Текст книги "Сила земли"

Автор книги: Милий Езерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Глава IV

Тит, Маний и Тиберий возвращались домой после занятий на Марсовом поле.

Солнце стояло ещё высоко, и воздух, казалось, струился горячими волнами; жара обволакивала Рим тяжёлой истомой знойного удушливого дня.

Легионеры шли неторопливо по узким извилистым улицам, то поднимавшимся на холмы, то спускавшимся в сырые, грязные низины. Запах гниющих отбросов и помоев, выливаемых прямо на улицы, преследовал их. Дома, обросшие множеством пристроек, где находились лавочки, мастерские, были неказисты; глухая стена без дверей и окон возвышалась над улицей, а вход в дом был со двора. Только на главных улицах виднелись аркады вдоль лицевой стороны домов, да и здесь находились лавки, но богатые, привлекавшие покупателей заморскими товарами и диковинными вещами. Крикливые голоса разносчиков гороховой похлёбки и прохладительных напитков оглушали редких прохожих.

– Не свернуть ли нам сюда? – предложил Тит, указывая на узенький переулок. – Эти пустые головы, – кивнул он на торговцев, – не дадут нам поговорить.

Тиберий послушно пошёл за Титом.

– Какой мрачный город! – продолжал Тит.

– Ты плохо знаешь Рим, не всё ещё видел в нём, – возразил Тиберий.

– Разве можно сравнить Рим с Капуей? – воскликнул Тит. – Ты не бывал в ней, господин? Марий говорит, что это красивейший из всех городов Италии. Капуя стоит на ровном месте – не то что Рим. А какой там виноград! Лучшего не найти во всём мире! – И, помолчав, прибавил: – Нет, неудачное место выбрали божественные братья для основания города!

– Ты знаешь о Ромуле и Реме? – удивился Тиберий. – Ты грамотен? Учился?

– Учился, да мало, – неохотно признался Тит. – А о братьях, основавших город, рассказывал нам Марий.

– Ромул и Рем заботились о неприступности города и безопасности населения за его стенами…

– А они забыли, что наводнения и пожары разрушают город! – не унимался Тит. – Нет, неудачное место выбрали братья, – повторил он и остановился: с пятиярусного дома что-то посыпалось (они успели отбежать), потом кто-то выплеснул помои.

– Чей это дом? – закричал Тиберий. – Клянусь богами, сегодня же сообщу об этом эдилу… [31]31
  Эди́лыведали городской полицией, были помощниками народных трибунов, наблюдали за порядком в городе, устраивали общественные зрелища.


[Закрыть]Чей это дом? – обратился он к рабыне, стоявшей на пороге.

Чёрные блестящие глаза женщины уставились на них с любопытством. Она молчала.

– Она не понимает нас! – вскричал Маний.

Они прошли молча несколько десятков шагов, вышли на большую улицу.

– А теперь, Тит, – протянул руку Тиберий, – что скажешь?

Впереди показался купол храма Юпитера в смуглом золоте орнаментов. Вокруг храма, как возле деда, толпились внуки – мраморные здания в белых одеждах. В стороне виднелся Табулярий (в нём находились архив и государственная сокровищница); дальше на склонах Капитолия [32]32
  Капито́лий– один из семи холмов, на которых стоял город Рим.


[Закрыть]– крепость с храмом Юноны и дом авгуров [33]33
  Авгу́р– римский жрец, предсказывавший события по полёту птиц и возвещавший, волю богов.


[Закрыть], откуда жрецы следили за полётом птиц и наблюдали небесные знамения.

Тит, всплеснув руками, с восторгом смотрел на эту сверкающую громаду.

– О боги! – вскричал он. – Как это хорошо!

Но Маний равнодушно пожал плечами:

– Некогда любоваться красотами нам, беднякам!

Пройдя несколько шагов, он обратился к Тиберию:

– Шагая с центурией, я был удивлён, господин, твоим проворством. Ты делаешь успехи! И тебя не минует слава, тем более что ты родственник консула…

– Родство не имеет значения! – оборвал его Тиберий. – Ты знаешь Мария, он строг, а Сципион Эмилиан ещё строже его. Он не посмотрит на родство и, если надо, поразит, как Геркулес своей палицей!

Так беседуя, они дошли до квартала плебеев. Тит и Маний свернули в узкую грязную улицу и оглянулись. Тиберий остановился в нерешительности.

– Не побрезгаешь, господин, зайти к беднякам? – спросил Маний, и насмешливые глаза его встретились с глазами Тиберия.

– Конечно, нет! – воскликнул Тиберий. – Но как меня примут плебеи?

– Ты с нами, ты наш товарищ и гость, – отрывисто сказал Тит, – и никто тебя не обидит.

– Разве я боюсь? – нахмурился Тиберий.

– Не бойся, консул не узнает, что ты был у нас, – уколол его Маний.

– Какое дело Сципиону Эмилиану до моих поступков? – вспыхнул Тиберий и решительно последовал за новыми друзьями.

– Я познакомлю тебя с дедом Афранием, – предложил Тит. – Это наш земляк, родственник Мария. У него мы живём, у него же кормимся за небольшую плату. Он расскажет тебе о таких вещах, каких не знает даже Марий.

Домик, в который они вошли, был стар, половицы скрипели под ногами.

Небольшой атриум, очаг, на котором что-то варится, у очага белобородый старик и быстрая в движениях женщина.

Всё это сразу бросилось в глаза Тиберию.

– Вот и мы! – обратился к старикам Тит, освобождаясь от воинского снаряжения. – Хотим пить, проголодались. Марий не жалел наших ног и рук, а Мация наградил виноградом.

– Ха-ха-ха! – донёсся хриплый смех, его сменил кашель, и дед Афраний опять залился весёлым смехом; лицо его сморщилось, белая борода тряслась, он держался обеими руками за живот. – Виноградом… наградил?.. – сквозь смех повторял старик. – Ох, этот Марий!..

Тиберий с любопытством смотрел на старика: «Где я его видел? Ах, да! Это же клиент Катона Цензора!»

– Мы привели с собой гостя, – продолжал Тит и обернулся к старухе, которая, подбоченившись, исподлобья поглядывала на Тиберия. – Дай, мать, поесть чего-нибудь…

– Обедать подождём Мария, – сказал старик и пригласил гостя сесть. Он поманил к себе Мания: – Ну, расскажи, каков виноград на вкус? – и опять засмеялся.

– Тебе всё шутки, отец! – с неудовольствием отозвался Маний, но глаза его смеялись, выдавая весёлое настроение. – А знаешь, отец, на войну, видно, и тебе придётся идти! Тогда и ты попробуешь винограда.

– Война? – удивился Афраний. – Я думал, что боги не захотят больше крови – довольно её лилось и здесь, в Италии, и в чужих землях. Ну, а меня, старика, не тронут! Слаб, хил, нет прежнего проворства в ногах и руках, зрение слабеет – кому я нужен? Я не такой крепкий, каким был мой отец в этом возрасте. Пятнадцать лет воевал он с Ганнибалом, был под Каннами, но уцелел. А ведь какая была резня, какое бегство!.. – И, вздохнув, обратился к Тиберию: – Поверишь ли, сын мой, он видел самого Ганнибала, этого второго Марса…

– Замолчи, Афраний! – вскричала старуха. – Ты оскорбляешь богов!

– Я говорю, Марция, не о богах, а о боге. А ведь Марс сам виноват: римляне умоляли его о помощи, молились Минерве [34]34
  Мине́рва– богиня мудрости, руководительница сражений.


[Закрыть]и Юпитеру, а Ганнибал ударил, как кузнец по наковальне!.. О, Канны, Канны!.. Сами боги содрогнулись на Олимпе!..

– Расскажи, дедушка, где он видел Ганнибала, – попросил Тиберий.

– Ганнибала?! Ох, сын мой! В чёрных тучах бурей летел он за римлянами – рубил, жёг, уничтожал. Циклоп [35]35
  Цикло́п– одноглазый великан (по греческой мифологии).


[Закрыть]с огненным глазом, на огромном коне!..

– Отец, отец! Что мелешь языком? – засмеялся Тит. – Этой грозой или бурей был не он, а пуны, разбившие римлян.

– Видел отец и Сципиона Африканского. Я всё же скажу одно, – продолжал Афраний: – исход битвы взвешен Юпитером на весах. А Ганнибал и Сципион – это небо и земля.

– Но земля победила небо! – сказал Тиберий.

– Или Сципиону помог Марс? – спросил Маний.

– Марс? – вскричал Тиберий. – Нет! Под Замой одержал победу не Сципион, а народ…

Маний довольно улыбнулся, переглянувшись с Титом.

– А как ты думаешь, господин, что делали бы консулы без войска?

– Господин… Какой господин? – удивился Афраний, но в это время распахнулась дверь, и на пороге появился Марий.

Все вскочили, кроме старика. Взглянув на легионеров, Марий отступил на шаг.

– И ты к нам, господин? – обратился он с изумлением к Гракху.

– Господин… господин… Какой господин? – бормотал Афраний, и, когда Марий объяснил, что пришедший гость – Гракх, старик дружелюбно заговорил: – Кто не знает, что Гракхи происходят из плебейского рода? Это не гордые и жадные оптиматы… [36]36
  Оптима́ты– то есть «лучшие» – название сенаторов, знатных землевладельцев. Ревниво охраняя свои интересы, они были противниками демократических реформ.


[Закрыть]А за то, что ты не брезгаешь бедняками, – честь тебе и слава!

– Я такой же легионер, как они, – кивнул Тиберий в сторону Тита и Мания.

– Нет, не такой, – возразил Тит. – Ты нобиль, а мы…

– В походах и битвах мы равны: болезни и смерть не щадят и нобилей…

– А плебеев, сверх того, не щадят голод, непосильный труд.

– Замолчи, Тит! – грозно крикнул Марий и повернулся к Тиберию: – Тит и Маний наслушались старого Афрания и твердят: богачи, богачи! А ведь это зависть. Она мучает бедняка, вызывает в нём ненависть к богачу… Что молчишь, старый?

– Я думаю. Ты говоришь о зависти бедняка к богачу? Но прав ли ты? Это надо обдумать…

Когда Тиберий ушёл, Тит сказал:

– Этот нобиль мне нравится. Он не горд… и, кажется, справедлив.

– Да, – согласился Маний, – он умён. Так ли, отец?

Но старик не слышал его. Задумавшись, он решал важный вопрос: завидует ли он, бедняк, богачу? А если завидует, то не зависть ли является причиной вражды плебеев и нобилей?

Между тем Марий, сняв с себя снаряжение и оставшись в одной тунике, сел за стол:

– Давай, Марция, обедать.

– Всё готово, мы ждали только тебя, – захлопотала старуха, ставя на стол большую миску с дымящейся гороховой похлёбкой. – Садись, Афраний! Садитесь и вы, Тит и Маний!

Афраний взял большой круглый хлеб и, разрезав его на части, подал всем по большому ломтю. Пока все делали себе из мякиша чашки или ложки [37]37
  В республиканском Риме ложки не были в употреблении.


[Закрыть], Марция говорила:

– Хорошо, что этот нобиль отказался обедать. Плебейская похлёбка – вода да горох – застряла бы у него в глотке. Вот все вы хвалите его, а я знаю: богач бедняку не товарищ.

– Он плебей, – сказал Маний, – значит, родной нам по крови. Ясно?

– Нет, – возразила старуха, – кровь у него стала иной…

– Какой же?

– Не знаю, но это не плебейская кровь.

– Ты думаешь, Марция, что если мать Тиберия – дочь Сципиона Африканского, а сам Тиберий в родстве с консулом, то это наш враг? А ты забыла, что сами плебеи избрали Сципиона Эмилиана консулом, вопреки воле сената?

– Слыхала, но…

Марий с гневом стукнул кулаком по столу:

– Замолчи, женщина! Ты суёшь нос в мужское дело. Твоё дело – горшки да похлёбка. А консула не смей оскорблять: лучшего мужа нет во всей Италии! В своих виллах он кормит сотни бедняков, помогает клиентам и всякому, кто обратится к нему за помощью. И плебс прав был, избрав его консулом. Притом Сципион наш военачальник, и я никому не позволю оскорблять его!

– А кто его оскорбил? – запальчиво крикнул Афраний. – Моя старуха не сказала ничего дурного.

– Афраний, я щажу твою старость! Не суди о других по своему патрону в заплатанной тунике и стоптанных башмаках!

– Старый Катон Цензор умер, это был жадный скряга. А теперь мой патрон другой скряга – его сын. И хотя я получаю крохи с его стола, но, если бы не было этих крох, что бы я делал?

– Вот мы говорили о зависти… Ты порицаешь богачей, а патрону служишь, как раб!

– Я – раб? – вскипел старик, бросив свою сделанную из мякиша ложку на стол и расплескав похлёбку. – Никогда я не был рабом.

Афраний вышел из-за стола и, крайне раздражённый, сел у очага.

– Подумать только, – бормотал он, – я – раб? Но я клиент и обязан верно служить своему патрону. Марий нарочно опутал меня словами о зависти, а ведь я – настоящий плебей, мои предки честно сражались за Рим, проливали кровь… А он назвал меня рабом!

Напрасно Тит и Маний уговаривали старика не сердиться за неудачно сказанное слово, напрасно дважды подходил к нему Марий, прося забыть обиду, – дед был непреклонен. Даже Марция не могла уговорить его сесть за стол.

Но, когда беседа возобновилась, Афраний, не вытерпев, вмешался в неё.

Спор продолжался.

– Ты, Марий, на стороне богачей, – язвительно говорил Тит. – Ратуешь за сенат, а не хочешь понять, что это враг, с которым плебс борется сотни лет.

– Знаю, но если не повиноваться сенату, то кому же повиноваться?

Тит замолчал.

«В самом деле, кому иному повиноваться? – думал он. – Консулу? Народному трибуну? Но что они одни могут решить? Сенат состоит из старых мужей, которые управляют республикой».

Но Маний тихо, как бы про себя, заметил:

– Сенат? Комиции? Кто сильнее?

– Кто сильнее, спрашиваешь, Маний? – вскричал Марий. – Дело не в силе, а в мудрости. Часто сила ничто перед разумом.

Все удивились рассуждениям Мария. Никогда ещё центурион не высказывал таких мыслей.

«Всё это он слышал от военных трибунов, – решил Тит, – ведь он часто беседует с ними. С тех пор как Марий стал примипилом, у него появились иные взгляды. А раньше он был против богачей, против сената. Что с ним сделалось? Его будто подменили».

А старый Афраний уже ни о чём не думал. Пока шли разговоры, он плотно поел и теперь дремал. Иногда сквозь дремоту долетали до него возражения Мария, в голове мелькало, что надо бы опровергнуть их, но сон властно опутывал его.

Когда споры несколько улеглись и Марция, принеся в атриум амфору [38]38
  А́мфора– глиняный сосуд с двумя ручками, употреблявшийся для хранения вина и оливкового масла.


[Закрыть]принялась цедить кислое римское вино в оловянные кружки, пришёл Сервий.

Не успел он появиться на пороге, как Марий крикнул так громко, что Афраний проснулся:

– Встать! Консулу – слава!

Тит и Маний быстро вскочили. Дед приподнялся и сердито покачал головой:

– Ох, уж этот Марий!

Это была шутка. Продолговатым лицом, носом с горбинкою, тонкими губами и упрямым подбородком Сервий был действительно похож на Сципиона Эмилиана, и Марий, первый заметивший это сходство, подшучивал над Сервием, величая его консулом и окружая притворным почётом и уважением.

Но Сервию было на этот раз не до шуток: он не рассмеялся, а молча, махнув рукой, стал снимать с себя снаряжение; лицо его было угрюмо.

– Вы беззаботны, друзья, – тихо сказал он, – а ведь нам скоро отправляться под Карфаген.

– Ну и что ж? – пожал плечами Марий. – Будем бить пунов, возьмём Карфаген, победим врага и зернемся к ларам [39]39
  Ла́ры– домашние божества, олицетворявшие души предков. «Вернуться к ларам» – то же, что «вернуться домой».


[Закрыть]. А затем отпразднуем твою свадьбу!

– Тукция будет ждать тебя сто лет! – язвительно засмеялся Маний.

– Ох, не верь, Сервий, девушке! – вздохнул Афраний. – Как прикажет отец, за того она и выйдет.

– Неужели война продлится долго? – спросил Сервий взволнованно.

Марий встал, оглядел легионеров, взял со стола кружку с вином:

– Пусть война продлится сто лет, как сказал Маний, лишь бы только взять Карфаген, сломить пунов! Не хотим больше нашествий Ганнибалов, опустошителей Рима, не хотим терпеть зло на своей земле! Выпьем же за победу, и да помогут нам боги!

– Это говорит центурион, а что скажет плебей? – возразил Тит. – С тех пор как ты стал примипилом, ты изменил плебсу. Ты повторяешь чужие речи… Мы не узнаём тебя, Марий!

– Что-о? Я изменил плебсу? – возмутился Марий. – Скажи, в чём же моя измена? Тебе не нравятся мои здравые речи, ты не любишь отечества, его богов, а я – сколько раз я жертвовал своей жизнью, не думая о родных и земле! – И, повернувшись к Сервию, крикнул: – А ты… трусливый заяц! Любовь затмила твой разум, и ты, не побывав на войне, уже думаешь о доме! Постыдись! Наш долг – повиноваться отечеству.

– Пусть Сервий подумает о легионерах, порабощённых девушками, – усмехнувшись, заметил Маний, – а другие пусть подумают о клиентах и центурионах, ставших рабами богачей.

– Завистник! – презрительно произнёс Сервий и отвернулся от него.

Но Афраний и Марий рассвирепели.

– Что лаешь, людей оскорбляешь? – воскликнул Афраний, грозя кулаками.

– Кто раб? О каких рабах ты говоришь? – кричал центурион, подступая вплотную к Манию. – Эх ты, проклятый бунтовщик! Мало, видно, хлестал я тебя лозой! Но берегись! Начнёшь бунтовать в легионе – убью на месте!

И Марий, резко повернувшись, обратился к Афранию:

– Успокойся, отец! Я безжалостно буду вырывать сорную траву, где только её увижу. Воин должен служить, защищать своё отечество, а не рассуждать!

Глава V

Триремы [40]40
  Трире́ма– судно с тремя рядами вёсел.


[Закрыть]и квадриремы [41]41
  Квадрире́ма– судно с четырьмя рядами вёсел.


[Закрыть], на борту которых находились легионы, быстро скользили по Тирренскому морю, направляясь в Сицилиию. Там в муниципии [42]42
  Муници́пии– так назывались города, жители которых имели права гражданства, свой сенат, народное собрание и казну.


[Закрыть]Панорме хранилось запасённое римлянами оружие, метательные машины, провиант и всё необходимое для ведения длительной войны с Карфагеном. Войско должно было отправиться в Африку – на помощь своим легионам под Карфагеном.

Солнце купалось в лазурном море, волны то журчали у кормы, то, покрывшись пеной, бросались на корабли, о чём-то споря, а потом утихали, перешёптываясь между собою.

Трирема, на которой плыли Тит, Маний и Сервий, быстро бежала, рассекая лебединой грудью изборождённое волнами море. Гребцы-рабы, прикованные к скамьям в нижней части судна, равномерно взмахивали длинными вёслами и пели заунывную песню на непонятном языке.

– О чём они поют? И на каком языке? – спросил Сервий подошедшего Мария.

– Это иберийцы, взятые в плен под Интеркацией [43]43
  Интерка́ция– город в Испании. Под Интеркацией отличился Сципион Эмилиан, убивший в единоборстве иберийского вождя.


[Закрыть].

– А почему они не были отпущены на свободу?

– Они провинились больше других, и сенат задержал их.

Сервий задумался. А гребцы всё пели и пели, и в голосах закованных людей слышалась сквозь шум парусов, надуваемых ветром, тоска по родине.

– Ночью будем в муниципии, – сказал Марий и медленно стал обходить легионеров, лежавших на палубе.

Действительно, трирема пришла ночью в Панорм и бросила якорь недалеко от города, объятого сном.

Было тихо, лишь изредка доносились с берега хриплые песни пьяниц да мелкая дробь трещоток ночных сторожей.

А на другой день пополудни триремы отплыли в Лилибей [44]44
  Лилибе́й– город в Западной Сицилии, основанный карфагенянами в 397 году до н. э.


[Закрыть], где сосредоточивались войска.

Подплывая к городу, воины увидели легионы, выстроенные на пристани, консула, его легатов [45]45
  Лега́т– помощник и советник полководца, ведавший охраной лагеря; замещая полководца, он командовал легионами.


[Закрыть]и друзей.

– Который из них Сципион? – спрашивал Сервий у Мария.

– Разве ты ослеп? Взгляни на блестящий шлем с перьями.

Человек высокого роста, в сверкающем шлеме и красном плаще, стоял среди военачальников. На его молодом мужественном лице весело вспыхивали чёрные глаза, блестели ровные зубы.

Увидев легионеров, сходивших на берег, Сципион что-то сказал молодому легату, и тот быстро направился к прибывшим воинам. Через несколько минут легионеры построились, и Сципион стал обходить их.

– Всем довольны? Жалоб нет? – спрашивал он звучным голосом.

Вслед за Сципионом шли легаты и друзья консула. Тит стоял на правом крыле, не спуская глаз с приближавшегося Тиберия, и, когда глаза их встретились, на тёмно-багровом лице сверкнули зубы, в улыбке сузились глаза. Тиберий тоже узнал Тита и сказал вполголоса:

– Привет тебе, Тит!

Ответа не последовало – разговаривать в строю было запрещено.

Маний тоже видел Тиберия и, поглядывая на Мария, думал: «Почему примипил не подойдёт к Гракху, чтобы приветствовать его? Гракх не горд, мог бы быть нашим другом, дать добрый совет…

Мысль оборвалась – Сципион громко приказывал распустить легионы.

* * *

С утра Тиберий бродил по набережной, прислушиваясь к говору легионеров, дожидавшихся погрузки на корабли. Одни воины, сидя, на земле, играли в кости, другие пили вино и пели, иные с жаром рассказывали о своих похождениях.

Удаляясь, Тиберий слышал взрывы хохота.

Тиберий наблюдал за погрузкой легионеров на корабли. Погрузка производилась быстро, корабли тотчас же снимались с якоря и выходили в море.

Был уже вечер, когда подошёл он к портовой таберне. Из неё доносились пьяные песни.

Спустившись по скользким ступенькам в тёмную яму, Тиберий увидел в глубине её круглое светящееся отверстие и пошёл вперёд. Вскоре он очутился в полутёмном помещении.

Крики оглушили его. Две тусклые светильни, чадя нагоревшими фитилями, слабо освещали стол, уставленный кружками, взлохмаченные головы с осовелыми глазами. Несколько человек лежали на полу и храпели. Тиберий споткнулся, чуть не упал. Кто-то схватил его за ногу, выругался.

Оглядевшись, Тиберий увидел среди воинов, сидевших за столом, Мария и Тита и кивнул им. Они узнали Тиберия и с недоумением смотрели на него. Наконец Марий встал и, пошатываясь, подошёл к нему:

– Ты, господин, пришёл к нам? Зачем? Уж не пить ли с нами?

Тиберий уловил насмешку в его голосе.

Подошёл и Тит. Глаза его не смеялись. Таберна затихла, точно насторожилась, готовая загореться ярким пламенем гнева и ненависти к нобилям. Тиберий почувствовал это, поднял руку.

– Римляне, – заговорил он, – я такой же воин, как вы, как Тит и другие, а обучал нас в строю этот строгий примипил, – указал он на Мария. – Одних он хлестал виноградной лозой, другие избежали этого, но спины, вкусившие сладости лозы, чешутся до сих пор. Хвала богам, я избежал ударов, а мог бы их получить, если бы был нерадив. Не правда ли, господин центурион?

Марий опешил от такого обращения: шурин консула назвал его, деревенского плебея, господином! И Марий растерянно произнёс:

– Клянусь Марсом, ты не получил ни одного удара.

– Друзья, – продолжал Тиберий, – я зашёл к вам, как воин к воинам. В боях мы будем сражаться рядом, получать удары не лозой, а мечом и копьём, и, отражая их, будем бить врага, гнать навстречу нашей коннице. Но если в боях вместе, то и за столом вместе, не так ли?

– Садись, садись! – послышался чей-то голос. – Но у нас нет ни асса.

– Эй, хозяин! – закричал Тиберий. – Две амфоры вина!

Тучный пожилой вольноотпущенник [46]46
  Вольноотпущенник– раб, отпущенный господином на свободу.


[Закрыть]в фригийском колпаке, с огромной медной серьгой в левом ухе, услужливо поклонился Тиберию:

– Господин прикажет разбавить вино водой?

Тиберий обернулся к Марию:

– Решай как старший.

Центурион усмехнулся:

– Мы не нобили, чтобы разбавлять вино водой. Так ли, детки?

– Верно, отец, верно! – загремела таберна.

Одутловатое безбородое лицо вольноотпущенника приняло выражение тонкого лукавства.

– Ты мудр, отец, как Нума Помпилий [47]47
  Ну́ма Помпи́лий– легендарный римский царь; проводил мирную политику, славился своей мудростью.


[Закрыть], – вымолвил он, еле сдерживаясь от смеха. – Пусть никто не скажет, что вы уподобились варварам [48]48
  Варвары пили чистое вино, не разбавляя его водой.


[Закрыть].

– Ты считаешь нас варварами? – крикнул Тиберий.

Лукавые глазки вольноотпущенника сверкнули смехом, голос приобрёл медоточивую сладость:

– Пусть не прогневается господин мой за неточное выражение… Пусть гости пьют, как решено, и храбрый центурион подаст всем пример… Но это вино, – продолжал хозяин, – крепкое, старое карфагенское из погребов самого Ганнибала – да будет проклято его имя!

Когда амфоры были распечатаны и кружки наполнены, Тиберий провозгласил тост за доблестных легионеров, моряков и военачальников. Громкие голоса, хлопанье в ладоши, топот – всё слилось в единый гул. Он видел раскрытые рты, белые и жёлтые зубы, блестящие хмельные глаза, обращённые к нему с радостью, лаской, гневом, злобой, и недоумевал, почему некоторые смотрят на него, как на врага. А когда шум стал утихать, он понял по долетавшим обрывкам речей, что ему, нобилю, не доверяют.

– Ты шурин консула, – услышал он чей-то голос и оглянулся, но сказавшего не увидел.

– Разве Сципион Эмилиан – не друг народа? – возразил Тиберий. – Сам плебс избрал его консулом для завершения войны с Карфагеном!

Наступила тишина. И в ней медленно прозвучали слова, падая тяжёлыми каплями в души:

– Избрал городской плебс, а не деревенский. Сципион мало знает о наших нуждах. Моё хозяйство разваливается, скоро землю продадут за долги…

Тиберий поднял голову, встретился глазами с Титом. Обычно весёлые глаза плебея были печальны, в них отражалась тоска встревоженного сердца. И Тиберий понял, что эти люди не могут быть расположены к нобилям.

«Но почему земледельцы обречены на голод и нужду? – мелькали мысли. – Так началось после войны с Ганнибалом…»

Вспомнились речи Блоссия, который говорил о разорении деревенского плебса. Философ доказывал, что большая часть общественной земли [49]49
  Общественная земля– это земля, завоёванная римлянами; на неё имели право все римские граждане, однако лучшие земли были захвачены нобилями.


[Закрыть]находится в руках сенаторов и всадников. [50]50
  Всадники– сословие публиканов (откупщики), купцов, ростовщиков и вообще состоятельных людей, отбывавших воинскую повинность в коннице.


[Закрыть]Они отнимают у бедняков силой или скупают за бесценок участки, пришедшие в упадок. На вопрос Тиберия, отчего захирел деревенский плебс, Блоссий отвечал, что войны оторвали его от земли, налоги задушили, ввоз в Италию дешёвого заморского хлеба подорвал его благосостояние. В областях, разорённых Ганнибалом, многие земледельцы стали нищими. На полях богачей работают рабы, вытесняя всюду свободных пахарей.

Что же делать разорённым беднякам? Они уходят в города искать счастья, заработка.

Тогда Тиберий не обратил большого внимания на речи учителя, но теперь, когда он услышал слова о нуждах плебеев, ему представились опустевшая деревня и поля, на которых работают рабы: так же, как всегда, светит яркое солнце, но не слышно родного языка, только чужеземная речь рабов режет ухо, и не знаешь, где находишься – в Африке или Азии.

Очнувшись, Тиберий услышал слова Мария. Центурион говорил:

– Я думаю, что ты, Тит, преувеличиваешь: дела твои не так плохи, но могли бы быть лучше – ты не умеешь вести хозяйство.

– Что ты говоришь, Марий? – вскипел Тит. – А разве в твоём хозяйстве дела лучше моего? Там осталась твоя Фульциния, и если Деций не поможет ей…

– Знаю, пахота и сев – не женское дело, но если моя жена…

Тиберий перебил Мария:

– Не надо, друзья, отчаиваться, справедливость восторжествует, но не раньше, чем окончится война. Верьте, наступят лучшие времена, и Рим позаботится о нуждах бедных квиритов [51]51
  Кви́риты– так назывались все римские граждане вообще, а отличие от политического и военного названия «римляне».


[Закрыть]. Выпьем же, друзья, за лучшие времена!

Звенели, чокаясь, кружки – воины пили за величие Рима и благосостояние плебса.

Когда Тиберий уходил из таберны – казалось, златокудрый Феб-Аполлон [52]52
  Феб-Аполлон– по верованию древних, бог солнца; его изображали в виде златокудрого юноши на колеснице, запряжённой огненными конями.


[Закрыть]выезжал на сверкающей колеснице на голубые просторы неба.

Колесница поднималась над лазурным морем, и эти две голубизны – голубизна неба и лазурь моря – казалось, раздвигались, образуя сияющую дорогу, по которой катилась огненная колесница с огненными конями и румяным смеющимся богом.

Тиберий задумчиво глядел вдаль.

– Какое тихое море! – сказал он, обернувшись к провожавшим его легионерам. – Если консул закончит сегодня свои дела, завтра мы отплывём в Африку!