Текст книги "Внимание! Мы ищем маму (СИ)"

Автор книги: Милана Лотос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

9.

Стоя на кухне с телефоном в руке, я несколько секунд просто не мог поверить, что Роза бросила трубку. Ну и стерва! Мой член еще налит кровью, а в ушах звенит от ее пренебрежительного «ааа» и сука бесит.

Я швырнул телефон на диван и недовольно зарычал. А потом понял, что дети сидят за столом и смотрели на меня голодными, полными надежды глазами.

Черт. Дети. Мои дети.

– А, мы есть-то будем? – робкий голос Степы вернул меня к реальности. – Или…

– Без или, – недовольно проворчал я, – сейчас все будет. Подожди, сын. Нужно сообразить, чё почём, хоккей с мячом.

Я посмотрел на продукты и с новой яростью набросился на пакет с пельменями.

Через двадцать минут, залитые водой и слепленные в один ком, они булькали в кастрюле. Я вывалил их на тарелки, сверху натянул майонез, сунул в руки детям по куску хлеба и поставил перед ними.

– Кушайте, не обляпайтесь.

Они ели молча, с жадностью, и мне стало стыдно. Я отвернулся, сгреб в охапку грязную одежду и понес в стирку. Потом убрал со стола, помыл посуду, уложил Тёму, который клевал носом уже в тарелке.

Степа помогал молча, послушно, но я видел, как он украдкой смотрит на меня – ждет, когда я заведу разговор о воровстве.

Но сейчас у меня в голове крутилось другое. Документы. Надо найти свидетельства о рождении детей.

Когда в доме, наконец, воцарилась тишина, я заперся в маленькой комнате, что когда-то была нашей с Машей. И осмотрелся. Вещи, казалось, были нетронутыми с тех самых пор, как мы расстались. Как будто здесь не жили все это время.

– Так, ну что, начнем.

Внутри меня словно что-то щелкнуло и включилась милицейская чуйка. Я не видел и не слышал ничего, кроме того, что было важным. Мне нужно было найти документы, и я землю буду рыть, но найду их.

Начал я со старого комода.

Вываливал содержимое картонных коробок, сметал пыль с папок. Сердце бешено колотилось, когда наконец, в самом низу, под стопкой старых фотографий, я нашел два жёлто-зелёных листа А4 в прозрачных файлах.

Свидетельства о рождении.

Я открыл первое.

Степан Андреевич Проскуров

Графа «Отец» – «Проскуров Андрей Игнатьевич».

Я выдохнул. Все в порядке.

Потом открыл второе.

Артем Андреевич Проскуров

Пробежал глазами по строчкам. Имя, дата, место рождения…

Графа “Мать” – Проскурова Мария Анатольевна

Графа «Отец» – «Проскуров Андрей Игнатьевич».

Я сидел на полу, среди хлама и пыли, и смотрел на эту пустоту. Она была громче любого крика. Тёма. Малыш, который обнимал меня за шею, который уткнулся в меня своей «клюющей мордашкой», официально считался моим сыном. Только это было не так.

Вот только как это объяснишь маленькому мальчику, который уже считает тебя отцом.

И тут в тишине раздался скрип половицы. Я поднял голову. В дверях стоял Степа. Он не спал. Его лицо было бледным и испуганным.

– Пап? – тихо сказал он и всхлипнул. – А Тёма… он теперь… в детдом поедет, да?

Я смотрел на него, на этого мальчика, который в магазине сунул в карман игрушку, потому что, наверное, просто не верил, что я ему ее куплю. Который боялся детдома. Который сейчас пытался спасти своего брата.

– Нет, сынок, – тихо сказал я, поднимаясь с пола. – Тема не поедет в детдом. Мы этого не допустим. Обещаю.

– Спасибо, – Степа подошел ко мне и уткнулся мне в живот. Обнял маленькими ручками и захныкал. – Я скучаю… по маме.

Завывал он, даже не стараясь успокоиться.

– Я знаю, сынок. Но нужно потерпеть. Немного потерпеть, – посмотрел ему в глаза и погладил по голове, – потом станет полегче. А сейчас давай-ка в постель.

Я уложил сына спать и укрыл одеялом. Поцеловал в мокрую от слез щеку и улыбнулся.

– Все будет хорошо. Нос по ветру, все вместе мы обязательно справимся.

– Правда?

– Честное полицейское, – подмигнул сыну и пошел к выходу из комнаты. Посмотрел на спящего Тему и вздохнул.

Бедный малыш. Мать сбежала, отцом Темы официально считался я. И теперь передо мной возникал вопрос: что с этим совсем делать?

Вернувшись в нашу бывшую с Машкой комнату, я аккуратно сложил свидетельства обратно в папки, положил их на самое видное место на комоде. Завтра. Завтра с утра всё начнётся по-новому. А пока…

Я набрал по телефону своему старшему юристу и объяснил им всю ситуацию с Темой.

– Марат, и че мне делать дальше?

– Задачка на миллион долларов, Андрей Игнатьевич, – начал он, и в его голосе я услышал что-то неприятно напоминающее голос Костика. – Ситуация парадоксальная. С точки зрения закона, вы отец обоих детей. Вписаны в оба свидетельства. Это значит, что вы несете полную ответственность за Артема – алименты, содержание, воспитание. И, соответственно, имеете все родительские права.

– Но он не мой! – прошипел я, сжимая телефон в руке. – Понимаешь? Не мой! Маша вписала меня, даже не спросив!

– Не имеет значения, – холодно парировал юрист. – Вы не оспорили отцовство в установленный законом срок. Сейчас, после того как вы фактически приняли ребенка, проживаете с ним, заботитесь о нем, любой суд сочтет вас фактическим отцом, даже если генетическая экспертиза покажет обратное. Вы взяли на себя ответственность.

От этих слов у меня перехватило дыхание.

Получалось, меня вписали в отцы без моего ведома, а теперь я еще и не могу от этого отказаться?

– То есть... что? Я теперь пожизненно пригвожден к этому ребенку?

– Если кратко – да. Если мать лишат родительских прав за оставление, вся полнота ответственности ляжет на вас. За обоих детей. Отказ от отцовства в такой ситуации – практически невозможен, это будет расценено как уклонение от обязанностей. Со всеми вытекающими – вплоть до уголовной статьи.

Я молчал, пытаясь переварить этот информационный удар под дых.

– Ты мне лучше скажи, что делать дальше?

– Во-первых, установить местонахождение Марии Анатольевны и официально уведомить ее о намерении взыскать с нее алименты. Во-вторых, подготовить документы для лишения ее родительских прав, если она не объявится. В-третьих, легализовать свое положение как отца-одиночки, оформить все возможные пособия. И в-четвертых… – он сделал многозначительную паузу, – срочно навести порядок в бытовых условиях проживания детей. Если органы опеки, получив сигнал, придут с проверкой и увидят ту же картину, что и сегодня, они могут инициировать процедуру изъятия обоих детей, несмотря на ваши юридические права. Как отца, не справляющегося со своими обязанностями.

В трубке повисло молчание.

Я сидел, глядя в стену, и понимал всю глубину ловушки, в которую угодил. Меня не просто вписали в отцы. Меня приковали к этому ребенку законом, чувством долга и страхом его потерять. Да еще и потерять вместе с ним Степу.

– Понял, – с трудом выдохнул я. – Спасибо.

Два свидетельства о рождении лежали передо мной. Два документа, которые теперь навсегда связывали меня с двумя мальчиками. Одного – кровью. Другого – законом, обманом и… чьим-то детским доверием.

– Не за что, Андрей Игнатьевич. Я могу чем-нибудь еще помочь?

– Думаю да, – я выдохнул и продолжил, – мне нужно, чтобы ты…

10.

– Думаю да, – я выдохнул и продолжил, – мне нужно, чтобы ты… начал процесс подготовки документов. Составь план и начинай работу. Я завтра постараюсь быть на работе.

– Понял тебя, Андрей Игнатьевич. Тогда до связи.

– До связи.

Я отключил телефон и набрал своему лучшему другу Вардану Соколовичу. Он был старше меня лет на десять, но несмотря на это мы прекрасно ладили.

Трубку он взял сразу, и я услышал, как он включил ее на громкую связь.

– Здорово Андрюх, ну ты че, как сам?

– Это пиздец, Вардан. Это, мать вашу, полный пиздец, – выругался я как можно тише, но не уверен, что это получилось.

– Рассказывай.

В общих чертах я рассказал все, что случилось сегодня за день, и замолчал.

– Мне нужна твоя помощь. Я реально не вывожу.

– Так, вначале выдыхай. У меня, у самого дочь, десяти лет, постарше, конечно, твоего будет, но я понимаю, о чем речь. Сейчас тебе главное, перевести детей в город. Юрист, я так понимаю, уже занимается документами, осталось нанять няню и все. Чего ты кипишуешь?

– Я в деревне, где нет ничего. Как я буду детей перевозить? У меня даже автокресел нет.

– Ты бывший мент, Андрюх. Ну, позвони ты уже кому надо. Пусть тебя прикроют. Ну или одолжи у кого-нибудь в деревне. Вдруг найдется.

– В деревне? Автокресло? Ты сейчас шутишь, да?

– Вообще нет. Никогда не знаешь, что окажется в загашнике соседа? – ухмыльнулся Вардан, – Кстати, я тут на днях встретил свою бывшую соседку, которая была влюблена в меня в молодости.

– Хм… кто? Подожди, подожди, ты, кажется, что-то рассказывал про одну рыженькую.

– Да-да. Именно. Варвара Яхонтова. Мы с ней окажется, такие вещи мутили. Ну это явно не телефонный разговор. В город вернешься, я тебе все подробно расскажу.

*(История Варвары Яхонтовой и Вардана Соколовича можно найти в моей книге «Измена. Бывшая любовь мужа»)

– Вардан, ты мне тут напомнил кое о ком. Оказывается, я тоже наследил немного. После армии случайно поцеловал одну девицу, и она оказывается, потом страдала из-за меня. А сейчас я встретил ее и до сих пор не могу забыть ее голос, запах, смех.

– Ооо, кажется, мы с тобой оба попали в эти сети любви. Осторожно брат, после таких вот встреч, дети рождаются.

– Нет! Хорош. Мне уже хватит. С этими бы двумя разобраться, – улыбнулся и посмотрел в окно. Смеркалось, а тесть с тещей так и не появились. Я вдруг вспомнил о том, что завтра надо съездить на кладбище и положить цветы родителям на могилу. А сегодня… дойти до одной барышни, которую кажется, нехотя словом обидел… а быть может, действием, несколько лет назад.

Попрощавшись с другом и пообещав отзвониться, как только я приеду в город, положил трубку. Накинул на рубашку куртку и вышел из комнаты. В этот момент, в дверь вошли мои бывшие родственники с двумя корзинами грибов. Они еле держались на ногах, и я сразу же усадил их обоих на диван. Принес обоим по стакану с водой.

– Что случилось? ВЫ где пропадали целый день?

– Заблудились, – дрожащим голосом ответила Катерина Михайловна и заплакала.

– Где? В лесу? Да тут все исхожено? Как вы умудрились?

– Мы решили чуть дальше пойти. Грибов-то здесь нет, ну мы и свернули не там, где нужно. А потом все. Заблудились. Никак не могли дорогу найти. Думали, уже будем в лесу ночевать.

– Петрович, ты чего не позвонил мне? Мы бы отряд сообразили.

– Телефон разрядился, – хмыкнул уставший Петрович, – а у бабки его и вовсе нет.

– Ясно, а в итоге, как из лесу-то вышли? – Вздохнув, спросил я.

– Настенька Петрова нашла нас. Она вроде как там была со своим хахалем.

– У нее же нет никого. Мне Костян сказал, – напряженно среагировал. И мне не понравилась моя собственная реакция на эту новость.

– Ну, может, и не хахаль. В общем, она гуляла по лесу и услышала, как мы зовем на помощь. А потом они вдвоем нас и вывели. Практически до дому довели.

– Настенька значит. По-моему, это повод, чтобы поблагодарить девушку, – кашлянул я и пошел к дверям. – Степа с Темой спят, они поели. Если тоже хотите есть, там пельмени сваренные. Хотя не уверен, что они съедобные.

– Я же похлебку варила. В холодильнике стоит. Что ж ты ребятенков-то не накормил?

– Не видел никакой похлебки, – недовольно ответил и пожал плечами. А еще подумал о том, что вообще в холодильник не заглядывал. А надо было бы.

Я вышел из дома и посмотрел по сторонам. Редкие фонари зажигались на улице. Было прохладно, и я понял, что хорошо, что накинул курточку.

Итак, дом Насти Петровой был на другом конце деревни, и если она только сейчас довела тестя и тещу, значит, она недалеко. Можно ее выцепить и довезти до ее дома. Поэтому я запрыгнул в свою тачку, развернулся и медленно поехал по дороге. Через три минуты я и правда увидел девушку, жутко напоминающую Настю, и рядом с ней кто-то и правда шел. Внутри меня закипела какая-то необоснованная злость, и я попытался включить голову, а эмоции выключить.

Остановившись в нескольких метров от парочки, я вышел и встал у них на пути. Настя сначала меня не узнала, а когда вдруг поняла кто перед ней, остановилась.

– Андрей, ты что здесь делаешь?

– Нам нужно поговорить, – посмотрел ей в глаза, а потом на ее спутника. Хлюпик какой-то. Усы эти, очки нелепые и челочка, приглаженная набок. Мда-а-а.

– Я сейчас не могу. Можеть быть, завтра.

– Сегодня, – настаивал я, – а вообще, давай я тебя подвезу? Холодно уже.

– Хм, а давай, – улыбнулась девушка, – только я не одна, мы вместе с Васенькой. Хорошо?

11.

Я сглотнул ком в горле и кивнул, стараясь не смотреть на этого Васеньку. Внутри меня боролись эмоции. С одной стороны, хотелось оказаться на месте этого Васеньки и узнать, о чем они сейчас говорили, с другой – хотелось так ему влепить по физиономии, чтобы очки слетели, и он больше не ходил по темным улицам с Настасьей.

Так, Андрюха, вырубай эмоции. Хватит уже!

После этого я выдохнул и улыбнулся самой добродушной своей улыбкой.

– Садитесь, – буркнул я, открывая заднюю дверь.

Настя устроилась на пассажирском сиденье, а «Вася» с неловкой улыбкой втиснулся сзади. Машина наполнилась густым, сладковатым мужским парфюмом, от которого запершило в горле. То ли Тройной одеколон, то ли Шипр. Нет, не угадаю, эти советские мужские одеколоны остались в моем прошлом. У моего отца была Красная Москва, и он наносил его только по праздникам.

Я резко тронулся с места и посмотрел в зеркало заднего вида.

– А вы где Василий работаете, если не секрет? – спросил я, глядя на его прилизанную челку.

– В местной школе преподаю историю и обществознание, – ответил он голосом, который, мне показалось, он специально сделал глубже и серьезнее. Получилось не очень.

– Понятно, – я свернул на улицу, где стоял дом Петровых. – А Настя вам рассказывала, как мы с Костиком в школе историю учили?

– Нет, что-то не припоминаю. До таких интимных подробностей мы еще не дошли, – попытался пошутить Вася, и я улыбнулся.

– Надеюсь, и не дойдете, – рявкнул я, – так вот. Рассказываю. У нас учитель был, просто ух какой. Рука тяжелая, говорил басом, как генерал Лебедь, ей-богу. Так, он учебником мог по голове так треснуть, если не выучил его предмет, что вмиг все вспоминал, даже если не знал. Вот!

В салоне повисло неловкое молчание.

– Андрей, – тихо сказала Настя. – Не говори ерунды.

– Это не ерунда. А чистейшей воды, правда, – я притормозил у ее калитки. – Я просто вспомнил молодость. Кстати, о молодости… Насть, нам нужно поговорить. Серьезно. Наедине.

– Мне кажется, Настасье пора отдыхать, – вставил свой пятак Василий, вылезая из машины и пытаясь принять важный вид. – Она устала.

Я заглушил двигатель, открыл дверь и вышел, встав между ним и Настей.

– Вася, а тебя я не спрашивал, – я посмотрел на него поверх головы. – Отбой. Понял? Иди своей дорогой.

Он попятился, что-то пробормотал про «неадекватное поведение» и быстрым шагом удалился в темноту.

Я обернулся к Насте.

Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на меня с холодным раздражением.

– Ну? О чем ты хотел поговорить, Андрей? Извиниться за то, как ты вел себя у Кости? Или опять начать что-то доказывать?

Слова застряли в горле. Все, что я хотел сказать – о детях, о неожиданном отцовстве, о своем бессилии – казалось сейчас неуместным и жалким. А я не любил быть жалким. Никогда не нравилось это чувство. Ты либо любишь, либо нет, но вот только не надо включать жалость.

– Я… – я провел рукой по лицу. – Я не знаю, с чего начать. Просто… после того поцелуя…

– Андрей, какого поцелуя? Ты с ума сошел? Столько лет прошло, – улыбнулась она и убрала волосы за уши. – Я уже и забыла.

– А я помню. Классный был поцелуй, – ухмыльнулся и провел пятерней по волосам.

– У меня своя жизнь, у тебя своя. И она не крутится вокруг тебя и твоих внезапных появлений и проблем.

Она повернулась, чтобы уйти.

И что-то во мне сорвалось с цепи.

Все это – унижение от Розы, страх за детей, злость на себя, эта дурацкая ревность к какому-то Васе – все это вырвалось наружу. Водопадом.

– Насть! – я шагнул к ней, схватил ее за плечи и притянул к себе. Она вскрикнула от неожиданности, ее глаза расширились от удивления. И не дав ей опомниться, просто прижал к себе и поцеловал.

Это не был нежный поцелуй.

Это было что-то голодное, отчаянное, полное всей той боли и ярости, что копились во мне годами. Она сначала застыла, потом попыталась вырваться, ее кулаки ударили меня по груди. Но я не отпускал.

А потом… потом ее тело дрогнуло, губы разомкнулись, и она ответила мне.

Сначала нерешительно, а потом с той же самой яростью, как будто все эти годы ждала этого момента.

Мы стояли, прижавшись к холодной двери моей машины, задыхаясь, и мир вокруг перестал существовать.

Были только ее губы, ее запах, смешанный с запахом осенней ночи, и оглушительная тишина, наступившая внутри меня.

Я оторвался, тяжело дыша.

Она смотрела на меня, ее глаза блестели в темноте, губы были припухшими.

– Дурак, – прошептала она, и в ее голосе не было злости. Была только усталость и какая-то обреченность. – Совсем дурак.

– Знаю, – хрипло ответил я, все еще не отпуская ее. – Но я… я не могу иначе.

Она медленно покачала головой, выскользнула из моих объятий и, не оглядываясь, пошла к калитке.

– Завтра, Андрей. Если хочешь поговорить… приходи завтра. Одним днем раньше, одним днем позже…

– Я понял. Приду.

– Надеюсь, в этот раз ты не сбежишь?

12.

Я ехал домой, и губы все еще горели от ее поцелуя. В голове стоял звон, смесь эйфории и паники.

– Надеюсь, в этот раз ты не сбежишь?

Ее слова бились в висках, как набат.

– Нет, Насть, на этот раз я не сбегу, – прошептал себе в ответ, – я уже не тот мальчишка, который испугался ответственности.

В доме было тихо.

Тесть и теща уже спали. Я заглянул в комнату к сыновьям. Степа спал, сжавшись калачиком, на лице остались следы от слез. Тема раскинулся звездочкой, его дыхание было ровным и безмятежным. Я поправил у обоих одеяла и пошел в нашу с бывшей женой комнату, скинул одежду и рухнул на кровать. Мыслей не было, только тяжелая, свинцовая усталость.

Я провалился в сон, как в бездну.

Мне снилось, что я бегу по темному лесу. Впереди мелькает огонек – то ли окно, то ли светлячок. Я бегу изо всех сил, но не могу догнать. А сзади на пятки наступает чей-то тяжелый, мерзкий смех. Смех Васи? Костика? Не знаю. Я просто продолжаю бежать и не оглядываться.

И вдруг сквозь сон я почувствовал что-то теплое и мокрое. Сначала это вписалось в сон – будто я бегу по луже. Но ощущение стало навязчивым, липким. Я застонал и попытался отодвинуться, но не смог. Потом услышал тихий всхлип.

Я резко открыл глаза. В кромешной темноте комнаты я разглядел маленький силуэт, прижавшийся ко мне.

– Мама… – прошептал Тёма, утыкаясь мокрым лицом мне в бок. – Мама, велнись…

Сердце упало куда-то в пятки.

Я включил ночник на тумбочке. Малыш лежал в промокшей насквозь пижамке, а вокруг него на простыне растекалось большое мокрое пятно. Он описался… опять. И теперь дрожал от страха и холода.

Во мне не было ни капли злости. Ни раздражения. Только острая, режущая боль. Он звал маму. Ту, которая ушла не обернувшись. И нашел утешение у меня.

– Ничего, малыш, ничего страшного, – я сел, взял его на руки. Он прижался ко мне, весь напряженный, ожидая крика или шлепка. – Это ерунда. С кем не бывает.

Я отнес его в ванную, снял мокрую пижаму, быстро обтер влажной салфеткой. Его маленькое тельце дрожало.

Мы вернулись в комнату, и я достал из пакета упаковку подгузников, что купили днем. Вскрыл и достал один. Что за чудо-юдо. Это как? Это куда? Липучки какие-то.

Развернул чистый подгузник и, ковыряясь в полутьме, попытался его надеть. Получалось криво и нелепо, но вроде бы держался.

Скинул промокшую простыню, натянул сухую. Все движения были медленными, будто засыпающими. Я лег, укрылся одеялом и притянул Тему к себе, прижав его спиной к своему животу, укрыв его до подбородка.

Он вздохнул глубоко, судорожно, всем телом, его дрожь потихоньку утихла. Через пару минут его дыхание стало ровным и глубоким. Тёма уснул.

Я лежал, прижимая к себе это маленькое, беззащитное существо, и слушал его ровное дыхание. Тепло от его тельца медленно проникало в меня, растворяя ледяную скорлупу, которая сковывала грудь с тех пор, как я нашел те свидетельства. В нос снова ударил едкий, но теперь уже почти привычный запах детской мочи, смешанный со сладковатым ароматом присыпки.

И странное дело – сейчас этот запах не вызывал отвращения. Он был… настоящим. Частью этой новой, пугающей, но единственно верной реальности.

Я уткнулся лицом в мягкие волосы Темы, вдохнул его детский запах, и что-то в груди дрогнуло и потекло, как лед под весенним солнцем. Это была не жалость. Это было что-то большее, тяжелое и одновременно светлое.

Чувство долга, которое перестало быть тяжким бременем, вдруг превратилось в тихую, непоколебимую уверенность. Да, он не мой по крови. Но сейчас, в этой тишине, когда он доверчиво прижался ко мне, вся его жизнь, все его будущее зависели только от меня.

И я не мог, не имел права его подвести.

Я так и не смог снова заснуть.

Лежал и смотрел, как за окном ночная синева постепенно сменяется серым, предрассветным светом.

Мысли разбегались: Настя, ее вопрос, Костик, документы, Роза… Но все это было где-то далеко, за плотной стеной тишины и покоя, которую создавало это спящее на моей руке дитя.

Первые лучи солнца робко пробились сквозь занавеску, когда дверь в спальню скрипнула. Я приподнялся на локте. На пороге стоял Степа, бледный, с огромными испуганными глазами. Он сжимал в руках край своей старой пижамы.

– Пап? – его голос был беззвучным шепотом.

– Что случилось, Степан? – я ответил также тихо, боясь разбудить Тему.

– Там… там к нам гости пришли, – Степа сделал шаг внутрь, его взгляд упал на спящего брата, и на лице мелькнуло облегчение. – Бабушка их впустила. Они в зале.

– Кто? – я осторожно высвободил свою онемевшую руку из-под Темы и сел на кровати, костяшки спины похрустывали.

Степа лишь пожал плечами, его испуг не утихал.

– Не знаю. Тетя одна и дядя. В форме. Как милиционер.

Ледяная игла пронзила меня от макушки до пят. Опека. Так быстро. Юрист предупреждал. Я резко встал, голова на секунду пошла кругом от недосыпа и адреналина. Натянул первые попавшиеся штаны, футболку. Сердце колотилось где-то в горле, сжимая его мертвой хваткой. Они пришли за Темой. Они не дадут мне ни дня, ни часа.

Я вышел в коридор, Степа жался у меня за спиной, как цыпленок. Из зала доходили приглушенные голоса. Я сделал глубокий вдох, расправил плечи, пытаясь собрать в кулак всю свою волю, и вошел.

В центре комнаты, на стареньком диване, сидела женщина лет пятидесяти в строгом сером костюме, с невозмутимым, как у бухгалтера, лицом. Рядом, прислонившись к косяку двери, стоял участковый – не Костик, а какой-то молодой, незнакомый. Его взгляд был отстраненным и профессиональным.

Теща, Катерина Михайловна, металась между ними и буфетом, пытаясь накрыть на стол. Ее руки дрожали, и чашка звякнула о блюдце.

– Вот и Андрей Игнатьевич, – залепетала она, увидев меня. – Сыночек, это к тебе… из органов опеки.