Текст книги "Сила земли"

Автор книги: Милий Езерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Глава XVII

Сервий простился с Аврелием, который возвращался на своё судно.

Слова Аврелия не выходили у него из головы: «Деций скряга, деньги для него дороже счастья дочери. Будь я на твоём месте – увёл бы от него дочь. Это заставило бы его согласиться на ваш брак».

Встретившись вечером с девушкой, Сервий предложил Тукции уйти от отца, но она решительно сказала:

– Я ушла бы с тобой на край света, но боюсь, что отец проклянёт нас и счастья нам не будет.

Опечаленный, Сервий всю ночь просидел у хижины, думая, как поступить. И, когда на рассвете вышел Нумерий, Сервий попросил у него совета.

– Деций не проклянёт дочь, – твёрдо сказал Нумерий, садясь рядом с Сервием. – А не проклянёт потому, что он по-своему любит её. Она одна у него. Если Тукция уйдёт, кто будет помогать ему ухаживать за цветами? Нанять раба или рабыню? Это дорого. Одного раба мало для такого сада, придётся нанять двух. А пока рабы привыкнут ухаживать за цветами, Деций будет терпеть убытки. Рабов надо кормить, смотреть, чтобы они не воровали цветов и не продавали их на рынке. А как уследишь за ними? Да, Аврелий прав: пусть Тукция уйдёт от отца, если Деций не согласится на этот брак.

Вечером Сервий передал ей разговор с Нумерием.

– Хорошо, – согласилась Тукция, – я поговорю с отцом, и если он откажет, то уйду от него.

На другой день, работая в саду, она подошла к Децию:

– Ты знаешь, отец, что Сервий любит меня, мы не хотим отказываться от своего счастья. Согласись, отец, помоги нам!

– Он нищий!

– Такими же нищими были и мы, когда уходили из Италии.

– Но я добился благосостояния…

– И он добьётся.

– Пусть добьётся, а тогда – увидим!

– Нет, отец, – решительно сказала Тукция, – этого не будет. Ты сам говорил, что мы едва управляемся, придётся нанять раба или подёнщика… Что же ты теперь молчишь? Пусть этим помощником будет Сервий… и мы втроём будем жить и трудиться…

Нахмурившись, Деций молчал.

– А если ты не согласишься, – продолжала девушка, – я уйду к нему…

– Уйдёшь? – переспросил Деций, и лицо его исказилось. – Как ты смеешь угрожать отцу? Кто научил тебя этому? Сервий?.. Нет, не уйдёшь! – закричал он. – Не позволю!

– Уйду, – твёрдо сказала Тукция и, бросив работу, ушла в хижину.

Два дня она не выходила из дому. Деций обдумывал, как удержать дочь, а Тукция всё колебалась. Она знала, что, по закону, отец мог бы удержать её, но он не захочет воспользоваться своим правом, так как скрывается от Сципиона Назики. Но он может запереть её в сарае. «Что ж, – думала она, – пусть запирает. А кто будет работать в саду, готовить пищу, кормить собаку? Кто будет продавать цветы на рынке?»

Тукция засмеялась и легла спать. Утром на третий день она сказала отцу:

– Ты меня не любишь, отец, возненавидел и Сервия, а за что? Тебе деньги дороже счастья дочери… Прощай, отец, я ухожу. Пусть боги помогают тебе в работе.

Она встала и решительно направилась к двери. Деций не удерживал её:

«Пусть всё пропадёт, а я не уступлю. Пусть отцветают и вянут цветы, пусть я лишусь достатка и вновь стану нищим, а не дам ничего Сервию!»

Но когда он пришёл в сад и увидел, что за цветами нет ухода, кругом тихо, не звенит весёлый смех Тукции, ему стало тоскливо. Он опустился на скамью, но тут же вскочил и принялся за работу. Окапывая кусты, он подкладывал к корням навоз, носил в переднике голубиный помёт, поливал цветы. К вечеру он устал, захотелось есть. Но привычного горячего ужина не было, и он съел кусок хлеба с сыром и оливками, выпил немного вина. О дочери он старался не думать, но беспокойство, помимо воли, поднималось в глубине души.

Он спустил собаку с цепи, запер хижину и вышел на улицу. Была ночь. В тишине гулко отдавались шаги прохожих по каменной мостовой. Большие звёзды, как золотые пчёлы, низко роились над головой, над морем поднимался серебряный диск луны.

Деций направился к Нумерию, у которого жил Сервий. Он знал, что Тукция там. «Пойду побеседую с Нумерием. Пусть он рассудит, кто прав».

Не доходя до хижины Нумерия, Деций остановился. На скамье сидели трое – фигуры их чётко обрисовывались. Деций остановился прислушиваясь.

– К отцу надо пойти вам обоим, – громко говорил Нумерий. – Ведь это отец, а не чужой человек.

– Когда я уходила, он не удержал меня, – всхлипывала Тукция, – а ведь мог сказать хоть бы одно слово…

– Да, он обижен, – продолжал Нумерий, – но он любит тебя, Тукция…

– Да, люблю, – ворчливо сказал Деций, выступая из темноты, – но ты, Тукция…

– Отец мой, – бросилась к нему Тукция, – сжалься надо мною!

– В угоду чужому человеку ты покинула отца…

– Но я люблю его!

– Было время, когда я баловал тебя, не отказывал тебе ни в чём…

– Отец, скажи ласковое слово Сервию, помирись с ним…

Деций даже не взглянул на Сервия.

– Он забрал тебя у меня, а я уже сказал ему своё слово.

Сервий встал:

– Ты не любишь меня, Деций, а за что? Не потому ли, что я беден?

Деций не ответил.

Повернувшись к Нумерию, он спросил:

– Скажи, сосед, откровенно: кто прав – отец или дочь?

– Оба вы правы и неправы, – уклончиво ответил Нумерий. – Молодость права, требуя счастья, и неправа, пренебрегая старостью. А старость права, требуя почёта и послушания, и неправа, противясь счастью молодости.

– Слышу слова хитроумного [101]101
  Герой Троянской войны Одиссей был прозван за ум и хитрость «хитроумным».


[Закрыть]Одиссея, – усмехнулся Деций и обратился к Тукции: – Идём, дочь! – И, помолчав, тихо: – А ты, Сервий, приходи завтра.

Глава XVIII

Вскоре была сыграна свадьба.

В назначенный день Деций пригласил магистрата, пять свидетелей из римских граждан, живших по соседству, и посредника, который, по древнему обычаю, должен был взвесить деньги, получаемые отцом за проданную дочь. Но это была лишь формальность, так как Сервий заплатил всего один асс.

– А теперь – к претору [102]102
  Пре́тор– магистрат, исполнявший обязанности судьи.


[Закрыть], – сказал Деций, угостив присутствующих вином.

Когда они остановились перед базиликой [103]103
  Бази́лика– здание, служившее для судебных заседаний и ведения торговых дел.


[Закрыть], находившейся в центре города, и услышали резкий голос претора, Деций подумал: «Как я мог допустить, чтобы бродяга взял мою дочь? Я всё сделал, чтобы помешать этому браку, но она настояла на своём. Нет, я никогда не полюблю зятя, не назову его своим сыном».

Нахмурившись, он слушал, как свидетели подтвердили перед претором римское гражданство жениха и невесты, как Сервий спросил Тукцию: «Женщина, хочешь ли ты быть матерью моего семейства?», и как она ответила: «Хочу», а потом, в свою очередь, спросила: «А ты хочешь быть отцом моего семейства?» Сервий тоже сказал: «Хочу», и, подойдя к Тукции, разделил, по обычаю, её волосы дротиком и провёл остриём шесть раз по голове.

Деций смотрел угрюмо, как молодые люди, сопровождавшие жениха и невесту, бросились к Тукции, как будто собираясь её похитить, а другие стали защищать её. Произошла короткая схватка.

– Отдайте девушку, вы её украли! – кричали нападающие.

– Не отдадим! – возражали защитники. – Она согласилась по доброй воле следовать за Сервием.

– Лжёте! – кричали нападающие, отталкивая защитников и хватая невесту.

Претор, сухощавый, болезненный человек, с жёлтыми впалыми щеками, приподнявшись в кресле, объявил, что брак заключён, приказал писцу написать брачный договор на табличках и отнести в архив. Сервий заплатил асс, и претор торжественно возвестил:

– Плебей Сервий купил себе в жёны плебейку Тукцию! Он становится её господином, а она его рабыней. Она должна, по старинному обычаю, войдя в дом своего господина, сделать приношение ларам домашнего очага.

Нагнувшись, Тукция незаметно нащупала асс в своей обуви и подумала: «Лишь бы не потерять его, иначе все несчастья обрушатся на мою голову».

Брачная процессия с зажжёнными факелами, несмотря на яркий солнечный день, при звуках флейт двинулась к дому мужа (зятю и дочери Деций отдал половину дома, которую прежде сдавал внаём). Улицы ожили – из домов выбегали женщины и подростки, чтобы взглянуть на жениха и невесту. Шутки и остроты сопровождали их до ближайшего перекрёстка. Здесь шествие остановилось. Тукция достала из-за пазухи кошелёк, вынула оттуда асс и положила к ногам ларов перекрёстка.

Вновь заиграли флейты, и процессия тронулась дальше.

«А вот и дом», – едва успела подумать Тукция, как её подхватили крепкие руки, и молодые люди осторожно, чтоб она не коснулась порога, внесли её в атриум и посадили на скамью.

Тукция встала и, подойдя к нише с ларами, вынула из башмака асс и положила к ногам ларов. Она не посмела им молиться, только наклонила голову, отходя от ларария.

Все разошлись. В атриуме остались только Сервий с Тукцией.

– Наконец-то мы соединились! – сказал Сервий, подходя к ней с радостной улыбкою.

– Куда Гай, туда и Гайя, [104]104
  Смысл изречения: «Куда хозяин, туда и хозяйка», то есть хозяйка подчиняется во всём своему господину.


[Закрыть]– засмеялась девушка, обнимая его.

– Пусть боги ниспошлют милость нам и нашей семье, – прошептал Сервий.

Сервию казалось, что он вознаграждён за своё постоянство счастливым браком и жизнь их должна быть невозмутимой, ясной и безоблачной, как лазурное небо Сицилии.

Однако он ошибся: тучки, а иногда и тучи покрывали лазурь. Деций не выносил зятя, придирался к Тукции; он даже не поздравил их с браком. Деций считал каждый асс, вырученный за проданные цветы. Жизнь становилась невыносимой, происходили постоянные ссоры. Но Тукция всегда удерживала Сервия. Сервий предложил разделить сад изгородью на две части, чтобы не зависеть от Деция, но старик воспротивился: он не хотел, чтобы зять овладел «чужим хозяйством». А Тукции сказал: «Всё это моё, и я не отдам ему, пока жив».

– Деций похож характером на Мания, – помнишь ты его? – сказал как-то Сервий. – Такой же злой, придирчивый, насмешливый.

– У отца это от старости, – засмеялась Тукция. – А Мания как не помнить! Он преследовал меня и отстал лишь после того, как я сказала ему, что он мне не мил.

– Да, – задумчиво отозвался Сервий, – он желчен, язвителен, ненавидит меня, но он умён, крепко стоит за плебс…

– А разве ты, Тит и другие не за плебс? – возразила Тукция. – Все, кто лишился земли, хотят получить её – таких тысячи…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава I

Вскоре после возвращения из-под Карфагена Тиберий Гракх женился на Клавдии, дочери сенатора Аппия Клавдия Пульхра.

Разорение земледельцев волновало тестя и зятя. Они вспоминали аграрные законы Спурия Кассия [105]105
  Спурий Ка́ссий– консул, предложивший наделить плебеев землёй и убитый патрициями в 485 году до н э.


[Закрыть]и Лициния Столона, желавших наделить земельными участками пахарей, а когда Лелий, друг Сципиона Эмилиана, предложил свой закон, повторяющий прежние аграрные законы, Тиберий сказал тестю: «Теперь начнётся отлив земледельцев из Рима и других городов». – «Подождём радоваться, – ответил Аппий Клавдий. – Есть только законопроект, а закона ещё нет». Действительно, закон не прошёл. Под нажимом сената Лелий взял свой закон обратно, за что получил прозвище «Мудрый».

С тех пор кружок Сципиона перестал заниматься земельным законом. Члены кружка собирались по-прежнему в доме Сципиона, обсуждали философские вопросы, читали свои исследования произведений Платона, Аристотеля и других философов и историков. Они переводили греческих трагиков, и Сципион Эмилиан принимал деятельное участие в этом. Он слыл крупным учёным и мыслителем и старался распространять широко греческую культуру в римском обществе. Лелий самоотверженно помогал ему. Не отставали от них Полибий, Аппий Клавдий и Корнелия. Полибий нередко просил у Сципиона совета в своих работах над всеобщей историей.

Бывая в кружке Сципиона, Тиберий несколько раз спрашивал, что думают члены кружка о положении земледельцев. Лелий уклонялся от ответа. Сципион отмалчивался. Только один Полибий пытался поддержать Тиберия.

Как-то Тиберий присутствовал при разговоре Сципиона Эмилиана с Полибием.

– Мы живём в такое время, – говорил историк, – когда Римская республика переживает тяжёлые годы после своих побед над пунами, греками и македонянами. Эти народы сокрушены, а, в сущности, победителями остались не римляне, а побеждённые. Они вторглись в жизнь римлян, сделали их изнеженными, развращёнными, бесчестными, жадными. Эти пороки способствуют падению нравов, разорению земледельцев. Где былая слава, честь и гордое название отца семьи? Всё попрано, всё растоптано – общество разваливается…

– Я согласен с тобой, Полибий, – прервал его Сципион Эмилиан, – римляне стали не теми, какими были до нашествия Ганнибала. Роскошь, изнеженность, обжорство, пьянство, безбожие пустили глубокие корни в обществе, и надо было бы это пресечь…

– Пресечь? – усмехнулся Полибий, расправляя складки хитона. – Пресечь? – повторил он с сомнением в голосе. – А какими мерами? – И, помолчав, прибавил: – Первое, что надо сделать, – и да помогут нам боги! – то, о чём говорит Гракх.

Сципион Эмилиан нахмурился:

– Ты знаешь, Полибий, что сенат против этого… Ведь мы хотели улучшить положение земледельцев, и Лелий даже выступил…

– Знаю, Сципион, всё знаю, но боюсь, как бы жадность сената не привела к волнениям в республике.

Тиберий, молчавший всё время, вмешался в разговор:

– Уже под Карфагеном воины жаловались на тяжёлое положение в деревне. Я был уверен, что сенат облегчит жизнь земледельцев, в награду за победоносные войны освободит их от долгов, не допустит, чтобы семьи пахарей нищали, разорялись… Ты тоже, Публий, знал об этом – не раз мы беседовали в твоём кружке о нуждах земледельцев, и выступление Лелия показалось нам солнечным лучом, сверкнувшим на хмуром небе нашей жизни. А что получилось?

Сципион развёл руками:

– Большинство сената было против законопроекта Лелия…

– Знаю, Сципион Назика пустил свою стрелу и попал Лелию в сердце.

– Не совсем так, Гракх! – вмешался Полибий. – На стороне Сципиона Назики были почти все сенаторы.

– И всё же, – нахмурился Тиберий, – и Назике и сенату придётся наделить пахарей землёй, иначе откуда будем набирать молодых людей в легионы, когда земледельцы разорятся, станут нищими?

– Да, ты прав, Гракх, – согласился Полибий. – Ведь в Римской республике только тот может служить в легионе, кто владеет каким-либо имуществом. Поэтому, если деревенский плебей разоряется, он лишается этого права. А если это так, то сыновья разорённых плебеев не могут быть воинами.

Сципион Эмилиан задумался. Рассуждения Полибия были не новы. Но не выступать же против сената!

А когда однажды Тиберий намекнул на возможность восстания деревенского плебса и захвата вилл и земель, Сципион гневно крикнул:

– Думаешь ли ты, о чём говоришь? Такое восстание уничтожило бы наше государство: к плебеям присоединились бы рабы, началась бы страшная резня. А в итоге выиграли бы рабы, так как их больше, чем плебеев, а плебеи остались бы такими безземельными, как были.

Тиберий не мог возразить. Картина, нарисованная Сципионом Эмилиаиом, показалась ему ужасной: царство рабов на развалинах Римской республики! Нет, Тиберий заботился только о римлянах, о благосостоянии деревенского плебса, о мощи легионов, о светлом будущем дорогого отечества.

– Да, ты прав, Публий, – сказал он тогда, – но ведь не о рабах идёт речь. Эти люди непригодны к военной службе, неверны своим господам. Они восстают, расправляются со своими господами, мстят им, а такое злодеяние должно быть наказано.

– Да, жестоко наказано, – согласился Сципион Эмилиан, – чтобы злодеям впредь было неповадно!

* * *

Однажды, блуждая в плебейском квартале, Тиберий столкнулся на углу улицы с кузнецом, тащившим железный лом. Рослый мальчик помогал ему, поддерживая сзади носилки. Тиберий посторонился, взглянул на кузнеца: «Где я его видел? Эти шрамы на лице… этот голос… Неужели?»

Кузнец перехватил его взгляд:

– Не узнаёшь, господин? А я тебя сразу узнал… Помнишь Карфаген, стены Магалии?.. Хвала богам, уготовавшим эту встречу!.. Привет Тиберию Гракху!..

– Я тоже узнал тебя, Тит!.. Вот не думал, что придётся встретиться в Риме…

Тит невесело улыбнулся:

– Господин мой, все мы ушли с земли, один старый Марий остался в Цереатах. Помнишь примипила? Он не сдаётся. Но с ним, господин, считаются – не то что с нами, бедняками. Ведь он примипил, а мы – легионеры.

– Как же вы здесь живёте? – спросил Тиберий.

– Пусть скажет Мульвий, много ли у нас работы… Что молчишь, Мульвий?

Мальчик вскинул на Тиберия большие чёрные глаза, вытер ладонью пот на лице, размазав сажу.

– Работы мало, – тихо сказал он.

– Все мы от земли, – продолжал Тит, – хотя и пришли в город в разное время: я раньше, другие позже. Все мы разорились.

И Тит стал рассказывать, как Сципион Назика угрожал продать их участки, если не будут уплачены долги. Тит и Маний работали, выбиваясь из сил, но денег не было, и вскоре земля, хижины и скот были проданы. Став нищими, они посадили свои семьи с незатейливым скарбом на повозки и отправились в Рим. К счастью, они нашли работу. И вот трудятся от восхода до заката солнца, едва сводя концы с концами.

Тиберий задумчиво шёл за Титом и Мульвием. Улица затихла – как бы притаилась. В изумлении останавливались плебеи, выбегали из домов их жёны; дети, игравшие в пыли, переставали играть, не спуская глаз с господина.

Все трое молчали.

И вдруг Тит увидел Мания: портной, с большими ножницами, качавшимися у пояса, подходил, не спуская глаз с Тиберия.

– Маний, не узнаёшь? – крикнул Тит, кивнув на Тиберия.

– Как не узнать! – Всегда мрачное лицо Мания с тёмными навыкате глазами светилось улыбкой. – Я-то помню тебя, господин, а ты, наверное, забыл меня.

– Нет, Маний, не забыл. Помнишь, как мы шагали по Марсову полю, а Марий обучал нас, награждая ударами виноградной лозы…

– А помнишь, господин, как он огрел меня, чуть тебя не задел?

– Как не помнить!

Тит огляделся; вокруг собралась толпа.

– Квириты, – заговорил он, – это Тиберий Гракх, герой Карфагена. Там мы вместе сражались и были друзьями, помогали друг другу. А встретившись сегодня – видим, что эта дружба жива.

– А зачем ты, господин, пришёл к нам? – послышался чей-то голос.

– Нет, это неспроста, – прозвучал другой голос. – Ты чего-то хочешь от нас.

Тиберий улыбнулся:

– Нет, квириты, ничего не хочу я от вас. Не думайте, что я заискиваю – лесть и притворство чужды моему сердцу. Но я люблю Рим, римский народ и стремлюсь быть хоть чем-нибудь полезным… Я знаю, что деревенский плебс разоряется и идёт в города, а там не может найти работы. И я думаю, что землю нужно взять у богачей, если они не отдадут по своей воле…

– Взять?! – крикнул Маний, и глаза его загор лись.

– Я сказал, квириты, и повторяю: взять, – решительно сказал Тиберий и, обняв Мульвия, стоящего рядом с ним, прибавил: – Взять, взять и взять! Чтобы ваши дети имели свой клочок земли, свой хлеб, свои оливки и вино, а вступая в легионы, защищали родную землю от врагов, знали, за что проливают свою кровь!

– А ведь ты, господин, правильно говоришь, – ласково улыбнулся Тит и протянул Тиберию руку. – Как были друзьями, так и останемся ими – верно?

– Так же верно, Тит, как верно то, что после дня наступает ночь. Узы дружбы соединят всех плебеев, и эти плебеи будут работать на пользу республики и народа.

– Хорошо, – сказал Маний, хитро подмигнув плебеям. – А управлять кто будет – сенат?

– Нет, – возразил Тиберий, – не сенат, а народное собрание.

В ответ на его слова раздались радостные восклицания. Всё слилось в единый гул, в котором изредка выделялось слово «vivat» [106]106
  Да здравствует (пусть живёт).


[Закрыть]. А Тиберий взволнованно смотрел на Тита и Мания, на счастливое лицо Мульвия, обращённое к нему.

– Что, мальчик, смотришь на меня? – спросил Тиберий, когда шум стал утихать.

– Я думаю: какое счастье послали боги беднякам!

– А я думаю: какое счастье послужить народу и отечеству!

Тит снова обратился к плебеям:

– Не надо терять дорогого времени – за работу! А поговорить с Гракхом найдём время!

Когда Тит с Тиберием подходили к кузнице, Мульвий попросил отца:

– Отпусти меня, отец, к дедушке Афранию: я обещал навестить его сегодня…

– Неужели Афраний жив? – воскликнул Тиберий, вспомнив старого клиента Катона Цензора. – Или Мульвий говорит о другом Афранин?

– Нет, – улыбнулся Тит, – нет, это тот самый Афраний.

– О боги! – вскричал Тиберий. – Значит, старик жив!.. Я хочу его видеть… Идём к нему, Мульвий, идём сейчас же, не теряя времени!

– Подожди, господин. – Тит не осмеливался называть Тиберия по имени. – Надо сперва положить железо в кузницу и запереть её.

Встреча Тиберия с Афранием растрогала Тита. Дед не узнал Тиберия, долго вглядывался в него; а когда Тиберий назвал себя, Афраний встал с лавки, низко поклонился ему:

– Я не раз спрашивал о тебе, Гракх, много думал… Тогда ты ушёл, не отведав нашей плебейской похлёбки, но я знал, что ты вернёшься к нам… И ты вернулся, сын мой! Теперь ты станешь духом сродни нам, ибо старики говорили сотни лет назад: «Кто отведает плебейской похлёбки, будь то патриций, всадник или знатный чужеземец, тот становится плебеем».

Тиберий улыбнулся:

– Дедушка, я и без этого был всегда плебеем.

– Нет, – возразил старик, – ты был нобилем: твоя мать дочь патриция, а отец был нобилем из плебейского рода. Поэтому ты не мог быть таким плебеем, как мы.

Пришла Марция, жена Афрания. Узнав гостя, она заботливо прислуживала ему за столом. Тиберий ел из общей миски тёплую гороховую похлёбку, черпая её, как и другие, чашкой, сделанной из мякоти хлеба, и весело беседовал с Мульвием, называя его за природную живость воробьём.

Тиберий засиделся у стариков.

– Целый день я пробыл в вашем квартале, – сказал он прощаясь, – и рад, что вы живёте дружно. О земле побеседуем в другой раз. Тогда вы познакомите меня с плебеями, которые хотят вернуться на свои родные земли.

Мульвий вызвался его проводить. Тиберий ласково похлопал мальчика по спине:

– Когда ты подрастёшь, Мульвий, будь таким же смелым и стойким, как твой отец.

– Я мечтаю быть таким, как ты, – тихо ответил Мульвий и, нагнувшись, поцеловал у Тиберия руку.