Текст книги "Пророчество о сёстрах"

Автор книги: Мишель Цинк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Мадам, я не понимаю, какое отношение это место имеет к ключам, хотя, должна признаться, я просто потрясена увиденным. Отца бы удар хватил!

Мадам Беррье, улыбаясь, встречается со мной взглядом.

– Тогда, милая моя девочка, я не сомневаюсь, что мне бы очень понравился ваш отец. – Она жестом предлагает нам следовать за ней. – Что же до вашего вопроса, то, я думаю, в древнем тексте друидов, который я где-то тут видела, содержится упоминание о Самайне. Насколько мне известно, кроме меня, сюда никто не ходит. Уверена, текст будет лежать на том же месте, где я его видела.

Мы с Соней следуем за ней все дальше и дальше мимо стопок книг, испещренных подтеками птичьего помета и пятнами плесени. Мы осторожно перешагиваем через все непонятное и в какой-то момент едва не налетаем на мадам Беррье – так резко она останавливается возле очередного покосившегося полусгнившего стеллажа.

– Посмотрим-посмотрим… кажется, где-то здесь. Может, вот это… Нет. Не то. Наверное, где-то выше. – Она бормочет все это почти про себя, словно нас рядом и в помине нет. Мы беспомощно наблюдаем, как она переходит от полки к полке. – Ага! Вот оно! Дайте-ка взглянуть!

Держа тяжелый том в одной руке, она второй переворачивает страницы. Странное, несочетаемое сочетание – элегантная и утонченная мадам Беррье выглядит как дома среди всей этой грязи и разрухи. Я нервно улыбаюсь Соне, боясь прерывать бормотание мадам, свидетельствующее о том, что процесс, сути которого я совершенно не понимаю, продолжается.

– Ага! Да, да! Так я и знала! Вот оно! Подходите поближе, девочки, и посмотрим, не сможет ли это вам чем-то помочь. – Мы подвигаемся к гадалке и замираем, когда она начинает читать. – За много веков до Рождества Христова Огни Бельтайна означали начало Света, радостной поры, когда дни полнятся изобилием, а ночи страстью и новой жизнью. Пора Света, или Бельтайн, начинается первого мая и длится шесть месяцев до Самайна, поры Тьмы. Вслед за жатвой и Празднеством Света приходит время Тьмы, скорбная пора, когда воцаряется ночь и тьма правит землями, – пора, когда завеса меж физическим миром и Иномирьями наиболее тонка и проницаема. Самайн, время Тьмы, начинается первого ноября. – Слова ее гулким эхом разносятся по каретному сараю. Они внушают благоговение, и мы молча стоим бок о бок, пока мадам Беррье не отрывает глаз от книги и не спрашивает: – Это вам что-то говорит? Могут эти сведения оказаться подсказкой к тем ключам, что вы ищете?

Я качаю головой.

– Не думаю. Мне это ничего не говорит. Совсем ничего. Я…

– Это мой день рождения, – совсем тихо шепчет Соня. – По крайней мере, по словам миссис Милберн.

Ее слова никоим образом не помогают моим мыслям проясниться.

– Что ты имеешь в виду? Ты родилась первого ноября?

Она кивает.

– Первого ноября тысяча восемьсот семьдесят четвертого года.

Мадам Беррье, похоже, озадачена не меньше меня.

– Быть может, простое совпадение?

Я прикусываю губу. Наверное, она права. Я опускаюсь на ободранный табурет, не обращая внимания на поднявшийся столб пыли, и стараюсь справиться с мучительным разочарованием.

– Лия, не отчаивайся. Мы со всем разберемся, вот увидишь! – Голос Сони звучит спокойно и ободряюще. Интересно, как ей удается всегда сохранять оптимизм, когда мне хочется бросаться на стены и выть волком.

Я смотрю на нее.

– Но мы по-прежнему не знаем, где искать ключи. Дата… Ну, то, что первого ноября у тебя день рождения – это, конечно, интересно, но ровным счетом ничего не говорит нам насчет ключей. Я-то надеялась…

– На что, милая моя девочка? – Мадам Беррье, все еще держа книгу в руках, участливо смотрит на меня.

– Сама не знаю. Наверное, надеялась, что Самайн – это такое место, город, деревня… что-нибудь в этом роде. Надеялась, оно отчетливо выведет нас на ключи.

Мне стыдно, но я ощущаю, как горячие слезы жгут веки. Не от грусти, а от разочарования и досады. Я часто-часто моргаю, глубоко вдыхая пыльный воздух и стараясь успокоиться.

– Ну ладно, – говорит Соня, – мы просто пока запомним и это тоже. Упоминание Самайна явно говорит о дате. Наверное, это окажется важно когда-нибудь потом. Есть ведь и еще один отрывок, правда?

Я киваю, вытаскиваю из сумочки записи Джеймса и всматриваюсь в них в тусклом свете старого здания.

– Да. Ну ладно. Сейчас посмотрю… Вот: «Рожденные в первом дыхании Самайна, в тени таинственного каменного змея Эубера».

Я перевожу взгляд на мадам Беррье.

Она протягивает руку.

– Можно взглянуть?

Я никак не могу решиться и отдать ей записи. Потрясение, пережитое мной от известия, что я – Врата, а теперь вот еще и Ангел, заставило меня подозревать, что все кругом не те, кем кажутся. Уж во всяком случае, мы с Элис – так точно. И отец, все эти годы втайне трудившийся над тем, чтобы защитить меня, – а я-то ничего знать не знала. И вот теперь мадам Беррье пытается помочь нам. Очевидно: если мы хотим найти ключи, придется расширить круг посвященных.

Я протягиваю записки.

– Возможно, вы найдете в них какой-то смысл.

Гадалка опускает голову, подносит бумаги почти к самому лицу. Быть может, у нее близорукость? Она несколько мгновений читает, сосредоточенно сведя брови, а потом протягивает записи обратно мне.

– Очень жаль, однако… Не знаю, звучит вроде смутно знакомо, но только само название, не более того. Не знаю, что это.

Соня качает головой.

– Что вы имеете в виду?

Мадам Беррье вздыхает.

– Эубер звучит по-английски… или даже по-кельтски. Но я не узнаю в нем название ни города, ни места. – Она подносит руку ко рту и постукивает себя по губам, как будто это поможет ей обрести ответ. – Дайте-ка немного подумать. – Она шагает мимо нас к двери. – И давайте-ка уйдем отсюда. Мы слишком долго и слишком напряженно размышляли над пророчеством. Лично мне бы теперь хотелось выйти на солнечный свет, подальше от теней прошлого и грядущего.

* * *

Перед уходом мы все останавливаемся у дома мадам Беррье. Порывистый ветер рвет шляпу у нее с головы, и она придерживает ее рукой на затылке. Прежде чем заговорить, она снова косится на Эдмунда, стоящего в нескольких футах от нас.

– Должна сказать вам еще одну вещь…

Я нервно сглатываю комком поднимающееся к горлу дурное предчувствие.

– Что?

– Если то, что я слышала, правда, самое простое, что вы можете сделать, чтобы защититься от душ, – это не носить амулет.

Она произносит эти слова так небрежно, что они застают меня врасплох.

– Амулет?

Мадам Беррье делает нетерпеливый жест, как будто совершенно ясно, что именно она имеет в виду.

– Амулет. Браслет. Медальон. Тот, что с отметиной.

Я бросаю быстрый взгляд на Соню. Я ведь еще не рассказывала ей про медальон, потому что не знала, какую роль в пророчестве он играет.

– Медальон? – Я стараюсь не выдать обуревающих меня чувств. – Какой еще медальон?

– В самом деле, какой! – Мадам Беррье в ужасе. – Дорогая моя, говорится, что каждые Врата получают во владение медальон, знак на котором совпадает с отметиной на руке Врат. Души могут проникать обратно в наш мир лишь тогда, когда отметина медальона совмещена с отметиной Врат. Но для вас… гм, для вас медальон еще более опасен. Ведь вы – проводник самого Самуила. Самая меньшая степень защиты, что вы можете себе обеспечить, – это снять медальон, запереть его и никогда – никогда! – не надевать, хотя и этого может оказаться недостаточно.

Слова ее для меня не такой уж сюрприз, как могло бы статься. Я и так уже инстинктивно знала, что медальон каким-то образом связан с обратным путем для Самуила. Но все же это новое доказательство порождает вопрос, что давно дразнил самые темные части моего разума. Тот, что до сих пор я не смела высказать вслух.

– Мадам, я кое-чего не понимаю. Даже если бы я носила медальон, то как Самуил может проникнуть в наш мир? Он ведь всего лишь дух, верно? Бесплотный дух. Как бы он передвигался в нашем мире без тела?

– А вот это, моя дорогая, уж и совсем просто, – мадам Беррье сжимает губы в тонкую строгую линию и лишь потом продолжает: – Он использует тебя – твое тело.

16

– Соня, прости. Я не… я правда ничего не знала до вчерашнего вечера.

Соня не отвечает. Эдмунд везет нас через сутолоку улиц к ее дому. От ее молчания в груди у меня прорастают семена страха. Страха, что она не будет больше моим союзником, моей подругой – ну, в самом деле, кто захочет встать на одну сторону с такой, как я?

– Если вы с Луизой захотите действовать вместе, я пойму.

Она оборачивается ко мне.

– Ты ощущаешь себя Вратами? Чувствуешь что-нибудь… неправильное?

Лицо у меня вспыхивает огнем. Я рада, что в экипаже темно и Соня не может толком разглядеть меня, а то, чего доброго, она бы приняла мои полыхающие щеки за признак вины.

– Правду сказать, почти все время я чувствую себя совершенно прежней, собой, только вот гораздо более растерянной и неуверенной.

Но Соня привычно вслушивается в оттенки сказанного, она не упускает ни единого слова.

– Почти все время? – мягко переспрашивает она.

– Бывают времена… не часто, но иногда все же бывают, когда я ощущаю какую-то тягу… чего-то непонятного. Ох, это трудно объяснить! Не то чтобы я вдруг понимаю, что готова совершить что-то ужасное, просто… ну просто иногда я чувствую связь с медальоном. Иногда чувствую его зов. Желание его надеть. Желание погрузиться в сон, в странствия, которые этот сон наверняка принесет. А потом…

– Потом?

– Потом я прихожу в себя, быстро-быстро, и вспоминаю, что мое призвание – сражаться с такими наваждениями.

– И ты помнишь это даже сейчас? Сейчас, когда знаешь, что это вовсе не твое призвание? Что ты не Хранительница, а Врата?

– Теперь – даже еще сильнее!

Я черпаю некоторое утешение в крепости этой веры.

Соня кивает, отворачивается к окну и всю оставшуюся часть дороги так и сидит, отвернувшись.

Когда мы приезжаем к дому миссис Милберн, я вылезаю из экипажа и стою с Соней на тротуаре, а Эдмунд беспокойно поглядывает на нас, притоптывая ногой в не слишком-то деликатном намеке на то, сколько времени уже прошло. Людской поток, что течет мимо нас, кажется странно зловещим, даже опасным, и в голове у меня звучат слова мадам Беррье: «Зверь и его воинство могут принимать разные обличья, любые, какие пожелают… обычного человека, демона, животного, наверное, даже просто тени». Скорее всего, через все прошлые Врата в наш мир пришли уже тысячи падших душ. И они могут быть где угодно. Повсюду. Только и ждут, чтобы мной овладел момент слабости.

Соня берет мои руки в свои.

– Лия, ты не просто так избрана на роль Ангела. Если вся сила пророчества считает, что ты годна для того, чтобы принимать такие решения, то уж мне-то с чего думать иначе? – Она улыбается – слабо, но искренне. – Нам надо держаться вместе. Это наша единственная надежда найти ответы, которые нам так нужны. Луиза, конечно, пусть сама за себя говорит, но лично я – с тобой.

– Спасибо, Соня. Обещаю, я тебя не разочарую. – Я подаюсь вперед и обнимаю ее, переполненная благодарностью.

Соня поеживается, дрожит и обнимает себя руками за плечи. Вечереет, становится совсем холодно.

Я думаю о детях – тех девочках, что отец привез из Англии и Италии, и о других, еще не известных мне.

– Ой, нам столько всего надо обсудить! И совершенно нет времени! Откуда ж время, когда Луиза в Вайклиффе, ты тут с миссис Милберн, а я в Берчвуде, а на носу уже…

Я не договариваю фразы. В голове начинает оформляться идея.

– Что на носу? Боже ты мой, Лия! Если мы простоим тут еще немного, я совсем замерзну!

Я киваю, уже приняв решение.

– Нам надо снова собраться вместе, втроем. Просто необходимо, правда? Предоставь все мне. Я обо всем позабочусь.

* * *

Мы с Соней прощаемся. Я уже почти влезла обратно в экипаж, как вдруг чья-то рука хватает меня за запястье.

– Прошу прощения, но, пожалуйста…

Слова замирают у меня на губах, когда я оборачиваюсь, чтобы высвободиться, и обнаруживаю, что гляжу прямо в лицо Джеймса.

– Лия, – произносит он, и глаза его принимают оттенок, какой я никогда не видела в них прежде. В них стоит что-то настолько близкое к гневу, что иначе и не назовешь.

– Джеймс! Что ты тут?.. – Я оглядываю улицу вокруг, мучительно выискивая объяснение своему визиту в город. – Что ты тут делаешь?

– Так уж получилось, но, знаешь, я живу в городе. Строго говоря, редко какой день обходится без того, чтобы мне не пришлось за тем или иным выйти и пройтись по улицам. – Глаза его вспыхивают. – Ты же, напротив, живешь довольно далеко отсюда.

От этих слов в жилах закипает тихая ярость, и я заново ощущаю, как пальцы его стискивают мое запястье. Вырваться из этой хватки не так-то легко, но мне это удается. Я отдергиваю руку и отступаю назад, чувствуя, как на щеках разгорается сердитый румянец.

– Значит, я должна оставаться дома, как примерная девочка, да? Ты бы этого хотел? Может, мне взяться за шитье и переживать лишь из-за того, не слишком ли много я бываю на солнце? Да ты просто… просто… Фу!

В глазах Джеймса вспыхивает гнев, равный моему гневу. Но лишь на миг. Он качает головой и опускает взгляд на тротуар у нас под ногами.

– Разумеется, нет, Лия. Разумеется, нет.

Он несколько секунд молчит. Я перевожу глаза на Эдмунда. Будь вторым участником этой перебранки у всех на виду кто угодно, кроме Джеймса, Эдмунд уже давно услал бы меня в экипаж. Но теперь, стоит нашим глазам встретиться, он смущенно потупляет взор. Голос Джеймса, на сей раз куда более мягкий, заставляет меня забыть про Эдмунда.

– Разве ты не можешь понять мою тревогу? После смерти отца ты сделалась такой… такой далекой. Я знаю, это был тяжелый удар, но, понимаешь, мне никак не удается отделаться от мысли, будто теперь между нами пролегло что-то еще. И вот сейчас… ты бродишь по городу, без сопровождения, с какими-то людьми, которых я не знаю, и…

Я раскрываю рот от изумления.

– Ты следил за мной? Выслеживал меня по улицам города?

Он качает головой.

– Не совсем. Я сам как раз был в библиотеке, когда увидел, как ты уходишь оттуда. Я никогда не видел женщину и девушку, с которыми ты была. И ты ни разу не упоминала при мне подобных знакомств. Я даже не успел ничего толком подумать, понимаешь? Просто пошел за тобой следом – из любопытства, а еще… ну, скорее всего, из-за того, что очень переживаю, что ты последнее время так странно себя ведешь. Разве ты не понимаешь, почему я не мог поступить иначе?

Его слова больно ранят меня. В них я слышу боль и не могу оспорить правоту всего, что он говорит. Я и в самом деле держала Джеймса на расстоянии, оставив за пределами пророчества, а сама тем временем погружалась в таинственные бездны все глубже и глубже. Разве я на его месте не волновалась бы? Разве не хотела бы сделать все возможное, чтобы выведать причины такого поведения моего возлюбленного?

Я глубоко вздыхаю. Весь гнев мой мгновенно улетучивается. Хотя я бы предпочла ярость, от которой звенит в ушах, чем это новое, непривычное ощущение, безнадежная уверенность, что я никогда не найду способ примирить мое место в пророчестве и мой долг с любовью к Джеймсу.

Я беру его за руку, заглядываю ему в глаза.

– Конечно, ты прав. Прости, Джеймс.

Он разочарованно встряхивает головой. Не извинений он ждет, не они ему нужны.

– Почему ты не поговоришь со мной? Я тебе все еще не безразличен?

– Ну конечно, Джеймс! Это никогда не изменится. Все это… – я обвожу рукою улицу вокруг, – вся эта вылазка не имеет никакого отношения к тебе или моей любви к тебе. – Я силюсь улыбнуться. Странно ощущать улыбку на своем лице – как будто я просто натянула ее, но она не совсем подходит. С другой стороны, лучше у меня все равно не получается. Я принимаю мгновенное решение держаться как можно ближе к правде. – Я просто улизнула из дома, чтобы встретиться с подружкой из Вайклиффа, только и всего. Она знакома с одной женщиной, сведущей в вопросах колдовства, а та…

– Колдовства? – приподнимает брови Джеймс.

– Ой, да сущие пустяки. – Я легким пожатием плеч отметаю его любопытство. – Ты мне не веришь? Мне просто было очень любопытно, а подруга Сони предложила показать нам кое-какие книги по этой теме. – Я бросаю взгляд на Эдмунда. Тот открывает карманные часы и выразительно поглядывает на меня. – А теперь мне правда пора, не то тетя Вирджиния обнаружит, что меня нет, а тогда короткая вылазка в город ради развлечения превратится в целую гору неприятностей.

Джеймс заглядывает мне в глаза. Я знаю – он пытается понять, правдива моя история или нет. Я стойко выдерживаю его взгляд. Наконец он коротко кивает, точно принимая мои слова. Но пока мы прощаемся и я залезаю в экипаж, я все время осознаю: в синих глазах Джеймса я видела не понимание, а поражение.

* * *

Я сижу в гостиной рядом с Генри и читаю, когда от дверей до меня доносится голос Маргарет:

– Мисс, вам письмо.

Я поднимаюсь навстречу ей.

– Мне?

Она кивает и протягивает мне кремовый конверт.

– Его принес посыльный, буквально минуту назад.

Я беру конверт из рук служанки и дожидаюсь, пока ее шаги не стихнут в коридоре.

– Лия, что это? – Генри отрывает взгляд от книги.

Покачивая головой, я возвращаюсь к своему креслу у огня и вскрываю конверт.

– Понятия не имею.

Я вытаскиваю из конверта прямоугольник плотной бумаги, разглядываю белоснежную поверхность, исписанную наклонным, элегантным почерком:

Дорогая мисс Милторп!

Мне кажется, я знаю одного человека, который способен вам помочь.

Его зовут Алистер Уиган.

Адрес: Лервик-Фарм.

Можете доверять ему, как мне самой. Он предупрежден и будет ждать вас.

Мадам Беррье

– От кого это? – возбужденно спрашивает Генри.

Такой энтузиазм меня радует, но в то же время мне печально, что жизнь у братика совсем уж размеренная и скучная, если простое письмо вызывает у него столь бурный интерес.

Я поднимаю взгляд и улыбаюсь.

– От Сони – что ей разрешили приехать к нам на каникулы.

Я старательно подавляю укол вины за то, что солгала. Это ведь лишь отчасти неправда. Я уже говорила с тетей Вирджинией насчет того, чтобы пригласить на праздники Соню и Луизу.

Генри расцветает улыбкой.

– Как здорово!

Я складываю листок и прячу его в конверт, в глубине сердца у меня снова поселяется надежда.

– Конечно, Генри. Еще бы не здорово!

17

– Лия, ты очень рада? Сгораешь от нетерпения? – спрашивает Генри у меня за спиной.

Я высматриваю в окно гостиной, не показался ли экипаж.

Я оборачиваюсь к нему.

– Боже праведный! Отвечаю последний раз: да. Хотя готова держать пари – ты сгораешь от нетерпения еще сильнее меня, судя по тому, сколько раз ты меня спросил.

Он краснеет, но не пытается сдержать улыбки, глаза его светятся. Генри огражден от внешнего мира, и подчас легко забыть, что он всего-навсего десятилетний мальчишка, но я видела, как он смотрел на Соню, когда она приезжала к чаю, и знаю: он мечтает увидеть ее еще раз.

Когда я снова поворачиваюсь к окну, из тенистой аллеи выезжает упряжка. На миг я забываю, что мне уже целых шестнадцать лет и что мне не пристало выказывать восторг так же бурно, как Генри.

– Едут! – Я бросаюсь к парадной двери, распахиваю ее настежь и нетерпеливо жду, покуда Эдмунд помогает Луизе и Соне вылезти из экипажа.

Я буду встречать гостей одна. Тетя Вирджиния занята с Маргарет. Элис сильно помрачнела, когда узнала о моих планах пригласить на праздники Соню с Луизой, поэтому, скорее всего, будет дуться на одной из своих долгих одиноких прогулок.

Луиза несется наверх по лестнице вприпрыжку, точно щенок – море энтузиазма и никаких приличий. Я прыскаю, прикрывая рот затянутой в перчатку рукой.

– Просто поверить не могу, что мисс Грей разрешила мне поехать! Я-то думала, мне предстоит очередной обед в честь Дня благодарения в мрачной столовой Вайклиффа. Ты меня спасла!

Она смеется так заразительно, что я чувствую, как и мне начинают щекотать горло смешинки.

– Чепуха! Знала бы ты, как я рада, что вы обе приехали! – Я наклоняюсь и целую холодную щечку Луизы, а потом и Сони, как только та поднимается на крыльцо. – Ну как? Готовы к каникулам?

Соня улыбается так лучезарно, что даже такой серый день, как сегодня, кажется светлее.

– Ой, да! Я уже столько дней сама не своя от радости! Думала, миссис Милберн из-за меня совсем свихнется!

Я веду подруг в дом. Перспектива провести в их обществе следующие три дня греет меня ничуть не меньше, чем надежда найти ключи. За ленчем мы много смеемся и шутим, а потом возвращаемся в гостиную, сытые и счастливые. Тетя Вирджиния по доброте душевной увозит Генри, чтобы мы могли поболтать наедине. Время от времени он заглядывает в комнату, выразительно поглядывая на Соню, но мы делаем вид, будто не замечаем. Мы болтаем, хохочем, и на какое-то время мне даже начинает казаться, будто мы самые обычные девчонки-школьницы, у которых нет никаких страшных тайн. Что нас не волнует ничего, кроме нарядов, книжек и подходящих молодых людей. Только когда Луиза поднимает личико к стене над камином, я вспоминаю, зачем мы собрались.

– Этот джентльмен, – она показывает на портрет на стене, – выглядит как-то очень знакомо. Кто это?

Я сглатываю, чувствуя, как канат, что связал нас воедино, натягивается.

– Мой отец.

– Должно быть, я видела его в Вайклиффе. До того, как…

Я киваю.

– Скорее всего.

Похоже, мы все же не совсем обычные девочки. Я ломаю голову, как бы рассказать Соне с Луизой то, что еще стоит между нами.

Соня вскидывает голову, на ее безмятежном лице отражается удивление.

– Лия, что с тобой? Ты так притихла!

Я бросаю взгляд на пустой вход в гостиную. Элис, что примечательно, по-прежнему нет и в помине, да и разрумянившейся физиономии Генри тоже давно не показывалось. Но все равно лучше быть поосторожнее.

– Кажется, я бы не прочь подышать свежим воздухом. Вы ездите верхом?

* * *

– Мне это не нравится! Совсем не нравится!

Голос Сони дрожит и срывается. Она трясется на спине Лунной Тени, самой спокойной кобылки из нашей конюшни.

– Чепуха! Ничего с тобой не случится! Ты едешь черепашьим шагом, а Лунная Тень и мухи не обидит. Ты в полной безопасности. Я поскачу сзади тебя, а Лунная Тень позаботится обо всем остальном.

– Ну да! Легко тебе говорить. Ты же постоянно ездишь верхом, – бормочет Соня.

Луиза уже в нескольких шагах впереди – вот уж кто прекрасная наездница, хотя я уверена, что в Вайклиффе ей нечасто выпадает возможность покататься верхом. Верховая прогулка показалась мне наилучшим способом сбежать из дома, а отыскать запасные бриджи и амазонки для подруг было делом несложным. Однако теперь, глядя, как Соня беспомощно болтается на спине Лунной Тени, я не могу отделаться от мыслей, а так ли удачно я придумала. Я молча скачу за маленькой гадалкой следом и рискую встать рядом, лишь когда плечи у нее чуть заметно расслабляются, а дерганое подпрыгивание вроде бы начинает понемногу подлаживаться под движения лошади.

– Ну что, уже лучше? – дружески осведомляюсь я.

Соня фыркает и продолжает с отчаянной сосредоточенностью смотреть вперед.

Луиза чуть придерживает своего коня Орлика и разворачивает его плавным движением, ласково подбадривая. Они легкой рысцой трусят к нам и встают по другую сторону от Сони.

Щеки Луизы разрумянились от свежего ветра и удовольствия.

– Ой, Лия, как здорово! Спасибо, большое спасибо! Я так давно не ездила верхом!

Я улыбаюсь в ответ, невольно заражаясь брызжущей радостью юной итальянки, но потом вспоминаю настоящие причины нашей прогулки.

– Знаете, на самом деле я предложила покататься потому, что хотела поговорить с вами наедине. – Я гляжу на Соню, на лице у нее до сих пор читается паника. – Хотя теперь начинаю думать, что великодушнее было бы просто-напросто прогуляться к реке.

Луиза смеется.

– По-моему, она нас вообще не слышит от страха!

– Очень даже слышу, – цедит Соня сквозь стиснутые зубы.

На лице ее застыла напряженная гримаса, отвести взгляд от дороги впереди она по-прежнему не решается.

Я стискиваю губы, чтобы удержаться от смеха.

Луиза с любопытством поглядывает на меня.

– Ну и? Так что, Лия? О чем ты хотела с нами поговорить? Кроме обычных вопросов – пророчество, конец света и прочие милые пустячки!

Впрочем, даже попытки Луизы найти в нашем диковинном положении хоть каплю юмора не в силах вызвать улыбки у меня на лице. А вдруг они с Соней обвинят меня за то, что оказались в такой ситуации? Способа разрешить мои сомнения нет, кроме как спросить напрямую.

– Мне кажется, я догадываюсь, отчего тебе знакомо лицо моего отца.

Луиза хмурит лоб.

– Ну, я ведь вполне могла встречать его в Вайклиффе, а не то…

– Не думаю, что поэтому, – перебиваю я. – Может, спешимся?

Мы как раз доехали до прудика, где мы с Элис в детстве кормили уток. После маминой смерти нам казалось здесь куда безопаснее, чем у озера. Поросший деревьями склон плавно спускается к воде, так что даже летом у прудика тенисто и свежо.

Мы с Луизой привязываем наших скакунов к тонким деревцам, но тут замечаем, что Соня все еще сидит на спине Лунной Тени.

– Ты слезать собираешься? – спрашиваю я.

Соня не сразу находит в себе силы повернуть голову в мою сторону, но когда наконец поворачивает, я испытываю прилив острого сочувствия – такой неприкрытый ужас написан на ее лице.

– Спускаться? Когда я с таким трудом залезла, вы теперь хотите, чтобы я спускалась? – Судя по голосу, она на грани истерики.

Лишь после того, как я с помощью подробнейших инструкций помогаю Соне слезть с Лунной Тени, личико ее вновь обретает подобие обычного, спокойного выражения. Она со стоном опускается на траву.

– По-моему, я больше никогда не смогу нормально сидеть!

Устроившись рядом с ней, я некоторое время выжидаю, не тревожа спустившуюся на нас тишину и собираясь с мужеством, чтобы сказать все, что должна сказать. Луиза прислонилась спиной к дереву близ воды. Глаза ее прикрыты, на губах играет слабая умиротворенная улыбка.

– Луиза? А как ты оказалась в Вайклиффе, так далеко от Италии? Если подумать, и в самом деле странно, что тебя отдали в школу так далеко от дома.

Она открывает глаза, отрывисто смеется и шарит по траве рядом с собой. А потом встает, зажав в кулаке несколько камешков.

– И в самом деле – странно. Вообще-то отец собирался отправить меня в школу в Лондоне, но какой-то знакомый – из деловых кругов – убедил его, что для современного образования Америка лучше всего. «Лучшие школы, какие только можно получить за деньги», – сказал отец. Наверняка повторял слова, которыми его уговорили отослать меня за полмира от дома, в Вайклифф.

Она сердито швыряет камешек в пруд. Тот со звонким всплеском уходит в воду гораздо дальше, чем я могу закинуть.

– Я думаю, это был мой отец.

Луиза опускает уже занесенную для очередного броска руку.

– В каком смысле? Кем был твой отец?

– Тем самым знакомым из деловых кругов, который рекомендовал твоему отцу отправить тебя в Вайклифф.

Луиза подходит ко мне и опускается на траву рядом. На лице ее – смятение.

– Но… но откуда твой отец знаком с моим? А если даже случайно и знаком, с какой стати ему беспокоиться о моем образовании?

– Не знаю, но у нас у всех есть отметина. Моя отличается от ваших, но все-таки достаточно похожа для того, чтобы все это было совсем уж странно. А уж тот факт, что мы все трое оказались в одном и том же городе, в одном и том же месте, – еще и того страннее, не находите?

Соня не кивает, никак не выражает своего согласия. Однако тотчас же берет слово.

– Мои родители были англичанами, – говорит она. – Они… ну, они были совсем бедными, почти нищими. – Смех ее звучит сухо, натянуто, слабым отзвуком ее обычного смеха. – Да и в любом случае им не надо было никаких предлогов для того, чтобы найти мне жилье не с ними. Как только я впервые начала проявлять признаки… ну, вы понимаете, того, что я могу делать и видеть всякие странные вещи, они решили, что мне гораздо лучше будет с другими такими же, как я. Во всяком случае, так говорит миссис Милберн. А скорее всего – это им было куда лучше без лишнего рта.

Я дружески улыбаюсь ей.

– Кто как, Соня, а я очень рада, что ты здесь. Без твоей дружбы в эти последние недели я бы просто не выдержала! – Она улыбается мне в ответ типичной своей застенчивой улыбкой, а я продолжаю. – Однако то, что мы все оказались в одном месте, никак не может быть простым совпадением. У нас у всех есть отметина. Тетя рассказала мне, что папа целенаправленно искал детей – детей с отметиной – по всему свету. Она сказала мне…

Я останавливаюсь. Не рассердятся ли они? Вдруг они будут во всем винить меня?

– Что, Лия? Что именно она сказала тебе? – тихо спрашивает Соня.

– Сказала, что он начал привозить их сюда… детей. Что он устраивал так, чтобы они приезжали в Америку. Но успел перевезти только двоих… до того, как умер. Тетя сказала – одну девочку из Англии, а вторую из Италии.

Луиза растерянно мигает в лучах угасающего солнца.

– Но… но зачем мы твоему отцу здесь понадобились? И вообще – как бы он нас нашел? Откуда бы знал, что у нас есть отметины?

– Я уже думала над этим. Ведь у вас с Соней отметины с самого рождения. Сдается мне, при достаточном количестве средств не так уж трудно найти детей с таким вот отличительным знаком. Мой отец был человеком очень решительным, целеустремленным и влиятельным. Даже если ваши отметины старались держать в тайне, все равно их могли видеть очень многие, правда ведь? Врачи, учителя, няньки, родственники… – Я вздыхаю. Теперь, когда я произнесла все это вслух, на меня навалились сомнения – а так ли убедительно это все звучит. – Извините. Я ведь даже не знаю точно, правда. Я уже несколько недель только и делаю, что задаю себе всякие вопросы. Наверное, это тоже часть общей загадки. Как же иначе-то?

Луиза внезапно вспрыгивает на ноги и начинает энергичными шагами расхаживать взад-вперед по берегу, точно пойманный в клетку дикий зверек.

– Наверное, эти темы лучше просто не трогать. В конце концов, что случится, если мы просто примем, что это так? Может, лучше даже и не копаться в вещах, в которых мы ничегошеньки не смыслим?

– Луиза, у нас нет выбора. Мы не можем ждать и бездействовать.

Слова Сони удивляют меня.

Луиза раскрывает ладони. Ветер с воды играет прядкой ее черных, как смоль, волос.

– Почему? Почему нет?

Соня вздыхает, отряхиваясь и неловко ковыляя к Луизе.

– Потому, что с тех пор, как мы нашли друг друга, видения приходят ко мне чаще. Духи стали настойчивее. Они пытаются мне что-то сказать, утянуть меня в свой мир – и они не остановятся, пока я не призову их. – Она берет Луизу за руки. – И скажи мне, разве духи не преследуют и тебя тоже? Разве ты не заметила, что все чаще погружаешься в быстрые, необычные сны? В странствия, что приводят тебя лишь в диковинные, пугающие края?

Меня охватывает изумление. Соня явно знает что-то такое, чего не знаю я.

Лицо Луизы – отражение самых противоречивых чувств. Наконец оно сморщивается в отчаянной гримасе. Луиза закрывает лицо руками.