Текст книги "Удивительные приключения Яна Корнела"

Автор книги: Милош Кратохвил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

В то время мы отвыкли разговаривать, – ведь и на слова нужно расходовать силу, – а наши головы, чтобы не сойти с ума, перестали думать.

У нас утратилось всякое понятие о времени. Казалось, мы гребли уже несколько месяцев. Когда Жак сказал, что такое долгое плавание не приведет нас никуда, кроме как к испанским островам, находящимся на другом берегу океана, мы и тут нисколько не взволновались.

Все уже стало нам безразлично.

Мы оставались равнодушными даже тогда, когда Жак, подобно гончему псу, начал тревожно водить носом и пронюхал о какой-то намечающейся заварухе.

Мы тупо слушали его, когда он обращал наше внимание на странную возню у капитанского мостика или на то, как солдаты, покинув свои кубрики, стали строиться на носу корабля, а канониры засуетились возле своих пушек.

Жак уже ругался:

– Нельзя же быть такими олухами, черт бы вас побрал! Особенно нам, таким беспомощным и отданным на милость и немилость всех и всему. Мы должны быть осторожными, как лисицы, – ведь у нас по сравнению с другими имеется лишь сотая доля возможности для спасения.

Мы не должны прозевать ее, тысяча чертей вам в бок!

Его ругань чуточку расшевелила нас, но скоро мы снова стали тупо глядеть на него и только нажимали на весла: раз-два-три, раз-два-три…

Мы очнулись только тогда, когда с капитанского мостика раздался выстрел из пистолета.

Глава третья,

в которой рассказывается о том, как Корнел и Криштуфек попали на галере в бескрайнее море, что они испытали там и как они расстались с галерой, хотя и не покинули ее палубы

Только теперь, когда раздался сигнальный выстрел капитана, означавший приказ приготовиться к бою, вся команда галеры пришла в движение.

В пушку, стоявшую на носу корабля, насыпали с казенной части порох, а с дульной – большими шестами набили куски пакли, крепко утрамбовали ее и вложили ядро.

Труднее пришлось канонирам с маленькими пушками, находившимися на прибортовых дорожках. Этим некуда было откатить орудие. Канониры подвешивались на веревках к перилам и, раскачиваясь прямо над водой, с трудом заряжали пушки.

Засуетились не только канониры у пушек и стрелки; заряжавшие свои мушкеты, такая же суматоха поднялась среди надсмотрщиков и матросов, помогавших им. Они забегали между нашими скамьями и начали, развешивать на шеи гребцов какие-то деревянные фигурки, – похожие на небольшие груши. Когда мы спросили Жака, для чего они, он сердито отрезал:

– Лучше не спрашивайте, – скоро вы узнаете об этом сами.

Каждый раз, когда ему приходилось подыматься со скамьи, он старался задержать свой взгляд и рассмотреть все, что происходило на море. Наши парусники, как всегда, опередили нас на много миль и подавали нам сигналы дымом, согласно которым, очевидно, действовал наш капитан. Стало быть, где-то на горизонте появился неприятель. Какой? Никто не знал.

Капитан подал знак, и главный надсмотрщик участил удары по барабану. Мы, как ужаленные, вскакивали теперь со скамей, лихорадочно хватались за весла, дико тянули их на себя и, выбившись из сил, падали обратно на несколько секунд, после которых нас снова стремительно подбрасывал кверху следующий барабанный сигнал. Мы обливались потом с ног до головы. Дыхание вылетало у нас из груди с хрипом и свистом. Капитан же только бешено топал ногами по палубе и кричал: «Быстрее! Быстрее!»

Черти бы тебя разорвали, дьявола этакого! Капли пота стекали в глаза, обжигали их и мешали нам видеть. Однако перед моим помутившимся взглядом, в воспаленном лихорадкой мозгу постоянно маячил мечущийся призрак этого взбесившегося человека.

Мы чувствовали, как галера набирает скорость, а ему она, по-видимому, все еще казалась незначительной. Теперь заработали бичи. Бегая из конца в конец по подвесному мостику, надсмотрщики ловко рассыпали свои удары направо и налево.

Раз-два-три…

Раз-два-три…

Пошевеливайся! Пошевеливайся!!!

Нам казалось, что галера прямо-таки летит по морю, но она почти не приближалась к парусникам, уплывшим далеко вперед.

Вскоре со стороны парусников донесся до нас первый выстрел из пушки. Потом второй и третий… Но это были лишь отдельные выстрелы.

Мы плыли туда, совершенно не зная, что творится впереди и что ожидает нас там.

Некоторые гребцы, окончательно обессилев, валились на пол, и у их друзей даже не оказывалось времени помочь беднягам. К ним подскакивали надсмотрщики и принимались хлестать их. Но иногда и подобное лекарство уже не помогало им.

В таких случаях к надсмотрщикам подбегал капитан и бешено ругал их:

– Чего вы цацкаетесь с этими собаками! Немедленно поставьте их на ноги, иначе я прикажу приковать вас на их место!

Хотя со старшего надсмотрщика уже струился пот и он опасался ускорить темп гребли – ведь окажись он гребцам не под силу, весла наткнулись бы друг на друга и разлетелись бы в щепки, – однако капитан, угрожая пистолетом, приказал участить удары по барабану.

Теперь надсмотрщики велели матросам принести последнее поощряющее средство. Я думал, что сюда принесут какое-нибудь новое, еще более дьявольское, орудие пытки, и был крайне удивлен, когда матросы забегали между лавками и стали совать каждому прямо в рот по куску хлеба, смоченному вином.

Да, видно, им действительно очень понадобились наши силы, раз они не пожалели для нас даже этого!

Хлеб, пропитанный вином, в самом деле немного приободрил нас, но барабанщик тут же воспользовался этим и еще быстрее заработал своими палочками.

Теперь уже наступила настоящая свистопляска.

Один из арабов, который сидел на моей лавке у самого конца весла, неожиданно перевалился через него вниз головой, и изо рта бедняги хлынул поток крови.

– Из легких… – заметил Жак.

К арабу сразу же подбежали оба надсмотрщика, безошибочно определили состояние несчастного и уже не пытались оживлять его плеткой, – они быстро наклонились к нему и отомкнули его кандалы. Я полагал, что надсмотрщики унесут его в трюм или хотя бы отволокут под мостик. Короче, мне было нетрудно представить себе, как позаботятся они о нем, но то, что они сделали с ним, превзошло все мои ожидания. Схватив араба за ноги и за руки, надсмотрщики вынесли его на палубу – я еще видел, как бедняга повернул свои глаза в нашу сторону, – их белки заблестели на фоне смуглой кожи его лица, – потом раскачали и швырнули его за борт. Через несколько мгновений я почувствовал, как что-то твердое ударилось прямо об наше весло и соскользнуло по нему в воду. Это было ужасно. Только резкий удар плети пробудил меня от страшного ошеломления, матросы же тем временем уже приковывали нового гребца к опустевшему месту у нашего весла.

Единственным человеком, довольно спокойно перенесшим этот чудовищный момент, был наш француз, который, вероятно, уже не раз видел подобные случаи, и смотрел на них, как на обычное дело. Его внимание было привлечено совершенно другим зрелищем, о котором он взволнованно сообщал нам охрипшим голосом:

– Парусники разворачиваются в боевой порядок! Они строятся полукругом. Стало быть, неприятельская флотилия приближается с запада. Но я все еще не вижу ее!

С марсовой площадки, находившейся у самой верхушки главной мачты, было видно гораздо больше. Наблюдатель громко сообщал оттуда через сигнальную трубу:

– Три пиратских корабля! Они обходят парусники и поворачивают на нас!

В этот момент все мы уставились на нашего француза, полагая, что уж он-то сумеет нам объяснить все как следует.

– Похоже на то, что наше дело дрянь, – выдавливал он из себя в паузы между тем, как с напряжением нажимал на весло и оттягивал его назад. – Либо мы налетели на пиратов, либо – они на нас. С боевыми кораблями пираты не ввяжутся в драку. Они заметили нашу галеру, она – самая неповоротливая. Теперь все дело зависит от того, кто окажется быстрее – пираты или мы и королевские парусники, которые, по-видимому, направляются к нам.

Но ответ пришел с совершенно неожиданной стороны. Наш капитан вскарабкался тем временем по вантам на марс и стал громко орать оттуда офицерам. Жак проворно переводил нам.

– Первые его слова переводить не стоит, – усмехнулся он. – Это сплошные проклятия и ругательства. Знаете, кого он честит? Флот его величества короля испанского! – Тут Жак на минуту умолк, а потом принялся браниться сам: – Ах они, подлые, жалкие, проклятые мерзавцы! Понимаете, что они делают! Они даже не думают идти нам на помощь, – наоборот, парусники утекают и спокойно оставляют нас на милость пиратов. Между тем они не спеша строятся полукругом и будут ждать до тех лор, пока пираты не налетят на нашу галеру. Тогда парусники окружат их. Они оставляют нас в качестве приманки, как ягненка во время охоты на тигра. Подлецы! Убийцы! Паршивые собаки!

Мы еще никогда не видели Жака таким раздраженным.

Теперь капитан спустился вниз и приказал кормчему повернуть галеру носовой частью в сторону пиратских кораблей, которые быстро приближались к нам. Их было три, и все они шли на большой дистанции друг от друга. Мы направились прямо против среднего корабля. Но до этого нам пришлось пережить еще кое-что такое, чего мы совершенно не ожидали. Надсмотрщики и матросы еще раз пробежали между нашими лавками, и не успели мы даже выругаться, как они воткнули нам висевшие у нас на шеях деревянные груши в рот! Само собой разумеется, они засовывали их не особенно осторожно, и кое-кто проглотил при таком резком действии свои выбитые зубы.

Стало быть, мы теперь получили кляпы, нам заткнули ими рот, и мы не могли издать ни одного звука. После таких мер предосторожности человек уже не закричит, если он будет ранен или охвачен страхом.

В этот момент выпалила наша большая пушка, стоявшая на носу галеры, и покатилась по желобу назад, пока не наскочила на мешок с шерстью, лежавший у основания грот-мачты. От пушечного выстрела вздрогнула вся галера. Ответ пришел немедленно. Возле борта галеры поднялся высокий столб воды, когда туда бухнулось ядро из неприятельской пушки. Что происходило впереди, я не знаю, но скоро мы заметили, как на нашу галеру с обеих сторон стали постепенно наседать два корабля, на мачтах которых развевались черные флаги. – Казалось, что корабли подошли вплотную и наш капитан теперь уже не зря орал пушкарям, находившимся на прибортовой дорожке, отдавая приказ выпалить из своих жалких пушечек. Но их выстрелы почти сразу потонули в грохоте бог знает скольких пиратских пушек, угостивших нас с обеих сторон двумя залпами.

Я почувствовал такое сильное сотрясение, от которого задрожала вся галера и отлетела половину фок-мачты, как будто по ней кто-то рубанул топором, а на одной из прибортовых дорожек сорвалась пушка и рухнула прямо на гребцов, раздавив их своим огромным весом. Немного придя в себя, я заметил, что сижу как-то косо и скамья подо мною несколько странно наклонена, – по-видимому, накренилась вся галера. Перила противоположного борта находились теперь на одном уровне с поверхностью воды, и с поврежденной прибортовой дорожки оторвалась пушка и свалилась в море. Хотя галера от этого немного выровнялась, но не перестала качаться во все стороны. Несколько весел на правом борту неподвижно торчало в уключинах, – одна часть их гребцов была задавлена свалившейся на них пушкой, а другая – видимо, перебита новыми ядрами, попадания которых мы даже не заметили.

Оба пиратских корабля исчезли за нашей кормой, а третий, средний, которого мы, по-видимому, как следует не задели, теперь обходил нас и поворачивался своей носовой частью прямо против полупогруженного борта нашей галеры. Только теперь несколько наших гребцов вырвали кляпы из своих ртов – позже мы узнали от Жака, что подобное наказывалось смертью, – и начали орать на надсмотрщиков, требуя отомкнуть им кандалы.

Гребцам ответил сам капитан: недолго думая, он выстрелил по ним из обеих пистолетов. Но ему вряд ли удалось задеть кого-нибудь своими выстрелами, – ослепленный гневом и встревоженный другими, более важными, хлопотами, капитан не имел свободной минуты для прицеливания. Он крикнул офицеру, чтобы тот стянул всех солдат с носовой части на угрожаемую сторону, откуда стрелки могли бы встретить приближающийся корабль своими мушкетами.

Солдаты перелезали через гребцов, ударяли их прикладами по головам, спешили слепо исполнить приказ, не задумываясь над тем, насколько он был смешон и глуп. Действовать подобным образом – все равно, что бросать горохом в рассвирепевшего быка.

Мы видели уже совсем ясно носовую часть пиратского корабля: она была украшена фигурой дракона с раскрытой пастью.

Никто из нас уже не греб, и ни у кого не было во рту кляпа, – мы кричали на надсмотрщиков и капитана, одни проклинали их, а другие взывали к богу.

Потом мы заметили, как шайка надсмотрщиков и офицеров, возглавляемая капитаном, сломя голову помчалась на корму и стала спускать спасательную шлюпку. Н-да! Крысы бегут с тонущего корабля! Однако мы сами тряслись в предсмертном страхе, и нас уже не могла позабавить их драка из-за мест, – офицеры кололи надсмотрщиков шпагами, а надсмотрщики защищались плетьми. В конце концов капитану, двум офицерам и нескольким матросам удалось отчалить от галеры на переполненной шлюпке. Мы пожелали им попасть чертям в лапы и захлебнуться нашей кровью.

Один из двух надсмотрщиков, не попавших на шлюпку, прыгнул вслед за ней в море, видимо, надеясь доплыть до нее, что было безнадежным делом, другой же, подгоняемый неведомо какой мыслью, помчался по мостику на носовую часть. Когда он пробегал мимо нас, Жак молниеносно вскочил со скамьи и схватил его за ногу. Надсмотрщик бухнулся к нам, как подкошенный, и Жак очутился на нем верхом; одной рукой он сжал ему горло, другой – сорвал с него пояс. В этот момент мы поняли, в чем дело: ключи!

У нас сразу же вылетело из головы все остальное.

Мы не обращали внимания на пиратский корабль, уже подошедший к нам настолько близко, что он мог в любую минуту наскочить на нас.

Все наши помыслы сосредоточились только на одном – как бы овладеть ключами и отомкнуть наши кандалы! Мы даже не слышали усилившегося рева остальных гребцов, совершенно не замечали того, что между нами и по нашим головам бегут и спотыкаются солдаты, панически бросившиеся к противоположному борту галеры, – ничего, совершенно ничего не существовало для нас на свете, кроме желанных спасительных ключей.

И вот они уже в руках Жака! Он опустился на колени у ног Криштуфека. Один поворот – и железные кольца его кандалов раскрылись. Вслед за тем они спали и с моих щиколоток. Едва я набрал в легкие воздуха для ликующего крика, как вдруг сердце у меня сжалось от стремительного напора доселе не испытанного мною ужаса. Я не успел очухаться от радости, а над моей головой уже появился грозный железный таран, выраставший из груди дракона, увенчивавшего нос пиратского корабля. В следующий миг раздался страшный удар, и я взлетел кверху.

Перед моими глазами замелькали скамейки, бревна, человеческие тела, переломанные весла. Вся кормовая часть галеры неожиданно вздыбилась к небу. Не знаю, как я очутился во время этого удара в воде. Что-то ударило меня по голове, – я едва не лишился сознания и только после отчаянного усилия воли смог внушить себе: «Тебе нельзя, ни в коем случае нельзя терять сознание!» Я пришел в себя – это походило на чудо, – и обморочный туман перед моими глазами начал понемногу рассеиваться. Положение, в котором я оказался, в моем сознании прояснилось не сразу.

Я смутно сознавал, что нахожусь в воде, галера куда-то таинственно исчезла, а передо мной, почти на расстоянии вытянутой руки, проходит пиратский фрегат.

Его не задел ни один наш снаряд, и он гордо и величаво проплывал мимо нас. Перед моими глазами мелькали жерла его пушек, торчавшие из бронированных люков. Волны, поднятые им, отбросили меня с его пути, и через минуту его руль прошел рядом со мной. Только теперь перед моими глазами открылся необъятный морской простор, и то, что я увидел, было поистине ужасно. Неподалеку от меня погружался на дно ют нашей галеры; я видел каюты на кормовой палубе, кормчего, судорожно цеплявшегося за руль, несколько солдат у перил и ближайшие ряды скамей с гребцами. Кормовая часть сначала поднялась кверху, пока не встала почти вертикально к морской поверхности, а потом пошла в воду, как кинжал в ножны. Я быстро повернулся в другую сторону, но от носовой части не осталось уже и следа.

Только теперь я понял: пиратский корабль разрубил нашу галеру пополам и прошел через нее, как нож сквозь масло.

Море разбушевалось, и вблизи ничего нельзя было увидеть. Хотя порой передо мной открывались его дали, однако я не мог рассмотреть их через гребни ближних волн, которые захлестывали меня и доставляли мне немало хлопот. Однако мое положение облегчалось тем, что на мне оставались одни полусгнившие лохмотья, – они не увеличивали моего веса и не тянули меня ко дну.

К счастью, я провел свое детство на берегу реки и был хорошим пловцом. Кроме того, мне, попавшему в такую беду, совершенно некогда было задумываться о своем будущем, что станет со мной потом, – все мои мысли были заняты одним – во что бы то ни стало преодолеть опасные препятствия, подобные тем, которые встречаются человеку, выкарабкивающемуся из пропасти по зарубкам.

Я не распылял своего внимания на преждевременные заботы, – думал только о настоящем, старался продержаться на волнах в самую ближайшую минуту.

Как раз в тот момент, когда на меня стремительно катилась волна, из воды показалась чья-то черная рука. В следующий момент она исчезла, – гребень волны перекатился через нее. Но я не забыл этого места. Хотя волна подбросила меня и оглушила немного, однако я продолжал усиленно всматриваться в полированную поверхность воды, и вот уже все исчезало из моих глаз, – меня захлестнула следующая волна. В то время, когда мне снова удалось заметить перед собой какое-то пятно, к которому меня легко могла бы подбросить новая волна, я хлебнул воды и был ослеплен пеной раздробившегося прямо за моей спиной гребня, а потом опустился на что-то твердое и ухватился за чьи-то волосы. Вероятно, все это было делом одного момента, но мне показалось, что оно длится целую вечность. Я лег на спину и поплыл, поддерживая одной рукой голову негра, который уже почти захлебнулся. Мне нечего было опасаться его, – он не мог вцепиться в меня, как это делает большинство утопающих, губя и себя и своего спасителя. Бедняга совершенно не шевелился и не сопротивлялся, когда я схватил его. Нельзя было определить, тащу ли я живого человека или труп. Мне удалось лишь узнать его. Это мой товарищ, сидевший у весла рядом со мной.

Жак, очевидно, еще успел отомкнуть ему кандалы.

Жак… Каков же его конец? Нас-то он освободил, а сам…

Но нет, не стоит его хоронить заранее. Теперь следовало бы осмотреться, – не найдется ли где-нибудь чего-либо такого, что подало бы хоть маленькую надежду на спасение. Мне ничего не приходило в голову. Я знал только одно – плавая таким образом, долго не продержишься. Меня начало знобить, и мною все более и более овладевал страх. Я почувствовал, как меня стала одолевать такая опасная мнимая усталость, которая нападает на человека, когда он заблудится во время метели: все тело начинает тосковать о минутной передышке, лишь о минутной, но такая минута отдыха означает только одно – смерть.

Первой мыслью, которая пришла мне в голову, когда я снова начал понемножку соображать, было: должно же где-нибудь поблизости плавать что-либо деревянное. Ведь вся галера разлетелась на куски, и уцепиться за какой-нибудь такой обломок на первый случай было бы не так уж плохо. Поэтому я начал внимательно оглядываться по сторонам. Первое, что я увидел, были четыре парусника, которые удалялись к югу, туда же, куда исчезли пиратские корабли. Они теперь меня уже не интересовали. Потом неподалеку я заметил какую-то доску – она была такая коротенькая и слабая, что я даже не попытался подобраться к ней. А потом, потом ничего. Ни одной щепочки. Но это все-таки невозможно.

Мною снова овладел такой панический ужас, что я даже перестал на минуту двигать руками и ногами и тотчас же пошел ко дну вместе со своим негром. Резким рывком ног и руки я вынырнул у самой поверхности воды и тут вдруг – бац! Меня так ударило по голове, что под водой из моих глаз даже искры посыпались. Вода попала мне в рот – я стал захлебываться и метаться, как помешанный. К счастью, тело пловца совершает необходимые движения даже тогда, когда голова его уже не способна соображать. В следующий момент я очутился на поверхности, – мне помогла волна, которая сначала вынесла меня кверху, а потом подтолкнула вперед – прямо носом к большому обломку палубы, который мне наконец-то посчастливилось найти. Это была как раз та неприятная штуковина, о которую я, сам того не сознавая, минуту тому назад треснулся головой.

Свободной рукой и подбородком я судорожно уцепился за край плавучего деревянного острова и только теперь как следует увидел его довольно обширную площадь. Посредине этого островка вырисовывались контуры двух тел. Одно из них шевелилось! Люди! Люди – и среди них один живой!

Я закричал, – по крайней мере мне это показалось, – но из моей глотки, очевидно, не вырвалось ни одного звука, или тот, кто шевелился, сам еще не пришел в сознание и не расслышал меня. Моя рука ослабла, а негр, висевший теперь прямо подо мной и тянувший меня своим весом на дно, еще более надрывал ее.

Фигура, находившаяся на плоту, все время как-то странно шевелилась, но не двигалась с места. Наконец ее голова повернулась в мою сторону. Это был Жак!

Он недоумевающе уставился на меня, точно увидел перед собой привидение. Потом я заметил, как Жак силился собрать свои мысли и, наконец, – наконец-то! – стал с трудом приподниматься. Но почему он не опирается на руки? Француз привстал на колени и пополз на них ко мне. Руки у него беспомощно висели вдоль тела.

Так, на коленках, он подобрался к крайнему брусу, скреплявшему плот, и попытался что-то сказать мне, но из его уст вырвалось одно лишь невразумительное хрипение. Все было понятно без слов, – у него были перебиты обе руки.

Подтащившись прямо ко мне, Жак тяжело шлепнулся на плот и протянул мне свою ногу. Я ухватился за нее. Мне, собственно, до сих пор неизвестно, каким образом оказался я на этом плоту, обломке нашей галеры. Мне лишь смутно помнится, что сначала я подсунул одну руку негра под ногу Жака, а потом, потом, шут знает как, очутился на плоту сам, животом вниз, и стал поддерживать над водой голову негра за волосы.

Возможно, в таком положении я мигом погрузился в глубокий сон. Помню только одно – меня разбудил Жак легкими толчками в бок. Хотя я успел лишь ненадолго забыться, однако эта передышка вернула мне столько сил, что я оказался способным втащить на палубу своего негра. Следуя наставлениям Жака, к которому тем временем вернулись, по крайней мере, первые признаки прежней речи, я стал приводить негра в чувство. После того как я повыкачал из него немало воды и хорошенько размял ему руки и грудную клетку, он слегка приоткрыл веки и впервые вздохнул.

Только теперь я обратил внимание на второе тело, которое, оставаясь бессильным и неподвижным, лежало посреди плота. Но меня привлек к себе взгляд Жака, такой взгляд, которого никто бы не мог ожидать от этого старого морского волка. Он был внимателен, как… как ласковая мама. Не следует забывать, что Жак заботился о нем в тот момент, когда у него самого, как у животного, не было рук. Словом, тогда он ласково и радостно улыбнулся и произнес только три слова:

– Криштуфек – здоров – спит…