Текст книги "Проклятая комната"
Автор книги: Мирей Кальмель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
А Франсуа де Шазерон находился в плену ловких махинаций. Безумца, может быть. Однако в рассказе хозяина замка была и доля истины. Он действительно за что-то расплачивался. Но если не за свои опыты, то за что?
– Существуют ли подземные ходы в Монгерле? – спросил доктор, нарушив тишину, в которой слышалось лишь прерывистое дыхание Франсуа.
Рассказ утомил сеньора. Не открывая глаз, он прошелестел:
– Нет, могу вас заверить. В детстве я слышал одну старую легенду. Во время Столетней войны благородные рыцари якобы проникали в Монгерль тайными подземными ходами, чтобы укрывавшиеся здесь мастера выковали им новые мечи или заточили тесаки. В детстве я (а до меня – мой отец) излазил все окрестные холмы и горы в поисках входов, обстукал все стены. Четыре поколения Шазеронов занимались этим, и никто ничего не нашел. И в летописи ничего не говорится о правдивости этой легенды. Так что мучающая меня болезнь ниспослана тем, о ком я вам поведал, уверяю вас.
Филиппус согласился. В принципе ему было все равно, во что верил Франсуа де Шазерон. Тому сейчас лучше бы отдохнуть.
А самому ему пришла в голову одна мысль: следующей ночью загадочное видение вновь появится, и тогда уж он сможет отделить сон от яви. Он решительным жестом закрыл шкатулку, засунул ее под кровать, а ключ прикрепил к цепочке владельца. Он был готов к встрече с истиной.
10
Давно Изабо чувствовала на себе взгляд чьих-то черных глаз через окно, но это только развлекало, и она упорно не поднимала головы от своего рукоделия. Вечер застал ее в тепле мастерской, где она уже несколько дней больше работала головой, чем пальцами, стараясь соблюсти строгую линию стежков. Рюдегонда поручила ей сшить ночную рубашку из тончайшей льняной ткани, поступившей из Фландрии и стоившей очень дорого. Изабо поначалу впала в панику, когда узнала, что она предназначена матери короля Франциска. Иголки казались слишком тонкими в ее неловких пальцах. А что если она ошибется и испортит работу неровными стежками? Уж лучше бы начать с носовых платков, но Рюдегонда и знать ничего не хотела.
– Забудьте, что делаете это для королевы, посмотрите, как тонка и приятна на ощупь ткань. Отнеситесь к ней с уважением. Не спешите, Изабель, и тогда победите ваши страхи.
Она послушалась. Но сперва целый час трудилась над более грубой хлопковой тканью, чтобы восстановить навык. Любопытно, но все у нее получалось, из чего она заключила, что Рюдегонда была права.
С первого дня, после того как она перебралась на новое место, какой-то физически ощутимый страх сковал ее. В первую ночь она пыталась разобраться в причинах, породивших его, зато теперь она знала. Все предыдущие годы она старалась забыть, кем была раньше, и осваивала науку выживания. Теперь же ей предстояло проделать обратный путь, и это ее пугало. Раньше замкнутость в себе, невосприятие мира, находящегося за пределами ее мирка, усыпляли боль. И ни за что на свете она не хотела ее разбудить. Но оказалось, что сделать это необходимо. Ведь ей исполнилось только тридцать лет, и еще не поздно заново начать жить и любить.
Работа продвигалась медленно. Изабо слышала разговоры и смех товарок, сидящих рядом, но не прислушивалась. Она не хотела отвлекаться, потому что боковые швы рубашки должны быть очень тонкими, чтобы тело не чувствовало их. Она позволяла себе поболтать только в перерывах. Первый был обеденным, два других – в течение вечера. Обычно портнихи работали до поздней ночи – как летом, так и зимой. Они почти не видели Рюдегонду, но слышали, как она занимается с покупателями в магазинчике. Иногда она требовала принести образец какой-либо ткани, и одна из девушек незамедлительно исполняла приказ. Изабо отмечала это, но не поднимала головы. Она трудилась для матери короля и сознавала, что Рюдегонда оказала ей честь, доверив эту работу.
Во время перерыва она решила, что пора бы застигнуть врасплох своего таинственного обожателя, но, повернувшись к окну, заметила, что тот исчез. Ей вдруг стало грустно. Она пожала плечами, потянулась и присоединилась к девушкам, которые, перекидываясь шутками, грызли печенье, запивая его теплым молоком. Рюдегонда хорошо их содержала. И вот сейчас она запросто подошла к ним.
– Эта старая герцогиня де Блуа – настоящее проклятие, мои милые! – бросила она, плюхаясь на стул. – Меня холодный пот прошибает, как только она переступает порог. У нее нет ни капли вкуса, а кичится тем, что якобы все знает, торгуется из-за каждого локтя сукна, без конца меняет рисунок обыкновенной вышивки, и в результате заявляет, что материя ее не устраивает и надо все переделать.
– А другой она и не может быть, – подхватила Бланш, любившая втихомолку высмеивать клиентов, – она такая седая и сморщенная, что так и воображаешь, будто одеваешь химеру с водосточной трубы!
Изабо увлек заразительный хохот товарок. Как же хорошо разделять их беззаботное веселье! Рюдегонда шутливо поворчала на них, хитро поблескивая глазками, и упорхнула, услышав треньканье колокольчика, объявившего о приходе нового посетителя.
Привстав на цыпочки, Бланш заглянула в глазок. Затем она изобразила тяжелую, развалистую походку, перекосила лицо гримасой, выпучила глаза. Франсуаза и Амелина по очереди называли имена, заставляя Бланш показывать и другие приметы, пока девушки дружно не выкрикнули: «Бычье Сердце!» Бланш, смеясь, захлопала в ладоши, и все прыснули со смеху.
– Кто это? – спросила Изабо, которую позабавило представление, хотя и чувствовала она себя на нем посторонней.
Франсуаза взяла ее за руку и подвела к глазку. В магазинчике красномордый мужчина, толстый и чрезвычайно пестро одетый, стоя на одном колене, умоляюще протягивал руки к Рюдегонде.
– Бычье Сердце, старшина корпорации мясников, – шепнула ей Франсуаза. – Он уже шесть месяцев ухаживает за Рюдегондой. И дня не проходит, чтобы он не прислал ей сладости или куски отборного мяса. Он смешон, но человек порядочный, и Рюдегонде никак не удается отшить его, не обидев. А он ей до чертиков надоел!
Другие девушки давились от смеха. Изабо оторвалась от глазка. В ее глазах стояли слезы. Когда она повернулась к девушкам, те разом прекратили смех. Изабо прошла мимо них во двор. Лицо ее было бледным, по щекам скатывались слезинки. Встревоженные девушки выбежали вслед за ней. Изабо села прямо на снег, покрывающий бочонок. Девушки опустились перед ней на корточки, а Франсуаза протянула ей носовой платок. Изабо подняла голову и печально улыбнулась им.
– Простите меня, – пробормотала она, вытирая слезы льняным платочком с вышитыми инициалами.
– Это ты прости нас! Мы чем-то огорчили тебя. И сами не знаем чем, – ответила Амелина, поглаживая ее руку.
– Вы здесь ни при чем, просто вспомнилось кое-что, о чем я должна была бы забыть.
– Ты не обязана рассказывать нам, – заметила Бланш.
– Я когда-то была помолвлена… – сделав над собой усилие, начала Изабо. – И, как и Бычье Сердце, мой Бенуа на коленях просил моей руки. Это был самый прекрасный день в моей жизни, поверьте!
Изабо выпростала из-под платья на груди цепочку с висящим на ней обручальным кольцом. Девушки сгрудились вокруг нее, затаив дыхание, видя расстроенное лицо товарки.
– Он умер в день нашей свадьбы, – сказала она, поглаживая колечко.
– О Господи! – не удержалась Амелина, поднеся ладони ко рту.
Изабо взглянула на них. Она никогда и никому не рассказывала свою историю. Ее глаза наполнились ненавистью, пальцы сжались в кулаки. Подняв голову, она произнесла твердым голосом:
– Его убили за то, что он хотел защитить меня от вожделений сеньора. Ослушаться господина – значит умереть. И он оказался прав.
Изабо со стоном вздохнула и, прогоняя воспоминания, кулачками потерла глаза.
Пошел снег, мелкий, беззвучный. Снежинки точечками падали на четыре капюшона.
– Надо возвращаться, – заявила Амелина, подавая ей теплую дружескую руку.
Изабо без колебаний пожала ее. Амелина и Бланш направились в комнату за магазином, служившую мастерской. Франсуаза за руку придержала Изабо.
– А тот сеньор, он тебя изнасиловал, не так ли?
– Да, – бросила Изабо, не отводя взгляда от ясных бесхитростных глаз товарки, которые тотчас подернулись пленкой ненависти.
– Надеюсь, он поплатился за это, – прошептала она ей, будто вступая в сговор.
У Изабо сразу отлегло от сердца.
– Да, он поплатился! – уверенно произнесла она, проходя вслед за Франсуазой в дверь.
9 ноября 1515 года. Филиппус задул свечи в канделябре, и в комнате стало темно. Однако лунного света было достаточно, чтобы при необходимости разглядеть открывающуюся потайную дверь. Он весь день думал, как поступить, когда появится злоумышленник. Сперва он намеревался преградить тому путь к отступлению и кликнуть стражу, но потом отказался от этой мысли. Вероятнее всего, у девушки, виденной им в дреме накануне, были сообщники, а сама она являлась лишь исполнительницей. В таком случае ее задержание не спасет Франсуа де Шазерона. Необходимо было докопаться до правды, какой бы гнусной она ни была. По сути, исполнитель интересовал его меньше, чем скрывающаяся за всем этим тайна. Ведь Филиппуса всегда привлекали неразгаданные загадки.
К ужину Альбери, как и всегда по вечерам, принесла поднос с едой для двоих. Когда она пришла за ним минут через двадцать, все указывало на то, что еда съедена. Но это касалось только хозяина замка. Филиппус же незаметно опорожнил свое блюдо в кожаный мешочек, припрятанный заранее.
Затем он удобно устроился в кресле, укутавшись одеялом, заняв то же положение, что и в предыдущие ночи. Недалеко от него спал Франсуа де Шазерон. Он с присвистом храпел, изо рта тянуло кислятиной.
Филиппус поставил свое кресло в таком месте, чтобы оттуда просматривалась вся комната. Поступая так, он действовал методом исключения. Часть стены была загорожена столом и сундуком, на которых стояли различные предметы, и для того чтобы пройти, надо было все это отодвинуть. Стена с окном напротив него находилась слишком близко от кровати больного. Конечно, потайная дверца могла быть и там, но Филиппус отбросил эту гипотезу, так как ночная незнакомка наклонялась над Франсуа с другой стороны кровати, а для этого ей нужно было ее обойти. Третья стена была внутренней, с дверью, охраняемой караульным. К тому же толщина ее была непригодна для устройства в ней скрытого прохода. Оставался камин, широкий и глубокий. Слева пространство занимал канделябр, справа в стену упиралось изголовье кровати.
Филиппусу не раз встречались дома, в которых камины сообщались с черными лестницами. Поэтому он пришел к убеждению, что именно из него может выйти та ночная гостья.
Снаружи поднялся ветер, и слышно было, как он завывал в трубе, и временами загонял в камин воздух, раздувая высоко вздымавшееся в снопе искр пламя.
Филиппус погрузился в спасительное оцепенение. Желудок кричал от голода, но он уже привык игнорировать его призывы. Впереди длинная ночь. Все его чувства были настороже, как и всегда, когда ему приходилось ночевать в пользующейся дурной славой харчевне или в лесу, спал молодой человек, можно сказать, одним глазом, зная, что проснется от малейшего шороха.
И действительно, из забытья его вывело ощущение присутствия постороннего раньше, чем легкий скрежет. Он приоткрыл веки, но не пошевелился.
Закутанная в плащ фигура почти коснулась его, продвигаясь к своей жертве. Приблизившись к Франсуа, она достала из рукава флакончик, смочила палец. На мгновение возникло рефлекторное желание остановить ее, но Филиппус удержался. Если есть яд, есть и противоядие, он был в этом уверен. Так что он затаил дыхание, когда посетительница проводила пальцем по губам Франсуа, который лишь глухо что-то проворчал. Затем она медленно отвернулась от него, и Филиппус поспешно сомкнул веки, оставив только узкую щелочку между ними. Этого хватило, чтобы любоваться восхитительным лицом, глядевшим на него в тусклом свете.
Невольно сердце подпрыгнуло в груди. Эта женщина стояла прямо перед ним и рассматривала его с нежной улыбкой на устах. Подумалось: не было ли так же и в прошлый раз? Не это ли видел он в полусне? Филиппус вздрогнул при мысли, что она могла отравить и его. Почему она этого не сделала? Ведь он явно мешал ей!
Когда она приблизилась к нему, он совсем закрыл глаза, боясь, как бы она не разгадала его уловку. Кровь оглушительно стучала в висках, но он не мог бы сказать, происходило ли это от страха или от необъяснимого волнения. От «привидения» исходил какой-то звериный мускусный запах, удивительно навязчивый и приятный. Он ждал. И вдруг ощутил ее мягкие губы на своих губах. Последовал бесконечно нежный, почти воздушный поцелуй, длившийся один миг, и… все. Потом она отошла от него. И он уловил лишь легкое шуршание ее шагов. Тогда он открыл глаза и чуть не вскрикнул от радостного удивления: предполагаемый им хитроумный механизм находился не в одной из стен, а внутри камина. Он отчетливо увидел, как отошел закопченный камень, открыв проем в левом углу очага, а тонкий и бесшумный «призрак» прошел сквозь пламя и исчез. Филиппус подождал обратного действия механизма.
Опять подумалось: не был ли тот поцелуй поцелуем смерти, так как слабость разлилась по всему его телу, но он тотчас отбросил эту мысль. Причина слабости крылась в другом – во внезапном оргазме. Филиппус был потрясен. Ему вдруг стало стыдно. Неужели он настолько порочен, что тает от легкого прикосновения женских губ? Он встал, чтобы подойти к Франсуа, лицо которого уже исказилось под действием яда. Неужели это последняя доза?
А ведь девушка так красива и пахнет не как дьявол. Возможно ли, чтобы она была карающей рукой?
С тяжелым сердцем вышла Изабо из мастерской. Конец дня был омрачен, хотя товарки всячески старались развлечь ее.
Она чувствовала себя усталой, разбитой и подавленной. А тут еще и снег не прекращал падать на город, и приходилось высоко поднимать ступни ног, чтобы продвигаться по слякоти, перемешанной с навозом, оставленным лошадьми, свиньями и быками, тянувшими тяжело нагруженные телеги.
Изабо подобрала юбки и пошла по улице Линжери. Когда она проходила мимо кладбища Сен-Инносан[4]4
Названо так в память младенцев, убитых по приказу царя Ирода (примеч. пер.).
[Закрыть], чтобы пройти к мосту Нотр-Дам, а оттуда к собору, то вынуждена была прижаться к ограде и пропустить богато отделанную карету. Экипаж занимал почти всю узкую улочку, и Изабо в душе прокляла его. Вода, брызнувшая из-под колес, залила ее башмаки и окончательно промочила их. Сломленная усталостью и нервным напряжением, женщина сразу сникла, покорившись судьбе, тяжело оперлась спиной о каменную ограду и закрыла глаза, натруженные от работы с иглой.
Разговор о Бенуа принес ей некоторое облегчение, возможно, потому, что впервые некто посторонний выслушал ее, проникся сочувствием и даже одобрил ее поступки. Но несмотря на это, она осознавала свою уязвимость. Разворошив воспоминания, она остро ощутила, как ей недостает Бенуа, который все еще оставался для нее живым, хотя черты его лица со временем стали расплываться, да Лоралины. О ней она думала постоянно, но быстро убедила себя, что делает это по единственной причине: Лоралина была хранительницей ее способов мести.
Изабо пообещала себе написать в аббатство Мутье. Ей не терпелось узнать о смерти Шазерона. Мысль о том, что тогда она сможет воссоединиться с дочерью, была бальзамом для ее ран. Правда, оставалось главное препятствие для такой возможности – для Лоралины мать умерла. Простит ли она ее когда-нибудь за доставленное горе и за этот маскарад? Как поступит она, узнав, что была лишь орудием мести в руках матери? Изабо прогнала эту мысль. В сущности, все это не имело значения. Ей не нужна была любовь дочери, да и сама она дать ей любви не могла. Ей только хотелось, чтобы у дочери была лучшая жизнь. Не как у нее.
Кто-то взял ее за руку, вынудив повернуть голову и открыть глаза. Крокмитен… Карлик добродушно улыбался ей, и мгновенно между ними установилось молчаливое сообщничество. Затем он, как и в тот раз, завращал глазами на своем обезьяноподобном личике.
– Иза, похоже, потерялась. Крокмитен всегда находит потерянное. Люди, они как монетки… Во второй раз я уже нахожу тебя. На третий раз положу тебя в карман, красотка Иза!
Изабо не смогла удержаться от смеха. Она не видела короля со дня прибытия и была счастлива от того, что карлик не забыл ее. С сердечной улыбкой она отозвалась:
– На этот раз я потерялась не по-настоящему, просто очень устала. Но рада тебя видеть. В тот день я не успела тебя поблагодарить.
Крокмитен шутливо пожал плечами.
– Зачем? Услуга за услугу. Это закон. Когда-нибудь и ты протянешь руку Крокмитену. Так-то вот, красотка Иза.
Изабо кивнула. Временами порывистый ветер швырял на их накидки снежные хлопья, которые образовывали на них тонкую ледяную корку. Холод пронизывал промокшую одежду Изабо. Она задрожала.
– Пошли, – сказал ей Крокмитен.
Они сделали несколько шагов вдоль ограды, и Крокмитен остановился перед такой низкой дверью, что Изабо вынуждена была присесть, чтобы разглядеть ее. Карлик достал большой ключ из сумки, подвешенной к поясу, и вставил его в замочную скважину. Перед Изабо открылся узкий проход, ведущий в малюсенькую комнатку, где с трудом мог уместиться нормальный человек. Крокмитен не дал ей времени на расспросы.
– Входи, быстро… а то раскроется мой секрет.
Изабо спустилась по железной лестнице, освещенной фонарем, стоящим у входа в проход, и услышала, как наверху Крокмитен поворачивает ключ. Секунду спустя над ее головой появились его маленькие ножки. Изабо очутилась в темном подземелье, пахнувшем плесенью. Крокмитен спрыгнул с последней ступеньки и повел вокруг себя фонарем.
– Ничего не бойся, красотка Иза, – подмигнул он.
– Я и не боюсь, – весело отозвалась Изабо.
Ей захотелось сказать ему, насколько увереннее чувствовала она себя под этим сырым сводом, в этом затхлом воздухе. Она так долго прожила под землей одна или вместе с волками исходила все подземелья Монгерля, что чувствовала себя там уютней, чем на многолюдных парижских улицах. Именно людей, гомонящей толпы боялась она. Но никак не безмолвной темноты, не даже крыс, копошащихся у ее ног. Через несколько метров она заметила колеблющийся огонек другого фонаря, стоящего в углублении в стене. Поравнявшись с ним, она различила ниши, в которых были навалены скелеты. Она вздрогнула от неожиданности. Крокмитен расхохотался.
– Мертвые не страшны, страшны живые, красотка Иза! Эти лежат здесь уже много веков. Рассказывают, что они здесь еще со времен, когда римляне завоевали Галлию, когда Париж звался Лютецией. Это правда. А над нами находится кладбище Сен-Инносан. Ну, вот мы и пришли.
Действительно, перед ними оказалась новая дверь. Крокмитен отодвинул задвижку, и на них хлынула волна яркого света, музыки, красок.
– Добро пожаловать во Двор чудес! – весело вскричал карлик, посторонившись, чтобы пропустить ее.
В просторном зале с каменными стенами и сводом четыре десятка калек, нищих и горемык веселились среди удивительного беспорядка. На превращенных в столы гробах стояли бутылки и блюда с едой, словно предлагавшие себя грязным рукам голодных. Между гробов, смеясь и вертя задами, сновали развязные девицы. В одном углу вповалку спали дети на разодранных соломенных подстилках.
Сидя прямо на полу, рыжий верзила играл в кости с безногим, туловище которого покоилось на деревянной доске с колесиками. В другом месте музыканты наигрывали сарабанду, а цыганка в кричащем платье похотливо изгибалась в танце под ритмичное хлопанье нескольких зрителей. Молоденькая девушка кормила грудью пухлощекого младенца, тогда как другая лупила какого-то повесу, кидавшего в нее глиняные шарики.
Взгляд Изабо метался по залу, подмечая все и не останавливаясь ни на чем. Ее поразила эта веселящаяся нищета.
Но вдруг музыка смолкла: цыганка увидела Крокмитена и прервала танец. Легко крутанувшись в заключительном па, она упала перед ним на колени в почтительном реверансе. Этого движения оказалось достаточно, чтобы все взгляды обратились к королю шутов, после чего уважительно потупились.
Крокмитен, казалось, и не заметил всеобщего внимания, объектом которого он был. Он ласково провел рукой по агатовым волосам девушки. Та подняла на него такие горящие диким огнем глаза, что Изабо стало неловко. Крокмитен нарушил тишину словами:
– Друзья мои, вот красавица, о которой я вам говорил. Иза…
Своими ручками он взял Изабо за руку. Она затрепетала. И сразу же мужчины, женщины, дети в едином порыве заколотили руками по гробам, по полу, по стенам, подняв оглушительный шум. Изабо почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Все они пугали ее своими исхудавшими лицами, почерневшими или пожелтевшими зубами, оскаленными в игривых улыбках. Они вставали и приближались к ней в своих лохмотьях, приветливые, но пугающие в своей массе. Изабо повернулась к Крокмитену. Цыганка, обвив его шею руками, впилась в губы карлика. Изабо почувствовала, как ноги ее стали ватными. Она попятилась к двери, уверенная, что переживает еще один кошмар.
Когда она завопила, все остановились, но Изабо больше ничего не видела. Бесконечная ночь поглотила ее.
Смоченным в чистой воде платком Филиппус стер пятна в уголках губ Франсуа, надеясь таким образом смягчить действие яда. Затем, убедившись, что пульс ровный, хотя и учащенный, он решился.
У него не было другого оружия, кроме кухонного ножа. Правда, он хотел пронести в комнату свой кинжал, но побоялся привлечь к себе внимание: вооруженный, он насторожит убийц.
Доверившись своему инстинкту, он нажал на камень в камине. За спиной гудело пламя, раздуваемое поступающим из проема прогорклым воздухом. Сквозь камзол он ощущал жар, тогда как грудь обдавало холодом.
Он зажег заранее приготовленный факел и стал спускаться по каменным ступенькам. Поставив ногу на третью, услышал щелчок – плита за ним сама встала на место. Холодные мурашки пробежали по спине. Теперь путь назад был отрезан. Он стал заложником своего безрассудства.
Проход со скользкими ступенями был узким, проложенным прямо в стене. Вообще-то он проходил между двух стен, и Филиппусу подумалось, что сделан он специально во время строительства крепости. Но вот почему о нем не знали владельцы замка, на этот вопрос ответа не было.
Он сосредоточил все внимание на спуске. Временами он ощущал на лице струю свежего воздуха, и тогда колебалось пламя факела. Оказалось, в стыках между каменными блоками тут и там были проделаны небольшие отверстия, о существовании которых невозможно заподозрить снаружи.
Вскоре стены из бутового камня и песчаного известняка сменились скалистыми, и Филиппус ощутил под ногами сыпучий грунт подземного хода. Из-под ног с писком разбегались крысы, а проход то расширялся, то сужался. Врач долго продвигался вперед, руководствуясь только интуицией и едва заметными следами, особенно когда встречались ответвления, ведущие неизвестно куда.
Был момент, когда он начал жалеть о своей авантюре, которая могла закончиться бесконечным блужданием в этом лабиринте. Возникло непреодолимое желание повернуть назад, но он заставил себя успокоиться и начать размышлять. А размышления всегда приводят к решениям.
Сев на камень, Филиппус стал восстанавливать в памяти пройденный путь. Все встречавшиеся ему ответвления, похоже, уходили вверх. Следовательно, в замок можно было попасть из разных мест. Но если не известно, откуда именно пришла та девушка, логично предположить, что следует продолжить путь по наклонному проходу. Остается узнать, куда приведет этот коридор.
Молодой человек тяжело встал. Обувь его промокла и стало зябко. Чтобы согреться, он ускорил шаг. На одном из поворотов он споткнулся о выступающий камень. Машинально схватился рукой за стену, но выронил факел, который, попав в лужу, сразу потух. Филиппус с проклятиями стал массировать ушибленную лодыжку. Непроницаемый мрак окутал его. Ощупывая стены руками, он, осторожно ступая, стал двигаться дальше вслепую. Иногда попадались новые ответвления, но они встречались все реже и реже. Это приободрило его, да и пол под ногами становился горизонтальней. Доктор расслабился, тем более что привыкшие к темноте глаза уже угадывали контуры тянувшегося впереди коридора.
И вдруг нога его куда-то провалилась, и он потерял равновесие. Он попытался уцепиться за стену и вытащить попавшую в трещину ногу, но та крепко застряла в ней. Сильнейшая боль вырвалась из него звериным воем. Он рухнул поперек прохода, а голова его с глухим стуком ударилась о стену. Он даже не успел подумать, что ему конец. Сознание покинуло его.
Когда Изабо очнулась, первое, что она увидела, было озабоченное лицо цыганки, которая смачивала ей виски. И тотчас после того как она открыла глаза, на нее нахлынул недавний страх, заставивший вновь задрожать, как в ознобе. Лильвия положила ей на лоб прохладную ладонь с кольцами на пальцах и прошептала:
– Не надо, красотка Иза! Ты здесь в безопасности. Никто не желает тебе зла, успокойся.
Вкрадчивый голос с сильным акцентом, ладонь, поглаживающая волосы, вдохнули в нее немного теплоты. Изабо закрыла глаза и лежала неподвижно, давая сердцу успокоиться. Чувственным, мелодичным голосом цыганка затянула колыбельную. Слова были непонятны Изабо, но песенка воскресила далекие образы. Она увидела лицо бабушки, склонившееся над ней, ее длинные пальцы, гладившие непокорные волосы внучки. Вспомнилась ей и эта колыбельная… Улетали все печали, и девочка, посасывая большой палец, засыпала. Эту же колыбельную напевала Лоралине и она.
Понемногу страх отступал. Когда она вновь открыла уже ставшие спокойными глаза, цыганка по-матерински нежно улыбнулась ей.
– Где я? – спросила Изабо.
– В покоях короля. Эта комната и зал, который ты видела – наше потайное убежище, оно находится под церковью. А все наши очень огорчены, они не хотели тебя пугать. Они приветствовали тебя. Слушай! – добавила она.
Изабо прислушалась, но услышала лишь тишину.
– Я ничего не слышу.
– Правильно. Они все настороже, потому и примолкли. Могу поспорить, что один из них приложил ухо к двери, а остальные затаили дыхание. Они ждут, когда ты выйдешь, Иза. Красота их зачаровывает! Такого богатства у них никогда не будет, поэтому они относятся к ней с большим почтением. А ты красива…
Изабо почувствовала, что краснеет под упорным взглядом цыганки.
– А где Крокмитен? – спросила она, чтобы скрыть смущение.
– Здесь, там, везде, – засмеялась цыганка. – Он – король.
Она подвинулась, взяла Изабо за руку, помогая ей подняться. Изабо приподнялась на ложе, села и с любопытством стала разглядывать место, где только что очутилась. Все вокруг нее дышало богатством и роскошью: сосуды из золота и серебра, драгоценные камни, сказочные ткани, гобелены и ковры.
Цыганка коснулась ее руки.
– Ты все еще боишься, Иза? – ласково спросила она.
Изабо виновато улыбнулась в ответ. Нет, ей уже совсем не страшно. Какая же она была глупая!
Она встала, цыганка подвела ее к двери. Лильвия заглянула в замочную скважину, потом с хитрым видом повернулась к женщине и жестом пригласила последовать ее примеру. Изабо приникла к скважине, с другой стороны на нее смотрел глаз. Ойкнув, она отпрянула.
– Я же сказала, они ждут и надеются.
Цыганка положила свою длинную кисть с кольцами на пальцах на задвижку, намереваясь открыть дверь, но Изабо остановила ее:
– Подожди! Мне надо знать…
Рука цыганки замерла.
– Что знать, Иза?
– Ты… ты и Крокмитен… Ты целовала его, – смутившись, докончила Изабо.
– Да, ну и что?
Казалось, она не находила в этом ничего особенного. Изабо сглотнула слюну, и выговорила:
– А дама Бертилла?
Цыганка сокрушенно покачала головой.
– Ты не знаешь законов нашего двора, Иза. Браки здесь совсем не такие, как там, наверху. Если первая жена не способна подарить королю ребенка, он выбирает вторую, которая может это сделать. Бертилла бесплодна, а я нет, – горделиво произнесла она, приложив руку к животу.
Изабо едва удержалась, чтобы не вскрикнуть от изумления: под ковшиком ладони угадывалась скрытая юбками округлость.
– Он… отверг Бертиллу? – допытывалась Изабо, заволновавшись, так как уже успела привязаться к карлице.
– Да что ты, упаси бог! Мы вместе будем воспитывать ребенка. Здесь всегда так, у нас все общее. Только буржуа бросают и унижают бесплодных жен. А у нас, если умирает мать, мы становимся родителями для ее малыша, а если женщина не может стать матерью, то становится второй матерью для другого ребенка.
– Как волчицы, – восхищенно бросила Изабо.
– Да, как у волчиц. А вообще-то мы – почти как волки. Стая волков с острыми зубами. Буржуа побаиваются нас!
– Но ты… ты ведь не как остальные! Ты красивая, здоровая…
– Цыгане – гонимый народ, потому что любят свободу. Моих родителей убили, когда мне было четыре года. А эти приняли меня в свою семью, и я их всех люблю.
– А как тебя зовут? – спросила Изабо, все еще думая, насколько история цыганки похожа на ее собственную.
– Эльвидара, но все зовут меня Лильвией. И ты зови меня так, мы подружимся.
– Хорошо, Лильвия, – обрадовалась Изабо.
И опередив цыганку, она отодвинула задвижку. Посреди зала, на высоком стуле с подлокотниками, расположился хмурый Крокмитен. Вокруг, словно в ожидании приговора, понуро сидели прямо на полу обитатели Двора чудес.
Изабо сперва долго обводила всех взглядом, потом подняла глаза на короля шутов. Она смогла увидеть присутствующих своим сердцем, инстинктивно почувствовать, как душевно близки ей эти люди. Она с улыбкой приблизилась к «трону», и все сразу оживились. Когда же она губами коснулась лба Крокмитена, его лицо прояснилось, а зал взорвался громоподобным «Ура!»
Через мгновение все окружили ее, и каждый по-своему выказывал свою благожелательность, а она… она вновь очутилась среди своих. Повернувшись к Лильвии, она знаком подозвала ее. Та не двинулась с места и только улыбалась, поглаживая свой живот.
Так Изабо нашла свою стаю, новую семью. Еще минуту назад она видела себя стоящей с выпирающим животом перед пещерой Монгерля, где ее ждали волки, а бабушка, покрытая серой шерстью, выла на круглую луну.
