Текст книги "Сила земли"

Автор книги: Милий Езерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Глава II

Тит с семьёй и Маний со своей старухой матерью ютились в сыром, полуразвалившемся доме, занимая крошечный атриум. Но они рады были и этому – многие разорившиеся земледельцы ночевали с семьями на улицах, на ступенях храмов, в портиках. [107]107
  По́ртик– крытая галерея с колоннами.


[Закрыть]

Прошло несколько дней после встречи с Тиберием. Тит и Маний оживлённо обсуждали беседу с ним. Лица их были возбуждены, в словах теплилась надежда.

– Он сам пришёл к нам, – говорил Тит. – А если нобиль просит поддержки у плебса, это значит, что он готов постоять за него. Тиберий желает нам добра, и глупо было бы – клянусь Юпитером! – пренебрегать его помощью.

– Это так. Но почему он желает нам добра? – усмехнулся осторожный Маний. – Что побудило нобиля прийти к нам? Подумал ты об этом?

– Я не понимаю тебя, Маний! Ты же сам приветствовал его, кричал больше всех, восхвалял его, а теперь сомневаешься…

– Я всё обдумал и не могу сказать, как тогда на улице, что он наш.

– Глуп ты, Маний. Можно ли не доверять Гракхам? Отец Тиберия сражался в Иберии, и даже варвары полюбили его за честность и милосердие. А Тиберий – сын Семпрония Гракха.

– Но не забудь, что он родственник Сципиона Назики, который сделал нас нищими!

– Он считает, что легионы должны пополняться здоровой деревенской молодёжью, а такую молодёжь могут дать отечеству только земледельцы.

Они сидели перед потухающим очагом и ели гороховую похлёбку из глиняной миски. В стороне сидели Авла с детьми и старая мать Мания. Старуха дремала, покачиваясь, и Авла уговорила её лечь; уложила рядом с ней детей и прилегла, прислушиваясь к беседе мужчин.

– Нет, я верю Тиберию, – продолжал Тит, вытирая ладонью рот. – Не может быть, чтобы он хитрил. И ради чего? Ты видел его глаза? Такие глаза, Маний, не лгут.

Не успели они покончить с едой, как послышались голоса – входили гончары, сукновалы, кузнецы, портные. Атриум не мог вместить всех, и многие расположились снаружи.

Ремесленники наперебой расспрашивали Тита и Мания, чем может помочь им нобиль; а Тит возбуждённо рассказывал им о Тиберии Гракхе.

– Когда он станет народным трибуном, – говорил Тит, – у нас будет хороший защитник. Тиберия я знаю – муж твёрдый, смелый. Если он не побоялся первым взойти на стены Карфагена, то ему ли испугаться борьбы с богачами!.. Нет, я верю ему! – воскликнул он с таким жаром, что все повеселели.

– Это хорошо, – кивнул гончар. – Если Гракх за нас, то и мы за него.

– Мы изберём его народным трибуном! – загудел атриум разрозненными голосами. – Мы все пойдём за ним!

– Не выбрать ли нам людей, чтоб они разъяснили народу, чего мы будем добиваться?

В атриуме было тесно и душно, хотя дверь была открыта настежь.

Тит протолкался на середину атриума. Глаза его горели.

– А где твой Гракх? – закричал ему кто-то из плебеев. – Говорят, он отправился на войну…

– На какую войну? – опешил Тит.

– В Иберию. Вместе с консулом Гостилием Манцином.

– И не предупредил нас! – вскричал Тит.

– Не успел, должно быть, – резко сказал Маний. – Богачи убрали его в Иберию – наверное, пронюхали о желании его помочь пахарям. Поняли, квириты? Но мы не сдадимся. Будем готовиться, пока Гракх не вернётся.

Была уже полночь, когда ремесленники расходились по домам. Улицы, населённые плебеями, спали – кругом темнота и тишина, и только изредка доносились звуки кифары, [108]108
  Кифа́ра– семиструнный музыкальный инструмент.


[Закрыть]смех да хриплая пьяная песня.

Тит стоял на пороге своего дома прислушиваясь. Он думал, как хорошо было бы вернуться в деревню, на свою землю, спокойно жить, наслаждаясь дарами природы. Города он не любил и жил в нём поневоле. Могла ли шумная городская жизнь заменить тихую жизнь деревни! Нет, его предки были пахарями, и он никогда не откажется от родной земли!

* * *

Тиберий действительно отправился в Испанию в должности квестора при консуле Гостилии Манцине. Проезжая через Этрурию, он увидел работавших на полях закованных в цепи невольников, услышал стоны рабов.

«Рабы вытеснили свободнорождённых, – подумал он. – Неудивительно, что земледельцы уходят в города в поисках работы».

Они высадились в Испании и во главе отряда отправились к легионам под Нуманцию.

Города и деревни, через которые они проезжали, были населены «мирными» иберами, но консул и квестор чувствовали неприязнь их: трудно было купить продовольствие для отряда и сено для лошадей, а ночью исчезали проводники.

Приходилось брать проводниками стариков, заключать их под стражу, чтобы не убежали.

Положение под Нуманцией было тяжёлым. Легионы терпели поражения, воины разбегались, не хотели сражаться. Легионеры пьянствовали, играли в кости, не исполняли приказаний начальников. Но консул Гостилий Манцин не принял нужных мер. Это был легкомысленный, хвастливый человек, любивший пирушки, песни и пляски ибериек.

Однажды нумантинцы сделали вылазку и, разбив римские легионы, окружили их.

Гибель грозила войску.

Тиберий убедил консула начать мирные переговоры. Условия, предъявленные неприятелем не делали чести римскому оружию, но мир, по настоянию Тиберия, был заключён, спасено двадцать тысяч воинов.

Тиберий собирался в Рим, чтобы передать мирный договор на утверждение сената.

Глава III

Недалеко, за деревьями, шумело море, и шум его был ласков и успокоителен. Солнечные лучи заливали землю потоками света, аромат цветов не был удушлив, как в безветренные дни; морской ветерок бродил по листве, лаская лепестки цветов.

Сервий целые дни работал в саду, помогая Децию, но видел, что тесть по-прежнему недоволен им. Деций не мог простить зятю его бедности и думал, искоса поглядывая на него: «Работает он хорошо, но я предпочёл бы человека, у которого есть своё хозяйство, свой домик, свой виноградник. Что с того, что он расширил площадь виноградника на холмах, за садом? Это и я бы сделал. А Тукция глупа со своей любовью. Да и что такое любовь? Вышла бы замуж за одного из соседей, у которых всего вдоволь, и жила бы – клянусь Церерой! – гораздо лучше!»

А Сервий видел постоянно нахмуренное лицо тестя и думал: «Чего ему ещё надо? Живём мы хорошо, я счастлив с Тукцией. Работаю как вол. Вино мы продаём, немного оставляем для себя. Цветы дают доход, всех денег мы не проживаем… Нет, старик недобр; он невзлюбил меня давно. Тукция говорит, что он хотел выдать её за богатого горбуна, да она заупрямилась. Он злится, что я помешал этому браку».

Как-то Сервий, подвязывая разросшийся розовый куст, не вытерпел:

– Что ты, отец, всё хмуришься, всем недоволен? Разве я работаю плохо?

Деций с раздражением бросил садовый нож на землю:

– Мне надоело видеть тебя в этом саду! Ты стараешься затем, чтобы захватить всё после моей смерти…

– Что ты, отец? – опешил Сервий. – Клянусь богами, я…

– Не клянись! – прервал его старик. – Мне надоело также, что Тукция нянчится всё время с детьми. А раньше она работала рядом со мной…

– Но Тукции пришлось бы выйти замуж, и она ушла бы от тебя.

– Да, ушла бы. А куда? В богатую семью.

– Вот о чём ты! – возмутился Сервий. – Значит, дело не в дочери, а в богатстве!

– Пусть так. Ты пришёл бедняком…

Сервий выпрямился, отпустил куст, и тот, вырвавшись из его рук, метнулся, роняя лепестки роз.

– Тебе всё мало, жадный человек! – сказал он и отошёл от тестя.

* * *

Однажды после обеда, когда Сервий, Тукция и Деций сидели в тени деревьев, с улицы донёсся голос. Собака залаяла. Голос всё приближался:

– Добрые люди, подайте горсть ячменя вороне, дочери Аполлона, или миску ржи, или хлеба, или пол-обола, или что хотите! Подайте, добрые люди, вороне: она примет даже щепотку соли. Она всё ест с удовольствием. Кто даст сегодня соль, завтра получит мёд…

Сервий и Деций подошли к изгороди и увидели молодого нищего, кривого на левый глаз; в руке он держал клетку, на которой сидела большая ворона.

Тукция, весёлая, улыбающаяся, с ребёнком на руке, протянула вороне горсть фиг.

– Пусть не коснётся этой женщины упрёк! – пел нищий. – А я иду и пою, от двери к двери, к тем, кто даёт и не даёт. Подайте! – протянул он руку. – Ведь заведено издавна давать полной горстью вороне, когда она просит.

Сервий положил мелкую монету на клетку. Ворона взяла её в клюв и, каркнув, уронила на ладонь нищего.

– Скажи, друг, – обратился к нему Сервий, – что нового ты видел, бродя по городам и деревням?

Глаз нищего сверкнул; взгляд его скользнул по хижине, остановился снова на Сервии.

– Разве не знаешь, что в окрестностях Энны восстали рабы под предводительством сирийца Евна? Они взяли город, убили Дамофила и других богачей, которые издевались над рабами. Войско их растёт – к ним бегут рабы со всех концов Сицилии. Римляне терпят поражения. Евн берёт города, расправляется с богачами и всё раздаёт своим воинам…

Когда нищий отошёл от изгороди, Сервий задумчиво сказал:

– Если война вступит в Тиндарис, она не пощадит никого. Война – как буря: она всё разрушает.

…С этого дня Деций не находил себе покоя. Напрасно Тукция утешала его, уверяя, что римские легионы не допустят Евна до Тиндариса: старик не слушал её. Его тревожили слухи о поражениях римлян, он утратил душевный покой, перестал работать: ему грезились полчища рабов, пожар в его хижине, кусты цветов, вырванные с корнем, растоптанный конницей виноградник…

– О боги, – шептал он, – не дайте дожить до такого несчастья!

Он звал Тукцию, просил крепче запирать двери, спускать на ночь собаку.

Когда отец засыпал, Тукция говорила Сервию:

– Он заболел… Страх гнетёт его… Он боится, что пропадут накопленные деньги. Вчера он вынул из-за статуй ларов мешочек, высыпал денарии [109]109
  Дена́рий– римская серебряная монета, состоявшая из четырёх сестерциев, равнялась 40 копейкам золотом.


[Закрыть]и сестерции и стал считать… а потом вынул другой мешочек, с ассами… Он не видел меня, а я стояла в тени и боялась чем-нибудь себя выдать. О боги! Мой отец тяжело болен. Не позвать ли врача?

– Позови, – согласился Сервий.

Однако врач, пожилой вольноотпущенник, осмотрев Деция, пожал плечами.

– Тут лекарства не помогут, – объявил он. – Нужен покой и сон.

Но покоя не было. Тревога одолевала Деция с каждым днём всё больше и больше, сон бежал от глаз – мерещились рабы и легионеры, расхищающие домашний скарб, подбирающиеся к денариям и сестерциям… Деций слышал треск ломаемых кустов, шаги людей, кричал, вскакивал с ложа.

Вбегала Тукция со светильником в руке, и старик успокаивался, но ненадолго.

Часто приходил Нумерий, но Деций не узнавал его. Нумерий говорил, что восстание рабов ширится, и глаза его сверкали.

Спустя некоторое время Деций перестал узнавать дочь. Потом он впал в беспамятство и вскоре умер.

Сервий и Тукция хоронили его, как бедняка. У двери хижины зеленела обычная кипарисовая ветвь, возвещавшая о трауре.

В атриум беспрерывно заходили соседи, якобы для того, чтобы проститься с покойником. Но Сервий знал, что люди приходили не из любви к Децию, а только затем, чтобы посмотреть, как переносят горе близкие.

По прошествии трёх дней Сервий и Тукция похоронили старика.

Глава IV

С тяжёлым чувством возвращался Тиберий из Испании в Рим. Он вёз мирный договор, заключённый с нумантинцами, разбившими римские легионы, и мысль, что он, Гракх, способствовал спасению нескольких тысяч окружённых врагом воинов, которым угрожала гибель, подбодряла его, хотя он втайне опасался, что сенат не утвердит договора.

Корабль вошёл в устье Тибра, подходил к Риму.

«Вот оно, благословенное богами отечество! – подумал Тиберий, сходя с корабля на набережную и вглядываясь в лица толпившихся людей. – Слава Меркурию, помогшему нам благополучно прибыть к ларам!»

За ним следовал крепкий мускулистый раб, нагружённый вещами.

Мульвий, случайно проходивший мимо пристани, узнал Гракха и бросился к нему.

– Господин, ты вернулся? – воскликнул он, целуя руку Тиберию. И вдруг закричал, обращаясь к людям, находившимся на набережной: – Что же вы… не узнаёте его? Это Тиберий Гракх, наш друг… тот самый, который…

Несколько человек обступили Тиберия. Они расспрашивали его об Испании, о войне с нумантинцами.

Тиберий поднял руку:

– Квириты, я, квестор при консуле, возвращаюсь из Иберии с мирным договором, заключённым нами с неприятелем. Римские легионы были окружены, им грозила гибель, и мы заключили с неприятелем мирный договор: двадцать тысяч ваших отцов и братьев были спасены.

Между тем Мульвий помчался домой сообщить о возвращении Гракха.

Вбежав в кузницу, он бросился к отцу:

– Тиберий в Риме! Он вернулся из Иберии, говорит с плебеями!

Тит бросил молот, потушил горн.

– Беги к Манию! И скорее – на пристань!

Когда Тит, Маний, а за ними и Мульвий подходили к пристани, до них долетели слова Тиберия.

– Если договор не будет утверждён, – говорил он, – жизнь наших воинов опять будет в опасности. Помните, квириты, что двадцать тысяч спасённых воинов – это двадцать тысяч плебеев, таких же ремесленников или пахарей, как вы. Двадцать тысяч ваших отцов и братьев. Я рад, что содействовал этому мирному договору…

Тит и Маний стали пробиваться сквозь живую стену народа, который приветствовал Гракха.

– Пусть живёт Гракх!

– Пусть живёт спаситель легионов!..

Тиберий, пытавшийся остановить крики толпы, почувствовал, как сильные руки подняли его. Он увидел преданные глаза Тита, блестящие, навыкате глаза Мания и чёрные восторженные глаза Мульвия. И тут же замелькали взлохмаченные головы; наконец он уловил слово «мир», повторяемое многими голосами.

«Народ требует мира с нумантинцами», – подумал он.

Тиберий пытался освободиться, но Тит и Маний крепко держали его и несли по направлению к Палатину.

– Эдилы, эдилы! – крикнул кто-то.

– Расходитесь, квириты!

Тиберий не узнал своего голоса. Он почувствовал, что его опустили на землю, увидел, что толпа рассеивается. Вскоре на улице не осталось никого, кроме него и раба с вещами.

Но из соседних улиц доносились громкие крики: «Мир, мир!» И Тиберий, взволнованный встречей плебеев, пошёл вперёд мимо эдилов, оглядывавших его с ног до головы. «Народ меня не забыл!» – хотелось крикнуть ему.

Не доходя до Палатина, он увидел Мульвия:

– Мульвий, почему ты здесь? Я видел тебя на пристани с отцом…

– Господин, зайди к нам.

– Нет, Мульвий, к вам я приду завтра, а сегодня должен быть дома. Но сперва мне необходимо повидать Сципиона Эмилиана.

Мульвий быстро скрылся в переулке.

Выйдя на Палатин, Тиберий подошёл к дому с белыми колоннами и, взяв молоток, постучал в дверь.

– Дома господин? – спросил он появившегося на пороге раба.

Раб низко поклонился, пропуская Тиберия в дом.

Сципион Эмилиан сурово встретил Тиберия на пороге атриума, не обнял его, не пожал руки. Он оглядел его с презрением и сказал:

– Мне всё известно. Зачем ты приехал в Рим с мирным договором, которого ни ты, ни консул не имели права заключать? Зачем возбуждал народ на пристани, похваляясь спасением легионов, подлежавших децимации? [110]110
  Децима́ция– казнь каждого десятого воина, независимо от того, виновен он или нет, за воинские проступки.


[Закрыть] Оба вы изменники, и пусть сенат решит, как поступить с вами!

– Публий! Ты не знаешь, что положение вынудило нас…

– Молчи! Я не подам тебе руки, пока сенат не оправдает тебя.

– Я должен был так поступить. Гостилий Манцин не желал заключать мира, но я настоял и отправился к вождю нумантинцев…

– Тем хуже для тебя. А теперь уходи. Я не желаю больше слушать тебя.

Тиберий вспыхнул.

– За меня народ, – запальчиво сказал он, – и я не советую ни тебе, ни сенату ссориться с ним!

– Народ будет делать то, что прикажут отцы государства.

И, отвернувшись от него, Сципион удалился.

Тиберий вышел на улицу. Раб дожидался его у колонны.

«Сципион неправ, – думал Тиберий, направляясь домой, – но от него зависит, кого осудить, а кого помиловать: сенат прислушивается к его мнению, хотя отцы государства не могут ему простить заигрываний с плебсом. Нередко он выступает против сената, становится на сторону плебса, и плебс поддерживает его, благоволит к нему. Нет, он не пойдёт против плебса!»

Мысль о консуле Манцине наполнила его сердце жалостью: он презирал Гостилия Манцина за малодушие, за неумение восстановить крутыми мерами дисциплину в легионах и жалел его как человека мягкого, слабохарактерного.

«В сущности, – думал он, – на моей стороне будет Аппий Клавдий, с которым сенату придётся считаться, а против – Сципион Назика и другие сенаторы».

Тиберий вошёл в атриум родного дома. Его с радостью окружили родные и друзья.

– Ты вернулся, Тиберий? – говорила Корнелия, обнимая и целуя его. – Разве война кончилась?

Не отвечая матери, Тиберий обнял жену, Диофана и Блоссия и лишь затем стал рассказывать, что привело его в Рим.

– Ты поступил правильно, заключив мир! – сказал Блоссий. – Жизнь квирита дороже призрачной славы на поле битвы!

– Тем более, – подхватил Диофан, – что эти двадцать тысяч могли бесславно погибнуть или попасть в плен, стать рабами варваров…

Клавдия тоже была на стороне Тиберия. Только одна Корнелия, сурово сдвинув брови, сказала:

– То, что ты сделал, постыдно: по требованию нумантинцев ты отступил от крепости, сделал другие уступки. А ведь римляне привыкли умирать с оружием в руках! Никогда они не заключали позорного мира с варварами.

Тиберий вспыхнул:

– По-твоему, нужно было умереть?

– Да, умереть, чтобы не делать уступок варварам или не попасть в рабство.

– Что ты говоришь, мать? Плебеи ждут возвращения своих отцов и сыновей, а ты становишься на сторону Сципиона Эмилиана!

– Я не сговаривалась с ним.

– А между тем твои мысли – его мысли.

Корнелия вспыхнула.

– Замолчи! – крикнула она. – Тем более, что ты виноват.

– Мать, что ты говоришь? Ты не жалеешь людей…

– Ты ошибаешься, Тиберий, – я дочь победителя Ганнибала!

– А я стою за справедливость и буду стоять за неё! Никто… даже ты, мать, не свернёшь меня с этого пути!

– Ты не уважаешь своей матери!

– Я уважаю тебя, но иду по правильному пути… Есть вещи, в которые женщины не должны вмешиваться!

Корнелия хотела ответить, но губы её задрожали так сильно, что она не могла выговорить ни слова.

В это время вошёл с улицы Гай и, взглянув с удивлением на Тиберия, воскликнул:

– Вернулся? Совсем вернулся? Хвала богам! – Он бросился к Тиберию, чтобы обнять его, но, увидев бледную, дрожащую мать, отступил: – Ты оскорбил мать?

Тиберий, жалея, что погорячился, подошёл к Корнелии и, целуя её руки, сказал:

– Прости меня, мать!

Но Корнелия не простила: отвернувшись от сына, она медленно вышла из атриума.

– Что ты наделал? – вскричал Гай, растерянно оглядывая всех. – Ты обидел её?

Тиберий рассказал, как было дело. По мере того как он говорил, лицо Гая светлело, улыбка появилась на его губах.

– Конечно, ты прав, брат, – сказал Гай. – Но ты, вероятно, употребил резкие выражения…

– Я сказал, что не дело женщин вмешиваться в такие дела.

– И это, брат, верно, но ты знаешь нашу мать, и так говорить не следовало.

– Да, я погорячился.

В этот день Тиберий побывал у своего тестя Аппия Клавдия. Выслушав зятя, Аппий Клавдий обещал ему поддержку в сенате, однако сказал:

– На улицах сторонники сената кричат: «Позорный мир!» И, хотя плебс не хочет их слушать, Сципион Назика взывает к чести римлян, напоминая о доблестных обычаях предков. Он требует смертной казни для военачальников и децимации для легионов.

– Но это жестоко!

– Я постараюсь смягчить решение сената, если это будет угодно богам.

На другой день было объявлено постановление сената: мирного договора не утверждать, отправить в Испанию сенатскую комиссию для расследования дела и выдачи неприятелю консула Гостилия Манцина, босого, раздетого, связанного по рукам и ногам; легионеров и военачальников освободить от наказания.

Тиберий, делавший доклад в сенате о положении в Испании, подвергся оскорблениям со стороны Сципиона Назики; огромный, тяжёлый, неповоротливый оптимат был взбешён, глаза его сверкали, лицо пылало.

– Кто это перед нами, отцы государства? – кричал он, наступая на Тиберия. – Не узнаю! Сын доблестного Семпрония Гракха? Мой двоюродный брат? Квестор при консуле? Непостижимо! Нет, это грязный плебей, бродяга, возбуждающий народ в попинах. [111]111
  Попи́на– кабачок, питейное заведение.


[Закрыть]Субурры, пьянствующий с ворами и презренными…

– Замолчи! – резко прервал его Тиберий. – Всё это ложь, и ты хочешь восстановить против меня не только Сципиона Эмилиана, но и всех отцов государства. Я горжусь тем, что спас от смерти или рабства несколько тысяч римлян!

– Слышите? – загрохотал Сципион Назика. – Гракх в роли спасителя легионов – ха-ха-ха!

Громовые раскаты разнеслись под сводами курии Гостилия, перекошенное яростью лицо Сципиона Назики приблизилось к лицу Тиберия, глаза их встретились. Но Тиберий не отвёл взгляда, только тихо сказал:

– Ты несправедлив… Пусть боги воздадут тебе за это.

Сципион Назика отшатнулся от него, сжал кулаки, но, сдержавшись, отошёл.