Текст книги "Сила земли"

Автор книги: Милий Езерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Милий Викентьевич Езерский
Сила земли
Историческая повесть
Рисунки Ю. Трузе-Терновской

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I

Ранним утром смуглый юноша задумчиво шёл по пыльной дороге, обсаженной вязами и тополями. За спиной у него качалась котомка, наполненная заботливой рукой матери, в руке была палка. Встречный ветерок играл его тёмными волосами, бросал их на лоб, на чёрные живые глаза, но юноша не замечал этого.

Мысли не давали Сервию покоя. Вчера он простился с родными, с любимой девушкой Тукцией и теперь шёл в Рим, чтобы поступить на службу в легион.

Уходя из деревни, юноша нашёл Тукцию в винограднике. Девушка ставила подпорки, по которым должен был виться виноград. Тукция была босиком, в тунике [1]1
  Туни́ка– одежда римлян.


[Закрыть]до колен. Работала она быстро, повернувшись спиной к солнцу. Заслышав шаги, она обернулась, зажмурилась, прикрыла рукой влажные глаза, похожие на тёмные виноградины, и лицо её стало печальным, искорки в глазах погасли. Она бросилась к юноше и, протянув руки, воскликнула: «Уходишь, Сервий?» – «Так надо». – «Пусть Марс [2]2
  Марс– бог войны; земледельцы считали его также богом полей, посевов, скота.


[Закрыть]сопутствует тебе, пусть хранит твоё сердце добрая Венера!» [3]3
  Вене́ра– богиня любви и красоты.


[Закрыть]

Прощаясь с ним, Тукция шептала: «Не печалься, Сервий, что отец против нашего брака. Добрая Юнона [4]4
  Юно́на– богиня, покровительница брака.


[Закрыть]смягчит его сердце. Отец говорит: «Сервий беден, у него небольшая полоска земли, ветхая хижина да осёл, – как будешь жить?» А я ему: «Я пойду за ним, куда он прикажет». Отец сердится, и, если бы не это, он согласился бы на брак ещё осенью». Но Сервий покачал головой: «Нет, Деций никогда не согласится: он не любит меня».

Вспоминая этот разговор, Сервий видел круглое обветренное лицо Тукции, живые глаза, загорелые руки и ноги, слышал её мягкий грудной голос, а когда подумал о том, как она умоляла беречь себя на войне, слушаться советов Тита и повиноваться Марию, на глазах навернулись слёзы.

Тит и Марий были соседями Деция – отца Тукции, но они мало жили в деревне. Тит был воин, Марий – ветеран, дослужившийся до звания центуриона [5]5
  Центурио́н– сотник, начальник центурии, состоявшей первоначально из ста и более воинов.


[Закрыть], а затем и примипила [6]6
  Примипи́л– старший центурион легиона, имевший право заседать в военном совете.


[Закрыть].

На этот раз легионеры пробыли в деревушке Цереаты недолго – приходили на побывку. Марий давно уже отправился в Рим. А Тит задержался, дожидаясь Сервия и своего соседа Мания, который, как и Сервий, был призван на военную службу. Но Сервию не хотелось уходить из деревни, он медлил, откладывал час разлуки с матерью, братом и Тукцией. Тогда, рассердившись, Тит вместе с Манием покинули деревню, пригрозив Сервию суровым наказанием за опоздание. Это подействовало на юношу, и он тут же стал собираться в дорогу.

Прощание с матерью, худой, сгорбленной старушкой, и хромым братом было невесёлым. Брат обнял Сервия и, взглянув затуманенными глазами на его котомку, тихо сказал: «Эх, меня бы вместо тебя! Я крепче и здоровее – больше было бы пользы!» – «Что дождь собирать в решето? – ответил Сервий и тихо прибавил: – Береги мать, не заставляй её тяжело работать». – «Будь спокоен», – обещал брат.

Мать долго не отпускала от себя Сервия: она обнимала его, целовала, повесила на шею зашитые в тряпочки камешки и снадобья, якобы предохранявшие от стрел, копий и мечей, и всё что-то шептала. А когда Сервий, вырвавшись из её объятий, вышел на дорогу, она с воплем бросилась за ним, умоляя его вернуться, не покидать её. Но Сервий, не оглядываясь, сдерживая слёзы, быстро удалялся. Он оглянулся, когда голос матери внезапно оборвался. Мать лежала на дороге. На помощь к ней спешил брат.

«Нет, нельзя возвращаться», – подумал Сервий и решительно зашагал вперёд.

Путь предстоял далёкий – дни сменялись ночами, приходилось ночевать на полях и в рощах. Сервий шёл торопливо, мало отдыхал. Ему хотелось догнать Тита и Мания. Наконец он заметил вдали двух человек.

Путники шли быстро, и только крики Сервия остановили их. Пробежав около четверти мили [7]7
  Римская миля равнялась приблизительно 1480 метрам.


[Закрыть], Сервий догнал Тита и Мания. Тяжело дыша, опустившись на обочину дороги, он сказал:

– Как вы далеко ушли! Я бежал, моя туника мокра. Не пора ли отдохнуть?

– Сядем, – согласился широкоплечий плебей, повернув к нему тёмно-багровое лицо, исполосованное в боях, и потирая мускулистую грудь. Он вынул из котомки хлеб и сыр, сделал несколько глотков из фляги. – Что же ты, Маний? Пей вино, принимайся за сыр и оливки.

Маний, худощавый, с насмешливыми навыкате глазами, взглянул на Тита и, подмигнув ему, тихо сказал:

– Есть люди, которым, видно, не до еды.

Сервий вспыхнул, но промолчал.

– У них любовь заменяет хлеб и воду.

Сервий взглянул исподлобья на Мания:

– Я не смеялся над тобой, когда девушка отвергла тебя.

– Если одна это сделала, то другая…

– Другая поступит так же – увидишь!

Насмешливые глаза Мания стали колючими:

– Оба мы бедняки, скарб наш скуден, но у нас есть руки, чтобы заработать на хлеб. И всё же ни одна девушка не выйдет за нас. Даже твоя Тукция…

Сервий вскочил, сжимая кулаки:

– Ты, куриная голова, оставь Тукцию в покое! Ты просто зол на неё.

Глаза Мания засверкали, но Тит положил ему руку на плечо:

– Довольно споров! Ты первый начал…

– Он завидует мне! – крикнул Сервий.

– Завидую? – злобно засмеялся Маний. – Разве мудрый завидует глупому? Уж не думаешь ли ты, Сервий, что Тукция единственная девушка в республике?

– Для меня – единственная… Да и для тебя тоже, иначе бы ты не стал завидовать!

Маний ударил котомкой о землю, взметнув дорожную пыль.

– Пусть злые боги вырвут у тебя лживый язык! – закричал он, подступая к Сервию.

Тогда Тит встал между ними.

– К чему ссориться? – заговорил он, спокойно поглядывая на соперников. – Я защищаю Тукцию не потому, что она сестра моей жены. Я знаю – Тукция любит Сервия. И пусть любит. А ты, Маний, найдёшь себе другую девушку…

– Лучше Тукции!

– Лучше или хуже – твоё дело. А нам пора идти. Марий, наверное, гневается, что мы опаздываем в легион, надо спешить.

– А далеко ещё идти? – спросил Сервий.

– Ровно столько, сколько нужно, чтобы дойти до Рима, – усмехнулся Тит.

Сервий шёл сзади.

Мысли его возвратились к Тукции: он сравнивал её с самой Венерой, сошедшей с Олимпа [8]8
  Оли́мп– горный хребет в северной Греции, где, по преданиям древних греков, находилось обиталище богов.


[Закрыть]чтобы порадовать сердце бедняка.

«Если бы Деций согласился отдать за меня Тукцию, счастливее человека не было бы на свете!»

Сервий думал о своей Тукции, и путь не казался ему таким трудным.

Глава II

Центурион-примипил яростно взмахнул виноградной лозой:

– Что отстаёшь?

Удар пришёлся по плечу легионера, и, скользнув, лоза задела юношу, шагавшего рядом с ним.

– Что убавил шаг, красавец? – крикнул центурион юноше. – Винограда захотел?!

Румяное лицо юноши побледнело, голубые глаза потемнели, брови сдвинулись, движения стали резкими, порывистыми.

Центурия шла по Марсову полю ровным шагом, сверкая медными нагрудниками, иберийскими [9]9
  Ибе́рия– древнее название Испании.


[Закрыть]мечами, вытянутыми копьями, шлемами, украшенными прямыми чёрными перьями.

Она надвигалась с тяжёлым топотом, отбивая шаг, грозно звеня оружием.

Центурион стоял, выжидая, когда эта живая стена приблизится и можно будет остановить её.

– Сто-о-ой!

Центурия замерла, только взметнулись чёрные перья.

Юноша облегчённо вздохнул, искоса взглянул на товарищей справа и слева, но те прямо смотрели перед собой.

Примипил обходил строй, опрашивая новых воинов – кто они, откуда родом. Это был Марий, центурион, отличившийся в Иберии. Ему приказано было проверить выучку всех воинов легиона. Несколько дней подряд он заставлял их шагать.

С виду Марий казался мрачным, суровым. Крючковатый нос и быстрые желтоватые глаза придавали его лицу выражение хищной птицы. Да и голос его был груб, повелителен и насмешлив.

Марий остановился перед юношей, оглядел его с ног до головы и спросил:

– Кто ты?

– Тиберий Семпроний Гракх! – гордо ответил юноша, подняв голову выше, чем полагалось.

На лице примипила изобразилось изумление, виноградная лоза дрогнула в руке.

– Клянусь Марсом, уж не родственник ли ты знаменитого консула Гракха, воевавшего в Иберии?

– Я сын его.

– И ты, нобиль [10]10
  Но́били– «благородные»; название римской аристократии, состоявшей из старой патрицианской и новой плебейской знати.


[Закрыть], шагаешь рядом с деревенщиной! – вскричал Марий.

– Я должен пройти военную выучку – так приказал мой шурин, консул Сципион Эмилиан. Война требует хорошо обученных легионеров, – прибавил Тиберий, заметив впечатление, произведённое на центуриона.

– Слава Марсу! – воскликнул Марий, с уважением взглянув на юношу. – Вижу, не иссякла ещё римская доблесть! – И подумал: «Боги сегодня удерживали не раз мою руку, когда я кричал: «Эй ты, красавец, перемени ногу!» Или: «Что рубишь мечом, как мясник топором?»

Прислушиваясь к беседе Тиберия с примипилом, воины с удивлением поглядывали на своего товарища. Когда Марий, дав отдых центурии, удалился к жертвеннику Марса, где собирались военные трибуны [11]11
  Военный трибу́н– предводитель одной шестой части легиона (в легионе было шесть военных трибунов).


[Закрыть]и центурионы-примипилы, Тиберий заговорил с легионерами:

– Вас удивляет, что я стал воином… Но я хочу научиться владеть мечом, копьём, быть выносливым. Не так ли, Тит?

Тит резко ответил:

– Нет, господин, ты большого дела не сделаешь: там, где нужны сила и выносливость, ты отстанешь от плебея.

– Время покажет, отстану ли я. – Тиберий был задет за живое.

Худощавый воин, получивший удар лозой, сказал, поблёскивая насмешливыми глазами навыкате:

– Тит считает себя первым в центурии, а мы с тобой, господин, самые плохие легионеры. Ясно? Куда нам до него!

– Что мелешь языком, Маний? – вспыхнул Тит, сжимая кулаки. – Если не перестанешь трещать, как торговка…

Но тут голос примипила прервал готовую начаться ссору:

– По местам, по местам!

И опять началось учение. Теперь легионеры, грозно выбросив вперёд копья, бежали с воинственным кличем. Тиберий не отставал от Тита, уверенно взмахивавшего мечом, и громко кричал, не замечая, что по лицу катится пот и дышать становится трудно.

– Тяжело тебе, господин, – тихо говорил Тит, поглядывая с состраданием на уставшего Тиберия. – Не по силам взял работу…

– Ничего, Тит, справлюсь. Ты привык к военной службе, а я только начинаю. Да и учиться уже недолго – скоро будет присяга.

Тиберий отошёл и не спускал глаз с воина, который, в стороне от центурии, приближался, прикрываясь щитом, к изображению неприятельского воина и наносил ему удары мечом по всем правилам фехтовального искусства, а потом принялся метать дротики и камни из пращи.

– Это наш Сервий, – улыбнулся Тит. – Мы пришли вместе с ним из деревни, и тоска по девушке, кажется, покинула его… Взгляни, господин, как он меток: ни один дротик не миновал цели!

– Да, это будет хороший легионер, – согласился Тиберий. – Меткость его изумительна.

В торжественный день присяги военный трибун Лелий громко произнёс наизусть перед выстроенным легионом формулу присяги. Легионеры повторяли: «Также и я». Это была клятва верности и послушания полководцу. Затем военный трибун, приказав занести имена молодых воинов в список легиона, заставил их поклясться, что они явятся на другой день утром на Марсово поле.

Глава III

Тиберий принадлежал к знатному плебейскому роду Семпрониев. Отец его Семпроний Гракх прославился тем, что устраивал блестящие игры для народа; он воевал в Иберии и там заключил с племенами, враждовавшими с Римом, выгодный для обеих сторон договор. Вернувшись в Рим, он отпраздновал блестящий триумф, был избран консулом.

Глубокая любовь к родине и борьба против нобилей, испорченные нравы которых вызывали омерзение честных людей, привлекли на сторону Тиберия Семпрония лучших мужей республики. Историк Полибий горячо почитал его за приверженность к народу. Даже сварливый Катон Цензор должен был преклониться перед честностью и любовью к отечеству Семпрония Гракха.

Женившись на Корнелии, младшей, двадцатилетней дочери Сципиона Африканского [12]12
  Сципио́н Африканский(235–183 гг. до н. э.) – знаменитый римский полководец.


[Закрыть], и получив в приданое пятьдесят талантов [13]13
  Тала́нт– греческая денежная единица. Стоимость таланта была различна; в среднем талант равнялся 1500 рублей золотом.


[Закрыть], Тиберий Семпроний вскоре отправился в поход в Азию. Там он получил известие от Корнелии о рождении первенца, который был назван Тиберием.

Корнелия сама воспитывала сына, наблюдала за его играми. Ни один из родственников и друзей отца не вмешивался в воспитание мальчика. А между тем в доме Гракхов бывало много образованных людей. Особенно запомнился Тиберию Катон Цензор, крепкий, бодрый, приземистый старик, о котором говорили, что он в короткое время изучил греческий язык якобы для того, «чтобы не отставать от образованного общества», а на самом деле потому, что греческий язык был необходим для его литературных работ.

После смерти отца в доме Гракхов был постоянный траур. За пять лет из двенадцати детей умерли все, кроме двух мальчиков – Тиберия и Гая, и девочки Семпронии. Однако несчастья, сыпавшиеся на Корнелию, не сломили её.

Она любила детей глубокой материнской любовью. На сыновей возлагала она огромные надежды. «Они – моё украшение», – говаривала она друзьям, и в её взгляде сверкала гордость.

Сыновья получили блестящее образование. Их заставляли учить наизусть законы «Двенадцати таблиц» [14]14
  Законы «Двенадцати таблиц»,или первые писаные законы, созданные в 451 году до н. э. особой комиссией децимвиров, то есть Десяти избранных мужей. Законы не облегчили положения плебеев, но отчасти устранили злоупотребления со стороны патрициев.


[Закрыть], читать «Одиссею», переведённую на родной язык первым римским поэтом Ливием Андроником [15]15
  Ли́вий Андро́ник– родился около 289 года, умер в конце III столетия до н. э.


[Закрыть], а для того, чтобы сыновья овладели греческим языком, в дом были приняты изгнанники Диофан из Митилены и Гай Блоссий из Кум; Диофан был красноречивым оратором, преподавал риторику, Блоссий – философию и историю. Корнелия беседовала с сыновьями по-латыни, а не по-гречески. «Родной язык надо знать лучше чужого, – говорила она, – ибо мы римляне, а вам надо трудиться на благо отечества». Она любила вести разговор о счастье, славе и почёте, о великой деятельности отца своего Сципиона Африканского: «Ваш дед знаменит геройскими подвигами перед отечеством; он был дорог гражданам как гражданин и воинам как полководец. Он заслужил бессмертную славу». И, помолчав, замечала: «Семья Гракхов тоже знаменита славными деяниями… Вы не раз видели восковые маски предков, выставленные в атриуме [16]16
  А́триум– главная комната в римском доме, в которой находились изображения предков. Она служила для приёма гостей, посетителей и клиентов; по обеим сторонам атриума были расположены жилые и служебные комнаты.


[Закрыть], и, конечно, знаете восковую маску незабвенного вашего отца». Грусть слышалась в её словах. Впечатлительный Тиберий вспоминал мужественное лицо отца и, вытирая украдкой слёзы, опускал голову. Корнелия делала вид, что не замечает волнения сына, и продолжала: «Дети наследуют от предков и отцов добродетель и доблесть. И вы, сыновья, должны стать великими героями. Первым, конечно, ты, Тиберий, впишешь славное имя Гракхов в историю Рима… А потом наступит и твоё время, дитя», – гладила она растрёпанные волосы маленького Гая, который больше оглядывался по сторонам, чем слушал мать, придумывая, как бы убежать от неё. И Корнелия, чувствуя, что речи её не доходят ещё до сердца Гая, отпускала его.

Тиберий внимательно слушал мать, думая, как оправдать её надежды, стать знаменитым, прославить род Семпрониев.

Тиберий прилежно учился, однако он понимал, что многого ещё не знает… «Надо больше читать», – решил он, но вместо того, чтобы посоветоваться с учителями, отправился однажды чуть свет к Катону Цензору. «Диофан и Блоссий – приверженцы всего греческого, – думал Тиберий, – а старый Катон пишет свои сочинения по-латыни, предпочитает родной язык всем языкам мира».

Тиберий застал Катона в атриуме. Старик был таким же, каким помнил его Тиберий со времени споров с отцом: рыжеватые волосы с проседью, пристальный взгляд зеленоватых глаз, резкие движения, ворчливый голос.

Катон принимал клиентов, толпившихся вокруг его кресла, когда Тиберий тихо вошёл и остановился за колонной. Клиенты были бедняками, они зависели от своего господина – патрона, который покровительствовал им, угощал их, давал деньги, защищал в суде, назначал продавцами в свои лавки. Клиенты сопровождали патрона на форум [17]17
  Фо́рум– центральная площадь в Риме, место собраний и сходок.


[Закрыть], голосовали за него, отправлялись с ним на войну, исполняли разные поручения. Катон ценил услуги клиентов, но скупо вознаграждал их.

Поднявшись с кресла, он стал обходить клиентов, бросая быстрые взгляды на их заплатанную обувь, старые, дырявые тоги [18]18
  То́га– белая выходная одежда римских граждан; надевалась поверх туники.


[Закрыть], и говорил скороговоркой:

– Сегодня никому не могу помочь – ни деньгами, ни продуктами. Всё у меня расстроилось: лавки не дают дохода, а из виллы ничего не везут.

Так он говорил каждый день, клиенты это знали. Тиберий смотрел с удивлением, как один из клиентов, самый старый, подошёл вплотную к Катону и, стуча палкой об пол, сказал:

– Господин, мы верно тебе служим и любим тебя, а ты мало заботишься о нас…

– Что-о? – вспыхнул Катон, сверкнув зеленоватыми глазами.

– В законах «Двенадцати таблиц» сказано: «Патрон, обманувший своего клиента, да будет проклят».

Катон отвёл глаза от старика:

– Чего тебе надо, Афраний?

– Мне нужно прежде всего зерно, а затем несколько ассов… [19]19
  Асс– римская медная монета, состоявшая из двенадцати мелких монет, называемых унциями. Стоимость асса была от 2 до 4 копеек золотом.


[Закрыть]

– Разве ты не слышал, друг мой, что у меня ничего нет?

– Слышал. Но я подумал так: Юпитер поможет патрону накормить верных людей, отпустить их не с пустыми руками.

Катон исподлобья оглядел клиентов; взгляд его опять остановился на Афрании. «Рано или поздно надо им дать немного зерна; пусть получат и убираются». И, написав на навощённой дощечке несколько слов, он протянул её Афранию:

– Зерно получишь в моей лавке и разделишь поровну между всеми, а денег сегодня не дам.

Не слушая благодарности клиентов, Катон повернулся к Тиберию, которого давно уже заметил.

– Ты зачем пришёл?

– Побеседовать, отец!

– О чём?

Тиберий молчал.

Отпустив клиентов, Катон прошёл с Тиберием в таблинум [20]20
  Та́блинум– рабочая комната хозяина, расположенная позади атриума.


[Закрыть].

– Что скажешь, юноша? – спросил он, перехватив взгляд Тиберия, брошенный на книгу, лежавшую на столе. – Что смотришь? Смотри, смотри! – И, схватив книгу, ткнул ему к носу: – Греческая, греческая!.. – Потом, смягчившись, прибавил: – Ты удивлён, что Катон, порицающий всё чужеземное, читает по-гречески?

– Я пришёл спросить тебя, отец, чему надо учиться…

– Читай, юноша, наших писателей, но не пренебрегай греками, у которых есть чему поучиться. Ты думаешь, что я на старости лет изучил греческий язык ради прихоти или удовольствия? Нет, я учился, чтобы перенять у эллинов полезное, обогатить наш язык, лучший во всём мире.

Помолчав, Катон пристально взглянул на Тиберия, зеленоватые глаза его стали прозрачными, совсем зелёными:

– Я радуюсь, что ты любишь родное слово. Работай над переводами с греческого языка, учись ораторскому искусству. Я думаю, что ты честно будешь служить отечеству, если не уподобишься молодым бездельникам, которых становится у нас всё больше и больше.

Вздохнув, Катон встал. Низкорослый, тучный, в старой заштопанной тунике, он походил на зажиточного деревенского плебея. Похлопав Тиберия по плечу, он неожиданно ласково сказал:

– Будь достоин, юноша, своего отца! А теперь иди. Не теряй времени на пустые разговоры. Надо трудиться.

Тиберий ушёл с чувством преклонения перед Катоном, хотя и знал, что старик скуп, резок, груб, большой стяжатель.

«Блоссий говорит, – мелькнула мысль, – что богачи, в том числе и Катон, скупая рабов и заставляя их у себя работать, вытесняют из деревень плебеев, и те вынуждены идти в Рим, увеличивать толпы неспокойного городского плебса. А на юге Италии и в Сицилии эти люди объединяются в шайки разбойников и грабителей».

* * *

Несколько месяцев спустя Тиберий узнал, что Сципион Эмилиан, муж его сестры Семпронии, волей плебса, голосовавшего за него в народном собрании [21]21
  Народное собрание(трибутные комиции), где голосование происходило по трибам, то есть частям, на которые делилась вся римская территория и населявшие каждую часть её граждане. Триб было 35, и они получали по одному голосу. В трибутных комициях обсуждались законы, избирались народные трибуны.


[Закрыть], назначен вести войну с Карфагеном. Тиберий упросил Сципиона Эмилиана взять его с собой.

В этот знаменательный для него день Тиберий встретился утром в атриуме с Диофаном и Блоссием.

Оба учителя были в белых хитонах [22]22
  Хито́н– нижняя одежда греков.


[Закрыть]. Диофан, поглаживая по привычке узкую бородку с завитушками, поглядывал на Тиберия чёрными весёлыми глазами, в которых вспыхивали лукавые огоньки, а Блоссий, крепкий, широкоплечий человек с серебряной паутиной в волосах, вертел в руках свиток папируса.

– Пойдём в сад, – предложил Тиберий, – пока госпожа мать занята домашними делами.

Они прошли через таблинум, столы которого были завалены свитками папирусов, миновали перистиль [23]23
  Перисти́ль– внутренний открытый дворик, обнесённый галереей с колоннами.


[Закрыть], поддерживаемый деревянными колоннами, и остановились на ступеньках, спускавшихся в сад.

Свежая, омытая утренней росой роща подступала к дому. Сверкающие капельки, похожие на слёзы, дрожали на листьях деревьев, на пёстрых лепестках цветов. Дорожки, посыпанные песком, строго вытянулись прямыми линиями; цветочные грядки, разбитые в виде прямоугольников, терялись среди деревьев. Здесь росли левкои, пурпурные пионы, алая греческая гвоздика, лилии Марса, гелиотропы. А в середине сада, где возвышалась решётчатая беседка, увитая плющом и диким виноградом, пылали ярким пламенем пышные кусты пестумских роз. Корнелия любила цветы, в особенности розы, и держала опытного садовника.

Грядки с цветами уступали место грядкам с овощами; на одних росли бобы, употребляемые в пищу в день Матроналий [24]24
  Матрона́лии– женский праздник первого марта в честь богини Юноны. Он приходился в день Нового года.


[Закрыть], на других – морковь и петрушка, горох, чечевица, лук. Несколько яблонь терялись среди дубов и каштанов. Под платанами стояли каменные скамейки.

– Войдём внутрь, – предложил Тиберий, подходя к беседке, похожей на зелёный шатёр, с тёмным входом посередине.

Сладкий запах роз, согретых солнцем, проникал в беседку. Тиберий наклонился к розовому кусту, оплетавшему решётку, и загляделся на него. Хлопотливое жужжание пчёл, стрекотание насекомых и пение птиц наполняли сад причудливой музыкой. Тиберий молчал, вслушиваясь в эти звуки. Молчали и учителя.

– Как прекрасно солнце, небеса, тучки, зелень, цветы! – сказал тихо юноша.

– Я всегда ратовал за спокойную жизнь, – отозвался Блоссий, – за мирный труд земледельца и горожанина…

– Но ты забываешь, что Рим занят войнами, – прервал его Диофан.

– Скажите, друзья, – обратился к учителям Тиберий, – правда ли, что, начав войну с Карфагеном, Рим уподобился волку, напавшему на овцу?

– Ты забыл, что эта овечка чуть не проглотила волка под Замой [25]25
  За́ма– город в северо-восточной Африке, у которого Ганнибал был разбит Сципионом Африканским в 202 году до н э.


[Закрыть], – улыбнулся Блоссий.

– Да, но теперь нет Ганнибала.

– Верно, Тиберий, Ганнибала нет, но Карфаген остался. И он не желает уступать первенство римлянам.

– Тем более, – подхватил Диофан, – что эта борьба за первенство на море и торговлю началась уже давно.

Всё это хорошо было известно Тиберию. Не раз они говорили о первой и второй Пунических войнах; знал он, что сперва борьба происходила за Сицилию, затем за Испанию и мировое господство, и Рим победил карфагенян, стал господином на суше и море: Гамилькар Барка и сын его Ганнибал потерпели поражение. Однако Карфаген не мог примириться с утратой первенства, подрывом своей торговли и стал быстро оправляться от удара под Замой. Оттого предусмотрительный Катон Цензор призывал в сенате покончить с Карфагеном.

Заговорили о государственном устройстве Рима и Карфагена. Блоссий сказал, что ни Рим, ни Карфаген нельзя назвать республикой. Римом управляет сенат из трёхсот человек, который руководит всеми военными делами, распоряжается казной, устанавливает налоги, чеканит монету.

– Даже народное собрание и народные трибуны [26]26
  Народный трибун– должностное лицо, избиравшееся ежегодно на собрании плебса по трибам. Народных трибунов было десять. Лицо, оскорбившее народного трибуна считалось проклятым. Народный трибун имел право произнести «Veto» («запрещаю») против распоряжений, нарушающих права плебса.


[Закрыть]не решаются выступать против сенаторов! – И тут же с едкой насмешкой Блоссий стал говорить о Карфагенской республике. – Во главе Карфагена стоят два избираемых ежегодно суфета, как у нас – два консула. Римляне и греки называют суфетов царями. Сенат состоит из трёхсот человек, как и в Риме. Но в Карфагене нет деревенского плебса, вся земля принадлежит богачам и возделывается рабами. Карфагеняне – первые купцы в мире.

– Но ты умолчал, Блоссий, о морских силах Карфагена, – сказал Диофан. – Позабыл и о наёмниках, испытанных в боях.

– И хорошо сделал, Блоссий! – вскричал Тиберий. – Каждый римлянин обязан помнить Милы [27]27
  Ми́лы– мыс на северном берегу Сицилии, к западу от Мессаны. Здесь в 260 году до н. э. (во время первой Пунической войны) консул Гай Дуилий разгромил карфагенский флот.


[Закрыть]и Заму!

Так беседуя, они возвратились в атриум.

Корнелия уже сидела на биселле – двухместном кресле. Она усадила Тиберия рядом с собой.

– Известно ли тебе, сын мой, что Катон Цензор не раз выступал за войну с Карфагеном, а сторонники сенатора Сципиона Назики Коркула стояли за мир? Катон не раз говорил, что он убедился в опасности, угрожающей Риму, когда находился в Африке во главе посольства. «Я считаю, – кричал он в сенате, – что поражение при Заме не ослабило Карфагена, что пуны [28]28
  Пу́ны– так римляне называли карфагенян (отсюда выражение «Пунические войны»).


[Закрыть] желают отомстить нам за Заму! Берегитесь, как бы не появился второй Ганнибал! Не забывайте, что страна их богатеет с каждым днём: в ней триста цветущих городов!» Катон тогда вынул из тоги фиги редкой величины и, показывая их сенаторам, заключил: «Видите эти фиги? Страна, в которой они растут, находится только в трёх днях пути от Рима!» Он говорил о том, что пуны строят множество кораблей – значит, они готовятся к войне, что, если Рим не сокрушит Карфагена, он задушит нас, станет первым в мире, торговля и могущество перейдут к нему и римляне станут рабами пунов! Однако Сципион Назика Коркул продолжал возражать, и противники войны поддерживали его. А Катон при каждом выступлении сенаторов повторял: «А всё-таки я думаю, что Карфаген должен быть разрушен». И он добился, что сенат на тайном заседании голосовал за войну с Карфагеном, если пуны не распустят своих войск и не прекратят строить корабли.

– Всё это так, – заметил Блоссий, – но – клянусь Юпитером! – сенат пустился на хитрость, чтобы ослабить Карфаген, сделать его неспособным к войне. Когда карфагеняне вынуждены были взяться за оружие против нумидян, сенат объявил войну Карфагену. Неужели мало было со стороны Карфагена просьб о мире, выдачи трёхсот заложников, множества оружия и кораблей? Но римляне, сверх того, потребовали разрушить Карфаген и строить новый город в восьмидесяти стадиях [29]29
  Ста́дий– мера длины, равная 177,7 метра.


[Закрыть]от моря. О боги! – вскричал он, подняв руки. – Что же оставалось делать пунам, как не взяться за оружие?

– Я ещё мало сведущ в этих вопросах, – задумчиво произнёс Тиберий, – но слушаю всё это с негодованием. Я уважаю старого Катона, Аппия Клавдия и других благородных мужей и часто думаю: если они нарушают справедливость, которую боги вложили в сердце человека, то не иначе, как из любви к отечеству и ради его благоденствия. И всё же в глубине души я испытываю стыд…

Диофан и Блоссий переглянулись. Взгляд Диофана говорил: «Видишь, наши семена упали на плодородную почву», а в глазах Блоссия сверкало торжество.

Корнелия прервала беседу.

– Не нам, – с неудовольствием сказала она, – вмешиваться в дела отцов республики.

Избрание Сципиона Эмилвана для ведения войны с Карфагеном не радовало её. Она не любила его за популярность в Риме, за прямоту в речах, резкость суждений и откровенное порицание поступков нобилей. Сципион Эмилиан не щадил никого – ни родственников, ни сенаторов, ни заслуженных государственных деятелей.

«Неблагодарный! Он бросил камень даже в отца моего, Сципиона Африканского», – думала Корнелия, вспоминая слова Эмилиана: «Можно ли хвалить победителя Ганнибала за высокомерие и презрение к плебсу?» Ещё тогда Корнелия ответила ему: «Постыдись! Ты порицаешь наших отцов, но посмотрим, как ты осмелишься не выполнить постановления сената, когда будет приказано разрушать города, продавать жителей в рабство!» И помнила холодные слова его: «Я воин и точно выполню то, что будет приказано сенатом. Но я не возьму ни одного обола [30]30
  Обо́л– мелкая греческая монета.


[Закрыть]из добычи, ни одного обола из денег, вырученных от продажи военнопленных».

Сейчас Сципион Эмилиан был мужем её дочери, но старая неприязнь осталась.

– Сын мой, – обратилась она к Тиберию, – ты хорошо сделал, решив отправиться на войну. Несомненно, это решение внушили тебе добрые боги.

«Не боги, а Публий, – с признательностью к Сципиону Эмилиану подумал Тиберий. – Он будет моим наставником в военном деле». Однако Тиберий не сказал этого, не желая расстраивать мать.

– На войне ты отличишься, – молвила Корнелия, остановившись на пороге, – и меня будут называть матерью Гракхов, а не тёщей Сципиона.