Текст книги "Сила земли"

Автор книги: Милий Езерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Глава X

В полутёмной курии Гостилия [68]68
  Кури́я Гости́лия– здание для заседаний сената, воздвигнутое, по преданию, третьим легендарным римским царём Туллом Гостилием.


[Закрыть]собирались сенаторы, срочно созванные консулом Гнеем Корнелием Лентулом. Тяжёлая дверь, скрипя, отворялась – медленно входили магистраты [69]69
  Магистра́т– должностное лицо в Риме.


[Закрыть]в белых тогах с красными полосами. Проходя мимо стен, на которых сверкали надписи о величии Рима, они замедляли шаг перед мемориальными досками с именами знаменитых граждан. В тишине, нарушаемой лишь шарканьем ног, сенаторы занимали места на креслах из слоновой кости.

Гней Корнелий Лентул, надменный человек с орлиным носом и тонкими губами, поднялся на возвышение и сел на высокое кресло, украшенное золотом и слоновой костью.

Наступила тишина.

– Я собрал вас, отцы, – вставая, произнёс Лентул, и его взгляд скользнул по лицам сенаторов, – по важному делу: надо обсудить донесение, полученное из-под Карфагена. Пусть принцепс сената [70]70
  При́нцепс сена́та– первенствующий в сенате, глава сената


[Закрыть]огласит послание Сципиона Эмилиана.

На возвышение поднялся широкоплечий человек с приветливым лицом и добрыми глазами, вынул из тоги навощённые дощечки. Это был консуляр [71]71
  Консуля́р– бывший консул.


[Закрыть]Сципион Назика Коркул, оратор и правовед, зять Сципиона Африканского.

– Слушайте, отцы, что пишет нам доблестный проконсул…

И он прочитал громким голосом, отчеканивая каждое слово:

– «Публий Корнелий Сципион Эмилиан, начальствующий над легионами под Карфагеном, – сенату и римскому народу.

Волею богов Карфаген взят, оставшиеся жители проданы в рабство. Трусливый Газдрубал отправлен в Рим. Всё имущество горожан, за исключением золота, серебра, храмовой утвари и пожертвованных в храмы даров, отдано воинам. Несмотря на пожары, свирепствовавшие в Карфагене около недели, большая часть города уцелела. Считая, что Карфаген мог бы стать цветущим торговым городом Римской республики, жду приказания, как поступить с ним.

Сообщаю подробности. Весной я двинул легионы на приступ. Гаю Лелию удалось перебраться через стену и вторгнуться в гавань. Мы проникли в город, овладели рынком и двинулись по трём узеньким улицам, соединявшим рынок с акрополем [72]72
  Акро́поль– укреплённая часть города, расположенная обычно на возвышенности.


[Закрыть]. Продвижение было чрезвычайно медленным: шестиярусные дома приходилось брать приступом, перекидывать доски и балки через улицы на крыши домов и переходить по ним, убивая всех встречных. Сражались не только мужчины: женщины и дети, не щадя себя, убивали римлян. Когда мы дошли наконец до акрополя, где держался Газдрубал с остатками своего войска, я приказал поджечь здесь дома, чтобы расширить место для действия легионов. Безвыходность положения – вынудила осаждённых просить о пощаде. Я обещал пощадить тридцать тысяч мужчин и двадцать пять тысяч женщин. Газдрубал с женой и детьми, а также римские перебежчики укрылись в храме бога-целителя [73]73
  Речь идёт о храме Аскле́пия(Эскула́па), бога врачевания.


[Закрыть]. Изнемогая от голода, они подожгли храм, а Газдрубал с оливковой ветвью в руке выбежал из него и умолял меня на коленях о помиловании. Но гордая жена его, проклиная вероломного мужа, который унижался ради сохранения своей презренной жизни, клеймя его кличкой «изменник отечества», столкнула своих малолетних сыновей в бушевавший огонь и бросилась вслед за ними.

Война окончена. Слава легионам и военачальникам, стоявшим на страже державного Рима! Слава сенату и римскому народу!»

– Итак, отцы, Карфаген взят, – сказал Лентул, когда Сципион Назика Коркул сошёл с возвышения. – Теперь надо решить, как поступить с мятежным городом. Я предлагаю разрушить Карфаген, как этого требовал мудрый Катон Цензор, разрушить предместье Магалию, а также города, поддерживавшие Карфаген в борьбе против Рима.

– Нет, – возразил Сципион Назика Коркул, подняв руку. – Я считаю безрассудством разрушать большой торговый город, который мог бы стать цветущим центром Африки, нашей новой провинции.

Поднялся шум, яростные споры; сенаторы вскочили с кресел и, не обращая внимания на Сципиона Назику Коркула, старавшегося убедить их в правильности своего мнения, кричали, готовые доказать кулаками свою правоту. Консул и принцепс сената прислушивались к спорам. Большинство сенаторов были за разрушение Карфагена, и, когда вопрос об участи города был поставлен на голосование, восторжествовало старое требование Катона Цензора.

– Послать Сципиону Эмилиану постановление сената и приказать ему немедленно разрушить Карфаген и мятежные города до основания, – сказал Лентул, не скрывая своей радости. – Надо помнить, что разрушенным городам никогда больше не восстать!

* * *

Сципион Эмилиан сообщил друзьям и военачальникам волю сената. С тяжёлым чувством он молча удалился в свой шатёр. В душе его были стыд и ужас… Он не хотел никого видеть, ни с кем говорить.

Только по ночам выходил Сципион на преторий.

Огромный город пылал, как тысячи факелов, длинные языки пламени лизали раскалённое докрасна небо. Гарь, треск горящих зданий, грохот обрушивавшихся кирпичных стен, высокие столбы искр… Огонь, бушующий на огромном пространстве уже две недели… удушливая жара… Раскалённый даже ночью воздух врывался горячими волнами на преторий, обжигая лица людей…

Семнадцать дней бушевал пожар и наконец стал утихать. Но долго ещё дымились развалины, и гарь отравляла воздух.

Сципион Эмилиан писал донесение сенату.

Глава XI

Четыре человека подходили к Цереатам в полдень. Родная деревушка лежала у подножия горы: безлюдная улица, тихие, заснувшие хижины; лишь изредка донесутся голоса детей, крики женщин, лай собаки, горластое пение петуха. И опять безмолвие.

Сервий подбежал к хижине Деция и отшатнулся: заколочена.

«Что такое? Почему? Неужели уехали? Но куда? Где Тукция? О боги!»

Он бросился в маслинник, но там работали рабы: они окапывали и удобряли оливковые деревья. На месте, где Сервий прощался с Тукцией, был навален навоз, из которого торчали вилы. Увидев виллика [74]74
  Ви́ллик– управляющий имением, обычно раб или вольноотпущенник.


[Закрыть]покрикивавшего на рабов, он подошёл к нему:

– Скажи, друг, кому принадлежит этот участок, почему здесь нет хозяина?

– Хозяин этого участка – Сципион Назика.

– А прежний хозяин?

– Разорился. Его дом, земля, маслинник и виноградник принадлежат нашему господину.

– А где же Деций и его дочь?

Виллик пожал плечами:

– Ты можешь узнать о них у соседей.

Сервий побежал к Титу.

– Где Деций и Тукция? – кричал он в отчаянии. – Их хижина заколочена, земля продана…

– А ты был на своей земле?

– Не был ещё.

– И не ходи…

– Почему? – Руки Сервия опустились, беспокойство закралось в сердце. – Почему? – повторил он волнуясь.

Тит не ответил.

– Пусть скажет Авла.

Авла, жена Тита, баюкала на руках ребёнка.

Сервий бросился к ней:

– Скажи, Авла, не скрывая, как здоровье и дела моей матери, брата?

Авла молча смотрела на него; в её взгляде было сострадание.

– Увы, Сервий! Твой участок продан за долги… Твоя мать…

– Говори!

– Умерла у чужих людей…

Сервий схватился за голову.

– Горе мне, горе! – повторял он, и губы его дрожали. – А брат? Что же брат?

– Твоего брата забодал бык вскоре после того, как ты ушёл из деревни… Мать осталась одна, не могла справиться с хозяйством…

– И никто не помог?!..

– Некому было помогать, – строго сказала Авла.

– А Деций, Тукция?

– Они тоже разорились, ушли отсюда. Это было в прошлом году. С тех пор о них ничего не известно.

– Но если они в городке…

– Я спрашивала людей, они говорят, что отец и дочь пробыли там недолго и ушли.

– Куда? Куда?

– Никто не знает.

Сервий опустил голову.

«О Тукция, Тукция! Не помогли нам боги, которых мы просили, – ни Марс, ни Венера!»

Тит стал утешать Сервия, не Авла остановила его:

– Надо думать, что делать.

– Я уже решил, – сказал Сервий: – буду их искать. Я должен найти Тукцию, мы любим друг друга…

– Любили! – усмехнулся подошедший Маний. – Когда-то любили! Старый Хронос [75]75
  Хро́нос– бог времени.


[Закрыть]стирает горе и любовь.

– Замолчи! – вскрикнул Сервий. – Вместо того чтобы посочувствовать мне, ты жалишь ядовитым жалом ненависти.

– Ты ревнуешь, Маний, – сказала Авла, – но боги давно уже решили судьбу Тукции.

– Нет! – крикнул Маний, и глаза его стали злыми. – Рано ещё говорить о судьбе Тукции.

– Замолчи, куриная голова! – бросил Сервий и повернулся к Титу. – Ухожу. Делать мне здесь нечего. Будьте здоровы, Тит и Авла!

И он ушёл, не взглянув на Мания.

Между тем Марий весело шёл к своей хижине, мечтая о спокойной жизни в родной деревушке. Ни безлюдье, ни тишина Цереат не произвели на него такого удручающего впечатления, как на Сервия.

Хижина стояла в тени платанов, соединённых гирляндами из плюща. Большой пёс, гремя ржавой цепью, бешено залаял, но, узнав хозяина, радостно завизжал, прыгая и виляя хвостом.

– Что, не узнал, – Ганнибал? – Марий ласково гладил собаку. – А я думал, что не найду тебя на месте… Когда я уходил из дому, ты хворал, не мог встать…

Моложавая женщина, услышав мужской голос, выбежала из хижины, всплеснула руками и расплакалась. Это была Фульциния, такая же быстрая в движениях, как и прежде. Из-за спины её выглядывали дети.

Муж и жена обнялись. Потом Марий обернулся к детям:

– Что, малыши, не узнали отца?

– А как узнать тебя? – засмеялась Фульциния. – Отрастил усы и бороду, да и поседел весь!

Марий засмеялся, вынул из сумки медовые лепёшки и роздал детям.

– Ну, теперь узнали отца? – сказал он, входя в небольшой тесный атриум.

В отверстии в потолке виднелось голубое небо, заглядывали ветви разросшегося платана; солнечный луч, минуя цистерну, выложенную из туфа, [76]76
  Туф– базальтовый, пемзовый или иной породы камень, продукт вулканических извержений.


[Закрыть]в которой было мало воды, освещал нишу с ларами, задевая стол, стоявший перед ней.

Марий осмотрел хлев и сарай, смежные с атриумом. Здесь было просторнее, чем в атриуме. В хлеву не было коровы и овец (они паслись), хрюкала свинья с дюжиной поросят; в сарае стояли два деревянных плуга, лежали виноградный нож, заступ, молоток, большие гвозди в ящике, несколько брёвен.

Вернувшись в атриум, Марий молча сел за стол, задумался. Он ни о чём не расспрашивал Фульцинию, ожидая, что она сама всё расскажет. Действительно, потчуя мужа ячменным хлебом, овощами, оливками и вином, Фульциния говорила:

– Поле я вспахала и засеяла с трудом: помогли Деций и Тукция. Вол у нас околел, и мы запрягли в плуг корову. А плуг – знаешь сам – тяжёлый: деревянный сошник плохо режет землю… Уж и помучились мы – чуть не плакали!

«Да, тяжело женщине в поле, – думал Марий. – Что же она молчит, не говорит о главном?»

– Говорят, что некоторые хозяйки сбывают за бесценок домашнюю утварь, помышляют даже о продаже всего имущества…

Фульциния вспыхнула:

– Не сердись! Я тоже стала продавать утварь, чтобы уплатить подать и недоимку… Подать я уплатила всю, а недоимка осталась. Придётся продать свинью… Как думаешь?

– Свинью или поросят, даже корову, а недоимку уплатить нужно.

В его голосе послышалось раздражение, и Фульциния притихла. Наступило молчание.

– А как наш виноградник и плодовые деревья? – спросил наконец Марий.

– Виноградник отнят за долги ещё в прошлом году, – всхлипнула жена, – а оливковые посадки пока не тронуты.

– А сколько у нас овец?

– Не больше десятка.

– Ну, не печалься, – Марий старался казаться весёлым, – боги нам помогут.

– Я усердно молюсь Церере [77]77
  Цере́ра(у римлян), или Дёме́тра(у греков), – богиня земледелия, посевов, жатвы, сбора плодов.


[Закрыть], вся надежда на неё, – вздохнула Фульциния, – но обиднее всего, что мы голодаем, а там, в большом доме, – протянула она руку к видневшейся на пригорке вилле, – пируют и пляшут.

Обходя с женой маслинник и поле, засеянное полбой [78]78
  По́лба– низший сорт пшеницы.


[Закрыть]и ячменём, Марий говорил:

– Как-нибудь проживём. Хлеб оставим себе, оливки будем продавать. А соберёмся с силами – получим землю под виноградник. Республика поможет воинам, не даст им умереть от голода, – ведь божественные братья, основавшие Рим, пекутся о нуждах квиритов. Разве мы не стояли за Римскую республику, не воевали в чужих землях?

– Верно, но богачи…

– Когда они узнают, что я примипил, нас окружат почётом. И никто не посмеет притеснять…

* * *

Однажды Марий увидел на господском поле Тита; тот наблюдал за рабами, которые пахали.

– Как живёшь, Тит? – закричал Марий.

– Не лучше тебя, центурион!

– А ты не смейся! – Марий старался казаться весёлым. – Боги и республика – за нас! Увидишь, Тит, как заживём, увидишь!..

Тит недоверчиво покачал головой.

«Марий сам не верит своим словам, – подумал он. – Видит, что дела плохи, помощи ждать неоткуда».

– Мне удалось получить в аренду участок земли, – рассказывал Тит, – лишь потому, что я ветеран. Зерна буду получать пятый модий [79]79
  Мо́дий– мера сыпучих тел, равная 8,75 литра.


[Закрыть]из этой же части буду платить за помол, а ячменя и бобов пятую часть; всё остальное – поровну с хозяином. Сверх того господин даёт корм для волов, а так как волов у меня нет, то сено, вику и другие корма я имею право продать.

– Я рад за тебя, Тит…

– Не подумай, центурион, что я отказываюсь помогать тебе в хозяйстве…

– Если купишь волов, то сможешь пасти их на моём участке…

– Пусть воздаст тебе Церера за доброту!

Наступило молчание.

– Знаешь, центурион, – вздохнул Тит, искоса поглядывая на Мария, – землю мы должны завоевать, иначе пропадём…

– Завоевать?

Опустив голову и не сказав ни слова, Марий зашагал к своей хижине.

Глава XII

Сервий не нашёл Деция и Тукцию. Он бродил по окрестностям, расспрашивая, не встречал ли кто-нибудь старика с дочерью, искавших работу, но земледельцы и виллики, к которым он обращался, уверяли, что не видели их.

Израсходовав свои небольшие сбережения, состоявшие из скудного жалованья легионера и денежной награды, полученной после окончания Третьей пунической войны, Сервий принуждён был искать работу.

Повсюду, куда он ни обращался, ему отказывали, – рабы справлялись со всеми работами в виллах, и нанимать свободнорождённого не было надобности.

Наконец Сервию удалось наняться в начале жатвы на виллу знатного богача Сципиона Назики Серапиона, сына Назики Коркула.

Виллик, суровый вольноотпущенник с коричневым от загара лицом, осмотрел Сервия с ног до головы, и взгляд его остановился на грубых, пыльных башмаках аз воловьей кожи.

– Будешь издольщиком?

– Нет, работать за хлеб и овощи не хочу, – возразил Сервий. – Я предпочёл бы работу подёнщика: он зарабатывает больше. Каждый день у меня были бы деньги.

– Не жадничай! Больше, чем три сестерция [80]80
  Сесте́рций– серебряная монета, равнявшаяся 2 1/2 ассам, или 1/4 денария.


[Закрыть]ты не получишь.

Сервий обошёл виллу. Кругом простирались поля с колосящимися хлебами – полбой, пшеницей, ячменём, просом, и с кормовыми растениями – бобами, горохом и викой. На отдельных участках зеленели репа, редька и чеснок. А дальше, до склонов холмов, покрытых виноградными лозами, краснело, как жар, поле маков. Вилла утопала в зелени вязов, тополей, яблонь, груш, смоковниц и оливковых деревьев.

Сервий побывал на конюшне, в риге, в помещениях для рабов. Он узнал, что рабы получают месячину – продовольствие на месяц, состоящее из зерна, соли, оливкового масла, солёной рыбы и кислого вина.

Мычали волы, впрягаемые в плуг, ревели ослы, возившие навоз и вертевшие жёрнов.

Сервий подошёл к виллику, беседовавшему с вилликой; обязанностью её было готовить обед и ужин, присматривать за кладовыми, курятником и голубятней.

«Вот они, хозяева виллы! – думал Сервий, исподлобья глядя на мужчину и женщину. – Они делают что хотят… И все эти богатства принадлежат одному человеку».

Он наблюдал обряды, предшествовавшие жертве Церере. Янусу [81]81
  Я́нус– бог начинания работ и дел, бог ворот, дверей и проч.


[Закрыть], Юпитеру и Юноне были совершены возлияния вином и положены с молитвами на жертвенник пирог и лепёшка. Затем, после вторичного возлияния трём этим божествам, приступили к жертве Церере: была зарезана свинья, её внутренности и вино были принесены в жертву богине.

Перед освящением поля было совершено опять возлияние вином Юпитеру и Янусу, разрезаны и положены один на другой сухой хлеб и пирог. А потом закололи боровка, ягнёнка и бычка. Люди молились: «Отец Марс, прими принесённую тебе жертву!» Жертву торжественно обнесли вокруг поля.

– А теперь, – сказал виллик, вытирая пот с загорелого лица, – за работу!

На поля с колосящимися полбой, пшеницей и ячменём отправлялись рабы. И Сервий думал: «Какая тяжёлая жизнь! И мне придётся терпеть всё наравне с рабами!»

Солнце медленно поднималось; казалось, всё было залито червонным золотом.

– Эй ты, новичок, что стоишь? – закричал Сервию виллик, протягивая серп. – Ступай на пшеничное поле.

Сервий пошёл догонять рабов.

Пшеничное поле… Ветер бросался, как пловец, в глубину неспокойных вод, и жёлтые волны катились с лёгким шумом, сверкая и переливаясь на солнце. Надсмотрщики расставляли рабов по местам, покрикивая на них. Сервий очутился рядом с широкоплечим рабом, взглянул на него: мрачные глаза, толстые губы, упрямый подбородок. Раб тоже посмотрел на Сервия, указал глазами на корзину для колосьев. Сервий не понял и принялся жать, срезая верхнюю часть стебля и бросая колосья в корзину. Раб схватил его за руку. Сервий бросил серп на землю и принялся укладывать колосья в корзину. Раб что-то сказал, кивнул и взял серп: руки его мелькали, серп сверкал. Сервий укладывал колосья в корзину. Затем он взвалил её на плечо и понёс на ток.

Работа двух человек подвигалась быстро, и удивлённый надсмотрщик спросил Сервия:

– Ты давно работаешь жнецом?

– Я имел своё поле, а когда его продали за долги…

– Я скажу виллику, что ты хорошо работаешь.

– Мы работаем вместе, – Сервий указал на раба.

– Который раб?.. А, этот… Хорошо, я скажу о тебе и о нём.

Ток был расположен на холме. Здесь внимание Сервия привлекла молотьба. Большие чёрные волы с огромными рогами и могучей грудью, поблёскивая покрытыми смолой копытами, тащили трибулу [82]82
  Три́була– название молотилки.


[Закрыть]На тяжёлую доску с укреплёнными в ней снизу тяжёлыми камнями становился раб, и эта молотилка превращала колосья в мягкую кучу, готовую для веяния. Деревянные лопаты дружно погружались в неё, а ветер отделял мякину от зерна.

Когда пшеница была сжата, Сервия и раба послали косить солому, оставшуюся на корню после жатвы. Они быстро справились, и виллик обещал наградить обоих, если они будут так же работать всю осень.

А осень лишь наступала. Деревья и кусты кое-где начали желтеть; но соседняя роща стойко сопротивлялась дыханию горной прохлады, упорно не желая сбросить зелёную одежду.

Сервий знал, что теперь предстоит возить на поля навоз, зелёное удобрение, золу, сеять полбу, пшеницу, бобы, чечевицу, ячмень, готовить корма для скота, но не унывал – работа не пугала его. Он опечалился, когда его разлучили с рабом, к которому он привык. Виллик приказал Сервию отправиться в виноградник, а рабу вместе с другими невольниками готовиться к сбору оливок.

Сервий ушёл недовольный: он подружился с рабом, они научились понимать друг друга, и теперь ему не хватало товарища.

В винограднике уже снимали зелёные и лиловые гроздья, складывали их в корзины и отвозили к осмолённым чанам; молодые рабы мяли в них виноград босыми ногами, и их тела до пояса были залиты красным соком, как кровью.

– Скоро начнём сажать лозу, – сказал надсмотрщик рабам во время отдыха.

Это была трудная работа. Сервию было поручено осматривать лозы, замечать, достаточно ли на них узлов, и подвязывать, стараясь, чтоб лозы поднимались прямо. Обнажённый по пояс, в лёгкой шапке в виде шлема, он окапывал лозы, подрезал их. Затем вместе с рабами приступил к пахоте.

Надев на двух волов намордники из ивовых прутьев, чтобы животные не портили лоз, Сервий впряг их в деревянный плуг, надел ярмо, лёгшее им на плечи, привязал к ярму вожжи и погнал волов.

Проводя борозды, Сервий осторожно обходил отводки молодых лоз, давая волам отдых. Потом он стал бороновать виноградник.

Виллик требовал от Сервия такой же быстрой работы, как и в поле, но Сервий сказал:

– Ты знаешь, что я не ленюсь, но в винограднике работа тяжела и кропотлива. Я удивляюсь, что рабы так хорошо справляются здесь.

– Твоя болтовня до добра не доведёт, – нахмурился виллик. – Рабов не хвалить надо, а наказывать – тогда они будут работать лучше.

– Молчи, куриная голова! – вскричал Сервий. – Давно ли ты стал вольноотпущенником, а теперь издеваешься над такими же рабами, каким был сам!

– Я делаю, что приказано господином.

– А что приказано?

– Приказано помнить поговорку: «Лоб важнее затылка».

Сервий отвернулся.

«Здесь люди бесправны, как скот в ярме, и виллик с рабской душою мне ненавистен».

Мысль уйти отсюда в город, продолжать поиски Тукции уже не первый раз овладевала Сервием.

Глава XIII

Однако Сервий не скоро попал в город. Пришлось прожить на вилле Сципиона Назики зиму и весну: виллик объявил ему, что сам господин приказал не отпускать хорошего работника и увеличить подённую плату на два асса. Сервий тратил эти деньги на еду, а три сестерция, получаемые ежедневно, откладывал. Ему нужны были деньги, чтобы отправиться в путь.

Зимой, в ясные дни, шла прополка хлебов – приходилось уничтожать дикий овёс, который засорял нивы. Рабы, с железными мотыгами в руках, работали осторожно, чтобы не повредить корней всходов, окучивая и прикрывая землёй молодые растения.

– Не торопись, не на пожар! – кричал низкорослый раб с выбитыми зубами, обращаясь к другому, работавшему с ним рядом.

– Я-то не тороплюсь, а вот ты разрыхляешь – будто колодец роешь!

В винограднике убирали хворост: делали из него вязанки, складывали в кучи виноградные ветки, смоковничные дрова и чурки.

Когда наступила весна и зацвели груши, началась пахота.

Виллик приказал пахать сперва землю сухую и песчаную и лишь напоследок сырую.

Он поспевал всюду:

– Помни, Сервий, когда начнётся сев хлебов, не забывай заглядывать в оливковый сад. Пусть рабы обрежут сухие и сломанные бурей ветки…

– Знаю, – перебил его Сервий. – У меня самого был маслинник, и я помню старую поговорку: «Кто вспахал маслинник, тот выпросил у него плодов; кто унавозил, тот вымолил, а кто обрезал, тот потребовал».

– Хорошо. – На строгом лице виллика мелькнуло подобие улыбки. – Если бы ты согласился работать у нас политором [83]83
  Поли́тор– издольщик, арендатор.


[Закрыть], то не пожалел бы, клянусь Церерой!

Нахмурившись, Сервий промолчал. Остаться на вилле, отказаться от поисков Тукции? Нет, не для того он ушёл из Цереат, чтобы кончить свою жизнь издольщиком на вилле богатого нобиля! Нет, надо уходить – больше он здесь не останется!

Однажды Сервий заметил, что раб, с которым он подружился, перешёптывается со своими товарищами, опасливо поглядывая по сторонам. Сервий догадался, что они что-то замышляют. При его появлении рабы тотчас же разошлись.

Сервий стал расспрашивать раба, о чём они говорили, и тот объяснил знаками, что они втроём задумали бежать.

Сервий покачал головой. Бежать? Но куда? И как уйти от погони? Однако раб продолжал говорить с жаром, и Сервий пообещал ему молчать.

На душе его было тяжело: вспомнились рассказы Тита о бегстве рабов, преследовании их надсмотрщиками, жестоком истязании. Беглецам надевали на шею колодки, заковывали ноги в цепи, запирали в эргастуле [84]84
  Эрга́стул– домашняя тюрьма для рабов.


[Закрыть]или сажали в глубокую, сырую яму, морили голодом, распинали на крестах.

«Стоит ли идти на такие муки? – думал Сервий. – Куда рабы могут уйти? К пастухам, на юг Италии? Но и там трудно скрыться – надсмотрщики сразу заметят чужого человека».

Сервий видел, как рабы уходили днём, во время отдыха; перебравшись через высокую изгородь, они побежали по дороге, усаженной по сторонам кустами и деревьями.

«Пока виллик обнаружит бегство, они уйдут далеко», – подумал он.

Отсутствие трёх рабов было обнаружено лишь во время вечерней переклички. Взбешённый виллик приказал Сервию вооружить нескольких рабов, взять с собой собак и отправиться в погоню. Сервию не хотелось идти, он отказывался под разными предлогами, но виллик сказал:

– Неужели ты, свободнорождённый, заодно с беглецами? Делай, как приказано.

Сервий сжал кулаки, но сдержался.

Была уже ночь, когда отряд отправился на поиски.

Тёмное небо, усыпанное звёздами, казалось огромным куском сверкающей ткани, разостланным над землёй, лёгкий ветерок доносил аромат цветов, смешанный с запахом гниющего у чанов винограда.

Сервий шёл впереди рабов с факелом в руке, с трудом удерживая рвущихся собак. А сзади ехал верхом виллик, подгоняя отстающих.

«Далеко ли успели уйти рабы? Если они побежали по дороге, – думал Сервий, – то стоит только спустить собак, и они быстро нагонят их, а если рабы пошли межой, им легко заблудиться в поле… Рабы, конечно, побежали по дороге, чтобы уйти подальше».

И он, больше не раздумывая, свернул на межу. Однако виллик тотчас же подъехал к нему.

– Скажи, зачем ты это сделал? – вскричал он.

– Беглецы избрали этот путь.

– Почему так думаешь?

– Взгляни на следы. – Сервий осветил факелом землю.

Действительно, на рыхлой почве виднелись кое-где следы босых ног.

Виллик был в нерешительности, не зная, как поступить.

– Может быть, ты прав, – задумчиво произнёс он. – Но далеко ли ведёт эта межа? И куда она нас выведет?

И он приказал спустить собак.

С визгом и лаем бросились они вперёд.

Сервий шёл, прислушиваясь. Пламя факела, расщепляемое порывами ветра, колебалось. Факел, потрескивая, чадил.

Тревожное состояние виллика передалось и Сервию, но это была иная тревога. Он боялся, как бы рабы не были пойманы, хотя Сервий и убеждал себя, что ему, свободнорождённому, нет дела до рабов.

Преследование продолжалось. Когда наконец люди совсем выбились из сил, Сервий сказал виллику:

– Беглецы уже далеко, нам не догнать их. Прикажешь возвращаться?

Виллик промолчал.

Сервий понял, что теперь рабов не настигнуть: вероятно, они укроются в горах, а затем уйдут подальше из окрестностей, может быть, на юг.

На душе его стало легко. Рабы посматривали на него дружелюбно.

…Спустя несколько дней отряд возвратился на виллу, так и не поймав беглецов. Сервий видел радость в глазах рабов и был доволен. Однако его тяготило, что теперь десятки рук протягивались ему на помощь, что бы он ни делал. Он отказывался от помощи, сторонился рабов, но всё больше чувствовал их расположение. Сервий опасался, как бы виллик не увидел этого и не донёс на него господину.

Но виллик ничего не замечал: он был занят приготовлениями к предстоящему приезду хозяина.

Незадолго до Компиталий [85]85
  Компита́лии– праздник в честь общественных ларов, происходивший в мае.


[Закрыть]разнеслась весть о приезде Сципиона Назики. Сервий ожидал увидеть изящного щёголя в белоснежной тоге с пурпурной каймой, сопровождаемого толпой клиентов. Каково же было его изумление, когда перед рабами, выстроенными вилликом, предстал тучный, неуклюжий, как медведь, широкоплечий великан, с тёмными угрюмыми глазами, бесформенным носом и рыжеватой бородкой на широком лице. На нём был дорожный плащ, из-под которого виднелась шерстяная тога, в руке – суковатая палка. Сопровождал патрона молодой вольноотпущенник.

Не успел хозяин подойти к рабам, как они по знаку виллика прокричали приветствие и замерли, ожидая, что скажет господин.

Сципион Назика подозвал к себе виллика и, потребовав у него приготовить отчёт о всех хозяйственных делах, начал обходить рабов.

– Как работаете?.. Сыты? Одеты? Есть жалобы на виллика?

Рабы молчали.

– Может быть, виллик злоупотребляет своим положением? Обкрадывает хозяина? Отдаёт рабов внаём на соседние виллы?

Рабы продолжали молчать.

Пожаловаться на виллика – смерть: уедет хозяин – виллик сгноит доносчика в эргастуле, засечёт плетьми, затравит собаками.

Молчание рабов рассердило оптимата. Он угрюмо оглядел их и обратился по-гречески к своему спутнику; тот что-то ответил и, подойдя к рабам, сказал:

– Господин желает знать, любите ли вы и уважаете своего виллика, как родного отца?

Но рабы не хотели ни хвалить, ни порицать виллика и продолжали молчать.

Вольноотпущенник беспомощно огляделся, взгляд его остановился на Сервии.

– А ты кто? – спросил он.

– Я свободнорождённый, зовут меня Сервием.

Лицо Сципиона Назики оживилось:

– А, помню! Виллик писал мне о тебе, хвалил тебя как хорошего работника. Я приказал сделать тебе прибавку в подённой плате – теперь ты доволен?

– Как подёнщик доволен…

– …и недоволен…

– …как квирит.

– Понимаю! – громовым голосом крикнул Сципион Пазика, и его бас загудел раскатами. – Ты лишился земли?

– Ты отнял её за долги.

– Ха-ха-ха!

Сципион Назика хохотал, закинув голову, а вольноотпущенник угодливо хихикал, с подобострастием поглядывая на него.

– Ха-ха-ха!.. А ты забыл, что долги надо платить?

– Нет, не забыл! – резко ответил Сервий и смело прибавил: – Пока я сражался под Карфагеном, ты захватил мою землю. Ты римлянин, и я тоже римлянин. Я не раб, чтобы позволить издеваться над собой.

Сципион Назика вспыхнул, глаза налились кровью. Суковатая палка в его руке угрожающе поднялась.

– Попробуй только ударить свободнорождённого! – крикнул Сервий.

Рука Сципиона Назики дрогнула. Он отвернулся и быстро зашагал навстречу подходившему виллику. «Эти плебеи, ставшие нищими, опасны. Они – как звери. Они ненавидят нас, оптиматов, а ведь мы – только мы! – вознесли Рим на вершину славы и могущества».

– Проклятый грабитель, – шептал Сервий, – хотел меня ударить… Но, если бы ударил, я убил бы его на месте. Он считает, что богач имеет право делать всё, что придёт ему в голову. Нет, у нас есть законы! Но, даже если богачи обратят законы против нас, плебей сможет сам защитить себя!

* * *

После Компиталий, на которых Сципион Назика сам приносил жертвы ларам, Сервий дождался отъезда хозяина и объявил виллику о своём уходе.

– Я не смею удерживать тебя, – сказал виллик, – но ты старателен, и мне жаль тебя отпускать.

– Нет, – покачал головой Сервий, – я не могу привыкнуть к рабской жизни. Я и так надолго задержался здесь.

И Сервий покинул виллу.