Сто девяносто девять ступеней. Квинтет «Кураж»

Текст добавлен: 26 июня 2017, 17:30

Текст книги "Сто девяносто девять ступеней. Квинтет «Кураж»"

Автор книги: Мишель Фейбер

Жанр:

Современная проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

– У меня потрескались оба соска, – пробурчала она, отчего сидящий у нее за спиной над миской с овсянкой Бен густо покраснел. – Сначала один еще был ничего, а теперь и он потрескался. Сегодня должен пойти дождь – должен, должен, должен! И я не понимаю, почему вы позволили уйти Виму Ваафельсу живым из этого дома.

Не дождавшись никакого ответа от присутствующих, Дагмар хлопнула дверцей холодильника и, громко топая, покинула кухню.

Поскольку Кэтрин и Бен сидели в молчании, они сразу же услышали, как Дагмар подстерегла в соседней комнате Роджера и вступила с ним в перепалку. Сердитый голос немки – звучное и громкое контральто – слышался через стену отчетливо и ясно. Приглушенный баритон Роджера, который обиженно оборонялся, обладал гораздо меньшей разборчивостью.

– Из всего, что я слышал, – говорил Роджер, – у меня сложилось впечатление, что у нас нет права выбора…

– Я певица, – напомнила ему Дагмар. – Я не кукла, которой всякие психи могут крутить, как им взбредет в голову!

Голос Роджера продолжал рассудительно бубнить:

– …мультимедийное событие… мы только один из его компонентов… эта проблема всегда возникает в таких случаях… компромиссы неизбежны… я же не католик, но пою слова канонических латинских текстов…

– Я уже все это слышала в дрезденской «Стаатсопер»!

Препирательство продолжалось довольно долго: к концу Бен и Кэтрин уже перестали прислушиваться к словам. Вместо этого они начали их воспринимать как какие-то обрывки звуков, напоминающие авангардное звучание Sprechstimme^[34].

Тут сверху спустился почуявший кровь Джулиан; отказавшись от обычного кофе с тостом, он поспешил на звуки битвы.

Это было для Роджера уже чересчур: почуяв численное превосходство противника, он немедленно созвал общее собрание коллектива. Пятеро вокалистов уселись в гостиной, где они провели столько часов в трудах над «Partitum Mutante», и начали пререкаться.

– Для того, чтобы больше не сталкивались с подобными фиаско, – заявил Джулиан, – мы должны дать всем ясно понять, сколько мы стоим.

– Объясни, ради Бога, что ты имеешь в виду, Джулиан? – вздохнул Роджер.

– Мы должны включить в программу гораздо больше популярных произведений и поднять цены на билеты. Делать больше записей, чтобы нас каждая собака знала в лицо. А затем, когда нам будут предлагать работу, мы должны выбирать, что нам подходит, а что – нет. Мы должны сохранять за собой право вето. Чтобы никакие макаронники, торгующие пулеметами, чтобы никакие гинекологи-любители не имели нам права указывать.

– Но, – поморщился Роджер, – мы ведь не случайно назвались «Квинтет Кураж». Разве мы не хотели выразить этим нашу открытость всему новому?

В этот момент Кэтрин начала хихикать, представив их всех на фоне пульсирующего полового органа, который, как пообещал Вим Ваафельс, «путет апсолюйтно пофсютту», вокруг них.

– Возможно, Кэт, в присущем ей стиле, напоминает нам о необходимости относиться ко всему с юмором, – в отчаянии попытался объяснить происходящее Роджер.

– Да нет, я просто… не обращайте на меня внимания, – задыхаясь от смеха, выдавила из себя Кэтрин. Роджер недоверчиво и в то же время просительно посмотрел на нее. Она прекрасно понимала, что в этот момент он пытается понять, не сошла ли она окончательно с ума, и если сошла, то насколько это заметно всем остальным. Ему хотелось, чтобы Кэтрин, независимо от своего безумия или нормальности, встала на его сторону – ему хотелось, чтобы она воспринимала все с тех же позиций, что и он, невзирая на тот факт, что ее безумие могло помешать ей высказать свои соображения надлежащим образом. Но она ни за что не решилась бы сказать ему, что дело было вовсе не в безумии: просто мир для нее теперь необратимо изменился, и в этом новом мире «Квинтет Кураж» и все его ценности уже не играли такого большого значения, как раньше.

– «Кинг’с Сингерс» произвели на Променадных концертах в этом году эффект разорвавшейся бомбы, – не уступал Джулиан.

Роджер с трудом сдерживался; Джулиан наступил ему на любимую мозоль.

– Послушай, я отправился в это опасное плавание в море коллективов, исполняющих вокальную музыку a capella, – возразил он упрямо, – вовсе не для того, чтобы исполнять «Об-ла-ди, Об-ла-да» для толпы расфуфыренных обывателей.

– Да, и для очень большой толпы, – напомнил ему Джулиан. – А сколько людей услышат нас на «Фестивале современной музыки Бенилюкса»?

– Во имя всего святого, Джулиан, неужели ты действительно хочешь, чтобы мы исполняли Эндрю Ллойд Вебера и «Raindrops Keep Falling on My Head», аранжированные в стиле мотета?

– Браво, браво, мистер Кураж! Как всегда, вы доводите все до абсурда! – Джулиан отскочил назад с поистине балетной грацией. – Я всего лишь позволил себе выдвинуть скромное предложение, в надежде, что вы задумаетесь о том, что нужно делать для того, чтобы снискать любовь интеллигентной публики. Спешу сообщить вам, если вы этого еще не знаете, что «Битлз» пользуются гораздо большей популярностью, чем Пино Фугацци с этим самым мистером Вафлей, взятыми вместе, каковая парочка вообще не может вызвать ничего, кроме извержения… – Джулиан сделал паузу, чтобы перевести дыхание, после чего завершил свою тираду: —…рвоты.

– Да, но…

– Вы знаете, что могло бы стать для нас великолепным номером на бис? – продолжал не на шутку разошедшийся Джулиан. – «Богемская рапсодия» Queen в переложении для пяти голосов.

Дагмар громко фыркнула.

– Вы думаете, я шучу? – воскликнул Джулиан, которого уже ничего не могло остановить. – Да вы послушайте! – И он начал петь, демонстрируя весь свой диапазон, от чудовищного псевдобаса до великолепного фальцета. – Bis-mil-lah! No-o-o-o! We will not let you go – Let him go-o-o-o! – Will not let you go – Let him go-o-o-o! No, no, no, no, no, no, no – Mamma mia, mamma mia, mamma mia let me go…

К счастью, порыв Джулиана угас, прежде чем он достиг отрывка насчет Вельзевула, который так был хорошо знаком всем по его автоответчику, и тенор в изнеможении упал на колени.

– Ты сошел с ума, – в ужасе вымолвила Дагмар, и молчание вновь повисло в потревоженной атмосфере гостиной.

– А ты что думаешь, Бен? – просящим голосом обратился к басу Роджер.

Бен глубоко вздохнул, словно пробуя на вкус наполнявшие воздух дурные вибрации.

– Я думаю, что одна вещь в любом случае не подлежит обсуждению, – сказал он. – Нас наняли, чтобы исполнить «Partitum Mutante» на «Фестивале современной музыки Бенилюкса». Если мы исполним ее, многие могут усомниться в нашем вкусе. Но если мы ее не исполним, гораздо большее число людей усомнится в нашем профессионализме.

Дагмар раздраженным жестом убрала со лба прядь волос.

– Вы все невыносимы, как настоящие англичане, – пожаловалась она. – Вы в состоянии наложить на себя руки, только бы не огорчить по ошибке прибывшую по вашему адресу похоронную команду. Почему мы не можем сказать руководству фестиваля, чтобы они засунули себе в задницу этих своих Фугацци и Ваафельса?

– Э-э-э… Давайте, как говорится, подойдем к вопросу с другой стороны, – сказал Роджер в припадке деланного оптимизма. – Мы все согласны с тем, что отказ от участия в этом мероприятии плохо скажется на нашей репутации. Но кто утверждает, что это плохо? Если «Partitum Mutante» будет освистана критикой, то все вокруг начнут говорить о поступке нашего квинтета, и это выведет нас на совсем иной уровень признания, независимо от того, что мы все думаем по этому поводу.

– А ты проныра, Роджер, – сказал Джулиан с непередаваемым сарказмом.

– Что?

– Я это сказал в самом положительном смысле.

После этого накал дискуссии заметно снизился, но, к несчастью, до вечера оставалось еще слишком много времени, которое предстояло убить любой ценой, поэтому споры вспыхивали снова и снова с навязчивостью, присущей любой рефлекторной активности. Несмотря на то, что Кэтрин находилась в самой гуще битвы, она воспринимала ее словно откуда-то издали. Она знала, что Роджер не станет интересоваться ее мнением – по крайней мере после того, как она так глупо засмеялась, – к тому же он может испугаться, что она снова заведет какой-нибудь разговор о трусах и окончательно опозорит его. Или же ему подумается, что вместо внятного ответа он столкнется с бессмысленным взглядом – таким, словно Кэтрин смотрит на весь этот мир со дна глубокого-глубокого колодца. Ему ни за что не понять, как далека она сейчас от всего, что происходит вокруг.

Впрочем, на нее вся это болтовня по поводу «Partitum Mutante» и будущего «Квинтета Кураж» не произвела ни малейшего впечатления. Ее немало радовал тот факт, что Бена, по всей очевидности, эти разговоры тоже мало трогали. Так часто, как только это было возможно без того, чтобы вогнать Бена в краску, она бросала взгляды в его сторону и улыбалась ему. Он улыбался ей в ответ, бледный от усталости, не обращая внимания на пронзительные голоса спорщиков, которые все никак не могли успокоиться.

Кэтрин подумала: «Неужели я рискну сделать что-нибудь такое, из-за чего распадутся две семьи?»

В конце концов ситуацию, как обычно, спас Аксель. Странно, как это маленькое и совершенно немузыкальное создание, непрошеный ребенок-кенгуренок, который, как они опасались, будет постоянно мешать им заниматься их серьезным взрослым искусством, позволило им работать, не отвлекаясь, над «Partitum Mutante» две недели без перерыва, поднимая свой голосок именно в те минуты, когда его вмешательство в роли миротворца было абсолютно необходимо.

Сегодня Аксель позволил певцам провести за спорами утро и начало дня, прерывая их на короткий срок только в те мгновения, когда ему было абсолютно необходимо поесть и попить. Однако, когда начал близиться вечер, а спорщики все никак не могли успокоиться, Аксель сообразил, что срочно необходимо его вмешательство. Завывая во весь голос, он заставил свою родительницу поспешить к его крохотному, трясущемуся от плача тельцу, которое к этому времени он умудрился так перепачкать в экскрементах и срыгнутом молоке, что без купания обойтись было просто невозможно. Дагмар, перебитая в тот момент, когда она как раз собиралась заявить о своем выходе из англо-немецкого союза, проглотила свои слова, шумно удалилась наверх и больше не вернулась.

После ее ухода воинственный транс, в который впали спорщики, внезапно развеялся, и музыканты, почувствовав усталость, разошлись. Они ни до чего не договорились, а дождь так и не начался. Джулиан удалился в свою комнату, утешаться фламандским бормотанием телевизора. Роджер сказал, что отправится в постель, хотя, если судить по обиженно-стоическому выражению на его лице, скорее можно было подумать, что он собирается в Гефсиманский сад для последней молитвы.

Кэтрин и Бен сидели в гостиной. За окнами угольно-мохнатые силуэты лесных деревьев вырисовывались на фоне синего, как индиго, ночного неба.

После долгого молчания Кэтрин сказала:

– О чем ты думаешь, Бен?

И Бен ответил:

– Времени почти не осталось. Лучше бы мы немного порепетировали.

Кэтрин закинула руки за спину и прислонилась к спинке дивана. Из этой позиции она могла видеть Бена только одним глазом, но этого ей было достаточно.

– Спой мне что-нибудь, Бен, – прошептала она.

С некоторым трудом Бен поднялся со стула и подошел к застекленному шкафу. Открыв дверцу, он извлек оттуда старинный музыкальный инструмент – нечто, похожее на теорбу^[35], какую-то старинную лютню, потрескавшуюся и потемневшую от времени.

Затем он вернулся к стулу и попытался поудобнее и поэлегантнее прислонить объемистый инструмент к своему объемистому телу. Потом начал тихо перебирать струны. Звучный, словно саксгорн^[36], голос вырвался откуда-то из его утробы, и в гостиной зазвучали наполненные меланхолией стихи Тобиаса Хьюма (около 1645 г.)

Зачем стремишься долго жить,

Несчастный человек?

Ты настрадаешься сполна

За твой короткий век.

Вспоминая свою долгую жизнь, наполненную сражениями и музыкой, старина Тобиас вполне мог ограничиться этим куплетом, но куплетов было очень много – музыка вынуждала продолжать рассказ, хотя вся суть уже была изложена в первом четверостишии. Бен Лэм спел песню от начала до конца – это заняло почти девять минут – под минималистический аккомпанемент лютневых переборов. Затем, закончив, он встал со стула и аккуратно вернул инструмент на место в шкаф. Кэтрин поняла, что сейчас он отправится спать.

– Спасибо, Бен, – сказала она куда-то себе в плечо. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – откликнулся Бен, удаляясь из гостиной.

Спустя час Роджер и Кэтрин занялись любовью. Это был единственный способ сбросить накопившееся напряжение, Кураж придвинулся поближе к своей странной и неприступной жене, и она позволила ему овладеть собой.

– Я больше ничего не понимаю, совсем ничего не понимаю, – постанывал он, в то время, когда она гладила его взмокшую от пота спину.

– Никто ничего не понимает, милый, – бессмысленно бормотала в ответ Кэтрин, ероша шевелюру Роджера. – Давай лучше спать.

Как только Роджер успокоился, она скинула с себя простыню. Ей казалось, что от жары ее тело светится в темноте, словно кусок янтаря. В доме стояла тишина: Джулиан, очевидно, утратил интерес к телевизору. Из окна доносился запах близящегося дождя, который щекотал ноздри и дразнил.

Уже засыпая, Кэтрин подумала, что видит сон: ей слышались какие-то странные звуки изнутри своего тела, звуки томящейся в плену твари, которая рвется на волю, разрывая ее плоть и мечтая о глотке свежего воздуха. Затем внезапно ее разбудил вполне реальный крик, доносившийся извне. Детский крик, испуганный и бессловесный. Она подумала сначала, что это Аксель, но какой-то инстинкт подсказал ей, что это Дагмар, которая столкнулась с чем-то таким, с чем она не в состоянии справиться в одиночку.

Роджер спал как убитый; Кэтрин не стала будить его, набросила халат и выбежала из спальни.

– Hilfe!^[37] – кричала Дагмар из последних сил.

Кэтрин вбежала в спальню немки, но увидела там только Акселя, который вопил и корчился на расправленной постели.

– На помощь!

Кэтрин метнулась в соседнюю комнату – спальню Бена. Бен лежал, раскинув руки, на полу, рядом с узкой кроватью, полы пижамы разошлись, демонстрируя его большой бледный живот. Дагмар, склонившись над ним, судя по всему, целовала его в губы. Затем, откинувшись назад, она оперлась руками на его приподнятую грудь, положив одну загорелую ладонь поверх другой, и всем своим весом навалилась на его грудную клетку, так, что на руках у нее выступили жилы.

– Дыхательные пути. Закупорка, – сказала она, тяжело дыша от усилия и продолжая массировать то место на туловище Бена, где, по ее предположениям, скрывалась грудина. Огромная грудная клетка баса возвышалась над полом так сильно, что при каждом нажатии колени Дагмар отрывались от пола.

Кэтрин пересекла комнату одним прыжком и склонилась к голове Бена.

– Роджер! Джулиан! – завопила она, а затем прижалась своими губами к губам Бена. В паузах между ритмическими движениями Дагмар она вдувала из всей мочи воздух в легкие певца. У нее уже начало колоть в боках, а она все продолжала и продолжала делать искусственное дыхание.

«Ну, пожалуйста, прошу тебя, дыши!» – мысленно умоляла она Бена, но тот так и не задышал.

Джулиан ворвался в комнату и в то же мгновение уставился в изумлении на женщин: Дагмар, совершенно голая, и Кэтрин, в распахнутом халате, склонились над распластанным на полу телом Бена.

– Э-э-э… – замычал он, выпучив глаза, пока до него наконец не дошло, в чем дело. Тогда он, завывая, выскочил из комнаты и заметался по дому, пытаясь отыскать в темноте телефон.

В последний день пребывания «Квинтета Кураж» в «Шато де Лют» гостиная была залита мягким, неярким светом. Погода наконец сменилась. Багаж, сваленный в прихожей, напоминал уродливую авангардную скульптуру, насильно впиханную в исторический интерьер со всеми его старинными прялками, продольными флейтами, фолиантами в кожаных переплетах и лютнями.

Ян ван Хёйдонк должен был прибыть с минуты на минуту в бананово-желтом микроавтобусе, а затем, после того как дом опустеет, наверняка явится Джина, чтобы сделать уборку. Пара предметов в прихожей были сильно повреждены санитарами, когда они выносили тело Бена через узкий дверной проем, но владельцы шато, разумеется, примут во внимание исключительные обстоятельства. В конце концов, нелепо ожидать, чтобы предметы антиквариата существовали вечно – рано или поздно время все равно возьмет свое.

Стоя у окна и глядя незрячим взором на то, как миллионы крошечных градинок стучат в оконное стекло, Роджер наконец решился заговорить на тему, избежать которой было невозможно.

– Мы должны решить, что нам теперь делать, – сказал он спокойно.

Дагмар отвернулась в сторону и стала разглядывать своего малыша, лежавшего у нее на руках. Она уже приняла решение по этому поводу, но пока не собиралась делиться им с Роджером Куражом.

– Фестиваль еще не начался, – сказала она, покачиваясь на абсурдно большом пластиковом чемодане, принадлежавшем Кэтрин.

– Знаю, но рано или поздно он все же начнется, – сказал Роджер.

– Дай нам прийти в себя, Роджер, – тихо посоветовал Джулиан, который, склонившись над пианино, прикасался к клавишам тонкими пальцами, не нажимая на них.

Роджер сморщился, устыдившись того, что он вот-вот должен был сказать – чего он просто не мог не сказать, подчиняясь велению своего личного, особенного Бога.

– Мы можем справиться с этой ситуацией, – сказал он наконец. – Басовая партия в партите очень простая, чтобы не сказать больше. Я знаю одного баса по имени Артур Фалкирк, это старый приятель Бена, Они вместе пели в Кембридже…

– Прекрати, Роджер!

Это сказала Кэтрин. Ее лицо, красное и распухшее от слез, было попросту неузнаваемым. Перед тем как, поближе к утру, она наконец успокоилась, она плакала с такой неукротимой силой, с какой не плакала с семилетнего возраста. Она завывала, а потоки дождя омывали «Шато де Лют», и звуки ее плача вплетались в симфонию, состоявшую из поскрипывания старого фундамента, журчания воды льющейся по водосточным трубам и желобам, звонками телефона. От долгих слез голос ее охрип так сильно, что вряд ли кто-нибудь догадался сейчас, что она поет сопрано.

Роджер нервно откашлялся.

– Бен был очень ответственным человеком, – сказал он. – Ему бы понравилось…

– Прекрати, Роджер! – повторила Кэтрин.

Тут вновь зазвонил телефон, и Кэтрин сняла трубку прежде, чем ее муж успел сдвинуться с места.

– Да, – просипела она. – Да, это «Квинтет Кураж». Вы говорите с Кэтрин Кураж. Да, я все понимаю, мы вам очень признательны. Нет, разумеется, мы не будем исполнять «Partitum Mutante». Надеюсь, мистеру Фугацци удастся найти другой ансамбль. Времени осталось так мало, что я бы посоветовала ему подготовить фонограмму, но я думаю, он сам как-нибудь разберется с этой проблемой… Посвящение? Очень любезно с вашей стороны, но я не думаю, что Бену эта идея понравилась бы. Хорошо, я подумаю о такой возможности. Позвоните мне по лондонскому номеру. Но не сразу, конечно, через несколько дней. Да. Не за что. До свидания.

Роджер стоял у окна спиной к Кэтрин, сложив за спиной руки. На фоне продолжавшего падать за окном града можно было рассмотреть только его силуэт. Снаружи хлопнула дверь автомобиля: никто не услышал, как к дому подъехал микроавтобус с Яном ван Хёйдонком за рулем.

Кэтрин уселась рядом с Дагмар на чемодан: он был таким бессмысленно огромным, что на нем нашлось место для них обеих.

– Спасибо тебе, что едешь вместе с нами, – шепнула она на ухо немке.

– Ничего, – безо всякого выражения отозвалась Дагмар. Слезы катились у нее по щекам и падали на ребенка. Она позволила Кэтрин взять себя за руку – за эти смуглые и сильные пальцы, которым тем не менее не удалось вернуть к жизни тело Бена Лэма.

Скрип разбухшей от дождя входной двери, на которую кто-то навалился плечом, вывел их всех из транса. Поток влажного, пропитанного ароматами земли воздуха ворвался в дом, а следом за ним на пороге появился Ян ван Хёйдонк. Не говоря ни слова, он прошел в гостиную, взял два чемодана – Роджера и Бена – и поволок их к двери. Дагмар и Кэтрин соскочили с чемодана и позволили Роджеру поволочь его к выходу, хотя его вместе со всем содержимым легко можно было бы бросить в Бельгии. Чемодан был битком набит одеждой, которая ей не пригодилась, и пищей, которую она не съела. В будущем, если ее вообще ждет будущее, Кэтрин решила никогда не брать с собой столько всякого барахла.

«О Боже, только не начинай все сначала! – сказала она себе. – Хватит с меня всего этого».

Желтый микроавтобус в этот раз показался ей гораздо просторнее, чем при первой встрече с ним, хотя сейчас, считая Дагмар и Акселя, в нем было больше пассажиров, чем тогда – разумеется, при меньшей массе. Роджер, как и тогда, сел рядом с Яном ван Хёйдонком. Директор, по-прежнему с поджатыми губами, тронулся в путь, сосредоточившись на дороге за стеклом, на котором беспрестанно танцевали свой танец стеклоочистители. Судя по всему, шансы, что они с Роджером возобновят дискуссию по поводу будущего амстердамского «Концертгебоу», были невелики. Джулиан сидел в хвосте автобуса и провожал взглядом дом, пока он, похожий больше на туристическую открытку, чем на реальное здание, не исчез за пеленой дождя.

Они не проехали и пята минут, как дождь внезапно прекратился и лес возник как по волшебству из водного марева. Затем, совсем уж неожиданно, появилось солнце.

Тепло, просочившееся через затемненное стекло микроавтобуса, согрело заплаканное лицо и приласкало ее воспаленные от слез веки. Как только дождь перестал, симфония окружающего мира вновь поменяла звучание: стало слышно, как тихо урчит двигатель и как в лесу чирикают птицы, в то время как в автобусе тишина, образованная отсутствием Бена, повисла, как вредоносный миазм. Тишина эта казалась жуткой, мертвящей.

Инстинктивно, пытаясь заполнить эту пустоту, Кэтрин начала петь самую простую и утешительную песню, которую она знала – старинный канон, который она знала в детстве, еще даже не понимая значения ее слов^[38].

Sumer is icumen in,

Lhude sing Cuccu!

Groweth sed, and bloweth med,

And springeth wde nu.

Sing Cuccu!

Голос Кэтрин вырывался из ее осипшего горла неуверенно и тихо, иногда он пропадал вообще. Она начала петь, даже не думая о том, что могут подумать о ней остальные; пусть думают, что она сошла с ума, если им так больше нравится.

Запев второй куплет, она с изумлением заметила, что мелодию подхватил Джулиан, поддержав изысканным теноровым контрапунктом ее неуверенное соло.

Awe bleteth after lombe,

Lhouth after calve cu;

Bulluc sterteth,

Bucke verteth

Murie sing Cuccu.

Тут вступил и Роджер, а Дагмар, хотя и не знала слов, сымпровизировала несколько странный, но вполне уместный вокализ в верхнем регистре.

Cuccu, Cuccu!

Wel singes thu Cuccu,

Ne swik thu never nu.

Sing Cuccu nu,

Sing Cuccu,

Sing Cuccu nu…

И они пели и пели, стараясь не глядеть в глаза друг другу, пока автобус вез их все ближе и ближе к дому.

Интеллектуальные триллеры?

Готические – точнее, готские – романы?

Злая контркультурная пародия на «массовую» литературу?

Критики попросту сходят с ума, пытаясь подобрать определение для работ «enfant terrible» современной англоязычной прозы Мишеля Фейбера – однако много ли стоят определения, если проза эта ЭФФЕКТНА, ЭКСТРАВАГАНТНА и ОТКРОВЕННО, через край ТАЛАНТЛИВА?

«Аласдэру Грею, Джеймсу Келману и Ирвину Уэлшу пора потесниться… на сцену выходит Мишель Фейбер».

Guardian

«Проза, вызывающая в памяти имя Энтони Берджесса…»

The Times

Мишель Фейбер.

Родился в Голландии, рос в Австралии, живет в Шотландии.

Обладатель ВСЕХ существующих британских премий, присуждаемых за рассказы. Автор романа «Under the Skin», признанного АБСОЛЮТНОЙ КЛАССИКОЙ «черной готики» – и одновременно подлинным образцом «большой литературы» современности.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

notes

Примечания

Метр девяносто. – Примеч. пер.

Нортумбрия – одно из королевств, сложившихся в ходе англосаксонского завоевания Британии. Образовалось в начале VII в. в результате слияния королевств англов Берниции и Дейры. В IX в. территория Нортумбрии была завоёвана вначале англосаксонским королевством Уэссекс, а затем датчанами. Около 924 г. территория Нортумбрии была окончательно присоединена к Уэссексу. – Примеч. пер.

Прерванный половой акт (лат.). – Примеч. пер.

До свидания (исп.). – Примеч. пер.

Моя вина, моя вина (лат.). – Примеч. пер.

Григорианский хорал (лат.).

Строчка из песни «Bohemian Rhapsody» группы «Queen».

Меняющаяся партита» (лат.).

Замок, деревенское имение (фр.).

Традиционный летний фестиваль легкой классической музыки. Проводится в лондонском Альберт-Холле с 1840 г.

«Настроение» (нем.).

Питер Пирс (1910–1986) – певец (тенор), любовник великого английского композитора Бенджамина Бриттена (1913–1976).

Американский художник-авангардист Энди Уорхолл (1928–1987) в начале карьеры группы «Вельвет Андерграунд» выступал в качестве ее продюсера. Во время концертов группы он обильно использовал кино– и слайдпроекцию.

Уэсли, Чарльз (1707–1788) – автор церковных гимнов, брат основателя методизма Джона Уэсли.

«Домик Лютниста (флам.).

«Замок Лютни» (фр.).

Берио, Лучиано (1926) – знаменитый итальянский композитор-авангардист. Берберян, Кэти (1925–1983) – американская певица (сопрано). С 1950 года – жена Лучиано Берио.

Буссотти, Сильвано (1931) – современный итальянский оперный композитор. Пуссёр, Анри (1929) – выдающийся современный бельгийский композитор.

Листовая капуста (флам.).

Новая суперкукуруза! (флам.).

Бог (лат.).

Уильям Блейк «Европа: Пророчество».

Альфред Теннисон «In Memoriam».

Сливки с натуральными фруктами (флам.).

Воэн, Уильямс, Ральф (1872–1958) – английский композитор-неоклассицист, Делиус, Фриц Теодор Альберт (1862–1934) – английский композитор постимпрессионист, особенно известный первыми опытами использования музыки американского сельского юга в симфоническом контексте.

Mutande (итал.) – трусы.

Дауленд, Джон (1562–1626) – английский лютнист, композитор, певец.

Помаленьку (итал.).

«Жизнь и труды Сиприано де Pope» (флам.).

«Тайна великая» (лат.).

Так точно, мой командир! (нем.).

«Андалузский пес» (фр.).

Голосовая складка и воллекула (лат.).

Вокальный прием – пение-декламация на условной высоте (нем.).

Струнный щипковый инструмент, басовая разновидность лютни.

Духовой медный инструмент с мягким, но сильным звуком.

На помощь! (нем.).