Текст книги "Сто девяносто девять ступеней. Квинтет «Кураж»"

Автор книги: Мишель Фейбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Хорошие новости, Кэт, – сообщил ее муж, не повышая голоса, из кабинета, где он разбирал утреннюю почту.

– Неужели? – отозвалась она, запахнув на груди халат, там, где ледяной ветер задувал в выемку между ее грудями.

– Мы едем в Мартинекерке на две недели.

Кэтрин посмотрела на землю далеко внизу. Стайка ярко одетых детишек резвилась на автостоянке. Она задумалась, почему они не в школе, а затем попыталась представить, какое впечатление произведет на них женщина, которая упадет откуда-то с неба прямо у них на глазах и лопнет, ударившись об асфальт, словно перезрелый фрукт.

От одной этой мысли она почувствовала, как какое-то загадочное природное соединение струйкой вливается в ее жилы, придавая ей намного больше бодрости, чем прописанные врачом антидепрессанты.

– Милый, это что, школьные каникулы? – крикнула она Роджеру, соскакивая с подоконника на покрытый ковром пол.

Пышный берберский ковер показался ее босым ступням пышущим жаром, словно его только что извлекли из сушилки. Сделав несколько шагов, она обнаружила, что у нее затекли бедра и по коже бегают мурашки.

– Каникулы? Не знаю, – ответил муж с ноткой раздражения, которая не стала Менее заметной оттого, что голос его звучал из-за стены приглушенно. – Мы будем там с шестого по двенадцатое июля.

Кэтрин похромала в сторону кабинета, ероша пальцами спутанные волосы.

– Да я не это имею в виду, – сказала она, заглядывая в кабинет. – Я про сегодня. Сегодня каникулы?

Роджер, который как всегда сидел за столом, оторвал взгляд от письма, которое держал в руках. Его очки для чтения сползли на кончик носа, и он неодобрительно посмотрел на Кэтрин поверх стекол. Из цифрового нутра его персонального компьютера донеслось отчетливое поскрипывание.

– Ни малейшего представления, – сказал Роджер.

Пятьдесят два года, седые волосы, за плечами – тридцать лет преднамеренно бездетной семейной жизни – судя по всему, он считал себя в полном праве не интересоваться подобной ерундой.

– С чего это ты вдруг?

Кэтрин пожала плечами – она уже позабыла, зачем ей это было нужно.

Халат сполз с ее голого плеча – увидев это, Роджер поднял бровь. В тот же самый миг она заметила, что Роджер в отличие от нее уже сменил пижаму на костюм и полностью привел себя в порядок. Набрасывая халат на плечо, она попыталась вспомнить, почему день для нее и для Роджера начался так неодинаково. Неужели они проснулись одновременно? И вообще спали ли они в одной кровати или же это была одна из тех ночей, когда она устраивалась на ночлег в спальне для гостей, прислушиваясь к приглушенному звуку cantus planus^[6], доносившегося сквозь стену из его CD-проигрывателя, и ожидая наступления тишины? Она не помнила: дни перемешались в ее голове. Прошлая ночь казалась глубокой древностью.

Выдавив из себя улыбку, она обвела взглядом стол и не увидела нигде его любимой кружки.

– Чайник поставить? – предложила она.

Роджер словно фокусник извлек откуда-то свою кружку, наполненную кофе.

– Уже обедать пора, – сказал он.

* * *

Приняв решение вести себя как ни в чем не бывало, Роджер снял телефонную трубку и набрал номер Джулиана Хайнда.

Автоответчик Джулиана включился: характерный тенор хозяина пропел «У Вельзевула есть дьявол в запасе для меня… для меня… меня!»^[7], демонстративно забираясь без особого напряжения в диапазон сопрано. Роджер машинально отвел трубку в сторону от уха, ожидая, когда пение закончится.

– Привет! – сказал певец. – С вами говорит Джулиан Хайнд. Если у вас есть дьявол в запасе для меня или что-нибудь еще в этом роде, оставьте сообщение после звукового сигнала.

Роджер оставил сообщение, зная, что Джулиан скорее всего сидит рядом с телефоном и слушает, склонив набок кудлатую голову.

Затем Роджер набрал номер Дагмар. Ждать, пока она ответит, пришлось долго, так что Роджер уже начал задумываться, не отправилась ли она без спроса куда-нибудь в горы лазить по скалам. Пора бы ей понять, что при нынешних обстоятельствах лучше с этим повременить!

– Да? – ответила она наконец, вложив в это короткое слово столько немецкого акцента, сколько могло в него поместиться.

– Привет, это Роджер, – сказал он.

– Какой Роджер? – даже по телефону все ее гласные звучали словно чистый звук трубы.

– Роджер Кураж.

– А, привет, – сказала Дагмар. Ее голос заглушали непонятные шорохи – судя по всему, она пыталась прижать трубку щекой к плечу. – Я просто только что разговаривала с другим Роджером, который пытался впарить мне горный комбинезон за миллион фунтов стерлингов. Ты не собираешься предлагать мне ничего в этом роде?

– Думаю, вряд ли, – сказал Роджер, слыша на заднем фоне бессмысленное лепетание ребенка Дагмар. – Речь идет о двух неделях в Мартинекерке.

– Давай я сама попытаюсь угадать, – сказала Дагмар голосом, в котором звучало презрительное недоверие к государству – любому государству, – которое с готовностью идет навстречу ее нуждам. – Они сказали, что, разумеется, это замечательная идея, но им недавно урезали дотации, и к тому же нынешний экономический климат, так что они ужасно сожалеют…

– Нет, совсем напротив: нам предложили приехать.

– Да? – В голосе Дагмар сквозило чуть ли не разочарование. – Великолепно. – А потом она добавила, перед тем как повесить трубку: – Но я надеюсь, каждый может добираться туда самостоятельно, верно?

Глотнув кофе, Роджер позвонил Бенджамину Лэму.

– Бен Лэм слушает, – прогромыхал бас собственной персоной в трубку.

– Привет, Бен. Это Роджер. Нам организуют две недели в Мартинекерке.

– Отлично. С шестого июля по двадцатое, верно?

– Да.

– Хорошо.

– Ладно… Ну что ж, увидимся в аэропорту.

– Конечно. До скорого.

Роджер положил трубку на место и откинулся на спинку вращающегося кресла. Партитуру написанной Пино Фугацци «Partitum Mutante»^[8], которая, перед тем как он начал звонить, светилась на мониторе его компьютера во всей своей дьявольской сложности, сменила заставка. Постоянно меняющие цвет сферы неутомимо носились по темному экрану, рикошетируя от его краев, рассыпаясь разноцветными осколками и собираясь из них вновь.

Роджер толкнул мышь длинным, тонким пальцем. Нотная вязь Пино Фугацци вновь материализовалась из небытия, заняв собою весь экран. Курсор стоял на том месте, где Роджер остановился, задумавшись над тем, в человеческих ли силах спеть написанное.

– Суп готов, – сказала Кэтрин, входя в комнату с дымящейся керамической миской в руках. Она поставила миску на стол как можно дальше от клавиатуры компьютера, как приучил ее Роджер. Он посмотрел на Кэтрин, когда та наклонилась, и заметил, что она надела под халат футболку.

– Спасибо, – сказал он. – Булочек не осталось?

Кэтрин неловко улыбнулась, поправив локон седеющих волос за ухом.

– Я попыталась разогреть их в микроволновке, чтобы были не такие черствые. Не знаю уж, что я сделала не так. Судя по всему, их молекулярная структура претерпела необратимые изменения.

Роджер вздохнул, помешивая суп ложкой.

– Нельзя держать их там больше, чем пять – десять секунд, – напомнил он.

– Угу, – сказала она, но ее внимание было уже полностью приковано к окну у него за спиной. Несмотря на то, что Кэтрин великолепно чувствовала темп в музыке, в так называемой обычной жизни она в последнее время с трудом могла сказать прошло ли десять секунд или десять лет.

– Надеюсь, что это chateau^[9] – очаровательное местечко, – пробормотала она, глядя на то, как Роджер ест. – Оно просто обязано таким быть – иначе людей нашего уровня туда и калачом не заманишь, верно?

Роджер утвердительно промычал: его лицо выглядело несколько странно в освещенных мерцанием монитора клубах пара, поднимавшегося от супа.

«Квинтет Кураж» Роджера Куража был по общему мнению седьмым в списке самых известных в мире вокальных коллективов, занимающихся серьезной музыкой. Пожалуй, они были даже бескомпромисснее многих более известных коллективов: они никогда не опускались до таких пошлостей, как ренессансный аккомпанемент к соло известного саксофониста, играющего в стиле «нью-эйдж», или исполнение избитых мелодий Леннона/Маккартни на Променадных концертах^[10].

Малоизвестный факт, но из всех чисто вокальных ансамблей в мире «Квинтет Кураж» имел самый высокий процент произведений современных композиторов в своем репертуаре. В то время как другие пробавлялись диетой из испытанных образцов старинной музыки, иногда отваживаясь на случайные экскурсы в двадцатый век, «Квинтет Кураж» всегда с готовностью отвечал на вызов, который бросал ему авангард. Никто не исполнял «Stimmung»^[11] Штокхаузена так часто, как они (четырежды в Мюнхене, дважды в Бирмингеме и один раз, как это ни странно, в Рейкьявике), и они всегда принимали предложение взяться за новую работу какого-нибудь многообещающего композитора. Они могли с полным основанием именовать себя друзьями молодого поколения – в конце концов из пятерых участников двоим было меньше сорока. Дагмар Белотте было всего двадцать семь. Поэтому квинтет с уверенностью смотрел в будущее и даже уже подписался принять участие в Барселонском фестивале 2005 года, чтобы исполнить вызывающе ультрасовременный опус «2К+5», сочиненный enfant terrible современной испанской вокальной музыки Пако Барриосом.

И вот сейчас им предоставили грант на две недели оплаченных репетиций в chateau восемнадцатого века в сельской местности в Бельгии, чтобы они могли подготовиться к тому моменту, когда окажутся в состоянии обрушить звуковой кошмар «Partitum Mutante» Пино Фугацци на ничего не подозревающий мир.

* * *

Когда наконец настало раннее утро шестого июля в Англии, воздух был еще слегка морозным, но в Бельгии в полдень уже стоял зной. Очевидно, Господь хотел дать понять участникам квинтета, что, несмотря на кажущуюся краткость путешествия самолетом и поездом и ничтожные различия в широте, они переместились из одного мира в другой.

На мощенной булыжником автомобильной стоянке перед железнодорожной станцией Дюйдермонде их ждал, сверкая под солнцем всем своим бананово-желтым корпусом, одиннадцатиместный микроавтобус. За рулем сидел, поджидая певцов из Англии, элегантный молодой человек в очень стильных круглых очках «под старину». Это был Ян ван Хёйдонк, директор «Фестиваля современной музыки стран Бенилюкса». Заметив, как не по сезону тепло одетые гости сходят с поезда, он доброжелательно помигал им фарами.

– «Квинтет Кураж», верно? – крикнул он, опустив боковое стекло, словно желал окончательно убедиться в том, что не имеет дело с какой-нибудь другой группой зарубежных гостей, волочащих по перрону тяжелые чемоданы.

Бенджамин Лэм, возвышавшийся, словно гора, над всеми остальными участниками, помахал в ответ рукой. Он улыбался, обрадованный тем обстоятельством, что на станции не было турникетов, через которые пришлось бы пропихивать багаж. Его могучая тучная фигура явно была наиболее характерной особой приметой, отличавшей «Квинтет Кураж», хотя когда кто-нибудь, никогда прежде не видевший участников ансамбля, спрашивал, как их узнать, Роджер обычно тактично советовал: «Там будет седой мужчина в очках», имея в виду, разумеется, самого себя.

– Но вас же должно быть пятеро? – спросил директор, когда Роджер, Кэтрин, Джулиан и Бен подошли к микроавтобусу.

– Разумеется, пятеро, – отозвался Роджер, открывая боковую дверь микроавтобуса и запихивая внутрь громоздкий чемодан своей супруги. – Наше контральто путешествует своим ходом.

Ян ван Хёйдонк мысленно перевел идиому на родной язык, все понял и спокойно продолжил ждать за рулем, пока квинтет погрузит все свои пожитки в автобус. Кэтрин удивилась, что такой воспитанный и симпатичный молодой человек даже не попытался выйти из автобуса и предложить свою помощь. «Я за границей», – напомнила она себе. До самого последнего момента это обстоятельство так и не доходило до нее во всей своей полноте. Она всегда спала в поездах и самолетах как убитая с момента отправления вплоть до самого прибытия.

Погрузив свой багаж вслед за багажом Кэтрин, Роджер беззаботно направился к передней двери и уселся в кабине рядом с директором. Он даже не спросил разрешения. В этом был весь Роджер.

Кэтрин взобралась в салон бананово-желтого автобуса следом за остальными участниками. Как и подобает настоящим англичанам, они поделили между собой имеющиеся девять сидений с математической точностью, усевшись так, чтобы каждый оказался как можно дальше от остальных. Бену Лэму, впрочем, чтобы разместить все свои сто двадцать килограммов, потребовалось целых два сиденья.

Кэтрин бросила взгляд на Джулиана. Прошло три месяца с тех пор, как она видела его в последний раз – по крайней мере так сказал ей Роджер. Самой же Кэтрин показалось, что прошло не меньше трех лет. В профиль надменное лицо тенора с тяжелыми веками, шикарной, ухоженной темной шевелюрой и безупречными скулами могло показаться лицом кинозвезды, причем видно было, что кроме внешности имеется в наличии и соответствующий характер – заносчивый, по-детски капризный. Он мог бы приходиться ей старшим братом, которого у нее на самом деле никогда не было, постоянно бросать ей вызов, все время оказываясь на шаг впереди нее на пути в волнующий и запретный мир взрослых, но при этом все равно оставаясь в ее памяти все тем же мальчишкой в коротких штанишках, постриженным под полубокс в парикмахерской торгового центра. Но Джулиану было только тридцать семь, так что на самом деле Кэтрин была его старше на целых десять лет.

Как только автобус отъехал от станции, Кэтрин задумалась о том, что она всегда чувствовала себя моложе окружающих, за исключением тех случаев, когда разница в возрасте была слишком очевидной. Но это не было с ее стороны проявлением превосходства: это было проявлением неполноценности. Все вокруг казались ей взрослыми, кроме ее самой. Ей еще только предстояло повзрослеть.

Впереди Ян ван Хёйдонк беседовал с ее мужем. Директор фестиваля говорил таким тоном, словно руководил культурными мероприятиями по меньшей мере со времен Второй мировой войны. Впрочем, все директора говорят в таком стиле, думала Кэтрин, все эти молодые выскочки по административной части. Тот парень в Барбикене был того же племени – родился так недавно, что даже «Битлз» не видывал, а рассуждал с таким видом, словно сам Питер Пирс^[12] рыдал ему в жилетку в день, когда умер Бенджамин Бриттен.

Самоуверенность – забавное качество, если хорошенько поразмыслить. Кэтрин, разминая пальцами затекшее плечо, посмотрела в окно – автобус как раз въехал в лес, который был до того красив, что казался невсамделишным. Несмотря на то, что ее везли в машине по направлению к уютному гнездышку, подготовленному для нее поклонниками ее таланта, она почему-то чувствовала себя обманщицей – даже под этим ярким солнцем, во время безмятежного путешествия через сказочный лес, она чувствовала, как страх дышит ей в спину. Но почему? Почему она, музыкант с международным именем, сидит и гадает, не выглядит ли она безвкусно одетым ничтожеством, в то время как этот самый Ян ван Как-его-там – неоперившийся бюрократ, у которого едва сошли с розовой шеи прыщи переходного возраста, – уверен в себе на все сто? И даже Роджер почтительно слушает рассказ Яна о том, каким образом он намеревается править кораблем фламандского искусства в бурных и неизведанных водах нового века.

– Разумеется, – говорил Ян, в то время как микроавтобус продолжал углубляться в чащу леса, – мультимедийные представления в мире рок-музыки давно уже стали обычным делом. Вы видели «Ад в Поднебесье»?

– Э-э-э… ах да, фильм о пожаре в небоскребе? – Роджер предпочитал фильмы Трюффо и Бергмана.

– Нет, – объяснил Ян, – это мультимедийный музыкальный коллектив из Англии. Они демонстрировали по всей Европе свою работу «Каддиш», посвященную Холокосту, – разумеется, включая их и вашу родину. В представлении участвуют множество видеопроекторов, полный симфонический оркестр, венгерская певица Марта Шебештьен – очень много всего. Я надеюсь, что с этой «Partition Mutante» удастся организовать что-нибудь в том же духе – разумеется, с поправкой на то, что речь идет о классической музыке.

Директор притормозил и нажал на клаксон, чтобы спугнуть перебегавшего дорогу фазана. До сих пор им навстречу не попалось ни одной машины.

– Вим Ваафельс, – продолжал директор, – один из лучших молодых видеорежиссеров в Нидерландах. Он посетит вас где-то примерно через недельку и покажет вам видеоряд, под который вы будете петь.

Джулиан Хайнд, который тоже прислушивался к беседе, вставил:

– То есть мы будем вроде как «Вельвет Андерграунд», а этот парень с видео изобразит из себя нашего Уорхолла с «Неизбежным пластиковым взрывом»^[13]?

Роджер посмотрел через плечо на Джулиана с немым недоумением, но директор утвердительно кивнул. Кэтрин не имела ни малейшего представления, о чем идет речь, но ей было прекрасно известно, как Роджер не любил, когда кто-нибудь знал о музыке что-нибудь такое, чего не знал он.

У Кэтрин от разочарования екнуло сердце, когда она поняла, что и на этот раз ее муж не упустит возможности отомстить исподтишка. Она изо всех сил пыталась сосредоточить свое внимание на прекрасных видах за окном, но она все равно слышала, что происходит у нее за спиной: Роджер ловко перевел разговор на тему бюрократических тонкостей культурных институтов ЕС – предмет, о котором Джулиан не имел ни малейшего представления. Он с нежностью вспоминал о правительстве французских социалистов, которое сделало Парижское бьеннале 1985 года незабываемым событием, и выразил тревогу по поводу последних решений руководства амстердамского «Концертгебоу». Раздражение Кэтрин постепенно переросло в скуку – ее веки сами собой смежились от нестерпимо яркого солнечного света.

– Кстати, – перебил директор, которому явно была не очень интересна участь «Концертгебоу», – ваш квинтет – это семейное предприятие?

Кэтрин вновь обратилась в слух: интересно, что Роджер ответит на это? Никто в квинтете, кроме нее и Роджера, не имел никакого отношения к фамилии Кураж, а она при любой возможности предпочитала пользоваться своей девичьей фамилией, настолько ей была неприятна мысль, что кто-то будет называть ее Кэт Кураж. Ей не хотелось прожить остаток дней своих под именем, которое больше подошло бы какой-нибудь супергероине из комикса.

Роджер учтиво обошел скользкий вопрос.

– Хотите верьте, хотите нет, – сказал он, – но квинтет назван вовсе не в мою честь. Я считаю себя всего лишь одним из участников ансамбля, и когда мы выбирали себе название, мы перебрали множество вариантов, но слово «кураж» показалось нам наиболее подходящим.

Кэтрин заметила, что Джулиан как-то чересчур демонстративно склонил голову набок. Она увидела, как рот его расплылся в ухмылке, а Роджер и директор тем временем продолжали беседу.

– Может, дело в том, что, исполняя на публике такую сложную музыку, без определенного куража вам никак не обойтись?

– Ну… это уж слушателям решать, – сказал Роджер. – Скорее всего нам просто на ум пришло старое высказывание Уэсли^[14] по поводу того, как нужно исполнять гимны: «Пойте громко и с куражом».

Джулиан повернулся к Кэтрин и подмигнул:

– Неужели мы именно об этом думали? – прошептал он. – Я почему-то никак не могу вспомнить, чтобы мы беседовали о чем-то подобном.

Кэтрин смущенно улыбнулась ему в ответ. Несмотря на то, что ей очень хотелось сохранять лояльность мужу, она тоже не могла припомнить такого разговора. Снова отвернувшись к окну, она упорно пыталась вернуться в мыслях в далекое-далекое прошлое – во времена, когда она еще не была сопрано в «Квинтете Кураж». Сотни ровных, аккуратных деревьев проносились у нее перед глазами, сливаясь в одну коричнево-зеленую полосу. Деревья и негромкое урчание двигателя убаюкивали ее, и она – уже в третий раз за этот день – чуть было вновь не заснула.

За спиной у нее Бенджамин Лэм начал похрапывать.

Последнюю пару миль их путешествия chateau все время маячил вдали.

– Это мы туда едем? – спросила Кэтрин.

– Да, – ответил Ян.

– Пряничный домик. В таких злые ведьмы живут, – пробормотал Джулиан так, чтобы его услышала только Кэтрин.

– Вы что-то спросили? – спросил директор.

– Да мы тут спорим, как это место называется, – вывернулся Джулиан.

– Настоящее его название – «‘т Люйтшпелерхюйзе^[15]», но и сами фламандцы и приезжие называют его «Шато де Лют^[16]».

– О… «Шато де Лют», очаровательно! – повторила Кэтрин, а микроавтобус тем временем одолевал последнюю милю (или, в данном случае, скорее, последние 1,609 километра). Когда директор, наконец, остановил его перед зданием, которому на две недели предстояло стать родным домом участникам квинтета, он милостиво улыбнулся, но вновь предоставил им справляться с багажом самостоятельно.

«Шато де Лют» оказался гораздо красивее, чем ожидала Кэтрин, но при этом и гораздо меньше. Двухэтажный коттедж, построенный вдалеке от всякого другого жилья рядом с длинной прямой дорогой, соединявшей Дюйдермонде с Мартинекерке, напоминал больше всего старинную железнодорожную станцию, уцелевшую после того, как рельсы демонтировали, заменив их полосой асфальта.

– Лучиано Берио и Кэти Берберян^[17] останавливались здесь в последний год их совместной жизни, – сказал директор, приглашая их подойдите поближе к дому и войти внутрь. – Буссотти и Пуссёр тоже^[18].

Для такой старой постройки дом находился в великолепном состоянии, если не считать роскошных развесистых оленьих рогов снаружи над входной дверью, которые изрядно разъели кислотные дожди конца восьмидесятых. Красные кирпичные стены и серая черепица, покрывавшая крышу, выглядели безупречно, резные оконные рамы недавно покрасили в ослепительно белый цвет.

Со всех сторон коттедж окружал шикарный лес, больше похожий на высококачественную почтовую открытку – каждое дерево выглядело специально посаженным заботливыми и умелыми руками. За густым сплетением тонких ветвей застыли элегантные коричневые лани, похожие на дорогие модели копытных в натуральную величину, установленные на заднем плане для пущей убедительности.

Кэтрин изумленно уставилась на представшее ее взгляду зрелище, в то время как где-то у нее за спиной Роджер возился с ее багажом.

– Такое ощущение, что из леса вот-вот выскочат Робин Гуд и его весельчаки, – сказала она, когда директор подошел к ней поближе.

– Забавно, что вам это пришло в голову, – отозвался он. – В шестидесятых годах французское телевидение снимало здесь сериал, нечто вроде Робин Гуда по-французски, который назывался «Тьерри Праща». Эта прямая и ровная дорога, идущая через лес, очень удобна для съемки эпизодов с погоней.

Затем директор оставил ее глазеть на оленей и поспешил отпереть входную дверь, возле которой уже нетерпеливо топтались остальные участники ансамбля, сгрудившиеся тесным трио вокруг чемоданов и сумок. Бен посередине и двое более субтильных мужчин по бокам вместе напоминали рок-группу, позирующую для рекламного плаката.

Ян справился с замками – сперва с тем, который открывал массивный, древнего вида латунный ключ, а затем с более современными, открывавшимися ключиками из нержавейки.

– Престо! – воскликнул он. Поскольку Кэтрин ни разу не посещала представлений иллюзионистов, она восприняла это междометие в чисто музыкальном смысле. Какого еще престо он ждет от нее? Лично она пребывала в состоянии, которому гораздо больше соответствовало понятие «адажио».

Великолепная гостиная шато, залитая солнечным светом и обставленная антиквариатом, судя по всему, была именно тем местом, где планировалось проводить репетиции. Джулиан, как и следовало ожидать, немедленно опробовал акустику, взяв sotto voce парочку ми. Он проделывал этот номер в подвалах и церквях всей Европы от Аахена до Жирардова – если верить ему, это выходило у него совершенно непроизвольно.

– Ми-ми-ми-ми-ми! – пропел он и улыбнулся. Это было существенно лучше, чем заставленная мягкой мебелью гостиная в доме Бена Лэма.

– Да, акустика здесь что надо, – улыбнулся директор и принялся показывать им дом.

Кэтрин не пробыла в нем и пары минут, как начала чувствовать какую-то вкрадчивую тяжесть в районе затылка, которая постепенно разлилась по ее плечам. Эта тяжесть не имела никакого отношения к атмосфере, царившей в доме: атмосфера была совершенно очаровательной, даже волшебной. Вся мебель и большинство панелей были из потемневшего от времени дерева, что могло бы создать мрачноватое впечатление, если бы не яркий солнечный свет, вливавшийся через многочисленные окна, и не великолепный аромат – а вернее, отсутствие всякого аромата – просто чистый, насыщенный кислородом лесной воздух, свободный от примесей промышленных и человеческих испарений.

Разумеется, в наличии имелись все полагающиеся мелочи – как современные, так и древние: фортепьяно от Giraffe, душ с электроподогревом, стеганые одеяла с вышивкой, микроволновая печь, холодильник, концертный ксилофон, прялка восемнадцатого века, два компьютера, полное довоенное издание гроувовского «Словаря музыки и музыкантов» (на голландском), резная стойка с деревянными продольными флейтами (сопранино, дискант, альт, тенор и к тому же еще флажолет), несколько радиотелефонов и даже большой ассортимент домашних тапочек.

Нет, нет, вовсе не это тревожило Кэтрин, когда она вместе с другими членами «Квинтета Кураж» совершала под руководством Яна обход их нового жилья. А тревожило ее исключительно количество спальных комнат. Пока директор водил их из одной комнаты в другую, она все время производила подсчеты, и к тому моменту, когда он начал демонстрировать им кухню в корабельном стиле, достойную кисти Вермеера, она уже поняла, что пятой спальни в доме не предвидится. Итак, одна для Бена, одна для Джулиана, одна для Дагмар и… и одна для нее с Роджером.

– До ближайшего магазина добраться не так-то просто, поэтому мы оставили для вас в буфете кое-какие продукты. Это не совсем английская еда, но в экстренном случае она может вам пригодиться.

Кэтрин сделала над собой усилие и, чтобы не показаться невежливой, заглянула в буфет, дверцу которого директор услужливо распахнул перед ней. Первым на глаза ей попался картонный ящик, на котором было изображено какое-то растение, точь-в-точь похожее на те, которыми были засажены все грядки вокруг дома. «BOERENKOOL»^[19] – гласила надпись на ящике.

– Как предусмотрительно с вашей стороны! – сказала она, вертя в руках почти невесомый ящик.

Когда наконец показалась Дагмар, было уже около девяти часов вечера. Директор давно уехал: участники «Квинтета Кураж» были заняты тем, что шумно распаковывали чемоданы, подкреплялись кукурузными хлопьями (Nieuw Super Knapperig!^[20]) и занимались другими делами, которыми обычно занимаются новоприбывшие. Маленькую фигурку велосипедистки, приближающуюся к дому, первым заметил из окна верхнего этажа Бен. Тогда все вышли наружу, чтобы скопом встретить заблудшее контральто.

Дагмар проделала весь путь от железнодорожной станции Дюйдермонде с тяжелым рюкзаком за плечами и под завязку загруженными передним и задним багажниками. Пот блестел у нее на шее, сквозь промокшую насквозь футболку виднелись черный бюстгальтер и загорелое худое тело. На коленях ее ярко-голубых велосипедных бриджей выступили черные пятна, а в растрепанной копне черных как смоль волос блистали капли влаги. И тем не менее, когда Дагмар, соскочив с велосипеда, покатила его по направлению к своим коллегам по коллективу, создавалось ощущение, что у нее в запасе все еще полным-полно энергии.

– Извините, что опоздала, – меня чуть было с парома не ссадили, – сказала она, слегка прищурив виновато огромные карие глазищи. Как все яркие личности нонконформистского склада, Дагмар предпочитала проноситься мимо обалдевших зевак, заставляя их, открыв рты, провожать ее изумленными взглядами, вместо того, чтобы предоставить им возможность тщательно разглядеть ее со всех сторон.

– Ничего, ничего, мы еще даже и не начинали, – сказал Роджер, шагнув в сторону Дагмар, чтобы помочь ей справиться с велосипедом, но Дагмар предпочла доверить свое средство передвижения Бену. Несмотря на то, что Бен, в силу большого веса, не был велосипедистом, ей почему-то показалось, что он лучше знает, как обходиться с двухколесным транспортом.

Слегка покачиваясь на усталых ногах, обутых в кроссовки «Рибок», Дагмар утерла лицо рукавом футболки. Ее поясница, впрочем, как и все ее тело, была цвета молочного шоколада.

– Рождение ребенка, как я посмотрю, вовсе не заставило тебя расстаться со спортом, – прокомментировал Джулиан.

– На самом деле я совершенно потеряла форму, – отозвалась Дагмар. – Попытаюсь восстановить ее, пока я здесь.

– Восстановить форму! – вскричал Джулиан, который, в присутствии Дагмар, всегда проявлял с ней во всем солидарность, чтобы никто не заметил, как она его раздражает. – Разве не за этим мы все сюда приехали?

Мысль о восьминедельном ребенке Дагмар заставила Кэтрин очнуться от ступора.

– А кто остался с маленьким Акселем? – спросила она.

– Никто, – ответила Дагмар. – Я взяла его с собой.

От этого заявления Джулиан непроизвольно разинул рот. Для него было уже не так-то просто смириться с необходимостью провести ближайшие две недели в обществе Дагмар, но то, что ему придется соседствовать еще и с ее грудным младенцем, окончательно выбило его из колеи.

– Я не… я не уверен, что это хорошая идея, – выдавил он, стараясь говорить напевно и задумчиво, словно кто-то поинтересовался его мнением по этому поводу и вот теперь, после длительных размышлений, он решил поделиться своими выводами.

– Неужели? – холодно переспросила Дагмар. – И почему, интересно знать?

– Ну, я подумал, что ведь нас привезли сюда, чтобы предоставить нам покой – в буквальном и в метафизическом смысле этого слова – и дать нам возможность хорошо отрепетировать произведение вдали от шума и всяческих отвлекающих факторов, ну и… все это теряет всякий смысл, если у нас будет все время плакать ребенок.

– Мой ребенок почти совсем не плачет, – сказала Дагмар, размахивая полой футболки в попытках охладить разгоряченное тело. – От большинства взрослых мужчин шума бывает куда как больше. – И сказав это, она направилась к входу в «Шато де Лют», так словно Джулиана вообще не существовало в природе.

– Ну что ж, поживем – увидим, – с унылым видом заключил тот.

– Вот именно, – бросила Дагмар через плечо. У нее на спине в пузатом рюкзаке спал сном праведным младенец, слипшиеся волосики которого торчали во все стороны.

К тому времени, когда квинтет наконец собрался, чтобы впервые серьезно взяться за «Partitum Mutante», за окнами было уже темно. Яркие огни бросали медный отблеск на стены комнаты, а в оконных стеклах отчетливо отражались пять очень непохожих друг на друга личностей, собравшихся на репетицию. Впрочем, Кэтрин казалось, что все пятеро собрались вместе, объединенные общим делом, словно мушкетеры, приготовившиеся к бою.