Текст книги "Запретная для авторитета. Ты будешь моей (СИ)"

Автор книги: Мила Младова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Глава 9

Учитывая, что Герман был абсолютно ненасытен, я ждала, что он сразу же поведет меня в спальню. Вместо этого он провел меня на кухню и усадил на высокий стул.

Он налил нам обоим по бокалу вина, а затем поставил один передо мной.

– Выпей, – сказал он. – Тебе это нужно.

Возможно, он прав. День был эмоционально утомительным. Я сделала большой глоток вина и немного помолчала, прежде чем спросила:

– Как прошел обед с Максом и Ликой? Решили, что хотели?

– Макс не смог прийти, поэтому обедал я только с Ликой. Все прошло хорошо. Я бы даже сказал, весьма продуктивно.

Я скрыла свое раздражение от новости, что Герман обедает наедине с сомнительной барышней, но разозлилась, что могу быть такой мелочной. Конечно, мне очень хотелось, чтобы он подробнее рассказал, что значит «продуктивно», но я знала, что Герман этого не сделает. Я видела, что он все равно ждал, что я продолжу задавать вопросы, касающиеся Лики. Вместо этого я мило спросила:

– Что вы заказали?

Его глаза сверкнули.

– Ризотто с грибами.

Я сморщила нос.

– Никогда не любила грибы.

Он отпил из своего бокала.

– А ты чем обедала?

– Коля купил мне шаурму.

– Какая прелесть, прямо настоящий джентльмен наш Николай, – сказал Герман. – Я так понимаю, это значит, что ты тоже обедала с ним наедине?

– Софа и Руслан были с нами. Не смотри на меня так. Я не стонала, что ты обедал с Ликой.

– Я никогда не спал с Ликой. В отличии от вас с Колей.

– Мог бы, если бы захотел, – сказала я с раздраженным фырканьем. – Она была бы совсем не против.

– Я же говорил тебе, она...

– Ты же не дурак, Герман. Наверняка тебе приходило в голову, что она настраивает женщин против тебя, потому что ей не нравится видеть тебя с другими.

Он колебался достаточно долго, чтобы я убедилась в своей правоте.

– Если бы я был ей интересен в этом смысле, она бы уже дала мне это понять.

Я покачала головой.

– Она слишком хитра для этого. Если бы она заявила тебе о своих чувствах, ты бы динамил ее и держал на расстоянии. Возможно, она думает, что, если ей удастся сблизиться с тобой, ты влюбишься в нее.

– Я очень сомневаюсь. Но это спорный вопрос, поскольку она меня не интересует. Единственная женщина, которая мне нужна, сидит прямо передо мной, – его глаза сверкнули. – И она вся моя.

– Какой же ты все-таки жуткий собственник.

– Только заметила? – он отпил еще вина. – Как вы посидели у твоей мамы? Как все восприняли новости?

– Примерно так, как я и ожидала. Мама по-прежнему хочет, чтобы я переехала к ней, а я не могу этого сделать. Так я подвергну ее опасности, – я нахмурила брови. – Она сказала, что Литвинов не беспокоит ее особо. Просто оставляет голосовые сообщения. Она давно не сталкивалась с ним лицом к лицу.

Герман нахмурился.

– Значит, его главная цель – это ты.

– Если он действительно пишет книгу, о которой говорил мне, то его должен больше интересовать разговор с мамой. Литвинов сказал, что Андрей – образцовый заключенный, благодаря маме, и он считает, что именно она поддерживает его в стабильном состоянии и даже в какой-то степени «исправляет» его. И я каким-то образом помогла ей в этом.

– Может так и есть.

Да, но мне не хотелось об этом думать.

– Еще Литвинов считает интересным, что я встречаюсь с тобой – с кем-то, кто, по его мнению, как и Андрей, эмоционально закрывается, – я ожидала, что Герман обидится на то, что его упомянули в одной связке с социопатом, но он был слишком занят тем, что задумчиво смотрел на меня.

– Тебе не нравится думать, что ты оказала положительное влияние на Андрея, – почувствовал он.

Инстинкт подсказывал мне, что нужно промолчать и просто пожать плечами, но на этот раз я так не поступила. Мы договорились, что у нас отношения. А люди в отношениях обычно открывают то, что раньше бы скрыли.

– Нет, не хочу.

Он наклонил голову.

– Почему это тебя беспокоит?

– Кому понравится думать о каких-то теплых чувствах социопата-убийцы?

В проницательных глазах Германа мелькнуло что-то мягкое.

– Это не значит, что с тобой что-то не так.

Не было ничего удивительного в том, что он докопался до самой сути вопроса. Я осушила свой бокал.

– С самого детства мама говорила мне, что не сможет жить без меня. И я знала, что она имела в виду именно то, что говорила. Понимала, что она настолько хрупкая, что я ей нужна буквально так же, как кислород для дыхания. Уверена, она думала, что это должно было заставить меня почувствовать себя любимой. Но так не случилось. Это ощущалось как груз, причем непосильный. – я провела рукой по волосам. – Это ужасно, особенно для ребенка, знать, что эмоциональная стабильность другого человека зависит от тебя. Разве это неправильно, что иногда я на самом деле благодарна за то, что у нее есть Андрей, чтобы кто-то еще разделил со мной это бремя?

– Это не неправильно. Это по-человечески, – Герман обогнул стол и повернул мой стул так, чтобы я оказалась лицом к нему. Он устроился между моими бедрами и положил на них руки. – Я не могу себе представить, как это тяжело – иметь в своей жизни человека, до которого ты никогда не можешь достучаться. И я уверен, что еще тяжелее, когда этот человек сделал выбор, который осложнил вашу жизнь так, что другим и не снилось. Было бы не так плохо, если бы ты могла ее ненавидеть, но ты не можешь.

Я кивнула.

– И кто я такая, чтобы осуждать ее за это? Я и сама иногда живу в своем собственном мире, так ведь? Когда я пишу, я отправляюсь туда, где все под моим контролем. Туда, где нет реальности. В место, где я в безопасности. В каком-то смысле это должно быть относительно похоже на то, что делает мама.

– Это другое, и это не единственная причина, по которой ты пишешь книги. Ты объясняла, что пишешь, потому что должна писать – это почти неотъемлемая часть твоей личности. Писательство служит бегством, да, но только временным. Ты возвращаешься. Ты выбираешь жить в реальном мире. Она так уже не может.

Я перевела взгляд со своих рук на него.

– Это странно.

– Что?

– Вести с тобой такие глубокие разговоры. За очень короткий промежуток времени мы прошли путь от животной похоти до... этого – серьезных разговоров. Мы прямо-таки несемся на крыльях прогресса.

Герман пожал плечами.

– Либо все, либо ничего, Агата. Никаких полумер, – он накрутил прядь моих волос на палец. – Мне нравится слушать о твоей жизни. Мне нравится, что ты здесь. Мне нравится, что я буду будить тебя по утрам. Так и должно быть. После того, как все будет улажено, я снова буду иногда ездить в командировки – некоторые из них будут на одну ночь, некоторые – дольше. Тогда я не буду проводить с тобой столько времени, но мы никогда не вернемся к тому, чтобы видеться только по выходным. Я хочу большего. Ты хочешь большего.

Хотя в этом был смысл, меня все равно беспокоило, что в какой-то момент ему наших отношений станет недостаточно.

– Пообещай мне, что честно скажешь, когда тебе нужно будет отдохнуть от меня, чтобы мы могли сохранить отношения.

Он легонько прикусил мою нижнюю губу.

– У меня нет никакой необходимости отдыхать от тебя, Агата. Ты заполняешь мою пустоту.

– Иногда ты умеешь говорить приятные вещи.

– Никому не рассказывай, – прошептал он.

– Я и не собиралась портить твою репутацию, – усмехнувшись, он подхватил меня на руки и отнес в постель.

Глава 10

И снова я проснулась от приглушенных голосов. Нет, это был всего один голос, который принадлежал Герману. И он звучал раздраженно.

Я соскочила с кровати и, набросив на себя его рубашку, тихонько вышла из комнаты. Он сидел на верхней ступеньке винтовой лестницы, повернувшись ко мне голой спиной.

– Я знаю, знаю... и он тоже любил тебя, – Герман вздохнул. – Он не бросил тебя. Он никого не бросал. То, что он сделал, было не ради нас... Она заплатит за это, Лик.

Лика. Опять она. Меня бросило в жар. Неужели меня так расстроило, что Герман оставил меня в постели одну, чтобы пойти поговорить с этой стервой? Нет, совсем нет.

Его широкие плечи напряглись.

– Мне не нужно, чтобы она платила за то, что произошло между мной и ней – она обидела не меня, – сказал он ровным голосом.

У меня свело живот. О черт, что же произошло?

– Ну, конечно, я не говорю об этом. Какого хрена я должен об этом говорить? – он глубоко вздохнул и расправил плечи. – Я ничего не держу в себе. Просто мне нечего сказать. Так что брось это, Лик... Ой, только не плачь, – он тихо ругнулся. – В каком ты баре? – Подождите, она звонила ему из бара? Пьяная? – Оставайся там. Олег заберет тебя и отвезет домой, – он нетерпеливо вздохнул. – Нет, я не смогу.

Уже хорошо. Значит, он не поддается на ее пьяные манипуляции.

– Тогда Олег подбросит тебя до дома какой-нибудь твоей подруги, – еще один нетерпеливый вздох. – Нет, ко мне нельзя.

Определенно нельзя.

– Во-первых, я не специалист по утешениям. Во-вторых, я не один, со мной Агата... Что тут удивительного? Я же сказал, она моя, – он потер затылок. – Пока нет. Я расскажу ей в свое время, – его спина выпрямилась. – Кто, блядь, тебе это сказал?

Я молча направилась к Герману.

– Агата ничего из этого не делает, – отрезал он. – Да, я это точно знаю, – голос начал срываться на рык. – Осторожно, Лик, ты переходишь черту. Никогда не оскорбляй то, что принадлежит мне, и не рассчитывай...

Я выхватила телефон из его рук и приложила к своему уху. Герман вскочил на ноги, но я бросила на него взгляд, предупреждающий, чтобы он не вмешивался.

– Привет, Лика, – сказала я твердым голосом. – У нас тут пьяные сопли? Больше не на кого их вешать? Только на Германа?

Раздался резкий вздох.

– Я не хочу с тобой разговаривать, – пролепетала она.

– Это хорошо, потому что я тоже не хочу с тобой разговаривать. Но предупреждаю тебя в первый и последний раз, ты больше никогда не посмеешь звонить Герману посреди ночи, пытаясь заманить его к себе крокодильими слезами.

– Это не твое дело, – в голосе звучала ненависть.

– Это стало моим делом, когда ты начала говорить обо мне гадости.

– Ты долго не протянешь. Я единственная женщина в его жизни.

– Рада за тебя.

– Ты даже не знаешь его. Ты думаешь, что знаешь, но это не так. Не-а. А я знаю.

Стрела попала в цель. Я несколько секунд смотрела на Германа прежде, чем сказала:

– Может, ты и права. Но я знаю, как он выглядит, когда кончает. А ты? – я внутренне улыбнулся ее шипению. – Не делай больше такого дерьма, – с этими словами я закончила разговор и бросила телефон обратно Герману. Прежде чем он успел сказать хоть слово, я повернулась и пошла обратно в спальню.

Я была достаточно зла, чтобы собрать все вещи и уйти. Я люблю побыть одна, когда я в ярости. Но это бы дало Лике повод для злорадства. Ей бы наверняка понравилось услышать, что из-за ее звонка произошел скандал. Поэтому вместо этого я рухнула на кровать. Улегшись на живот, я обняла подушку и закрыла глаза.

Пока я лежала и желала Лике всевозможных болезней, недостатков и худшего похмелья в жизни, мне пришло в голову, что ее звонок Герману с гадостями обо мне немного похож на речь Коли, который туманно намекал на грехи Германа. Но Коля не пытался ни на кого меня натравить и даже заявил, что отчасти рад появлению Германа в моей жизни. Коля заботился обо мне в то время как Лика просто вела себя как стерва.

Герман забрался на кровать и навис надо мной.

– Злишься?

– Давай посмотрим... Представь, что ты проснулся и понял, что я оставила тебя в постели, чтобы ответить на звонок Коли, который пытался заманить меня к себе, а потом наговорил гадостей о тебе, когда я отказалась ехать. Как бы ты себя чувствовал, интересно?

Герман поцеловал меня в лоб.

– Я ушел только потому, что не хотел тебя будить. Лика не умеет себя вести, когда напьется. Она либо плачет, либо ведет себя, как сука. Сегодня было и то, и другое. Завтра она сделает то, что всегда делает на следующий день после того, как облажалась, – явится, убитая горем, и извинится.

Я хмыкнула.

– Может, тебе будет интересно послушать лживые извинения, но мне – нет.

– Она не плохой человек, она просто... – он вздохнул. – Она так и не смогла пережить смерть брата.

– Того, который покончил с собой?

Наступила долгая минута молчания.

– Да.

– Как его звали? – спросила я.

Я не смотрела на него, думая, что ему будет легче говорить об этом, если не будет зрительного контакта.

Герман опустил свое тело на мое, опираясь на локти и укладывая на меня большую часть своего веса.

– Лев.

– Почему он это сделал?

– У него была депрессия. Кто-то... – Герман отодвинул мои волосы и нежно поцеловал. – Кто-то, кто, как он думал, любил его... не любил его на самом деле. Ему причиняли боль. Он не смог принять этого.

– И этот человек причинил боль и тебе?

– Нет. Но она меня разозлила.

– Ты встречался с ней, когда был подростком?

Его зубы легко прикусили кожу на моей шее.

– Да.

– Так она играла с вами обоими или…?

– Или…

Я вздохнула, раздражаясь.

– Почему ты должен быть таким загадочным?

Он потерся своей щекой о мою.

– Говоря об этом, я захожу на запретную территорию. А я не хочу идти туда прямо сейчас.

– Хорошо. Давай не будем, – на сегодня действительно хватит.

Герман перевернул меня на спину и стал целовать. Прикасался ко мне, доводя до дикого возбуждения. И только тогда, когда я стала мокрой, он вошел в меня.

Его глаза прищурились.

– Просто для ясности... Если Коля когда-нибудь позвонит тебе посреди ночи и устроит что-то подобное, я сломаю ему ребра. Я храню то, что принадлежит мне. Я не отдам тебя ни ему, ни кому-либо еще.

Каждый толчок был мучительно медленным и удивительно глубоким. И только когда я взорвалась, он ускорил темп и стал вбиваться в меня все сильнее и сильнее. А потом я кончила снова, и он сорвался прямо за мной.

Скатившись с меня, он положил ладонь мне на живот и сказал:

– Лежи. Я хочу, чтобы часть меня оставалась внутри тебя, пока ты спишь.

– Ни в коем случае, – как только я почувствую свои ноги, сразу пойду в ванную. Но нежные пальцы убрали мои волосы с лица, а мягкий рот зашептал мне на ухо что-то ласковое, и я почувствовала, как падаю в объятия крепкого сна…

Глава 11

Колокольчик над моей головой звякнул, когда я переступила порог пекарни на следующее утро. Аппетитные ароматы выпечки, свежего хлеба и специй окутывали с ног до головы, но не успокаивали. Не тогда, когда мне предстояла встреча с одним человеком, который ждал меня за столиком в углу.

Его охватило облегчение, когда он увидел меня. Наверное, думал, что я не приду, учитывая, что я опоздала на десять минут. Естественно, я не была так уж рада его видеть. В лучшем случае Литвинов был занудой. В худшем – жутким сталкером. При любом раскладе я не хотела бы находиться рядом с ним.

Тем не менее я немного поболтала с продавцом, пока выбирала кофе и кекс на кассе. Затем я направилась к столику. Вежливо улыбнувшись, Литвинов встал, когда я подошла ближе.

– Доброе утро. Я уже начал думал, что вы не придете.

– Извините, немного не рассчитала время, – сказала я, садясь на стул напротив него. Некоторое время мы просто смотрели друг на друга. В пекарне было довольно тихо, Вокруг нас болтали редкие посетители.

– Я рад, что вы пришли, – наконец начал он.

Жесткая бумага рвалась потрескивала, когда я отдирала ее от кекса.

– Вы не будете ничего есть?

– Нет, – он похлопал себя по слегка округлившемуся животу. – Мне нужно следить за фигурой, – ну, а я не собиралась следить за своей – кексы и пирожные, по моему скромному мнению, очень полезны для души.

Соединив руки, словно в молитве, он наклонился вперед.

– Я благодарю вас за то, что вы пришли на встречу со мной. Я понимаю, что вы не любите давать интервью. Должен сказать, меня глубоко удивило, что в итоге вы согласились, – это был завуалированный вопрос, но я его проигнорировала. Он быстро улыбнулся мне. – Как я уже объяснял, меня интересуют отношения между вами и вашим отчимом. Я не просто хочу написать о его преступлении и биографии. Я хочу написать о том, каким человеком он является сегодня. Конечно, это трудно сделать, когда он не желает давать интервью.

Я вгрызлась в кекс и чуть не застонала. Он практически таял у меня во рту вместе с маленькими кусочками шоколада.

– Большинство считает, что люди не рождаются социопатами, что ряд факторов заставляет их стать такими, – продолжил Литвинов. – Я тоже так считаю. Мне всегда было интересно, могут ли они перестать быть социопатами. Когда-то они были – по крайней мере в какой-то степени – вполне нормальными людьми. Что-то изменило их. Могут ли они измениться обратно? Если обычные люди могут измениться, то, возможно, и они тоже могут. Поначалу Андрей Калинин с удовольствием давал интервью и рассказывал о своем прошлом. Ему нравилось внимание. Ему нравилось будоражить других заключенных. Его бросали в одиночку много раз.

Для меня ничего нового в этой информации не было. Вместо того, чтобы что-то комментировать, я сосредоточилась на своем кексе.

– Но потом появились вы с мамой, и он изменился – или изменилось его поведение. Он отказывается от интервью или не делает ничего, что могло бы привлечь внимание к его имени, и он сделал это, чтобы защитить вас от лишнего внимания. Охранники говорят, что он вежливый и спокойный. Они говорят, что он соблюдает устав и не поднимает шума. Он не рассылает письма другим поклонницам, которые признаются ему в любви, что говорит о его преданности вашей матери.

Он сделал паузу, и я поняла, что он ждет моих комментариев. Я промолчала.

– Не знаю, изменила ли его семья или нет. Факт остается фактом: по крайней мере, он принял решение стать другим. И я должен спросить себя, что есть такого в вас и вашей матери, что убийца-социопат так сильно привязался к вам?

Этот вопрос я задавала себе несколько раз. И никогда не находила ответа.

– Полагаю, у вас есть теория, – сказала я, откусывая еще один кусочек от кекса.

– Уверен, что вы видите связь между вашей матерью и его собственной. Они обе оказались в трудном положении. Но одна заботилась о своем ребенке, а другая пренебрегала им, подвергала опасности. Возможно, Екатерина, будучи той самой матерью, о которой он мечтал, успокаивает в нем злого, нелюбимого ребенка. Или, возможно, он видит в ней часть себя – если мои исследования не ошибочны. Они оба жертвы насилия, оба не приняты обществом такими, какие они есть, и оба по-своему ущербны. Возможно, дело в чем-то другом. Не поговорив с вашей матерью и не узнав об их отношениях, очень трудно прийти к какому-либо выводу.

Покончив с кексом, я вытерла салфеткой крошки с пальцев и рта.

– Она не хочет с вами разговаривать, так что вам придется довольствоваться теориями.

– Что касается ваших с ним отношений, Агата, то их тоже трудно понять до конца. Изначально я предполагал, что он считает себя достойным быть отцом, потому что вас обоих отверг один из родителей. Я предположил, что он защищал вас так же, как хотел, чтобы кто-то защитил его – что он в каком-то смысле исправляет ошибку. Андрей, в конце концов, ищет справедливости.

– Но вы больше так не думаете?

– То, как он говорит о вас... это слишком по-отцовски, чтобы быть чем-то настолько банальным. Это нечто большее. В его жизни никогда не было никого, кого нужно было бы защищать, о ком пришлось бы заботиться. Не было никого, кто полагался бы на него в любом смысле этого слова. Без связей люди могут чувствовать себя отрезанным ломтем. Как будто у них нет ценности или причины для существования, – он сделал паузу, его глаза сузились. – Потом с ним случились вы. В детстве вы были уязвимы и не могли позаботиться о себе. Впервые Андрей был кому-то нужен. Маленькому человеку, который теперь полагался на него. Став его дочерью, я думаю, вы дали ему... цель, скажем так? Причину для существования. По идее, он должен испытывать к вам эгоистичную любовь. Но это не так. Андрей заботится о вас ровно настолько, насколько он вообще способен заботиться о ком-то. Его «роль» в жизни теперь не «мститель», а «отец». И это действительно заставляет меня задуматься, сможет ли Андрей жить нормальной жизнью. Жизнью, в которой не было бы навязчивого желания причинять боль. Жизнью семейного человека.

Если бы он сказал такое моей маме, она бы не выдержала. Мама верила, что Андрей сожалеет о своих преступлениях и даже не думает их повторить. Она твердо верила, что мы сможем стать настоящей семьей, если его когда-нибудь выпустят на свободу. А я? Я не была так уверена в этом.

Мне хотелось сказать Никите, что я считаю его неправым; что если его теория верна, то наверняка другие убийцы, которые были отцами и мужьями, смогли бы побороть свои порывы. Но я не сказала ничего. Я была здесь не для того, чтобы поделиться с ним своими мыслями или чувствами. Я была здесь только по одной причине. И эта причина как раз появилась в пекарне.