Текст книги "Запретная для авторитета. Ты будешь моей (СИ)"

Автор книги: Мила Младова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава 26

Я стояла, прислонившись к машине и сложив руки на груди, когда через несколько минут подъехал Герман. Он выскочил из своей машины и пулей направился в мою сторону, изучая меня с ног до головы. Странно, но он не входил в мое личное пространство. Не прикоснулся ко мне, не поцеловал, не притянул меня к себе, ничего.

– Она прикасалась к тебе? – спросил он, его поза была враждебной, челюсть напряжена.

Я медленно покачала головой.

Олег шагнул к нему.

– Она попросила Агату поговорить с тобой от ее имени, но я думаю, что она собиралась выманить тебя и поговорить с тобой с глазу на глаз.

Герман подозрительно прищурился.

– И что же она просила мне передать?

Я внимательно наблюдала за ним, пока говорила:

– Она сказала, что заплатила за то, что сделала, что «это» не может продолжаться. Это и есть ваш секретный проект?

Мышцы на его щеке дрогнули.

– Да.

Я сглотнула.

– Она сказала, что заслуживает покоя.

Его глаза потемнели так, что у меня свело живот.

– Покоя? Это последнее, чего она заслуживает.

– Мы говорили с тобой об этом. Это трагедия, что Лев покончил с собой. Но, в конце концов, это был его выбор.

Герман напрягся. Одна бровь выгнулась дугой.

– Ты хочешь сказать, что она ни в чем не виновата? Что я должен дать ей то, что она просит?

– Не злись на меня. Откуда, твою же мать, мне знать, чего она заслуживает или не заслуживает? Ты мне ничего не рассказываешь. У меня нет ни малейшего представления о том, как все произошло, – я ждала объяснений, но он смотрел на меня немигающим взглядом, который ничего не выдавал. – Вот что я знаю Герман, Барановы всю жизнь пытались сжить нас с мамой со свету, обвиняя нас в грехах Марка. Все, чего мы хотели, – это покоя.

– Это не то же самое, Агата. Даже близко нет, – он потер челюсть. – Подожди здесь. Мне нужно поговорить с Олегом.

Герман отвел его в сторону, говоря слишком тихо, чтобы я могла уловить хоть слово... и хоть до меня все-таки долетели некоторые обрывки их разговора, я все равно мало что поняла. Никакие пробелы не заполнились. Я по-прежнему ничего не понимала. И я была уверена, что, хотя его темное прошлое только что подошло ко мне прямо возле моей работы, он не собирался ничего объяснять. Иначе зачем бы он стоял там и шептался?

Меня затрясло от злости, я распахнула дверь машины, запрыгнула внутрь и уехала, визжа шинами. Мельком взглянув в зеркало заднего вида, я увидела, что Герман спешит к своей собственной машине. Этот козел явно собирается ехать за мной.

Я выругалась, понимая, что идти мне некуда. У меня не было своей собственной квартиры, и я точно не собиралась ехать к нему. Софа была на свидании с Максом, поэтому я не могла пойти к ней домой. У Коли был выходной. Но если бы я пошла к нему, то наверняка бы устроила кровопролитие. Коля наорал бы на Германа, а тот, в свою очередь, набросился бы на Колю, радуясь, что у него есть повод подраться.

Конечно, есть еще дом моей матери, но я не хотела впутывать ее в это дело.

И тут меня осенила идея.

Я сменила направление, решимость захлестнула меня, и я не обращала внимания на звонящий мобильный, пока гнала, что есть мочи.

Изредка поглядывая в зеркало заднего вида, я понимала, что Герман не отстает. Но это было хорошо, потому что он был мне нужен.

Наконец я добралась до места назначения и остановилась возле частной парковки «Убежища», рядом с кнопочной панелью. Кода у меня не было, поэтому я ждала, постукивая пальцами по рулю.

Через несколько мгновений после того, как его машина припарковалась за моей, он стоял у моего открытого окна. Я не смотрела на него, пока говорила.

– У тебя есть два варианта. Ты можешь рассказать мне, что, черт возьми, ты скрывал, или мы расстанемся прямо здесь и сейчас. Я понимаю, что тебе нужно время. Я дам его тебе. Но ты сказал мне, что эта ситуация никогда меня не коснется. Ну, она коснулась. И это застало меня врасплох. Я не знала, с чем имею дело, я не была подготовлена и не имела ни малейшего представления, о чем она говорила, – я стойко встретила его взгляд. – Нравится тебе или нет, но меня втянули в этот твой «проект», так же как тебя втянули в мой бардак. Я не пыталась вытолкнуть тебя из своей проблемы – я сделала так, чтобы ты точно знал, с чем имеешь дело, чтобы защитить себя, и я уважала твое право на то, чтобы быть в курсе событий. Теперь ты должен сделать то же самое для меня или позволить мне уйти без лишнего шума. Выбирай.

Он промолчал. Просто уставился на меня, взгляд сделался жестким и нечитаемым. Но я не отступлю, как бы он тут на меня не пялился. Теперь я полна решимости. И я позволила ему увидеть это по моему выражению лица.

Герман оттолкнулся от окна и отступил на шаг. Но при этом он не заговорил. Вместо этого он набрал код на клавиатуре.

Сердце заколотилось о ребра, и я испустила дрожащий вздох. Я заехала в гараж, поставила машину на свободное место и вылезла из нее. Встала у багажника, сложив руки.

Я ждала, пока он припаркуется рядом.

Подойдя ко мне, он долго молча смотрел на меня.

– Ты уверена, что хочешь знать всю мою грязь, Агата? Ты уверена, что хочешь провалиться в эту темную бездну чужой жизни?

– Уверена.

Он не выглядел ни злым, ни спокойным.

– Хорошо, – он приблизил свое лицо к моему. – Но знай: если тебе не понравится то, что ты услышишь, я все равно не позволю тебе уйти от меня. Надеюсь, это понятно? Мы пойдем куда-нибудь и поговорим. И будем говорить, и говорить, и говорить, пока ты не скажешь мне, что все в порядке, потому что я не готов отказываться от тебя.

Ладно, это застало меня врасплох. Но я ничего не ответила. Просто последовала за ним через дверь и вошла в лифт. Когда он вставил ключ в рядом с кнопкой B3 на панели с цифрами, а затем нажал на нее, мое сердце пустилось вскачь. Я поняла, что какая-то часть меня не хочет знать, что происходит на том этаже, потому что вдруг это что-то, что я не смогу принять? Что-то, что я не смогу игнорировать в наших с Германом отношениях?

Нет, Элеонора сказала мне, что все не так уж плохо. Сам Герман сказал, что «ничего страшного» там нет. И тут я вспомнила еще одну вещь, которую сказала Элеонора...

Я надеюсь, что ты проявишь ту же смелость, что и в гараже, когда наткнулась на жуткую сцену, потому что я думаю, что у тебя есть все шансы, чтобы причинить Герману боль. А мне не хочется, чтобы он снова страдал.

В этот момент двери лифта раздвинулись. Я вышла и застыла на месте…

Глава 27

Я застыла на месте не от ужаса или отвращения. Нет, я просто не ожидала увидеть такого. Совсем. Не ожидала увидеть огромное пространство, заполненное людьми, которые толпились вокруг боксерских рингов и клеток для смешанных единоборств. Их крики и улюлюканье смешивались со звуками ворчания и рычания бойцов.

Подпольный бойцовский клуб – вот, что скрывалось в секретном подвале Германа.

Пока мы ходили вокруг, я слышала, как кулаки и ноги врезаются в плоть; слышала звук удара, когда бойцы сильно ударялись об пол. Некоторые зрители держали пиво, другие – деньги, подбадривая того бойца, на которого ставили свое состояние. Где-то свистнул рефери и...

Вот черт. Я моргнула, узнав в одном из боксеров своего знакомого.

– Перед тобой не отбросы общества, пришедшие сюда помахать кулаками, – сказал мне Герман. – Эти люди платят за то, чтобы прийти сюда, выпустить пар и поиграть в азартные игры. Миллионеры, политики, бизнесмены...

– Политики? Они не боятся, что их лица...

– Перед боем можно оговорить, что лицо или другие зоны трогать нельзя, – он внимательно изучал меня, словно ища чего-то в моем лице. Возможно, осуждение.

– Тебе не нужно было скрывать это от меня. Мое воображение в неведении рисовало себе абсолютно другие картины, Герман. Тем более, похоже, что все тут происходит по обоюдному согласию, и я вижу, что у вас есть судьи и охрана. Я бы не упала в обморок от ужаса, я не настолько нежная фиалка, – и он знал это, так что, видимо, я что-то упустила. Должно быть... И тут меня осенило. – Синяки, которые я видела на тебе.

– Да, – признал он.

– Когда преследователь прислал мне фотки, у тебя был огромный синяк на челюсти, – вспомнила я.

– В предыдущее воскресенье у меня был особенно тяжелый бой, меня неплохо так разукрасили. Синяки долго не сходили. Поэтому я и не встретился с тобой тогда.

– Ты ждал, чтобы они прошли? – Тупо спросила я, начиная кое-что понимать.

Герман кивнул.

– По той же причине я не встречался с тобой по будням. Раньше я приходил сюда в воскресенье вечером и выпускал пар. К тому времени, когда я виделся с тобой в следующие выходные, большинство следов исчезало.

– Но в последнее время у тебя не было никаких синяков, – пробормотала я. – Ты не мог драться, потому что я жила с тобой, а это означало, что я бы видела травмы.

– Да.

– И часто ты тут дрался раньше?

– Да.

– Зря ты не сказал мне об этом сразу, – мне не очень понравилось то, что я сейчас услышала, но я бы как-нибудь пережила эту информацию и раньше.

Герман подошел ближе, но не прикоснулся ко мне.

– Какой вопрос сейчас крутится у тебя в голове, Агата? Просто спроси.

– Почему ты так часто бываешь здесь? Это довольно странное хобби, чтобы делать его частью своей рутины.

– Ответ в том, что... мне просто иногда это нужно.

Я непонимающе нахмурилась.

– Тебе... нужно что?

– Мне нужно это ощущение, когда кулак врезается во что-то. И мне даже нужна боль от того, что кулак врезается в меня. Короче говоря, мне нравится причинять боль, и мне нравится ее чувствовать.

У меня свело желудок, потому что первая мысль, которая пришла мне в голову, была: так же, как и Андрею.

– Не в сексуальном плане. Я не увлекаюсь садомазо или чем-то подобным. И вспыльчивым меня тоже не назовешь. Я не часто выхожу из себя. Мне просто... мне просто нужно, выпускать пар время от времени – и здесь он получал то, что ему было нужно, в контролируемой обстановке, по обоюдному согласию.

Я сглотнула.

– Я не понимаю.

– Боль... она помогает мне. Я знаю, как хреново это звучит, Агата. Знаю. Так же, как я знаю, что понять, что человек, с которым ты спишь, любит причинять боль, должно быть, не самая лучшая новость, тем более что Калинин во многом такой же. Я читал статьи о нем, потому что хотел удостовериться в том, что ты не найдешь у нас с ним общие черты. И поэтому я не хотел, чтобы мы когда-нибудь заводили этот разговор.

Я запустила руку в волосы, пытаясь осознать все – и не желая осознавать ничего.

– Откуда в тебе такая скрытая ярость, Герман? Должна же она была откуда-то взяться! Все это не просто так, ты же понимаешь?

Его лицо напряглось.

– Я не хочу обсуждать ничего здесь. Пойдем со мной наверх, в мой кабинет. Я не уклоняюсь от твоих вопросов. Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать. Только не здесь. Хорошо?

Поскольку мне действительно нужно было присесть, я кивнула и пошла с ним к лифту. Сердце бешено колотилось в груди. Мне было холодно. Я чувствовала себя выбитой из колеи.

Глава 28

Герман не прикасался ко мне, когда мы шли к нему в кабинет, возможно, чувствуя, что мне нужно пространство, а может, опасаясь, что я отвергну его. Но когда мы вышли на главный этаж клуба, он, видимо, решил попытать счастье, потому что протянул свою руку.

Я просто уставилась на нее, не понимая, что с ней делать. Дело было не в том, что я теперь боялась его или что-то в этом роде. Просто в моей голове царил абсолютный хаос, и я не знала, что думать. Я чувствовала себя так, будто меня ударили по голове. Неудивительно, что Коля предупреждал меня насчет Германа.

– Я никогда не причиню тебе вреда, Агата, клянусь, – намек на боль в его глазах сломил мою решимость. Я протянула ему свою руку, и он слегка сжал ее. – У тебя есть все основания не верить мне, но со мной ты действительно в безопасности, – он поцеловал меня в макушку. – А теперь давай поговорим.

Защищая меня от толпы своим телом, Герман провел меня через оживленный танцпол и по железным ступеням. Оказавшись в своем кабинете, он запер дверь и пригласил меня к кожаным диванам у тонированного окна. Желая услышать, что он скажет, я села и положила сцепленные руки на колени.

– Хочешь выпить?

Я покачала головой.

Вместо того, чтобы сесть рядом со мной, он опустился на диван напротив меня и перекинул руку через спинку.

– Однажды ты спросила, были ли у меня когда-нибудь отношения. Я ответил, что мне было семнадцать на тот момент. Мне было семнадцать, когда они закончились. Мне было четырнадцать, когда они начались. Елизавета Степановна, Лиза… была моим учителем химии.

У меня чуть рот не открылся. Лишившись дара речи, я только и могла, что смотреть на него.

– Это началось сразу после смерти моей мамы. Я был в смятении. Чувствовал злость и вину за то, что с ней произошло, – он сглотнул. – Я постоянно устраивал драки после ее смерти. Мне нравилось драться. Боль снаружи притупляла боль внутри. Лиза играла роль обеспокоенной учительницы. Она часто задерживала меня после уроков, чтобы «поговорить». Вскоре она сделала первый шаг.

Мои руки сжались в кулаки. Если бы я знала раньше, что эта гребаная стерва натворила, я бы вырвала ей волосы прямо там, на улице.

– Что случилось дальше?

– Я был подростком, которым управляли гормоны. Она была сексуальной и довольно молодой для учительницы. Как ты думаешь, что произошло?

– Я имею в виду, как ты смог настолько сильно ее возненавидеть? То есть у тебя есть полное право ненавидеть ее. Я ее тоже теперь ненавижу. Но я предполагаю, что это как-то связано с самоубийством Льва. Я права?

– Да, – он постучал пальцами по спинке дивана. – Оказывается, я был не первым, кого она... обхаживала, можно так сказать. Я также был не единственным, с кем она играла в то время. Но я не знал об этом, пока Лев не покончил с собой, оставив записку о том, что он не может жить без нее.

– Она порвала с ним?

– Да. Я не знаю, почему именно – он не объяснил этого в письме. Может, он не хотел, чтобы их отношения стали достоянием общественности, а может, он просто стал слишком взрослым для нее. Если последнее, то она, вероятно бросила бы и меня очень скоро после этого.

Лично я считала, что, скорее всего, верным был второй вариант. Она явно предпочитала молодых парней – может, из каких-то извращенных сексуальных маний, а может, потому что табу на то, чтобы спать со своими учениками, доставляло ей удовольствие.

– Лева никогда не говорил мне о ней, пока все не закончилось. Он не сказал мне ее имени. Просто сказал, что встречался с замужней женщиной, и она его бросила.

– Подожди, она и замужем в тот момент была?

– Тогда да. Теперь уже нет. Ее бывший муж знал о произошедшем. Но ему было все равно. Она как-то сказала мне, что ему наплевать на все, что она делает, лишь бы она не совала нос в его дела. В любом случае, что касается Левы... Я даже не думал, что женщина, с которой он встречается, может оказаться Лизой. Это даже не пришло мне в голову. А должно было. У меня в мозгу должно было щелкнуть, но не щелкнуло.

– Почему это должно было произойти? Я полагаю, она сказала тебе, что ты ей небезразличен, что она никогда бы не нарушила столько правил, чтобы быть с тобой, если бы это было не так. Учитывая, что она поставила свою карьеру на кон, должно быть, оказалось легко поверить, что она тебя любит. Я права? – на его отрывистый кивок я добавила: – Ну тогда вряд ли ты мог предположить, что она спит с другими.

Если мои слова и помогли, то Герман этого не показал.

– Я должен был понять, что с Левой что-то не так и по косвенным признакам. В последнее время он выглядел, как не пойми кто. Он похудел, перестал ухаживать за собой, явно не высыпался и ходил в одном и том же. Его оценки испортились, он не хотел выходить из дома – а он ненавидел свой дом.

– Похоже, у него была депрессия, – моя мать несколько раз впадала в подобное состояние.

– Он рассказал мне немного о своей девушке, но не называл ее имени. Сказал, что она ему нужна. Что он любил ее. Не мог жить без нее. Знаешь, что я сделал? Сказал ему, чтобы он перестал страдать херней. Сказал, что ни одна девушка или женщина не стоит того, чтобы из-за нее так мучиться, и что на свете есть много других.

Самоуничижение в тоне Германа было больно слышать.

– Ты был подростком, Герман. Ты не мог знать к чему все это приведет.

Герман проигнорировал меня.

– Это еще не все…

Глава 29

– Как-то раз, Лева пришел к Лизе домой без приглашения и видел, как я уходил от нее. Более того, он видел, как я целовал Лизу у подъезда.

Я сжала пальцы, жалея, что не дала пощечину этой больной стерве, когда у меня была такая возможность.

– Он столкнулся с тобой?

– Нет, я не знал, что он видел меня. Узнал только после его смерти. Он думал, что она бросила его ради меня. Он покончил с собой в моем доме, Агата. Я пришел домой, зашел в свою комнату и нашел его там, висящим. И я нашел его записку, в которой он все подробно описал, – Герман стиснул зубы. – Он умер, ненавидя меня. Ненавидя настолько, что хотел, чтобы именно я нашел его.

Твою мать. Как будто недостаточно того, что его друг покончил с собой, обвинив его в своих собственных страданиях, он еще и умер в комнате Германа... Я хотела пожалеть Германа. Обнять его. Сделать хоть что-нибудь. Но язык его тела кричал: «Не трогай меня».

– Было проведено расследование, и все выяснилось. Ее арестовали, но не осудили.

– Что? Почему?

– Потому что я солгал и сказал следователю, что ничего не было. Я сказал, что это я написал предсмертную записку, желая доставить неприятности своей учительнице.

Я посмотрела на него с недоумением.

– Но... зачем тебе было это делать?

– По той же причине, по которой молчали другие. У нее были видеозаписи, Агата.

У меня неприятно заурчало в животе.

– Видеозаписи?

– Она тайно снимала себя с нами по своим больным причинам. Может, для нее эти видео были трофеем. Она столкнулась со мной возле школы однажды и показала кадр одного из них. С такого ракурса нельзя было сказать, что это она, но меня было видно совершенно отчетливо. Она пригрозила, что если я расскажу правду, то все имеющиеся у нее видео со мной и другими учениками будут опубликованы. Как я уже сказал, мне было четырнадцать, когда это началось. Если что-то подобное становится достоянием общественности, Агата, ты уже никогда не сможешь от этого отмыться… Видео распространяют. Скачивают. Копируют. Я и другие ребята собрались вместе, чтобы поговорить об этом, и мы приняли решение держать рот на замке. Мы не хотели жить, зная, что все узнают о нашем поступке. Мы не хотели жить, зная, что кто-то может узнать нас по видеозаписям или что однажды они могут быть использованы против нас. Не хотели, чтобы они преследовали нас всю жизнь. Мы также не хотели, чтобы память Льва была запятнана ими. Мы не могли спасти его, но мы могли хотя бы быть уверены в том, что не опорочим его.

– Значит, ей все сошло с рук?

– Есть разные виды правосудия. Я не причинил ей физического вреда, Агата, если ты об этом. Я не закатывал ее в ковер. Но я, Макс и Лика заставили ее и ее бывшего мужа расплачиваться другими способами. Они развелись вскоре после того, как я разорил его бизнес.

– Разве она не угрожала обнародовать видео, если вы не оставите ее в покое?

– Через год после смерти Льва она и ее бывший муж вернулись из гостей и обнаружили, что их дом сгорел. В огне мало что уцелело. Жаль.

Мне не нужно было спрашивать, имел ли он к этому отношение. Учитывая, что мать Германа умерла в пожаре, меня могло бы удивить, что он поджег чужой дом. Но он знал, что Лиза и ее бывший муж уехали из дома, и я вряд ли могла винить его за то, что он желал убедиться, что записи уничтожены. Я не могла представить, каково это – знать, что у кого-то есть откровенные видеозаписи, которые в любой момент могут быть выложены в общий доступ. Как он сказал, это преследовало бы его всю жизнь.

– И ты уверен, что видеозаписи были уничтожены?

– Определенно. Видишь ли, она шантажировала Макса.

– Что?

– Макс был злее всех нас. Как и Лева, он любил ее. Доверял ей. Позволял ей делать с ним... то, что ему было неприятно, но он соглашался со всем, лишь бы сделать ее счастливой. Так что, да, он был… на взводе. Он продолжал бродить возле ее дома, следил за ней и появлялся везде, где бы она ни была, просто чтобы вывести ее из себя. Это сработало. Он напугал ее. Тогда она пригрозила, что если он не отступит и не согласится платить ей ежемесячную сумму, она выложит в сеть несколько фотографий, на которых она одета как доминатрикс и делает с ним что-то очень извращенное.

Ужас какой.

– Она на всю голову больная, да?

– Еще какая.

– Она шантажировала тебя или других?

– Меня? Нет. Но тогда у нее не было моих фотографий в извращенных ситуациях – я не опускался до извращений ради нее. Если она и пыталась шантажировать остальных, они об этом не говорили. После пожара Макс сказал ей, что не заплатит ни рубля, если она не докажет, что у нее остались фотографии. И она не смогла. Она пригрозила, что вместо этого загрузит его видео в сеть, но и этого она не сделала. Она жадная, Агата. Если бы у нее все еще были видеозаписи, она бы показала ему их, чтобы получить деньги и держать Макса под своим контролем.

– После этого-то вы написали на нее заявление?

– Нет, потому что нам пришлось бы объяснять, почему мы солгали в своих показаниях в прошлый раз. Нам бы пришлось говорить о видео и рассказывать полиции все подробности произошедшего. Стыд заставил нас молчать. Стыд и вина за Льва.

Ненужные стыд и вина – они были детьми и не сделали ничего плохого. Но я подозревала, что эти слова не успокоят Германа. Он совсем не глуп и прекрасно понимал, что такие эмоции бессмысленны. Но то, что ты знаешь, и то, что ты чувствуешь, не всегда одно и тоже.

– Макс, Лика и я не проводим каждую свободную минуту нашей жизни, придумывая схемы мести, – сказал Герман. – Мы оставляли ее в покое на долгие годы. Мы дали ей шанс исчезнуть. Найти новую работу. Завести новых друзей. Найти себе парня. А потом, когда все в ее жизни стало налаживаться...

– Вы снова появились на горизонте.

– Однажды она превратила нашу жизнь в ад, – он пожал плечами. – Мы просто возвращаем ей должок.

И кто бы мог их в этом винить?

– Несколько месяцев назад ей сделал предложение один очень богатый иностранец. Она вообще часто находит себе новых женихов. Очень хорошо умеет заставить мужской пол влюбиться в нее.

– Вы сдали ее ему?

– Да. И остальным ее женихам до этого. Она, конечно, утверждала, что все это ложь, но ни один из них не дал ей второго шанса – возможно, потому, что все они были непростыми людьми, которые не могут рисковать, связываясь с подобными скандалами. Не знаю.

Я рассеянно потерла руку.

– Что Лика натворила, когда мы были на море? Это ведь она тебе звонила, да?

– Да, это была она. Лизе удалось устроиться на работу онлайн-репетитором. Но я не был уверен в безопасности ее учеников даже при таком раскладе. Она могла заманивать их к себе сладкими речами – она хороша в таком. Лика должна была следить за ней чтобы Лиза больше никогда не работала с детьми.

– Я так понимаю, Лиза там больше не работает. Снова лишившись и мужчины и работы, она пришла ко мне, думая, что это заставит тебя выйти с ней на прямой контакт.

Герман медленно наклонился вперед.

– Я так виноват, что она оказалась рядом с тобой. Я никогда не думал, что такое может случиться. Я даже не знал, что она снова здесь, – он неуверенно положил руку на мое голое колено, впиваясь взглядом в мое лицо. – Я не хотел, чтобы она когда-нибудь дышала твоим воздухом, не говоря уже о том, чтобы говорила с тобой.

Я могла это понять, поскольку не хотела, чтобы Андрей пересекался с Германом.

– Спасибо, что рассказал мне все это. Но я повторю, что ты не несешь никакой вины за то, что сделал Лев. Тебе нужно прекратить это бесконечное самобичевание. И бои тоже.

– Мне нравится боль, Агата, – сказал он, его тон был чем-то средним между грустью и горечью.

– Я не понимаю этого.

– Боль проясняет мой разум. Заставляет меня чувствовать себя... настоящим. Умиротворенным. Живым, как после тяжелой тренировки. После этого я лучше соображаю.

Неудивительно, что в Германе таились демоны – он потерял мать. Он потерял отца, с которым так и не смог наладить отношения, и остался с непутевой мачехой, которая несколько раз приставала к нему с сексуальными домогательствами. Его учительница обхаживала его, издевалась над ним и обманула его, заставив думать, что он ей небезразличен. А его друг покончил с собой, возненавидев его.

Я вынырнула из своих мыслей, когда рука Германа нежно сжала мою ногу.

– То, что ты живешь со мной, было не единственной причиной, по которой я перестал драться, Агата, – сказал он. – Я принял решение прекратить в тот день, когда ты рассказала мне о фотографиях, которые прислал тебе преследователь. Я видел, как тебе было больно от того, что я солгал. Я ненавидел себя за это. Я не хотел врать тебе снова, поэтому я держался подальше от боев.

Я нахмурила брови.

– Но ты сказал, что тебе нужна боль.

– Ты нужна мне больше, – его большой палец нарисовал круг на моем колене. – Я знал, что если я хочу, чтобы ты была в моей жизни, я должен отказаться от нее. Полностью. Когда я чего-то сильно хочу, я делаю все возможное, чтобы это получить. Я знал, что именно такая жертва потребуется, чтобы удержать тебя. Я уже стал меньше нуждаться в боли с тех пор, как появилась ты. С тобой рядом мне спокойно. Как я уже говорил, ты – моя светлая полоса. Не бросай меня. Я не переживу этого. Это делает меня эгоистичным мудаком, я знаю, но я не готов отпустить тебя.

Я не хотела уходить. Я знала, что если я уйду, он вернется к тому, что было до меня, и от одной мысли об этом у меня сжималось все внутри. Меня беспокоили не сами драки, а причины, по которым он их искал. Что бы он ни думал, все было не так просто. Понимал он это или нет, но каждый раз, когда он позволял кому-то причинить ему боль, он наказывал себя. Всякий раз, когда он избивал своего противника, он наносил удар тем, кто причинил ему боль. И я готова поспорить, что одним из тех, на кого он злился, был Лев, и это только усиливало его подсознательное желание наказать себя.

Это был замкнутый круг, и я не хотела, чтобы он в нем участвовал.

– Если кто и заслуживает спокойствия, Агата, так это ты. Я не хочу перекладывать на тебя свои травмы. Пожалуйста, скажи, что не уйдешь от меня из-за всего этого.

Я не собиралась уходить от Германа, потому что… да просто я любила этого придурка…

И все же, мне нужно было быть в уверенной кое в чем.

– Ты серьезно покончил с драками? Есть много вещей, которые я могу принять, Герман – но то, что ты причиняешь себе боль, в их список не входит. Скажи честно, тебе бы понравилось, если бы я занималась тем же?

Он поднес мою руку к губам и поцеловал ладонь.

– Ты права, я бы этого не допустил. Не буду тебе врать, родная, тяга попасть на ринг еще не прошла. Возможно, понадобится еще какое-то время. Но я принял решение остановиться, и я буду его придерживаться. Никогда больше я не буду этого делать, Агата. Никогда больше.

В его голосе звучала торжественная искренность. Я изучила его лицо, увидев в нем подтверждение словам. И я хотела ему верить. Очень сильно. Может быть, он сдержит свое обещания, а может и нет. Но он заслуживал шанса. Каким бы человеком я была, если бы после того, как он доверил мне свои секреты, я ушла от него? Герман заслуживал лучшего.

Я сделала глубокий.

– Хорошо. Но если ты нарушишь свое обещание, я сама тебя изобью.