Текст книги "Сила земли"

Автор книги: Милий Езерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава V

После смерти Деция, когда скорбь Тукции улеглась и в доме стало спокойно, в сад пришёл с таинственным видом Нумерий. Сперва он заговорил о цветах, потом о винограде и оливках, о ценах на хлеб и наконец, как будто случайно, обронил несколько слов о восстании рабов.

– Подумать только, – заговорил он, – половина острова охвачена огнём! К Евну убегают даже рабы из нашего города.

– Что ты говоришь? – вскричал Сервий. – А помнишь того нищего с вороной? Говорят, он вербовал рабов в войска Евна.

– Да, это так, – подтвердил Нумерий и тихо прибавил: – Зайди ко мне, есть о чём поговорить.

– Говори здесь.

– Нет, зайди ко мне, – настойчиво повторил Нумерий.

Тукция прислушивалась к беседе мужчин, не вмешиваясь в неё. Последние слова Нумерия особенно обеспокоили её.

И, хотя Тукция продолжала срезать цветы, работа не спорилась, и она, с досадой отбросив нож, пошла взглянуть на детей: мальчик играл ка дорожке, строя из веточек шалаш, а девочка спала в колыбели.

Сервий отправился к Нумерию.

– Не уходи никуда, – приказала Тукция сыну и тихо вышла на улицу.

Из дома Нумерия доносились голоса, и она различила голос мужа, что-то говорившего с жаром, потом голос Нумерия, а затем послышался чей-то резкий, настойчивый голос, часто повторявший «порази меня Юпитер!»

«Где я слышала этот голос? – думала Тукция. – А ведь слышала, я уверена в этом… О боги! Неужели это Аврелий? Ну конечно, он!»

Она подошла поближе к дому соседа и услышала слова:

– Евн борется за свободу. Вожди рабов Ахей и Клеон берут города, уничтожают публиканов [112]112
  Публика́ны– откупщики, которым государство сдавало на откуп различные подряды, а также сбор налогов в провинциях. Они вносили в государственную казну определённую сумму денег и потом бесконтрольно собирали в свою пользу налоги. Публиканы составляли ядро сословия всадников.


[Закрыть]и ростовщиков, делят богатства среди рабов. Я убеждён, что римляне будут побеждены, – порази меня Юпитер!

– Об Евне я слыхал, – молвил Нумерий. – Он глотает огонь, творит чудеса!

– Евн стал царём Сицилии под именем Антиоха, – рассказывал Аврелий. – Он учредил народное собрание, назначил туда Аxея и самых умных из рабов…

– Ты поступил, друг, опрометчиво, перейдя на сторону рабов, – с дрожью в голосе сказал Сервий. – Почему ты это сделал?

– Я стою за справедливость, хочу помочь Евну разбить римских военачальников – порази меня Юпитер! – и получить наконец участок земли, в которой всю жизнь нуждаюсь.

– Не обольщай себя, друг, сказочными надеждами, – говорил Сервий, и Тукция радостно прислушивалась к его словам, то утихавшим, то становившимся громкими. – Рим победил Ганнибала, разрушил Карфаген, неужели он не справится с рабами?

– Значит, ты, Сервий, не пойдёшь с нами?

– Это безрассудно, Аврелий! Вам не устоять. Спроси Нумерия, и он тебе скажет.

Однако Нумерий оказался на стороне Аврелия.

– Я больше прожил, чем ты, сын мой, – сказал он обнимая племянника, – и жизнью должен дорожить меньше, чем ты… Сервий говорит, что дело рабов без надёжно, но я не хочу так думать. Ты сам видишь, Сервий, как рабы бьют римлян. Евн руководит своими войсками из Энны, конница Ахея взяла Гиблу, опустошила окрестности Сиракуз, доблестно сражалась у Гелы и Гимеры…

– Всё это так, – согласился Сервий, – но я не могу поверить, чтобы рядом с Римом, на его земле, возникло новое государство, основанное рабами… Ты, Нумерий, старше нас, но рассуждаешь неправильно.

– Богачи разорили меня, я лишился своего участка в Италии и вынужден был искать счастья в Сицилии. А Евн, говорят, раздаёт земли беднякам, которые его поддерживают. Что же удивительного в том, что Аврелий на стороне рабов, а я сочувствую им?

Больше Тукция не слушала и потихоньку ушла. Она тоже не верила, что рабы победят. «Нет, не выиграть рабам войны с Римом, владыкой мира! – думала Тукция. – Но оставаться в Сицилии опасно – война может перекинуться в Тиндарис, и тогда всё будет растоптано тяжёлыми калигами [113]113
  Кали́га– обувь легионера.


[Закрыть]легионеров или уничтожено рабами. Что же делать?»

В этот день она рассказала Сервию о том, что всё слышала, и о всех своих сомнениях.

– Ты знаешь, Тукция, – сказал Сервий, – Аврелий сделал глупость: он бежал с римского корабля, перешёл на сторону Евна…

– О боги! – всплеснула руками Тукция, и глаза её стали печальными. – Он идёт на смерть!

На этом разговор кончился. Но тревога запала в их сердца.

«Борьба будет хуже, чем в Карфагене, – думал Сервий, и решимость покинуть Сицилию всё крепла в его сердце. – Возвратиться на родину – что может быть лучше этого? С нами, наверное, отправится и Нумерий…»

Чёрные мысли не давали покоя, и Сервий, чтобы забыться, сказал Тукции:

– Спой мне что-нибудь, как прежде пела не раз. Тяжело у меня на душе, когда я думаю о родных Цереатах, о Тите, Марии и… даже о Мании.

– И мне невесело, – созналась Тукция. – И всё же слава богам, что мы не рабы!

Сервий вздохнул:

– Да, но мы плебеи, а много ли у нас прав? И мы бессильны бороться с нобилями.

– Не может быть, чтобы жизнь плебея всегда была такой… – Тукция задумчиво положила руку Сервию на плечо. – Я спою тебе песню о братьях, основавших Рим.

Сервию стало ещё тоскливее от песни, и он, прервав её, заговорил о родных Цереатах.

Слушая мужа, Тукция не замечала, как по щекам её текут слёзы. Она тоже стала вспоминать Цереаты, и вдруг лицо её оживилось, влажные глаза весело заблестели, и она засмеялась звонко, заливчато.

– Ты что? – с удивлением спросил Сервий.

– Помнишь, как мы встречались по вечерам в расселине горы? Там ты впервые меня поцеловал, а я чуть не заплакала от стыда и радости. Я убежала. А ты догонял меня в поле, но не мог догнать.

– Как это было давно!

– Ничего, Сервий, мы вернёмся домой и будем жить на родной земле, под родным небом!

Глава VI

Тиберий сидел в атриуме, не спуская глаз с рыбок, мелькавших в водоёме. Тревожные мысли одолевали его. Не пора ли выступить с предложением о переделе земли? Надо возродить свободных землепашцев, пополнить легионы. В Сицилии полыхает мятеж рабов, необходимы силы, чтобы противостоять ему. «Нужда в рабочих руках заставила землепашцев наводнить Сицилию множеством рабов, и рабы своей численностью подавили господ. Римские легионы не могут с ними справиться, терпят поражения».

Вошли Диофан и Блоссий. Они весело приветствовали Тиберия и низко поклонились жене его, Клавдии.

– Что делает мать? – обратился Тиберий к жене.

– Она переводит на наш язык сочинения Софокла, – отозвалась Клавдия. – И Гай помогает ей.

Мысли Тиберия перенеслись к матери и брату.

Его мать Корнелия любила обсуждать вопросы философии, истории, географии, естествознания, говорить о поэзии греков и римлян, затевать споры с учёными. Она прекрасно говорила по-гречески, часто цитируя Гомера, Аристофана, Софокла, Еврипида и других писателей. Спорила с ненавистным ей Сципионом Эмилианом о Ксенофонте, которого хотя и любила, но нарочно порицала, чтобы досадить Сципиону.

Злые языки утверждали, что в молодости, до замужества, она страстно любила Сципиона, но он к ней был равнодушен. И теперь Корнелия мстила ему за прошлое и ревновала к своей дочери Семпронии, на которой он женился. Несколько лет назад египетский царь Птолемей VII Евегрет, пленённый умом и красотой Корнелии, предлагал ей свою руку, но она отказала ему, сославшись на своё положение в обществе и обязанности матери.

Брат Тиберия – Гай был привлекателен: высокий ростом, хорошо сложенный, он пленял римских красавиц смугло-розовым цветом лица и чёрными живыми глазами. Ему недавно исполнилось семнадцать лет. Щёголь, как большинство молодёжи, он тратил много денег на одежду, золотые украшения, драгоценные камни, и Корнелия безропотно покорялась его воле, не желая, чтобы он был одет хуже других и казался беднее своих сверстников.

Тиберий, любивший простой, умеренный образ жизни, порицал брата за расточительность и ещё недавно возмущался покупкой тяжёлых серебряных дельфинов для украшения стола, за которые Гай заплатил, чтобы не отстать от своего друга Ливия Друза, огромную сумму. Даже Корнелия не могла одобрить этой покупки и сказала: «Ты бросаешься, дитя моё, деньгами, а их у нас немного». – «Что ж, – ответил Гай, – понадобятся деньги – продадим этих дельфинов».

Гай любил пирушки с пением, музыкой и плясками, старался не отставать от друзей. Корнелия не знала, как подействовать на него, чтобы он образумился. Однажды Тиберий сказал за столом: «Почему бы тебе, Гай, не поехать учиться философии и риторике в Афины или на Родос?» Вспыхнув, Гай ответил: «Я знаю, почему ты так говоришь: хочешь выпроводить меня из Рима». – «Да, хочу, – ответил ему тогда Тиберий. – Но если ты не желаешь ехать, то прекрати пирушки, не делай ненужных трат». – «Но траты мои ничтожны, – возразил Гай, – и я – клянусь Юпитером! – не дам больше повода для таких упрёков».

С тех пор Гай перестал тратить большие деньги, но похождений и юношеских шалостей не оставил. Его можно было видеть то на празднике богини года Перенны, где в толпе мелкого люда, на зелёном берегу Тибра, он весело пировал с плебеями и потом поздно возвращался домой; то на празднике основания Авентина его видели выходящим из храма Минервы со статуей богини в руках; а на празднике мельников и хлебников в день Весты он шагал рядом с ослом, с которого свешивались гирлянды цветов и свежие, пахучие хлебы. На празднике флейтистов он присутствовал на богослужении в храме Юпитера Капитолийского, а затем ходил по городу в маске и женской одежде, распевая весёлые песни, окружённый полупьяными флейтистами.

Легкомыслие Гая возмущало Корнелию, и она просила Тиберия поговорить с братом, вразумить его. Но Тиберий возразил:

«Я беседовал с ним не раз, но Гай только посмеивается. Его надо женить, тогда он, наверное, одумается. Хорошо было бы, если бы ты, госпожа мать, нашла для него невесту… – И вдруг Тиберий засмеялся. – А ведь девушка, подходящая для него, есть! Как это я забыл! Она скромна, образованна, любит книги, пишет стихи, подражая Анакреону…»

«О ком ты говоришь, Тиберий?» – спросила Корнелия.

«Как-то я зашёл по делу к знаменитому правоведу Лицинию Крассу. Не успел я усесться, как в таблинум вбегает девушка с быстрыми смеющимися глазами. Увидев меня, она смутилась и, поклонившись, хотела удалиться. Но Красс удержал её: «Это дочь моя, Лициния… А это тот самый Тиберий Гракх, – указал он на меня, – о котором говорит весь Рим». – «Я догадалась, – смущённо ответила девушка. – Такие лица бывают только у великих римлян». Я хотел обратить разговор в шутку, но Лициний Красс сказал: «Не подумай, Гракх, что она сказала это, чтобы сделать тебе удовольствие: она всегда говорит откровенно, что думает».

«И ты полагаешь, Тиберий…»

«Надо тебе, госпожа мать, пойти к Крассам под каким-нибудь предлогом, но, конечно, вместе с Гаем. И если Лициния понравится ему…»

Гаю она понравилась, и он часто стал бывать у Крассов. Корнелия вскоре послала к ним сваху. Дело уладилось. Ночные пирушки и уличные похождения были забыты, и весёлая Лициния, «этот порхающий мотылёк», как её называл Гай, вскоре вышла за него замуж.

С тех пор Корнелия, казалось, успокоилась. Мирная жизнь, ничем не нарушаемая, потекла в доме.

К Тиберию часто приходили его лучшие друзья: богатый Марк Октавий и бедный Папирий Карбон, промотавший своё небольшое состояние и живший неизвестно на какие средства. Тиберий больше любил Марка Октавия, похожего на него характером: он был скромен и застенчив, твёрдо верил в величие отечества.

Марк Октавий любил блеснуть хорошим греческим произношением, процитировать стих из Софокла или Еврипида, а беседуя с Тиберием об обязанностях народного трибуна, привести выдержку из законов «Двенадцати таблиц».

Иным был Папирий Карбон. Он высмеивал знаменитых мужей и магистратов, презирал нобилей и решительно призывал бороться с кучкой «прогнивших олигархов», как он величал сенат. Для него, казалось, не было ничего святого: он смеялся над богами, клеймил всех Сципионов кличкой «выскочка», называл победителя Ганнибала казнокрадом, Сципиона Эмилиана – злодеем, а Сципиона Назику – свирепым разбойником с большой дороги. Всем доставалось от него!

Тиберий часто спорил с ним, но Папирий Карбон, поблёскивая злыми раскосыми глазами, говорил:

«Вот ты говоришь – честность. Вспомни Сципиона Эмилиана. Он честен, только по-своему… Что такое честность? Это понятие толкуется различно: то, что для него и лиц его кружка честно, для меня и других бесчестно. Честно ли было разрушать Карфаген, истреблять людей, продавать в рабство мирное население? Знаю, ты возразишь: приказание сената. Но сенат – кучка отвратительных, бесчестных стариков. Как же можно было исполнять его приказание?.. Что? Ты говоришь – власть, закон? Но власть и есть сенат – пиявки на теле народа».

Тиберий был снисходителен к другу и прощал ему резкие слова. Но Гай, вспыльчивый и резкий, не выносил Папирия Карбона и вступал с ним в споры, кончавшиеся нередко взаимными оскорблениями.

Послышались шаги, и вошла Корнелия в сопровождении Гая.

– Что ты так весел, Гай? – спросил Тиберий брата.

– Оттого я весел, брат, что внял твоему совету послужить отечеству. Ты начинал службу в легионе, и я хочу сделать то же. Сципион Эмилиан сказал мне, что собирается отправиться на войну в Иберию, и я упросил его взять меня.

– И хорошо сделал, Гай! – улыбнулся Тиберий, сжимая его руку. – Отечество нуждается в честных, любящих его людях.

– Я рад уехать хотя бы потому, чтобы не видеть Марка Октавия и Папирия Карбона. Оба порядочные скоты!

– Не смей так говорить! – рассердился Тиберий. – Я дружу с Ними с малых лет и горжусь их преданностью.

– Ну, не сердись, брат, не сердись!.. Но что я могу поделать, если не выношу обоих? Они портят мне настроение. Чувствую, что оба – ничтожные люди.

Тиберий промолчал.

Глава VII

– Как думаешь, Тиберий, – спросил однажды Маний, – должен ли плебс поддержать Сципиона Эмилиана, который собирается на войну в Иберию?

– Почему ты спрашиваешь об этом?

– Он спрашивает потому, – вмешался Тит, – что Сципион Эмилиан будет нам мешать, когда ты станешь народным трибуном и будешь проводить земельный закон.

– Да, ты прав: Сципион и его кружок против надела пахарей землёй, – задумался Тиберий. – Пусть плебеи поддержат его в комициях, чтобы он получил назначение на войну.

После отъезда Сципиона Эмилиана Тиберий вздохнул свободнее. Присутствие шурина в Риме связывало ему руки. По вечерам в кружке он видел строгие глаза Сципиона, слышал суровый голос, напоминающий о долге квирита по отношению к отечеству, которому необходимы внутреннее спокойствие и порядок; затем следовала размеренная греческая речь Полибия, одобряющего слова Сципиона, и Лелия, вздыхавшего о величии времён предков.

Тиберий несколько раз пытался обсудить в кружке положение земледельцев, но Сципион уклонялся от «опасного», как он называл, разговора. Указывая на Лелия, он говорил: «Благоразумие сделало его мудрым, и если Нестор [114]114
  Не́стор– престарелый греческий вождь, участник Троянской войны, известный своей мудростью.


[Закрыть]молчит – не пришло ещё время». – «Но оно придёт, – возразил Тиберий, – и если замедлит, то мы его подгоним». – «Берегитесь крайностей. Спокойствие отечества важнее благосостояния отдельных граждан», – ответил тогда Сципион.

Тит и Маний пришли к Тиберию рано утром.

– Надо с тобой поговорить, – сказал Тит. – Пойдём пройдёмся.

Когда они подошли к Табулярию, в котором хранился государственный архив, Тиберий остановился. Здание возвышалось на склоне Капитолия, над форумом, и белело дорическими колоннами. [115]115
  Дори́ческая колонна– самая простая и строгая колонна, не имела основания и ставилась непосредственно на землю; вершина её представляла собой четырёхугольный камень.


[Закрыть]Колонны и арки были испещрены неразборчивой скорописью. Тиберий читал, и сердце его учащённо билось: «Гракх, защити нас», «Дай нам земли», «Я голодаю», «Я нищий». А на одной из капителей [116]116
  Капите́ль– верхняя часть колонны.


[Закрыть]чётко выделялась жирная надпись углём: «Гракх, борись! Будешь народным трибуном».

– Народ обращается к тебе, просит не медлить, – произнёс Маний. – Ты должен начать борьбу, а плебс тебе поможет.

– Буду добиваться трибуната, – твёрдо сказал Тиберий, сжимая руки друзей. – И да поможет нам Юпитер!

* * *

Узнав о решении Тиберия, мать одобрила его, сказав, что Гракхи должны быть полезны государству и народу. А Блоссий обещал заручиться поддержкой всадников.

Всадники требовали отдать провинции на откуп публиканам, и Тиберий, не колеблясь, согласился.

Между тем плебс сделал всё, чтобы Тиберий был избран народным трибуном. Сотникам и десятникам, выбранным плебсом, было поручено объехать все трибы [117]117
  Три́бы– части, на которые делилась римская территория и населявшие каждую часть её граждане. Трибы были городские и деревенские. По трибам производилось голосование в народных собраниях.


[Закрыть], объяснить, кто такой Тиберий Гракх и как важно для деревень иметь народным трибуном человека, решившего наделить разорённых пахарей землёй.

Тит говорил старшинам:

– Время самое подходящее – надо действовать. Тиберий – наш друг. Он сделает всё, чтобы дать беднякам участки, чтобы пахари могли трудиться на своей земле…

– Но прежде он должен стать народным трибуном! – перебил Маний. – Поэтому голосуйте за Гракха без всяких колебаний.

– Мы Гракха знаем со времён взятия Карфагена, – сказал Тит. – Лучшего друга народа не найти во всей республике!

Сотники и десятники, не прерывая, слушали Тита. А когда он замолчал и предложил им отправиться немедленно по трибам, один из сотников спросил:

– Что отвечать, если спросят, когда будут делить землю?

– Отвечайте, что Гракх после получения трибуната не замедлит выступить с законопроектом. Предупредите людей, что без борьбы не обойтись – богачи будут мешать нам, но нас больше, чем их, мы – сила, и мы победим…

Наступил день выборов. На Марсовом поле все восемнадцать триб проголосовали за Гракха.

Тиберий в ответ на поздравления Марка Октавия и Папирия Карбона сказал:

– Теперь мы начнём борьбу за землю!

Глава VIII

Мульвий полюбил Тиберия Гракха. Чем больше наблюдал мальчик за дружбой Тиберия с отцом, Манием и другими плебеями, тем больше он преклонялся перед человеком, пришедшим однажды в квартал ремесленников. Всё привлекало Мульвия в этом нобиле: и его добрая улыбка, и гнев, с которым он говорил о тунеядцах, не отказывающих себе ни в чём, равнодушных к нуждам бедняков, и твёрдая речь с верой в победу деревенского плебса. Слова Тиберия звучали у него в ушах: «Вы получите землю, вернётесь в родные деревни, будете работать, как работали ваши отцы и деды до войны с Ганнибалом».

Мульвий благоговел перед Гракхом, и, когда, случалось, Тиберий останавливал свой взгляд на нём или обращался к нему, мальчик весь загорался.

…После того как Тиберий был избран народным трибуном, он часто заходил в квартал плебеев и обсуждал с ними законопроект о земле. А потом отправлялся на форум, чтобы выслушать мнение горожан.

Городской плебс, состоявший из ремесленников, клиентов и вольноотпущенников, не был заинтересован в получении земли, советовал подождать возвращения Сципиона Эмилиана из Испании, чтобы выслушать, что он скажет; многие плебеи опасались противодействия сената и, предвидя борьбу, колебались. А деревенский плебс требовал немедленно приступить к проведению закона.

* * *

Тиберий был вызван с форума в курию Гостилия якобы для получения постановления сената. И каково было его возмущение, когда он услышал ядовитые насмешки:

– Вот он, сын Семпрония Гракха, «защитник» плебеев! Взгляните на него – ха-ха-ха! – издевался недавно избранный консулом Люций Кальпурний Пизон, указывая на Тиберия.

– Разве я не из плебейского рода? – возразил Тиберий.

– Но ты – нобиль…

– Даже больше – полупатриций! – прервал громовым голосом Сципион Назика.

– Верно ли, что ты посягаешь на собственность, которой владели наши отцы, – продолжал консул, – и хочешь передать лентяям и нищим наши земли? Говорят, ты хочешь разбогатеть на этом деле!

– Ложь! Никогда корысть не была моей целью! – вскричал Тиберий. – И, чтобы доказать это, я готов отдать свои земли. Ну, а ты… – обратился он к Люцию Кальпурнию Пизону, – ты, прозванный Честным, откажешься ли ты от своих вилл и полей…

Яростные возгласы сенаторов прервали его слова:

– Злодей! Разбойник! Пусть поразит тебя Юпитер!

Возвратившись на форум, Тиберий произнёс речь, обращённую против нобилей:

– Дикие звери, пожирающие плоды Италии, скот, пасущийся на лугах, – все они имеют свои норы, у них есть логово и место, куда укрыться. А люди, проливающие свою кровь за Рим, не имеют иной собственности, кроме дневного света и воздуха, которым они дышат. Не имея кровли, они блуждают со своими жёнами и детьми, как изгнанники…

Тиберий видел, как у плебеев разгораются глаза, сжимаются кулаки, как Мульвий что-то шепчет Титу, а Тит толкает в бок Мания, и они с угрозой поднимают кулаки.

– Военачальники обманывают людей, побуждая их биться за храмы богов, за могилы своих отцов, а между тем есть ли среди римлян хоть един, имеющий могилу или домашний жертвенник? За чужое мотовство, за чужое богатство сражаются и умирают они, эти люди, о которых говорят: «Они – владыки мира», и которые не владеют ни одним клочком земли…

Речь Тиберия была прервана грозными криками:

– Земли! Земли!

Когда шум утих, Тиберий обратился к народному трибуну Октавию:

– Что же ты молчишь, Марк? Скажи своё слово, народ ждёт его.

Румяное лицо Марка Октавия побагровело, глаза часто замигали. Не сказав в ответ ни слова, он быстро покинул форум.

Тиберий недоумевал: поведение Марка Октавия было для него непонятно.

Папирий Карбон, стоявший рядом с Тиберием, презрительно скривил губы:

– Тебя удивляет Марк Октавий? Не удивляйся: он владеет большим участком общественной земли, и ему жаль с ним расстаться. Я узнал, что вчера у него побывали сенаторы и просили, заклиная богами, наложить veto на твой законопроект. Марк Октавий сначала отговаривался, ссылаясь на дружбу с тобой, но, когда сенаторы опустились перед ним на колени, он согласился.

– Не может быть! – воскликнул Тиберий.

Однако Папирий Карбон оказался прав.

На другой день Тиберий внёс на обсуждение трибутных комиций свой законопроект, в котором предлагал посылать на общественные пастбища не более ста голов крупного и пятисот голов мелкого скота и иметь на своих землях только известное число рабочих из свободного сословия. Обращаясь к нобилям, он сказал:

– Не забывайте, что за деньги, потраченные на обработку отчуждаемых полей, вас должны вознаградить пятьсот югеров, оставляемых в вашу собственность, да ещё по двести пятьдесят югеров на двух сыновей, не вышедших из отцовской семьи.

Он приказал писцу огласить своё предложение, но Марк Октавий тотчас же наложил на него veto.

Поднялся шум.

Бледный, взволнованный, Тиберий крикнул:

– Я не понимаю тебя, Марк! Отчего ты испугался и наложил veto?

– Я нахожу, что для республики закон чреват большими потрясениями, – молвил Марк Октавий, избегая смотреть в глаза Тиберию. – Ты повторяешь предложение Лициния Столона и Лелия Мудрого…

Тиберий вспыхнул:

– А оно плохо?.. Стыдись! Разве так защищают права плебеев, ратуют за славу и могущество Рима?

– Я думаю, как и Сципион Эмилиан, о спокойствии республики, – нахмурился Марк Октавий. – Я не хочу, чтобы возникла вражда между сословиями, я не хочу…

– Замолчи!.. Я беру, квириты, это предложение обратно и вношу другое: «Пусть оптиматы немедленно откажутся от владений, которые они присвоили вопреки прежним законам».

– Да здравствует Гракх!

– Никто не может занимать больше пятисот югеров общественной земли, – заявил Тиберий, – поэтому все землевладельцы обязаны отдать излишки и нарезать из них участки беднякам, по тридцать югеров каждый.

– Да здравствует Гракх!

– Я предлагаю для пользы отечества ещё один законопроект: жалобы провинциалов на злоупотребления проконсулов должны разбирать не только сенаторы, но и всадники.

Летели яростные крики, проклятия, угрозы нобилей:

– Народный трибун подкуплен всадниками!

– Квириты, голосуйте против!

Тиберий поднял руку, громкий голос его разнёсся над форумом:

– Не слушайте, квириты, своих врагов! Гоните их прочь!

– Долой нобилей! – гремел форум. – Долой наших врагов!

* * *

Каждый день на форуме происходили словесные битвы. Тиберий спорил с сенаторами, доказывал правоту своего дела.

Консул Люций Кальпурний Пизон, прозванный Честным за то, что, служа претором в Сицилии, закупил однажды хлеб по очень низким ценам, а оставшиеся у него деньги внёс в казну, что вызвало всеобщее изумление, говорил, оправляя складки тоги и с пренебрежением поглядывая на Тиберия и его друзей:

– Подобно Катону Цензору, мы стоим за старый зажиточный деревенский плебс, поддерживаем его, укрепляем. А ты хочешь, Гракх, провести отчуждение участков, чтобы возник новый деревенский плебс. В твоём предложении заложена гибель республики: бедняк, ставший владельцем участка, не сможет купить себе раба, поэтому он не захочет идти на военную службу, оставить свою землю.

– Ты прав, Пизон! – закричал хриплым петушиным голосом консуляр Тит Анний Луск, желчный, тугой на ухо старичок, ядовитые речи которого сеяли страх среди сенаторов. – Тогда республика останется без легионов… Что? – оттопыривал он правое ухо. – Что ты сказал, Пизон?

– Я ничего не сказал. Продолжай.

– Вдумайся, Гракх, в мои слова: новый деревенский плебс будет опасен для государства, так как на следующий год изберёт тебя вновь народным трибуном и потребует новых участков.

Крики возмущённых плебеев прервали его речь.

Тогда закричал Сципион Назика:

– Есть, квириты, люди, которые хотят соблазнить великий римский народ, завоевавший весь мир, обманчивым блеском древнего закона Лициния Столона, учинить вопиющую несправедливость: изгнать нас, старых граждан, из виноградников и оливковых рощ, посаженных нашими предками, героями республики, изгнать с полей, купленных или полученных в наследство, а между тем эти поля приносят каждый год золотую жатву казне. Справедливо ли это?

– Напрасно стараешься, Сципион Назика, обмануть народ хитрыми речами, – возразил Тиберий. – Скажи, куда девались старые воины? Где искать их? В Сицилии, где рабы бьют преторов и храбро защищают Мессану? В Испании, где тридцатитысячное войско под начальством первого полководца едва держится против восьми тысяч варваров? Нет, этих старых воинов не найти и в Италии. Так пойми же, Сципион Назика, что я не посягаю на земельные владения вообще, а только – на общественную землю. Но ты, по-видимому, забыл об этом?.. Раньше плебей работал на своём поле с семьёй и был доволен, а теперь это поле возделывается рабами не для пропитания землевладельца, а для того, чтобы наполнять его кладовые. Теперь на этом участке находится вилла, украшенная статуями, оберегаемая рабам которую редко посещает знатный господин. Как произошло это изменение, ты знаешь лучше, чем я. Знаете и вы, оптиматы! Сенат знает, что положение деревенского плебса давно уже стало отчаянным…

– Но может ли насилие быть законом в республике? – прервал Люций Кальпурний Пизон, оглядывая форум. – Отчуждение земель, задуманное тобою Гракх, – мера принудительная, а если это так, то оно является насилием…

– Добровольное отчуждение не есть насилие, – воз разил Тиберий.

– Никто не откажется добровольно от своей собственности, – захрипел Тит Анний Луск, оттопыривая ухо. – Что? Что ты сказал?

– Если никто не захочет отказаться добровольно, то принуждён будет подчиниться закону. Повторяю: большая часть общественного поля должна быть отнята и разделена между нуждающимися. Сто лет назад эта земля возделывалась руками плебеев, и республика была сильной, счастливой, не такой, как теперь… – Помолчав, Тиберий обвёл глазами плебеев, внимательно слушавших его, и продолжал: – Я знаю, что народ беден, я не могу сделать его богатым, но хочу, чтобы пахари получили землю, чтобы они были крепки и самостоятельны… Прав ли я? Да, прав, клянусь Юпитером! Взгляните на Сицилию, где против богачей выступают рядом с рабами наши безземельные сограждане с оружием в руках…

– Что ты ссылаешься на подлых изменников? – свирепо крикнул Сципион Назика.

– Невыносимая жизнь заставила бедняков пойти против угнетающих их богачей.

– Замолчи!

– Я считаю, – невозмутимо продолжал Тиберий, – что раздел земель должен быть поручен трём избранным гражданам.

– Ты хочешь из этих триумвиров выдвинуть диктатора? – запальчиво крикнул Сципион Назика.

– Ложь! Я не думал о годичной диктатуре одного из триумвиров. Я хочу справедливости. Но прошу тебя, не прерывай меня… Триумвиры, о которых я говорил, должны быть утверждены народом и ежегодно меняться. Обязанность их будет заключаться в распределении и оценке земельных участков.

– Не бывать этому! – сказал Сципион Назика, наклоняясь к уху Тита Анния Луска.

– Что? Что ты сказал? Как? Да, да, мы любим отечество и порядок в нём…

– И я люблю отечество и порядок в нём, – возвысил голос Тиберий, – и потому говорю: есть ещё время решить вопрос полюбовно. Я призываю вас, квириты, к твёрдости и непреклонности. – Взгляд Тиберия остановился на Марке Октавии, безмолвно слушавшем яростные споры. – Я полагаю, Марк, – сказал Тиберий, – что ты как народный трибун будешь справедливым в этом деле.

Марк Октавий отвернулся и стал медленно сходить с ораторских подмостков.

– Остановись, Марк! – вскричал Тиберий. – Ты вынуждаешь меня прибегнуть к крайним мерам… Ну, так слушай же, народный трибун Марк Октавий! С сегодняшнего дня я отказываюсь от исполнения своих обязанностей до тех пор, пока не будет проведено голосование моего предложения…

Марк Октавий остановился. Румянец исчез с его лица. Он колебался, не зная, на что решиться.

– Марк! Мы были друзьями, я любил и уважал тебя, но теперь, когда ты идёшь против народа…

Толпа зашумела; руки угрожающе потянулись к Марку Октавию.

– Злодей! Изменник! – крикнул Тит.

Марк Октавий поднял голову: губы его дрожали, на лбу вздулась жила, выступил крупными каплями пот.

– Квириты, – молвил он заикаясь, – это ложь…

Крик толпы прервал его речь, и, когда всё затихло, резко прозвучал голос Тиберия над форумом:

– Вина на тебе, Марк Октавий! Посмотрим, кто победит.

* * *

Тиберий действительно отказался от исполнения обязанности народного, трибуна до предстоящего голосования. Он пригрозил тюрьмой строптивому консулу Люцию Кальпурнию Пизону, когда тот вздумал призвать сенаторов к открытому выступлению против него.

Жизнь в городе замерла. Консулы не могли сзывать сенат, чтобы совещаться о государственных делах. Преторы не могли разбирать и решать судебные дела; базилики опустели; эдилы не наблюдали за порядком; участились воровство и разбои.

Нобили, надев траурные одежды в знак того, что большое несчастье постигло республику, печально бродили по форуму и улицам; они искали сочувствия у граждан, громко жалуясь на тиранию Тиберия Гракха: «Он находится во власти двух чужеземцев-изгнанников».

Нобили выслеживали Тиберия, подсылали к нему соглядатаев.

– Надо устранить Гракха, – говорил в своём атриуме Тит Анний Луск, и костлявые руки его сжимались в кулаки. – Как думаешь, Сципион? – обратился о к Назике. – У меня есть сведения, что Тиберий часто бывает у плебеев, и там, в тёмном переулке, можно было бы с ним поговорить – верно?.. Что ты сказал, Сципион? – оттопырил он ухо.

– Ничего не сказал. Продолжай.