялись «приверженностью непреходящим интересам отцовского рода», а завещания женщин чаще вдохновлялись любовью к родным – к собственной и родительской семье^{362}.[145]145
  M. Хауэлл также находит, что мужчины-горожане в позднесредневековом Дуэ передавали имущество в первую очередь родственникам обоего пола по прямой линии, а женщины распределяли дарения индивидуально и более широкому кругу получателей. См.: Howell M. Fixing Movables: Gifts by Testament in Late Medieval Douai // Past and Present. 1996. February. № 150. P. 36—38.


[Закрыть] Женщины-завещательницы, таким образом, раздавали имущество более широкому кругу людей, да и между своими детьми тоже распределяли собственность иначе, чем их мужья^{363}.[146]146
  По наблюдению С. Амуссен, женщины в Англии начала Нового времени чаще делили имущество поровну между всеми детьми, чем мужчины, а С. Лебсок находит, что женщины в Вирджинии XVIII—XIX вв., в отличие от мужчин, оказывали одним из своих детей предпочтение перед другими. См.: Amussen S. An Ordered Society: Gender and Class in Early Modern England. Oxford, 1988. P. 91; LebsockS. The Free Women of Petersburg: Status and Culture of a Southern Town, 1784—1825. N.Y., 1984. P. 135—137.


[Закрыть] Во-вторых, эти ученые утверждают, что женщины больше, чем мужчины, верили в способность других женщин управлять имуществом. В результате они охотнее мужчин завещали имущество родственницам и назначали их своими душеприказчицами^{364}. Эти расхождения между мужской и женской моделью завещаний проистекали отчасти из различия, между видами собственности, принадлежавшими завещателям. У женщин гораздо реже бывала в распоряжении недвижимость, и к тому же, решая, кому достанется их собственность, они пользовались большей свободой благодаря тому, что их дети и так уже были обеспечены наследством из отцовских владений. Но все эти авторы без исключения видят в женском выборе наследников некое проявление специфической женской системы ценностей[147]147
  Lebsock S. The Free Women of Petersburg. P. 116, 135; Chojnacki S. Dowries and Kinsmen in Early Renaissance Venice. P. 596—597. В другой работе этот автор утверждает, что венецианки в эпоху Возрождения были «сторонницами более индивидуализированного подхода к общественным отношениям» и что мужчины постепенно изменяли характер своих завещаний под влиянием жен. См.: Chojnacki S. The Power of Love: Wives and Husbands in Late Medieval Venice // Women and Power in the Middle Ages / Ed. M. Erler and M. Kowaleski. Athens, 1988. P. 139.


[Закрыть]. По словам одного автора, посредством завещаний матери «давали дочерям больше авторитета и власти, чем их отцы, тем самым тонко выражая критическое отношение к патриархальным воззрениям своего времени»^{365}.

Всякая попытка сравнить поведение русских дворянок с образом действий европейских женщин немедленно наталкивается на громадные препятствия. Если англичане и англичанки всех классов общества составляли завещания во множестве, то далеко не все русские дворяне обоих полов стремились письменно выразить последнюю волю перед смертью. Такое нежелание позаботиться о своих родных отчасти вызывалось неясностью в законе положений о правах завещателей^{366}. Ограничения свободы завещания в императорской России тоже отбивали охоту зафиксировать свою последнюю волю. Ни мужчины, ни женщины не могли завещать родовую собственность никому, кроме наследника по прямой линии, и лишь в крайних обстоятельствах допускалось лишение детей наследства. Составляя завещания, дворяне тщательно проводили различие между вотчинными и купленными землями и цитировали статью екатерининской «Жалованной грамоты дворянству», разрешавшую им завещать последние по собственному усмотрению. Главное внимание в большинстве завещаний, представленных в моей подборке, уделяется разделу недвижимости, а перечни движимого имущества в них встречаются редко. Эти документы также дают мало информации о размерах или о цене поместья завещателя. Но при всех своих недостатках дошедшие до нас завещания свидетельствуют о том, насколько сужали круг родных и мужчины, и женщины, распределяя свои земные богатства, и как все они, когда писали завещания, беспокоились об одном и том же.

Итак, обзор 133 завещаний, зарегистрированных с 1703 по 1867 г., ясно показывает, что русские женщины как завещательницы имели больше общего в поведении с мужчинами-завещателями, чем со своими европейскими сестрами^{367}. В самом деле, традиция разделов наследства заставляла представителей обоих полов чрезвычайно внимательно подходить к материальным вопросам, в результате чего тендерные различия в этой сфере имущественных отношений оказались стертыми. Впрочем, в завещаниях все же заметна известная разница: женщины чаще оставляли землю дочерям, а мужчины больше беспокоились об обеспечении своих супруг. Но общая модель говорит о том, что завещатели обоих полов оставляли свои владения немногочисленным лицам, завещали все свое недвижимое имущество детям (а в отсутствие детей – двум-трем членам своей родной семьи), и для них был важен не столько пол наследников, сколько степень родства с ними.