Текст книги "Внимание! Мы ищем маму (СИ)"
Автор книги: Милана Лотос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Внимание! Мы ищем маму
Милана Лотос
1.
– Дядь, а дядь, дай ублик на хлебушек, – слышу детский голосок через открытое окно своей машины. Поворачиваю голову и вижу маленького пацанёнка. Волосы взъерошены, лицо чумазое, вся одежда чем-то измазана. Но сам он такой по-детски милый, что хочется прижать к себе.
– Ты кто такой? – удивленно смотрю на мальчонку и машинально шарю по сидению, чтобы найти кошелек.
– А ты кто такой? – Спрашивает мальчонка и склоняет голову к плечу. Протягивает ручонку. – Ну так дашь ублик или жадина?
– На, бери сотню, – протягиваю ему бумажку, но не отпускаю. Мальчик тоже держит и смотрит на меня своими глазенками и улыбается.
– Отдайте позалуйста.
– Так ты знаешь волшебное слово? – удивленно смотрю на несмышленыша.
Мой, наверно повзрослее будет. Стёпка-то.
– Баба научила.
– Ясно. Бери сотню и купи себе конфет.
– Спасибо, дядь.
Мальчонка сгребает бумажку и бежит босиком через дорогу, за угол. А дальше пропадает из виду.
Я хмыкаю и сажусь ровно. Смотрю в письме от бывшего тестя адрес и поворачиваю голову на ближайший дом, чтобы увидеть, правильно ли я свернул? На ту ли улицу?
В этой деревне я не был около семи лет и совершенно все забыл.
Взгляд падает на сиденье, на котором лежал кошелек. Вот именно… лежал. Пару минут назад лежал с деньгами, кредитными картами и фотографией. Дорогой сердцу фотокарточкой погибшей собаки.
А сейчас кошелька нет. И дверь пассажирская приоткрыта.
– Твою ж мать, а! – Вспыхиваю в сердцах и ударяю ладонью по коленке. – Ну надо же так лохануться. А!
Качаю отчаянно головой и выхожу из машины. Смотрю по сторонам и понимаю, что мальчонки и след простыл. А его подельника и тем более.
Похоже, я остался без денег. Надо срочно блокировать карточки. Но в этом забытом богом месте интернет не работает, а телефон банка я не знаю.
– Так, спокойно, Андрюха, – я выдыхаю и сажусь обратно в машину. Набираю своей помощнице Аннушке. Хорошая девушка, деловая, знающая, опытная… хм… вот здесь я пас. – Анют, это я.
– Андрей Витальевич, что-то случилось?
– Заблокируй все мои карточки. Быстро. Похоже, меня обокрали.
– Ох, как же так? – вздыхает девушка, и я понимаю, что она действительно расстроена. И мне от этого легче не становится, – это где же?
– В деревне. Моей родной деревне, где я родился и вырос.
– Поняла. Сейчас все сделаю.
– Спасибо, Анют.
Я кладу трубку и радуюсь тому, что телефон хотя бы при мне. Кошелек жалко только. Дорогой эксклюзивный подарок от друга. Похоже, о нем тоже можно забыть. Или, быть может, к местному участковому обратиться?
Мысль, конечно, дельная. Возможно, я так и сделаю, но позже.
А пока… мне нужно к бывшему тестю за своим сыном. Да-да-да. Если бы несколько дней назад мне сказали, что у меня есть шестилетний сын и он живет в деревне с бабкой и дедом, я бы не поверил. Какой, на хер сын? Вы че там все с ума сдурели?
Я не готов. Нет, вот точно, сейчас вот вообще не вовремя.
У меня проекты, девушка новая, квартира, за которую еще ипотеку платить и платить. Дети, это вот вообще не мое. Я еще слишком молод. Да, блин, ребят, харэ прикалываться.
Вот такие у меня были мысли, когда я получил письмо от бывшего тестя. Реальное письмо. Бумажное, написанное от руки с индексом и всеми приблудами. Если честно, не знал, что такие еще существуют. Прям, что-то повеяло голубиной почтой.
– Итак, мне нужна улица Запрудная, 57, – сказал я себе и посмотрел на близлежащие дома. Присвистнул от досады, потому что понял, дом под номер 57 находится в конце улицы, и мне туда еще пилить и пилить. А точнее, ехать.
Остановился я у старенького, страшненького дома, в котором, по моим сведениям, жил мой сын вместе с дедом и бабкой. Машка сбежала, дрянь такая, другого слова не подберу и о сыне забыла. Кукушка, ёпта. Если увижу в городе, на грелку порву. Ей-богу, оставить родного сына ради какого-то ёбаря трахаря. Ну, такое себе. Даже я себе такого не позволил бы.
Если честно, я вообще узнал о сыне несколько дней назад, а до этого шесть лет жил в неведении.
Я открыл ногой расшатавшуюся калитку согнувшегося до земли забора и недовольно хмыкнул. Уж дед, мог бы и починить. Выглядит убого. Посмотрел на нее со всех сторон и пнул развалюху. Она окончательно развалилась.
А я ко всему прочему запнулся и чуть не прорыл носом землю.
– Да гребаный Экибастуз!
Сразу захотелось взять молоток, гвозди и отремонтировать калитку. Мой злостный внутренний перфекционист любил, когда все было красиво, правильно и чисто. Забор должен быть новый, а лучше алюминиевый. Дом хоть и старый, но без щелей и оторвавшегося шифера.
Так, ладно. Это не моего ума дела. Я приехал за сыном. Заберу его и тотчас же уеду. А с домом и калиткой сами разбирайтесь.
Я дошел до двери и постучался.
Ждать пришлось недолго. Услышав шаркающие шаги, понял, что это тесть. Дверь открылась, и я увидел его. Отца моей бывшей женушки, с которой мы прожили без малого год. А потом она мне изменила, и мы развелись. И вот сейчас, оказывается, у меня есть сын. Хотя у меня большие сомнения, что он мой.
– Андрей, дорогой мой. Приехал, таки? – обрадовался мой тесть и полез обниматься. Хороший был мужик, а вот дочь нормальную не воспитал.
– Приехал, куда бы я делся, – осматриваюсь по сторонам, – и… где мой сын?
– Проходи, проходи. В гостиной он, – промямлил дед остатками зубов, и я понял, что Михалыч оказывается очень старый или… больной. – Стёпа-а-а-а-а!
Послышались шаги и из гостиной показалась… знакомая мордочка того самого мальца.
– Бублик. Это ты? – недовольно спросил, глядя на мелкого воришку и показываю ему кулак.
– Не бублик, а ублик, – хмыкнул мальчишка и, подбежав ко мне, схватился за мою ногу. Повис на брючине и закричал. – Папка плиехал!
2.
– Это не твой папка, – слышу суровый голос мальчугана, который показывается из гостиной. Выглядит лет на шесть, и я понимаю, что это наверно он и есть. Мой сын – Степан.
– Мой папка! Мой, – нежным голоском пищит мальчишечка и смотрит на меня такими глазенками, что я сразу вспоминаю своего щенка.
Его убила какая-то тварь на машине. Просто переехала его, когда он случайно выбежал на дорогу. Водила даже не остановился, а у меня сердце чуть не остановилось.
– Твой папка, забулдыга неотесанный, который чуть нашу мамку не прихлопнул, – продолжает гнуть Степан, и я замираю от его слов. А потом поднимаю кроху на руки и прижимаю к себе. Смотрю в сторону сына и качаю отрицательно головой.
– Цыц, – качаю пальцем в сторону сына и хмурю брови, чтобы стало страшно. Вот только этого пацаненка этим явно не испугать. Я его еще совсем не знаю, но чувствую, мне с ним придется несладко. Вот характер-то! Тяжелый. Явно мой. Такой же упрямый и несговорчивый. – Тебя как звать-то?
Обращаюсь к мальчонке, который прижался ко мне, что не оторвать.
– Алтёмкой дед зовет и бабка. Тёмычем называет Стёпка. Мама… звала Тёмочкой.
– Артём значит. Будем знакомы, – протягиваю ему руку, – а меня Андрей Игнатьевич.
– Значит, ты мой папа Андлей? – недоверчиво спрашивает и косится на меня. Поглядывает на недовольного брата, подпирающего стену.
– Хм… ну не знаю. Наверно, – пожимаю плечами и смотрю на старых тестя и тёщу. Я-то знаю, что Артем не мой сын. Я вроде как только за Степаном приехал. И разбивать детское сердце совсем не входило в мои планы. Я вообще очень сердобольный. Жалко всех. Детей, животных. Вот только людей не люблю. Взрослых.
– Проходи, Андрей, проходи милок, – вдруг говорит проснувшаяся ото сна тёща, и я улыбаюсь ей. Добрая женщина, хорошая тёща у меня была, в отличие от непутевый кукушки жены. Вот говорят, что от осинки не родятся апельсинки, а тут, похоже, родился. Целый грейпфрут, горький и отвратительный. Это я про Машку, что уехала и бросила сыновей на родителей и не подумала о том, как мальчишкам будет одним без нее.
Видно же, что скучают.
У Артемки слезы на глазах при словах у матери, у Степана – злоба и отрицание. Он сейчас, скорее всего, ненавидит свою мать, хотя в глубине души отдал бы все свои игрушки ради того, чтобы мать вернулась.
– Спасибо, Катерина Пална, – киваю я в сторону тёщи, – я пойду, наверно, сначала со Стёпкой поговорю.
– А я тебе не прокурор, чтобы с тобой разговаривать, – бросает мне сын и отворачивается, чтобы уйти в гостиную.
Похоже, я в немилости. Вот только, что я сделал?
Я иду за сыном и понимаю, что комнаты проходные и он прямиком ведет меня в детскую комнату. Дверь не успевает захлопнуться, как я вставляю ногу в щель и открываю ее.
– Ну чего ты насупился-то? Я тебе…, – стараюсь отодвинуть от своего лица маленького Тёму, который пытается засунуть свои пальчики мне в нос, – то есть вам подарки привез.
– Не нужны нам твои подарки, – агрессивно кидает мне в лицо Степан, – убирайся туда, откуда приехал.
И тут я вижу на его кровати знакомый кошелек. Из черной кожи с отделкой и двумя буквами, моими инициалами, выбитыми на замке. Земля уходит из-под ног, но я тут же беру себя в руки и спускаю на пол Артема.
– Ничего не хотите мне сказать? – Сурово спрашиваю и делаю шаг в сторону кровати. Киваю на кошелек.
– Чего? – непонимающе восклицает Степан и смотрит на кровать. А потом вдруг щеки его вспыхивают, и он начинает быстро хлопать ресницами. М-да, сейчас он очень похож на свою мамашу. Та тоже, сразу краснела, если оказывалась виноватой.
– Того. Откуда у тебя мой кошелек?
– Не знаю. Это не мое, – сразу же пошел в отрицание и закачал головой.
– Посмотрим, проверим, – все так же серьезно реагирую я и хватаю сына за шкирку. – Полиция во всем разберется. Да, Тём?
– Да, папочка, – улыбается мальчонка, явно ничего не понимая.
А вот я понимаю. Степа по ходу боится только ментов и больше никого. Значит, будем действовать таким старым, но проверенным способом. Благо у меня есть хорошие контакты в полиции. Столичной полиции, а не деревенской. Но, об этом знаю, только я.
– Они ничего не докажут, – рыпается мой сын. Характер у него суровый, как у меня. Будет стоять до последнего, доказывая свою правоту.
– Посмотрим, – хмыкаю и чешу подбородок, – на нем наверняка остались твои пальчики, когда ты вытаскивал этот кошелек из моей машины. Как думаешь?
– Не знаю, – бурчит себе под нос Степка, опустив глаза, – наверно.
– Давно воруешь?
– Не очень, – продолжает бурчать сын, – когда денег стало не хватать, мы с Тёмычем стали ходить… в общем… подворовывать.
– Подволовывать, – повторяет за ним Артемка и смотрит мне в глаза в ожидании одобрения.
– Тёма, – нагибаюсь и смотрю в лицо пацаненка, – воровать плохо, поэтому вы больше этим не занимаетесь. Понял меня?
– Понял, папка, – обнимает за шею, и я весь растекаюсь от неожиданной ласки. Не думал, что так может быть. Я вновь поднимаюсь и вновь с мальчишкой на шее.
– Показывай все, что наворовали! – резко говорю своему сыну, которого даже ни разу еще не обнял. А вместо этого устроил нагоняй.
Сын подходит к кровати и опускается на колени. А затем вытаскивает коробку, в которой лежит пара кошельков. Немного, но даже один ворованный кошель – уже много.
– Хороший улов. Это всё?
Тот кивает.
– Бери коробку и иди за мной, – произношу голосом, не терпящим возражений.
– Куда, пап? – слышу голос сына, который назвал меня отцом. Сердце замирает и глаза щиплет от подступающих слез. Я выдыхаю и поворачиваюсь.
– Идем к участковому, сдаваться.
3.
– К участковому? – спрашивает сын, и я вижу, как кровь отливает от его лица. Он становится белый как мел. Губы дрожат, под носом намокло. Остались лишь глаза, крупные, красивые, как у матери. Машка и правда была красивой девахой, жаль, что оторвой осталась. Я, когда узнал об этом, сразу же все контакты прервал. И, естественно, не знал, о том, что она забеременела и родила сына.
Ни одна живая душа ничего не сказала. Ни одна… Ничего… Если бы я только знал.
– Может, не надо, – прошептал Степка и поднял на меня свои большие глазки.
Испугался малой. Видимо, до сегодняшнего дня их подворовывание прокатывало. Хотя в деревне, наверняка бы уже нашли воришку. Вот это и странно. Может, участковый выпивоха какой?
Узнаю. Проверю. А пока. Все же надо преподать урок малому. Слова обычно не действуют. Нужны действия.
Вот меня, как батя отучал сигареты курить. Пачку дал целую. На, говорит, кури. Всю сразу. Ну я и я взял. Раз дают, бери, бьют – беги. Также учили. А потом кашлял полдня, живот болел и голова. В общем, чуть не помер. Больше не курю.
Действия. Не слова!
– Надо, Стёпа, надо, – беру его за руку. Коробку с кошельками засовываю подмышку и вывожу из комнаты. Сын не сопротивляется. Видимо, понимает, что виноват. Это ему объяснять не надо, хоть и шестилетний, но бабка с дедом и мать что-то да вбили в его голову.
Проверим.
– Андрюш, вы это куда? – слышу голос тёщи, а потом вижу, как она выходит из кухни, вытирая руки о фартук.
– Сдаваться идем. К ментам, – сурово произношу, чтобы Степка осознал свой поступок и его последствия.
– Как к ментам? К участковому что ли? К Пашке Сидорову?
– Наверно, – пожимаю плечами, – участок все там же, за магазином?
– Да куда ж ему деться-то? Там же. А может, не надо, Андрюш? – уговаривает меня тёща. – Сами как-нибудь разберемся.
– Доразбирались. Мальчишка шесть лет тащит кошельки у прохожих и думает, что это нормально.
– Пап, ну, пожалуйста, – хнычет Степка, – я больше не буду.
– Знаю, что не будешь. Потому что я тебе не дам этого сделать.
– А мозно мне тозе? С вами? – спрашивает Артёмка, и я киваю. Поднимаю его на руки, и мы выходим из дома.
Я осматриваюсь и понимаю, что до магазина рукой подать, а там и участок. Идем пешком, на машине ехать не варик. Вокруг меня старые деревянные домики, замшелые пятиэтажки. Раздолбанная дорога, где ездит такие же копейки и шестерки. В общем, вид унылый.
Я иду впереди с Темой и коробкой. Степан за мной плетется. Голову опустил, ногой что-то пинает. Камни, траву. Злится, больше не плачет.
Думаю, бабка с дедом знали про его дурную привычку, но ничего не делали, потому что не знали, что делать. А я знаю. Сам какое-то время служил в ментовке и понимаю, что надо истреблять все это на корню.
Мы подходим к магазину, и я вижу выходящих людей, которые зарятся на меня, словно я инопланетянин.
Я городской, одет с иголочки в дорогой костюм, он меня пахнет нишевой парфюмированной водой, на руках элитные часы. Я точно не похож на тех, кто живет в этой деревне. Это нас и отличает.
Когда-то, бросив все, я уехал в город и ни разу не пожалел. И сейчас не собираюсь здесь надолго оставаться. Улажу все вопросы с сыном и свалю. У меня в городе, квартира, свой бизнес. Да и Степке будет лучше в городе, чем в Богом забытой деревне. Устрою его в хорошую частную школу, кружки там всякие, секции. На единоборства у меня пойдет. Я из него настоящего мужика сделаю.
– Пап, а пап, – слышу голос мелкого Темы, который щипает мою бороду, и ему это доставляет истинное удовольствие.
– Чего, Тём?
– Я есть хочу, – шепчет мелюзга и утыкается носом мне в щеку. От такой милоты я сам таю и расплываюсь в улыбке.
– А тебя бабушка, что не накормила?
– Еды мало, – слышу за спиной голос сына, – у них пенсия только через неделю, поэтому мы сейчас едим редко.
– В смысле, блядь, редко? – срываюсь я и тут же затыкаюсь, видя испуганное лицо Темы.
– Точнее, мало, – пожимает плечами Степан и чешет репу, – на огороде растет только хрен да щавель. Сил у бабки с дедом нет, вот они ничего и сажают. Мамка алименты не платит. Ты… эм… тоже.
Я? Тоже?
Внутри все переворачивается, и я морщусь от неприятного ощущения на языке.
Да, я узнал о Степке несколько дней назад. Какие алименты, люди, але! Хотя если бы знал, то платил, а может, сразу забрал себе.
А теперь вот вообще непонятно, чего делать? Опекунство оформлять или усыновлять надо? Я вот в этом просто дуб дубом.
Делаю себе зарубку, связаться с юристами компании, чтобы они пробили этот вопрос.
– Мы с этим потом разберемся, кто кому и чего должен платить, а сейчас…
– Па-а-а-ап, – слышу протяжное от Темы.
– Да, малыш, – машинально целую его в щеку и замираю. Странное ощущение, вроде приятное и в то же время необычное. Тема вот вообще не мой сын, так может, и не стоит привязываться. Я же через несколько дней уеду со Степкой и забуду о Теме. Надо наверно, и правда уменьшить свой пыл. Я снимаю пацаненка с рук и ставлю на землю.
Но Тема держит меня за шею и не отпускает.
– Я есть хочу.
– Да я понял, понял, – осматриваюсь по сторонам в поисках какой-нибудь шаурмичной или куриц гриль. Чего-нибудь, чем можно накормить ребенка. И нахожу.
“Шашлык, лепешки тандыр, пончики”.
– По-моему, это то, что надо, – улыбаюсь мальчишкам и уверенно иду в сторону старого ржавого ларька, – сейчас пообедаем.
4.
– Ну ты будешь брать или нет? – слышу недовольный голос продавца с выраженным кавказским акцентом. – Стоишь, выбираешь, выбираешь. Ломаешься, словно девочка-целочка.
– Рот закрой! – рявкнул я. – Не видишь дети рядом со мной.
– Машкины, что ли? – хмыкает толстый круглый как беляш продавец и ухмыляется. – Они и не такое слышали. Да, Стёп?
Смотрит на моего сына своими маленькими глазками и протягивает ему свою жирную лапу. Тот уверенно тянет в ответ. И вообще, выпрямляет спину, и глаза вдруг начинают блестеть. Похоже, хорошие знакомые.
Я встаю между ними и вдруг понимаю, что ничего не хочу брать из того, что здесь продается.
– Мы что не будем есть? – Спрашивает Степан и смотрит на меня, потом на кавказской крови продавца.
– Нет. Здесь мы точно есть не будем. Надо поискать что-то поприличнее.
– Поприличнее? – рявкает продавец, – да что ты понимаешь, э? У меня вся деревня кормится и еще ни разу не было, чтобы кто-то чего-то.
– Деда ласказывал, что он купил у вас цебулек, а потом всю ночь с голшка не вставал, – встрял вдруг Тёма, и я улыбнулся.
– Устами младенца глаголит истина, – пожимаю плечами и отворачиваюсь.
– Ну и проваливайте, – недовольно бурчит и машет рукой.
Взгляды и перешептывания прохожих делают свое дело, и я понимаю, что не туда забрел с мелкими. Мой желудок, конечно, не китайский, но переварит все, что только можно. А вот экспериментировать на мелких мне бы не хотелось.
Поэтому я отхожу от поношенного жизнью ларька и тяну за собой сына.
– Идем Степан, чем быстрее мы попадем к участковому, тем раньше окажемся дома. Там бабкина еда, и там точно мы ничем опасным не траванемся.
– Колька постоянно нас водил к дяде Араму и угощал чебуреками. Он денег на нас не жалел, в отличие… от… – сын замолчал, и я понял, что он только что кинул огромный булыжник в мой огород.
– Мне не жалко для вас еды, ребят. Вы чего? Но покупать то, что продает эта жирная кавказская морда, я не хочу. Давайте я вам лучше по шоколадке куплю.
– Давай, – пожимает плечами Стёпа и я, видя рядом с нами магазин, быстро направляюсь к дверям. И как это обычно бывает в таких местах, здесь стоят местные барышни и обсуждают все, что попадается им на глаза.
А тут я. Шикарный, красивый… этакий столичный денди, который вдруг решил посетить это забытое место и явно не в своем уме.
– Посмотрите, девоньки, какого красивого мужчину к нам занесло, – одна женщина примерно моего возраста, судя по внешности, толкнула вторую такую же локтем в бок и сплюнула семечки.
Сразу фу. Вот терпеть не могу эту дурную привычку, от которой потом зубы, пальцы и язык одного цвета – чёрного. А еще этот запах и грязь кругом. Точно нет. Я отворачиваюсь, чтобы не смотреть на эти лица, которые без стеснения смотрят на меня и обсуждают. Обсасывают мой внешний вид.
– Молодой человек, вам жена красивая и хозяйственная нужна? – слышу голос второй и шумно вздыхаю. Чувствую себя как на смотринах. Отвратительное чувство.
– Может, и нужна, да что-то я таких здесь не наблюдаю, – отрезаю в ответ и понимаю, что нарвался. Надо было сдержаться, Андрюх. Надо было закрыть рот и просто пройти мимо. Вот теперь и расхлебывай.
– Не наблюдает он! – Рявкнули двое. – А ты глазки-то свои столичные открой да приглядись.
– Баб Кать, это папка мой, – вдруг начал Тема, – он за мной и Степкой плиехал. Не лугайтесь, позалуста.
– Маленький мой, зайчик, – мягким голосом отвечает тетя Катя и подходит ближе. На меня не смотрит. Только на Артема, – а мама где твоя?
– Ма-ма, – заикаясь пищит пацаненок, и я слышу, как он начинает всхлипывать, а потом еще сильнее. Пока не начинает реветь так, что закладывает уши. Его мокрое лицо трется о мое и я в мгновение ока, оказываясь весь мокрый и соленый. Жалко так, что сердце схватывает. У меня за несколько лет ментовской службы шкура стала как у дикобраза. Видел такое, что лучше не вспоминать. Но как только вижу детские слезы, становится физически больно.
– Не плачь, малыш, – успокаиваю я и начинаю искать у себя хоть какой-нибудь платок. Или завалящуюся салфетку, но, как назло, ничего нет.
– Вот возьмите, – слышу со стороны мягкий и невероятно приятный женский голос. Про такой говорят, словно реченька журчит. Оборачиваюсь и вижу ее. Приятную, очень симпатичную и совершенно не вписывающуюся в этот мрачный и убогий пейзаж, девушку. Невысокого роста, с миловидными чертами лица и длинными распущенными волосами. В ее аккуратных ручках большой, мужской платок в коричневую клетку, совершенно не смотрится. Но мне все равно. Сейчас. Главное – успокоить малого. Который, как назло, не хочет успокаиваться.
– Тема, ну ты че? Ты же мужик, – приговариваю я, – а мужики не плачут.
Отец все же из меня херовый. Темка не успокаивается, а начинает все больше сотрясаться. Он красный, слезы текут ручьем, он икает и цепляется ручками за мой пиджак.
– Ма-ма! Ма-ма!
– Тише, тише, ну не реви, – приговариваю я и смотрю то Степку, который улыбается во весь рот, то на подошедшую красавицу. Мне нужна помощь. Мне явно нужна чертова помощь с этим мелюзгой.
– Дайте мне, – говорит вдруг девушка и протягивает ко мне руки, – ну… давайте же.
Я не сопротивляюсь, а наоборот, благодарю Бога за то, что он послал к этому магазину эту спасительницу. Отдаю Темку из рук в руки, а он прижавшись к девушке и обняв её за шею, тут же успокаивается.
– Ма-ма, – шепчет он и практически мгновенно засыпает. А я выдыхаю и улыбаюсь этой красотке своей самой лучшей улыбкой, какая только есть в моем арсенале. И тоже хочу, чтобы она меня обняла и я… уснул… рядом с ней? Что?
Ну да, почему нет, Проскуров? Ты же мужик. А она женщина. Красивая.
– Андрей, – протягиваю руку девушке, чтобы познакомиться и отблагодарить.
Но она лишь отворачивается от меня и смотрит на Степана, а потом быстрым и профессиональным взглядом оглядывает Тему.
– Что же вы, папаша, как детей запустили? – Хмуро произносит и контрольным выстрелом в голову валит меня на лопатки. – Похоже, без соцслужбы тут не обойтись.
