Текст книги "Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861)"

Автор книги: Мишель Ламарш Маррезе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Русские дворянки распоряжались собственностью, часто входя в сношения с местными и центральными властями и с судебной системой, но в глазах общества это не наносило никакого ущерба авторитету мужчин, занятых, в частности, на государственной службе. Это обстоятельство осветила Антонина Блудова, припомнив, что, пока ее отец занимал министерские посты, он возложил все заботы об имении на ее мать^{464}.[165]165
  Княгиня Дашкова тоже различала публичную сферу – все, что относилось к государственным делам, – и свою домашнюю жизнь, в которую входило пристальное внимание к делам по имению. См.: The Memoirs of Princess Dashkova / Trans, and ed. by Kyril Fitzlyon, with an introduction by J.M. Gheith. Durham: Duke University Press, 1995. P. 99.


[Закрыть] Авторы мемуаров отмечали энергичность и деловую хватку помещиц, но никогда не отзывались об их поведении как о необычном или не подобающем их полу. Мемуарист Ф.Ф. Вигель, вспоминая о начале XIX в., только что прямо не предписывал женщинам активно заниматься хозяйственными делами, когда порицал княгиню Голицыну: «Как все знатные у нас, не одни женщины, но и мужчины, не думала она о хозяйственных делах своих, которые пришли в совершенное расстройство»^{465}.[166]166
  См. также рассказ «Помещица», в котором молодая вдова внушает восхищение соседям своим умелым управлением поместьем: Ахматова Е.Н. Помещица // Сборник литературных статей, посвященных русскими писателями памяти покойного книгопродавца-издателя Александра Филипповича Смирдина. СПб., 1858. Т. 3. С. 3-190.


[Закрыть] Любопытен фрагмент мемуаров Елизаветы Водовозовой, в котором она приводит рассказ матери: «После нашего брака Николай Григорьевич точно обозначил роли в хозяйстве каждого из нас: я должна была заботиться о детях, заведовать домашним хозяйством, скотным двором, прислугою, а в его распоряжения относительно крепостных и сельского хозяйства я не имела права вмешиваться»^{466}. То, что отец Водовозовой счел необходимым особо внушить молодой жене ее обязанность ограничивать свою деятельность домашним хозяйством, само по себе весьма показательно. Традиционное разделение обязанностей, возможно, и было правилом в большинстве поместий, но оно явно не было само собой разумеющимся.

Брачный статус и управление имениями

На страницах мемуарной литературы, изданной преимущественно после отмены крепостного права, как и в архивных документах, перед нами предстают дворянки, погруженные в хлопоты в своих владениях или в поместьях мужей и детей. Для некоторых женщин естественным отправным моментом, когда они брали на себя ответственность за дела по имениям, становилось вдовство. Впрочем, частые случаи раздельного жительства супругов в знатных семьях заставляли женщин браться за руководство родовыми землями и при жизни мужей. Марта Уилмот отмечала, что русские супружеские пары часто жили раздельно, и рассказывала о невестке княгини Дашковой, которая жила «безвыездно в деревне, в совершенно русском стиле, то есть проживая с мужем раздельно, но оставаясь с ним в прекрасных отношениях, и переписывалась с ним при каждой оказии»^{467}. Принятая система дворянского землевладения увеличивала вероятность того, что помещице не удастся ограничить свои обязанности «женской половиной» домашнего хозяйства. Каждый из этих факторов позволяет понять, почему такое множество мемуаристов живописует, как дворянки с легкостью переходили от забот по дому к руководству крупными поместьями и твердой рукой правили всеми своими владениями. «Она всякую зиму лежала в постели и из подушек ее управляла всеми огромными делами, – писала Анна Керн о своей умной и распорядительной бабке, – все же лето она была в поле и присматривала за работами»^{468}.

Незамужние женщины, оставшись без родителей, в принципе могли жить отдельно от родных. Еще в 1714 г. Петр издал указ о том, что незамужняя девица, достигшая совершеннолетия, вправе покинуть дом своего брата «при свидетелях»^{469}. Но дворянки, использовавшие свои законные права, чтобы поселиться в собственном доме, явно нарушали традиции общества. Когда Анна Орлова отказалась покинуть имение отца после его смерти, ее дядя, граф Владимир Орлов, предупреждал, что она поставит под угрозу свою репутацию, если до замужества поселится одна, без надзора родных^{470}. С другой стороны, незамужние девицы, бравшие на себя заботу о родительских имениях и попечение об осиротевших братьях и сестрах, вызывали одобрение^{471}.

Неудивительно, что вдовство часто вынуждало женщин занимать место главы семьи и брать на себя ответственность за ее финансовые дела. Некоторые женщины, овдовев, освобождались от суровых или грубых мужей и получали возможность распоряжаться семейным имуществом по своему усмотрению. Бабушка И.А. Раевского жила в страхе перед мужем, частенько ее колотившим. Но когда он умер, оставив заложенное и перезаложенное имение, она посвятила себя воспитанию малолетних детей и приведению в порядок дел мужа. Дед Раевского оставил кое-какое имущество, но, по словам автора, именно благодаря деловому чутью и «крайней осторожности» его бабушки составилось то наследство, которое она завещала детям. «Она дешево скупала хорошие, но не заселенные земли и населяла их крестьянами с своих плохих земель», – писал Раевский, прибавляя, что расходы она полностью покрывала продажей леса. Жила она скромно, проводя зиму в Москве, а лето в имении, и в результате приобрела громадное состояние в очень короткое время. Потом бабушка Раевского разделила имение между своими четырьмя детьми – тремя сыновьями и дочерью, выделив им равные доли. Говорили, как замечает Раевский, что она больше любила дочь, чем сыновей, и поэтому той досталось гораздо больше законной доли^{472}.

Документы по имениям показывают также, насколько семьи, лишившиеся отца, зависели от энергии и делового чутья овдовевшей помещицы. В конце XVII в. вдова князя Воротынского взялась наводить порядок в имении мужа. Вернув свое приданое и получив право на прожиток с многочисленных мужниных деревень, княгиня Воротынская стала покупать земельные наделы, менялась землями с другими помещиками, переселяла крестьян из имения в имение. Ее смерть в 1692 г., по словам одного исследователя, «была катастрофой для ее двора»^{473}. В завещании, составленном перед смертью в 1718 г., граф Борис Шереметев вверил свои громадные владения надзору жены Анны^{474}. Так как деревни Шереметева были разбросаны по разным губерниям, его вдова поддерживала непрерывную переписку с управляющими. Судя по ее корреспонденции, она очень старалась сохранить наследство для детей, хотя управление имениями в нескольких губерниях требовало от нее огромных усилий. «Нужно думать, что хозяйственная жилка, столь сильная у старшего сына ее, была чертой наследственной от Анны Петровны», – восклицает биограф ее дочери^{475}. Он приводит многочисленные примеры того, как Шереметева пыталась снять с имения долги, и упоминает о том, что до самой ее смерти в 1728 г. управляющие редко покидали службу у графини^{476}.

Мотив процветания семейных владений под надзором вдов проходит сквозь многие мемуары XIX в. Как вспоминал Аркадий Кочубей, после смерти отца его мать «неусыпно пеклась о нашем имении. Все части его она улучшила и покупкой приобрела еще много земель, строила новые дома, винокуренные заводы, занималась воспитанием своей дочери, берегла старушку свекровь, которая не могла бы без нея обойтись»^{477}. Бабка Софьи Мещерской помогала мужу управлять поместьем в две с лишним тысячи душ в Тверской губернии, а после его смерти заняла место главы семьи и распорядительницы собственности^{478}. П.П. Семенов-Тян-Шанский, в младенчестве оставшийся без отца, обстоятельно описал, как его мать сумела уплатить долги мужа и освободить их давно заложенное имение, продав рожь с хорошим барышом. «К замечательным административным и хозяйственным способностям моя мать присоединяла еще и финансовые, именно расчетливость, которой не было у моего отца», – отмечал он^{479}.

Приобретая власть в форме землевладения, женщины оказывались не менее мужчин способными к тиранству и держали в страхе свои семьи, угрожая лишением наследства. Многие авторы оставили яркие воспоминания о капризах своих бабок, приносивших кому-то из потомков выгоду, а кому-то ущерб. Бабушка Анны Керн, ревностно надзиравшая за своим тверским имением в четыре тысячи душ, выделила внучке в приданое две деревни – и немедленно их заложила, чтобы добыть денег на обучение братьев и сестер Керн^{480}. Бабушка М. Ватаци, чтобы насолить зятю, уговорила дочь отказаться от прав на отцовское поместье, а взамен отдала ей одну из своих деревень поменьше^{481}. Софья Мещерская сохранила о бабушке более приятные воспоминания: перед смертью старушка позаботилась о том, чтобы каждая из ее внучек получила приданое стоимостью в 5 тыс. руб., что значительно превышало ту долю родительского имения, на которую они могли рассчитывать^{482}.

Если судить по тому, что писали все эти мемуаристы, можно подумать, будто их матери и бабки осваивались со своим вдовьим положением без особых затруднений, но одна женщина вспоминала об этой перемене в своей жизни как об очень тяжелом времени: «Очень мне трудно было первое время заставить себя приняться за дело по управлению имениями, – признавалась Елизавета Янькова. – В важных делах Дмитрий Александрович всегда со мною советовался, и мы с ним сообща решали, но я никогда не входила во все подробности хозяйства…»^{483} И действительно, купив в 1799 г. собственное поместье, Янькова дала мужу полную свободу управлять этим имуществом, продавать и закладывать его целиком или по частям, если он сочтет нужным^{484}. Только после его смерти она взяла на себя ответственность и за свою, и за его собственность.

Опыт Екатерины Алексеевны Мусиной-Пушкиной представляет собой один из примеров того, как совершался переход женщины к положению вдовы с его новыми обязанностями, превращая ее сравнительно праздную жизнь в весьма деятельную. В 1815 г. Алексей Иванович Мусин-Пушкин написал жене: «Не удивляюся, что тебе без дела скучно, а мне здесь очень приятно и весело, ибо с утра до вечера занят делами, грустно только то, что с тобою розно». Мусин-Пушкин не скрывал от Екатерины хозяйственные подробности, делился с ней и тревогой из-за неурожая в их деревнях, но все же просил жену не беспокоиться о положении их финансов и уверял, что справится с расходами сам^{485}. Когда же в 1816 г. Мусин-Пушкин скончался, вдова взяла на себя его ношу. Оба ее сына доверили матери имущество, унаследованное от отца, так как обязанности военной службы заставили их покинуть Москву^{486}. Судя по описям доходов, которые Владимир Алексеевич Мусин-Пушкин получал ежегодно от матери, Екатерина Алексеевна управляла поместьями сыновей по крайней мере пять лет^{487}.

Документы свидетельствуют, что Екатерина Мусина-Пушкина непосредственно занималась управлением своими поместьями и имуществом родственников в общей сложности свыше десяти лет. Едва ли она взялась бы за такое сложное дело, не получив какого-то хозяйственного опыта при жизни мужа. Переписка Мусиной-Пушкиной с ее управляющим раскрывает многие грани ее деятельности: она заботилась не только о том, чтобы вовремя собрали оброк, но и о разных починках в имении, о проведении землемерных работ, женила крестьян, когда те приходили в возраст^{488}. Графиня переписывалась и с женами своих старост. В одном письме Елена Ленина докладывала ей, что, вернувшись к себе в деревню, «нашла мужа здорового», что «масло везде обильно» и что прикупили еще племенного скота. Стараясь быть мужу «полезной и помощницей», по приезде старостиха «тотчас обозрела скотоводство… нашла все в порядке»^{489}. Мусина-Пушкина оставила необыкновенно богатое документальное наследие, освещающее ее дела по имению. Но в целом в ее роли управительницы имущества сыновей не было ничего необычного: многие наследники обоих полов без опаски вверяли свои земли матерям, пока сами находились за границей или были чем-то заняты; и случалось, что дети начинали заниматься своим поместьем лишь после того, как мать умирала или становилась слишком стара, чтобы нести бремя руководства имениями^{490}.

Вдовство впервые давало многим женщинам возможность проявить деловую хватку. Да и замужние дворянки нередко не только помогали мужьям, но и заменяли их в управлении хозяйством. Так что замужество никоим образом не мешало женщинам проявлять свои административные таланты. Самая знаменитая помещица в русской литературе, Арина Петровна Головлева у Салтыкова-Щедрина, «единолично и бесконтрольно управляет обширным головлевским имением»^{491}, не получая ни малейшей помощи от своего никчемного супруга. Ее образ – вовсе не плод воображения: прототипом послужила мать писателя, Ольга Михайловна, которая начала руководить поместьем мужа девятнадцати лет от роду. Через тридцать лет, накануне отмены крепостного права, салтыковские имения выросли с 275 душ почти до трех тысяч, причем 350 из них были записаны на отца писателя, а остальные 2527 – на имя Ольги Михайловны^{492}.

Образы юных жен, приводящих в порядок дела мужа и тем спасающих семью от разорения, появляются во многих семейных хрониках XIX в. А. Мещерский рассказывал, как жена брата его деда выкупила заложенное тем поместье, после чего дед, потеряв всякую веру в свои деловые способности, поручил имение собственной жене и больше в дела не входил^{493}.[167]167
  Одна из теток Мещерского тоже занялась имением мужа, когда тот наделал долгов, и при помощи одного только старосты привела его дела в порядок и оставила каждому из сыновей в наследство ни много ни мало по миллиону рублей (Там же. 1900. № 7. С. 381).


[Закрыть] Варвара Толстая, уговорив своего расточительного мужа переселиться из Петербурга в принадлежавшую ему деревню, принялась хозяйничать и расплатилась со всеми долгами супруга^{494}. Вигель в своих мемуарах, где не раз упоминаются женщины твердого и властного нрава, высоко отзывается о графине Браницкой, которая, выйдя за человека вдвое ее старше, «несколько раз спасала его от разорения и бережливостью своею… удвоила огромное его состояние». Она славилась скупостью, но все же наняла повара-француза, готовившего сказочные кушанья, которые отвлекали ее мужа от соблазна вмешиваться в дела^{495}.

Мелкопоместные дворянки тоже брали на себя должность управляющих, когда их мужья не проявляли больших талантов или склонностей к руководству поместьями. Наталья Грот писала, что ее мать была гораздо лучшим управляющим, чем отец, и помогала ему держать дела в порядке^{496}. Другая женщина вспоминала, как ее мать, даже выйдя замуж вторично, по-прежнему «постоянно занята была хозяйством [и] опекунскими отчетами»^{497}.[168]168
  Г. Р. Державин вверил все заботы об имениях своей второй жене Дарье Александровне, отличавшейся деловой хваткой: Хрущов И.П. Милена, вторая жена Державина // Русский вестник. 1903. Т. 283, кн. 2. С. 562– 563, 572.


[Закрыть] Мать Екатерины Жуковской продолжала укреплять благосостояние семьи после того, как ее муж утратил интерес к хозяйству. «Она неутомимо занималась то продажей одного имения, то покупкой другого, то постройкой домов и т.д.», – писала Жуковская. Как и многим другим женщинам, занятым тем же, «детей ей было некогда воспитывать»^{498}. С.Т. Аксаков писал о соседнем помещике: «Петр Иваныч Чичагов, так же как моя мать, не знал и не любил домашнего и полевого хозяйства. Всем занимались его теща и жена»^{499}. Точно так же тайный советник Захар Хитрово, обнаружив, что увяз в долгах, назначил жену своей опекуншей и вверил ей всю заботу об имении, расплату с кредиторами и обеспечение их маленького сына^{500}.

Даже тогда, когда дворянки не управляли имениями в одиночку, они были вовлечены в дела мужей не меньше, чем в свои собственные. В сущности, тот факт, что женщины, выходя замуж, не переставали быть субъектом права, мог идти на пользу их мужьям и позволял женам добывать деньги для мужей, когда те находились в отъезде, продавать и покупать собственность^{501}, вести земельные тяжбы. Княгиня Херхеулидзева, пока болел ее муж, вела в Сенате его дело о возврате имения, заложенного им тридцатью годами раньше^{502}. Кредиторы также понимали, что можно ожидать уплаты долга от дворянки со средствами, если ее муж не платит сам. В 1831 г. Анастасия Нарышкина получила письмо от купеческой дочери Прасковьи Волненковой. Она сообщала, что муж Нарышкиной не заплатил ее матери долг в 9 тыс. руб., в результате чего та разорилась^{503}. Впрочем, не похоже, чтобы Анастасия могла удовлетворить кредиторов мужа, если судить по ее письмам к управляющему. Из последних видно, что и она жила не по средствам: «Я много задолжала, и все требуют от меня уплаты», – писала она в отчаянии^{504}.

Финансовая, а также правовая самостоятельность позволяли русским дворянкам жить раздельно с мужьями и управлять семейными землями в разных губерниях. Княгиня Татьяна Васильевна Юсупова презирала своего второго мужа, но с большим энтузиазмом руководила его имениями. Ее письма к управляющему имением показывают, что она, живя в Петербурге, следила за его деревнями в Романовском уезде и что крестьянам из этих мест случалось обращаться с просьбами к ней лично. «Сегодня явилась ко мне крестьянка из вотчин супруга моего… Псковской губернии… просила меня по слабости здоровья своего выдаче ей вечной отпускной для определения во Псковскую богадельню; я видя ее неспособность к работам… и без родству… прошу вас доложить о сем обстоятельстве князю… и испросить… ея отпускную», – написала она в 1817 г. В другом письме княгиня просит управляющего найти место на одной из фабрик для своей дворовой женщины, которая обучена красить пряжу, «но… без занятии забыв оное значительное рукоделие». Юсупова также сообщала о продаже различной продукции из их имений (так, в июне 1817 г. сумма продаж составила 2001 руб.) и о том, что собрано 7 тыс. руб. оброка^{505}. Очевидно, что супружеские разногласия не мешали князю прибегать к помощи жены ради того, чтобы дела в его обширных владениях шли гладко. Сын Юсуповой от первого брака тоже верил в деловые способности матери и, уезжая за границу, оставил свои поместья, расположенные в четырех губерниях, на ее попечение.

Письма управляющего А. Казначеева к Анне Раевской с 1838 по 1855 г. подтверждают, что супружеские пары не только владели, но иногда и управляли своим имуществом независимо друг от друга. Казначеев подробно пересказывал ход судебных процессов по поводу поместий Раевской, советовался с ней о продаже дома в Симферополе. Любопытно, что в одном из писем он просит Раевскую передать кое-какие известия супругу, «так как муж Ваш не читает моих писем»^{506}.[169]169
  Письма от управляющего рафинадной фабрикой к княгине Марии Александровне Долгорукой также наводят на мысль о том, что он вел отдельную переписку с княгиней и с ее мужем о состоянии хозяйственных дел: РГИА. Ф. 931. Оп. 1. Ед. хр. 52; Ед. хр. 141 (1859-1860).


[Закрыть] Очевидно, Раевская управляла своим имением, почти не прибегая к помощи мужа, и подобная практика была не такой уж необычной, учитывая склонность дворянских супружеских пар подолгу жить раздельно. Обстоятельства не только не препятствовали женщинам принимать деловые решения и заключать сделки, но и заставляли помещицу самостоятельно заниматься собственными делами.

Руководство работами в поместьях

Независимо от того, как глубоко вникали сами хозяева в дела своих имений, и помещики, и помещицы в значительной мере опирались на управляющих. Это в первую очередь относилось к тем владельцам, чьи имения были разбросаны по разным губерниям. В отличие от традиций землевладения в Западной Европе, в России дворянские поместья редко располагались компактно, и бывало, что помещик никогда не наведывался в некоторые из них. Многие из самых богатых дворян почти круглый год жили в Москве или в Петербурге или делили время между столицей и одним из своих имений. Таким образом, немалая часть занятий делами по имению заключалась не в личном надзоре и руководстве со стороны помещика, а в регулярной переписке со всевозможными приказчиками и встречах с управляющими, которые докладывали владельцам о положении хозяйственных дел.

Авторы мемуаров редко описывали в деталях повседневное руководство поместьями, но архивные материалы позволяют дополнить наши представления о том, что заботило землевладельцев и чем занимались их уполномоченные лица. Уже само изобилие корреспонденции в материалах по имениям свидетельствует о значении регулярных контактов между помещиком и управляющим: для помещика, разбирающегося в делах, не было неважных вопросов. И это относилось даже к богатейшим землевладельцам. В наставлениях царицы Прасковьи Федоровны ее управляющим в Козловском уезде отражены типичные хозяйские заботы. В одном письме за 1717 г. царица велит управляющему прислать к ней в Петербург впавших в немилость старосту и приказчика. В другом послании она пишет, чтобы он получил оброк с мельницы. Прасковья Федоровна вмешивалась и в земельные споры. Ее дочь, царевна Прасковья Ивановна, еще одна крупная землевладелица, требовала от управляющего отчетов в том, сколько дохода принесла продажа зерна в ее имениях, сколько собрано яиц, сколько прибавилось ягнят, гусят и цыплят. Иногда крестьяне обращались к царевне как к своей помещице напрямую: несколько крепостных просили освободить их от уплаты оброка за 1738 г., потому что их дома сгорели^{507}.

Надзор за продуктивностью и доходностью имений был лишь одной из задач, стоявших перед добросовестными помещиками. Капитан Кологривов, подавая в суд на сестру, утверждавшую, будто она купила деревню у их матери перед смертью последней в 1812 г., перечислил некоторые обязанности, связанные с землевладением: «Родительница моя самовластно управляла сельцом Поликарповым, в котором по большей части пребывание свое имела; от одного ея имени происходил платеж за крестьян государственных повинностей, исполнение рекрутской обязанности, сбор установленнаго оброка, и тому подобнаго; выдавала по своей воле в замужество женок и девок в другия свои деревни…»^{508} Как мы увидим, немало сил тратили помещики и помещицы и на судебные тяжбы с соседями и родственниками, особенно по болезненному вопросу о границах между владениями. Разумные помещики старались избежать бесконечных тяжб, заказывая землемерную съемку своих земель. В начале XIX в. княгиня Репнина в письме к матери объясняла необходимость как можно скорее провести межевание в деревне, находившейся в их совместном владении. Репнина просила также, чтобы к их взаимной пользе и к выгоде крестьян мать разрешила ей реорганизовать управление их землями и передать всю деревню в ведение одного управляющего^{509}.

В распоряжениях и письмах дворянок XVIII—XIX вв. отражены вечные хозяйские проблемы и заботы, не зависящие от размеров имений. В письмах помещиц часто звучит раздражение тем, что управляющие не выполняют приказов или, по своему обыкновению, утаивают истинное положение дел в хозяйстве. «Весьма удивляема твоему управлению, что ни о чем не пишешь, что есть ли у тебя в сборе оброчных денег или нет, и зачем не собраны. Знатно, что ты пьянствуешь, а дела ничего не управляешь», – резко отчитывала Анна Шереметева своего управляющего в 1719 г.^{510} На гнев Шереметевой спустя столетие эхом откликается письмо Елизаветы Полянской, посланное в контору ее имения: «Выслушав ваши жалобы на бурмистра Агафона Данилова и узнав, что он пьет, нашла справедливым отставить его, а на место его посылаю… крестьянина Владимира, он человек честный и трезвый»^{511}. В 1813 г. управляющий А. Попов с возмущением отвечал на упреки своей барыни: «Хорошо ли я управлял, худо ли я управлял, но управлял как разумел, и как собственностию моею». Далее он упомянул в качестве оправдания внушительные доходы с поместья за те годы, что он там хозяйствовал^{512}.

Помимо писем владельцы составляли пространные инструкции управляющим о том, как им следует распоряжаться делами в отсутствие хозяев. Существуют подробные исследования таких помещичьих наказов XVIII в.^{513} Однако авторы этих исследований не обратили внимания на то, что дворянки тоже составляли наказы и не меньше мужчин-землевладельцев заботились о порядке в делах имений. Документы показывают, что многие владелицы живо интересовались повседневной хозяйственной деятельностью в поместьях. В 1781 г. Наталья Мордвинова послала старосте своего белорусского имения инструкцию, где по всем хозяйственным делам отдала распоряжения – от указаний, когда сеять рожь и покупать скот, до напоминания помочь деревенским беднякам. Мордвинова не просто подписала этот документ, а явно сама его составляла: половина текста написана ее рукой^{514}.

Заинтересованность Софьи Владимировны Строгановой в благополучии и плодотворном труде крепостных простиралась до того, что она учредила в имении школу и написала для нее учебник, дабы наставлять их в правилах «о нравственности и сельском хозяйстве»^{515}. Школа Строгановой привлекла внимание графа Николая Семеновича Мордвинова, видного члена Вольного экономического общества и сына Наталии Мордвиновой: он приводил эту школу в пример другим помещикам и предложил Строгановой финансовую помощь от имени Общества^{516}. Кроме того, Строганова выразила заботу об устройстве своих деревень в трактате под названием: «Постановление о сельском управлении, учреждаемом в поместьях Графини Строгановой, составленное самою помещицею в 1820 году…» В этой инструкции устанавливался порядок обсуждения вопросов на сходах деревенской общины, правила приема в общину. Там же рассматривались обязанности сельского старосты и срок его полномочий^{517}. Старания Софьи Строгановой привести в совершенство свои поместья и повысить производительность крестьянского труда показывают, что разумное управление землями интересовало не только мужчин. Она была к тому же одной из дам, вступивших в Вольное экономическое общество, после того как граф Мордвинов стал его председателем в 1823 г.^{518}